Память и желание. Книга 2

      Неожиданно для себя, невзирая на слезы, Катрин задвигалась в одном с ним ритме. После того как все было кончено, Карло взглянул на нее так, словно перед ним валялись выброшенные морем на берег отбросы, и стремительно вышел из комнаты.
      Катрин зарыдала. Она чувствовала себя грязной, оскверненной, униженной – никогда раньше она не осознавала смысла этих слов. И брошенной. Он даже не поцеловал ее. Никакой нежности, никаких ласк. И все же ее тело откликнулось – да еще как.
      На следующий день она не вышла из своей комнаты. Сказала служанке, что заболела. Что, в общем, было не так далеко от истины. Она сидела, уставившись в окно, и думала: как хорошо было бы сейчас поговорить с кем-нибудь, пойти к кому-нибудь. Катрин находилась в плену. В плену той волшебной сказки, которую отчасти сама и придумала. Теперь сказка стала зловещей. Катрин с горькой усмешкой вспомнила пожелание Порции – жить долго и счастливо. Но она не смогла бы рассказать подруге обо всем этом. Слишком унизительно. Та бы не поняла.
      Служанка принесла завтрак, обед, заботливо спросила о самочувствии. Катрин решила и на следующий день оставаться в комнате. Она не смогла бы взглянуть в глаза Карло. Катрин видела, что его яхта отчалила, потом вернулась. Ах, если бы только можно было уплыть отсюда на какой-нибудь рыбацкой лодчонке и никогда не возвращаться!
      Он зашел к ней в комнату после ужина, как раз когда она раздумывала о побеге.
      – Мне доложили, что ты больна, – сказал он. Карло казался усталым, взгляд был потухшим. – Позвать доктора?
      Катрин помотала головой. Собралась с силами и заговорила:
      – Карло, я хочу уехать. Уехать отсюда.
      Он посмотрел на нее, как на умалишенную. Потом прошелся несколько раз взад-вперед по комнате, словно тоже был узником в тюремной камере.
      – Ах, моя маленькая Катрин, – наконец сказал он. – Достаточно того, что мой стыд известен мне одному. Не будем сообщать о нем всему свету. Муж и жена всегда проводят медовый месяц. Его продолжительность объявлена. Мы не можем ничего изменить.
      – Я сойду с ума, – тихо произнесла она.
      – Сумасшествие так просто не наступает, – возразил он. На его лице появилось насмешливое выражение, которого она давно уже не видела – еще с лондонской поры. Катрин решила попытать счастья.
      – Карло, ты сам не веришь тому, что говоришь обо мне. Был всего лишь один мужчина. Давным-давно. Это не имело никакого значения, – выпалила она.
      – Не имело значения. Давным-давно. – Он саркастически рассмеялся. – Вот видишь, ты рассуждаешь как шлюха.
      Он снова подловил ее. Они говорили на разных языках, существовали в разных системах ценностей.
      – Почему я все это выслушиваю? Не верю ни одному слову. – Он взял ее за руку, пробежал пальцами по голому плечу, коснулся губ. Она задрожала. – Вот видишь, тебе это слишком уж нравится. Ты прямо сгораешь от желания. Так не ведут себя пай-девочки, так не ведут себя примерные жены. – Он выплюнул ей в лицо: – Так ведут себя шлюхи!
      – Только с тобой, Карло. Мне нравится это только с тобой.
      – Всех шлюх учат так говорить.
      И опять он поймал ее на слове. Она для него не человек, не личность. Для него может существовать только жена или шлюха, девственница или проститутка.
      – Хочешь, я снова докажу, что ты шлюха?
      Неожиданно он схватил ее за руку. Грубо сорвал ночную рубашку, и Катрин оказалсь перед ним совершенно голая. Жестокие пальцы поиграли с ее телом, покрутили соски. Глаза Карло при этом оставались ледяными. Она старалась сдерживаться, но его свирепые беспощадные губы не останавливались. Катрин начала задыхаться.
      – Вот видишь? – раздался безжалостный смех. Он выключил свет и швырнул ее на кровать.
