А Стилчо понял. Понял, что живые вытесняют его из этого "невероятно маленького" домика, и, похоже, с этим ничего не поделаешь.
      - Ты ранканец, - сказал Джанни. - Или ты забыл об этом, парень?
      - Я ничего не забываю. Посмотри на меня - разве я могу забыть хоть что-нибудь? Видишь, что с нами случилось по твоей милости в то время, когда ты отсутствовал, изображая из себя героя, а нам предоставил копаться в выгребной яме? Теперь ты вернулся сюда, чтобы поблагодарить нас, не так ли? Вот только перебил Стратон моих товарищей по оружию, ибо они не соблюли твою драгоценную чистоту, а твой Нико, этот образец добродетели, оказался прямо в постели у нисийской ведьмы...
      - Ложь.
      - Той ведьмы, что убила тебя, парень. Так где же его добродетель? В Аду, где место таким, как мы с тобой? Да плевать я хотел на вас всех!
      * * *
      Ишад краем уха слышала, как за домом перешептываются ее клевреты один призрак, а второй мертвец, но проигнорировала их ради живого, который был с ней внутри, - пасынка по имени Стратон, личности куда более привлекательной, теплой и живой. Он смотрел на нее, голова его покоилась на шелковой подушке в ее покрытой шелками постели - главный дознатчик, главный палач, когда пасынкам приходилось прибегать к пыткам, и солдат по призванию. Крупный мужчина, немного угрюмый, с мрачным чувством юмора и искусный в обращении с телом (нетрудно догадаться, где он этому научился). Он останется жить после этой ночи - она так решила и сейчас глядела на него при тусклом свете свечей в золотых подсвечниках. В ее личном алькове, укутанном, словно паутиной, яркими шелками, царил живописный беспорядок, вокруг валялись веши многих мужчин, ставших жертвами ее проклятия.
      - Почему, - спросил он (Стратон всегда задавал много вопросов), почему ты не можешь избавиться от этого... твоего проклятия?
      - Потому. - Она приложила палец к его губам, а потом поцеловала. Потому. Если я скажу, тебе не будет покоя. И рано или поздно ты примешь смерть.
      - Всему приходит конец. - Лоб Страта прорезала тоненькая морщинка, и он посмотрел ей прямо в глаза. - Многим ли мужчинам везло так долго?
      - Никому, - прошептала она голосом тихим, словно шорох ветра в кустах, словно голоса призраков снаружи. - До сих пор - никому. Молчи! Любил ли бы ты меня, если б не опасность? Не чувствуй ты ее рядом со мной, ты уже давно бросил бы меня. Именно поэтому ты покинул Рэнке, именно поэтому ты здесь, в Санктуарии. Именно поэтому ты разъезжаешь по улице на этой огромной гнедой лошади, которая слишком хорошо известна многим. Ты ищешь смерти, Страт. Вот в чем все дело, а я - только симптом этого.
      - Черт побери, ты хочешь добавить меня к своей коллекции. Как Стилчо, как Джанни...
      - Проклятье, как раз наоборот, я хочу, чтобы ты остался жить, и у меня есть на то свои причины. - Слово "проклятье" прозвучало как шутка. Ее настоящие проклятия были смертельны. Она прикоснулась к его виску, туда, где из-за небольшого шрама волосы были более редкими. - Ты уже не мальчик и вовсе не дурак. Слушай, я кое-что расскажу тебе...
      * * *
      Стилчо стоял в темноте спиной к реке возле ворот и дрожал. Он все еще был способен дрожать, хотя плоть его стала куда холоднее, чем раньше. Он шагнул далеко за пределы здравого смысла, когда столь неосторожно повел себя с Джанни. Хотя, взглянув еще раз на призрака, Стилчо отметил, что тот уже не кажется таким злобным, как обычно. В его чертах появилось что-то униженное, будто призрак пребывал в отчаянии. Неужели сказанное подействовало на него?
      - Так, значит, тебе нужна моя помощь, чтобы вернуть Нико, - сказал Стилчо Джанни. - По мне, так можете отправляться в Ад оба. Почему бы тебе не попросить Ее?
