За три следующих часа мы уничтожаем еще пять ползунов – без приключений, десятка два плесенников, медлительных тварей, жрущих мох и лишайники, но оставляющих за собой потеки ядовитой слизи, без счета «пираний» и прочей мелкой пакости. Я больше не геройствую, держусь рядом с напряженным и сердитым на меня Кирой и стараюсь быть паинькой.

Зачистка близится к концу. Если забыть о моей глупости, она оказалась самой спокойной из всех на моей памяти. Это кажется странным, и чем ближе к выходу – всего-то километров пять, тем мрачнее делается Кира. У нас, видимо, одна и та же логика – сумма неприятностей на одну зачистку постоянна. И если поначалу все хорошо, а мое приключение – это мелочь, прошлый раз два ползуна располосовали Хайо когтями так, что мы едва привели его в порядок, и это тоже не считалось серьезным делом, то в конце жди особенной засады. О масштабах поджидающей нас мне и думать неохота. Может быть, обойдется?

Не обходится. Кира настораживается так, что я ощущаю воздух вокруг него как вибрирующий кисель, останавливается. Я командую остальным «Стоп!», Лаан и Хайо, по-прежнему идущие впереди, замирают.

– Оглоеды, – тихо говорит Кира.

Я не сразу соображаю, что он употребил множественное число: такого еще не было. Лаан соображает быстрее.

– Сколько?

– Трое.

– Не пойти ли нам отсюда? – спрашивает Хайо. Он вовсе не трус – просто о трех оглоедах сразу еще никто в Городе не слыхал. А если кто-то и встретился с подобным чудом, то рассказать уже не мог.

– Вот еще, – морщит нос Альдо, но мне лучше прочих понятно, что апломб его – дутый и силы он уже подрастратил. Дай Город, его хватит на одного – и то придется нести на себе потом. Если будет кому. В этом я не очень уверен.

– Нет, – говорит Лаан. – Нужно закончить работу. После них уже не будет никого, оглоеды всех распугали надолго.

Смотрю на своих товарищей – кажется, что все они сошли с ума. Нужно уйти, вернуться позже и доделать работу. Гибнуть попусту – стоит ли? Чего ради? Но они, кажется, твердо решились уничтожить всю стаю.

Странная бесшабашность поселяется в груди. Чему быть – того не миновать.

Я вставляю в пистолет запасную обойму, Хайо расстегивает куртку – на нем две перевязи с метательными ножами. Ножи освящены, но как это повлияет на оглоедов, я не знаю. Лаан выбрасывает дубинку и достает из-под бушлата пистолет еще побольше моего. Дубинка оглоеду – как поглаживание. Только Кира и Альдо стоят не шевелясь. Им приготовления не нужны. Впрочем, нет – Кира достает очередную бутылку, на этот раз, кажется, с коньяком или крепким чаем, делает пару глотков и протягивает Альдо.

– Что это? – кривится наш расист и параноик.

– Ты пей, пей, – ухмыляется Кира.

И происходит очередное чудо, на этот раз – доброго свойства: Альдо берет бутылку и делает осторожный глоток. Потом с интересом смотрит в горлышко и залпом допивает содержимое – добрый стакан. Он аж сияет и, кажется, слизывает с ободка бутылки последнюю каплю.

– Что это такое? – Мне на редкость любопытно.

– Травки разные, – подмигивает мне Кира. – Корешки, сушеные мышки, жабьи лапки.

Судя по выражению лица Альдо, там вовсе не мышки и лапки, а хитрый ведьмачий настой тенников, секреты которых они не выдадут и под пытками. Я чувствую разницу в состоянии Альдо почти на себе – энергия бьет во все стороны, и я тоже делаюсь бодрее. Хайо улыбается – видимо, и до него дошла теплая пьянящая волна.

Но наслаждаться нам удается от силы минуту. Кира вдруг поднимает руку, и в полумраке я вижу синевато-зеленое сияние, исходящее от его пальцев, одновременно с этим по нервам током проходит команда «тревога», я знаю направление и разворачиваюсь вправо, Кира – рядом со мной, остальные стоят к нам спиной. К ним по тоннелю идут два оглоеда, к нам, из пролома, – один.

Представьте себе откормленную корову с крокодильей чешуей и пастью. Прибавьте к этому миниатюрному динозавру шипы по хребту до самого хвоста, роговые пластины, прикрывающие бока и часть груди, наделите его умением быстро бегать и прыгать. Страшно? Так вот – это еще не оглоед. У оглоеда не копыта, а трехпалые лапы с длинными когтями. Питается это милое животное только живой добычей, падалью брезгует.

