- Проклятье!
      - Да, сэр, - новобранец был полностью с ним согласен.
      Уэлгрин отпустил дверь. Раньше, когда он жил в казарме и все его имущество умещалось в одном сундучке, он всегда знал, где что лежит. А теперь, когда он стал начальником гарнизона, у него была целая отдельная комната, и беспорядок в ней был просто ужасный. Рубашку и штаны он нашел быстро - они валялись на видном месте, на полу, там, где он их бросил. А вот сандалии...
      У Уэлгрина было четыре легких сандалии, но только две из них составляли более-менее подходящую пару. Из этих двух одна валялась на виду, а вторая отыскалась не сразу - она оказалась в самом темном углу комнаты. А о том, куда подевались его наручи, Уэлгрин не имел ни малейшего понятия. Он так и не нашел их, сколько ни искал. Ну, по крайней мере хоть энлибарский меч оказался там, где ему и полагалось быть.
      - Пошли! - сказал Уэлгрин поджидавшему его новобранцу-посыльному и запер за собой дверь.
      Лекари и чародеи, которых спешно вызвали к пострадавшим, пришли к заключению, что стражников поразила какая-то инфекция. Больные выглядели не очень хорошо, но Уэлгрин, осмотрев каждого, прикинул, что большинство из них проболеют один-два дня, а потом будут в полном порядке. Только двоих солдат пришлось госпитализировать, и один из них, похоже, проваляется в больнице не меньше недели.
      Повара вытащили из кухни и призвали к ответу. Но тот уверял, что в том, что в пище оказалась зараза, нет его вины - мясо было испорчено еще до того, как попало на кухню.
      - Так какого же черта ты стал готовить это мясо, если знал, что оно тухлое?
      Повар отговорился тем, что не его, дескать, дело проверять качество продуктов. Этим должен заниматься кладовщик и поставщики. А он - повар. И он делает свое дело исправно - ведь никто из солдат не жаловался, пока ел!
      Уэлгрин приказал высечь его и привязать к столбу у конюшен, где выздоравливающие стражники могли выразить повару свое сочувствие, высказать ему жалобы и предложения, а также угостить при случае подвернувшимся под руку куском лошадиного дерьма.
      Но повар все же в чем-то был прав: это действительно не он испортил мясо. Остаток дня Уэлгрин провел в дознании, пытаясь найти виновного в поставке протухшего мяса. Он метался из одного коридора в другой, и повсюду его сопровождали потоки неискренних извинений и изъявлений сочувствия. Но ни от кого из дворцовых подхалимов правды он так и не добился.
      - Кто-то выложил деньги за тушу заведомо гнилого мяса! Раздосадованный капитан пришел, наконец, в кабинет Молина. - И за это должен поплатиться настоящий виновник, а не полудурок-повар!
      - Должен, должен, должен... - процедил Молин, сидя в своем удобном кресле. - Сколько раз тебе повторять, что во дворце нет такого слова "должен"?
      - А должно бы быть.
      - Скажем так... Этим делом уже занимаются.
      Уэлгрину не по душе было, когда его работу делал за него кто-то другой.
      - Вы об этом уже знаете?
      - Дело в том, что такая туша была не одна. И я сам целую ночь не слезал с горшка, проклиная на чем свет стоит всех поваров, вместе взятых.
      Молин Факельщик был весьма значительной фигурой в Санктуарии, и не только потому, что ему являлись откровения его божества. Услышав от него такое признание, Уэлгрин недоверчиво нахмурился.
      - Дело оказалось не таким уж трудным. Я послал Хоксу проверить записи поставок продовольствия во дворец. Один из наших поставщиков уже сидит под замком в холодной, и мы узнали название места в Низовье...
      - Вы могли бы сообщить мне, лорд Молин...
      Факельщик только улыбнулся.
      - Я не мог тебя отыскать, - он указал на свой стол. Похоже, жрец был не в состоянии встать с кресла. - Вот... Хокса написал для тебя этот отчет. Возьмешь с собой, когда будешь уходить.
