Завтра все наладится

— Ему будет лучше в деревне, он сможет целый день проводить на свежем воздухе.

— Да, но в Милане его дом…

— Какой хитрюга наш Лука! Мама тоже довольна, теперь у нее будет собственный кабинет.

— Понял? Дай ей спокойно поработать. Мне показалось или звонил домофон? Гая, спроси кто.

— Это Франческо. Поднимайся!

— Ах да, чуть не забыла, я же пригласила его на ужин. Он должен принести мне письма, не хочу тащиться в редакцию на другой конец города.

— Ах ты, меркантильная душа! Как только ты будешь жить без услужливых кавалеров?

— Найду себе новых, на побережье полно крепких ребят.

— Вселяет надежду. Слава богу, волонтерство не поцарапало твою броню… Лука, открой, пожалуйста, дверь.

— Побежал как ошпаренный… Ты заметила, что Лука обожает Франческо? Может, вам пожениться?

— Лаура, ты собралась устроить жизнь всему миру? Как тебе вбить в голову, что некоторые вещи невозможно запланировать. Они либо случаются, либо нет — и все. И потом, сдается мне, что этим летом мой потенциальный муж целовал кого-то другого…

— Не делай вид, что ревнуешь. Одно совсем не исключает другого. Что за глупая категоричность… А малыш неплохо разбирается в людях.

— Можно войти? Ну что, трещотки, кому кости моете? Черт возьми, ну и беспорядок! Здесь одежды и еды на целый полк!

— Пойди посмотри, сколько там туфель! Как у принцессы… Мама такие никогда не покупает…

— Это точно, после того как я сломала спину, свалившись с этой чертовой лестницы, хожу чуть ли не в тапках…

— Франчи, ты письма принес?

— Конечно. Вот, как всегда, целая куча. Не понимаю, как все эти женщины доверяются тебе. Мир сошел с ума и все женщины вместе с ним.

— Без мужчин здесь тоже не обошлось.

— А я доверяю тете Лауре.

— Видишь? Устами младенца… А теперь исчезните все трое. Идите на кухню, я набила холодильник всевозможными вкусностями, полмагазина скупила. Осталось определиться, кто будет готовить.

— Вот вам и обратная сторона медали! Ах ты, коварная, сменила оперенье, но не сущность.

— По-моему, тебе стоит подумать, Гая, не кроется ли здесь какой подвох, а то арендная плата подозрительно низкая.

— Тебе меня не напугать. Как переводчик я всегда в зависимом положении, всю жизнь подавляю свою креативность. Ну что ж, пойдем творить кулинарные шедевры.

— А мы будем твоими ассистентами: мы будем все пробовать… Правда, Лука?

— Молодцы, а теперь давайте марш на кухню, мне надо работать! Вперед, шевелитесь!

Когда в твоем доме слышны голоса любимых людей, он сразу становится осмысленным и веселым. Почему семьи так часто несчастны? Неужели на каком-то мистическом кастинге специально подбирают людей, не подходящих друг другу? Франческо и Клаудиа, Андреа и Елена, ее отец и мать… Или в брачном контракте есть особый пункт, в соответствии с которым любовь нужно посыпать нафталином, упрятать в бабушкин сундук и, вооружившись терпением, горькими упреками и нудными нотациями, посвятить себя домашним обязанностям и супружескому долгу. Черт его знает. На ток-шоу и на официальных обедах кто-нибудь всегда утверждает, что любит свою жену (или мужа) как в первый день знакомства. Какая чушь! Лаура никогда в это не верила. Страсть растет, когда нет возможности ее удовлетворить, а привычка убивает страсть. Уж кому, как не Лауре, бывшей любовнице женатого человека, это знать? Снова она одна, снова не у дел. А у кого положение лучше? Объективности не существует, это трюк иллюзионистов, человек всегда осуждает других и слепо верит в то, во что хочет верить. Все, хватит, пора работать. Нужно выбрать какое-нибудь письмо. Лаура быстро просматривала все письма, ища или необычный почерк, или смешное начало, или интересную подробность. А можно выбрать письмо, написанное на бумаге самого подходящего к ее настроению цвета. Ей самой казалось сомнительной радостью попасться в руки такой никудышной советчицы, как она. Но, черт побери, не так-то просто поймать за хвост удачу.