      Этой ночью он занимался с ней любовью. Однако, вспоминая прошлое, Катрин понимала: то, что они делали, не имело ничего общего с романтическим словом «любовь». Просто ее тело изгибалось, принимая множество самых разнообразных поз. Каждый раз, когда подступал оргазм, торжествующий голос шептал в ухо: «Проститутка, шлюха, шлюха», и потом внутри Катрин взрывалась горячая волна.
      Он ушел от нее на рассвете.
      Катрин так и не уснула. Она лежала в ванной и разглядывла свое тело – тело шлюхи. Услышав, что дом начал просыпаться, она оделась. Бикини, сарафан, широкополая соломенная шляпа. Катрин спустилась на террасу и стала пить кофе, поджидая, когда Карло выйдет из дому.
      Около девяти он начал спускаться к причалу. Катрин поспешила за ним.
      – Я поеду с тобой, – заявила она.
      Изумленно воззрившись на нее, он буркнул:
      – Как хочешь.
      Катрин расположилась на палубе, подставив лицо свежим морским брызгам. Она глядела на удалявшийся остров, и в душе ее все ликовало. Карло с ней не разговаривал, он стоял у штурвала и беззвучно насвистывал. Катрин узнала это его сосредоточенное состояние. Как за рулем автомобиля.
      И тут в ней шевельнулся легкий проблеск надежды. Тот, прежний Карло не исчез бесследно. Может быть, может быть, он увидит, что она такая же, как раньше, такая, какая она есть?
      Они причалили к берегу в живописной бухте Поццуоли. Он предложил выпить в кафе на пляже. Катрин чувствовала себя так, словно только что очнулась от страшного кошмара, словно ужаса последних дней не было вовсе. Она несмело коснулась его руки. Но он отпрянул, нахмурился. В кафе он был вежлив, предупредителен, понимая, что все глаза устремлены на них. Потом он ушел, сказав, что в четыре часа они должны встретиться на пляже. Катрин смотрела, как ленивыми широкими шагами от нее уходит этот высокий красивый мужчина, который теперь зовется ее мужем. Она подумала: вот бы сесть в автобус и сбежать. Представила, что возвращается в Лондон, к друзьям. В Нью-Йорк, к Жакобу. Казалось, что они живут на другой планете.
      Катрин прогулялась, зашла в Храм Меркурия, в древние римские бани, съела сладкую булочку. Потом спустилась на пляж, искупалась и растянулась на песке. Мужчины липли к ней, как мухи на мед. Она словно бы источала для них особый запах секса. Один, наиболее назойливый, уселся рядом с ней и затрещал без остановки. Она тут же села и несколько раз повторила ему, что предпочла бы остаться одна. Тут соизволил вернуться Карло.
      – Оденься, – отрывисто бросил он и кинул ей платье. Взял жену за руку и чуть не волоком потащил к яхте. Глаза его метали молнии, но он ничего не сказал ни на яхте, ни за ужином.
      Но потом, поздно ночью, он пришел в ее комнату.
      – Итак, теперь понятно, почему ты захотела поехать со мной. Одного недостаточно для такой женщины, как ты, верно? Тебе нужно много мужчин.
      Она почувствовала его возбуждение и внезапно с невероятной отчетливостью поняла: нет никакого смысла спорить.
      – Зачем платить шлюхам, если у меня здесь уже есть одна?
      Он схватил ее за плечи и надавил, заставив ее упасть на колени.
      – Вот, – он ткнул набухшим членом ей в лицо. Катрин осторожно взяла его в руки, удивляясь про себя, почему вдруг Карло тяжело и часто задышал. Он обхватил ее руки своими и стал тереть, все быстрее и быстрее. Глаза его почти вылезали из орбит. Он насильно раздвинул ей губы. Она чуть не задохнулась. Но Карло заставил ее возобновить движения. Туда-сюда, туда-сюда, потом он издал громкий стон и все кончилось.
      Катрин заплакала.
      И тут он поцеловал ее – почти с нежностью. Почти примирительно, словно ничего унизительного не произошло.
