Во всех затруднительных случаях он теперь обращался к своей жене, веря в ее энциклопедические познания, потому что она несколько лет вращалась в нью-йоркской богеме и даже хлопнула однажды Энди Уорхола по спине.
      — Провести его в дом или пусть тут стоит? — спросил шофер.
      — Проведи, но дальше прихожей не пускай. Мои пластинки знаешь? поинтересовался Джон на всякий случай.
      — Рекордз? — ухватил подросток знакомое слово из прозвучавшего вопроса. — Иес. Мэни. «Секси сэди», «Дир прюденс», — произнес он названия известных ленноновских песен.
      — Ладно, — успокоился Джон. — Подожди пять минут.
      Нацепив на халат подаренную звезду с Володей Ульяновым в центре, он вошел в дом и поднялся в спальню.
      — Кажется, у нас сенсация, — сообщил он жене. — Паломник из России. И показал на пришпиленный к халату значок.
      Йоко смотрела с кровати, не моргая.
      — Я вот что подумал, — пробормотал Леннон, слегка смутившись от ее пристального взгляда. — Может, ты знаешь русский хоть немного?
      — Махатма! — сказала жена, указав на значок с Ильичом.
      — Махатма, — согласился Джон. — Могла бы ты перевести наш разговор?
      — Молчи! — вдруг отрывисто скомандовала Йоко.
      Джон умолк, подавившись последним словом.
      — Прыгай! — разрешила жена.
      Встала с постели и накинула на себя атласное кимоно.
      Джон прыгнул раз, прыгнул два. Видя, что Йоко пошла вниз, перестал прыгать и увязался за ней.
      Вместе они спустились на первый этаж. Энтони сидел на единственном стуле, случайно попавшем в прихожую из вещей, сваленных в соседней комнате. Мальчик переминался с ноги на ногу, все так же идиотски улыбаясь.
      Йоко внимательно вгляделась в его черты.
      — Он — русский? — робко спросил Джон ее мнения.
      — Он — голодный, — ответила жена. — Накорми!
      — Тогда пошли на кухню, — смирился Леннон.
      Он лишний раз поймал себя на мысли, что без Йоко, скорее всего, прогнал бы мальчишку восвояси или сдал его полисменам. Что было бы несправедливо, — коммуниста сдать «бобби» мог только фашист. А Джон не хотел быть фашистом, хотя временами выглядел хуже их.
      Вчетвером они прошли на темную кухню. Плита была залита какой-то застывшей гадостью. В холодильнике трещали сугробы, среди которых виднелись пачка кукурузных хлопьев и распечатанная бутылка молока.
      Леннон не смог отыскать посуды, вспомнив, что вчера вечером расколошматил целый сервиз, — ему показалось, что рисунок на фарфоре смеется и строит рожи. Поэтому он поднял с пола миску для кошки, ополоснул ее под краном, наложил хлопьев и поставил перед пареньком.
      — Ты извини за бардак. У нас ведь — Британия, а не коммунизм.
      Чтобы подбодрить, взял наложенных хлопьев и запихнул себе в рот.
      — Полюшко-поле! — вдруг пропела Йоко на неизвестном языке.
      Голос ее был высокий и пронзительный, как у безумного ребенка.
      — Полюшко, широко поле! — подхватил мальчишка хрипло и неуверенно.
      — Да, — сказала жена.
      — Русский? — ужаснулся Леннон.
      Йоко встала из-за стола.
      — Люби! — бросила она Джону.
      И направилась в спальню.
      — Нужно позвонить Дереку! — нашелся наконец Леннон. — Ты ешь, ешь!обратился он к гостю. — Скоро поедем в ресторан!
      Подошел к тумбе, имитирующей греческую колонну, только вместо головы Сократа на ней стоял телефонный аппарат. Набрал номер офиса.
      — Дерек?! Дерека Тэйлора мне, срочно! Это Леннон, Леннон! — заорал он в трубку.
      — Джон, это ты? — наконец-то раздался испуганный голос пресс-секретаря.
      — У нас проблемы! — крикнул хозяин.
      — Какие?
      — Йоко выкинула! — сказал Джон.
      — Что выкинула? — осторожно спросил пресс-секретарь, готовый ко всему.
