Но, наконец, я оказалась на противоположной стороне дороги и смогла войти в вестибюль метро. И сразу же натолкнулась на «трехминутную распродажу». Сущность этого мероприятия состояла в том, что за три минуты можно было выбрать все что угодно из совершенно бесконечного перечня вещей, разложенных вокруг приземистого продавца с перламутрово-серой кожей и парой совершенно нелишних в его профессии дополнительных рук.

Вся подлость была в том, что выбрать что-то из такой кучи было невероятно сложно: от жадности глаза просто разбегались в стороны, а из рук все сыпалось.

А взятое нужно было непременно удержать.

Но на этот раз я превысила свой личный рекорд. Первым делом я цапнула объемистый кожаный рюкзак и загрузила туда: набор косметики, шелковую блузку, четыре пачки орешков, плеер и упаковку батареек, пакет чипсов, бутылку газировки, шикарную кожаную кепку, полотенце, часы – кажется, золотые, – и отличный штык-нож типа спецназовского, если я не ошибаюсь.

Протянула уж было руку к банке оливок – но тут прозвучал стоп-сигнал. Если бы я взяла еще что-то, мне пришлось бы платить за все взятое. А денег у меня, кажется, не было.

Аккуратно уложив содержимое рюкзака, надев кепку и часы, я забросила рюкзак на плечи и проверила, хорошо ли он держится: впереди был особо опасный участок пути. Потом, запивая газировкой, сгрызла пакет самых вкусных на свете фисташек – вся продукция «трехминуток» отличалась отменным качеством. И шагнула в вертящуюся дверь, пытаясь внушить себе героическую смелость.

Перед эскалатором, вернее, чередой маленьких – ступенек в пятнадцать – эскалаторчиков, я, как всегда, застыла в полном трансе. Прохожим я не мешала – таких эскалаторчиков тут было около восьми. Ступени крутились с бешеной скоростью, а угол наклона был едва ли не девяносто градусов. Шагнуть на такой эскалатор означало вылететь с него внизу на огромной скорости – и переломать кости о каменный пол. Ну, сейчас, сейчас я прыгну!.. И так я тормозила еще минут десять, пока какой-то прохожий не сжалился надо мной и не схватил меня крепко за руку.

– Прыгай на следующую ступень за мной. И спрыгивай сразу после меня.

Конечно, помогая мне, прохожий ничем не рисковал – он был горожанин, а они скачут по своим эскалаторам как по обычным лестницам. Но все равно я была ему благодарна. Потом был головокружительный прыжок на бешено вращающиеся ступени, короткий миг неустойчивого балансирования на них – и еще один прыжок вниз, на пол. Этот дядя практически выволок меня за руку со ступеней – прыгать я отчаянно боялась. Зато успешное приземление дало мне потрясающее ощущение радости полета и гордости собой. Прохожий ехидно на меня покосился – видимо, все это отразилось на моем чумазом лице. Он пошел дальше вниз, а я осталась балдеть от собственной ловкости.

Но, посмотрев вниз, я тут же скисла. Потому что таких замечательных эскалаторов надо было преодолеть еще не меньше трех. И один из них был вообще неописуемым – с высоченным горбом посередине. Тут уж пришлось прыгать самой. В конце концов, я решилась на прыжок: это был почти обычный эскалатор – длинный и с нормальным углом наклона, вот только скорость у него была, должно быть, космическая. Но это у меня все-таки получилось, хотя с эскалатора я вылетела не как любой горожанин – изящным прыжком и на ноги, – а кубарем, прямо на пятую точку и под ноги остальным. Два остальных были еще хуже, особенно тот, что с горбом, – если бы не сообразительный молодой паренек, вытащивший меня за шиворот из той кучи, которая барахталась в углублении перед «горбом». Куча была создана мной, ибо я не сообразила, что надо подпрыгнуть. Почему никто из тех, кто по моей милости свалился с ног, не побил меня этими ногами – я не знаю. Они только смеялись. Но горожане – вообще народ непредсказуемый.

И все же, растирая свежеприобретенные ушибы и синяки, я оказалась внизу эскалаторного тоннеля. Теперь оставалась сущая безделица – проползти метров пятьдесят по узкому круглому тоннелю из очень гладко отполированного камня. Несмотря на то, что это заняло полчаса, это был прямо-таки отдых.

Потом пришлось спрыгнуть вниз на платформу с порядочной высоты – но тут мне помогли остатки адреналина в крови.