Рим, обычный день, в отчаянии

Привет, Лаура!

Меня зовут Сара (если опубликуешь письмо, измени имя), я девушка по вызову (именно так). Я думаю, мы примерно одного возраста, поэтому обращаюсь на «ты», хотя между нами огромная пропасть двух непохожих жизней (ты, должно быть, гордишься своей, а я не могу не стыдиться моей).

Почему я пишу именно тебе? Ответ прост: пока я всеми правдами и неправдами пыталась прославиться, я так и не нашла (да и не искала) ни одной настоящей подруги; папе с мамой я не могу рассказать правду, а мужчины (которых у меня было слишком много еще до того, как я стала профессионалкой) всегда только использовали меня, и я не доверяю им. Ты — пример того, кем я могла бы стать, если бы не встретила второклассного рекламного режиссера и он не запудрил бы мне мозги первоклассной чушью (он был первым, кто оказался в моей постели, чтобы помочь мне). «Как ты красива, ты самая красивая девушка из всех, с кем я знаком», «Твое лицо создано для экрана», «Увидишь, куда я помогу тебе пробиться»… Ты знаешь, как действуют эти сладкие речи, эти обещания мировой славы на наивных провинциалок? Избалованная, как все единственные дети в семье, слишком элегантная и утонченная для своего убогого круга, слишком амбициозная, чтобы довольствоваться достигнутым, но недостаточно умная, чтобы серьезно учиться и по-настоящему поверить в себя. Так прошла молодость — в мечтах о карьере актрисы, топ-модели, в общем, кого угодно, только бы не учиться. Я продолжала терять драгоценное время, бросила университет, и в один прекрасный день стало слишком поздно. Как я могла сказать родителям: никто в меня не верит так, как вы, никто меня не любит так, как Марчелло, которого я бросила только за то, что он работает зубным техником? В школе я училась кое-как, зарабатывать начала рано. Снималась в рекламе. Что я только не рекламировала, каждый божий день по три-четыре пробы, как тут не провалить экзамен по итальянской литературе?

Почему я рассказываю тебе все это? Зачем я описываю свои неудачи? Ты мне не подруга, не родственница, тем более не священник. Я не хочу, чтобы ты опубликовала это письмо, не верю, что твои слова смогут помочь мне, но ты мне нравишься, и я доверяю тебе.

Знаешь, как превратиться в проститутку? Я расскажу. Представь, что тебе тридцать четыре года, тебе не хочется в тысячный раз просить у родителей в долг, ты не можешь им больше рассказывать про то, как очередная возможность ускользнула от тебя, ты только что не прошла кастинг, потому что тебе на десять лет больше, чем нужно, и уже понятно, что твой поезд ушел, а следующего не будет. У тебя нет ни одного неженатого или необрученного знакомого мужчины, в субботу ты идешь в ночной клуб на очередную работу для тех, кому за тридцать ( танцуешь на подиуме в одних трусах, обнимаясь с шестом), а потом знакомишься с мужиком, набитым деньгами и кокаином, который говорит тебе: «Не так уж все плохо, вместо того чтобы ехать по автостраде, ты решила лезть на гору, но все поправимо, держись меня — не пожалеешь». И ты идешь за ним, понимая, что спускаешься на самое дно. Возможно, ты даже хочешь этого, чтобы раз и навсегда избавиться от иллюзий, надежд, наивной веры в себя как в хорошего человека (я не верю, что я плохая). И так ты начинаешь встречаться с мужчинами, чем больше встречаешься, тем больше употребляешь кокаин: чтобы быть шлюхой, нужен талант, а у меня его нет. Все так называемые грешники мне кажутся несчастными безумцами, одинокими, как собаки, в этих встречах нет ничего дьявольского или романтичного. Возможно, если бы я была писательницей, я смогла бы переработать этот опыт и написать книгу, но я просто провинциальная девушка, которая продает себя, чтобы расплатиться за мечты о славе. Сейчас я продаюсь, чтобы купить кокаин, без которого не могу забыться. Как мне вылезти из этого дерьма? Хорошенькую я задала тебе задачку, да? Спорим, ты не знаешь, что ответить мне, а не ответить не можешь, потому что будешь мучиться чувством вины (по-моему, ты тоже добрая).

