- К нам гость, - объявил Даброу.
      - И кто же?
      - Посмотри сама.
      Уэлгрин узнал голос, но не узнал женщину, передвигавшуюся в сумеречной темноте. Иллира имела обыкновение скрывать молодость под косметикой и бесформенной одеждой, тем не менее казалось, что направлявшееся к нему существо слишком велико, чтобы быть его сводной сестрой. Потом он увидел ее лицо - точь-в-точь лицо отца, по этой части она пошла в него, - и все сомнения отпали.
      Неуклюжей походкой Иллира подошла к креслу Даброу и тяжело опустилась в него. Уэлгрин догадался, что она на последних месяцах беременности, хотя мало разбирался в подобных вопросах.
      - У тебя будет ребенок, - выпалил он, - Скоро, - ответила Иллира, улыбаясь. - Лунный Цветок уверяет, что надо подождать еще несколько недель. Уверена, что это будет мальчик. Такой большой живот не по девочке.
      - Чувствуешь себя нормально? - Уэлгрин всегда думал, что она бесплодна: двойное проклятие. Казалось невозможным, что она проявит такую завидную плодовитость.
      - Нормально. Потеряла фигуру, но сохранила зубы, пока, - снова засмеялась она. - Ты нашел то, что искал?
      - Да, и к тому же больше, чем ожидал. - Уэлгрин не доверял кузнецу, стоявшему за спиной, однако Иллира все равно ведь расскажет ему все, о чем узнает. - Я вернулся с рудой. Нас вероломно предали, и у меня в живых осталось всего пять человек. Своим открытием я нажил себе могущественных врагов. Мне нужна твоя помощь, Иллира. Чтобы защитить себя и своих людей.
      - Ты нашел энлибарскую сталь? - шепотом спросил Даброу, пока Иллира старалась поудобнее устроиться в кресле.
      - Я нашел руду, - поправил Уэлгрин, подумав внезапно, уж не хочет ли это чудовище заняться изготовлением мечей.
      - Чем я могу помочь тебе? - спросила Иллира. - Мне кажется, тебе нужна помощь Даброу, а не моя.
      - Нет, - выпалил Уэлгрин. - Я нашел человека, который выплавит сталь. Это Балюструс, мастер по металлу. Он знает технологию плавления, размельчения и закалки...
      - И илсигскую алхимию, - добавил Даброу. - После того как Балюструс получил заказ на литье божественного колокола принца, похоже, он вступил в полосу везения.
      Уэлгрину не понравилась мысль о том, что Даброу знает о Балюструсе и секрете выплавки стали, но прогнал ее прочь.
      - Лира, мне нужна именно твоя помощь - твое предвидение. С помощью карт ты подскажешь мне, кому можно доверять и что можно делать без опаски.
      Она нахмурилась и разгладила складки одежды на своем огромном животе.
      - Не теперь, Уэлгрин, даже если бы я и смогла использовать для этого карты. Дитя забирает у меня очень много сил. Лунный Цветок говорит, что нельзя пользоваться моим даром так близко к сроку. Это может быть опасно.
      - Лунный Цветок? Кто такая Лунный Цветок? - спросил Уэлгрин и увидел ухмылку Даброу.
      - Она из С'данзо. Сейчас ухаживает за мной...
      - С'данзо? - с недоверием сказал Уэлгрин. - С каких это пор С'данзо помогают тебе?
      Иллира пожала плечами.
      - Даже С'данзо не таят зла вечно, пойми это. У женщин есть дар ясновидения, а мужчины чувствуют призвание странствовать, споря с ветром. Женщины всю жизнь остаются на месте.
      Мужчины... Ладно, забудем.
      - Забудем? - Уэлгрин нагнулся, чтобы сказать ей на ухо. - Иллира, эта Лунный Цветок, которая советует тебе не пользоваться даром предвидения, она встречается с теми С'данзо, что третировали тебя?
      - Либо она, либо ее дочь, - ответила Иллира.
      - Иллира, беременность затуманила тебе мозги. Они не оставят тебя в покое. Они злопамятны.
