Он лег на спину, прижал свой инструмент к груди и осторожно тронул струны, стараясь не разбудить спящих товарищей. Он не сразу понял, что наигрывает «Сотворение Бладевведд».

В цветущий лес, весенний лес Под сенью голубых небес, В сережки дуба и ольхи И в первоцветов лепестки Живую силу Матх вселил Так Бладевведд он сотворил

Бладевведд была «женщиной-цветком», женой Ллиу Лло Гиффеса, ловкого и светловолосого, которого прокляла его же собственная мать, Ариарход. Покуда она не назвала его по имени, у него не было имени, не было рук, покуда она не обняла его, у него не было жены из числа земных женщин. Обманом Ариарход вынудили дать ему имя и руки, а затем чудотворец Матх сотворил для него из трав и цветов жену Бладевведд.

Потом Бладевведд влюбилась в другого, изменила Ллиу. А этот поход — не измена ли Артусу? Как ни старался, Корс Кант никак не мог избавиться от ощущения близкого несчастья. Он покачал головой и, чтобы отвлечься, заиграл мелодию повеселее.

Почти сразу же о стену над его головой ударился чей-то сапог.

— Хватит кота за хвост тянуть, парень! — пробурчал кто-то.

«Знал бы я, кто это швырнул в меня сапогом, сразу пошел бы и донес Ланселоту на этого паршивца, — разозлился Корс Кант. Да нет, глупости, конечно, он ни за что бы так не поступил. — А вот кто-нибудь воспользовался бы таким случаем. Интересно, кого принц приставил шпионить за мной?»

Ланселот пригнулся и нырнул под навес, где размещались военачальники и воины, следом за ним появился Кей. Ланселот скомандовал подъем. Большинство сразу проснулись и сели, хотя и неохотно, а вот Корс Кант, наоборот, очень обрадовался тому, что его отвлекли от мрачных мыслей.

— Придется маленько промокнуть, ребята, — сказал сикамбриец. — За два часа до рассвета мы вплывем прямехонько в гавань Харлека. Матросы спрыгнут с борта и поплывут к берегу. Вас мы постараемся подбросить как можно ближе.

Как только окажетесь на причале, перерезайте причальные канаты ютских кораблей, если получится. Сосчитайте, сколько там ютов, потом быстро на север. Тяжелая пехота Меровия высадится на милю севернее, где будет ждать матросов. Если получится, мы захватим порт и будем удерживать его, пока «Бладевведд» не сплавает до кардиффского гарнизона. Быть может, нам повезет, и мы дождемся легионов.

— А если не повезет? — вопрос задал Медраут. Сын Моргаузы изо всех сил постарался скрыть страх, но голос выдал его.

Ланселот пожал плечами.

— Тогда мы сами вернемся в Кардифф и будем надеяться, что за следующую неделю юты не пришлют сюда подкрепление. А теперь спите, — сказал воинам Ланселот. — Выступаем за одну свечу до рассвета.

Матросы спать не стали, они заметались по палубе туда и обратно, словно африканские обезьянки Артуса. Они готовили абордажные крючья, перекидные трапы, смоляные шары и даже катапульту на корме — на этом настоял капитан.

Корс Кант перевернулся на живот и чуть не раздавил арфу. Он заткнул уши, но никак не мог избавиться от преследовавших его звуков предстоящего боя. Он закрыл глаза, и ему показалось, что палуба раскачивается так же сильно, как раскачивалась бы и вертелась тарелка на палочке у жонглера.

Корс Кант протянул руку и потрогал меч, который выбрал в ларариуме Каэр Камланна в ночь перед походом. «Вот удивится Анлодда, когда увидит, что я сумею постоять за себя в бою!» Ой нет, зря он бахвалился. Рука его дрожала и была почти так же холодна, как клинок.

Через несколько часов он окончательно отбросил все попытки заснуть. Он встал, сунул меч за пояс, завернулся в одеяло. Подумав, бард прихватил арфу и вышел на палубу. Он хотел разыскать Анлодду.