      Никакими словами нельзя было описать, что чувствовал Уэлгрин, пряча в карман докладную записку. Солнце уже садилось.
      Он целый день пробегал зря. А теперь пора было заступать на дежурство. Только половина караульных могла приступить к работе.
      Обед был совершенно несъедобным, просто отвратительным. Ко всему еще налетел шквал, и моросивший со вчерашнего вечера дождик превратился в настоящий ливень. Единственным приятным известием за это двойное дежурство было то, что рейд в Низовье оказался успешным. И стражники теперь тянули жребий, кому выпадет допрашивать арестованных.
      В дверях дежурки показался лейтенант Ведемир.
      - ..Сэр? Насчет вчерашнего... Насчет тех женщин, ткачих.
      Я действовал от вашего имени...
      Уэлгрин не сразу вспомнил, о чем речь.
      - Что?.. А! Да ладно... Хрен с ними!
      - Вы пойдете к ним?
      Капитан покачал головой.
      - Только если поступят новые жалобы. Я помню о них, лейтенант. Но, похоже, все складывается к лучшему. Я уже привык к мысли о том, что эти ткачихи существуют. Принял, так сказать, к сведению...
      Ведемир удивленно поднял брови и ушел, ничего не сказав.
      Уэлгрин хотел было позвать его обратно, но передумал. Где-то после полуночи на лестнице, ведущей в сторожевую башню, показался Трашер. Выглядел он, правда, все еще не лучшим образом.
      - Ты точно решил меня сменить, Траш?
      - На свежем воздухе мне легче. Так что можешь пойти поспать.
      - Уэлгрин не особенно устал, но какой же солдат упустит возможность вздремнуть? Подходя к своей комнате, начальник стражи уже вовсю зевал. И тут оказалось, что шнурка от дверной задвижки нет на месте. Уэлгрин выругался, решив, что просто забыл протянуть шнурок наружу, когда закрывал дверь. Такое случалось с ним уже не в первый раз. Он стал на колени и просунул припасенный на такой случай кусок проволочки в замочную скважину... И тут дверь открылась.
      Уэлгрин в изумлении уставился на Теодебургу, которая зевнула, прикрыв рот рукой.
      - Я просто засыпаю на ходу...
      Начальник гарнизона все еще стоял на коленях.
      - Ты?.. Но что ты здесь делаешь?
      - Мне больше нечего тебе предложить.
      Она отвернулась. Наверное, щеки ее залил румянец, но в тусклом свете лампы трудно было сказать наверняка.
      - Ты был так добр к нам...
      - Я?.. - Уэлгрин встал.
      - Бейсибцы, которые пришли к нам сегодня днем, сказали, что выполняют твое распоряжение. Честно говоря, я не особенно тебе доверяла и опасалась самого худшего, когда они погрузили все в большую повозку. Когда нас вывезли за ворота, мы думали, что нас выгоняют из города. Дендорат был вне себя от ярости.
      Тогда они стукнули его по голове и привязали к повозке. А потом перевезли все наше добро в небольшой домик и сказали, что можно будет заплатить за жилье готовым шелком!
      Уэлгрин кивнул, усердно стараясь припомнить - что, собственно, говорил ему Ведемир, прежде чем он сказал лейтенанту, что беспокоиться больше не о чем...
      Теодебурга не обратила внимания, как меняется выражение его лица.
      - Мы еще не встречались с леди Куррекаи. Представь только, кузина самой Бейсы Шупансеи взяла нас под свое покровительство! Ты, наверное, очень хороший человек... Я с самого начала знала, что ты не бросишь нас на произвол судьбы... С той нашей первой встречи на пристани.
      - Теодебурга...
      - Берги. Называй меня просто Берги - это имя благозвучней, и его проще выговорить.
      Уэлгрин ничего не сказал. Женщина смотрела на него, а он - на нее, с изумлением и странной печалью.