Я оставляю тебе свой адрес и номер мобильного.

Сара Гетти, Рим, улица Фьенароли, 6

— Франчи, где улица Фьенароли?

— Где-то в Трастевере.

— Отлично. Как раз недалеко от станции, куда приходит электричка Монте-Альто — Рим.

— Что за идея пришла тебе в голову? Кто-нибудь потрет мне пармезан? Мне нужно сесть, спина болит.

— Никакой идеи, мне помог счастливый случай.

— Хорошо, что ты хоть сегодня поешь нормально: закуски, первое, второе с гарниром, десерт.

— Тетя, что значит, тебе помог счастливый случай?

— Это значит, что судьба всегда дает нам знак, чтобы направить нас, когда мы сомневаемся. А еще это значит, что нужно помогать другим.

— Значит, маме тоже помог счастливый случай, раз она для всех готовит?

— Лука, ты очень умный мальчик.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава первая

Валентина родилась на несколько недель раньше срока. В тот день началась вторая война в заливе: первую она пропустила, потому что еще не работала на телевидении, а эту… ладно, черт с ней. Девочка мирно спала, не подозревая о том, что своим появлением на свет нанесла больший урон карьере своей матери, чем ракеты — Багдаду. Одежда в стиле милитари, форменная куртка, шлем, из-под которого выглядывают вьющиеся волосы, на шее платок (красный или бордовый, он лучше сочетается с хаки)… Она воспринимала все это с иронией. Как сексуальны журналисты на передовой: все в поту и в пыли, адреналин зашкаливает, рвутся вперед ради карьерного роста. Ни одна по-настоящему красивая женщина не поехала бы туда рисковать своей жизнью (и жизнями других людей) ради того, чтобы показаться на телеэкране, маскируя под стремлением держать мир в курсе происходящих событий свое желание выпендриться.

Ее тошнило от репортажей этой страшной дуры Гандини, которая строила из себя жертву профессионального долга. Сама-то Гандини считала себя красавицей: журналисты не способны к объективной самооценке. Господи, так ее не выворачивало даже на первых месяцах беременности! Накопившимися в печени желчью и ядом можно отравить полк американских солдат.

Другие молодые мамаши говорили ей: «Счастье придет». Откуда придет? Пока она сидит на лавочке в парке, как какая-нибудь пенсионерка, Гандини вовсю вещает с экрана о развитии иракской кампании. Каждый раз, включая телевизор, она ощущала приток желчи, которую надо было на кого-то излить. Будем надеяться, что эта чертова война скоро закончится и через месяц о ней никто не вспомнит. Да будет мир во всем мире, дружба между народами (и покой в желудке)!