Ему нужен совет и утешение. Расхаживая по палубе, он тихонько наигрывал на арфе — так тихо, что было слышно только ему одному. На память пришли еще несколько строк из сказания о Бладевведд. Бард шепотом напел:

«На берегу купальню мне Скорей укромную устрой, Там в полуночной тишине Побудем вместе мы с тобой!» — Не ведал Ллиу в ночь сию, Что там он встретит смерть свою!

Около башенки для лучников у борта стоял Кей, глядя на полыхавший на берегу пожар. Анлодды нигде не было видно.

Сенешаль услышал тихие шаги барда.

— Не спится, бард? Мне тоже. Терпеть не могу смотреть, как все бегают, суетятся, готовятся, — тут не до сна.

— Тебе страшно, принц Кей? — изумился Корс Кант.

— Если бы тебе не было страшно, я бы не хотел, чтоб ты пошел со мной в поход. Мне берсекеры не нужны. Они как ганнибаловы слоны — отличное оружие, пока не обратится против тебя.

— Ганнибал… Ганнибал и его слоны… Я же почти все-все про него помнил… Он завоевал Рим.

— Чуть было не завоевал. Он перешел через Альпы, севернее Рима.

— Вот только какова была роль слонов — этого я никак понять не мог. Слоны

— они ведь как большие лошади? Во всяком случае, они животные, это я точно понял.

— Артус говорит, что слон — это четыре ствола толстых деревьев, прочная стена, змея и веревка, и все это сшито воедино. И знаешь, очень похоже, парень. Я сам как-то раз своими глазами видел живого слона — высоченный, как дом, здоровенный серый зверюга с носом, извивающимся, как змея. На его спине помещаются пять вооруженных всадников, а он сам способен затоптать целое войско.

— О кровь Марса! Вот бы нам хоть парочку! А они дороги?

Коварство придало ей сил Все сделала, как муж просил, И ждет его. Приходит он, Ступает в воду, обнажен, Зовет жену, но нет ее, И вдруг зловещее копье, Что притаилось меж ветвей, Его пронзает. Ллиу мертв, Погиб от рук жены своей.

Кей рассмеялся — а смеялся он редко.

— Они дики и норовисты! Для них что друг, что враг — все равно. Испугавшись, слон свое собственное войско затопчет и не чихнет, и, между прочим, Ганнибал в этом убедился самолично. Люди надежнее. Знаешь, измену легче предвидеть, чем безумие.

Корс Кант пытался представить себе слона — образ получался ужасный и глупый одновременно.

— А вот я нигде не бываю, ничего интересного не вижу, — пожаловался он.

— Это — твоя первая кампания? — спросил сенешаль. Корс Кант кивнул. — Так ты в поход как кто пошел — как бард или как воин? Оружие-то у тебя имеется?

— Вот. — И юноша гордо показал Кею свой меч.

— Мать моя! — воскликнул тот. — Кто тебе его всучил? У тебя, наверное, враг завелся. Мы такой хлам в крепости храним только на случай осады. — Он указал на поручень. — Ну-ка парень, врежь этому юту, пока он тебе глотку не перерезал!

Корс Кант растерялся; Что скажет капитан Нав? Матросы были заняты своим делом, никто на них с Кеем не смотрел. Корс Кант взмахнул мечом.

Рука его дрогнула, словно по ней врезали куотерстаффом. С жутким стоном клинок раскололся ближе к кончику, кончик отвалился и упал в море. Корс Кант торопливо поднял затупленный меч и почувствовал, как клинок болтается в рукоятке. То ли крепление расшаталось, то ли дерево рукоятки треснуло.

Корс Кант смущенно улыбнулся, глянул на бесполезный кусок металла. А на поручне осталась лишь едва заметная вмятинка.

— Ну-ка, лучше один из этих, — предложил Кей и развязал связку, в которой оказалось четыре меча и один топор.

Корс Кант, ненадолго задумавшись, выбрал гладиус. Он был тяжелее, но зато баланс оказался намного лучше, чем у его прежнего клинка.

Меч показался Корсу Канту до боли знакомым. Точно! Совсем как тот призрачный меч, который торчал из стены за окном Ланселота и который спас ему жизнь. Корс Кант бережно положил арфу на палубу, выбросил за борт прежний меч и покачал в руке новый.

— Да это.., это меч для Гвидиона или для Энея!