      - Великие боги!.. - Она повернулась к стулу, на котором заснула перед его приходом. Ее рабочая корзинка повалилась на бок, из нее выпало веретено и покатилось по полу. Женщина в растерянности подхватила и веретено, и корзинку и прижала к груди.
      Нить соскользнула с веретена и свесилась до самого пола.
      - Что такие мужчины, как ты, делают со старыми девами?
      Уэлгрин услышал, что она плачет. Он не мог этого вынести.
      Хотел сказать ей, как все было на самом деле, но мысли скакали слишком быстро, не успевая вылиться в слова, в те слова, которые ему хотелось ей сказать. И Уэлгрин просто встал, закрыл дверь... А Теодебургой все сильнее овладевали стыд и страх.
      - Пожалуйста, позволь мне уйти! - взмолилась она.
      Пальцы женщины мертвой хваткой вцепились в корзинку с рукоделием. Пучки неспряденного шелка выскользнули из корзинки и развевались теперь от их дыхания. Уэлгрин почувствовал, как шелковистая паутина щекочет его подбородок, губы, кончик носа. И вспомнил, что Видела Иллира. Мысли Уэлгрина застыли, не в силах справиться с загадкой: что значит сейчас "принять свою судьбу" - позволить Теодебурге уйти или же - остаться? Что вообще он знает о женщинах, кроме того, что те, кто ему нравился, обычно ничего хорошего ему не приносили?
      Теодебурга вся сжалась и попробовала высвободиться. Но она мало что могла противопоставить силе начальника гарнизона... хоть Уэлгрин мягко привлек ее к себе. Он чувствовал, как колотится ее сердце.
      - Тебе не нужно уходить, - Уэлгрин опустил руки. - Ты удивила меня, вот и все. Мне никогда не приходило в голову, что однажды вечером дверь откроется сама собой и на пороге меня встретит женщина, которая мне рада...
      - Не смейся надо мной...
      - Я не смеюсь.
      Уэлгрин закрыл дверь на задвижку. Берги не стала спорить.
      НАЧАТЬ ЗАНОВО
      Роберт АСПРИН
      Хаким машинально отхлебнул из кружки кислого дешевого вина. В любое другое время он непременно скривился бы от мерзкого вкуса, но сейчас даже ничего не заметил.
      "Уехать из Санктуария!"
      Каждая клеточка его существа боролась против этой мысли, стремясь и выбросить ее из головы, но эти слова вонзились в его мозг как иглы, копошились под крышкой черепа подобно крохотным, но крайне зловредным паразитам. Эти мысли неотвязно преследовали его после разговора с Бейсой, не давали покоя всю дорогу до "Распутного Единорога", пока он не укрылся в своем старом убежище - как раненое животное, забившееся в свое логово. Но даже здесь, в окружении приятной темноты, в которой были чуть слышны далекие разговоры, Хакима настигли эти ужасные слова:
      "Уехать из Санктуария!"
      Подняв кувшин, чтобы снова наполнить кружку, Хаким с удивлением обнаружил, что тот пуст.
      Это уже третий.., или четвертый? Какая, к черту, разница? Его оказалось мало - вот и все, что сейчас имело значение.
      Чтобы получить следующий кувшин, надо было только коротко кивнуть Эбохорру, вот и все... Вот и все. Такое редкостное внимание к его персоне объяснялось нынешним положением Хакима. Положением, о котором ему еще не приходилось жалеть... до сих пор.
      Мрачно скривившись, Хаким подумал: "Доверенный советник Бейсы!" Вначале эта должность казалась совершенно безобидной, ему даже нравилось обучать императрицу в изгнании обычаям и образу мыслей, принятым на ее новой родине. Сочувствие переросло в дружбу, и он действительно стал ее самым доверенным советчиком и поверенным.., стал чем-то вроде приемного отца для молодой девушки, оказавшейся по воле рока в незнакомых краях. Его обязанности были необременительными, а вознаграждение - значительным. И вот, без всякого предупреждения - такое!
