Марк мысленно переписал записку. Предложение потеряло всякий смысл. "Нет, видимо это не латынь. Порядок слов в этом случае не имел бы значения".
      Бланделл принялся расхаживать по комнатушке в ожидании цимбалы, возвестившей бы о приходе полночи. Стражник, как правило, ночью особо не усердствовал, бил в цимбалу не слишком громко. Марк боялся - уж не пропустил ли он полночь.
      На пиру он явно переел, и теперь пытался подсчитать, сколько же жиров и холестерина впихнул в себя.
      Наконец он услышал отдаленный звон. Наверняка пробило полночь. Марк вышел, добрался до лестницы, спустился, повернул налево и быстро миновал часовню. Он помнил: здесь ее называли "ларарий". Он только на миг задержался здесь остановился, чтобы осенить себя крестом, убедившись, что его никто не видит. Затем он пересек большой зал - почти такой же большой, как триклиний. Тут разместилось с десяток воинов, уже изрядно поднабравшихся. Они играли в кости.
      Миновав несколько золоченых дверей, украшенных обсидианом и перламутром, Марк вошел в базилику - тронный зал. Артуса здесь не оказалось. На самом деле, и днем Артус не так уж много времени проводил в тронном зале, верша суд, - так по крайней мере сказал Марку Рабириус Гальбиниус Гальба, насквозь пропитанный римским духом бритт, с которым Бланделл свел знакомство во время экспедиции в Харлек. Как бы то ни было, трон охранял отряд гвардейцев. Вид у них был самый устрашающий, что не укрылось от Марка, хотя глаза у него слипались в столь поздний час.
      Базилику освещал единственный, но очень яркий светильник, отбрасывавший зловещие тени на стену позади трона. Сердце у Бланделла ушло в пятки. У него, правда, с собой была записка от Мирддина, которой он мог бы объяснить свой приход сюда, и все же ему было здорово не по себе, и тронный зал Марк миновал крадучись. Гвардейцы же не обратили на него никакого внимания.
      Наконец он скользнул в противоположную дверь и поднялся по лестнице в покои Мирддина. На пиру Мед-раут показал записку королеве Моргаузе, и та любезно поведала ему, как пройти в покои друида.
      Седобородый старик нетерпеливо поджидал Марка. Он показался ему похожим на американского поэта Уолта Уитмена.
      - Запаздываешь, - проворчал Мирддин. - Я же просил прийти ровно в полночь.
      Марк бросил взгляд на запястье и страшно разозлился на себя за то, что никак не отвыкнет от этой привычки.
      Но когда он вновь посмотрел на Мирддина, оказалось, что старик широко улыбается.
      - Прости, старина, - сказал он. - Но я должен был увериться, что это действительно ты.
      Марк выпучил глаза. "Неужели.., неужели я наконец нашел его?"
      - А-а-а? Питер? - осторожно спросил он, и вздрогнул так, что прикусил щеку.
      - Марк? - ответил Мирддин вопросом на вопрос и облегченно вздохнул.
      Бланделл протянул руку.
      - Мы встречаемся на ступени, - произнес он, радостно улыбаясь.
      - И расстаемся в квадрате, - произнес Мирддин, пожимая Марку руку, при этом выразительно надавив на сустав среднего пальца Бланделла. Физик ответил взаимностью.
      - Слава Богу, это ты, Марк, - сказал "друид". - Я боялся, что это.., ну, ты знаешь, кто.
      - Селли?
      - Она самая. Хвала небесам, я оказался в теле истинного эксцентрика.., никто не заметил ничего необычного, потому что сам Мирддин весьма чудаковат!
      - Ты нашел ее? - требовательно спросил Марк. Голос выдал его чрезвычайное волнение. Мирддин опечалился.
      - Нашел, дружище, и тебе это вряд ли понравится. Марк, я успел пронаблюдать за всеми без исключения в Камелоте, и только один человек годится для того, чтобы в него вселилась эта сучка-террористка.
      - Кто?
      - Тот, кого бы тебе и в голову не пришло заподозрить через полторы сотни лет. Тот, кому под силу в одиночку изменить историю во зло или во благо.
      - Кто же это?