      — Номер.
      — Понял, — ответил Дерек, подозревая в словах Джона тайный смысл. Врача вызвал?
      — Вызвал пожарных.
      — Для чего?
      — Чтобы потушить поместье.
      — Так у вас еще и пожар?! — не поверил Тэйлор.
      — Сгорело все. Но не это главное. У меня — парень из России!
      — Погоди, погоди! — пробормотал пресс-секретарь. — Давай по порядку. Значит, поместье…
      — Оно в прошлом. Меня сейчас волнует русский парень. Что с ним делать? Сдать в полицию?
      — А документы у него есть? — осторожно спросил Дерек.
      — Документы у тебя есть? Паспорт? — оторвался от трубки Леннон.
      Паренек что-то замычал и затряс головой, уловив последнее слово.
      — Он не понимает, — сказал Джон в трубку. — Это все Буга виноват!
      И в душе шевельнулась, как волна, ненависть к бывшему партнеру.
      — При чем здесь Пол? — не понял пресс-секретарь.
      — Он сочинил песню про Советы! И теперь русские хотят взять меня в плен!
      Дерек Тэйлор скептически хмыкнул на другом конце провода.
      — Извини, Джон… Но вспомни про письмо, которое я сочинял по твоему поручению!
      — Какое письмо? Что ты плетешь?
      — Письмо в Россию!
      — Письмо? Не помню, — пробормотал Леннон, не ухватывая сути вопроса.
      Пресс-секретарь замялся и после паузы на всякий случай спросил:
      — Съемка на сегодня не отменяется?
      — Не отменяется, — мрачно выдохнул Джон.
      — Я постараюсь привезти с собой переводчика!
      Леннон, не прощаясь, положил трубку на рычаг.
      Некоторое время он смотрел на поедающего кукурузные хлопья мальчика, соображая, что имел в виду Тэйлор, говоря о каком-то письме. Но погреб памяти не открывался, и Джон решил не ломать замок фомкой.
      — А в России, у вас что? Что у них? — спросил Леннон у Энтони, подыскивая тему для разговора.
      — Балет, — подсказал шофер.
      — Балет, — подтвердил Джон с облегчением. — Все — коммунисты и все голые. Ведь это клево, да?
      Гость скривился, как будто съел муравья.
      — Зыкина? — бухнул наугад Леннон.
      Это имя он слышал с пленок, которые принес однажды в студию Пол. Голос у певицы был сильный, непривычный и дикий. Тогда же родилась идея записать с ней что-нибудь совместно, но дальше обсуждения дело не пошло.
      — Кобзон, — мрачно произнес парнишка незнакомое слово.
      — Зыкина — во! — и Джон поднял большой палец вверх. — А битликов-то хоть вы слушаете?
      На этот раз большой палец поднял в восторге гость.
      Леннон деланно скривился.
      — Ну и зря. Битлики свое отыграли, — пробормотал он. — За мир нужно бороться, а не битликов мурлыкать!
      — Все, что вам нужно, это любовь! — довольно сносно произнес по-английски парень название известной песни.
      — Ладно, ладно, — отмахнулся Леннон. — Ты последи за ним, — обратился он к Энтони, — пусть помоется, приляжет… Часа через полтора Дерек привезет мужиков. Может, и переводчика добудет!
      Джон ушел с кухни, чувствуя нестерпимую головную боль.
      Проковылял в комнату со «Стейнвеем», открыл белую крышку и вытащил из рояля заранее скрученный косячок. Эти косячки хранились у него в самых неожиданных местах, и расчет был на то, что полиция, обнаружив часть, не обнаружит всего, — что-нибудь останется, например, в том же рояле, в старом ботинке или в устройстве сливного бачка.
      Сладкий дымок был подобен глотку кислорода. Взбодрившись, Леннон взял на рояле давешний аккорд из своего импровизированного «днища». Потом другой, третий, пытаясь сложить гармонию…
      Почувствовал, что за спиной кто-то стоит.
      Русский паренек, все еще не сняв своего зипуна, зачарованно слушал его, застыв посередине пустой комнаты.
      — Вали отсюда! — посоветовал ему Джон. — Нет вдохновения. Чего тут слушать?