      Занятый своими мыслями, Хаким не заметил, как на его столе появился новый полный кувшин, однако привычка взяла свое - он таки обратил внимание, что половой взял больше монеток, чем обычно, из кучки мелочи, высыпанной на стол. Но вместо того, чтобы отчитать прохвоста за неумеренную жадность, Хаким воскресил в памяти сцену, которая привела его в такое мрачное расположение духа.
      ***
      Бейса навещала его довольно часто, и почти всегда эти визиты были связаны с какими-нибудь обыденными, незначительными делами. Обычно Шупансея приходила к нему пожаловаться или просто высказаться по поводу очередных маленьких неудобств или какого-то проявленного к ней неуважения, которые обижали ее, но о которых из-за своего положения в обществе она не могла говорить публично. И Хакиму надо было просто ее выслушать.
      Однако на этот раз разговор принял совершенно неожиданный для него оборот.
      - У меня для тебя новости, друг мой, - заявила Шупансея после обычных вежливых приветствий. - Только, боюсь, одновременно и хорошие, и плохие.
      Хаким заметил, что его царственная гостья чем-то озабочена и смущена.
      - Сначала расскажи о плохой новости, о Бейса! - сказал он. - И мы подумаем, как разобраться с этими неприятностями.
      А если не удастся - что ж, по крайней мере, хорошая новость немного приободрит нас.
      - Хорошо. Плохая новость такова, что мне скоро придется расстаться с одним из моих самых близких и доверенных друзей.
      Хаким обратил внимание, что никаких имен не прозвучало, и задумался, намеренно или случайно это было сделано.
      - Это и вправду печальная новость, - кивнул он, теряясь в догадках, о ком же может идти речь. - Друзей всегда очень трудно найти, а заменить просто невозможно.
      - И в то же время эта новость - хорошая, - продолжала между тем Бейса. - Поскольку означает для этого моего друга значительное повышение по службе.., таким образом я смогу отблагодарить его за долгие годы дружбы и верности.
      - Значит, ты все же рада за своего друга, хотя лично для тебя перемена в его судьбе означает потерю? Я не раз говорил, о Бейса, что благородство твоего сердца сравнится только с благородством твоего происхождения. Готов поклясться, что для этого человека твое дружеское расположение - настоящее благословение богов, как и для меня, и он будет премного благодарен тебе за все, несмотря на предстоящее расставание.
      Хаким отвечал, не пренебрегая цветистыми выражениями светской любезности, только для того, чтобы заполнить паузу в разговоре и дождаться разъяснений. Но Шупансея, как ни странно, приняла эти его слова неожиданно близко к сердцу.
      - О, я так рада, что ты согласен, Хаким! - воскликнула она и в порыве чувств даже взяла его за руку, хотя женщины-бейсибки обычно очень сдержанны и редко прикасаются к мужчинам. - Я боялась, что ты расстроишься!
      - Расстроюсь? Я? Из-за чего? - Пораженный таким поворотом дела, Хаким чуть не забыл, о чем, собственно, идет речь, хотя теперь стало совершенно ясно, что близкий друг, которого это касалось, - он сам. - Я... Боюсь, я не совсем...
      - О, прости. Я сама все запутала. Знаешь, Хаким, мне всегда так трудно придерживаться этикета, когда я разговариваю с тобой!
      Она отняла руку и отступила на шаг, принимая церемониальную позу, такую неуместную в этой ситуации.
      - Хаким! - сказала Бейса Шупансея торжественным, ровным голосом. - Нам чрезвычайно приятно сообщить, что ты назначен Королевским Посланником, нашим Торговым Представителем в Доме Славы Матери Бей.., вот так.
      Хаким не был бы так изумлен, даже если бы она его ударила.
      - Представитель? Я?
      - Ну да. - Шупансея улыбнулась, снова оставив всякую торжественность. Она откровенно радовалась, что ей удалось приятно удивить своего доверенного советника и друга. - Соответствующие бумаги уже подписаны, и я наверняка успела опередить слухи, так что, уверена, сообщаю тебе об этом первой!