      - Если это так, тем хуже для них. С тех пор, как в город вошли наемники, гадание стало делом опасным, Уэлгрин. Мне не доставляет радости заглядывать в будущее солдат, не нравится их реакция, когда я говорю им правду. - Она снова уселась поудобнее. - Но это временно. Когда родится мой сын, опасность минет, и я снова буду гадать. Лунный Цветок и Мигнариал не возьмут то, что по праву принадлежит мне, - заявила она с уверенностью. За меня не беспокойся. Я не отправлю тебя к Лунному Цветку и сама отвечу, если смогу, на все твои вопросы, но после рождения сына. Если, конечно, ты можешь подождать до этого срока.
      Судя по животу, она должна была разрешиться от бремени задолго до того, как Балюструс закончит изготовление мечей, поэтому Уэлгрин согласился подождать.
      Глава 4
      Роскошная литейная Балюструса утратила свой лоск задолго до прихода в Санктуарий первых рэнкан. На мозаичном лице Шипри во внутреннем дворике росли сорняки. Не было ни одной комнаты с непротекающей крышей, а в некоторых крыш не было вообще. Уэлгрин и Трашер бросили свои вещи в комнату, которая некогда соединялась с атрием и в которую теперь можно было попасть только через дыру в стене. Тем не менее это было лучшее помещение для постоя из всего, что они осмотрели.
      Работа была тяжелая и грязная, времени для отдыха было мало. Балюструс обращался с Уэлгрином и его людьми как с обычными подмастерьями, а это означало, что им перепадало достаточно пищи и более чем достаточно оскорблений. Если бы Уэлгрин не нес так стоически свой крест, непременно возникли бы проблемы, но он готов был пожертвовать даже гордостью ради своих мечей.
      Три недели они жили практически в полной изоляции. Крестьянин доставлял им продукты и сплетни; случайные купцы обращались к Балюструсу за помощью и получали отказ. Только однажды появился человек, разыскивавший самого Уэлгрина, и было это после того, как Иллира родила двойню: мальчика и девочку. Воин передал им пластинку золота, чтобы обеспечить их регистрацию в списках граждан во дворце.
      - Стоит ли того это дело, командир? - обратился с вопросом Трашер, втирая успокаивающий бальзам в больное плечо Уэлгрина. - Мы здесь уже три недели, и все, что мы получили, это свежие шрамы.
      - А что ты скажешь насчет сытого желудка и отсутствия проблем со стороны Кадакитиса? Да, дело того стоит. Нам надо узнать, как варить сталь. Я все время считал, что кузнецы просто берут руду и превращают ее в мечи. У меня и в мыслях не было, что есть еще много промежуточных операций.
      - Ох уж эти операции! Мы переработали уже два мешка, а что получили? Три средненьких кинжала, гору плохонькой стали и этого дьявола, от зари до зари вкалывающего под навесом.
      Лучше бы, пожалуй, смыться отсюда. Временами мне кажется, что мы никогда не покинем Санктуарий.
      - Он сумасшедший, но не дьявол. И мне кажется, что он подобрался близко к той стали, которая нам нужна. Он так же одержим ею, как и мы. Это дело всей его жизни.
      Коротышка покачал головой и ослабил портупею на больном плече Уэлгрина.
      - Мне не нравится волшебство, - пожаловался он.
      - Он только добавил немного илсигского серебра, такое количество, что не делает погоды. Мы вправе рассчитывать на маленькое волшебство. Мы нашли обладающую волшебством шахту, верно? Но Балюструс не волшебник и не может наложить заклинание на металл, подобно тому как это делали риггли. Поэтому он и подумал, а не попытаться ли добавить в сталь чего-то такого, что уже имеет заклинание.
      - Да, Ожерелье гармонии!
      - Ты ходил во дворец и видел статую Ильса. И это ты сказал, что на статуе есть серебряное ожерелье, и это ты утверждал, что в городе не было никаких слухов о том, что до ожерелья дотрагивались или что его украли. Это не Ожерелье гармонии.
