Меровий махнул рукой в ответ и дал знак добираться до судна вплавь.
      - Плавать все умеют? - осведомился Питер. Корс Кант, Анлодда, Кей и Бедивир переглянулись. Ни один не признался, что не умеет плавать. Бард, правда, явно нервничал. Анлодда положила руку ему на плечо.
      - До корабля все сумеем добраться, - заявила она, но Питеру показалось, что голос ее звучит не слишком уверенно.
      - Тут всего-то несколько сотен ярдов, - сказал он. Треть расстояния пешком по дну пройти можно.
      Кей вызвался плыть первым. За ним Питер отправил в воду Бедивира, затем Корса Канта с Анлоддой. Сам Питер вошел в море последним.
      Кей с шумом нырнул и поплыл к кораблю австралийским стилем, превосходно демонстрируя боковую технику выдоха. Бедивир плыл почти так же мощно, как брат, но не так чисто и красиво.
      Корс Кант решительно поплыл "по-собачьи", но ровно дышать ему мешал металлический цилиндр, который он зажал зубами. Он так и не показал Питеру, что там, в этом цилиндре, а Смиту не хотелось заставлять барда силой делать это - по крайней мере до тех пор, пока они не окажутся на борту корабля.
      На борту Питера ждало крайне неприятное дельце; ему предстояло отправить на тот свет "Медраута" Селли Корвин. Правда, с этим можно было обождать до темноты.
      Питер вошел в холодную воду и поплыл брассом. Догнав Корса Канта и Анлодду, он не стал их опережать, держался чуть позади на всякий случай вдруг мальчишка не выдержит, станет тонуть. Однако все благополучно добрались до корабля, хотя бард явно устал сильнее остальных.
      Матросы перегнулись через борт и втащили всех по очереди на палубу триремы. Меровий шагнул к Питеру и тепло обнял его.
      - Брат мой, ну и вид у всех вас! Всем сухую одежду, да поскорее!
      Король не отпускал руку Питера довольно долго. Тот, немало изумленный таким откровенным проявлением радости, наконец вырвал руку и ушел переодеться в сухое. Ему нужно было как следует обдумать план действий.
      Корабль, столь уместно названный "Святой кровью", направлялся к югу, дабы в конце пути оказаться в устье реки Северн. Скоростью эта посудина значительно уступала "Бладевведд", да и среди гребцов имелись значительные потери.
      Питер сидел на мостике и оглядывал палубу. На носу, возле башенки лучников, примостился Куга и его дружки-саксы. Вид у них был самый потерянный. Они словно боялись, что в любое мгновение их схватят и швырнут за борт, дабы скормить акулам. "Изменники, - думал Питер, - как же я их всех ненавижу! Селли, Кугу, Горманта, Корса Канта и Анлодду - даже Кея и Бедивира. Расстрелять бы их всех, повесить!" Питер покосился в сторону и встретился взглядом с рыжеволосой вышивальщицей. Питер быстро отвернулся, покраснев от смущения. "Все хороши. Все заслуживают виселицы".
      "Ну ничего, об одном ублюдке я точно позабочусь". Питер внимательно пробежался взглядом по палубе, заметил Медраута, который якобы "надзирал" за работой нескольких матросов. На самом деле матросы управлялись бы с работой куда проворнее, если бы Медраут сам нашел какой-нибудь канат и тянул бы его.
      "Да, но как все это провернуть, чтобы не испортить жизнь Ланселоту?" гадал Питер. Действовать предстояло крайне осторожно. Нельзя было оставлять улики. Нельзя, чтобы Ланселота обвинили в убийстве Медраута, тогда как на самом деле Питер Смит убьет Селли Корвин.
      "И как быть с настоящим Медраутом, похороненным под сознанием Селли? Питер прогнал эту мысль. - Не разбив яиц, омлет не приготовишь", - решил он.
      Попозже, оставшись один в пустой каюте, Питер внес очередные записи в свой "бортовой журнал" - отчет о двенадцатом дне пребывания в артуровских временах. Писал он с трудом, в голову приходили только простейшие слова. Что-то явно шло не так. Его субъективное прошлое, которому суждено было стать объективным только через пятнадцать столетий, его "реальное время" ускользало от него так быстро, что Питеру было здорово не по себе. Определенно что-то стряслось. Рука дрожала, слова не шли на ум.