      - Я прошу тебя. - Колыхнувшись, призрак снова стал плотно-материальным. - Ты - один из лучших, кого нам удалось привлечь. Ты был... мог бы стать настоящим пасынком. Потом, после окончания войны. И где были эти твои замечательные ребята, когда ты так нуждался в помощи на мосту в Подветренной, когда ил сиги резали тебя на части? Кто-нибудь тебе помог? Может, те паршивые псы - дружки илсигов, которых перебил Страт? Ты же ранканец.
      - Наполовину. Наполовину, ты, гнусный лицемер. Пока тебе не понадобилась помощь, ты смотрел на меня свысока. Нет, я многого, черт побери, не забуду. Ты послал нас на убой, словно мясо. Предал нас, оставив удерживать эту гнусную дыру. Будь ты проклят, ты же знал, что нисийцы ударят именно сюда, в самое слабое место империи. И для этого им не понадобятся мечи, только колдовство и деньги, чего так жаждут в этой забытой богами выгребной яме...
      - Да вся ваша шайка прогнила изнутри! Проклятье, неужели ты так быстро все забыл? Да, я гляжу, ты прямо-таки обожаешь этих своих приятелей! Защищаешь их! Стилчо, - лицо Джанни колыхнулось и вновь обрело форму, Стилчо, твои товарищи по оружию просто-напросто бросили тебя на том мосту, оставили умирать медленной смертью. И поверь, уж я-то знаю, что такое медленная смерть. Да, ты прав, когда говоришь, что нисибиси обвели нас вокруг пальца. Кто усомнится в твоей правоте? Но что мы могли поделать? Отдать север? Пасынки сделали все, что могли. А когда вернулись... возможно... возможно, здесь, в Санктуарии, они хотели спасти то, что еще осталось от их чести. Ты же знаешь, как обстояло дело, знаешь, что обнаружил прибывший отряд... Подонков. Одни были подкуплены червями, другие - нисибиси, будь они прокляты. Прочие всячески увиливали от несения службы - ты знаешь, о чем я говорю: чистили винные лавки и публичные дома. А ты в это время стоял на мосту, и проклятая чернь резала тебя...
      - Довольно, - прошипел Стилчо. В маленьком домике, за нематериальной фигурой Джанни, - о боги! - притушили свет. В воображении Стилчо возникло тяжелое дыхание сплетающихся тел. Он понял, что еще один попал в западню, из которой нет возврата, и терзался мучительной ревностью. - Все уже позади. А у тебя даже больше, чем у меня. Пора бы тебе понять это...
      * * *
      - Это в моих интересах, - прошептала Ишад на ухо Стратону. - Ты можешь ни во что не верить, но, когда дело касается эгоистических интересов, на них вполне можно положиться. Моим интересам мешает нисийская ведьма Роксана. Это она живет войной, а не я. Я всегда терпеть не могла шума и никогда не любила привлекать внимание...
      - Неужели?
      Она весело рассмеялась и, словно не замечая потянувшихся к ней рук Стратона, взяла его лицо в свои и пристально смотрела ему в глаза, пока они не стали неподвижными, глубокими и туманными.
      - Слушай меня, Страт.
      - Проклятая ведьма, опять ты напускаешь свои чары.
      - Какие чары, если ты можешь меня проклинать? Я хочу, чтобы ты знал правду.
      - Половина наших ночей - всего лишь сон. - Он моргнул, тряхнул головой и снова моргнул. - Вот проклятье...
      - Нет такой улицы в Санктуарии, по которой я не ходила бы, нет таких дверей и ворот, куда я не могла бы войти, нет такого секрета, которого бы я не знала. Я знаю обо всем и могу все связать воедино. Я никогда не искала удачи для себя, наоборот, я отдавала ее. Я оставляла аристократов гнить мертвыми в канаве - да, так было - и возвышала рабов, делая их господами. Она наклонилась и нежно, легонько поцеловала его, ласково коснувшись виска с поредевшими волосами. - Ты видишь, что мир сотрясается от перемен, и ищешь смерти. Но перемена - не то же самое, что смерть. Перемена - это перемена. Она дает равные шансы вознестись и пасть. Назови мне твоих врагов. Расскажи мне о своих снах, пасынок Стратон, и я укажу тебе путь, как сделать их явью.