— Ха! Не обманывайся. Меч неплохой, но не самый лучший. Обычный меч пехотинца, так что для неопытного барда будет в самый раз. Если хочешь, можешь попросить кого-нибудь из младших командиров поднатаскать тебя во владении этим оружием до утра. Я бы лично тебе посоветовал держаться поближе к принцу Ланселоту и вообще не лезть в драку.

Заснуть не можешь — это не беда. Иди под навес, ложись и тихо лежи. Не поспишь — так хоть отдохнешь до подъема.

Тут к ним направился Какамври. Корс Кант поскорее поднял арфу и скрылся, пока ненавистный центурион его не заметил.

Бард ослушался Кея и под навес не пошел. Вместо этого он перебрался к носу корабля и дошел почти до золоченого дракона, украшавшего бушприт. Там он, однако, нашел не Анлодду, а короля Меровия.

— Государь, — воскликнул бард, — погляди, что дал мне Кей. — Он показал королю свое новое оружие, но тот смотрел только на арфу. Покачав головой, Меровий проговорил:

— Меч не подарит тебе мужества. Я это слишком хорошо знаю. Мужеством питаются из чаши.

— Из чаши?

— Меч — это сила в бою, но сила бесполезна без чаши духа. Истинное мужество — это сочетание силы и духа.

Меровий взял барда за руку, притянул к себе, заглянул в глаза.

— Что ты… — Корс Кант не договорил, слова словно упали в море.

Не в силах отвернуться, он всматривался в глаза Меровия, похожие на бездонные колодцы посреди равнины. Почти черные, в их цвете тонул алый цвет войны, синий — искусства, зеленый — богопочитания, все цвета, вплоть до ярко-белого.

Корс Кант отшатнулся, запрокинулся и стал падать, но не коснулся палубы, хотя падал немыслимо долго. Он летел, как птица, парил, словно дракон. Он ощущал собственное тело, он видел еще несколько тел, парящих подобно его собственному, далеко на горизонте. Но его не было среди них.

А потом он очутился в белой комнате, такой же белой, как и он сам. Серый туман струился сквозь тесное оконце, но его опережал лунный свет, хотя луны в окне видно не было. Круглая комната была поделена на сегменты едва заметными линиями. В центре лежало тело, обернутое в саван из чистого серебра.

Корс Кант, как зачарованный, смотрел на тело, боясь пошевелиться. И вдруг тело объяли языки пламени.

Пребывая внутри своего видения, бард без страха приблизился к лежавшему на полу телу и коснулся обгорелого края дивной ткани. Там чернели слова, почему-то нетронутые пламенем.

«Et in Arcadia ego». «И в Аркадии я». Совершенно бессмысленные слова Меровия, «записанные» Ланселотом, который не умел ни писать, ни читать.

— Это до сих пор ничего не значит! — выкрикнул Корс Кант в отчаянии. Что могла значить Аркадия — грубая, дикая страна, кишевшая дикарями и знаменитая только тем, что ее царь Агапенор послал войско на Троянскую войну на микенских кораблях.

Странно, но эта комната напомнила Корсу Канту о радужном свечении в пещере Анлодды, когда она зажгла там свечу, когда она провела его к свету. Он опустил глаза и увидел бегущий по полу тоненький ручеек. Он мог поклясться — прежде его тут не было. Его левая, босая нога стояла в воде.

Он снова ощутил холод таинственной подземной реки — в точности так же, как тогда, в хрустальной пещере. «А подо мной течет безмолвная вода…»

Подземная река. Классическая пифагорейская аллюзия, путь к тайне, передававшейся из поколения в поколение или по тайной родовой линии. Но что могло быть общего между ними (Длинноволосым Королем, багряноволосой принцессой и им, бардом-недоучкой)? Какая тайна, какая кровная связь передавалась при рукопожатии и уводила назад, в прошлое к кому-то.., к Сыну Вдовы, которого называли Хирамом Абиффом, да и то только в месяцы, заканчивающиеся на мягкий знак?

Буквы расплылись, поднялись в воздух с серебряной ткани вместе с дымом «Et in Arcadia ego». Они медленно вращались, а потом преобразились в новое созвездие, а потом вернулись и преобразились в анаграмму: «I tego ar».