      Трашер прикусил губу и отвернулся, не сказав ни слова в ответ. Он не мог смотреть в глаза командиру. Уэлгрин присутствовал в тот момент, когда кузнец добавлял в расплавленный металл кусочки серебра, и у него были все основания утверждать, что это было не простое серебро. Но почему он был так уверен, что это не было Ожерелье гармонии?
      Во дворе превалировал жалобный скрип дробильного колеса Балюструса. Печи стояли опечатанными, груды измельченной руды сверкали в солнечных лучах. Все ждали результатов последнего опыта. Уэлгрин отвернулся от доносившихся звуков. Металл истошно стонал, подобно живому в агонии.
      Трашер сильно толкнул Уэлгрина локтем. Во дворе воцарилась тишина. К ним бежал подмастерье. Парнишка прокричал, что Уэлгрину подоспело время засвидетельствовать закалку лезвия.
      - Везение, - изрек Трашер, когда командир поднялся.
      - Да, везение. Если все будет в порядке, можно подумать об окончании работ.
      Балюструс чистил только что изготовленное лезвие, когда Уэлгрин вошел в горячий пыльный сарай. Одежка бронзовокожего человека потемнела от пота и пыли дробильного колеса, а испещренное крапинками лицо сияло ярче металла.
      - Красавец, верно? - сказал он, передавая клинок Уэлгрину и разыскивая свои костыли.
      Волнистые тонкие черные полосы перемежались с более широкими полосами серебристого металла. На старом энлибарском мече, который Балюструс хранил завернутым под матрасом, таких полос не было, но он утверждал, что железная присадка даст более прочную сталь - этому он научился у рэнканских оружейников. Уэлгрин стукнул клинком плашмя по ладони, размышляя, а так ли уж прав мастер.
      - Мы добились своего, сынок! - радостно воскликнул Балюструс, забирая клинок обратно. - Я знал, что секрет в этом серебре.
      Уэлгрин вышел вслед за ним из сарая и направился к одной из небольших печей, которую уже растопили подмастерья. Подростки разбежались при появлении взрослых.
      - Но на кусочке фаянса серебро не упоминалось, и в обычной стали его нет, ведь так?
      Мастер сплюнул в сорняки.
      - Риггли никогда ничего не делали без заклинаний, милый.
      - Заклинание на приготовление пищи, заклинание на любовь с публичной девкой в постели. Крупные заклинания, мелкие заклинания, специальные заклинания. На сей раз мы открыли заклинание для стали.
      - При всем моем к тебе уважении, ты говорил об этом и в прошлый раз, но дело кончилось пшиком.
      Балюструс почесал морщинистый подбородок.
      - Это правда, но на сей раз я чувствую, что попал в точку, парень. По-иному не объяснишь. Я чувствую это. Это действительно должно быть серебро, именно в том и заключается отличие.
      - А что, серебро обладает "стальным заклинанием" на руду? - спросил Уэлгрин.
      Мастер сунул клинок в раскаленные угли.
      - Ты мне нравишься, парень. Жаль, слишком поздно: ты мог бы научиться.., делать собственную сталь. - Он снова сплюнул, сразив наповал сорняк. - Нет, это не "стальное заклинание", ничего похожего. Я не знаю, что риггли добавляли в это серебро. Молин принес сюда ожерелье сразу же после того, как принц объявил о колоколе. Я видел, что оно старое, но это было просто чистое серебро, совсем недорогое. Я полагал, что он хочет использовать его для надписи. Чернение по бронзе выглядит довольно эффектно. Но нет, иерарх сказал, что это Ожерелье гармонии, только-только снятое с Ильса. Неизвестно, как оно попало к нему. Он хотел, чтобы я подмешал серебро к колоколу.
      "Пусть илсиги трепещут, когда он будет звонить во славу Вашанки!" заявил жрец.
      - Но ты этого не сделал, - прервал его Уэлгрин.
      - Не скажу, что не пытался, парень. Смешал его с медью, смешал с оловом - это проклятущее вещество каждый раз всплывало на поверхность. Я, конечно, мог отлить колокол с серебром, вплавленным в металл, зная, что он расколется, как только Молин ударит по нему. Нетрудно представить себе, чем все это могло закончиться, в том числе и для меня. Я предпочел припрятать серебро, а Факельщику сказать, что все сделано в соответствии с его указанием.