      – Только наполовину шлюха, – пробормотал он. Уложил ее на кровать и стал гладить ее тело. Катрин снова задрожала. Он укрыл ее одеялом. – Спи спокойно, – проговорил он. А потом склонился к ее уху: – Мы научим работать твой язычок.
 
      Их жизнь вошла в ритм. Когда они встречались днем, Карло был безупречно вежлив, открывал перед ней дверь, пододвигал кресло, предлагал выпить. Но никогда в этом не было истинного чувства – одна видимость. Ночью он приходил к ней (обычно в полной темноте), и они исполняли ставший привычным ритуал – ритуал, заканчивавшийся криком «шлюха!» в момент его наивысшего наслаждения. Катрин испытывала одновременно унижение, боль и экстаз, и эти ощущения стали для нее неотделимы друг от друга.
      И еще она чувствовала, что угодила в ловушку. Это была ловушка пагубного пристрастия, и хотя Катрин задумывалась о побеге, она понимала, что уже никуда не денется. И она догадывалась, что примерно то же самое происходит с ним.
      С каждым днем ее депрессия становилась все сильнее. Вот уже три недели они не покидали остров. Карло как-то небрежно заметил, что будет лучше, если остаток лета они проведут здесь. Она понимала, что спорить бесполезно. Катрин теперь сама не знала, чего хочет.
      Ее начали посещать странные сны-видения, причем как ночью, так и днем. В них она всегда была ребенком. Ребенком, не умеющим говорить. Немой, лишенной дара слова. Ее никто не понимал. Никто не слушал. Ее только наказывали. Наказывали за грехи, которых она не совершала. Били ее по щекам. Называли разными именами: лгунья, лгунья, обманщица, шлюха.
      Эти сны пугали Катрин.
      Наконец настало время возвращаться в Рим. Они перехали в старое палаццо, расположенное недалеко от Капитолия. Огромный дом был поделен на две части. Парадные скульптуры стояли вдоль широкой, богато украшенной лестницы. Но их этаж был только отремонтирован и чисто вымыт. Мебели минимум.
      – Я подумал, еще тогда – до свадьбы, что тебе захочется самой украсить наше жилище, – пробормотал Карло, после того как служанка распаковала их вещи и удалилась.
      Но силы Катрин были на исходе. Бесконечная вереница визитов, родственников, гостей, постоянные поездки в поместье Буонатерра для того, чтобы графиня могла повидаться с единственным и горячо любимым сыном и со своей невесткой. Катрин просто тонула во всем этом.
      Она отправилась навестить Марию Новону.
      – Ты прекрасно выглядишь, Катрин. Должно быть, ты очень счастлива с Карло.
      Катрин взглянула в зеркало в золоченой раме, висевшее над камином, и увидела себя как бы со стороны. Действительно, подумала она с упавшим сердцем. Она выглядела великолепно: бронзовое лицо, блестящие волосы, глаза, излучавшие какое-то новое выражение, которого она не смогла понять. Тело снова предавало ее.
      Она попрощалась и ушла, еще более взволнованная и расстроенная, чем прежде.
      За исключением совместных визитов и приемов гостей мужа никогда не было рядом. Он не говорил ей, куда идет. Они ни разу не съездили в ночной клуб. Уже не совершали тех чудесных поездок и прогулок, которые так нравились ей во времена его ухаживания. Он даже перестал приходить к ней каждую ночь. Катрин ужасно страдала от этого. Мучилась, как наркоман без наркотика. И потому чувствовала себя еще более униженной. Наркотик не имел над Карло той же власти, что над ней.
      Но кое в чем она уже начала разбираться.
      Однажды она вошла к нему в комнату, когда он одевался. Карло с особой тщательностью и не торопясь завязывал перед зеркалом галстук.
      Она плюхнулась в кресло.
      – Я хочу вернуться в Америку, – резко заявила она.
      Муж холодно взглянул на нее:
      – Ты скучаешь по отцу. Хочешь его навестить?
      – Нет… да, – запнулась она. – Я хочу избавиться от всего этого. – Она резко махнула рукой.
      – Избавиться? От этого? – Он недоуменно посмотрел на нее, потом до него дошло. Карло злобно расхохотался. – Миа Катерина, у нас здесь нет разводов. – Он смерил ее с ног до головы презрительным медленным взглядом. – Здесь наши ошибки живут с нами.