Испугавшись во сне неизвестно чего, Корс Кант содрогнулся и закрыл глаза ладонью, чтобы не читать дальше. Когда он осмелился посмотреть сквозь раздвинутые пальцы, буквы исчезли.

Он шагнул вперед, наклонился. Его пальцы коснулись удивительной ткани. Он был готов отдернуть пелену, увидеть лицо лежавшего на полу.

А потом чьи-то руки грубо оттащили его назад. То была Анлодда, и вид у нее был испуганный, Она была вся в белом — в хитоне, расшитом серебром. На голове ее сверкала серебряная корона, в руке она сжимала окровавленный топор.

— Корс Кант Эвин, что ты делаешь в моем сне? Я сплю на палубе, отдыхаю перед боем, а ты вдруг врываешься в мой сон и притом грубо, должна тебе сказать! С мечом — надо же! Это не твоя война, мог бы уже понять. Но каждый мужчина — мальчишка, а мальчишки иногда играют в войну.

— Кстати, — продолжала она, — у меня для тебя кое-что есть. Подарок. Вот посмотри. — Она протянула руку. На ладони у нее лежала крошечная бутылочка с темной жидкостью — наверняка что-то вроде зелья, которое она всучила ему перед посвящением. — Когда тебе будет одиноко в материнской утробе, когда ты будешь тяжело ранен и испугаешься мрачной Аркадии, это поможет тебе выйти на свет.

Она вложила в пальцы барда пузырек, на котором было написано «Выпей меня».

— А теперь забудь о мече и займись лучше своей арфой, — повелела она, и это было так похоже на Анлодду. — Оставь сражения мне. Я в конце концов ради этого родилась.

Она по-королевски щелкнула пальцами. Прошуршал по полу ее хитон. Корс Кант моргнул — и все пропало. Он стоял на палубе, а король Меровий держал его за руку.

Почему-то бард был полон странной уверенности: там, на полу, лежало не его тело. И не тело Анлодды. Ткань и сам мертвец были наполовину сакские, наполовину бриттские.

Король приглядывался к Корсу Канту. Он, похоже, догадался, что юноше только что было видение.

— Быть может, твою чашу наполнит музыка, но я не очень в этом уверен. Лучше поищи ее в океане любви, — посоветовал Меровий. — Пообещай мне: когда найдешь ее, не отходи от нее, пусть она защитит и спасет тебя от зла — это ее задача в этой жизни, вот почему я послал ее к тебе.

— Ты послал ее?

— Она из моих людей. Она знает меня. Пусть она наполнит твою чашу. Но только тогда, когда ты найдешь ее, и она будет одна.

— Но.., если она меня не хочет? Меровий промолчал и снова взял Корса Канта за руку. Пальцы его пожали ладонь юноши знакомым знаком.

— Оставайся рядом с ней, она не потеряется. Когда двое вместе — они как один, а врозь — они ничто?

Корс Кант ответил знаком, которому его научила Анлодда. «Меровий! Я должен был догадаться? А кто же еще Строитель? Мирддин? Ланселот? Уж точно не Артус…»

— Обещаю, — искренне ответил он.

— Для детей наших детей нет никого важнее тебя. — Он улыбнулся и тоненькие морщинки залегли в уголках его рта, выдавая возраст. — Хотя, признаться, я и сам не пойму почему. И все же. Тебе еще предстоит сыграть свою роль, передать тайну, которая течет глубоко под землей.

Он сжал плечо юноши и ушел во тьму, к своим сикамбрийцам. На миг Корсу Канту почудилось, будто в волосах Меровия мелькнула золотистая вспышка, словно они тоже загорелись. А потом король исчез. Бард продолжил поиски возлюбленной. Он обошел нос, нырнул под бушприт, вздымавшийся к беззвездному небу. И тут заметил фигуру в плаще с капюшоном. Под плащом этот человек держал что-то объемистое и к тому же светящееся.

Корс Кант из любопытства подошел поближе. Кому еще не спалось в эту тревожную, залитую заревом пожара ночь? Это оказалась не Анлодда. Скрипнула доска, человек обернулся, под плащом у него что-то звякнуло. Это был сакс Куга.