      Он и раньше отмечал что-то подобное, но теперь это приобрело дикую скорость - именно после того, как он вдруг упал в обморок в Харлеке. Его спутники клялись, что несколько минут он был в самом буквальном смысле мертв. "Господи, неужели что-то случилось со мной в "реальном времени" - что-то такое, из-за чего повредился мой рассудок здесь?" От этой мысли Питера охватил озноб.
      "Надо спешить, надо как можно скорее покончить с заданием, и пусть они вытаскивают меня отсюда. Чем скорее я вернусь в свое тело, тем лучше".
      "Святая кровь" взлетала и падала на волнах, пересекая океан. Питер прижался спиной к стенке каюты, закрыл глаза, и вскоре качка убаюкала его. Он решил выспаться до заката - ведь именно после захода солнца выходили на дело все настоящие убийцы.
      Через какое-то время Питер-Ланселот очнулся. Вздрогнул, заморгал и понял, что не в силах вспомнить, кто он такой - то ли Питер в теле Ланселота, то ли наоборот. Две души воевали в его разуме, толкались, пытались прогнать одна другую, затолкать вниз.
      Питер охнул, схватился за что-то.., за столик. "Стол, - подумал он, опустил глаза... - палуба.., дверь из каюты..."
      Убийственная ярость охватила Ланселота при воспоминании об измене Горманта. "Я сам возглавлю поход в Харлек! - решил Ланселот, - самолично отрублю ему голову и привезу на шесте в Камланн!" Он помнил и о других изменниках - Кее и Бедивире. С этими нужно было действовать осторожнее. Герой Камланна решил, что нужно постепенно, исподволь заменить почетную гвардию Кея своими людьми, и притом такими, которые сумеют в нужное мгновение отвести глаза, и...
      - Убирайся вон из моего разума'. - вскрикнул Питер и стиснул ладонями виски. Отпустил, сжал кулаки и принялся колотить ими по вискам, и колотил до тех пор, пока в ушах не забили басовые барабаны.
      Мир стал тускло-серым, сжался в точку. Стол поплыл вверх, ударил Питера по подбородку. Он тряхнул головой и очнулся - очнулся так, словно только что проснулся. В голове прояснилось.
      Словно постепенно включающийся в работу компьютер, Питер пришел в себя. На миг он вспомнил, кто он такой на самом деле - Питер Смит, майор из двадцать второго подразделения СВВ. Потом снова навалилась боль - словно кто-то зажал голову Питера в тиски и закрутил их до предела. Питер застонал.
      Наконец боль утихла и он вновь стал самим собой. В ушах звенело, саднил разбитый о стол подбородок.
      Питер, дрожа, встал, прошагал по каюте из конца в конец. Пять шагов туда, пять обратно. "Я нервничаю.., я тяжело дышу, сердце бьется со сверхзвуковой скоростью... Иисусе, Матерь Божья, что со мной? Я умираю? Или возвращаюсь в свое собственное тело?
      Еще несколько мгновений - и сердце его забилось ровнее. Питер собрался с силами и покинул каюту, собравшись разыскать Медраута.
      Солнце стояло низко над горизонтом. От него по черным волнам тянулась красноватая дорожка. Закатное небо пылало багряным. Питер дождался мгновения, когда солнце опустилось в море, напоследок окрасив воду в цвет темного янтаря. Холодный металл обжигал пальцы. Его клинок - клинок Ланселота. "Когда я вынул его из ножен? Видел ли это кто-нибудь?" Питер убрал клинок в ножны, но не в силах был отпустить рукоятку.
      Кругом сновали матросы, их крики смешивались в приглушенный гул. Воины держались поодаль, стараясь не попадаться на пути матросам. Питера тоже все сторонились. Кей встретился с ним взглядом, отвел глаза и возобновил разговор с капитаном Навом.
      Питер прошел по палубе с кормы на нос, и каждый шаг отзывался у него в ушах барабанным боем. Все расступались, давая ему дорогу. Все, кроме одного человека.