      Ничего не ответив, он смотрел на нее затуманенным, отсутствующим взглядом.
      - Разве ты не честолюбив? - спросила Ишад. - Я всегда думала, что честолюбив, куда честолюбивее меня. Ты принадлежишь солнцу, а я не выношу его света. О нет, не в буквальном смысле. - Она прижала палец к его губам. Он всегда торопился задать ей вопрос об этом и всегда понимал ее неправильно. - Не выношу вопросов, ты же знаешь об этом. Я нахожу свои жертвы в местах темных, среди тех, кого никто не будет искать, тех, кто сам в любой момент готов к насилию. Я брожу в темноте по улицам. А ты - ты принадлежишь солнцу. Ты создан для того, чтобы править людьми. Послушай меня и поразмысли: неужели ты больший дурак, чем Кадакитис?
      - До Кадакитиса мне в любом случае далеко.
      - Настоящий мужчина может взять этот город и превратить его в форпост, за которым Рэнке мог бы чувствовать себя спокойно. Кадакитис профукает империю, а ты мог бы ее спасти. Неужели ты этого не понимаешь? Рэнке уже ослабел. Силы собираются здесь, в Санктуарии. Он последний форпост империи. А этот твой недоумок-принц будет валяться в постели со своей змеей-царицей до тех пор, пока яд не разъест то, что у него еще осталось от мозгов. Неужели ты этого не видишь? Неужели ты возлагаешь надежды на бейсибцев?
      Он моргнул еще раз.
      - О чем ты говоришь?
      - Ты веришь в то, что бейсибцы говорят по поводу своего появления здесь? Надо же, какое совпадение! Они являются к нам именно тогда, когда Нисибиси начинает напирать с севера, а Рэнке теряет свою мощь. Я не верю в совпадения, особенно когда дело касается магов. Кадакитис по глупости подпускает к нашим южным воротам иностранный флот... а в это время Роксана с севера льет золотой дождь в грязные руки отрядов смерти илсигов и сулит дуракам автономию. Автономию! Послушайся меня. Роксану я возьму на себя. Но я не могу выйти из тени, а вот ты можешь. Ты - человек, который может многое взять на себя. Ты - лучший из тех, кто находится сегодня здесь, в Санктуарии, ты намного достойнее, чем Кадакитис.
      - Но у меня есть долг...
      - Перед кем? Перед пасынками? Так возглавь их.
      - У нас есть вождь. У меня есть партнер...
      - Критиас. Он идет за Темпусом. А Темпус... Ты думаешь, что понимаешь его? Он мог бы овладеть целым миром. Любой из его людей один мог бы взять целый город или даже империю. Так сделай это, Стратон, возьми Санктуарии. А потом передашь его Темпусу. Да, у Темпуса здесь есть интересы, и только ты можешь их осуществить, ты - единственный, кто в состоянии сделать это. У Рэнке еще есть надежда. Здесь, в стенах Санктуария. Пусть Темпус даже и придет, но ведь он может прийти, когда будет слишком поздно. Какой толк, если он опоздает? Послушай, что я тебе скажу, и поразмысли над моим добрым советом.
      * * *
      - Ты, - сказал Джанни, и Стилчо, стоя спиной к черной пустоте реки, почувствовал, как нечто почти неосязаемое схватило его за обе руки. Он поглядел в изменяющееся лицо - перед ним был почти настоящий Джанни, такой, каким был раньше, до Роксаны. - Кроме тебя, мне не к кому больше пойти. Ты - единственный, до кого я могу дотянуться. Я был в городе. - "О боги, ну и картина, - подумал Стилчо. - Ночное существо, скитающееся на крыльях ветра". - Стилчо, боги свидетели, только ты можешь помочь мне. Мертвецы несут вахту на улицах этого проклятого города и караулят мосты. Половина из них принадлежит Роксане. Другие же... не принадлежат никому. Парень, ты же мужчина! Это-то они оставили при тебе? Так неужели ты настолько боишься Ишад? Думаешь, что, если сорвешься у нее с поводка, она сможет отобрать у тебя все, что дала? До чего ты дошел! А ведь ты давал клятву и когда-то относился к ней по-другому. Ты был верен ей, когда эти псы на нее наплевали! Я прошу тебя, помоги моему партнеру выбраться. Он необходим мне, неужели ты не понимаешь? Он... они используют его. Роксана доведет его до безумия, а жрецы довершат дело.