Валентина посапывала во сне. Она вся в отца: она унаследовала от Джакопо и характер, и благородные черты лица. И отец был без ума от нее. Все-таки жизнь — удивительная штука! Если будешь следовать логике, ее прямым горизонтальным линиям, в один прекрасный день разобьешь себе лоб о горизонт. Джакопо очень нравилась новая Рита. По иронии судьбы именно он, тряпка и подкаблучник, добился успеха: получил кафедру в университете, не продавая душу и тело. Просто он приглянулся старому профессору, его предшественнику, который устал от лицемерных ассистентов, мечтающих занять его место. Его спокойствие было принято за уверенность, отсутствие амбиций за тактичность, равнодушие за хладнокровие. Вот так, руководствуясь лучшими намерениями, сам того не подозревая, он подложил ей под задницу петарду, предложив уйти на неполный рабочий день: «Рита, теперь мы оба хорошо зарабатываем, если ты не будешь работать целый день, мы сэкономим еще на няне и служанке», «Рита, разве ты не хочешь отдохнуть немного?», «Последние годы ты работала как вол!». С ума сойти! Он по-настоящему любил ее, был счастлив с ней, хотел заботиться о ней, он действительно выбрал ее! Могла ли она мечтать, что так получится? Как ей объяснить теперь свое желание вернуться на телевидение (а что, если Валентина родилась недоношенной из-за ее беспокойства о карьере? С детьми всегда испытываешь чувство вины), свое желание отомстить обогнавшим ее коллегам? Она снова должна превратиться в бесчувственного воина, чтобы доказать Кело, что она лучшая, что он поступил неправильно и на следующей войне (к счастью, в наше время где-нибудь всегда идет война) она покажет, как работают настоящие профессионалы, и триумфально вернется в стройные ряды тележурналистов-смертников.

Валентина проснулась и улыбнулась ей сверкающими, как звезды, глазами. Если существует на свете справедливость, то Валентина превратится в красивейшую из женщин и будет наслаждаться каждым днем своей жизни, не задумываясь о муках матери, подарившей ей такое счастливое существование. Известно ведь, что величайшие произведения искусства рождаются в муках творчества своих создателей.

Глава вторая

Настало время сложить оружие и капитулировать. Это не так ужасно. Во всяком случае, не ужаснее, чем отступление, выдаваемое за хитроумный маневр будущего победителя. Хватит. С Карло жить нельзя, их эксперимент привел к цепной реакции взрывов, повлекших за собой значительные разрушения на близлежащих территориях. Они так и не нашли рецепта счастья и эликсира молодости.

Карло уехал из Рима на очередную презентацию никому не нужной книги.

Она должна прервать (с болью, кровью, потом и слезами) восьмимесячную истеричную беременность их совместной жизни. Все самые важные решения всегда принимает женщина. Разве мужчина способен родить или убить что-нибудь полностью? Бедняжки, это вопрос опыта и тренировок: бесформенные животы, безумные муки, послеродовые депрессии, орущие младенцы, принимающие бездонную материнскую любовь как нечто само собой разумеющееся. Миллионы лет мы гнем спину, выполняя самую грязную работу, а наша священная роль сводится к одной-единственной функции. Как это скучно! Странен путь современного феминизма: теперь она, Мария-Роза Ломбарди, бесплодная итальянистка, с имиджем интеллектуалки, начинает понимать Аделе, приземленную домохозяйку из высшего общества, женщину, которая сделала гениальный ход, выставив Карло за дверь и разыграв роль жестоко обманутой жены.

Только она простится с ним по-другому, без сцен с битьем посуды, без брошенных в лицо оскорблений. Не зря же она долгие годы изучает Вирджинию Вулф. Она не станет устраивать скандал, как обыкновенная жена.

NB: именная бумага Pineider.

Рим, май

Дорогой Карло!

Когда ты прочитаешь это письмо, меня здесь уже не будет: я сняла на три месяца виллу в Сассексе. Помнишь миссис Робсон? Она была очень любезна, изо всех сил старалась мне угодить, и в итоге мы остановились на небольшом коттедже в Монкс-хаус, с верандами и цветущим садом. Идеальное место, чтобы думать, писать и постараться забыть прошлое. Этот дом станет моим пристанищем на лето, которое обещает быть очень грустным.

У нас ничего не получилось, Карло. Давай признаем это. Я понимаю, что писать такие письма банально, но я не знаю другого способа сказать тебе «прощай». Я беру с собой два чемодана — только самое необходимое: вещи и книги, все, что нужно мне для жизни в моей любимой дождливой Англии (для римского солнца у меня сейчас неподходящее настроение). Реши сам, что делать со всем остальным. Яне знаю, останешься ли ты в этой квартире, вернешься ли к Аделе, устроишь ли себе год передышки: год путешествий и чтения.