      Марк гадал, долго ли Питер намерен тянуть с ответом. Ему припомнился эпизод из телефильма. Герой умирал, а другой герой-шпион, как и первый, спрашивал, кто его убил. "Жаль... - прохрипел умирающий... - я не успею.., назвать тебе.., его имени". После этих слов герой скончался.
      Мирддин глубоко вздохнул.
      - Марк, Селли Корвин живет в теле Артуса.
      - Артуса?
      - Это он, - подтвердил Мирддин. - И ты понимаешь, что ты должен сделать, Марк.
      - Я? Но почему не ты?
      Марк прекрасно понимал, что Питер, будучи военным, лучше него разбирается в том, что нужно сделать, чтобы изгнать из этого мира душу Селли.
      - Закон Сохранения Реальности, Марк. Порой нужно о нем вспоминать. Марк, мы же отлично знаем, что случилось с Артуром - Артусом в конце концов, верно?
      - Он был убит, - отозвался Марк, напряженно вспоминая все, что ему было известно. Научные статьи, жутковатые видеофильмы...
      Мирддин мрачно проговорил:
      - Он был убит Мордредом. Медраутом, Марк. Бланделл шаркнул подошвами, оттянул тугой ворот сикамбрийской туники. В гардеробе Медраута совсем не было удобных вещей (ни римских тог, ни шотландских килтов). Марк чувствовал себя препаршиво, наряжаясь в одежду Медраута. Тут жало, там кололо... В конце концов он сделал вывод, что Медраут - человек подавленный, притесняемый.
      - Это не совсем убийство, ты же понимаешь, - сказал Мирддин.
      - Как это - не совсем? Это самое настоящее убийство!
      - Ты смотришь на это с не правильной точки зрения, - возразил Мирддин. Ты убьешь тело Артуса, но ведь это тело принадлежит не тебе. Рука, которая прикончит Артуса, - не твоя рука, а рука Медраута. А он так или иначе собирается убить Артуса.
      Бланделл принялся обкусывать ноготь, стараясь не сбиваться с четкой масонской логики. "Где-то есть правый путь, а где-то не правый, но в последнее время я их все время путаю". Марк вспомнил о призрачном лесе, наложившемся на лабораторию Уиллкса, о тучном полковнике Купере, о брате Смите. "Я давал клятву всегда помогать брату-масону в беде", - вспомнил он.
      Однако Мирддин, равнодушный к смятению Марка, продолжал:
      - Между тем сама Селли не умрет.
      - Не умрет?
      - Конечно, нет. Как только ты убьешь Артуса, Селли вернется в свое собственное тело, лежащее на полу в лаборатории.
      - Но тогда она снова вернется сюда и предпримет новую попытку.
      Мирддин вытаращил глаза.
      - Тогда ты арестуешь ее, балда! Обратись к тому старому хрену из СВВ, который явился, как только я смылся сюда.
      - Полковнику Куперу?
      - Да-да, к старине Купу. Пусть Купер схватит ее и засунет в тюрьму, как только она очнется.
      - Но у нас нет против нее никаких улик! Ничего такого, что могло бы быть сказано в суде!
      - Кому нужны улики? Кому нужны какие-то там доказательства? Этот СВВшник может просто запереть ее в камере и проглотить ключ. Что, разве мало было таких дел? Пойми, сейчас мы связаны только законами военного времени, но обладаем правами англичан.
      - Но...
      - Ты просто скажешь Куперу, что она из ИРА. Этого хватит, чтобы ее упрятали за решетку до конца ее дней.
      - Гм-м-м. Питер, у меня для тебя очень плохие новости.
      - Какие?
      - Ну, может быть, не самые плохие, но...
      - Да?
      - Еще хуже. Хуже просто не бывает.
      "Господи, как же сказать ему? Мягко - не получится".
      - Ты повторяешься.
      - Это точно, но это все из-за тебя.
      - Ты, а-а-а...
      - Ну?
      - Умер.
      Мирддин вздернул кустистые седые брови.
      "Интересно, как Питеру нравятся борода, спутанные волосы и лысина? Что же, у него масса времени, чтобы привыкнуть к ним".
      - Кое-что произошло, когда Селли когнипортировалась. Сбой в микросхеме.
      - В какой подсистеме?