      Мальчик, как привидение, подошел к роялю. И вдруг довольно сносно взял тихий минорный аккорд, звучащий диссонансом к проигранной хозяином теме. Пальцы у паренька были грязные, с давно не стриженными ногтями, под которыми застряла земля.
      — Ну и что? — спросил его Леннон. — К чему это?
      Гость молчал.
      Джон, пожав плечами, снова взял свой мажор.
      Паренек тут же повторил ранее сыгранный им аккорд. От такого резкого сочетания мажорной и минорной тональностей предполагаемая, еще не отделанная мелодия резко вошла в пике, словно подбитый зениткой истребитель.
      — А если так? — спросил Джон, ударив по нижнему «ми» и заставив рояль загудеть.
      Мальчишка радостно закивал.
      — Может быть, — пробормотал Леннон. — Может быть…
      Дерек Тэйлор приехал в Титтерхерст на небольшом автобусе около трех часов дня. Кроме мрачного Пола и жизнелюбивого Рича, который вынужденно разыгрывал свой наив, полагая, что это качество спасет его и группу в трудную минуту, пресс-агент привез с собою какого-то посольского клерка, знавшего немного русский и вызвавшегося помочь знаменитостям в их затруднительной ситуации. Всю дорогу клерк болтал с фотографом, обсуждая королевские скачки, происходившие здесь же, в Аскотте, и тем доводил Пола до белого каления. Но как человек светский Буга почти не выдавал своего бешенства и лишь бледнел, словно мертвец, время от времени барабаня пальцами по стеклу. Тогда двое болтунов уважительно замолкали, подозревая, что Маккартни обдумывает очередную бессмертную мелодию. Харрисон ехал сюда на собственной машине, поскольку он был заядлый автолюбитель и брезговал садиться в чужой автотранспорт. Но умный Дерек подозревал в этом отговорку, — Джорджу не хотелось ехать в одном автобусе с Полом, с которым он фактически не разговаривал уже около полугода. Даже на записи новой пластинки они общались в основном взглядами, благо, десять с лишком лет, проведенных вместе, позволяли это делать.
      — Солнышко, — пробормотал Рич, вылезая из автобуса и разминая затекшие плечи. — А в Лондоне моросит. Почему так?
      — Здесь Йоко разгоняет тучи, — предположил Маккартни.
      Одутловатый и потухший, он ничем не напоминал бывшего лидера, который еще недавно штурмовал высокие башни и брал отвесные стены. Взаимная неприязнь и неудачи в бизнесе доконали Пола. На последней сессии звукозаписи он немного встряхнулся, поскольку это была крайне важная для него работа. Но после принятия окончательной редакции фонограммы сильно сдал, депрессия и ожидание неминуемого распада сделали его пассивным, и все, что он мог, это прекословить и делать в пику, — трое отрастили бороды, а он свою сбрил, трое подписали контракты с новым менеджером, а он отверг.
      — Прошу в дом, господа! — и Дерек Тэйлор пригласил гостей в особняк широким хозяйским жестом.
      — Я — пас, — сказал Маккартни. — Там нету воздуха. Мы ведь не в доме будем сниматься?
      — Предположительно, на лужайке, — сказал фотограф.
      Он чувствовал, что Пол может в любой момент вспылить и уехать.
      — Здесь и снимешь. — Буга сел на землю, возле грубой каменной кладки невысокой стены.
      Фотограф критически оценил пейзаж. Позорней всего была каменная ваза с полуживыми цветами, расположившаяся прямо над головой Маккартни. Она говорила о крайней неряшливости хозяев и запущенности жилища, — поклонники могли принять ее за аллегорию дел в группе. Ничего не сказав, фотограф воткнул штатив в землю и начал готовиться к съемке.
      Трое же других прошли в дом.
      Им открыл шофер Энтони.
      — У вас что, был пожар? — спросил на всякий случай Дерек Тэйлор.
      — У нас каждый день пожар, — признался шофер.
      — Пьет? — прошептал Дерек ему на ухо.
      — Не сильно. Тут какой-то парень. Похоже, что из России.
      — А где он сейчас?
      — В ванной.