      - Ты припрятал серебро? - Уэлгрин закрыл лицо руками и отвернулся от мастера и от печи.
      - Ну конечно, парень. Думаешь, небеса разверзнутся и Вашанка высунет голову, чтобы поведать Молину Факельщику, что в колоколе нет серебра?
      - Странные вещи происходят в последнее время, - сказал Уэлгрин, когда мастер умолк. - Серебро должно было расплавиться в бронзе, верно? спокойно спросил он.
      - Да... И когда оно не расплавилось, я очень осторожно собрал его. Я буду рад разобраться до конца. Я не знаю, что дал мне Молин. Бьюсь об заклад, и он не знает. Но это работа риггли, и на ней лежит заклинание, иначе серебро расплавилось бы. Понятно? И тут являешься ты и просишь изготовить энлибарскую сталь. У тебя есть руда, и при прочих равных условиях получается сталь как сталь. Но это совсем не то, что нужно, а я знаю, что тут необходимо заклинание, заклинание для придания прочности и упругости. Никому из ныне здравствующих это заклинание не известно, но вдруг у меня появляется серебро, которое не плавится и явно обладает мощным заклинанием... И что же? Я оказался прав, Уэлгрин. Получается сталь, какую ты никогда не видел.
      Уэлгрин пожал плечами и снова посмотрел на мастера.
      - Ну и сколько мечей ты сможешь сделать?
      - Из того, что осталось от твоей руды и моего ожерелья, около пятидесяти. А поскольку серебро мое, парень, половину я возьму себе. Так что рассчитывай на двадцать пять.
      Белокурый офицер снова пожал плечами. Примерно такого поворота событий он и ожидал. Он понаблюдал за тем, как Балюструс с трудом вытащил из огня кусок раскаленного металла.
      Существовали различные теории относительно закалки стали боевого оружия. Одни утверждали, что для закалки металла лучше всего подходит снежный сугроб, другие - что достаточно простой воды, но большинство соглашалось с тем, что лучше всего подходит живая плоть человека, хотя на практике подобным способом изготавливались только императорские мечи. Балюструс же веровал в морскую воду из гавани, оставленную на солнце, чтобы она наполовину выпарилась. Он сунул клинок в бочку с водой и скрылся в едком дыму.
      Клинок остался цел.
      - Давай старый меч, - потребовал Балюструс, и Уэлгрин кивком послал за ним Трашера.
      Они сравнили клинки по весу и балансировке, а потом не спеша испробовали лезвия клинков друг о друга. Уэлгрин держал старый меч, а Балюструс - новый. Первые удары были не сильными, Уэлгрин почти не ощущал их, парируя. Потом у мастера появилась уверенность; он наносил удары новым клинком с всевозрастающей силой и невероятной точностью. Зеленые искры каскадом сыпались в вечернем свете, но Уэлгрина больше беспокоил старик, у которого, похоже, отпала необходимость в костылях. После нескольких безумных выпадов Уэлгрин отступил. Балюструс остановился, глубоко вздохнул, и клинок уперся острием в землю.
      - Мы нашли то, что искали, парень, - прошептал он.
      Он послал одного из подмастерьев в Санктуарий за бочонком пива. Солдаты и подмастерья навалились на эль, но Балюструс даже не притронулся к нему. Он продолжал сидеть во дворе, положив только что изготовленный клинок на поджатые уродливые ноги. Было уже темно, когда Уэлгрин присоединился к нему.
      - А ты и вправду мастер, - с улыбкой сказал он, ставя перед Балюструсом кружку эля. Мастер покачал головой, отказываясь и от эля, и от комплимента.
      - От меня осталась только тень, - сказал он. - Что ж, теперь у тебя есть энлибарские мечи, сынок. Что ты будешь с ними делать?
      Уэлгрин сидел на корточках, облитый лунным светом. Эль согрел его в ночной прохладе и больше обычного настроил на оптимистический лад.