Мне нечего добавить, за исключением того, что я не хочу больше губить унизительным настоящим прекрасное прошлое, которое заставило нас отдаться мечтам.

Я знаю, что ты скучаешь по своей семье и старым привычкам. Не имеет смысла отказываться от них. Я надеюсь, что тебе удастся к ним вернуться. Для меня же возврат к прошлому невозможен, и, наверное, именно тебе я обязана решением начать все сначала. Я не вернусь в Сиену: не думаю, что смогу почувствовать себя там в своей тарелке. Честно говоря, у меня такое чувство, что мое сердце разбито на тысячи осколков. Однако начать с чистого листа — это единственный путь к возрождению, единственный способ восстать из пепла собственных ошибок.

Знаменитый роман, о котором мы столько говорили, могла бы написать и я: может, настал час наконец поверить в себя? Разумеется, величайшие образцы мировой литературы, на которых я выросла, неспособны подбодрить молодого автора, скорее, наоборот, но мне нечего терять, и в любом случае, имеет смысл попробовать. Во мне теперь живут несколько женщин: синьора средних лет и дебютантка на грани провала, богатая цыганка и аристократка в изгнании.

Ну, хватит излияний. Удачи тебе, Карло.

Прощай.

Мария-Роза

Письмо получилось не бог весть каким шедевром, можно было написать и получше, но стоит ли напрягаться? Теперь она должна сконцентрироваться на романе, хватит растрачивать себя на жизнь с ее бледными подражаниями литературе. Истина в искусстве. Как только погружаешься в творчество, все остальное перестает иметь значение. Стоит только представить себе: комната в Сассексе в новом доме Монкс-хаус, сигарета во рту, пальцы бегают по клавиатуре компьютера. Все мысли об интриге, все чувства отданы персонажам и их переживаниям, Карло Бонино за тысячи миль.

Глава третья

Корина, ну помолчи ты хоть минутку! Не хватало нам еще апологии Габриэлю Гарсия Маркесу и его проклятым «Ста дням одиночества». Все кому не лень сходят с ума по этой семейной саге, полной привидений и предсказаний. Почитайте лучше Карвера, если хотите понять, что такое настоящее одиночество и его самая страшная разновидность — одиночество вдвоем. Его брак мог бы послужить неплохим сюжетом для небольшой повести о несчастной семейной жизни. Неужели они доживут до отпуска? Молодец, Лаура: ты обнаружила, что король-то голый, что моя семейная жизнь — полная неудача, что моя жизнь в общем… все хорошо, спасибо. Я больше не могу жить без любимой женщины. Корина, сколько месяцев длится наша связь? Семь, восемь, девять? Все равно слишком долго. Сколько еще мне выслушивать цитаты из Чорана, Уайлда и Ромоло Баттанти? Афоризмы на автоответчике, романтические записки в карманах… Со стыда сгоришь, если хоть одну найдет сотрудница химчистки.

Груди Корины, как всегда, упруги и высоки, лицо загорелое, но мыслями ее любимых писателей он был сыт по горло. Какой идиот убедил ее в том, что она интересная, утонченная женщина? Не дать ли ей отставку, воспользовавшись одной из любимых фраз на случай?

— Корина, тебе никто не говорил, что ты скучна?

— Ты что? Хочешь еще крабового мусса?

— Нет, дорогая, мне не нравятся твои изысканные блюда. И я ненавижу твоих обожаемых латиноамериканских писателей с их риторикой и барочной манерой письма. И меня тошнит от фраз, которые ты переписываешь из сборника «Мысли знаменитых людей».

— Что с тобой? У тебя был неудачный день?

— Нет, просто мне скучно с тобой.

— В постели ты говоришь совсем другое.