      - Микроутечка в блоке двадцать три. Это тебе о чем-нибудь говорит?
      Мирддин на миг задумался.
      - Нет-нет, пожалуй, ни о чем не говорит. Ты сказал, что я умер?
      Марк вздохнул поглубже, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Как-то раз ему пришлось рассказывать матери своего оксфордского однокашника о том, что ее сын погиб во время яхтенной регаты. Он отправился на регату пьяным вдребезги, и упав за борт, не смог доплыть до берега, а до него было всего-то футов сто.
      Вспоминать о том, как тяжело ему было говорить с матерью Нерила, Бланделл не любил и сделал все, чтобы забыть об этом. Однако воспоминания возвращались к нему не реже чем раз в месяц, во сне.
      Сейчас Марк чувствовал себя примерно так же, как тогда. Так же гадко сосало под ложечкой. "Теперь я понимаю, что чувствует врач, когда должен сказать пациенту, что у того СПИД".
      - Питер, - проговорил Марк негромко, но решительно. - Мы пытались вытащить тебя, но произошло короткое замыкание. Ты умер, Питер. Твое тело мертво. Ты.., ты никогда не сможешь вернуться обратно. Никогда.
      Мирддин принял новость на удивление спокойно. Старик-волшебник погладил бороду и медленно-медленно выдохнул. Только прикрыл глаза и зажмурился - одним этим и выдал владевшие им чувства.
      - Я мертв, вот как?
      - Увы.
      Немного помолчав, Мирддин подал голос.
      - Это ничего не меняет, Марк. Тебе все равно нужно сделать это. Артус все равно должен погибнуть от руки Медраута. Душу Селли все равно нужно отправить в ее тело, дабы она могла быть арестована.
      - И конечно же, - вздохнул Марк, - я сам должен вернуться домой в то же мгновение, иначе она вернется раньше меня и улизнет, и что хуже того, убьет мое тело.
      Мирддин улыбнулся.
      - Что ж, мой Ромео, ты знаешь, как тут поступить.
      Марк вздрогнул.
      Убить Артуса - Селли, одно это казалось ему чудовищным, но совершить самоубийство - это в тысячу раз труднее, хотя он знал, что всего-навсего очнется в собственном теле. Он понимал это разумом. "Это, безусловно, в том случае, если я тоже там не умер - как Питер", - подумал он.
      - Марк.., твой отец мечтает о том, чтобы в работе над этим проектом ты зарекомендовал себя с наилучшей стороны, чтобы ты сделал имя, верно?
      "Отец!" - С какой стати Питеру понадобилось упоминать об отце Марка? Каждые две недели Марк бывал в родительском доме, где получал все радости пребывания в ежовых рукавицах. О да, если бы Марку не удалось стать светилом науки, папочка бы чрезвычайно огорчился.
      "Мать - та меня только порола. А отец читал нотации о чести, достоинстве, уважении, послушании начальству".
      - Слабость, - пробормотал он, отведя глаза и стараясь не смотреть на Мирддина. - Мой отец презирает слабость, нерешительность, колебания".
      - Прими решение, Марк. Быстро прими. И не думай о том, верное оно или нет. Главное, что оно верно сейчас. Ты со мной или против меня, брат?
      - Брат?
      Мирддин воздел руки к потолку:
      - Господь мой, неужто Сыну Вдовы не от кого ждать помощи?
      Бланделл уставился в пол. Он то сжимал кулаки, то разжимал. "Отец. Брат. Королева. Отечество. Он знает, какие слова нужны, чтобы уговорить меня".
      Наконец он отважился посмотреть Мирддину в глаза.
      - Я сделаю это.., для всех вас.., но не для себя самого. Мирддин кивнул.
      - Лишь бы сделал.
      - К-когда? - "Боже, я не верю! Я - участник заговора с целью убийства!"
      - Жди моего приказа. Я сам скажу тебе, когда, Марк. А теперь тебе лучше уйти... Пусть я - Питер Смит, молодой и бодрый агент СВВ, но я живу в теле старика Мирддина, придворного волшебника. Мне надо выспаться как следует. Мирддин положил руку на плечо Марка и развернул его к двери. - Спи крепко, пожелал он физику на прощание. - Приятных сновидений.