      - Пообещав в качестве платы клинки, я смогу набрать солдат, поначалу достаточно будет нескольких человек. Мы отправимся на север и пополним ряды до нужного количества по мере продвижения. Мы заявимся к Стене Чародеев на конях и в полном снаряжении. Мы покроем себя честью и славой в битве с Нисибиси и превратимся в передовой отряд легиона.
      Довольно хихикая, мастер наконец отпил глоток эля.
      - Честь и слава. Уэлгрин, милый, зачем тебе слава? Что даст тебе честь? Что станет с твоими солдатами, когда забудутся Стена Чародеев и Нисибиси?
      Почести и слава сами по себе были наградой для рэнканского воина; что же касается войны, то солдат без работы не останется. Уэлгрин не жаждал, конечно, ни славы, ни почестей, а его предыдущая служба была скучной, вроде службы в гарнизоне Санктуария.
      - Я стану знаменитым, - решительно заявил он после некоторого раздумья. - Меня будут уважать при жизни, а когда умру, память обо мне увековечат...
      - Ты уже знаменит, дружок, или ты забыл об этом? Ты вновь открыл энлибарскую сталь. Но из-за этого тебе нельзя даже открыть свое лицо. Сколько, по-твоему, тебе потребуется мечей, чтобы с почестями пройтись по улицам Рэнке? Двадцать пять? Пятьдесят? Думаешь, тебе поверят, если ты скажешь им, что получил сталь с помощью кусочков старого ожерелья риггли?
      Уэлгрин встал. Обошел сидевшего инвалида.
      - Я добьюсь славы. Добьюсь славы или умру.
      Быстрым, незаметным движением костыля Балюструс отправил его копошиться в пыли.
      - Невежливо говорить человеку в затылок. Тебе уже изменяла удача, может изменить снова. Империя никогда ничего не давала тебе и никогда ничего не даст. Но империя ничего не значит для Санктуария. Здесь есть сила, милый, сила в чистом виде.
      Используй ее, и ты обретешь и почести, и славу. Говорю тебе, Уэлгрин, Джабал не вернется. Его мир созрел для захвата.
      - Ты уже говорил об этом. Джабал гниет под своим дворцом. А сколько ястребиных масок пригвоздили к столбам по пути к мосту на окраине? Даже если бы я испытывал искушение, на кого я смогу рассчитывать?
      - Темпус выбраковывает для тебя своих подчиненных. Уверен, что и те из масок, кто поумней, в безопасности. Они прослышали, что Джабал жив, и ждут его возвращения. Но им известно не все.
      Излишняя самонадеянность Балюструса насторожила Уэлгрина. Он никогда не доверял мастеру полностью, и меньше всего, когда тот говорил загадками.
      - Не всегда меня величали Балюструсом. Когда-то меня называли Серым Волком. Всего двадцать пять лет тому назад я привел имперские легионы в горы и сломил последнее сопротивление илсигов. Я сломил его, потому что мне было известно все. Я сам родился в тех горах. В моих венах течет кровь королей и волшебников. Но я понимал, что время королей прошло и наступило время империи. Я променял надежды собственного народа на славу и почести завоевателей.
      Уэлгрин откашлялся. Не было человека, который не слышал бы о Сером Волке - молодом человеке в звериных шкурах, который был встречен в Рэнке как герой, несмотря на то, что был риггли, и который спустя некоторое время нелепо погиб при падении с лошади. Вся столица принимала участие в его похоронах.
      - Не исключено, что мои друзья в Рэнке были отцами твоих друзей, сказал Балюструс, видя скептицизм Уэлгрина. - Я наблюдал за собственными похоронами с гладиаторских галерей, где меня, напичкав наркотиками, обобрав и опозорив, бросили, чтобы я умер или увеличил состояние своих бывших приятелей. - Он злобно засмеялся. - Но я не был простым рэнканским генералом, они забыли об этом. Я умел сражаться и умел ковать оружие, какого они не видывали. Я научился мастерству работы с металлом у народа, который предал.
      - А Джабал, он-то какое имеет к этому отношение? - наконец спросил Уэлгрин.