      - Но, о Бейса, у меня нет к тому никаких способностей! Я - никакой не торговый представитель! Что я буду делать при чужеземном дворе? Рассказывать им сказки?
      - Ты будешь делать то, что люди этого города умеют лучше всего, твердо сказала Бейса. - Торговаться! Могу тебя уверить, что те царственные собеседники, с которыми тебе придется вести дела, не представят для тебя такой уж сложной проблемы при том опыте .который ты приобрел в Санктуарии.
      - Но я ведь всего лишь сказитель. Я умею только рассказывать истории! А для того, чтобы стать аристократом, нужно нечто большее, чем роскошные одежды.
      - Вот и Кадакитис говорил то же самое... Но в конце концов ему пришлось со мной согласиться. Торговый корабль был готов к отплытию уже неделю назад, а мы все не могли решить, кого назначить торговым представителем.
      - Торговый корабль?
      Нереальность происходящего, невероятность того, что ему предлагали, обволокли Хакима, словно густой туман. До сих пор он спорил, обсуждая просто некую умозрительную возможность.
      Но упоминание о торговом корабле вернуло его на землю и придало всему разговору совершенно иное значение.
      " - Ты хочешь сказать, мне придется уехать из Санктуария?
      И обустраивать новый дом в чужих землях?
      - Ну да, ведь если ты останешься здесь, от тебя будет мало проку как от торгового представителя! - Бейса рассмеялась. - Ах, я понимаю, это не может не пугать... Но разве не пришлось сделать это мне самой, когда я приехала сюда?.. Что такое, Хаким?
      Рассказчик без сил рухнул в кресло, лицо его превратилось в маску отчаяния и безнадежности.
      - О Бейса... Я... Я не могу на это согласиться.
      Улыбка на лице Шупансеи угасла. Она выпрямилась и плотно сжала губы. От прежней беззаботной веселости не осталось и следа.
      - Я не собираюсь обсуждать это с тобой, - холодно сказала она, но потом вдруг смягчилась. - Но что тебя не устраивает, Хаким? Ты никогда мне не возражал.
      - Ты никогда не просила меня уехать из Санктуария, госпожа, - ответил он, качая головой. - Я уже не молод... Я слишком стар, чтобы учиться всему заново. Моя жизнь и так уже дважды кардинально менялась. Один раз, когда.., когда я впервые приехал в Санктуарии, и во второй - когда я стал твоим советником.
      Я не смогу измениться еще раз. Я был таким проницательным и изворотливым здесь - но только потому, что знаю этот город, знаю людей, которые здесь живут. А среди нового, неизвестного...
      В этот момент в комнату вошел сам принц Кадакитис.
      - Я пришел присоединить свои поздравления к тем, что ты уже получил, Хаким. - О рукопожатиях не было и речи, но улыбался принц тепло и искренне.
      - Ему не по душе назначение! - выпалила Бейса.
      - О... - улыбка на лице принца угасла, он удивленно поднял брови, глядя на сказителя. - Я думал, ты воспримешь это как высокую честь, Хаким... Не говоря уже о том, насколько повысится твое положение в обществе.., и доходы...
      - Мое место - в Санктуарии, - упрямо повторил Хаким. Отчаяние придало ему храбрости перед лицом королевской крови. - И, насколько я понял, вы сами подвергали сомнению мою пригодность для столь важного назначения.
      - Вот видишь?! - Шупансея задохнулась от возмущения. - Я хотела наградить его за преданность, дать ему то, о чем многие не осмеливаются и мечтать, и вот чего я добилась! Какова благодарность!
      - Ваше высочество... - начал было Хаким, но принц знаком велел ему замолчать.
      - Я не сомневаюсь, что мы сейчас все обсудим и придем к согласию, спокойно сказал принц. - Позволь мне переговорить с нашим новым посланником.
      - Хорошо.
      - Наедине, дорогая.
      - Но... Пожалуйста!
      Бейса вздернула подбородок и вышла, больше не сказав ни слова.