      Давно подступавшие слезы брызнули у нее из глаз.
      – Значит, ты согласен, что это ошибка, – тихо сказала она.
      Он коснулся ее лица, словно вдруг очнулся.
      – Ступай, надень вечернее платье. Сегодняшний вечер я проведу с тобой.
      Он повез ее на Виа Венето, где при их появлении засверкали фотовспышки. Они посидели там, выпили дайкири, потом поехали в джаз-куб, потанцевали. Но все уже не так, как прежде, подумала Катрин. Глаза Карло блуждали по залу, он разглядывал, как крутят бедрами другие женщины, как развеваются другие, не ее, юбки. Потом, дома, он занимался с ней любовью, но небрежно, как бы по обязанности.
      И тогда она очень ясно вдруг осознала, что они никогда не будут спать ночью в одной кровати.
      Ее отвратительные сны приходили к ней каждую ночь. Сильви появлялась в них все чаще и каким-то неуловимым образом превращалась в Карло. Странное существо наказывало, било ее. Это мучило Катрин. Она целые дни проводила в постели. Хотелось позвонить отцу, попросить его приехать в Рим. Помочь. Но остатки гордости останавливали ее. «Здесь наши ошибки живут с нами» – так, кажется, сказал ей Карло.
      Она подумывала о том, чтобы найти работу. В конце концов она была на курсе лучшей студенткой. Но тут на ее пути встали непреодолимые препятствия. Катрин не знала, с чего начать, как добиться согласия мужа.
      Как раз тогда ее начало тошнить. Регулярно, каждое утро. Катрин пошла к врачу. Он подтвердил то, о чем она уже сама догадалась. Катрин целую неделю ничего не говорила Карло.
      Когда наконец она рассказала, он с восторгом посмотрел на нее и быстро закружил по комнате. Сердце Катрин подпрыгнуло от радости. Вдруг он остановился, сухо спросил:
      – Это мой ребенок?
      Катрин истерически расхохоталась.
      – Нет. Это ребенок Родольфо. – Она назвала имя старого слуги из замка. – Или, может быть, Тома, Дика, Гарри – кого угодно, кроме тебя.
      Некоторое время он чуть смущенно смотрел на нее, потом тоже рассмеялся.
      Он поцеловал ее с былой нежностью. И с тех пор сделался необычайно заботливым, предупредительным. Водил ее по магазинам, антикварным лавкам, их комнаты теперь утопали в цветах. Их жилище стало походить на настоящий семейный дом, гордостью которого была детская. Карло накупил ей одежды для беременных – мягкие широкие платья с вышивкой на воротничке. Теперь он глядел на жену с обожанием, ежедневно проверял, насколько вырос живот, нежно его поглаживал. Катрин вожделела по мужу, жаждала почувствовать его внутри себя. Желание все нарастало, что сильно смущало Катрин. Но с того дня, когда она объявила о своей беременности, на супружеские отношения было наложено вето.
      Да, грядущее материнство вернуло ей доброе имя. Но спал он только со шлюхами.
      Катрин вся отдалась своему нынешнему положению. Когда ребенок начал шевелиться в ней, она испытала невероятное наслаждение. Катрин стала думать, как будет чудесно держать ее, баюкать ее, говорить с ней. В том, что родится девочка, она ни минуты не сомневалась. Карло ждал мальчика. Но после всех его нежных улыбок она не тревожилась по этому поводу.
      В какой-то момент она заскучала. В дождливые зимние дни прогулки прекратились, и Катрин снова пристрастилась к чтению. В доме было не так много книг, и молодая женщина с грустью вспоминала громадную отцовскую библиотеку. Но она читала все подряд. Однажды она наткнулась на французскую книгу, засунутую между другими на книжной полке. Маркиз де Сад. «Жюстина». В мозгу словно звякнул далекий колокольчик. Она прочла. Книга взволновала ее и вызвала резкое неприятие. Сексуальное насилие над невинной жертвой.
      Карло обнаружил книжку на столике возле ее кровати. Он нахмурился.
