Крылья рока

      Они нашли жреца неподалеку от детской, отдающего распоряжения перепуганным женщинам, нянькам ребенка. Сначала Молин посмотрел на бейсу и принца, потом на Иллиру и, наконец, на сверток в руках Кадакитиса. Увидев огромную черную птицу, чистящую перья над дверью, Иллира вспомнила, что Видела нечто подобное раньше, в Доме Сладострастия - перед тем, как отправилась на поиски своего сводного брата, работавшего на жреца, - и заставила себя забыть об этом.
      - Вы победили, - признала она. - Я не хочу знать, что Санктуарий будет разрушен. Я не хочу видеть глазами то, что Вижу сердцем. Мне следовало раньше отдать вам его. Теперь он умирает, и, может, уже слишком поздно...
      - Я мог бы силой забрать его, - ласково напомнил Молин. - У меня нет Дара и в настоящий момент бога. И все же я счел, что мне не следует помогать этому ребенку стать тем, кем он должен стать, для того чтобы Санктуарий выжил. И не стал забирать его.
      Мне пришлось поверить, что каким-то образом ты поймешь это и принесешь его сама. Если я оказался прав, значит, думаю, еще не поздно. Возьми ребенка на руки и иди.
      Обернувшись, он приказал открыть двери в детскую.
      Там царил хаос. Повсюду валялись разорванные подушки.
      Няньки были облеплены перьями, а устало выглядевшая женщина, оказавшаяся матерью ребенка, изучала багровый синяк у себя на руке. Сам же мальчик, бросив яростный взгляд на вошедших, отбросил распотрошенную подушку, чтобы схватить короткий деревянный меч. И бросился с ним на Иллиру.
      - Гискурас! Остановись! - прогремел Молин. Ребенок повиновался. Маленький меч стукнулся о мраморный пол. - Вот так-то лучше. Гискурас, это Иллира, услышавшая твой плач.
      Стоя неподвижно, ребенок с холодным вызовом посмотрел в глаза жрецу, на что не осмелился бы никто другой.
      - Она принесла своего сына, чтобы ты поиграл с ним.
      Иллира убрала одеяльце с глаз Артона и не удивилась тому, что они открыты. Она поцеловала его, решив, что он улыбнулся в ответ, и, опустившись на колени, дала детям возможность изучить друг друга.
      Ребенок, названный Молином Гискурасом, действительно имел страшные глаза, однако взгляд их смягчился, когда Артон, улыбнувшись, протянул руку, чтобы дотронуться до его лица.
      Гискурем исчез, исчезли и образы Вашанки и Темпуса - остались только Гискурас и Артон.
      - Вы оставите его здесь? - спросил Гискурас. - Моя мать позаботится о нем до тех пор, пока сюда не прибудет мой отец.
      К счастью, Молин не обратил внимания на его слова и не посмотрел в округлившиеся от ужаса глаза принца. Иллира поставила Артона, уже пытающегося сбросить одеяльце, на пол и отошла в сторону, когда в двери комнаты с шумом протиснулись Даброу, Уэлгрин и с полдюжины бейсибских стражников. А в это время Гискурас уже показывал Артону, как держать меч. Кузнец вынужден был признать, что теперь его сын, как ни печально, принадлежит этому месту, хотя ничего и не понял.
      Какими бы неприятными и болезненными для народа Санктуария ни оказались последствия, дела обстояли не так уж плохо, как могли бы.
      ПЕРНАТАЯ РЫБА В ЧУЖДОЙ СТИХИИ
      Роберт АСПРИН
      - Опять вы?! Вон отсюда! Домой - в Лабиринт! На причалах нет легкой поживы!
      Монкель, глава рода Сетмур, изумленно обернувшись, посмотрел на своего товарища. Мгновение назад Старик еще спокойно шел рядом с ним. Теперь же он был в шести футах позади и гневно кричал в узкий проход между двумя зданиями, стоящими вдоль причалов гавани.