      - Много воды утекло с тех пор, как мы впервые встретились, правда, сказитель? - сказал принц, делая вид, что внимательно разглядывает убранство комнаты.
      - Да, ваше высочество.
      Хакима настораживала предстоящая беседа наедине с властителем Санктуария, но он не мог не признать, что принц сильно изменился с того пыльного утра, когда он бросил несколько золотых монет бедному сказителю. Царственное лицо отметили знаки многих забот и печалей, которых не было прежде, в те дни, когда принц впервые появился в Санктуарии, но теперь Кадакитис говорил и двигался с такой уверенностью и скрытой силой, которых ему недоставало в те давние времена.
      - Я действительно возражал против твоего назначения на этот пост, когда Шупансея впервые об этом заговорила, - признал принц. - Но, как следует поразмыслив, я, независимо от настояний моей леди, пришел к заключению, что ты просто прекрасно подходишь для этой должности... Более того, никто другой не справится с этим делом лучше тебя.
      - Ваше высочество!..
      Принц снова велел ему молчать.
      - Подумай хорошенько, Хаким, - сказал принц, твердо глядя прямо в глаза сказителю. - Ты много лет был советником Бейсы Шупансеи, и теперь прекрасно знаешь обычаи и нрав бейсибцев и с плохой стороны, и с хорошей. Ты говоришь на их языке лучше всех небейсибцев, живущих в Санктуарии.
      Принц помолчал, по его губам скользнула тень улыбки.
      - Хотя у тебя и впрямь нет опыта работы посланником, но ты многие годы был сказителем и прекрасно умеешь без особых дипломатических уловок представить не правду или неприятную правду в благоприятном ключе, а то и вообще как удачное достижение. Все это говорит в твою пользу, но два других твоих качества перевешивают все - это честность и преданность.
      Кадакитис быстро поднял руку, прерывая поток возражений, готовый сорваться с языка сказителя.
      - Я знаю, вы, народ Санктуария, больше всего гордитесь своей ловкостью в мошенничестве и темных делишках.., что тоже как нельзя кстати придется тебе, как посланнику по торговым делам. И я ничуть не сомневаюсь, что ты не поморщившись заболтаешь кого-нибудь или перережешь чью-нибудь глотку, если решишь, что это нужно для дела. Так вот, в твоем нынешнем положении у тебя была масса возможностей предать Бейсу - по каким-нибудь личным мотивам или по принуждению, - но, насколько мне известно, ты ни одной из этих возможностей не воспользовался. И, по-моему, ты гораздо больше заслуживаешь доверия, чем многие из моих собственных советников, которых я сам и назначил. И, что еще более важно, ты, несомненно, очень любишь этот город. Твои чувства ко мне и даже к Шупансее могут измениться, но я не могу себе представить, чтобы ты сознательно сделал что-нибудь или позволил бы сделать что-нибудь, что пойдет во вред Санктуарию. И, как ни странно это звучит, я считаю, что, для того чтобы лучше всего послужить интересам Санктуария, тебе придется отсюда уехать. Ты станешь нашими глазами и ушами - нашим шпионом, если угодно - при дворе бейсибских правителей. Ну, что, сказитель, согласен ли ты сделать это ради меня.., или, лучше сказать, ради Санктуария?
      ***
      Хаким скривился, уставившись в кружку с вином.
      "Сделай это ради Санктуария!"
      Если бы принцу пришлось оставить свои королевские обязанности, из него вышел бы изрядный мошенник, он сколотил бы огромное состояние, надувая простаков. На такой вопрос, заданный только для того, чтобы создать видимость свободы выбора, мог быть только один ответ. Хаким был настолько же волен выбирать, как кто-нибудь из зрителей на базарной площади, которые по своему выбору "заставляют" фокусника выбрать нужную карту - нужную для фокусника.