      - Ты, Джанни, самый скверный вид призрака. Самый скверный - ты скиталец. Ты ведь не собираешься возвращаться, так? До тех пор, пока кто-нибудь тебе не поможет.
      - Ну, нет, - сказал Джанни, и какое-то подобие холодных щупалец стало оплетать Стилчо, пробираясь внутрь, в расселину между его "я" и телом. Стилчо открыл было рот, чтобы закричать, но понял, что уже совершил ошибку, впустив Джанни в свое сознание. Контуры того, что было Джанни, начали расширяться. Его полумертвое-полуживое сердце забилось о самые ребра. Нет, - повторил Джанни. - Хочешь знать разницу между тобой и тем, кем был я? Я был лучше, чем ты. Сильнее. И остался таким. Хочешь, парень, я докажу это?
      Ноги Стилчо задрожали. Левая скользнула вниз, невзирая на все его усилия как можно тверже стоять на краю обрыва.
      - Один шажок, Стилчо, один маленький шажок, - приговаривал Джанни. - А я стану только сильнее. Если даже колдунья отправит меня обратно, я буду дожидаться тебя в Аду всякий раз, когда она будет посылать тебя туда за душами, и однажды ты, дружище Стилчо, из Ада больше не выйдешь. И все твои мертвые приятели не спасут тебя. Или ты послушаешься меня и поможешь ему...
      - Ты блефуешь!
      Нога еще немного скользнула назад, колени Стилчо тряслись.
      - Хочешь убедиться? Мне нечего терять!
      - Перестань. Перестань же!
      Нога остановилась. Внутри Стилчо, как масло, растекалось что-то холодное.
      - В том, что ты совершенно мертв, есть некоторые преимущества. Правда, их немного. - Голос Джанни стал затихать. - Я видел мертвых, что несут патрульную службу в Аду и на улицах города. Для них нет исхода. Я вижу прошлое и будущее и не могу различить, где кончается одно и начинается второе. Я вижу Нико, я вижу два пути, которые начинаются здесь, но они перепутаны. Два пути для Рэнке... для Священного Союза... и для него. Нико должен быть свободен, он - не заложник жрецов. Свободен... должен быть... Богом... Богом...
      - Заткнись!
      Чужая воля, только что владевшая Стилчо, исчезла. Исчезла - как ее и не было. Стилчо дрожал, опираясь на ограду, и смотрел в пропасть. У него не было уверенности, что призрак ушел. Призрак ждал мести и был прикован к живым.
      По правде говоря, он и сам не испытывал особого желания хранить кому-либо верность, хоть бы и своим товарищам, раз уж существовала та тонкая нить, которая вытягивала его из Ада каждый раз, когда Ишад отправляла его туда.
      Крепче всего эта нить была, когда он видел перед собой ее глаза, когда делил с ней ложе, каждое утро умирая и воскресая вновь, ибо она, эта нить, никогда не исчезала. Это было единственное наслаждение, которое ему осталось. Все, что осталось у него от жизни. Он знал, что такое Ад, наведываясь туда так часто; и когда он оказывался там, души мертвых бросались к нему, стенали и молили о спасении, а он отталкивал их и бросал во тьме, судорожно, словно утопающий, продираясь к свету, к новому глотку воздуха, отвоеванному им у мира, к постели женщины, которая их погубила.
      Пустое это - верность. Постоянные путешествия туда и обратно лишили его тех иллюзий, что еще были у Джанни - о верности кому-либо. Есть только страх. Иногда наслаждение. Но чаще страх.
      Ишад. У нее появилась новая забава. Ишад завела себе мужчину, которого еще не убила, такого, который был нужен ей в этом мире, и Стилчо пребывал в ужасе, понимая, что, когда Страт умрет, ведьма решит, что он пригодится ей и мертвый - вместо него, покрытого шрамами, истерзанного ничтожества, которому далеко было до Стратона.
      Джанни назвал вещи своими именами: в едва теплившейся жизни Стилчо господствовал страх.