      - И не возвращайтесь! - он картинно стукнул ногой, послав в сторону переулка облако пыли. - Последнего громилу, которого поймали здесь, разрезали на наживку. Слышите? И не думайте возвращаться!
      Монкель подошел ближе и, вытянув шею, всматривался в переулок. Пространство было завалено бочками, коробками и укутано тенями, и Монкель не смог разглядеть ничего необычного. Ни фигуры, ни крадущиеся тени не тронули его немигающий взгляд.
      Но он давно уже научился доверять суждениям своего товарища в вопросах безопасности в этом незнакомом страшном городе.
      - Я просто схожу с ума, когда вижу, как подобный сброд шатается у причалов, - пробормотал Старик, когда они вновь продолжили путь. - Это беда всех денег. Как только появляется некоторый их избыток, тут же собирается всякое отребье, желающее поживиться.
      - Я ничего не видел. Там кто-то был?
      - Двое. Вооруженные, - спокойно ответил Старик. - Снова повторяю тебе, научись лучше пользоваться своими чудными глазами, если собираешься выжить в этом городе.
      Монкель пропустил это предостережение мимо ушей, как и дружескую насмешку в глазах Старика.
      - Двое? И что бы ты делал, если б они, ответив на твой вызов, напали на тебя?
      Старик повертел зажатый в руке кинжал, и его глаза сверкнули.
      - Выпотрошил бы и продал на базаре, - подмигнув, он засунул кинжал в ножны на поясе.
      - Но ведь их было двое...
      Старик пожал плечами:
      - Я встречался и с худшими раскладами. Как большинство людей в этом городе. И они не из тех, кто хорош в честной драке.
      К тому же нас тоже двое.
      Монкель внезапно вспомнил про собственный нож, так и оставшийся в ножнах на поясе. Старик настоял, чтобы он купил его и постоянно носил с собой. Это был не тот нож, которым пользуются рыбаки при починке сетей и канатов, а зловещий боевой клинок, предназначенный для того, чтобы проходить между ребрами и полосовать вытянутую руку или кулак. В своем роде это было такое же замечательное оружие, как и нож рыбака, но Монкель с опаской относился к нему.
      Когда низкорослый бейсибец внезапно осознал, как близко он был к поножовщине, в душе его пробежала волна страха.
      И страх этот усиливался по мере того, как до Монкеля доходило, что если бы драка состоялась, она завершилась бы прежде, чем он успел среагировать. Остался бы он жив к концу ее или нет, зависело исключительно от мастерства Старика.
      Тот, похоже, прочел его мысли и обнадеживающе положил руку на плечо юноше.
      - Не беспокойся, - успокоил он. - Главное - вовремя их обнаружить, а не сражаться. Это все равно что ловля рыбы: если не можешь определить, где она, не сможешь и поймать ее.
      - Но если бы они напали...
      - Покажи им спину, и они нападут. Но если ты обнаружишь их, не рискнут. Они ищут жертву, а не драку. Если ты трезв и смотришь им в лицо, они исчезают, отправляясь искать более легкую добычу. И воры.., и убийцы. Все одинаковы. Просто держи глаза открытыми, и ты в безопасности. Так и передай это своим сородичам.
      Монкель медленно покачал головой - не в знак несогласия, а в изумлении. Ни один год его жизни не прошел без того, чтобы друг, родич или знакомый не пропал в царстве теней. Смерть приходила в разных обличьях к тем, кто бросал вызов морю, живя им: внезапный шторм, ненанесенный на карту риф или отмель, нападение неведомого чудовища или просто минутная небрежность, приведшая к несчастному случаю. Глава рода Сетмур видел все это еще до того, как достиг поры возмужания, а особенно теперь, когда стал главой рода, и считал, что привык к тому, что тень смерти витает над людьми его ремесла. "За улов мы расплачиваемся кровью", - эту поговорку он сам применял не реже, чем слышал.