      - Он появился позднее. Я сражался и убивал, но рано или поздно от меня отказывались все владельцы, пока меня не купил сам император, отец Кадакитиса. Я стал тренировать новых рабов, а Джабал был одним из них. Он был рожден для смертельного боя. Я научил его всем трюкам, которые знал; он был мне как сын. Я видел, что счастье улыбалось нам каждый раз, когда он сражался. Мы оба принадлежали императору. Мы вместе пили, вместе ходили по бабам - жизнь удачливого гладиатора не так уж плоха, если тебя не волнуют клеймо и ошейник. Я доверял ему. Я рассказал ему правду о себе.
      - Спустя два дня я сражался с ним на арене. Я не выступал уже пять лет, но даже и в лучшие времена я был ему не пара. Мы бились с булавой и цепью, по его выбору. Уже вторым выпадом он опутал мне цепью ноги. Я ожидал этого, но рассчитывал на быструю милосердную смерть. Я думал, мы оба рабы равные и друзья. Он сказал: "Это подстроено", показав на императорский балкон, и снова ударил меня по ногам.
      Произошло это летом, а глаза я снова открыл только зимой.
      Лизеренский целитель стоял возле меня и поздравлял себя с моим выздоровлением. Это стоило мне вот этого!
      Мастер приподнял полы своего кафтана, показывая остатки ног. Лунный свет смягчил ужасное зрелище, но Уэлгрин заметил перекрученные остатки мышц, кости и чешуйчатую кожу, которые когда-то были ногами. Уэлгрин отвернулся, прежде чем Балюструс опустил полы кафтана.
      - Лизеренец рассказал, что ему заплатили золотом. Очень медленно можешь себе представить - я добрался до столицы.
      Но боль тебе не представить. Джабал получил свободу на следующий день после сражения. Многие годы я разыскивал его и нашел на окраине Подветренной в поместье, хорошо охраняемом его масками. Отблагодарить его за жизнь я не мог, поэтому я стал Балюструсом, его другом. Я ковал ему мечи и маски.
      У Джабала были враги, большинство из них проворнее, чем я. Я боялся, что кто-то другой, и очень быстро, отомстит ему смертью. А когда появился Темпус, я решил, что мы оба обречены. Темпус суров, суровее Джабала, суровее меня. И вот однажды ночью сюда пришел Салиман сообщить, что у склепа среди трупов лежит его живой хозяин, а в его коленях торчит по стреле.
      Салиман спросил, не укрою ли я его, пока он не умрет, а в том, что он умрет, сомнений не было.
      "Конечно, - ответил я, - но ему нет нужды умирать. Мы направим его к лизеренцу".
      Эль больше не согревал Уэлгрина. Ему не были чужды ненависть или месть, и он не симпатизировал работорговцу. Но голос Балюструса был наполнен бешеной злобой. Этот человек предал рэнканцам свой народ, а те, в свою очередь, предали его. Он назвал Джабала своим сыном, рассказал ему правду о себе и верил в то, что его названый сын при первой же возможности предал его.
      Уэлгрин понимал, что теперь он "сын" Балюструса. Ждал ли мастер, что его предадут снова, или теперь он сам предаст первым?
      Балюструс погрузился в свои мысли и ничего не сказал, когда Уэлгрин с кружкой эля ушел через двор в тень, где сидел Трашер.
      - Траш, не смог бы ты сходить сегодня вечером в город?
      - Без проблем.
      - Тогда отправляйся. И начинай подбирать людей.
      Трашер стряхнул с себя легкое опьянение.
      - Что случилось? Что-то идет не так?
      - Пока ничего. Но Балюструс ведет себя странно. Не знаю, как долго еще можно доверять ему.
      - Что побудило тебя наконец согласиться со мной?
      - Он поведал мне историю своей жизни. Я сумею повидать Иллиру через десять дней - после новолуния, когда она придет в себя. И мы тут же отправимся на север, с серебром и рудой, если не получим мечи.
      Трашеру не нужно было повторять дважды. Он набросил Плащ и перелез через стену. О его отлучке не знал никто, кроме Уэлгрина.