      - Постараюсь, - прошептал Марк, когда за ним закрылась дверь.
      Глава 40
      Корс Кант брел в темноте, впереди - все словно в густом тумане. Он слышал только звук собственных шагов. Луна скрылась за тучами, громада дворца мрачно чернела. Холодные камни тянулись к ногам юноши подобно костям скелетов из могил. Бард понуро шагал между гробниц.
      Неожиданно он поскользнулся, чуть не упал. Прямо перед ним встал уродливый острый высокий камень.
      Но в то же мгновение чья-то сильная рука обхватила его, остановила, не дав упасть и удариться о камень. Неожиданный спаситель помог Корсу Канту выпрямиться. Юноша стоял, покачиваясь, все еще не вполне придя в себя после жуткой сцены в покоях Ланселота.
      - Ты чуть было не сбил меня с ног, пьяный дурень с бараньими мозгами, проворчал король Лири - и оскалился, показав зубы.
      - Государь, - промямлил бард и неуклюже, но все же учтиво склонил голову. Все-таки этому эйрскому грубияну не следовало потешаться над бедами Корса Канта, хоть он и был королем Изумрудного острова.
      - Шляешься пьяный по ночам невесть где. Чуть башку не раскроил ведь. Я тебе жизнь спас. Теперь можешь что-нибудь сочинить про это. Какие-нибудь вирши.
      - Вирши?
      Выговор Лири смутил Корса Канта.
      - Ну, вирши.., песню. Ты ведь это можешь?
      - Благодарю, всенепременно, - отозвался Корс Кант со всем достоинством, на какое только был способен.
      Юноша смущенно смотрел на монарха. Лири был не слишком высокого роста и не очень грузен. Он не обладал ни спокойной властностью Артуса, ни царственной осанкой Меровия. Он не был и великим воином вроде Ланселота, не мог похвастаться необычайной ученостью Мирддина и предприимчивостью Кея (поговаривали, будто Лири, будучи верховным друидом Эйра, распорядился отмечать приход весны принесением в жертву беременных быков и петушиных яиц, и не желал отступать от этой традиции даже теперь, когда религия, привнесенная Патриком, распространилась по острову).
      И все же что-то было в этом седом, как лунь, старике со злорадной всезнающей ухмылкой, что-то такое, что заставило Корса Канта остаться и все выложить ему.
      - Я.., я видел ее.
      - Ее? Ты о ком?
      - О ней. Я видел ее, Анлодду, мою.., некогда мою возлюбленную.
      - Твою кого, парень?
      Бард раздраженно хлопнул в ладоши.
      - Ну, как ты не понимаешь! Ты ведь был когда-то молод! Мою.., суженую.
      Корс Кант почувствовал, как по щекам его бегут слезы. "Господи, прошу тебя, пусть он не увидит моей слабости!"
      - Иисусе, мальчик! Так ты почитал ее суженой только до той поры, как увидал? Что тебя напугало? Ее огненные патлы?
      - Да нет же, стар.., то есть.., государь! Я хотел сказать, что увидел ее с Лан... Лан... - Бард умолк, сжал кулаки и прижал к вискам.
      Лири увел Корса Канта подальше от входа во дворец и усадил на холодную каменную скамью со спинкой в форме треугольника. Ближе к вершине треугольника в камне был вырезан глаз. Король Эйра уселся рядом с бардом.
      - Ну, юноша, поведай мне свои печали. Расскажи мне, что стряслось.
      Бард открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что ничего не случилось, но вместо этого слова потоком сорвались с его губ. Корс Кант рассказал королю все-все об Анлодде, начиная с того дня, когда они вдвоем отправились на прогулку верхом и побывали в чудесной пещере, до того мгновения, как он застал принцессу в покоях Ланселота.
      Холодный камень скамьи леденил ноги Корса Канта. Он наклонился, протер глаза. Ему так хотелось избавиться от видения обнаженной Анлодды на ложе с Ланселотом.
      - Что же мне делать? - спросил он короля. - Я потерял ее. Она не...
      - Больше не принцесса?
      - Нет... Я хотел сказать, что она больше не...
      - Больше не воительница?
      - Да нет! Не прерывай меня, прошу! Она не...