      Однако насильственная смерть, результат убийства или нападения, была для него в новинку. Обыденность, с которой жители этой новой земли вступали в схватку и защищали себя, выходила за рамки его понимания. Но вот что пугало его больше всего: не насилие, а легкость, с которой его новоприобретенные друзья принимали его. Они подвергали сомнению и оспаривали само существование этого насилия не больше, чем приливы или заход солнца. Это была неотъемлемая составная часть мира Старика... ставшего теперь и его миром.
      Монкель принял к сведению слова Старика о нападениях, размышляя. Слишком много бейсибцев было убито - так много, что даже самые бесчувственные горожане Санктуария не могли делать вид, что это случайное насилие. Некто или группа этих некто активно охотилась на пришельцев. Род Бурек страдал гораздо сильнее его собственного рода Сетмур, и версий, объясняющих эту странность, было немало: род Бурек был богаче и больше притягивал внимание головорезов; его представители были склонны чаще забредать в город ночью, чем рыбаки рода Сетмур; их надменность и кичливость приводили к тому, что они ввязывались в драки в нарушение приказа бейсы. Хотя Монкель признавал эти причины и в определенной степени соглашался с ними, он чувствовал, что необходимо принимать в расчет и другие обстоятельства. Уроки Старика по основам выживания в городе, полученные им и переданные в свою очередь членам рода, значительно способствовали снижению жертв среди рода Сетмур. И, возможно, главным было то, что местное сообщество рыбаков приняло род - обстоятельство, которое со временем все больше восхищало Монкеля. Результатом чего явилось его личное решение расширить свои обязанности главы клана, включив в них задачу делать все возможное для дальнейшего укрепления дружбы его народа с местным населением, заключалось ли это в продвижении проекта постройки новых судов или просто в сопровождении Старика в его еженедельном посещении "Винной бочки", чем он и был занят в этот вечер.
      "Винная бочка" переменилась даже за то короткое время, что бейсибцы находились в городе. Большая часть новых денег в Санктуарии вкладывалась в единственный легко развиваемый источник продовольствия - море. Рыбацкое сообщество наслаждалось небывалой значимостью, и совершенно естественно, что значительная часть этих денег оседала в их любимом месте сборища в городе - таверне "Винная бочка".
      Когда-то убогая портовая забегаловка, теперь "Винная бочка" превратилась чуть ли не в респектабельное заведение. Закупленные в борделе подержанные стулья сменили разномастные скамьи и ящики, которыми прежде был уставлен зал, и горы грязи стали сдавать свои позиции перед еженедельной чисткой зала от пола до потолка. Однако некоторые старые традиции оставались.
      Проходя вслед за Стариком в таверну, Монкель в разных концах комнаты заметил нескольких своих сородичей, беседующих с коренными жителями спокойно, без враждебного отчуждения.
      Был, однако, один стол, за которым их не было.., хотя и рыбаки Санктуария не садились за него без приглашения. Именно этот стол шумно взорвался при их появлении.
      - Пора уж, Старик!
      - Мы уже выпили твою долю. Тебе придется заказывать еще.
      - Эй, Монкель! Ты не можешь заставить Старика ходить чуть быстрее? Улицы опасны для тех, кто бесцельно шляется по ним.
      Они сели за этот стол - стол, где сидела элита рыбацкого сообщества Санктуария, самые знаменитые предводители мореходов, общепризнанным вожаком которых был Старик. Этот стол ничем не отличался от прочих столов, но потому, что за ним сидели капитаны, обслуживание было более быстрым и напитки подавались более крупными порциями, чем за другие.
      Из всех бейсибцев Монкель был единственным, которого принимали за равного за столом капитанов, частично из-за его положения главы рода Сетмур, но в основном потому, что его пригласил сюда Старик.