— Мейстерзингер, — процедил сакс сквозь зубы. — Как жизнь молодая? — Вежливые слова, холодная улыбка, вот только волновался он так, словно его за руку схватили, когда он без спросу в масленку полез.

— Ты не видел… — Юноша оборвал себя, почему-то ему расхотелось произносить имя возлюбленной вслух.

— Твою девицу? Воина-вышивальщицу? У катапульты ее найдешь, у катапульты на корме. — Куга переступил с ноги на ногу. Из-под его плаща просочилась струйка дыма. Корс Кант подозрительно прищурился.

— Ты чем занят? Что у тебя там? — Бард нахмурился. — Свеча?

Молчание. Кривая усмешка. Куга сунул руку под плащ и достал фонарь-фетиш, посвященный Таранису-Громовержцу, или Доннеру, как его называл Куга. — Мы же верующие люди, мальчик, — проворчал сакс. — Суеверные, скажешь? Может, и так. Но я молюсь, прошу богов ниспослать мне силу и мужество. — Тут его голос немного смягчился. — Прогоняю страх. — Корс Кант почувствовал чуть ли не родственную душу.

«Сначала Кей, теперь этот сакс! Может, я не так труслив, как думаю?»

— Не буду мешать тебе, принц Куга.

Сакс шагнул ближе. Корса Канта затошнило от запаха пота и перегара. «Водобоязнь у них, что ли, у этих саксов?»

— Слушай, парень, — чуть ли не умоляюще протянул Куга. — Мои ребята меня уважают и боятся. Не хотелось бы, чтобы они узнали, что и меня порой мучает страх. Ты им не скажешь?

Глаза его воровато забегали.

«Что это все доверяют мне свои тайны? Не пойму, по душе ли мне это».

— Ладно, хорошо, — с тяжелым сердцем пообещал Корс Кант. — Если ты так просишь, я никому не скажу, что видел тебя здесь.

— Смотри не подведи, — прошептал Куга и отвернулся к поручню. Он смотрел на далекий горящий город. От города по воде тянулась широкая огненная дорога. Сакс тряхнул головой. Капюшон упал ему на лоб.

В смятенных чувствах Корс Кант направился на корму. Когда он почти обошел палубу по кругу, он наткнулся на Анлодду. Пойди он с самого начала в противоположном направлении, он бы ее нашел сразу.

Она устроилась в простенке между катапультой и каютой капитана и зевала так, словно только что проснулась. Корс Кант подождал, но, похоже, возлюбленная не замечала его. Он протиснулся в простенок.

Корс Кант переводил глаза с неба на город. Багровые тучи смешивались с черными клубами дыма. Ветром дым уносило в глубь земли. Но здесь, в простенке между каютой капитана и катапультой, было темно. Только луна, харлекская луна, отражалась в глазах Анлодды.

Запахло грозой. У барда волосы на затылке встали дыбом. Принцесса излучала такую могущественную силу, что это пугало юношу. Неожиданно она заговорила. Корс Кант от испуга подскочил и ударился головой о распорку катапульты.

— Корс Кант Эвин, что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал — то есть если ты, конечно, не врал насчет своих чувств ко мне. Не врал?

Он кивнул и понял, что она не видит его.

— Нет.

— Надеюсь, что это так. В противном случае брать с тебя обещание — это все равно что выдергивать из земли траву и велеть ей больше не расти.

Она смотрела на него. Он это чувствовал.

— Корс Кант, дай мне слово, что веришь: я — принцесса, что бы тебе ни говорили.

«Говорили? Кто?»

— Обещаю, — не слишком уверенно прошептал он. Третье обещание! Корс Кант поежился, вспомнив пословицу: «Кто за день трижды клятву даст, хотя б одну из них предаст».

— Клятва за клятву — так всегда говорила моя мать. Только молчи и не говори мне всякие глупости — к примеру, про то, что ты не знаком с моей матерью. Что до меня, то я клянусь тебе, что ты не погибнешь в бою, если это будет зависеть от меня. Ну, если только ты не решишь сам себя убить этим совсем новеньким блестящим мечом. Быть может, ты решил умереть со славой?

— Нет! Я вовсю не хочу умирать, ни славно, ни бесславно. Но откуда ты узнала про меч?