      Шевельнулся куст, еле-еле. Наверное, просто ветер. Но нет, кто-то совершенно бесшумно коснулся его руки. Стилчо ахнул, резко повернулся, чуть не сорвавшись вниз, но рука стиснула его плечо, удержав от стремительного падения.
      - Река притягивает тебя? - спросил Хаут. - То место, где ты умер, держит в плену твою душу. Я бы на твоем месте держался подальше от воды, Стилчо.
      * * *
      Глаза Стратона остекленели, взгляд из-под полуприкрытых век казался расфокусированным, он был одурманен собственными мечтами - наркотиком, который гораздо сильнее любого приготовленного аптекарем.
      По телу Ишад пробежала дрожь, и она позволила своим чарам расползаться, покуда не затрепетало пламя свечей. На мгновение Ишад тоже погрузилась в транс, отпустив на волю свои желания. Но только на мгновение.
      Наклонившись, она снова принялась шептать на ухо Стратону свои речи, и он, зашевелившись, обратил на нее взгляд. Теперь зрачки его глаз казались огромными и черными, он жадно впитывал все, что она говорила.
      - Тебе нужно действовать, - прошептала она, - ради Рэнке, ради Крита. Ради Темпуса. Я скажу тебе, как ты сможешь спасти город, спасти империю, спасти то, за что всегда сражался. Ты стоишь в лучах солнца, Страт, ты лучший из лучших, ты залит ярким светом, и никогда, никогда ты не должен вглядываться во тьму. Она слишком черна для тебя...
      * * *
      - Кто только что был здесь с тобой? - спросил Хаут. Стилчо попытался вывернуться, ему хотелось уйти отсюда, с берега реки. Однако этот бывший раб, нисиец, ученик Ишад, был гораздо сильнее, чем могло показаться с виду.
      - Джанни, - ответил Стилчо. - Это был Джанни.
      - Этим следует заняться, - сказал Хаут.
      Было время, когда Стилчо только плюнул бы в сторону этого человека когда сам он был жив, Хаут был всего лишь рабом. Но теперь Хаут служил Ей. У него был талант, который питался от Ее таланта, и теперь Хауту ничего не стоило отделить душу от тела. Стилчо почувствовал привычный холодок, который всегда охватывал его, когда между ним и Ишад вставал бывший раб.
      - Не надо... Я пытался его убедить. Я пытался объяснить ему, что он мертв. Он ничего не хочет слушать. Его партнер попал в беду.
      - Я знаю, - сказал Хаут. Его рука, словно клещами, сжала онемевшее плечо Стилчо. - А ведь тебе вовсе не хочется отправиться вслед за ним, верно, пасынок?
      - Он... он безумен.
      Глаза Хаута, обманчиво, почти по-женски ласковые, нашли взгляд Стилчо. Хватка его пальцев ослабла.
      - Тяжелые времена настали, пасынок. Она там не одна, а ты бродишь в темноте. - Пальцы медленно и ласково скользнули по его плечу вниз, тронув обнаженную кисть. - Совсем простые узы держат тебя. Жизнь, например. Или те, кто в силах тебе ее продлить. Почему бы тебе не спросить, как ты можешь помочь мне?
      - Как я могу помочь тебе? - Слова сорвались у него с языка сами собой. Точно так же, как в разговоре с Ишад Стыдно ему будет потом. Потом, когда появится время поразмыслить, но не сейчас - слишком близко стоял Хаут, слишком шумно плескалась за обрывом готовая вот-вот подхватить его смерть. От нее Стилчо отделяла только ограда сада.
      - Ты должен отправиться в Ад, - сказал Хаут.
      То было не проклятие, а приказ.
      - Для Нее, - едва выговорил Стилчо цепенеющими губами. - Для Нее я пойду, да.
      - О, поверь мне, это будет услугой Ей.
      2
      Щурясь от солнечного света, Страт ехал поутру мимо контрольно-пропускного пункта Голубой линии. Подковы его гнедой гулко стучали по булыжникам недалеко от моста. Белая Лошадь, которой так не подходило ее название, мрачно несла свои темно-бурые воды. Время от времени на реке появлялось какое-нибудь судно: так, один-другой ялик или обшарпанная маленькая баржа.