— Вот именно. Но сейчас мы ужинаем у тебя дома как жених и невеста.

— Ты хочешь сказать, что я гожусь только для траха?

— Нет, я хочу сказать, что мне не нравится разговаривать с тобой.

— Ты мне говоришь это сейчас, когда мы встречаемся почти год?

— Если не хочешь быть грубияном, будь лгуном.

— Значит, ты все это время просто терпел меня?

— Нет, я просто не могу терпеть тебя больше.

— Ты бросаешь меня?

— Это ты должна бросить меня после всего, что я тебе наговорил.

Ну, давай же, выгони меня, дай мне пинок под зад, чтоб я скатился с лестницы, я это заслужил.

Не сиди ты с таким лицом, будто лимонов наелась, с выражением оскорбленной любви, я ничего не обещал тебе, детка, как ты можешь доверять такому типу, как я? Смелее, скажи мне все, что ты думаешь! Что я старый нахал, что у тебя свежая, упругая кожа, а моя увядает, что я выжил из ума и тебе не о чем больше говорить со мной…

— Давай помиримся? Ты просто устал. Мне кажется, нам нужно поехать на пару дней к морю.

— Нет, Корина, никакого примирения и никакого моря. Для твоего же блага: лучше закончить все сейчас.

Стоп. Он вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Он сбежал от слез, которые навернулись на два застывших, бесконечно грустных глаза. Бедная Корина, она не заслужила таких слов, кто знает, сколько денег она потратила на этот крабовый мусс. А он ей ничего никогда не дарил, даже серебряного колечка, хотя зарабатывал за день то, что она за месяц. Почему вокруг всегда полно женщин, добровольно идущих на бесполезные жертвы? Что им подмешивали в детстве в молоко, чтобы наполнить их уверенностью в свою спасительную силу? Почему они думают, что смогут спасти безнадежного негодяя? Это и есть эмансипация?

Лаура хоть попыталась бороться: она проанализировала обстоятельства — и отвергла. Сколько раз они смеялись над ее жалобами и протестами? А теперь она вышла победительницей, повсюду развешаны ее знамена, на площади народ празднует ее победу, в то время как он, железный хозяин сталелитейного завода, вынужден объявить себя душевным банкротом. Черт, что это за образ пришел ему в голову?

Глава четвертая

Сассекс, Монкс-хаус, июнь

Дорогая Лаура,

наконец-то (спустя почти год) я нашла в себе силы, чтобы ответить на твое письмо и сказать тебе некоторые вещи, которые, возможно, не понравятся тебе (ты не стеснялась в выборе слов, когда распиливала меня на части, надеюсь, примешь и мой неформальный тон).