      Перед высадкой в Санктуарии бейсибское патрульное судно подобрало Старика и его сына Хорта, доставив их для допроса ко двору бейсы. Как только стало ясно, что Старик добровольно не выдаст какие бы то ни было полезные сведения о месте предстоящей высадки, большая часть придворных переключила свое внимание на Хорта, который оказался более разговорчивым и лучше разбирался в политике и внутренней жизни Санктуария. Один только Монкель продолжал общение со Стариком, засыпая его специфическими вопросами, задать которые может только рыбак: о приливах и рельефах, об особенностях кормления и повадках местных рыб. Старик распознал в них вопросы человека труда, в отличие от тех, что задают политики и военные, и начал выдавать сведения в обмен на другие. Взаимоуважение переросло в осторожную дружбу, и Монкель стал оберегать Старика от насмешек своих соплеменников. Теперь они находились в Санктуарии, и Старик расплачивался за оказанное ему уважение, помогая Монкелю и его роду обустроиться на новом месте.
      Подали следующую порцию выпивки, и Монкель потянулся за кошельком. Старик сверкнул на него взглядом, и бейсибец, улыбнувшись, достал мелкую монету, едва достаточную, чтобы заплатить за себя. Хотя и бедный в сравнении с царственным родом Бурек, Сетмур был существенно богаче моряков Санктуария. Вскоре после прибытия Монкеля в город Старик предупредил его, чтобы он попусту не хвалился большими деньгами.., например, не угощал всех сидящих за столом капитанов, заверив бейсибца, что такой поступок посчитался бы не жестом располадающей щедрости, а попыткой подчеркнуть финансовое превосходство. И так довольно прижимистый, Монкель без труда последовал этому совету, хоти Старик время от времени продолжал напоминать о нем.
      Дешевое вино, пользующееся почетом у капитанов, казалось Монкелю отвратительным на вкус, он привык к более нежным и утонченным ароматам бейсибских букетов, но тем не менее пил его, чтобы не казаться излишне привередливым своим новым друзьям. Компромисс со своим вкусом он находил в том, что едва пригубливал свой стакан, слушая досужие разговоры рыбаков.
      Рыбаки Санктуария жили обособленным тесно сплоченным сообществом, мало внимания обращая на заботы "горожан", что частенько проявлялось в их разговорах. Из бесед с теми из своих сородичей, кто теснее обшался с родом Бурек, Монкель получил огромное количество сведений и слухов по поводу того, убит или нет Ранканский император, и какие последствия это будет иметь для принца Кадакитиса, в настоящее время предмета пылких притязаний их бейсы. Ни о чем таком даже не упоминалось за столиком капитанов.., здесь разговоры сосредоточивались на движении косяков разнообразных рыб, иногда касаясь непредсказуемых ветров и бурь, казалось, возникающих из ниоткуда и угрожающих рыболовному флоту, даже когда тот стоит на якоре.
      А еще до сих пор продолжались разговоры о солнечном затмении, хотя заверения Монкеля о том, что такое явление природы записано в хрониках Бейсибской империи, в свое время удержало общину рыбаков от присоединения к охватившей город панике.
      Монкель всей душой присоединялся к "рыбным" разговорам, особенно касающимся глубоководных пород, с которыми он был хорошо знаком, но молчал во время домыслов о штормах. Разумеется, у него было собственное мнение, но он более чем не хотел высказывать его, даже здесь. Над портом явно висело зловоние колдовства, но Монкель был рыбак, выросший среди рыбаков, и предпочитал не тревожить без надобности суеверия и предрассудки.
      Он погрузился в собственные размышления, как вдруг внезапно обнаружил, что беседа прекратилась.., более того, все разговоры в таверне оборвались, а рыбаки обернулись к входной двери. Монкель сидел к ней спиной, и ему пришлось повернуться на стуле, чтобы увидеть то, что привлекло всеобщее внимание.
      Это была Уралай из рода Бурек, в роскошном облачении гвардейца, нервно озирающая внутренность "Винной бочки". Когда Монкель обернулся, она заметила его и стала пробираться к нему между умолкнувшими столиками.