Ha платформе меня ожидал менее опасный, но во сто крат более неприятный сюрприз: я была совершенно голой. В кепке, рюкзаке – и все. Должно быть, я покраснела всеми частями тела. Тут же мне показалось, что вся платформа смотрит на меня, и только на меня. То, что я четко видела, что все воспринимают мой костюм Евы совершенно нормально, меня не утешило. Мне все равно было ужасно неловко. Пытаться прикрыться руками было бы нелепо, и пришлось идти так, не поднимая глаз и делая вид, что все в порядке.

Разумеется, на меня смотрели. Но черт меня побери, если я понимаю, почему на меня смотрели так, словно здесь это было вполне приличной летней одеждой, когда поголовно все остальные были одеты! Я с трудом дождалась поезда – поезд был забавным, ярко-салатовым и вообще состоял не из обычных вагонов, но из тележек или открытых платформ, сцепленных в вереницу. Я тихонько села в уголок, постаравшись сесть как-то поприличнее, насколько это вообще было возможно в моем виде. Встречаясь с кем-то глазами, я краснела еще больше.

Потом я решила отвлечься и, достав рюкзак, стала приводить себя в порядок – оттерла грязь и кровь с коленок и локтей, причесалась... Вот только откуда у меня в рюкзаке оказались расческа и туго набитый крупными купюрами кошелек? Потом я стала наводить макияж с помощью добытого на «трехминутке» набора. Косметика была шикарной – что-то вроде здешнего варианта «Диора».

Положив последний штрих румян на скулы, я обнаружила, что одежда ко мне вернулась – но уже другая. Теперь это было короткое облегающее платье из мягкой, радужно переливающейся ткани, с соблазнительным вырезом и почти без рукавов, на ногах были модные туфли на платформе. Волосы из пепельных стали рыже-каштановыми. В общем, я себе понравилась. Если бы еще не ощущение, что кто-то подсматривал, пока я красилась, – я была бы счастлива.

Объявили мою станцию. Как оказалось, карта метро изменилась, и мне нужно было сделать пересадку. По лабиринту пересадки я блуждала непривычно долго – широкие мраморные лестницы неизменно приводили в тупики, а в темные закоулки заходить не хотелось. В конце концов, я вышла на некую станцию, которая была еще не моей, но уже ближе к той, что была мне нужна. Потом еще блуждания и пара тоннелей с ползаньем на карачках – и я добралась. Платформа отчего-то была стеклянной и прозрачной. Внизу крутились шестерни гигантских механизмов. Идти было не то что страшно – жутко. Казалось, я слышу чудовищные лязг и скрежет.

Поезд был форменной грудой металлолома, причем хорошенько помятой неким усердным рабочим перед тем, как его разрешили выпустить на пути. Ржавые железяки, оторванные наполовину поручни, мусор и грязь. Зато посреди каждого вагона стояли роскошнейшие диваны с обивкой из белой кожи, новые и блистающие чистотой. Разительный контраст. Я взяла со столика стакан с напитком и возлегла на диване, ибо спинка была сделана так, что просто сидеть было невозможно. И поезд тронулся. Он не то что помчался – поезд просто решил пойти на взлет. Я вжалась в диван и старалась поплотнее сжать зубы, чтобы не прикусить ненароком язык. А поезд выезжал на метромост. Только это был не мост, а еще одна груда металлолома. И впереди виднелась пропасть, над которой шли до ужаса тонкие рельсы. Я зажмурилась, как всегда делаю, когда мне страшно.

Первую дыру поезд преодолел успешно, потом были еще две. Над последней пропастью он повис в воздухе последним вагоном – и начал медленно сползать вниз. Я попрощалась с жизнью. Но машинист сделал что-то эдакое – и мы все-таки выползли, хотя я и слетела с дивана, больно ударившись локтем и затылком. Поезд ехал тихо-тихо, я пила напиток, ибо стакан был непроливаемым. За окном, если можно назвать окном пустую железную раму, был туннель, неожиданно широкий. Поезд затормозил, потом остановился.

«Поезд дальше не идет по причине неисправности, пассажирам следует выйти из вагонов!» – объявил машинист. Я покорно вылезла, присоединилась к куче прочих пассажиров. Среди них была симпатичная светловолосая девчонка в рваных джинсах и неописуемо яркой маечке. В руках у нее было большое страусовое перо.

– Пошли! Я знаю путь покороче! – цапнула она меня за руку с бесцеремонностью истинной горожанки.