— Да я его увидела перед тем, как ты сел рядом со мной. Не веришь? Ну ладно, будем считать, договорились.

— Договорились, — кивнул Корс Кант. Ему ужасно хотелось задать Анлодде один вопрос, но он не знал, как это сделать, как спросить.

— Что бы ни просилось тебе на язык, выплюни, — посоветовала ему девушка.

— Но.., ты что, прочла мои мысли? Ты видишь в темноте? Ты.., ясновидящая?

— Корс Кант, при чем тут ясновидение? Ты дважды набирал воздух в легкие и дважды выпускал. Так бы сделал только тот, кто мучается, желая что-то сказать или спросить. Ну если только он не надувает овечий пузырь.

— О, Анлодда! Я.., послушай, это не тайна. Что бы ты мне ни пообещала, один из нас завтра может погибнуть. И я хотел, чтобы ты позволила мне… Принцесса, я всего лишь бард, но может я мог бы поцеловать тебя?

Он замолчал, закрыл глаза. Пауза затянулась. Наконец Анлодда заговорила в полный голос:

— Корс Кант, я.., я не могу. Пока нет… Сама не знаю, что я чувствую. Знаю одно: мы либо будем вместе до самой смерти, либо расстанемся и никогда не увидимся вновь. Из дружеских чувств я тебя поцеловать не могу. Хотела бы, да не могу. Для меня это слишком серьезно. У юноши ком подступил к горлу, губы пересохли. Он еле сумел вымолвить:

— Понимаю.

— Неужто? А я — нет, — горько призналась Анлодда. — Я всегда была так легкомысленна. Все мне давалось легко. А теперь.., такая тяжесть, я кажусь себе пропитанной водой губкой. Уходи, — вдруг резко проговорила она. Но тут же схватила его за руку. — Останься. — Она так крепко сжала его пальцы, что Корс Кант чуть не вскрикнул от боли. Анлодда довольно долго молчала. Корс Кант прислушался и услышал, что его возлюбленная плачет.

— Я знаю одну сказку, — сквозь слезы сказала она. — Про змея и девушку. Ее рассказал мне дядя Лири.

Девушку создал Бог и поселил в саду, и велел ей есть любые плоды из этого сада, кроме одного плода, что рос на Древе Познания Добра и Зла, и еще одного, что рос на Древе Вечности.

«Если съешь плод с Древа Познания Добра и Зла, — сказал ей Бог, — ты поймешь, что такое Добро и Зло, и увидишь себя иной, не такой, какой ты казалась прежде. Ты поймешь, как мало ты знаешь, и как много тебе еще нужно познать. Ты станешь мудрой и всезнающей, как я сам — как Бог, но ведь тебе это не понравится, верно».

Девушка была глупа, как та лошадь, которая не знает, что ее постромки на самом деле болтаются по земле, что она не привязана к столбу — ведь она пока не ела этого плода, вот она и сказала: «Нет, я не стану вкушать этот плод. Я послушаюсь тебя, ибо мне не по душе расставаться с моей мечтой, а мечтаю я стать великой воительницей. И она пошла по жизни, старательно минуя Древо Познания Добра и Зла.

— Анлодда! Это богохульство! Христианский Бог. Быть может, лучше не надо тебе.., говорят, Он жестоко карает богохульников!

— Но змей подошел к ней.., знаешь, тогда у змеев были ноги, и они умели ходить.., подошел и спросил у нее: а может ли воин идти по жизни с закрытыми глазами? А душа девушки тогда была чиста, словно свежевыпавший снег, а может, наоборот, черна, словно темная пещера.., но как она могла идти по жизни, не зная, так это или нет? И вот глупая девушка задумалась о Познании, о том, чтобы увидеть себя, истинную, о том, чтобы стать подобной Богу, и она позавидовала брату своему, который странствовал по разным землям и успел многое повидать.

И решила она покинуть дом отца своего и пойти по саду к Древу Познания Добра и Зла. Она сорвала плод с Древа и жадно надкусила его. Но во всем был повинен змей, конечно.

— И что она увидела? — не скрывая испуга, спросил бард.