      Ну конечно же, принц мог просто приказать ему - и тогда у Хакима был бы выбор: либо уехать из Санктуария с почетом, в качестве посланника по торговым делам, либо опять-таки покинуть Санктуарии - но тайком, как непокорный изгнанник, бегущий от гнева властителя. Но Кадакитис, как видно, научился ценить преимущества того, как подданные исполняют его приказы по доброй воле.., независимо от того, насколько добровольной будут эти изъявления "доброй воли".
      Хаким отстраненно отметил противоречие в собственных умозаключениях, но, видно, принятая им изрядная порция вина уже возымела свое действие, так что он не особенно огорчился из-за этого.
      - Можно присесть за твой столик, старик? Или ты слишком занят "приготовлениями" к поездке и не сможешь одарить меня парой слов, миллионы которых так щедро растрачиваешь на других?
      Хаким уставился на пришельца в таком глубоком изумлении, что даже, как ни странно, не нашелся что сказать. Поскольку сказитель, похоже, не возражал, новоприбывший посетитель кабака отодвинул стул и уселся на край стола, похожий на огромную черную птицу, устроившуюся на коньке крыши.
      - Джабал? - сумел наконец спросить сказитель, как будто не веря тому, что видят его собственные глаза. - Ты что... То есть разумно ли это?
      Хаким беспокойно повел глазами, всматриваясь в полумрак таверны, но, похоже, никто не обратил особого внимания на мрачного посетителя, который пристроился за его столиком.
      - Знаешь, я долго не появлялся на виду и обнаружил, что люди уже успели позабыть, как я выгляжу, - без тени усмешки сказал глава преступного мира Санктуария. - Особенно после тех "изменений", которые со мной приключились с тех времен, когда я был, что называется, "общественным деятелем". В любом случае маскировка только привлекла бы ко мне внимание, вместо того чтобы спрятать, особенно в таком месте, как "Распутный Единорог". Так что я - просто еще один старик.., как и ты.
      Когда выяснилось, что Джабал рассчитал все верно, Хакиму стало как-то не по себе.., настолько, что действие принятого им вина мгновенно испарилось. Они знали один другого так долго... собственно говоря, с тех самых пор, как Хаким поселился в Санктуарии... Джабал окружил свою личность ореолом таинственности. Обычно он не покидал своего убежища без широкого плаща и голубой ястребиной маски, скрывающей черты лица.
      А после того, как он постарел из-за заклятий, которые исцелили его от ран, полученных при налете пасынков на его гнездо, Джабал вообще не показывался на людях. Поэтому, сидя в "Распутном Единороге" рядом с бывшим рабом-гладиатором, который даже не пытался маскироваться, Хаким чувствовал себя мишенью на военном стрельбище.
      - Что ты здесь делаешь?
      - Я прослышал о твоем новом назначении, - сказал Джабал.
      Его темные губы изогнулись в улыбке. - Конечно, хорошие новости в этом городе распространяются медленнее, чем плохие, но все же распространяются.
      - Я понял это из первых же твоих слов. Чего я не понимаю, так почему это подвигло тебя сюда явиться? Прости, конечно, но что-то не верится, что ты пришел только для того, чтоб пожелать мне счастливого пути. Раньше ты находил меня только тогда, когда я каким-то образом был нужен для успеха твоих махинаций. Так какую же пользу ты можешь извлечь из моего нового назначения?
      Король преступников хохотнул и покачал головой.
      - За годы службы во дворце твой язык сделался острым, как бритва, старик, но, по-моему, ни ты, ни я не станем особенно возражать против небольшого разговора, поскольку он касается дела. Ну, вот я и подошел к сути.
      Джабал окинул быстрым взглядом зал таверны, наклонился над столом к Хакиму и сказал, понизив голос:
      - У меня к тебе деловое предложение. Если в двух словах - я хочу составить тебе компанию в этом твоем новом назначении.
      - Глупость какая!
      Слова сорвались с языка прежде, чем Хаким успел их осмыслить. И он заметил, как нахмурился Джабал, услышав их.
      - И что же кажется тебе глупым? - требовательно спросил бывший работорговец. - Значит, мое общество тебе настолько неприятно, а мои советы стоят так мало, что...