      - Принц Ланселот! - воскликнул Медраут, вздрогнув. Появление Ланселота отвлекло его от раздумий. Юноша стоял в одиночестве на носу и смотрел в ту сторону, где только что село солнце. - Не заметил, как ты подошел, государь.
      - Холодна нынче ночь.
      - Ветер холодный. Лицо обжигает.
      - Я ничего такого не чувствую. Ты о чем?
      - Я о ветре. Обжигает кожу, словно кипящее масло. Медраут повернулся к Ланселоту лицом, прижался спиной к поручню. - Король Меровий.., рассказал тебе о том, что произошло.., ну я хотел сказать, что случилось с Кугой?
      - Я не сомневался в том, что что-либо подобное произойдет. Дивиться нечему. - "С какой стати он заговорил об этом? Что-то не так. Тут что-то такое, чего я не могу вспомнить".
      - А ведь я вовсе не собирался выбалтывать ему наши планы. Правда, Меровий наверняка знал заранее, что так получится. Почему-то. Но как он мог знать? Ведь если бы я не выложил все Куге, план мог провалиться.
      Но я проболтался, и хотя теперь я понимаю, что Меровий предвидел это и даже хотел, чтобы я проболтался, мне до сих пор не по себе.
      - Не стоит...
      - Нет, прошу, дай мне выговориться, сэр. То есть - государь. С того самого мгновения, как мы прыгнули в море, я словно из него и не выбирался.., то есть я хочу сказать, что я все время как бы плыл и старался держать голову над водой, но... Я хочу сказать, государь, не могли бы мы как бы начать все сначала? Как будто мы только что познакомились? Уверен, так и для тебя будет лучше, а для меня - уж точно, если мы забудем про этот поход, про то, как я чуть было все не испортил. Как ты думаешь, государь?
      Питер оглянулся. Они были одни. "Я сказал этому парню, что все расскажу Артусу, когда мы вернемся. Я отвернулся, а он тут же бросился в море, доведенный до отчаяния угрызениями совести".
      - Гм? Новое начало? Что ж. Идея недурна.
      - Я стану новым Медраутом! Ты увидишь это своими глазами, принц!
      "Похоже, я жестоко просчитался. Не так все должно быть. Я отошел, а потом услышал всплеск. Он попросил меня отвернуться, сказал, что его... Я отвернулся, гадая, что бы ему такое сказать... Нет, все-таки не так. Я отошел, а потом услышал всплеск. Бедный малый. Видимо, не мог пережить позора из-за того, что не проверил вторую ма.., что я несу! Из-за того, как опростоволосился в бою! Порой такое случается. Я своими глазами видел не раз, как парни возвращались из Дерри, из Лондондерри с су.., су.., суицидальными настроениями".
      Холодное железо снова обожгло пальцы Питера. Сжав в руке кинжал и спрятав его за спиной, Питер улыбнулся Медрауту.
      Юноша.., нет, девушка - Селли Корвин - отвернулась. Питер стоял, переминаясь с ноги на ногу. Клинок оттягивал руку, он весил уже с десяток фунтов.., нет, двадцать фунтов.., нет, все сто! Мышцы завязались в узлы, сердце учащенно билось.
      "Постой! А ты-то сам разве проверил второй грузовик? Ведь всегда есть возможность организовать повторную экспедицию!"
      Питеру показалось, что сзади, крадучись, подошел и встал у него за спиной мальчишка-бард. Питер обернулся - никого. Они по-прежнему были одни: Питер, Селли и призрак сержанта Конвея, и все ждали, когда же взорвется второй грузовик.
      Питер снова переступил с ноги на ногу. Клинок по-прежнему чудовищно оттягивал его руку.
      Он выронил кинжал. Тот упал на палубу, громко звякнув.
      Медраут вздрогнул, изумленно обернулся.
      - О, государь, позволь я подниму. Юноша наклонился, подобрал оружие, грозившее ему гибелью, и подал Питеру.
      - О... Благодарю, сынок.
      Питер уставился на кинжал. Он словно впервые увидел его. "Ох уж эти мне раритеты", - мысленно проворчал он и убрал клинок в ножны... Он отвернулся и пошел прочь, но тут услышал - нет, не всплеск, а шаги. И не Корса Канта, а Анлодды.