      - Монкель Сетмур, - официально заявила она, - бейса желает видеть тебя завтра утром, чтобы выслушать доклад о ходе строительства нового судна.
      Монкель начал было отвечать, но Старик оборвал его.
      - Передай бейсе, мы встретимся с ней завтра после полудня.
      Глаза Уралай на мгновение вспыхнули, и Монкель сразу же распознал в этом признак гнева, что ускользнуло от внимания рыбака Санктуария. Он поторопился вмешаться, пока разговор не принял дурной оборот.
      - Завтра утром мы выведем свои суда в море до первых лучей солнца. Так как, думаю, бейса не даст нам столь ранней аудиенции, мы придем к нам после полудня, когда суда вновь вернутся в гавань.
      - ..Если, конечно, она не захочет возместить нам стоимость дневного улова, - с улыбкой добавил Старик.
      Уралай задумчиво покусала нижнюю губу, затем резко кивнула:
      - Отлично, я так и передам бейсе.
      С этими словами она повернулась и направилась к двери.
      - Подожди!
      Вскочив с места, Монкель бросился за ней, догнав девушку у самого выхода.
      - В чем дело, господин Сетмур?
      - Ты не можешь.., ты не должна ходить по улицам ночью одна. Это опасно.
      - Мне приказали отыскать тебя, и я сделала это. У меня не было выбора, если я собиралась выполнить поручение.
      - Возможно.., мне лучше проводить тебя во дворец.
      Уралай величественно изогнула бровь, а Монкель вспыхнул от ее невысказанной вслух колкости. У женщины-воина за спиной было два меча, и она умела ими пользоваться, а Монкель был вооружен лишь кинжалом.
      - Пожалуйста, не пойми меня превратно, - выдавил он. - Я вовсе не собираюсь сказать, что лучше тебя владею оружием.
      Просто мы, рыбаки рода Сетмур, обнаружили, что множества столкновений удается избежать, если ходить с наступлением темноты по двое.
      - А после того, как ты проводишь меня во дворец? Тогда тебе придется идти по улицам одному. Нет, Монкель Сетмур. Я ценю твою заботу, но считаю, что из нас двоих я больше подхожу для путешествий без сопровождения.
      С этими словами Уралай скрылась в ночи, предоставив Монкелю возвратиться к вину.
      - Тебе не следовало позволять ей так помыкать собой, - упрекнул его Старик, когда парень занял свое место. - Ты ведь был готов отказаться от улова за целый день ради того, чтобы мы повидались с бейсой, не так ли?
      - По-моему, первоначально приглашали меня одного, - проворчал Монкель, чьи мысли по-прежнему были заняты Уралай.
      - Разумеется. Вот почему я решил, что мне лучше будет вмешаться. Ты хороший парень, но слишком честный, чтобы это шло тебе на пользу. Среди наших расходов есть некоторые мелочи, оправдать которые потребуется быстрый ум и хорошо подвешенный язык.
      - Вы обманываете бейсу? - спросил Монкель, чье внимание вновь пробудилось. - Прекрасное обращение с гостями, прибывшими на ваш берег. Вы что же, так же обошлись бы и с собственным принцем-губернатором?
      - Не задумываясь ни на минуту, - улыбнулся Старик, и весь стол присоединился к его смеху. В Санктуарии даже честные люди держали ухо востро, ища, нет ли у кого лишних денег.
      Из всех присутствующих капитанов только Харон осталась безмолвной. Задумчиво оглядев молодого бейсибца, она мягко положила руку ему на колено и наклонилась к нему.
      - Она запала тебе в душу, да? - тихо спросила она.
      Монкель поразился ее проницательности. Харон была лишь несколькими годами моложе Старика, и ее смягченные возрастом черты и мужские манеры делали ее почти неотличимой от мужчин-капитанов, сидящих за столом. Однако многие вещи она видела иначе, чем все прочие.., к примеру, его поведение в отношении Уралай. Парень поколебался немного, затем едва заметно утвердительно кивнул.