Я вдруг остро завидую Кире – в любой момент он может просто уйти в стену и там отсидеться до конца боя. Мне такого счастья не дано, и приходится думать, что делать. Если бы оглоед был один, мы рассчитывали бы на Альдо. Он выложился бы начисто, но сжег бы гадину, и работа была бы окончена. А тут мы вдвоем на одну тварь, и трое – на двух. Еще неизвестно, кому хуже.

Из пролома уже доносится характерный скрежет когтей по камням. Секунд десять до момента, когда покажется зубастая пасть. «Что делаем?» – спрашиваю я Киру, но он не отвечает. Эх, достал бы он из кармана очередную склянку, плеснул бы оглоеду в морду какой-нибудь едкой дрянью – вот было бы счастье. Но, судя по всему, ничего подобного у тенника в запасе нет.

Мне везет, фантастически везет: первой же пулей я попадаю оглоеду в глаз размером с рублевую монетку. Только выстрел его не останавливает, и даже скорости тупая скотина не снижает, прет прямо на меня. Моя позиция – у стены напротив пролома – кажется мне сейчас совершенно идиотской, но я не могу пропустить оглоеда к ребятам. Только через мой труп. В левой руке откуда-то возникает второй ствол, я нажимаю на скобу или спуск, или что там у этой железяки – судорожно дергаясь, он выплевывает пулю за пулей в голову оглоеда. Пистолет-пулемет? Автомат? Знать не знаю, только ощущаю, что отдача у этого оружия такая, что рука у меня пляшет, и когда я делаю выстрел из пистолета в правой руке, меня закручивает в пляске святого Витта, и я прижимаюсь к стене, чтобы не упасть. Но каблук скользит по липкой грязи, и я плюхаюсь задницей на пол.

Так я и стреляю с двух рук, причем оружие с большей отдачей – в правой, а я вовсе не левша, и сколько пуль уходит мимо, мне неизвестно. Сколько-то отскакивает от чешуи оглоеда, он продолжает переть, уже наполовину торчит из пролома, и я мысленно прощаюсь с жизнью. Самое интересное свойство оглоеда состоит в том, что с расстояния метра два-три он высасывает энергию из любого живого существа. Именно в этом его главная опасность для обитателей Города. Сама по себе смерть тела не страшна – умрешь, скоро вернешься. Но минут пять в контакте с оглоедом – и не вернешься уже никуда и никогда.

Нас разделяет как раз метра три – может быть, обойдется? «Нет, не обойдется», – предупреждает меня Кира. У меня есть примерно три минуты на то, чтобы убить оглоеда. Убегать бесполезно – догонит, затопчет и сожрет. А если забьешься в щель, просто постоит рядом, дождется, пока потеряешь сознание.

И трех минут у меня нет – урод уже протаскивает тяжелый зад через пролом. Секунды две-три, и туша сомнет меня, размазывая по бетонным стенам, развернется и ударит остальным в тыл.

О чем думают перед неминуемой смертью? Не знаю, потому что я не думаю ни о чем – я смотрю, как Кира отталкивается от стены, прыгает и, развернувшись в воздухе, приземляется на лопатки оглоеду. На морде у твари, там, где у коров – рога, два длинных отростка. Кира тянет за них что есть мочи и заставляет зверюгу задрать голову, подставляя под мои пули беззащитное горло. Относительно беззащитное – нервный узел под челюстью прикрывает плотная шкура, но чешуи на ней нет. Я стреляю, стреляю и стреляю, надеясь, что не попаду в Киру, и стараясь не думать, что у тенника, прикасающегося к оглоеду, есть секунд двадцать, а потом он вырубится. Двадцать секунд – это очень много.

Мне опять фантастически везет – оглоед не рассчитал своих габаритов и, пытаясь сбросить Киру, застревает в проеме. Ему бы резко дернуться вперед, тогда бы он оказался в тоннеле – но с задранной к потолку головой ему не до рывка.

– Слеза-аааай... – кричу я Кире. – Он застрял!

Кира мотает головой, я не вижу его лица за волосами – он стоит, почти сложившись пополам и вцепившись в отростки. И я совершаю очередной идиотский поступок, который может стоить мне жизни: вскакиваю, бросаюсь к оглоеду, приставляю ствол к шкуре и стреляю три раза подряд. Четвертого выстрела не случается – кончились патроны, и я стреляю из неопознанного оружия в левой руке. Колени зверюги подламываются, и она падает. Кира сваливается на меня, я нечаянно жму на спуск, стреляя в потолок, и последняя моя пуля проходит вскользь по его виску – я вижу, как пропадает прядь волос, оставляя наголо сбритую полосу, а Кира отшатывается.