      - О, - сказала она, быстро глянув на Ланселота и Медраута. - Я могу подойти позднее, когда ты не будешь занят, принц.
      - Нет-нет, все в порядке, сударыня, - поспешил проговорить Медраут. - Я ухожу. Я просто.., воздухом дышал. Ха-ха.
      Медраут смущенно улыбнулся Питеру, спрашивая взглядом: "Ну, так как - мы договорились?", боком протиснулся между ним и Анлоддой и поспешно зашагал прочь.
      "Что мне помешало? Почему я не смог? Матерь Божья, с какой стати я позволил этой злодейке-убийце просто так уйти?"
      Однако у Анлодды были свои проблемы, и она незамедлительно приступила к их изложению.
      - Принц Ланселот! Хотела бы попросить тебя об одолжении, но не знаю, ловко ли это. Я знаю: тебе ведомо, что я настоящая принцесса, дочь Юрманта.., и еще.., если ты до сих пор не догадался, а ты, наверное, догадался - не глупее же ты, чем Этот Мальчишка.., словом, той ночью в покоях Dux Bellorum ты видел меня.
      Но хотя я собиралась нанести королю смертельный удар, я передумала, я отказалась от этой мысли прежде, чем вы ворвались в его покои! Я понимаю, я не могу этого доказать - это все равно, что пытаться утверждать, что дождь так и так собирался пойти еще до того, как друид произнес соответствующее заклинание. Но я даю тебе слово, слово принцессы, и тебе придется принять его на веру.
      Я понимаю, что тебе придется поведать Артусу об измене Горманта, но так уж ли необходимо рассказывать ему о том, что я дочь Горманта, принцесса и все такое прочее? Ведь если Артус узнает об этом, он меня препоручит какому-нибудь своему союзнику или родственнику и меня посадят под домашний арест, а уж это будет похуже, чем когда тебя отправят спать без ужина или десерта! В конце концов - это же не я предала Dux Bellorum.., ну, хорошо, может быть, и предала немного.., тем, что не сказала, когда именно появлюсь у него в покоях с кинжалом, но у меня тогда в голове все смешалось, я была как слепая. Знаешь, как это бывает, когда тебе в пьесе нужно сыграть старика Гомера? Тебе завязывают глаза и заставляют трижды повернуться на месте... Ну.., я понятно объясняю?
      Питер таращил глаза, не в состоянии понять ни слева. Он до сих пор злился на себя за то, что не сумел убить Медраута.
      - Анлодда, проклятье, о чем ты меня спросила?
      - О? Не мог бы ты не говорить Артусу о том, что я его чуть было не убила, и еще о том, что я - дочь Горманта?
      Теперь настала очередь Анлодды переминаться с ноги на ногу.
      Питер покачал головой. "Куда деваться? Так или иначе, хоть зарплату мне платит министерство обороны, я все равно полицейский. Я не могу позволить, чтобы все это сошло ей с рук. Пусть она ответит за свои слова".
      Питер разжал губы, готовясь дать резкий отрицательный ответ. Но губы вдруг произнесли слова, сказанные давным-давно куда более справедливым судьей:
      - Отче, прости ей, ибо она не ведала, что творила. Анлодда поджала губы.
      - М-м-м. Не хотелось бы выказывать неблагодарность, но я не поняла - "да" или "нет?" Чувствую себя в точности, как лошадь.., у которой поводья натянули справа, а слева ударили в бок коленом.
      - Я ничего не видел и ничего не слышал. Вот за Кея и Бедивира не ручаюсь как и за барда твоего, между прочим.
      Что ж.., и правда, Питер не смог бы доказать, действительно ли Анлодда передумала убивать Артуса за несколько мгновений до того, как Ланселот, опередив преторианцев, вбежал в покои Dux Bellorum.
      - Понимаю. Благодарю тебя, государь. - Она шагнула прочь, но обернулась. Ланселот? Скажи, и в туннеле.., ты тоже ничего не почувствовал?
      - Ничего. Там все было, словно в страшном сне.