      – Вряд ли это подходящее чтение для будущей матери, – пробурчал он и унес книгу.
      Катрин отыскала ее снова. Внимательно изучила предисловие. Оно изобиловало терминами: садизм, мазохизм, извращение. Эти термины часто встречались ей в те времена, когда она листала книжки, стоявшие на полках Жакоба, эти слова часто повторялись в их тогдашних беседах. Так что термины были более или менее понятны.
      Катрин все чаще стала задумываться. Она складывала руки на животе и думала, думала. О себе. О Карло. Согласно описанию, она была мазохисткой. Она получила удовольствие от боли, от унижения. Подобное открытие сразило ее, она не могла думать ни о чем другом. Страшные сны вернулись. Огромная, непомерно разбухшая Сильви. Не реальная фигура Сильви, но ее голос, атмосфера жестокости, оскорблений, резких жестов и ругани. Лгунья, обманщица. Или наоборот – ощущение того, что Сильви вне пределов досягаемости, не замечает дочь, не желает дотрагиваться до нее.
      Она, Катрин, совсем маленькая, недавно научилась ходить, тянет ручонки в пустоту, хочет дотронуться до мамы и не может. И потом пощечина, удар. Она здесь. Мама здесь. О, какое счастье! Мама видит ее. Касается ее. Но прикосновение причиняет боль. Слова, жестокие, оскорбительные. Она – лгунья. Катрин – лгунья, обманщица, неряха. Грязные трусы. Но все же мама видит ее, замечает, трогает ее. Катрин плакала. Рыдала одна в постели. Неряха. Но она существует. Ее видят. Трогают. От прикосновения наступает облегчение. И наслаждение.
      Обхватив руками свой живот, свою дочь, Катрин думала. Блуждала в лабиринтах памяти. Анализировала. Дочь своего отца. Дочь своей матери. Боль лучше, чем ничто, чем пустота неузнавания. Боль означала удовольствие. Стремление убежать от боли, от унижения превратилось в наслаждение. Боль стала эротичной. Маленькая Кэт боролась за существование в этом мире.
 
      К Катрин приехала Фиалка. Бодрая, энергичная. Обнимая ее, Катрин с удивлением обнаружила, что по-настоящему рада встрече. Фиалка была вся переполнена новыми проектами. Она бросила работу и собиралась стать адвокатом. Как ее муж.
      – Нечего и говорить, что Мэт в восторге. Думаю, она в своих мечтах видела себя адвокатом. А тут я наконец готова претворить мечту в жизнь.
      Фиалка весело, заразительно рассмеялась.
      А она переменилась, подумала Катрин, стала менее резкой, менее строгой.
      Та, казалось, прочла ее мысли.
      – Да, я счастлива. Насколько это возможно.
      Они сидели в ресторане на пьяцца Навона.
      – А ты? Выглядишь ты чудесно. Беременность идет тебе. – Она ласково поглядела на огромный живот Катрин.
      – Да, все нормально.
      – Сказать по правде, сама мысль о беременности всегда приводила меня в ужас. – Фиалка погладила ее по голове.
      – Меня тоже, – призналась Катрин. Но она не стала рассказывать Фиалке о том, как шевелится внутри ребенок.
      – А что Карло? – Фиалка испытующе поглядела на Катрин. – Впрочем, можешь ничего не говорить. Я и так знаю. Он самый счастливый будущий папаша во всем мире, – хмыкнула она, потом посерьезнела. – Ну а как вам вместе? Вы счастливы друг с другом?
      Катрин уже готова была выложить все Фиалке, поделиться хоть с кем-то своими чувствами. Но она не знала, как к этому подойти, с чего начать. Как вытащить на свет божий ее потаенные и темные страхи? Поэтому Катрин просто кивнула.
      – Ну и слава Богу, – задумчиво произнесла Фиалка и тихо повторила: – Слава Богу.
      На следующий день Фиалка пришла к ним на ужин. Она восхищалась их домом, охала и ахала, разглядывая фрески ручной работы в детской и горы игрушек. За ужином разговор не умолкал ни на минуту, Фиалка, как всегда, была переполнена забавными рассказами, и хозяева то и дело заливались смехом. Катрин решила не замечать восхищенных взглядов, которые Карло бросал на Фиалку.