      — Странно, — сказал переводчик. — Я справлялся в посольстве. Сейчас в Лондоне нет ни одной советской делегации. Правда, была какая-то киногруппа из Москвы, но она уже улетела обратно.
      — У них никто не пропал? — осведомился с подозрением Дерек.
      — Сигналов не поступало.
      — А почему вы решили, что он — русский?
      — Он сам так сказал, — объяснил Энтони.
      — Врет, — вывел Дерек. — Разве русский скажет, что он русский?
      — Я бы сказал, — предположил Рич. — А британцем бы себя не назвал. Да еще в приличном обществе.
      — А кто ты, если не британец? — спросил пресс-агент.
      — Я — Рич, — ответил ударник.
      — Ладно, — согласился с ним Тэйлор. — Обыкновенный наркот-попрошайка, которого вы приняли за русского. Тащи его сюда!
      Энтони пожал плечами и исчез.
      — От наркоты житья нет, — пожаловался Дерек. — Ко мне вообще недавно… влетел здоровенный шмель, — почему-то добавил он вне связи с предыдущей темой. — Сел на жену и укусил.
      — Он что, тоже был наркотом? — поинтересовался Рич, пытаясь уразуметь связь между пареньком и женой Дерека, которую укусило какое-то насекомое.
      — Он был шмелем, — уточнил пресс-секретарь.
      — Тогда разводись, — посоветовал ему ударник.
      Возвратился Энтони. Рядом с ним шел мальчишка с мокрыми темными волосами, немного смуглой кожей, в ковбойке и тренировочных штанах, которых в Лондоне не знали.
      — Какой же это русский? — не поверил Рич. — Русские же… это татары, ведь так?
      Мальчишка, увидев ударника и, очевидно, его узнав, глупо заулыбался и затоптался в смущении на месте.
      — Меня зовут Дерек Тэйлор! Спроси, что ему нужно! — обратился к переводчику пресс-секретарь.
      Переводчик, запинаясь и неуверенно, сказал что-то на незнакомом языке.
      На это мальчишка полез в нагрудный карман рубашки и вынул оттуда смятый листок.
      — Мы влипли, — пробормотал Дерек, развернув послание.
      — А что там? — не понял Рич. — Черная метка?
      Из всех возможных книг он помнил лишь «Остров сокровищ», который ему вслух читала мама, когда он болел в детстве простудой.
      — Приглашение от лица фирмы, — и пресс-секретарь механически добавил: — Проезд и проживание в гостинице — за счет приглашенной стороны…
      — Так что ты огорчаешься? — спросил ударник. — Проживание — ведь за его счет, а не за твой!
      В это время по лестнице в прихожую спустились хозяева Титтерхерста. Джон был неопознаваем, во всем черном, как священник неизвестного культа, и велюровой шляпе, надвинутой на лоб. Из-под нее торчала рыжая борода и блестели круглые стекла очков. Йоко же, наоборот, колола глаза своей белизной, — белая блузка, белое мини, белые, выше колен, сапоги.
      — Вы чего это? — растерялся от их вида Рич.
      — А вы чего? — спросил Джон.
      — Мы — ничего, — сказал ударник. — Стоим, никого не трогаем.
      — Сочетание белого и черного обозначает полярность природных сил, объяснила тоненьким голоском Йоко. — Добра и зла, мужского и женского, — и по привычке приказала Ричарду: — Дыши!
      — Не буду! — наотрез отказался ударник.
      — Мы сильно влипли, — обратился к Джону пресс-секретарь. — Этот парень явился из России по нашему приглашению.
      — Какому приглашению? — не понял Джон.
      — Год назад я посылал в Россию письмо от твоего имени…
      — Я что, — поразился Леннон, — хотел эмигрировать?
      Это первое, что пришло ему в голову.
      — Ты хотел выпустить пластинку с русскими голосами! — напомнил ему Дерек Тэйлор.
      Джон в смущении посмотрел на Йоко, ища у нее поддержки.
      — Забудь! — посоветовала жена.
      — Мака здесь? — спросил вдруг Джон тревожно.
      — Мистер Маккартни сидит во дворе.
      Джон покачал головой, осмотрел мальчишку с ног до головы, как будто что-то припоминая.