      - Нет! - поспешно прервал его сказитель. - Я имел в виду другое. У тебя ведь в Санктуарии есть все, чего только можно пожелать... Деньги, власть... Представить себе не могу, чего ради ты хочешь отказаться от всего этого и пуститься в странствия, уехать в чужие земли, где никто тебя не знает и где тебе придется начинать все сначала? Вот что показалось мне сущей глупостью... Нелепа вся эта затея целиком.
      И Хаким, горько вздохнув, потянулся к своему кувшину.
      - Это нелепо для любого, кто может распоряжаться своей жизнью... Подумать только - променять все неизвестно на что!
      Если бы я мог выбирать... Но я не могу. Я должен ехать... Ради принца, ради Бейсы, ради Санктуария. Ну какая может быть во всем этом радость для старого сказителя, а?
      - Это зависит от того, насколько ты ценишь то, что приходится оставить, - просто ответил Джабал, не обращая внимания на жалостливые замечания Хакима. - Мне странно слышать, что ты думаешь, будто у меня есть в Санктуарии все, чего только можно пожелать. Знаешь ли, тебе всегда с избытком доставалось, чем меня никогда не жаловали.
      - Это что же? - невольно полюбопытствовал Хаким.
      - Уважение, - ответил Джабал и нахмурил брови. - Наверное, и мне перепадало немного уважения - когда-то, когда я побеждал в бою на гладиаторской арене. Да только все равно приличное общество и тогда считало меня чем-то вроде безмозглого животного. Я не мог найти работу, которая обеспечивала бы мне достаточно денег, чтобы вести образ жизни, который мне по нраву, - и мне пришлось воровать.
      - Что ж, в этой области ты заслужил своего рода уважение, - улыбнулся сказитель.
      Джабал помрачнел еще больше.
      - Не надо, Хаким, а? Это нехорошо с твоей стороны. Мы оба прекрасно понимаем, что в этом городе меня никогда не уважали.
      Боялись, да. Но страх и уважение - совершенно разные вещи.
      Невозможно купить уважение за деньги или силой заставить кого-то себя уважать. Уважение нужно заслужить.
      - Так почему бы не заслужить его здесь? - насупился Хаким.
      - А ты думаешь, я не пытался? - скривился бывший раб. - Проблема в том, что в Санктуарии слишком много людей знают о моем прошлом и от этого все усилия идут насмарку. Вот, пожалуйста, живой пример. Я месяцами добивался аудиенции у принца.
      - У Кадакитиса? И какое у тебя к нему было дело?
      Джабал еще раз окинул взглядом зал, потом придвинулся поближе и понизил голос:
      - Хотел предложить ему услуги моей шпионской сети. В прошлом, когда я занимался делами - ну, ты понимаешь, о чем я, - она работала прекрасно, и я подумал, что это может пригодиться принцу в делах управления городом.
      - И он отказался? - нахмурился Хаким. - Что-то на принца не похоже.
      - Я так с ним и не увиделся, - сказал король преступного мира. Похоже, те, кто составляет регламент, согласны были допустить, чтобы я увидел принца, только при условии, что он будет возглавлять судебное разбирательство надо мной! Каких только обходных путей я не искал, на какие только рычаги не нажимал!.. И - ничего не сработало. Дохлый номер! Я даже прижал кое-кого из "друзей" принца - и, представь, они предпочли откупиться от меня, чем сделать то, о чем я просил. Я понял, что моя организация станет более действенной, если я из нее уйду.
      Вот почему я хочу отправиться с тобой.
      Сказителю стало ясно, что Джабал, стараясь заслужить уважение, использовал столь сомнительные методы, что его враги совершенно уверились во всех слухах, что ходили о Джабале. Но Хаким также знал, что характер у бывшего раба-гладиатора горячий и уж больно он скор на руку, так что спорить с ним - себе дороже. Постаревший или нет, но бывший гладиатор по-прежнему был силой, с которой стоило считаться, если речь шла о свирепости натуры.