      Да и к тому же он так ласково обращался с самой Катрин, так заботливо следил, чтобы она ела и пила как следует. Она привыкла к мысли, что муж обращается с ней как с неким священным сосудом, в котором заключается будущее. Что ж, роль не хуже любой другой.
      Она рано ушла к себе. На последнем месяце беременности Катрин постоянно хотела спать, предпочитала не сидеть, а лежать. Раздеваясь, она вспомнила, что собиралась дать кое-что Фиалке для Матильды. Это была статья, которую Катрин вырезала из «Корьере делла сера». Там упоминалось о школе, которую принцесса Матильда и Жакоб основали в Париже много лет назад. Катрин ничего об этом не знала.
      Она взяла статью и пошла назад в гостиную. Они стояли под одной из роскошных пальм, глядя друг другу прямо в глаза. Рука Карло сжимала плечо Фиалки. Катрин остановилась и, презирая себя, начала подслушивать.
      – Ты придешь. Позже. Я хочу тебя, – голос Карло дрожал от напряжения.
      Фиалка покачала головой.
      – Нет.
      – Извините, – спокойно проговорила Катрин. – Я только хотела отдать это Фиалке для Мэт.
      Фиалка залилась краской. Карло рассерженно отвернулся.
      Катрин легла в постель и уставилась в потолок. Сердце колотилось. Она убеждала себя, что это для нее никакое не открытие. Фиалка была с ним прежде. Но сейчас… Катрин не тешила себя иллюзией, что Карло хранит ей верность. Не требовалось особых доказательств, чтобы сообразить, что Карло встречается с женщинами. Это в порядке вещей. Общество допускает подобное. Мужчина, настоящий мужчина, не может жить аскетом столько месяцев. Когда Катрин размышляла об этом отвлеченно, все не казалось таким уж ужасным. Но столкнувшись вплотную с реальностью, с этими взглядами, с рукой Карло на плече Фиалки, Катрин почувствовала, что едва не сходит с ума.
      Она погладила свой живот. Когда родится дочка, все изменится. Она об этом позаботится.
 
      Натали Марина Негри делла Буонатерра родилась первого июля 1968 года. Катрин твердо знала, что ее ребенок – самое чудесное создание на земле. Она часами глядела на дочь, на ее крошечные ручки, хватавшие воздух, на такой смешной темный пушок на голове, на ясные глазки, на розовый бутон ротика, который хватал грудь и начинал сосать, сосать. Катрин гладила девочку, укачивала, носила на руках и не желала никому отдавать ее даже на мгновение.
      Карло, после недолго длившегося периода сожаления, что ребенок оказался не мальчиком, смотрел на свое чадо с обожанием. Он тоже брал дочку на руки, раскачивал ее, распевал ей оперные арии, заваливал подарками. Первые несколько месяцев после рождения ребенка они были счастливейшей семьей на свете. Сотни фотографий подтверждали это: вот все трое в клинике в пригороде Рима, вот – дома в детской, вот – в палаццо графини; Натали в самых разных видах: у груди Катрин, на руках Карло, одна – болтает голыми ножками.
      Приехал Жакоб поглядеть на обожаемую внучку. С облегчением он подумал, как был тогда не прав. Дочь довольна. Все это его страхи, отцовские бредни. Карло хорошо к ней относится, до самозабвения обожает ребенка.
      Катрин с удовольствием встречалась с отцом, с другими посетителями, но держалась от них на некотором расстоянии. Все ее мысли и чувства были неразрывно связаны с Натали. Она спала, когда спал ребенок, просыпалась одновременно с дочкой; они с девочкой составляли единый организм. Когда крошечные губки впивались в сосок, когда раздавался крик младенца, Катрин в первый раз в жизни почувствовала, что кому-то нужна в этой жизни. Нужна существу, дороже которого у нее никого не было.