      - Слыхали, ребята?! - воскликнула Харон, громко ударяя ладонью по столу. - Наш Монкель влюбился! Это ставит точку, он такой же нормальный, как и вы!
      Глава рода Сетмур был смущен и потрясен этой тирадой, но было уже слишком поздно пытаться предотвратить ее. В мгновение ока он стал центром внимания капитанов, которые принялись поочередно поздравлять его и подшучивать над ним.
      - В постели-то она хороша? - подмигнул Терци с жестом... который Монкель никогда не мог точно объяснить.
      - Тебе надо будет как-нибудь вечером пригласить ее сюда.
      Мы все хотим познакомиться с ней.
      - Дурак, - оборвала говорившего Харон, отвешивая ему добродушную затрещину. - Разве ты ничего не видишь? Она же только что была здесь. Эта маленькая стражница с большими сиськами. Это так же ясно, как морские птицы, кружащиеся над косяком рыб.
      Мучимый этим перекрестным допросом, Монкель старался не смотреть на своих сородичей, находящихся в зале. Он знал, что они глядят на него с изумлением и отвращением. Секс среди бейсибцев был делом личным, он редко обсуждался, и им никогда не бравировали на людях.
      Старик в молчаливой задумчивости оглядел юношу.
      - Гвардеец из царственного рода Бурек? - спросил он.
      Монкель молча кивнул.
      - И что это значит? - вмешался Омат, склоняясь над столом, чтобы присоединиться к разговору.
      - Это значит, что у Монкеля примерно столько же шансов завоевать ее, как у тебя умыкнуть одну из наложниц принца Котеночка.
      - С чего это ты взял? - спросила Харон. - Они ведь оба бейсибцы, так? Монкель - один из лучших парней, каких я когда-либо знала. Никто за этим столом не знает море лучше, чем он.
      Почему он не сможет получить ее, если захочет?
      Согретый похвалой, юноша молча покачал головой:
      - Вы не понимаете. У нас все по-другому. Если бы она не плыла на моем корабле, мы никогда не встретились бы. Я не мог...
      - Не настолько по-другому, - проворчал Старик. - Она богаче и привыкла якшаться со знатью. Замужество за рыбаком будет для нее падением.
      Монкель едва сдержался, когда Харон, шумно высморкавшись, сплюнула на пол. Из всех местных обычаев к этому он привыкал труднее всего. У бейсибцев женская слюна очень часто была ядовитой.
      - Все это птичий помет, Старик, - заявила пожилая женщина. - И только говорит, насколько ты плохо разбираешься в том, что в мужчине ищет женщина. Не обращай внимания на этих портовых крыс, Монкель. Скажи, а что думает она сама?
      Выпив залпом полстакана, Монкель уставился в него, избегая встречаться взглядом с Харон.
      - Я.., я не знаю. Я никогда не говорил ей о своих чувствах.
      - Что ж, тогда скажи. Или покажи. Сделай ей подарок.., цветы или еще что.
      - Цветы, - ехидно усмехнулся Омат, махнув рукой. - Эта женщина служит в гвардии. На кой ляд ей цветы? Что бы ты сделала, Харон, если бы мужчина преподнес тебе цветы?
      - Ладно, а что ты предложишь в качестве подарка? Меч? Или набор метательных ножей?
      Спор продолжался несколько часов, до тех пор пока Монкель не отключился в глубине четвертого или пятого стакана вина.
      В его голове осталось лишь две мысли: он не должен отбрасывать возможность жениться на Уралай до тех пор, пока не узнает ее точку зрения в этом вопросе, и он должен заявить о своем чувстве с помощью подарка.., впечатляющего подарка.
      ***
      - Ты болен, господин Сетмур? Или флот не вышел сегодня в море?