      - Она больше не Анлодда?
      Корс Кант простонал, но сдержал ругательство. Оскорблять короля Эйра не следовало ни в коем случае.
      - Но помилуй, ты ведь как раз это пытаешься мне втолковать! У тебя выходит, что раз твоя милашка Анлодда, пусть и не слишком охотно, позволила герою Камланна обладать ею, она уже больше не твоя суженая, не та, кого ты обожал, не та, кого ты полюбил.
      Корс Кант дрожал, ему было холодно, как самой лютой зимой, а ведь и до конца осени еще далеко.
      - Она - та, кто она есть, - пробормотал он. - Она сказала мне об этом давным-давно. Надо было послушать ее.
      - А может, ты и послушал, как знать? Бард уныло усмехнулся.
      - Тогда спрашивается - кто я такой?
      - А разве ты не всегда задаешь себе этот вопрос?
      - Я мог бы ответить: я - тот, кто я есть.
      - Ну, а я тогда вопрошу: кто такой - ты, и мы вернемся к началу.
      Корс Кант наклонился вперед, уставился на землю, ища хоть какие-нибудь признаки жизни. Но нет, трава умерла. У его ног свернулись жухлые коричневые стебельки. Даже муравьи, и те уползли поглубже под землю - так было холодно.
      - Я теперь не знаю, как верить ей. Она сказала, что она - принцесса, дочь принца Горманта, изменника! Но Кей сказал, что Гормант отрекся от нее. Как же я могу верить всему, что она говорит или делает, если не верю даже тому, кто она такая?
      Лири хмыкнул, - Ну нет, она принцесса, это точно. Она высокого рода, ты уж мне поверь. Повыше, чем принц Гормант. Знаешь, бывает, при дворе, где еще действует право гостя, появляется персона знатного рода - король, к примеру...
      Корс Кант вздрогнул.
      - Государь.., не хочешь ли ты сказать, что Анлодда - дочь некоего короля, навестившего некогда Харлек? От этого мужчины ее зачала супруга Горманта, да упокоится ее душа в мире?
      - Что сказал, то сказал.
      - Гм. Тогда понятно, почему Гормант так себя повел. И почему он вообще не жаловал Анлодду. Государь, прошу, скажи, это так?
      - Я говорю тебе: я знаю, что она высокого рода, самого что ни на есть королевского.
      - Самого что ни на есть? - юноша обернулся, посмотрел на короля Лири, но тот только загадочно улыбался. - Господи Иисусе, - прошептал Корс Кант. Она.., тебе дочь?
      - Она выросла дочерью Горманта, принца Харлекского, вот все, что могу сказать. Она говорит правду, но и он не врет, все зависит от того, как посмотреть.
      - Стало быть, ты мне всего лишь сказал, - попытался резюмировать юноша, что она - та, кто она есть?
      - Вот-вот. Только что ты за это уцепился? На самом-то деле все гораздо серьезнее, юноша. Ты знаешь, кто она такая, но ты - это ты, и сможет ли она жить в твоем мире, а ты - в ее?
      - Но ведь она не изменится?
      - Еще как изменится! И ты тоже, куда бы ты ни пошел - налево, направо, вперед или назад. И гадать тут нечего. Я тебя не стану спрашивать про завтрашний день, его не видят даже боги. Я спрашиваю тебя про сегодняшний. Любишь ли ты ее, как прежде, или нет?
      - Да, - ответил Корс Кант, не задумываясь. - Погоди... Если бы она...
      - Нет-нет, не сворачивай! Хоть раз сказал верное слово, и тут же на попятную! Ты ведь ей как-то сказал, что любишь ее, но ведь тогда ты жаждал ее тела, а?
      "В ту ночь, когда приехал Меровий, в покоях Гвинифры!"
      - Откуда.., откуда ты знаешь?
      - А потом ты обратил ее в идола. Сначала ты ей поклонялся, как принцессе, потом - как Строительнице, потом - как богине. Ну и где же ей, бедняжке, быть самой собой посреди всех них?
      Корс Кант ковырял землю носком сандалии, призывая на помощь друидское благоразумие. "Спокойствие. Ничего нет у меня на сердце. Возможно, в этом и было все дело. Воительница - она, а я воюю с самим собой!"