      Натали исполнилось полгодика, когда в Рим по дороге в Нью-Йорк прилетел Лео. Он привез с собой привлекательную негритянку – высокую, крупную величественную женщину. Это была его коллега, доктор из госпиталя в Танзании. Карло не спускал с нее зачарованных глаз. Катрин сгорала от стыда. Она старалась вести светскую беседу с братом и его спутницей, но слова давались ей с трудом, она совершенно не могла сосредоточиться. Она чувствовала, что гости осуждают и презирают и их роскошное жилище, и Карло, и саму Катрин с ее праздной жизнью. Да, мир ее брата был иным. В нем существовали несчастья, болезни, голод, брошенные дети, смерть.
      После их отъезда она сказала мужу:
      – Мой брат думает, что мы паразиты.
      Он пожал плечами:
      – У нас в Риме считается, что паразитизм вовсе не так плох. У нас говорят: «Только в упадничестве рождается истинная культура». Пищи земной недостаточно. Нам нужна красота, чтобы жить. А Рим прекрасен. Мы не варвары.
      Мгновение спустя он добавил:
      – И пожалуйста, не говори мне, что твой целомудренный братец не трахает эту чернокожую красотку.
      Катрин захотелось ударить его.
      Но с тех пор, постепенно, в ней стал пробуждаться интерес к жизни. Она стала каждый день прочитывать газеты от первой до последней страницы, поражаясь, сколько событий она пропустила за это время: студенческие демонстрации, смена правительств. Ею овладело страстное желание начать что-то делать; с каждым днем оно усиливалось и усиливалось. Она написала Порции и попросила разузнать в журналах, не хотят ли они время от времени получать статьи. Скажем, что-то вроде обзора римских картинных галерей. Вряд ли (это она продумала особенно тщательно) подобные занятия отдалили бы ее от Натали.
      Порция ответила, что журналы хотели бы получить пробный материал.
      Письмо одновременно окрылило и взволновало Катрин.
      Она совершенно не была уверена в своих силах. Она внимательно посмотрела на себя в зеркало. Фигура почти восстановилась, но нужно обновить гардероб, изменить прическу. Катрин по последней моде обрезала волосы до плеч, накупила множество нарядов: стильные костюмы с короткой юбкой и прилегающим жакетом, широкие черные брюки, подчеркивавшие ее рост, шелковые юбки с оборками, индийские платья с развевающимися юбками.
      Она обошла художественные галереи (иногда брала с собой Натали в колясочке), познакомилась с владельцами, сходила на вернисажи. Статью приняли, потом попросили следующую. Ликованию Катрин не было границ. Она почувствовала, как мозг ее заработал.
      Карло скоро заметил произошедшую в жене перемену. Катрин не была уверена, что ему это нравится, но он не вмешивался. Однако иногда он задерживал на ней взгляд. И в Катрин начало просыпаться почти забытое после рождения Натали желание. Возникнув однажды, оно разгоралось все сильнее. Катрин не знала, радоваться или огорчаться. По ночам она лежала в кровати без сна и думала.
      Карло не приходил к ней в спальню вот уже почти два года. Она вдруг захотела оказаться рядом с ним, почувствовать его руки, тяжесть его тела, ощутить его внутри себя. Но вместе с тем она боялась. Она не хотела вновь очутиться во власти наркотика, не хотела, чтобы вернулись зависимость, унижение, боль. А еще она чувствовала, что стала теперь другой, что Натали изменила ее, что прежней Катрин больше не существует. Но каждый раз при взгляде на Карло, лениво складывавшего салфетку или подбрасывавшего на коленке Натали, Катрин ощущала, как желание вспыхивает в ней с новой силой.
      Однажды ночью, почти на рассвете, Катрин почувствовала, что больше не может сдерживаться. Она пошла в его комнату. Постучала, вошла. Его там не было. Катрин оцепенела. Она знала, что, когда они жили в палаццо (в жаркие месяцы или по праздникам), он иногда проводил ночи в Риме. Но она никогда не сомневалась, что здесь, дома, он всегда ночует у себя. Катрин поразилась, насколько же она далека от жизни своего мужа. И рассердилась.
      Сейчас он обязан быть здесь, с ней.
      Она хотела его.
      Она залезла в его кровать, вдохнула его запах, свернулась калачиком и стала ждать.