      - Вот и славно. Я тоже ничего не помню. - Она быстро оглянулась, убедилась, что за ними никто не наблюдает, встала на цыпочки и поцеловала Питера в губы. - Я разыщу тебя в Камлание.., есть кое-что.., о чем мне хотелось бы поговорить. Прощай.
      И она заскользила по палубе, легонькая, словно фея.
      "Иисусе, Господи! Вот в чем дело!" Питера вдруг осенило: он понял, почему не смог убить Медраута! Селли Корвин была хладнокровной террористкой из ИРА. Она бы ни за что, ни при каких обстоятельствах не выложила саксу Куге планы Меровия.
      Медраут никак не мог быть Селли. Так сглупить Селли не могла, а Медраут этим проступком обелил свое имя.
      На миг на душе у Питера стало легко. И из-за того, что он не убил ни в чем не повинного парня, и из-за того, что тот не являлся Селли Корвин. Такой славный малый. Но радость тут же сменилась беспомощностью и отчаянием.
      "Но ведь получается, что я снова отброшен в самое начало. Если не Медраут, то кто? Корс Кант? Моргауза? Гвинифра?"
      Питер судорожно вдохнул. Гвинифра. Уже много дней он почти не вспоминал о золотоволосой принцессе из Камланна - о девушке его мечты, которая волею судеб оказалась женой его командира. Что же ему делать с Гвинифрой?
      "Их любовь разрушила Камланн", - напомнила Питеру история. Но Камелот так или иначе должен пасть, потому что в настоящей истории никакой кельтско-римской империи не существовало. Римляне ушли, откатились на запад, а бывшие западные провинции на тысячу лет погрузились в пучину Темных Веков. "Но я люблю ее, и я знаю, что моя любовь вызовет разрушение всего артуровского мира.., и все же я сознательно, по доброй воле иду на греховное деяние, к духовной гибели, и нацепляю на себя маску консерватора реальности ради того, чтобы спрятать под ней животную похоть".
      Питер закрыл лицо ладонями. О, ужас! Он не мог вспомнить лица Гвинифры.
      Глава 33
      Волны вздымались и падали, налетали и отступали, влекомые ветром, гонимые течением и луной. Давление падало - Питер чувствовал это по тому, как разболелись у него коленные суставы. Серые тучи затягивали небо. На сердце у Питера было так тяжело, словно на шею ему привязали камни, дабы бог моря Ллир быстрее получил свою жертву.
      Оставшаяся часть пути от Харлека тянулась без происшествий. "Святая кровь" плыла, держась довольно близко от берегов, но с берега ее явно не видели. Море и небо стали одинакового серо-свинцового цвета и слились настолько, что горизонт стал неразличим.
      Матросы и воины передвигались по палубе, потупив глаза. Они казались Питеру командой обреченных в ожидании Судного дня. Все до единого кашляли, и казалось, могут докашляться до того, что превратятся в высохшие мумии... Трое человек исчезли. Куда они подевались? Упали за борт? Испарились? Капитан Нав помолился о том, чтобы их души достались Ллиру-Нептуну. За борт сбросили три бутылки крепкого вина.
      Через три ночи и четыре дня.., на утро пятого дня они наконец вошли в Северн и смогли вскоре причалить и забрать на борт лошадей. Затем они еще раз пересекли реку на триреме, после чего наконец сошли на берег. Не ведя журнал, Питер быстро начинал терять счет дням. На самом деле миновало уже семнадцать дней с той поры, как он свалился в эту кроличью нору.
      - Господь отвернул от нас лицо Свое, - сказал один из сикамбрийцев. Вообще, вид у войска Питера был подавленный донельзя. Только Меровий оставался по обыкновению непроницаемым и непоколебимым.
      - Насчет Бога я не скажу, - возразил Кей. - И сердце Митры, и его помыслы не открываются простым смертным. Но наверняка солнце Dux Bellorum закатилось и не встанет до тех пор, пока не вернемся и не выбьем этих подонков из Харлека.
      - Ты это кому говоришь? Тут с тобой никто не спорит, - пожал плечами Питер. - Далось тебе проповедовать церковному хору.
      - Нам понадобятся три легиона. Мы должны сокрушить этих засранцев.
      - Скажи об этом Артусу. Я тебя поддержу.