И потянула меня куда-то в боковые тоннели и проходы в стенах. Мы шли по странно чистому и широкому тоннелю довольно долго. Там было удивительно свежо и легко дышать, как в парке. Но за спиной неожиданно послышался шум и стук приближающегося поезда. Я опять страшно испугалась, но не могла пошевелиться. Спутница оттеснила меня к стене. Поезд уже был совсем рядом. Оказалось, что боялась я напрасно – тоннель был, по крайней мере, раза в два шире, чем поезд. Но все-таки было в этом что-то ужасно неприятное. Девица махнула поезду рукой, жестом, каким бы я останавливала такси, и – вот чудеса, поезд все-таки затормозил. Мы зашли в кабину к машинистам и сели на стулья, которые стояли у них в кабине.

Ехать было приятно – скорость, темнота, рассекаемая лучами фар, мерный стук поезда. Машинисты были двумя милейшими молодыми парнями и заигрывали с нами, как могли. Мне даже дали повести поезд – и я чуть не впечатала его в стену, не заметив поворота. Но все обошлось – меня вовремя оттеснили от руля, или штурвала, или как это еще там называется...

И вот, наконец, моя станция. С выходами в отличие от входов и пересадок в Городе все было в порядке, и я выбралась наверх без приключений. Я опять забыла номер автобуса, но в Городе, где они менялись чуть ли не на ходу, это было не важно. Я расспросила людей, и они подсказали мне, куда перенесли остановку, одна бабулька даже вспомнила номер автобуса. Автобус был самым обыкновенным, маленьким, такие у нас ходят где-нибудь в области. Только вот пассажиры были необыкновенными. Представьте себе два ряда серых кукол, молчаливых и серьезных, только в глазах едва теплится жизнь. Я робко села у двери, автобус тронулся. Ехал он с огромной скоростью, но на совершенно пустом шоссе это было не опасно. Я успела даже задремать, прежде чем за окном показались знакомые кварталы. Это были Башни – нежилое жутковатое место, каждый раз приводившее меня в шок.

Представьте себе высотный дом этажей этак в сто, узкий – от силы на два подъезда, с мертвыми глазницами окон. Изо всех грубо заделанных швов торчит – на метр, на два – изрядно проржавевшая арматура. Отдельные балконы без поручней, другие вообще приделаны под неестественным углом: свисают вниз.

Сам дом состоит как бы из двух частей – узкого основания и широкой «шляпки», походя на чудовищный гриб. Цвету него сизо-синий, но материал, несомненно, бетон. И таких домов там было четыре или пять – обнесенных уже разваливающимся заборчиком. В радиусе добрых пяти километров от Башен никто не жил, все дома были заброшены. Но казались они вполне обычными, по крайней мере, на первый взгляд.

И вот мой автобус останавливается и открывает двери прямо напротив Башен. Все пассажиры чинно поднялись и гуськом вышли в заднюю дверь.

Автобус тут же поехал, но я успела увидеть, что они такой же ровной цепочкой пошли к Башням и, кажется, зашли в подъезд одной из них. Мертвяки, поняла я.

Это было здешней легендой – некие люди, которые строили эти дома для какой-то военной конторы, когда случился Катаклизм.

Катаклизмом в истории Города называлось некое странное событие, после которого он из обычной Москвы превратился в Город – место очень похожее на Москву по многим деталям: названиям и местоположению улиц и даже целых кварталов, отдельным пейзажам и частям метро. Но место, полное самых невероятных странностей и приключений, гораздо более фантастическое, чем любой роман этого жанра. Самым страшным в нем были не грузовики-убийцы, не безумное метро или мертвяки – а именно похожесть. Разум отказывался ожидать подвоха по каждому поводу. Но здесь все было не так. Самим жителям, правда, казалось, что все нормально. Думаю, в нашей Москве им было бы не менее странно.

Автобус довез меня до моей остановки без каких-либо проблем. Это меня насторожило – здесь была некая величина неприятностей в час на одного негорожанина. И если мне уже час везло, то должно было случиться что-то особо подлое. Солнце уже клонилось к закату. Закатом здесь служила вереница гигантских дымящих труб. Я пошла в направлении своей пятиэтажки. Почему-то на улице не было ни души, хотя на часах было без пяти восемь. Поняв, что сегодня четверг, я осознала, что вляпалась в самую большую неприятность, какую только можно вообразить. Я на ходу вытащила из рюкзака нож и стала внимательно оглядываться. Потому что где-то притаился Четверговый Маньяк.

Четверговый Маньяк был бичом этого района. Он приходил каждый четверг в восемь вечера, убивал одного или двух – чаще детей и женщин – и исчезал бесследно. Никто из его жертв не выжил, поэтому никто не знал, на что он похож и как его искать. А я почему-то знала, что сегодня он пришел за моей матерью и маленькой сестрой. Стоп! Откуда это у меня сестра? Но... ладно, если на этот раз у меня в Городе есть сестра – я должна постараться ее спасти!