Это еще не беда – не попал, и ладно. Сейчас не до разбора полетов. Лежа, я вижу стекающего по стене Альдо и вдруг начинаю слышать пальбу Лаана – еще мгновение назад мне было не до нее, я даже шума своих выстрелов не слышал. Альдо сжег одного оглоеда начисто – и на этом его участие в схватке окончено, он сейчас едва ли сможет встать. Я чувствовал это, пока мы с Кирой уничтожали свою тварь, – но в сознание информация не проходила. Зато сейчас я сообщаю об этом всем.

Тем не менее, два оглоеда из трех уничтожены. Но и один оставшийся способен размазать нас всех по стенам. Лаан и Хайо держатся на расстоянии от второй твари – умница Альдо сжег того, что был ближе, и теперь обваренная туша служит препятствием для последнего. Не лети в него веер пуль, оглоед перепрыгнул бы через труп собрата, но он вынужден жмуриться и прикрывать глаза. А ситуация-то патовая. Уходить, оставляя нечисть за спиной, нельзя. Приблизиться к нему – тоже. А заставить оглоеда отступить едва ли получится.

– Что делать будем? – спрашивает меня Кира, и я удивляюсь – тенник, оказавшийся настоящим коммандо, видимо, тоже не знает, как сдвинуть баланс в нашу пользу.

– Ты как? – интересуюсь я. – Не сильно потратился?

– Да нет, не успел почти. Секунд пять от силы. Ты быстро его сделал.

Надо же – а мне показалось, что от прыжка Киры до момента, когда он свалился на меня, прошли минуты.

Ножи Хайо не помогли – отскакивали от шкуры, как от каменной стенки, и освящение не помогло им совершенно. Будем знать, что оглоедам это не страшно. Хайо безоружен – стрелять он не умеет, в рукопашную с оглоедом идти бесполезно. Стоит, вертя в пальцах лезвие, я чувствую его злость и беспомощность. Если бы он воспользовался методом Киры, у нас был бы шанс. Но просить о таком... Хайо может поскользнуться или напороться на шипы, и тогда оглоед просто растопчет его. А я даже не знаю, могу ли так прыгать. Каждый раз новое тело – и изучить все его умения я не успеваю. Но зачем-то Город сделал меня на сей раз здоровенным качком-переростком?

Чет или нечет, орел или решка – была не была. Разбегаюсь, чувствуя, как воздух под ногами становится упругим. Нет, летать я не могу, но в воздухе задерживаюсь дольше, чем этого требует сила притяжения. Вкладываю Лаану в голову, что он должен сделать, отталкиваю его ладонью со своего пути. Почему мне приходит в голову сделать сальто, оттолкнуться ногами от потолка и почему после этой безумной выходки я приземляюсь на обе ступни по бокам шипастого гребня, не поскальзываюсь и не падаю – Город ведает.

Не знаю, сколько силы в щуплом Кире, а мне задрать голову оглоеду стоит титанических усилий. Кажется, сейчас лопнет диафрагма – но я тяну, тяну и тяну, забывая думать о том, с какой вероятностью Лаан может попасть в меня и сколько секунд ему потребуется на то, чтобы пристрелить оглоеда. Мне уже все равно – горы по плечо, море по колено, а по рукам, вцепившимся в отростки на морде твари, течет к оглоеду энергия. Пальцы сводит, словно я схватился за провод, только ток течет не по проводу, а по мне. Меня мгновенно начинает трясти, но разжать кулаки я уже не могу.

Лаан, наверное, стреляет – я ничего не вижу, не слышу, только стараюсь не упасть и не потерять сознание. Я отключился от всей группы – на сегодня я не связующий, а неизвестно что, потенциальная жертва комы и труп. Меня удерживает в сознании только одна мысль – Кира же как-то продержался. Значит, и я смогу...

И все же сначала я теряю сознание и падаю, а потом уже ребята добивают тварь. Мне опять везет, хотя я об этом не знаю: дохлый оглоед не падает на меня, валится на другой бок. Пока Кира хлопает меня по щекам и растирает руки, Лаан и Хайо препираются, кто нанес последний решающий удар, Лаан пулей в крошечное ушное отверстие или Хайо голыми руками, пробив твари кадык и вырвав трахею.

Из этих разборок я понимаю, что, когда я упал, оба бросились вплотную к оглоеду и в те секунды, что он приходил в себя после пребывания с задранной к потолку головой, успели его прикончить. Вот такие у меня друзья.

– Ребята, вы с ума сошли? – Я валяюсь на туше и чувствую себя вправе читать им нотации. Броситься с голыми руками на оглоеда, который прекрасно работает не только зубами, но и лапами, – это уже театр абсурда какой-то.

– На себя посмотри, – мотает головой изумленный своим подвигом Хайо. – Ты что учудил?