      Отряд, понесший большие потери (теперь в нем насчитывалось всего двадцать три человека), двигался в сторону Камланна. От земли тянулся густой туман, наполненный запахами гниющих растений. Эхом разносились по округе топот копыт и чавканье грязи. Все молчали, кроме набожного сикамбрийского младшего командира, который непрерывно шептал молитвы.
      Наконец они перебрались через городскую стену и прорвались в Камланн, словно воры, под покровом темноты. Питер распустил воинов, разбудил конюшего, оставил Меровия в триклинии и коротко отчитался перед Артусом. Кей при этом стоял рядом с Питером и согласно кивал. Затем Питер удалился в свою комнатушку, пообещав королю подробный отчет наутро.
      Питер отдернул занавес, закрывавший вход в его комнату - в комнату Ланселота, - и ничком повалился на набитый соломой матрас. Он так устал, что даже не замечал, насколько же это неудобное ложе, как колются соломинки.
      - Нет ничего лучше дома, - проговорил он. - Нет ничего лучше дома. Нет ничего лучше дома.
      Питер поджал колени и крепко уснул. "Девятнадцать дней на задании смертника", - вот была его последняя мысль перед тем, как уснуть. А во сне ему привиделся Джим Хокинс, который стрелял из автомата в Долговязого Джона Сильвера.
      Глава 34
      Я проспала всю ночь и полдня. Проснулась ближе к полудню, встала и долго бродила по покоям принцессы Гвинифры - совсем как та мертвая греческая девица - Эвридика, про которую частенько поет Корс Кант. Наверное, это его любимая песнь, а вот мне больше нравятся другие - те, что он не поет при Артусе. Наверное, потому, что это слишком дерзкие песни. Они про то, как любовь побеждает все на свете, про то, как влюбленные, не страшась обреченности, готовы потерять все, что имеют, лишь бы только быть вместе - в браке или без него. Это римлянам непременно подавай замужество.
      Но в такую смерть я не могла поверить! Харлек, Канастир, мой отец, его утраченная честь, мои собственные заблуждения... До того как я встала с постели, я просыпалась множество раз, и всякий раз не в силах была сразу вырваться из объятий сна. Мне снился выстоявший Харлек, где все дома были целые, а горожане храбро сражались с захватчиками, и принц Харлека был отважным полководцем в великой империи Dux Bellorum.
      И еще мне снилось окно, в которое лился солнечный свет. Он слепил глаза, обжигал щеки. Это тоже было в Харлеке. Я даже точно знала, что это за день, и что это за комната. Покои моего отца и день, когда умерла моя мать. Но я не переживала, потому что понимала, что это всего лишь сон... На самом деле мама была жива. Но потом я проснулась, и груз памяти придавил меня к постели. Я вспомнила, что мать моя умерла от родильной горячки и унесла с собой в могилу мою нерожденную сестру. Я плакала, я так хотела, чтобы со мной поговорил отец, чтобы он прижал меня к себе, обнял, как обнимал дядя Лири.
      Я снова проснулась. Десяти лет моей жизни как не бывало. Мне было восемнадцать, а не восемь. И я сидела на кровати в покоях принцессы в Камланне и мечтала о моем единственном, о моем Орфее - ясном, как солнышко за облаками. И не было больше на свете моего города. Не в домах тут дело - ведь многие стояли до сих пор. У Харлека не осталось души.., свою душу он продал ютам за глоток воздуха, за лишнюю свечу, за краткий промежуток жизни между безлунной ночью и новолунием.
      О, Гадес! Я села на кровати, убедилась, что я одна, и сбросила сорочку. Я стояла, озаренная холодным солнцем, и молилась той дикой богине, которой молится Гвинифра, и просила ее войти в меня и осушить мои слезы. Плакать о тех, кто купил свободу ценой собственной жизни, - это все равно, что жалеть мужа, который проиграл последний солидус в кости и теперь не может уплатить подати. Он сам точно знает, что ему нужно, так вот пусть и зарабатывает деньги потом и кровью.