Месяц назад я ушла от Карло: наша любовь превратилась в кошмар, Аделе, обнаружив нас в отеле, устроила нам веселенькую жизнь. В общем, ты была права, если был вела себя как настоящая подруга, если бы я прислушалась к тебе, возможно, многого удалось бы избежать. А может, и нет. Знаешь, Лаура, если человек полагает, что у каждой вещи есть голова и хвост, что все поступки делятся на правильные и неправильные, белые и черные, незначительные и смешные, то он не столько даже наивен, сколь высокомерен. Может, мне нужно было дойти до самого дна, поэкспериментировать на собственной жизни (быть застуканной на месте преступления шестидесятипятилетней коровой пятидесятого размера, с мужем которой ты трахаешься, — такого удовольствия я никому не пожелаю), чтобы понять себя, со всеми слабостями и противоречиями. Моя взрослая жизнь разворачивалась в провинциальных декорациях, где любая интеллектуалка почувствует жалость к себе, вынужденной коротать время в сомнительном обществе с тупым мужем: как я могла по-настоящему познать себя там? Я ни разу не была на краю пропасти. Только платя по своим счетам, можно надеяться на выигрыш в лотерее, а если сидеть дома и оплакивать свою бесполезную жизнь, ничего никогда не получишь. Хотя все это ты и без меня прекрасно знаешь. Я бы хотела высказать некоторые замечания по поводу твоего памфлета. Ты никогда не думала о высокомерии красивых женщин? Дорогая Лаура, это правда, что две перезрелые девицы (кстати, Рита родила прекрасную девочку Валентину, как видишь, даже недостойным женщинам удается иногда сделать что-то достойное) объединились в борьбе против тебя. Но правда и то, что женщинам, избалованным вниманием противоположного пола, привыкшим к аплодисментам, к всеобщему поклонению и признанию, не понять тех, кто с трудом добивается даже улыбки. Женщины, уверенные в себе, в своей идеальной фигуре и божественной красоте, чтобы защитить себя от обычной человеческой зависти, часто показывают душевную слепоту и черствость. Представь себе ту, что всю юность страдала от бесчисленных комплексов неполноценности. Для тебя нет ничего страшнее, чем быть неправильно понятой или недооцененной; но неужели ты думаешь, что той, над кем смеются из-за плохой кожи, легче? Хотя все понимают, что в этом нет ее вины. Ты думаешь, приятно слышать за своей спиной насмешки и понимать, что парень, который тебе понравился, с удовольствием будет изливать тебе душу, но никогда не захочет тебя? Знаешь, сытый голодного никогда не поймет: красота — единственное оружие, что было у женщин с древнейших времен, и единственное утешение. Это настолько очевидная истина, что нет нужды говорить.

Ты поступила жестоко, Лаура. Таким жестоким способен быть только человек одаренный и гармоничный. Зачем нужны мозги, если ты страшна как смертный грех? Разве можно быть элегантной, когда твоя задница отвисла до пола? Ты никогда не думала, что твое стремление быть понятой (или одобренной) и любимой (или почитаемой) слишком пафосно выглядит? Ты образованна, остроумна и хороша собой. Поздравляю. Довольна? Попробуй не опуститься за следующее десятилетие, и мы снова поговорим об этом.

Прости за то, что я вела себя прошлым летом как последняя сука. Но я не смогу простить тебе те гадости, что ты мне наговорила. В твоем письме есть грубые ошибки, в нем чувствуется душевная черствость автора. Возможно, мы больше не увидимся, но если встретимся, я поздороваюсь с тобой. Когда никто тебя не слушает, ты начинаешь предпочитать форму содержанию. Содержание — привилегия избранных. Даже улица (куда ты не выходишь) способна дать нам неплохой урок жизни.

Мария-Роза

Глава пятая

Монте-Алъто, «Сумасшедший дом», 30 июня

Дорогая Мария-Роза, спасибо. Ответить на мое письмо (резкое, высокомерное и слишком длинное) — свидетельство твоего превосходства и настоящей дружбы. Тебе достаточно тысячи извинений! Надеюсь, да, а если нет, приличной встрече я поклонюсь тебе до земли и обниму тебя.

Теперь поговорим о тебе. Ты преподала мне урок хорошего стиля, упомянув только вскользь о своих доблестных подвигах, но до нас уже донеслось эхо твоего ухода от Карло (Монте-Альто — деревня, а люди сплетничают). Твои акции поднялись на сто пунктов (их скупают и любовницы: ты победила воинствующую Адене, и жены: ты ушла с поля боя, ничего не попросив, но спровоцировав примирение между супругами). Миф постфеминистского общества: теперь модно разрушать семьи просто так, ради развлечения или художественного вдохновения, не преследуя корыстной цели. Мэр хочет сделать тебя почетной гражданкой Монте-Альто, потому что ты изгнала отсюда демонов снобизма — Бонино и компанию. Слушайте все: синьора Аделе выставила на продажу свою виллу, заявив, что ноги ее больше не будет на этом давно уже не шикарном курорте, который наводнили весьма сомнительные личности (мы обе в списке). Мы никогда не можем предугадать, станет ли наш поступок финальным аккордом в битве или началом мирных переговоров. Если хочешь, я буду держать тебя в курсе происходящего.