      Не говоря ни слова, двинулся на улицу. Йоко повисла у него на руке, сдерживая его шаг и предостерегая от необдуманных действий.
      На лужайке перед домом сидел мрачный Пол. Леннон отметил, что он напялил для съемки дешевый темно-серый костюм с расклешенными брюками, так оделся бы мелкий служащий из Сити, если бы хотел выглядеть богачом. Фотограф уже установил камеру и смотрел в нее, выбирая ракурс.
      Джон бухнулся на землю рядом с Бугой и пробормотал:
      — Тут такое дело… Гость из России. Мы его позвали на прослушивание год назад.
      — Ты позвал, — заявил Буга, который помнил все.
      Йоко тем временем села перед ними на землю, заслонив собою Пола.
      — Снимай! — обратилась она к фотографу.
      — Сейчас! Одну минутку! — замялся тот, понимая, что участие в съемке Йоко ранее не планировалось.
      — Ну и что теперь делать? — спросил Джон у Пола, как мальчик, который набедокурил и теперь винился за все.
      — Прослушивай, если тебе нужно.
      — А ты?
      Маккартни зло хмыкнул.
      — Разве ты раньше спрашивал меня? Когда приглашал своего менеджера? Когда приводил в студию эту…? — он имел в виду Йоко, но не смог произнести ее имени.
      — Он хочет меня, Джон! — сказала вдруг японка, оборачиваясь. — Я чувствую спиной его самость!
      — Да пошли вы к чертовой бабушке! — неожиданно взревел Буга, вскакивая с газона. Чувствовалось, что за время сидения на траве он окончательно вскипел.
      Но оборвал себя. К лужайке спешил Джордж Харрисон, пряча в карман джинсов ключи зажигания.
      — Пробка, — пробормотал он, оправдываясь за опоздание.
      — Крышка! — крикнул ему Маккартни.
      И Рич меланхолически добавил:
      — Затычка. Конец всему.
      — Господа, пожалуйста, сгруппируйтесь вокруг миссис Леннон, — закричал фотограф, подозревая, что все сейчас переругаются и исчезнут, как дым. — Мы ее вырежем при печати, — шепнул он Дереку.
      Буга хотел что-то возразить, но, пересилив себя, плюхнулся на траву рядом с Джоном, который онемел от возмущения и никак пока не прокомментировал истерику своего бывшего партнера. Джордж и Ричард встали по бокам. Фотограф несколько раз щелкнул затвором камеры.
      — Ну, я пошел, — сказал Пол, вставая. — Адье.
      — Я еще хотел сфотографировать вас на фоне парадной двери! — взмолился фотограф.
      — Это — дверь в преисподнюю! — и Мака твердым шагом направился к воротам, отделявшим парк от шоссе.
      — Пусть идет, — пробормотал наконец Джон. — С таким подонком сидеть на одной земле нельзя!
      — И дышать одним воздухом нельзя! — вставила Йоко.
      — И носить штаны одного фасона нельзя, — добавил Джордж.
      — Молчите, сволочи! — душевно сказал им Леннон.
      — А играть в одной группе можно, — прошептал ударник.
      — Господа! Но что делать с русским? — взмолился Дерек Тэйлор.
      — Я пригласил его, мне и расхлебывать, — ответил Джон, демонстрируя неожиданную ответственность.
      Поднялся с травы и направился к дому. Йоко тем временем стало дурно, она оперлась на руку пресс-агента и, побледнев, опустила голову вниз. Но для Дерека это было не в новость, он поднес к ее носу медицинскую склянку, Йоко вздрогнула и, кажется, пришла в себя.
      Джон решительно ворвался в прихожую особняка и бросил ожидавшим его переводчику и гостю:
      — Пошли за мной!
      Они спустились в подвал, переоборудованный под студию звукозаписи. На полу стояли несколько гитар, прислоненных к усилителям, и в углу блестела медью ударная установка. Джон плюхнулся в кресло, пробормотал, закуривая:
      — Давай!
      Паренек закрутил головой, не понимая.
      — Ты же на прослушивание приехал? Играй!
      И Леннон сунул ему в руку акустическую гитару.