      Вчера вечером Артус устроил пир в нашу честь. Вот уж не знаю - то ли он действительно решил отпраздновать наше возвращение, то ли надеялся, что мы напьемся допьяна и забудем о своих неудачах. Я позаимствовала у Гвинифры кораллово-розовую кемизу и алую тунику, на которой моими руками был вышит ястреб с арфой в клюве. Конечно, я не сказала принцессе, кого я на самом деле изобразила. И платья я взяла на этот раз с ее разрешения.
      Могла бы и не наряжаться. Могла бы вообще голая прийти в триклиний - и то бы, наверное, Этот Мальчишка меня не заметил!
      Он сновал между Артусом и Ланселотом, словно почтовый голубь. Меня Dux Bellorum ни о чем не спрашивал, хотя я побывала везде, где побывали другие, кроме того странного места, где путешествовал Корс Кант вместе с какими-то пушистыми орками, но я поклялась ему, что об этом не скажу Артусу ни слова.
      Я не знала, что делать. Этот Мальчишка на меня даже не смотрел. Ну, я и начала...
      На меня посмотрел принц Ланселот. Улыбнулся, приветственно поднял кубок. Я, наверное, покраснела. Я понимала, что происходит. Гвинифра побывала у королевы Моргаузы, а та наверняка напела ей песню про то, что если она хочет завоевать Ланселота, то должна не обращать на него никакого внимания. А эта дура поверила бабе, у которой и в помине не было ни одного стоящего любовника с тех времен, как она вышла замуж за короля Морга. Ох, уж мне эти принцессы...
      Ланселот, конечно, понимал, что Гвинифра избегает его намеренно - он здорово поумнел за последние три недели. Он напоминал пса, которого лишили одной косточки, но он тут же принимается грызть другую. Потому он беззастенчиво флиртовал со мной, как только замечал, что Гвинифра на него поглядывает. А поглядывала она все время.
      Мне-то что? Этот Мальчишка на меня почти не смотрел - только время от времени бросал взгляды поверх арфы. В общем, я решила что буду отвечать на ухаживания Ланселота, как сумею, да так, чтобы это не укрылось от Этого Мальчишки. Понимаете.., просто и не знаю, как лучше выразиться.., но я почувствовала, что внутри меня зарождается что-то такое.., я такого прежде никогда не чувствовала.
      Это было так не похоже на те чувства, что я питала к Этому Мальчишке.., да нет, я вовсе не хочу сказать, что я в него влюблена и все такое. Ланселот горячил мою кровь, но не мое сердце. Я ничего не желала знать о нем. Сам он меня вовсе не интересовал, но.., мне хотелось оказаться с ним на ложе, почувствовать на себе его тяжесть, ощутить его упругие мышцы...
      Я пыталась урезонить себя, сдержать, но.., знаете, в жизни я всегда поступаю наоборот, не слушаюсь голоса разума. В общем, и сама не помню, как оказалась на коленях у Ланселота и принялась шептать ему на ухо невесть какие глупости, а он покраснел, как рак, стал кашлять и отворачиваться.
      Но я ничего не могла с собой поделать! Я понимала, что раню Этого Мальчишку в самое сердце, но хотя он заслужил все то, что получал (и хорошее, и плохое), мне было жаль его, как бывает жаль любимую собаку, которую все позабыли-позабросили, когда в доме появился новорожденный младенец. Но пальцы мои касались груди Ланселота, жесткой, словно нагрудник, и я чувствовала, что он хочет меня, и впервые в жизни мне по-настояшему захотелось стать женщиной.
      Почему-то я нисколько не боялась. Я ведь прекрасно понимала, что происходит. Этому Мальчишке ни за что бы не удалось провести меня. Он был невинен, и я тоже. И еще я понимала, почему так волновалась в ту ночь, когда мы с ним остались наедине в покоях Гвинифры.
      Мне хотелось, чтобы моя первая ночь с Этим Мальчишкой была прекрасна. Я хотела, чтобы он, словно грубый дикарь, сорвал с меня сорочку и сурово наказал меня за то, что я была такой гадкой.
      Но мне было так страшно - вдруг у нас ничего не получится из-за того, что мы оба девственны?
      Ланселот - мужчина. Он опытный. Он мог разбудить меня, показать, на что я способна, превратить меня в женщину так, чтобы при этом мне не нужно было становиться командиром.