      Глава 5
      Мастер наладил дело в дворовой литейной с военной пунктуальностью. В течение шести дней было выковано еще десять клинков. Уэлгрин мысленно рассчитал время: столько-то дней до посещения Иллиры, потом еще, пока не будут изготовлены все мечи, день, чтобы встретиться с людьми, которых Трашер набирает в городе, и можно отправляться в путь.
      Он внимательно присматривался к Балюструсу, и хотя мастер не обнаруживал явных признаков предательства, Уэлгрина не покидало беспокойство. Стали чаще приходить незнакомцы, и сам инвалид хаживал куда-то, куда - не смог проследить даже Трашер. Когда его спрашивали, Балюструс говорил о лизеренце, который ухаживал за Джабалом, и о взятках, которые приходилось раздавать.
      Дождливым утром восьмого дня, в которое воины рады были поспать подольше, Уэлгрин окончил свои расчеты и уже хотел будить Трашера, как вдруг услышал за стеной шум - весьма странный в такое раннее время.
      Он тихо разбудил Трашера, и оба осторожно поползли в сторону звуков. Уэлгрин вытащил из ножен меч, первый энлибарский меч, выкованный за последние пятьсот лет.
      - Принес деньги и письмо? - услышали они голос Балюструса.
      - Да, сэр.
      Костыли Балюструса заскрипели по булыжнику. Уэлгрин и Трашер вжались в стену и дали ему пройти. Им никогда не удастся узнать правду от мастера, другое дело - посланец. Рывком они перемахнули через стену.
      Незнакомец был одет в темную одежду странного покроя. Он поправлял стремя, когда Уэлгрин напал на него, свалив на землю.
      Крепко зажав ему рот, Уэлгрин оттащил его подальше от лошади.
      - Ну, кто он? - спросил Трашер, бегло осмотрев седельные сумы.
      - Больно торопишься, - ответил Уэлгрин. Он принялся выкручивать руку своему пленнику, пока не услышал его тяжелого дыхания, потом перевернул того на спину.
      - Неместный, не похож и на нисийца.
      У молодого человека были нежные, почти женские черты лица, а усилия освободиться - до смешного беспомощны. Уэлгрин резко ударил его, встряхнул и посадил.
      - Ну, выкладывай.
      Испуганными глазами парнишка глядел то на одного, то на Другого, остановив наконец свой взгляд на Уэлгрине. Но не проронил ни слова.
      - Надо обыскать его, - заявил Трашер. - А вот и кошель.
      Уэлгрин сорвал мешочек с пояса юноши, обратив внимание на то, что у него не было оружия, даже кинжала. Зато под камзолом он нащупал какой-то предмет. Уэлгрин бросил кошель Трашеру и занялся этим предметом. Это оказался медальон с надписью на непонятном языке. Уэлгрин не придал значения надписи, а Трашер вскрикнул от удивления, когда по глазам ему ударила ослепительная вспышка.
      Уэлгрин поднял голову, и в этот момент все озарилось второй вспышкой. Пленник долго не раздумывал. Они слышали, как юноша вскочил на лошадь и ускакал галопом. К тому времени, когда они снова обрели возможность видеть, преследование стало бессмысленным.
      - Волшебство, - изрек Трашер, поднявшись на ноги.
      - Ладно, Траш, что в кошеле? - спросил Уэлгрин спустя некоторое время. - Трашер еще раз осторожно осмотрел кошель.
      - Немного золота и вот это, - он передал Уэлгрину небольшой серебряный предмет.
      - Судя по внешнему виду, одно из колечек илсигского ожерелья, прошептал Уэлгрин, обернувшись в сторону дома. - Он что-то замышляет.
      - Волшебник не рэнканец, - утешил Трашер.
      - Это значит только то, что у нас появились новые враги.
      Пошли. Пора посетить сестру. Послушаем, что она скажет.
      Из-за дождя на базаре было совсем мало народа, а гавань утонула в тумане, и Уэлгрин дважды сбивался с пути, прежде чем услышал звук молота Даброу. Двое наемников, судя по виду, не из первых, сидели в ожидании под навесом. Кузнец поправлял щит.