      Гость не очень уверенно взгромоздил ее на грудь. Наконец, решившись, взял простейший минорный аккорд.
      — Не настроена! — перевел клерк его слова.
      — И не надо! — поделился Джон своим кредо.
      — А у нас другие гитары, — пробормотал вдруг мальчик, поглаживая струны. — Завода имени Луначарского.
      — Чего? — не понял Джон.
      — Ленинградского совнархоза, — уточнил переводчик.
      — Они лучше, что ли?
      — Во всяком случае, не хуже, — патриотично заметил гость.
      — Что ж, вы — коммунисты, и у вас все должно быть лучше, — согласился Леннон. — Мог бы привезти ее в подарок.
      — В следующий раз привезу. Так мне начинать?
      — А как же! — и Джон глубоко затянулся горьковатым дымом.
      В это время в студию тихонько спустились Рич и Харрисон. Встали у дверей, с любопытством наблюдая за происходящим.
      — Будь проще! — сказал между тем гость и оттянул на гитаре басовую струну.
      Клерк перевел его слова в точности.
      — Это ты мне? — не понял Джон. — Я и так прост. Дальше некуда.
      — Это — название песни, — уточнил мальчик.
      — Название неплохое. Вроде лозунга, — одобрил Леннон. — Ну, давай же!
      Парень изо всех сил ударил по струнам негнущейся ладонью. Заорал что-то истошным визгливым голосом, так что на ударной установке звякнула тарелка. Рич тихонько пробрался к ней и зажал тарелку пальцами, чтобы она не дребезжала.
      Харрисон, сев рядом с Джоном, подавился беззвучным смехом. А парнишка тем временем орал и орал, бил по струнам и рубил непослушные аккорды, так что дека на гитаре норовила треснуть.
      Он окончил изящным «фа диез мажором» и наклонил гриф к полу, будто хотел воткнуть его в землю.
      — Да… — произнес Леннон после паузы. — Да… Тебя как зовут-то?
      — Фет, — ответил гость.
      — Чего-то не шибко, — сознался Джон.
      — А мне понравилось, — сказал добрый Ричард. — Ритм заводной. Под нее стучать — одно удовольствие!
      Он рубанул палочками по барабанам и продемонстрировал ударный кульбит, на который был способен.
      — Можно работать, — довершил он свое выступление.
      — Здорово! — пробормотал Фет восхищенно. — Елфимов так не может!
      — Кто? — не понял Рич.
      — Елфимов. Ударник один.
      — А я думал, — Кит Мун, — назвал Ричард имя ударника, которому втайне завидовал.
      — Средняя часть у тебя — полное барахло, — заметил Харрисон гостю. Она не должна быть длиннее главной. Иначе слушатель теряет ключ к восприятию. Если ты, конечно, пишешь европейский шлягер, — уточнил он.
      — Это я просто сбился и сыграл ее два раза, — объяснил Фет парадокс средней части.
      — Тогда понятно, — вздохнул Джордж.
      — А откуда ты взялся? Как сюда проник? — и Леннон закурил по-новой.
      — В газетах прочел, что вы сюда переехали. Мы в Лондоне снимали несколько дней… Дядя Стасик снимал. А я прочел и рванул к вам… Вот.
      — Ну и как тебе Лондон? — поинтересовался Джон.
      — Я сплю, — неуверенно объяснил парень свои чувства.
      — Послушать бы, как ты звучишь в группе, — тактично ушел от оценки Леннон. — Ты ведь — не сольный исполнитель. Даже если меня послушать а капелла, получится полная чушь.
      — Так давайте сыграем! — предложил Фет, понимая, что отступать некуда. — Все вместе!
      — А ты знаешь наш репертуар?
      — Наизусть!
      — Ну чего, мужики, тряхнем стариной? — поинтересовался Джон. — Лабанем что-нибудь антивоенное? «Дайте миру шанс», например?
      — Лучше совсем старенькое! — сказал Ричард. — Веселое! Чтоб стены рухнули!
      — «Бетховен, отвали!» потянешь? — спросил с недоверием Джон у гостя.
      Фет радостно кивнул.
      — Возьмешь бас или ритм?
      — Буду на басу, — решил Фет проблему. — На нем легче. Там всего четыре струны!