      А потом, когда я стану искушенной женщиной, я могла бы сойтись с Этим Мальчишкой спокойно, отрешенно, и тогда все было бы прекрасно.
      Ну, то есть так я себя уговаривала.
      Увы, это все я выболтала Ланселоту. Ну.., пыталась. Я наговорила уйму чепухи.., что-то насчет того, что мне хотелось бы ощутить, как ведет плуг твердая рука, чтобы потом самой вспахать поле, что мне хочется научиться рыбачить, как положено, чтобы потом и в голову не пришло забрасывать в пруд леску без наживки. Тут все зависело от того, насколько Ланселот проницателен.
      Тело мое пылало. Изнутри - от страсти, а снаружи - от взглядов сотен глаз. Мне казалось, что все смотрят на меня. Гвинифра, Артус, сам Ланселот, Этот Мальчишка. Я знала, все они хотели, что бы я перестала так вести себя, и больше остальных - Ланселот, потому что сам он все время глазел на принцессу. Что-то в этом было вроде приказа - ну а вы знаете, как я отношусь к приказам.
      - Ты хотел бы... - прошептала я.
      - Хотел бы.., ты об этом?
      - Вот уж не знаю, о чем ты подумал, но я - об этом. Он пожал плечами, еще сильнее покраснел, сердце его билось часто-часто.
      - Что ж.., ладно.
      Вот так я впервые соблазнила мужчину. Я встала, убедилась в том, что Этот Мальчишка смотрит на меня, вышла из триклиния и поднялась по лестнице в комнату Ланселота, но не сразу. Для начала я обошла весь дворец по кругу, чтобы меня никто не заметил, и только потом пришла к его комнате. Откинула занавес и уселась на кровать, подперев руками подбородок.
      Через тысячу сто три сердцебиения (а сердце у меня билось, как у испуганного зайца) пришел принц.
      Глава 35
      Корс Кант перебирал струны новенькой арфы, подаренной Артусом после возвращения из похода. Он старался не смотреть в сторону Анлодды, которая беззастенчиво строила глазки Ланселоту. И все же она приковывала к себе его взгляд, как он ни напрягал волю.
      "Быть может, она наказывает меня за то, что я знаю, что это она пыталась убить Артуса?" - гадал юноша.
      В конце концов Анлодде надоело дурачиться, она встала и вышла.., в парадную дверь. У Корса Канта стало легче на сердце. А принц Ланселот, видно, устав после похода, удалился в свою комнату.
      "Надеюсь, запасы приворотного бальзама у него истощились", - с горечью подумал бард.
      Корс Кант погрузился в раздумья, и вдруг.., со стропил прямо ему на плечо упал здоровенный паук и пребольно вцепился всеми лапами. Корс Кант вскрикнул и чуть было не взлетел в воздух, но в конце концов понял, что это никакой не паук: на плечо ему легла цепкая рука.
      - Го.., сударь, - пролепетал Корс Кант, когда к нему вернулся дар речи.
      - Нужно кое о чем побеседовать. Ланселота и Кея там не было, а ты, похоже, кое о чем умолчал.
      Нет, не на плече у барда сидел паук. Он перебрался в желудок и принялся там плести ловчую сеть. Корсу Канту ужасно не хотелось никому рассказывать о шибболах, а особенно - Артусу Dux Bellorum, полководцу, создателю империи, защитнику Британии.
      Артус встал и знаком велел Корсу Канту идти за ним. Следом за бардом триклиний покинул король Меровий. Взгляд его спокойных серых глаз и загадочная улыбка держали юношу так крепко, что ему и в голову не пришло бы удрать. Они пересекли пиршественный зал, нырнули за большой гобелен, и оказались в коридоре, о существовании которого Корс Кант и не догадывался.
      Они пошли налево, потом направо, миновали дубовую дверь, затем - занавес, за которым коридор извивался между другими помещениями дворца. Наконец они оказались в небольшом кабинете, от пола до потолка заваленном свитками пергамента, манускриптами, картами, какими-то приборами - скорее всего, географическими. Еще Корс Кант увидел макет понтонного моста через реку Блайдлвид. Артус уселся за стол красного дерева, но прятать карты и макеты не стал.