      Застигнутый врасплох во время бесцельного сидения, Монкель резко обернулся и увидел Хакима, стоящего за его спиной ближе чем на расстоянии вытянутой руки. Рыбак знал советника бейсы по своим визитам ко двору, но даже представить себе не мог, что Старик способен двигаться так бесшумно. Разумеется, ведь Хаким являлся творением улиц Санктуария.
      - Я не хотел напугать тебя, - сказал Хаким, заметив встревоженность бейсибца. - Ты действительно не должен сидеть спиной к улице. Это может привлечь внимание не только любопытных, но и кровожадных.
      - Я.., я остался сегодня на берегу.
      - Вижу правду в твоих словах. Ты здесь, а судов нет.
      По сморщенному лицу Хакима внезапно разлилась улыбка:
      - Прости, если я сую нос не в свое дело. Перед тем как бейса пригласила меня ко двору, я был кузнецом рассказов, а старые привычки умирают с трудом. Мой интерес рассказчика говорит, что если глава рода-Сстмур остается на берегу, когда все суда уходят на ловлю, где-то поблизости слоняется история.
      Монкель скептически оглядел своего собеседника.
      - Что, о моем отсутствии доложили во дворец? Бейса послала тебя справиться о моем здоровье, или ты действительно проделал этот путь только в поисках рассказа?
      Бывший сказитель одобрительно кивнул:
      - Информация за информацию. Справедливая сделка. Вижу, ты быстро учишься порядку, принятому у нас в городе. Нет, я пришел не в поисках рассказа, хотя в прошлом ради этого я хаживал и подальше. Я здесь по собственному почину, пытаюсь выяснить, не слишком ли вы надуваете бейсу при финансировании строительства вашего корабля.
      Он быстро поднял руку, останавливая возражения еще до того, как они начались.
      - Я вовсе не обвиняю тебя, господин Сетмур, хотя нам обоим известно, что расходы, о которых ты докладывал вчера императрице, раздуты. Когда я советовал бейсе принять ваше предложение, я ожидал чего-то подобного, но пока завышение расходов находится в допустимых пределах. Поскольку обыкновенно ты выходишь в море вместе с флотилией, ты не мог знать, что я каждый день посещал верфи, создавая иллюзию, что за работой и расходами наблюдают. Тешу себя надеждой, что это помогает моим соотечественникам сдерживать свою жадность, избегая таким образом скандала, который последовал бы за первой же проверкой, позволь им самим устанавливать верхнюю планку расходов.
      Монкель смущенно опустил глаза. Помимо уличного насилия, его пониманию с трудом давалось то, с какой легкостью в Санктуарии воспринимались, если не сказать поощрялись, незаконные доходы.
      - Мой разговор с тобой сегодня - это случайность, подогретая моим любопытством видеть тебя на берегу в такой час, и ничего больше, - закончил Хаким. - Теперь твоя половина сделки.
      Что, помимо болезни, могло удержать тебя от выхода в море? Надеюсь, ты не избрал портовый переулок в качестве больничной койки?
      В ответ молодой человек показал короткую палку с прикрепленной к ней леской.
      Хаким на мгновение нахмурился, затем проследил взглядом за леской, уходящей в глубь переулка. Там, словно для просушки, была вывешена великолепная рыболовная сеть, а под ней раскиданы крошки хлеба и фруктов.
      - Похоже, это... - Хаким озадаченно взглянул на Монкеля - Ты ловишь птиц? Ради этого ты оставил свои обязанности предводителя флотилии?
      - Это будет подарок.., одной даме. Думаю, он поразит ее больше, чем какая-нибудь безделушка.
      - Но разве бейарл не священны для вашего народа?
      - Да, но я надеюсь поймать...
      Монкель умолк, но Хаким услышал достаточно для того, чтобы закончить его мысли.
      - ..одну из птиц Санктуария, - Старик, похоже, немного смутился. Не было закона, запрещавшего ловлю птиц, возможно, потому, что прежде никто не пытался делать это. - Уверен ли ты, господин Сетмур, что это предприятие разумно? Дикие существа лучше оставлять среди дикой природы.