      При солнечном свете изрезанные пограничные столбы выглядели совсем невинно. Днем вонючие, грязные улицы Подветренной теряли свою таинственность и становились такими, какими были в действительности по-настоящему уродливыми. Чем бы они ни занимались ночью, сейчас бедняки сновали с озабоченным видом, поглощенные своим вечным занятием - поисками пропитания. В Санктуарии стоял мирный день. Невидимые границы продолжали существовать, но днем слабели, обращаясь в милую формальность. Железная дисциплина банд и отрядов смерти уступала место прагматизму тех, кто искал, чем бы перекусить, беднота илсигов отваживалась лишь на минимальный риск, в надежде на подаяние обходили свою вотчину нищие. Отряды смерти действовали ночами, а по утрам только трупы приводили население в трепет.
      Пасынок, не обращая внимания на все эти границы, спускался вниз по ничейной земле у берега реки. На одной из стен Страт заметил голубой знак, на другой - красный. Так враждующие банды обозначали зону своих притязаний.
      Он знал, что его окружает ненависть. Он ощущал ее в городе, ощущал, когда ехал по залитым светом улицам территории, принадлежавшей Джабалу, ощущал, направляясь к Черной линии, где власть держал Третий отряд коммандос. Они удерживали мост и одну длинную улицу, начинавшуюся у Желтой линии пасынков на западе и дальше через Красную и Голубую вплоть до территории Гильдии магов, не давая торговле замереть вопреки всем попыткам отдельных группировок и фракций положить ей конец. То было своего рода свидетельство, что с Рэнке еще не покончено; правда, кое-кому хотелось бы доказать обратное.
      Его глаза обшаривали путь, которым он ехал, кожей чувствуя сверлившие спину взгляды.
      Днем Санктуарии заполнялся разношерстной толпой - рабочими, торговцами, предлагавшими свой немудреный товар. Редкие лавчонки были испещрены цветными знаками, которые подтверждали, что заправлявшие в этом секторе бандиты Джабала разрешили вести торговлю. У торговцев товаров было совсем немного. Никто не хотел рисковать. Большинство дверей было заперто, скрыто за опущенными жалюзи. В предместьях лавочники нанимали охранников, богатей навешивали на двери дополнительные замки.
      Стратон поднял глаза, сощурившись на солнечный свет. Вялый, как всегда после бурно проведенной ночи, он позволил лошади самой везти его; мысли, ни на чем не задерживаясь, скользили по улицам - по меловому знаку на стене, свидетельствовавшему, что ночью здесь поработал какой-то отряд смерти, по нищему на мостовой, метнувшемуся в сторону от тяжелых копыт его лошади. Мимо проследовала повозка с пустыми кувшинами. Мужчина, кряхтя, тянул ручную тележку, груженную каким-то хламом. В ноздри ударило отвратительное сладковатое зловоние из канализационного люка. Над медленно умирающим городом сияло ярко-голубое небо.
      Стратон вновь прищурился и бросил взгляд в сторону предместий, вдоль одной из длинных извивающихся улиц. Санктуарий был подернут дымкой от тысяч зажженных поутру костров.
      Казалось, в мире проведена невидимая граница, и по одну ее сторону глупцы, а по другую - все остальные. А он, Стратон, - один из немногих глупцов, сознающих свою глупость. Напрасно те высокие сияющие здания, в которых империя бессмысленно прожигает то немногое время, что ей осталось, рассчитывают, что их не захлестнет волна, готовая вот-вот ринуться на верхнюю часть города. Уэлгрина надолго не хватит. Этих, внизу, тоже.
      Санктуарий, омываемый морем.
      Разнообразие его богов, многоликость его торговцев, последняя потерянная полоска безопасной земли в империи. Нисибиси навалятся с севера, бейсибцы сметающим все на своем пути цунами хлынут с юга, а неглупому человеку, всю жизнь прослужившему солдатом у облаченных в пурпур и золото дураков, останутся в награду только уличные беспорядки, убийства и смерть от брошенного кем-нибудь камня.