      - Да, - проговорил он вновь. - Я мог бы смириться с этим. И жить с ней.
      Король положил руку на плечо барда.
      - Разыщи ее. Она - твое спасение, твой священный Грааль. Она изливает жизнь на тебя, наполняет до самых краев. Найди ее и скажи ей. Спой ей об этом, бард! Только не напевай ей тех виршей, что поешь на пирах, и не кричи военных песен, спой ей песнь своего сердца. Спой о любви, о сладких поцелуях, о теплом расставании и радостной встрече".
      "Она - та, кто она есть. Она - Анлодда. Не принцесса, не богиня, не вышивальщица, не убийца, она просто Анлодда".
      Какое простое решение! А ведь скажи ему об этом Лири или Меровий неделю назад, Корс Кант бы недоверчиво покачал головой.
      "Вот она - тайна, главная тайна Строителей... Ты не можешь никому раскрыть их тайн, покуда сам не поймешь, в чем их суть! Вот главная тайна всех посвящений!"
      Смех шибболов.
      Прекраснее мгновенья нет!
      Он наконец увидел свет!
      Увидел, коснулся, почувствовал жар, биение. "Гляди, как чаша глубока! А ты не сделал ни глотка! Не зря она тебе дана, скорее пей ее - до дна!" - пищали шибболы, прижавшись к барду с двух сторон. Их голоса и прикосновения прогоняли страх, вселяли уверенность и радость.
      "Шагай смелей, ты видишь свет! Конца у посвященья нет!"
      - Пойдем со мной, - сказал король Лири. - Пора тебе стать истинным членом Братства. Должен сказать, ты быстро продвигаешься. Не всем удается так скоро достичь права взойти на новую ступень.
      Лири протянул руку. Корс Кант сжал ее. Они, словно собратья по видению, прошли под величественной аркой Каэр Камланна, пересекли дворик за триклинием, где стояла зеленая сосна - островок жизни посреди моря смерти. Они вошли в Старые Палаты, что стояли здесь еще в те времена, когда божественный Юлий послал в Придейн свои первые легионы. Лири подвел Корса Канта Эвина к полуразрушенной лестнице, что вела в кладовую, где хранились запасы вина.
      Еще мгновение - и сильные руки обхватили барда и завязали ему глаза. Корс Кант, не сопротивляясь, дал уложить себя на пол. "Пусть будет, что будет, думал он, - но я хочу остаться самим собой. Так и будет, потому что иначе быть не может".
      Он вдруг услышал знакомый голос вышивальщицы:
      - И не смей называть меня больше госпожой, мальчишка!
      Корс Кант рассмеялся, а невидимые руки сорвали с него правую сандалию и обнажили правое плечо.
      Глава 41
      Питер опустился на скамью, стоявшую около стола - низкого, словно столики в японском ресторане. Dux BeIIorum он слушал вполуха.
      В основном он занимался тем, что пытался усмирить разбушевавшегося Зверя, то бишь Ланселота.
      Ланселот пробуждался четырежды за время после возвращения из Харлека. С тех пор, как Питер оказался в артуровских временах, Ланселот окреп и брал власть над сознанием Питера с пугающей уверенностью. "Что со мной случилось? гадал Питер. - Что стряслось? Неужели я теряю мою душу?"
      Он решил, что должен как можно скорее завершить задуманное, в надежде на то, что к тому времени, когда Ланселот окончательно овладеет собственным телом, Смит уже вернется обратно, в лабораторию Уиллса.
      "Селли. Я должен думать только о треклятой Селли Корвин. Надо забыть о всяких там сражениях, об Артусе, о мальчишке и его принцессе! Селли..."
      Dux Bellorum продолжал свою речь, и к его спокойному, гипнотически завораживающему голосу невозможно было не прислушаться.
      - Империя не похожа на белые утесы южных краев. Она не стоит одиноко, сама по себе, открытая всем ветрам.
      Нет, империя напоминает величественный дворец. Ее возводят люди, ее надо укреплять и поддерживать, иначе она падет с громоподобным шумом и развалится останутся только камни и куски дерева.
      Кей, сенешаль Каэр Камланна, скажи, что крепит мою империю?