Послышался пронзительный детский крик. Откуда-то из двора... И тут я вошла в определенное состояние, назовем его разнос – это слово я вычитала в книге Хайнлайна. В разносе я могла не бояться многого, чего всегда боялась, могла пытаться убить кого угодно, если он угрожал кому-то, важному для меня.

Вообще могла быть настоящим героем.

Я побежала на крик. Увы, поздно – малыш лет пяти лежал около качелей с перерезанным горлом. Сзади что-то стукнуло – я мигом обернулась и успела заметить спину в кожаной куртке и прядь темно-пепельных волос. Чем-то невозможно мерзким веяло от этой фигуры, и я поняла – это он. Маньяк. И этот гад входил в мой подъезд! Я побежала следом, хотя остатки разума вопили о том, чтобы спрятаться подальше. Он легко перепрыгивал через три ступеньки – а вот я пару раз растянулась на лестнице и больно подвернула ногу. Визг открываемой двери, женский крик – о, слишком знакомый голос... Я влетела в дверь как раз вовремя, чтобы увидеть, как маньяк заносит огромный мясницкий нож над моей матерью, остолбенело глядящей на него.

Все дальнейшее произошло в несколько секунд.

Я швырнула в него часы с тумбы – здоровенные такие деревянные часы. Я попала ему не в голову, как хотела, но чуть пониже шеи. Он обернулся – у него было ужасное лицо. То есть самое обыкновенное мужское – но почему-то делалось жутко. И тогда я бросилась на него с ножом. Я даже попала – в живот, кажется, только он был здоровенный мужик выше меня на голову. И я его не только не убила сразу, но он даже не выпустил нож. Второй раз я ударила в руку, увернулась от его замаха, размахнулась еще – и он попал мне вскользь по руке.

Сразу стало горячо, выступила кровь. Я пнула его ногой в колено, коленом в пах, свободной рукой схватила за футболку – под отчаянный крик матери. Краем глаза увидела новоявленную сестру – маленькую девочку лет шести или семи, круглыми голубыми глазами взирающую на наш мордобой.

Маньяк ее тоже увидел. И, извернувшись в небывалом прыжке – а попутно получив от меня лезвием по спине – увы, только порез, – схватил ее.

А вот откуда у меня в руке оказался пистолет – я не знаю. Но он был. И я его умело навела на маньяка.

– Ну-ка отпусти ее, гад! – завизжала я. – Отпусти, а то прикончу!

Этот урод улыбнулся – все зубы были гнилыми и черными.

– А как же... Отпускаю... – И провел ножом по детскому горлу. Тишина была хуже крика, но девочка была жива. Я передернула затвор. Маньяк, кажется, поверил, что я не шучу – какие там шутки, я три года стрельбой в реальной жизни занимаюсь! – и вздрогнул.

– Отпускай, или стреляю!

Он нехотя толкнул ее в сторону и двинулся на меня. Я нажала на курок несколько раз подряд – только вот пистолет был не заряжен. А жаль... такой хороший «макаров». Я швырнула его в лицо маньяку и поднырнула под его руку в дверной проем.

– А ну попробуй возьми меня, гад!

И почему-то он купился на эту дешевую подначку... Ничего я не понимаю в маньяках – на кой ему нужна я, если есть две более безобидные жертвы? Но он ломанулся за мной – и теперь мы бежали вниз по лестнице, он за мной, я – от него. Это входило в мои планы – увести его подальше от моей семьи. А там – разберемся... Как это там в песне: «Подальше от города смерть унесем, пускай мы погибнем, но город спасем!» Вот только что мне этот Город?

Во дворе я споткнулась, в который уже раз, и упала. Зато для разнообразия прямо на кирпич. Кто-то продолжал недобро следить за моими несчастьями. Увернувшись от удара, я сделала какое-то каратистское непотребство – ударила его ногой в грудь из положения лежа, перевернулась, вскочила и ударила еще раз другой ногой. И тут я почувствовала, что в разносе мне осталось пребывать от силы минуту. А потом я буду беспомощной трусливой девочкой, ни разу не сумевшей отжаться больше пяти раз.

Я ударила его ножом в плечо, он схватил меня за щиколотку и притянул к себе. Я, кажется, начала его бить куда попало, и тут он ударил меня рукой в подбородок снизу. Я почувствовала, что теряю сознание и падаю в муторную темноту...

В муторной темноте были сильные и ласковые мужские руки.

Я очнулась уже в квартире, полулежа в кресле. Те самые руки – нет, это был не бред – умело оттирали с меня полотенцем кровь. Еще бы не умело, если это были руки врача. Руки того самого человека, к которому я ехала.

– А... а где маньяк?