      Дурак, подумал он, пылая к Кадакитису ненавистью за то, что тот не был тем, кем должен был быть. И, словно наяву, увидел темные глаза, почувствовал легчайшее прикосновение мягких губ, за которым следовало головокружительное нисхождение во тьму.
      Страт взял поводья. Терзаясь мучительными мыслями, он бросил взгляд на верхнюю часть города - и, рванув поводья, послал гнедую вскачь через Лабиринт, по все более извилистым улицам. Вот промелькнула одна стена, другая, на которых, забивая обычные непристойности, были намалеваны красные буквы НФОС, а поверх раскинул крылья голубой ястреб Джабала. Гнедая поддала копытом глиняные черепки, напугав девушку, с криком метнувшуюся в сторону. Брошенный в спину камень грохнул о булыжники мостовой. Молодежь, как всегда, готова к протесту.
      * * *
      В неком доме в верхней части города раздалось эхо легких шагов и стук закрывающейся двери - это, кутаясь в свое одеяние, Мория сошла вниз. Отругав слуг, она прошептала уличное проклятие и остановилась как вкопанная на лестнице, широко раскрытыми глазами глядя на того, кто предстал перед ней. Запахнулась поплотнее, откинула спутанную прядь нечесаных волос и моргнула, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Ей, бывшей воровке, некогда носившей ястребиную маску, был хорошо знаком силуэт, вырисовывавшийся в изысканном фойе возле кароннской вазы. Элегантный, одетый в плащ мужчина, улыбаясь, смотрел на нее.
      Сердце ее заколотилось.
      Хаут.
      Мория бросилась по лестнице вниз, все время твердя себе, что она больше не уличная фея, не крутая особа, повидавшая такое, что Хауту и не снилось; и все равно он оставался для нее воплощением элегантности, а сама она - прежней Морией с улицы, только немного растолстевшей и безумно испуганной.
      - Мория. - Голос Хаута был сдержан, но в нем слышалась сексуальная хрипотца, на которую тут же отреагировали струны ее души. Девушка с несчастным видом остановилась, и он обнял ее за плечи. Они оба принадлежали Ишад, как и этот дом. Никто не впускал его сюда. Он мог пройти через любую дверь, стоило ему лишь пожелать.
      - Мой брат исчез, - сказала она. - Его нигде нет.
      - Ошибаешься, - сказал Хаут. - Она знает, где он. Мы с Висом нашли его. Сейчас он выполняет небольшое задание. Очередь дошла и до тебя.
      У Мории задрожали губы. Сначала то был страх за Мор-ама, ее полубезумного брата, так же. как она сама, прикованного к Ишад; а потом она испугалась за себя, ибо понимала, что попала в ловушку, из которой не вырваться. Ишад дала им этот дом, и, когда ей требовались их услуги, она приходила и по кусочкам забирала их души.
      - Для чего? - спросила она, а Хаут ласково, словно любовник, прикоснулся к ее лицу и убрать с него спутанные пряди. - Для чего? - Губы Мории тряслись.
      Наклонившись, он поцеловал ее. Прикосновение губ было нежным, ласковым и пугающим одновременно. Он пристально посмотрел ей в глаза.
      Неужели, Мория была ошеломлена, неужели Хаут все еще любит ее? Нет, глупая мысль. Достаточно вспомнить, кто такая она и кем стал он, - ответ будет ясен. Собравшись с мыслями, девушка легонько оттолкнула бывшего раба и отступила назад. Ее одеяние распахнулось, но Мории было все равно: низкорослая, коренастая, пропитавшаяся вином женщина - кому она такая нужна?
      - Где он? Где мой брат?
      - Он там, на улицах. - Сунув руку за ворот, он вытащил предмет, который ни в коем случае не мог быть рожден в Низовье. - Вот. - Красная роза выглядела чуть-чуть помятой. Но, рдея, блистала и словно светилась видение чистоты и свежести. - Это тебе.
      - Из Ее сада?
      - Цветы могут расцвести даже зимой. Если им немного помочь. Для Нее это не имеет значения. Для Нее вообще мало что имеет значение. Ты тоже можешь расцвести, Мория. Нужно только немного позаботиться о тебе.