      - Да? - Кей часто заморгал. Он явно не был готов к вопросу. - Милосердное правление.
      Артус насмешливо улыбнулся.
      - Ланселот?
      А вот Питер к вопросу приготовился.
      - Войско, государь. Меч и копье крепят твою империю.
      - Ответ близок к истине, друг мой, но позволь я задам тот же вопрос твоему соотечественнику.
      Король Меровий не пошевелился и даже не оторвал взгляда от собственных рук, которые разглядывал с пристальным вниманием.
      - Вера, - отозвался он.
      - Rem acu tetigisti <Букв.: "коснулся иглой" (лат.) - попал в точку. Изречение Плавта.>, - кивнул Артус. - Вот это верно сказано, государь.
      - Вера, рыцари мои. Вера держит легионера рядом с его центурионом, горожанина - с сенатом, даже раба - рядом с хозяином. Кей! Я приказываю тебе немедленно отсечь мне голову!
      Кей выпучил глаза, нахмурился, едва заметно усмехнулся. Он и не подумал потянуться за оружием.
      - Вот видите, друзья мои! - воскликнул Dux Bellorum. - Я не пользуюсь волшебством, я не вкладываю его в мои слова. Любой приказ, какой бы я ни произнес, заставляет вас подумать, и только потом принять решение. Как поступить - послушаться мудреца или пропустить мимо ушей болтовню старого болтуна?
      Поймите.., нет ни королей, ни принцев - нет никаких правителей. Всякий человек сам себе король, он сам для себя решает, когда повиноваться, а когда взбунтоваться. Итак: моя империя, как любая империя, крепка верой - верой людей, от принца до раба, в справедливость, правду, в неограниченную силу правителя, в его способность защитить свой народ и принести ему процветание.
      Полководцы, принцы и рыцари, сидевшие вокруг стола, смотрели на Артуса непонимающе и, похоже, не задумывались над тем философским смыслом, который Артус вкладывал в свои речи. Однако голос владыки они были способны слушать часами. Голос его ласкал слух, словно руки куртизанки - тело.
      Даже Питер расслабился, хотя понимал, что в конце концов Артус должен заговорить о Харлеке и необходимости освободительной войны. Только Меровий улыбался, но молчал, руку не поднимал, слова не просил.
      - Эта вера поколебалась, - объявил Dux Bellorum.
      - Не может этого быть! - воскликнул Бедивир, по обыкновению не возлежавший на скамье, а сидевший.
      Артус заговорил громче, выплеснул в голосе переполнявший его гнев:
      - Долго ли ждать, пока каждый варвар к северу от Лондиниума услышит о захвате Харлека и об измене Горманта? Римские легионы ушли из Британии, так долго ли пришлось ждать, пока Аларих и вестготы захватят Рим? Прошло всего три года. Теперь Галлии угрожает гунн Аттила, а Флавий Пласидий Валентиниан только потрясает кулаками и молит папу Льва дать ему войско.
      Артус опустил руки на стол.
      - Мы не можем позволить себе поражений, мы не можем лишиться ни одной провинции, ибо если мы позволим это, тогда все саксы, юты, гунны и прочие варвары, имеющие по две ноги и боевые топоры, пронесутся над нами, словно туча саранчи.., ибо тогда народ - и воины, и горожане, утратят веру в Pax Britannicus.
      А без веры, соратники мои, мои приказы - всего лишь бормотание дряхлого законника.
      Артус спустился на скамью, поднял руку и осенил крестом собравшихся. Питер вздрогнул. Такого проявления богохульства он не ожидал от Dux Bellorum. Разве он имеет право благословлять? Ведь он не священник! Но с другой стороны, так ли уж богохульно было поведение Артуса?
      Рукоположен Артус или нет, но по сути - разве он не был отцом-исповедником для всех здесь присутствующих?
      - Восстановите мою империю, - сказал Артус. - Верните мне Харлек, дети мои. Я возьму четыре легиона и лично возглавлю поход. Легионами Орла и Дракона я буду командовать сам. Кей и Ланселот - своими легионами. Ланселот, безусловно, будет главнокомандующим. А теперь, Кей, расскажи о том, как ты собираешься снабдить войско на походе всем необходимым.