      Монкель рассмеялся:
      - Нелепо говорить это человеку, который живет добыванием из моря диких созданий.
      - Ловить для того, чтобы убивать и есть - это одно. Пытаться приручить...
      Хаким умолк и положил руку на плечо юноши. Тот поднял взгляд и почти тут же дернул за леску - движение сродни подсеканию.
      Пронзительный крик и хлопанье крыльев объявили об успехе, и темный комок перьев забился, тщетно пытаясь вырваться из сети.
      - Есть! - воскликнул Монкель, вскакивая на ноги. - Благодарю, господин Советник: твое внимание ускорило мой успех.
      Покачав головой, Хаким повернулся, собираясь уйти.
      - Не благодари меня преждевременно, - мрачно заметил он. - Рассказ не закончен, он едва начался. Остается только надеяться, что концовка придется тебе по вкусу.
      Этого Монкель уже не слышал, ибо в нетерпении молодости спешил, чтобы получить свою награду.., или, точнее, то, что, как он был уверен, должно было ее обеспечить.
      ***
      По мере того как дни складывались в недели, Монкель не раз имел возможность задаться вопросом, правильно ли он выбрал подарок для Уралай. Птица стойко отказывалась приручаться.
      При близком рассмотрении она оказалась непохожей на что-либо, виденное Монкелем раньше, хотя следовало признать, что он мало времени посвятил изучению сухопутных птиц. Размером она была примерно с ворона, хотя ее слегка загнутый клюв наводил на мысли о ястребе, черном, словно ночное море. Ярко-желтые глаза, холодные и проникающие в самую душу, казалось, были тронуты плохо сдерживаемой яростью, какую можно увидеть только в смертельном поединке с кровным врагом.
      Когда Монкель предоставил птице свободу в пределах своего жилища, она принялась методично крушить все хоть сколько-нибудь хрупкое и даже такие вещи, которые рыбак считал неломающимися. Когда он убрал все уцелевшие ценные предметы, птица откликнулась на это тем, что загадила всю одежду и постельное белье и ободрала клювом обивку всей обстановки.
      По отношению к самому Монкелю поведение птицы не было одинаковым. Иногда она в ужасе летела прочь от него, со всей силой ударяясь головой о стены в безуспешных попытках спастись, порой же бросалась ему в лицо, яростно крича и оспаривая его право находиться в комнате. Но большую часть времени она притворялась смирной, позволяя Монкелю приблизиться с протянутой рукой только для того, чтобы улететь прочь.., или же, пуще того, на мгновение усесться ему на руку, а затем, молниеносным ударом клюва раскроив до крови руку или лицо, взмыть в воздух.
      Птица считала это жутко забавным. Мысли же самого Монкеля, по мере увеличения числа шрамов и незалеченных ран, которыми были испещрены его лицо и руки, лучше опустить, упомянув разве только то, что он начал часто думать, а съедобна ли птица. На этой стадии их поединка простое убийство стало бы недостаточным выражением его отчаяния.
      Окончательный прорыв был ускорен разговором с одним из сородичей юноши. Род Сетмур становился все более и более озабочен "успехами" своего главы в дрессировке птиц. Это не только постоянно держало Монкеля в плохом настроении, но и привлекало нежелательное внимание портового сообщества. Обеспечили ли утечку этой новости его приятели за столом капитанов или же Хаким не настолько забросил ремесло рассказчика, как он утверждал, было неважно. Главное, что на улицах Санктуария всем стало известно, что бейсибский рыбак поймал черную птицу и пытается приручить ее. Любопытные повалили валом, независимо от состояния и положения. Завсегдатаи питейных и гадалки С'данзо, мелкие жулики и самозваные посланцы преступного мира Джабала задавали вопросы, с разной степенью откровенности интересуясь птицей и ее укротителем. Однажды, по слухам, расспросы вела черная таинственная женщина, которую никогда не видели при свете дня.