      Леннон бросил гостю гитару.
      — Ну что, Джордж, трави! Раз, два, три… Начали!
      Харрисон тряхнул кудрями до плеч, старась почувствовать себя молодым. Резко щипнул самую высокую струну. Она фальшиво и нагло зарыдала, как кошка при течке. Ричард синхронно с гитарой Леннона вдарил по барабанам, и Фет заглушил все тяжелым, как гиря, басом, будто гром упал с неба…
      — Отвали! Катись на фиг, Бетховен! Проваливай!! — заорал Джордж в микрофон, стараясь перекрыть первобытный шум ненастроенных инструментов.
      …Фет видел, что переводчик, Дерек и висевшая на его руке Йоко Оно стоят на пороге студии как вкопанные, завороженные первобытным звуком.
      — Класс! — прокричал Леннон, заводясь, и истошно поддержал Харрисона в микрофон. — Пошел на фиг! Отвали! Проваливай!!
      — Что они делают?! Я сейчас вызову «скорую помощь»! — пролепетала в ужасе Йоко.
      Но было поздно. Группу остановило бы только стихийное бедствие, но это было маловероятно, потому что источником такого бедствия оказались сами музыканты.
      — К черту! К черту! Отвали!! — сорванным голосом проорал Леннон и обрушил коду, как горный оползень.
      В наступившей тишине все участники этого действа ощутили, как болят барабанные перепонки.
      — Невероятно! — пролепетал вспотевший Рич.
      У всех остальных не было слов.
      На пороге студии возник Буга-Мака. По-видимому, дикий шум был слышен даже в саду, и именно он сбил Пола с осуществления намеченного плана, Маккартни отказался уходить.
      Сжав скулы и набычившись, он прошел к музыкантам и вырвал из рук Фета бас.
      — Это моя гитара, — сказал Пол. — Отвали!
      Фет, хоть был и не Бетховен, но с покорностью отвалил. Отказать маэстро в инструменте он не имел силы.
      — Вы чего лабаете?! — прокричал Маккартни.
      Мастера немного сдрейфили и не нашлись что ответить.
      — Разве я не говорил вам, что перед игрой нужно хотя бы подтянуть струны?!
      — И штаны, — заметил Рич.
      — Но он-то не подтягивает! — и Джон указал пальцем на Фета. — И ничего. Играет!
      — Он — русский, — напомнил Маккартни. — И ему можно не подтягивать. А нам, англичанам, нужно подтягивать. Всегда и везде!!
      — Ладно. Чего ты хочешь? — взмолился Леннон.
      — Работы, — сказал Буга. — Больше ничего.
      — Ишь ты, — надулся Джон. — Работы… А кто ж ее не хочет? Ну чего, ребята, будем играть с этим чистюлей?
      — Нужно, — сказал Фет. — Нужно играть. Он неплохо знает свои партии.
      — Можно попробовать, — нехотя произнес Харрисон. — В последний раз.
      — Тогда, хотя бы, настроим инструменты, — предложил педантичный Маккартни.
      — А ты бери маракасы, — приказал Джон Фету, подстраивая свою гитару под звуки, которые исторгал Пол. — Тут большого ума не надо. Держи ритм и все. Что будем играть?
      — Есть одна вещица, — предложил Фет, поверив в свои силы, — «Королева красоты» называется.
      — Народная? — спросил Харрисон, подтягивая колки.
      — Хорошая, — объяснил Фет. — Вам понравится.
      — Запевай! — скомандовал Джон. — А мы на ходу подхватим!
      Дерек Тэйлор вместе с переводчиком поднялся по каменной лестнице на поверхность земли. Недра ее разрывались от тяжелых звуков рок-н-ролла, который грозил землетрясением и мог, при желании, повернуть вращение планеты вспять или, наоборот, убыстрить его.
      — Нужно дать сообщение для печати, — пробормотал Дерек, — что битлы снова вместе.
      Солнце садилось за деревья старинного парка, оставляя на земле длинные тени.
      — Вы думаете, это надолго? — спросил переводчик.
      — Думаю, навсегда, — сказал пресс-секретарь.

Глава четырнадцатая. Зеленая самооборона