Вернемся к твоему роману: в каком ты сейчас месте, как развиваются события? Спорим, ты всех нас удивишь своим талантом. Забудь Вирджинию и выплесни на страницы всю свою злость (и никогда не думай о том, что скажут в Сиене).

У меня есть к тебе скромное предложение: может, приедешь дописывать роман сюда, в «Сумасшедший дом», разумеется, когда закончится твой контракт в Сассексе, если у тебя, конечно, нет более лестных предложений. Мне кажется, тебе здесь будет хорошо, у нас есть крыло, которое мы сдаем (по разумной цене) родственникам и друзьям, одна квартирка просто создана для тебя. Ты будешь жить среди друзей, в двух шагах от Рима, но в любой момент сможешь уединиться и посвятить себя работе.

Место действительно замечательное. Что мне удалось сделать, я рассказывать не буду — судить тебе. Скажу только, что я довольна, хотя иногда бывает очень трудно (как всегда во взрослой жизни). И еще, мне удалось добиться главного: наполнить свою жизнь целью и смыслом. Я пишу меньше, но с большим удовольствием, памфлет против пластической хирургии хорошо продается, я встречаюсь с дорогими мне людьми (например, с Гаей и Франческо), может, не так часто, как раньше, но с той же (или даже большей) продуктивностью. В общем, я не слишком изменилась (это плохо?) и не изменила радикально своих привычек. У меня появилось ощущение, что я действительно помогаю людям, и теперь я могу решать проблемы, о которых раньше мне было страшно даже подумать (если приедешь, я познакомлю тебя с Сарой, она заведует нашим магазином, представь себе, несколько месяцев назад она написала отчаянное письмо в мою рубрику «Разбитые сердца»).

Рынок работает. У меня отличные отношения со многими волонтерами, невероятно, чего можно добиться одной только солидарностью. Но я не хочу слишком увлекаться этой ролью: я и так-то невыносима, страшно подумать, до каких размеров я раздуюсь в образе святой.

Я жду тебя еще и потому, что ты должна выбрать подарок (ребята делают очень симпатичные игрушки из вторсырья), чтобы послать (ради бога, от твоего имени) Валентине.

Обнимаю тебя,

Лаура

Эпилог

Он хотел позвонить Лауре, не показывая, однако, что она нужна ему… А она нужна ему? Не глупо ли ее разыскивать? Любовь — это вызов; ты стреляешь и сматываешься: кто убит, тот убит. Сначала истекала кровью она, теперь настал его черед. Но имеет ли смысл умирать, если можно жить дальше, и еще долго жить. Давай, Андреа, шевелись, забудь про свою гордость, садись в машину (без шофера, в таких случаях они только мешают) и езжай в этот чертов «Сумасшедший дом»! Посмотри, куда ее занесло: к наркоманам, алкоголикам и психам. Он всегда говорил, что у Лауры не все дома, но как же он скучал по ней!

Он, у которого есть все, чего только можно захотеть, почему он не может сбросить старую пожелтевшую маску и надеть новую, блестящую? Как вернуться назад? Как попросить прощения? Что сказать женщине, которая три года пыталась заставить тебя полюбить ее? «Дорогая, я был не прав» или «Я люблю тебя теперь, когда ты не со мной». «Я люблю тебя…», к черту, нужно быть осторожным. Может, вообще ничего не говорить? Снять номер в прибрежном отеле с видом на море и балконом, где можно пить шампанское и смотреть на звезды. Какая пошлость, даже римскому ювелиру не пришла бы в голову такая дешевка. А если Лаура прогонит его? Не может быть, она его не забыла, он уверен. Лаура не из тех, что предают, она полюбила его и не откажется от своей любви из-за того, что он ее отверг, она никогда не придавала большого значения его «нет». Тем более что она изменила свою жизнь. На самом деле этот безумный проект делает ее еще интересней. Молодец, Лаура — она снова бросила ему вызов.