      - О боги. - Зубы ее стучали. Пытаясь прийти в себя, она посмотрела на Хаута. На мужчину с изящной (чужеземной) речью, которого она когда-то (но не теперь) знала. Мория взяла розу и укололась о шип. - Помоги мне отсюда выбраться. Хаут, помоги мне отсюда выбраться.
      - Нет, Мория, так не пойдет. - Его руки обхватили ее лицо, потрогали волосы, погладили по щеке. - Ну-ну, ты же можешь быть красивой.
      Прикосновение рук к ее лицу стало еще мягче, еще нежнее, оно, подобно принесенной им зимней розе, оставляло ощущение свежести и прохлады.
      - Ты можешь. Можешь стать всем, чем захочешь. У твоего брата - свое предназначение. Он слаб. А ты никогда не была слабой. Он глуп. А ты никогда не была глупой.
      - Если я такая умная, то почему я здесь? Почему я заперта в этом доме, где полно золота, которое я даже не могу украсть? Почему я должна подчиняться приказам...
      Его палец прикоснулся к ее губам, но Мория благоразумно замолчала сама. В его глазах мелькнула тень, их выражение, как всегда, ускользало от нее, быстро меняясь, мгновенно растворяясь в свойственной рабу сдержанности, в кажущейся застенчивости, которой он придал некий тайный смысл. Впрочем, скрытность и вкрадчивость были присущи ему неизменно.
      - Она требует расплаты по долгам, не так ли? - спросила Мория.
      - Доверься мне, - сказал Хаут. Его пальцы скользили по ее щекам и шее. - Немногие женщины привлекают меня. Разумеется, с ней я ложе не делю. Да, она требует расплаты. А когда мир изменится, ты будешь носить атлас и есть с золота...
      - О боги, Шальпа и Илье де... - Голос ее изменился, он, выдавая ее, потерял свою грубость и стал по-ранкански мягким. Замолчав, Мория сплюнула. - О мои боги! - Эти слова получились звучными и отчетливыми.
      - Ты укололась о мою розу.
      Хаут взял ее руку, прижал к губам и поцеловал то место, где выступила капелька крови, и Мория, которая с кинжалом в руке встречала уличных бандитов, которая с помощью ножа всадила уважение к себе во многих забияк, стояла и дрожала от этих прикосновений.
      Еще более сильная дрожь охватила ее, когда, побуждаемая Хаутом, она повернулась к зеркалу и увидела красивую темноволосую женщину. На Морию накатило бешенство. Это он сделал ее такой. Такое же колдовство, как с розой. Она обернулась к нему с яростью в глазах:
      - Будь ты проклят, я тебе не игрушка!
      (Но голос отказывался грубеть, и произношение было совсем не илсигским.)
      - Такой я видел тебя всегда.
      - Будь ты проклят!
      - И такой ты нужна Ей. Оставь Мор-ама улицам. У него свое предназначение. Ты пойдешь в верхний город.
      - Я тебе не паршивая шлюха!
      Он отвел глаза.
      - Разве я говорил об этом? Я расскажу тебе, что нужно будет сделать. И, Мория, она слышит.
      * * *
      Посланцы носились по городу целый день. Один большой, воспарив на черных крыльях с крыши домика у реки, дал команду множеству других, поменьше. И они, эти маленькие, отправились каждый своим путем.
      А Ишад (время от времени она все-таки спала, правда, в последние дни все реже) закуталась в накидку, которая в отличие от ее ночных одеяний была дымчато-голубого цвета, и собрала кое-какие необходимые вещи.
      - Стилчо! - позвала она и, не получив ответа, отдернула занавеску, за которой скрывалась его маленькая комнатка.
      Там никого не было.
      - Стилчо! - Ее сознание бегло обыскало окрестности и уловило слабый, вялый отклик.
      Она отворила дверь и выглянула в задний двор. Он был там, возле розового куста, жалкий, закутанный в плащ комочек.
      - Стилчо!
      * * *
      Дом был своего рода укрытием, одной из конспиративных явок, которые они держали на тот случай, когда приходилось действовать далеко от базы. Страт, всегда неустанно заботившийся о гнедой, почистил ее соломой, накормил и напоил в обветшалой конюшне, а потом поднялся по грязной лестнице и, потянув за цепь, впустил через жалюзи немного света в это заброшенное местечко.