– А это не я придумал, – усмехаюсь. – Это Кира начал. Мы так своего и прикончили.

– Вы даете, – щиплет себя за бороду Лаан. – С ума сегодня все посходили.

– Сам-то, – смеется Хайо, – вот уж кто помолчал бы.

– Ну, я же знал, что у него в такой позе пережимается артерия и секунды две он будет безопасен. А ты-то, а?

– Заканчивайте меряться идиотизмом, – ворчит Кира. – Пошли отсюда. Пусть менестрели нас в балладах воспоют. Потом. А я хочу помыться и поспать.

Этого хотим мы все. Маршрут мы специально рассчитали так, что вошли в дальнем от дома конце. А отсюда метров пятьсот по тоннелю и еще минут двадцать пешком.

Дороги по поверхности я почти не помню. Нас кто-то подвез, кажется, водитель маршрутки – в легковую мы едва ли поместились бы. Рисковый человек – подсадил пятерку грязных, испачканных в крови мужиков. Лаан так и не убрал пистолет в кобуру. Не знаю, уговаривал он водителя добрым словом или добрым словом и пистолетом, но нас довезли до подъезда.

За время нашего отсутствия квартира опять изменилась. Наказание какое-то. Все мы регулярно лишаемся каких-то вещей, оставленных в ней, а иногда обнаруживаем, что во всех пяти – или шести – или трех комнатах нет ни одной койки, или туалета, или кранов с водой. Но без квартиры не обойтись никак – мы можем пройти на эту завесу только через эту окаянную «нехорошую квартирку». Очередная насмешка Города.

На этот раз обстановка напоминает дворец какого-нибудь восточного эмира или паши. В общем, кого-то эдакого, в чалме и халате. Ковры повсюду – на стенах, на полу. В ближней комнате – кальян. Я с подозрением заглядываю в ванную и замираю, не веря усталым глазам. Ванная приобрела размеры футбольного поля, и посредине красуется огроменная синяя ванна-джакузи, расписанная золотой и красной эмалью. Рисунки – сугубо порнографического свойства – представляют собой все многообразие цветов и поз секса.

– Мамочки, – стонет Хайо. – Была такая мечта – помыться...

– Ну и помоемся. Как раз туда влезут все, – пожимает плечами Лаан. – И никто не заснет, как в прошлый раз.

Упрек посвящается мне персонально – на прошлой зачистке я так умотался, что заснул в ванне. Не забыв запереть дверь, но забыв выключить горячую воду. Я ушел за одну из нижних завес, а остальные долго гадали, не утонул ли я. Когда из-под двери потекли ручьи весьма горячей воды, а снизу прибежала соседка, они додумались выбить дверь. Ну и кто виноват, что раньше не сообразили?

Лаан пускает горячую воду, разглядывает пузатый кувшинчик, нюхает и высыпает в воду все содержимое – горсти три красно-багрового порошка. Запахом розмарина меня буквально сбивает с ног. Пока я разгадываю загадку «почему розмарин красный», Лаан с Кирой вытряхивают меня из одежды. Видимо, просекли, что на расстегивание молний и пуговиц сил у меня нет. И окунают – в булькающий кровавый кипяток, пахнущий так, что у меня отшибает обоняние.

В джакузи действительно помещаемся мы впятером, и еще остается свободное место. Мучительно хочется спать, но каждый раз, когда я начинаю клевать носом, в чувствительную ямку на ступне впиваются когти Киры.

– Не спи, зараза, ты мне еще нужен...

– Зачем, Кира? – стенаю я.

– Говорить.

– Ну дай я отосплюсь – и поговорим. Я же ни хрена не соображаю!

– He-a. Спать будешь тут, я тебе не дам свалиться.

Интересно, что еще умеет слухач Кира?

Меня выполаскивают – я не замечаю, кто и как. Даже струя холодной воды из душа не производит на меня никакого впечатления. По разочарованному вздоху я понимаю, что благодетелем оказался Хайо. Но сейчас мне все равно – ледяная вода, кипяток. Тела я практически не чувствую.

Дороги до спальни я почти не помню – перед глазами пляшут узоры ковров, словно сами собой плывущие под ногами. Наверное, меня ведут. Я сплю на ходу, и тычки между лопаток не помогают избавиться от ощущения, что сном меня смывает вниз по бесконечной гулкой трубе. Меня роняют на кровать – точнее, на груду подушек, пледов и шкур, – и Кира, удивительно смешной со своей мальчишеской рожей и материнскими повадками, свивает вокруг меня настоящее гнездо. Укладывается рядом, берет меня за руку.

– Спи, герой фигов.

Дважды меня просить не нужно...