      - У тебя плохо выходит, урод, - упрекнул более моложавый и высокий, но Даброу продолжал молча постукивать молотом.
      Уэлгрин и Трашер незаметно подошли ближе. На входе была натянута веревка, обычно означавшая то, что Иллира занималась гаданием. Уэлгрин старался уловить запах фимиама в воздухе, но чувствовал только вонь от печи Даброу.
      Изнутри донеслись визг и грохот. Даброу бросил молот и столкнулся на пороге с Уэлгрином. Третий наемник отвязал веревку и пытался, правда, безуспешно, пробиться из дома наружу.
      Руки кузнеца вцепились в плечо подонка. Двое других схватились за оружие, но к этому времени Трашер уже вытащил свой меч. Все застыли на месте.
      В проходе показалась Иллира.
      - Пусть уходят, Даброу, - устало попросила она. - Правда накажет их больше, чем ты. - Она увидела Уэлгрина, вздохнула и ушла в темноту.
      - Лживая потаскуха С'данзо! - крикнул ей вслед третий наемник.
      Даброу убрал руки с плеча коротышки и как следует встряхнул его.
      - Убирайтесь отсюда, пока Я не передумал, - сказал он тихим голосом.
      - Но ты еще не закончил работу, - пожаловался юноша.
      Приятели осадили его, схватили щит и заторопились в дождь.
      Даброу глянул на Уэлгрина.
      - Ты появляешься здесь всякий раз, когда что-то случается.
      - Тебе не следовало бы разрешать ей принимать подобных людей.
      - Он и не разрешал бы, - пояснила с порога Иллира, - но теперь только люди подобного сорта и ходят посплетничать да погадать. Других клиентов они распугали.
      - А как же женщины, которым ты гадала? Влюбленные, купцы? - резким тоном спросил Уэлгрин. - Или С'данзо не вернули клиентов?
      - Нет, Мигнариал сдержала слово. Такое положение сейчас у всех. Ни одна женщина не осмеливается больше отправиться так далеко на окраину, да и купцы тоже. Что предсказания, коль велика вероятность столкнуться с подонками.
      - Но тебе ведь нужны деньги, у тебя дети! - удивился Уэлгрин и только сейчас понял, что не слышит детского крика.
      Иллира отвернулась.
      - Что тебе сказать? И да, и нет, - недовольно заявила она. - Нам нужна была кормилица, и мы нашли ее. Но здесь ей и малышам небезопасно. Это чистые звери. Хуже ястребиных масок. Те хоть оставались в трущобах, где им и место. Артон и Лиллис в приюте Дома Сладострастия.
      Отнюдь не было необычным воспитывать ребенка в добротном борделе, где молодые женщины продавали свое молоко.
      У Миртис, владелицы Дома Сладострастия, была безупречная репутация. Даже дамы из дворца содержали своих детей в приюте этого борделя. Но это никак не укладывалось в рамки жизни С'данзо, и Уэлгрин понял, что Иллира согласилась поступить так только из-за боязни за их жизнь.
      - Тебе угрожали? - спросил он тоном гарнизонного офицера, каковым и являлся в прошлом.
      Иллира ничего не сказала, вместо нее ответил Даброу:
      - Они угрожают ей каждый раз, когда она говорит им правду. Она говорит им, что они трусы, и их угрозы только доказывают ее правоту. Лира слишком честная; ей не следовало бы отвечать на вопросы, недостойные мужчин.
      - Теперь я отвечу на твои вопросы, Уэлгрин, - сказала она, глядя на мужа.
      Пузырьки с благовониями до сих пор валялись на ковре.
      Брошенные карты лежали у стены. Уэлгрин наблюдал за сестрой, пока та приводила все в порядок и усаживалась за столик.
      Уэлгрин отметил, что она оправилась после рождения двойни.
      Лицо приобрело приятную округлость, но в остальном она была все той же, пока не взяла карты в руки.
      - Что тебя мучает? - спросила она.
      - Меня предали, и я до сих пор в опасности. Хотелось бы знать, кого мне стоит опасаться больше всего.
      Лицо Иллиры разгладилось, невыразительные глаза уставились на него.