      Сенешаль принялся перечислять затраты на провиант и прочие нужные вещи. Питер лихорадочно соображал. Что бы ни задумала Селли, она почти наверняка нанесет удар во время этой военной акции. Состояние войны - прекрасное прикрытие для всего, что бы там ни таилось в глубинах ее черного сердца.
      Но Питеру предстояло разлучиться с тем, на кого обрушится этот удар - с Артусом Dux Bellorum. Кроме того, Кей и Бедивир того и гляди могли начать открытый бунт. Питер чувствовал себя несколько виновато. Ведь он нарушил те соглашения, которые заключил с Кеем и Бедивиром настоящий Ланселот. Между тем Кей получал под командование целый легион!
      Все рассыпалось. Питеру не удалось разыскать Селли, он потерял Харлек, предал Кея и Бедивира, а теперь терял контроль над рвущимся на волю Ланселотом. Им овладело безотчетное желание броситься к Меровию, исповедоваться в своих неудачах и умолять короля подсказать, как быть! Но Питер не смог бы этого сделать, как не смог в свое время удрать из Сэндхерста и попросить совета у отца.
      "Это Медраут. Это должен быть он.
      Нет. Это не может быть Медраут... Мальчишка - не убийца из ИРА!"
      Питер стиснул зубы. Как он злился на себя! Гамлетовская нерешительность, будь она трижды проклята!
      Кей продолжал болтать о затратах, продовольствии, фураже, количестве дротиков и стрел - как раз о том, что Питер всегда так ненавидел в военных делах. Он старался слушать внимательнее, но разум его работал в другом направлении. Питер пытался мыслить логически четко, как профессор.., профессор...
      Ну вот, опять он не мог вспомнить фамилию человека из прошлой жизни. Она растаяла, словно предутренний сон. Питер со злости ударил себя по ноге. От этой встряски фамилия Уиллкс вспомнилась.
      Кей запнулся. Все собравшиеся за столом, как один, повернули головы к Питеру, а у того покраснели уши.
      - М-м-м. Блоха укусила, - смущенно объяснил он свое поведение.
      "Мой разум должен работать, как один из "Макинтошей" Уиллкса", - думал Питер, укореняя каждое слово в недрах собственного мозга, не давая ускользнуть. - Задача: как удалить А (Артуса) от Б (Бедивира) и К (Кея) так, чтобы предложение П (Питера) было высказано А наедине, дабы тот узнал, что он не должен доверять ни Б, ни К".
      Кей наконец умолк, и Аргус распустил Совет. Все разошлись, кроме Бедивира и Кея. Эти прилипли к Артусу и Питеру, как репьи. Питер дважды пытался увести Артуса в сторону, дабы переговорить с ним наедине, но оба раза Кей вспоминал какие-то архиважные мелочи и вновь задавал королю вопросы или делал какие-то предложения. В тот миг, когда Питер предпринял вторую попытку, Артус внимательно рассматривал карту, а Кей скорчил Питеру гримасу, означавшую: "Нет, голубчик, ничего у тебя не выйдет, не останешься ты с Dux Bellorum с глазу на глаз, мы с братцем тебе этого не позволим!"
      Артуса, видимо, серьезно волновали перипетии будущего похода. В конце концов, расстроенный и озабоченный, Питер учтиво попрощался и отправился в свою комнату.
      Задернув занавес, он самым внимательным образом перечел все свои записи. Покончив с чтением, он покачал головой, изумленный тем, сколько в "бортжурнале" оказалось повторов, топтания на месте. Постаравшись сосредоточиться, он снова засел за записки.
      "Двадцать один день.
      Разгадка головоломки состоит в том, что разгадки нет. Я не могу выкурить Селли из норы, ожидая, что она допустит промах.
      Когда фехтуешь, старайся предвидеть атаку противника. Он будет скакать влево, вправо, и снова влево, и ты в конце концов не выдержишь, раскроешься, а он нанесет тебе удар в незащищенное место. Но нет, ты должен ждать, быть настороже, ибо когда он будет атаковать, он и сам раскроется. Сун-Цзы: "Неуязвимость в тебе, уязвимость - в противнике. Ловкие воины могут быть неуязвимы, но не могут заставить своих соперников стать уязвимыми".