      Часы на прикроватном столике показывали пять, когда Катрин услышала шаги. Карло включил свет, увидел ее.
      – Могу я спросить, что ты здесь делаешь? – Низкий голос звучал раздраженно.
      – Я… я хотела увидеть тебя.
      – Ну вот, ты меня увидела, теперь можешь возвращаться в свою комнату.
      Катрин не двинулась с места.
      – Где ты был, Карло?
      – Вряд ли это твое дело.
      – А твое дело – быть здесь.
      – С каких это пор? – Казалось, он удивился.
      Она протянула ему руку и нерешительно произнесла:
      – С сегодняшнего дня. Всегда. – И тихо добавила: – Я хочу тебя.
      – Катрин, уже поздно. Я устал. Пожалуйста, иди в свою комнату.
      Сдерживая слезы, она отрицательно помотала головой:
      – И не подумаю.
      – Что ж, пожалуйста.
      Он зло взглянул на нее. Катрин с каким-то отстраненным удивлением смотрела на Карла. Как он изменился. На лбу и у рта появились морщины, под глазами залегли темные круги.
      Карло снял пиджак, брюки и, оставшись в одной сорочке, плюхнулся рядом с ней прямо поверх одеяла. Катрин попыталась взять его за руку.
      – Спи, – сказала он, поворачиваясь к ней спиной. И уснул почти в ту же секунду.
      Когда она проснулась, Карло рядом не было. Он играл с Натали в соседней комнате. Смотреть в глаза Катрин Карло избегал.
      За завтраком Катрин заговорила:
      – Карло, давай проведем вместе уик-энд. Только ты и я.
      Он недоуменно, почти испуганно взглянул на нее.
      – Без Натали?
      Катрин кивнула.
      – Она прекрасно проведет несколько дней с Линой.
      – Куда бы ты хотела поехать? – сухо поинтересовался он. – Венеция? Монте-Карло?
      Она пожала плечами.
      – Все равно. Только чтобы мы побыли вдвоем.
      Он не ответил, но спустя некоторое время поздно вечером пришел к ней в комнату. Катрин читала.
      – Что ж, ладно.
      Губы его скривились в улыбке, которая не могла скрыть неприязни. Он выключил свет, лег в кровать, небрежно потискал ее грудь и потом вошел в нее. Катрин прильнула к мужу, ища губами его губы. Но они были далеко. Она чувствовала его холодность, его отчужденность, но вопреки всему ее тело задвигалось в такт с его телом. Все кончилось очень быстро. Он встал.
      – Карло, – позвала она.
      Он не дал ей открыть рта.
      – Ты теперь счастлива? Скоро мы заведем еще одного ребенка.
      На следующий день Катрин пошла к врачу и поставила диафрагму. Она не хотела ребенка. Не сейчас. Не так. Без этой отчужденности.
      Теперь он приходил к ней регулярно – раз в неделю, исполняя супружеский долг. Автомат для делания детей. По-своему это было еще хуже, чем самый кошмарный период их отношений. Раньше, несмотря на жестокость и побои, это была подлинная страсть. Его и ее. Своего рода любовь. А сейчас не было ничего. Только ее воспоминания о страсти, с помощью которых она домысливала себе его поцелуи и прикосновения. И все же, и все же… Она по-прежнему ждала его, хотела даже такого. Теперь она подвергалась новому унижению – ее отвергали, не испытывали к ней желания.
      Однажды Карло повез ее в Венецию. Они поехали на машине, и Катрин была испугана тем, что он вел машину еще безрассуднее, чем раньше. Прежде она ощущала его возбуждение от езды, сама заражалась им. Но теперь в нем присутствовало одно лишь желание забыться, и давалось это забытье, должно быть, с каждым разом все труднее. Сейчас она не испытывала никакого возбуждения – только страх. Катрин подумала: ведь она сама изменилась, может, и в нем произошли какие-то перемены? Но они двигались в разных направлениях. Ей вдруг очень захотелось прижать к себе Натали. Как только они приехали в Даниели, Катрин немедленно позвонила домой, страстно желая услышать любимый звонкий голосок.