— Ее глаза открылись, — продолжала нараспев рассказывать Анлодда. — Она очнулась и поняла, что она вовсе не воительница, а просто самая обыкновенная трусливая девчонка, которая ненавидела своего брата за то, что он сделал с ней, а потом заставил думать, что то была ее вина. Она увидела, что теперь ей нужно одно: бежать куда глаза глядят из отцовского дома, от отца, который все знал, но ничего не сделал. И еще она узнала, что в роковой миг рука ее дрогнет и разум оставит ее, и что не будет ей за это прощения.

Корс, она поняла, что всю жизнь носила маску, но что теперь эта маска ей не к лицу. Словно голова у нее сжалась и стала в три раза меньше.

Корс Кант начинал понимать суть сказки. Его объял ужас. Он вдруг понял, в чем собирается признаться его возлюбленная.

— Анлодда, — прошептал он, — только не говори, что…

— Да, бард, — прошептала девушка. — Это меня ты видел в покоях Артуса. Я прокралась туда, чтобы убить его. — Она отпустила руку Корса Канта, а он отдернул руку, словно вырвал ее из ледяной воды. — Корс Кант, — продолжала она, — ты отдал свое сердце убийце.

— А Канастир? Тот.., тот, кого ты убила там…

— Он был моим братом. Он.., коснулся меня.., давным-давно, но ты этого не поймешь. Молю о том, чтобы ты не понял, молю Иисуса и Деву Марию. Отец послал его за мной следом, дабы он удостоверился, что я убила Артуса.

— О Боже, — пробормотал бард. — Лучше бы ты мне этого никогда не говорила.., принцесса Анлодда.

А она еле слышно продолжала, и юноша с трудом разбирал слова.

— Я избрала путь, ведущий в бездну. Но, хвала Господу, не дошла до края на один шаг.

Теперь я избрала другой путь, тот, что ведет наверх из бездны. А на этом пути — никаких тайн! — Анлодда обернулась. Ее глаза горели красным огнем — это багровая луна решила сыграть с ними злую шутку. Сам не понимая почему, не будучи слишком набожным и уж тем более не будучи в полном смысле слова христианином, Корс Кант вдруг перекрестился.

— Теперь ты знаешь, кто я такая, — сказала Анлодда. — Теперь ты знаешь, на что я способна и как я могу оступиться.

Помнишь, я сказала, что даю тебе возможность завоевать меня.., а теперь, мой бард, это я должна буду завоевать тебя. Это и есть мое истинное призвание воительницы.

Не так-то много у меня оружия, но одно я уже нашла: это Правда. Я более не буду слушать уговоры Бога не вкушать плодов с Древа Познания Добра и Зла. Теперь я пойду за змеем, хотя он обречен ползать за то, что открыл мне глаза… Похоже на то, что случилось с Прометеем в той греческой легенде, которую ты пел.

Она всхлипнула. Корс Кант молчал. Он обхватил руками колени и пытался представить, как Анлодда, его прелестная Анлодда, стоит над Артусом с занесенным для удара клинком, готовая положить конец жизни Британии. Ему было так неловко.., он понял, что от убийства Анлодду удержала только любовь к нему.., но разве это причина, чтобы решать, жить Артусу или умереть, существовать империи или погибнуть?

Неужто мир и вправду так хрупок?

Помолчав, Анлодда заговорила вновь:

— Думаю, мне предстоит долгий путь до того сада, но я найду его. Там еще растет Древо Вечности, и теперь, когда ко мне пришло Познание, я думаю, что могу отведать и другой плод. — Она протянула руку, схватила юношу за лодыжку. — Больше не говори со мной. Ты слишком много можешь наговорить такого, о чем потом пожалеешь. А брать слова обратно это.., все равно что собирать в чашу вино, пролитое на землю. Уж лучше не проливать его.

Он кивнул, словно она могла увидеть это в темноте, и встал. Ему все-таки хотелось сказать кое-что, невзирая на запрет возлюбленной.

— Я знаю свое сердце, — сказал он.

— Знаешь?

— Молюсь о том, чтобы и ты познала свое. Корс Кант выскользнул на палубу, оглянулся и не увидел блеска глаз Анлодды.

Из простенка донесся тихий голос.

— Прежде чем мы пойдем на штурм городских стен, разыщи меня Орфей, но не оглядывайся. Я дала клятву, ты помнишь это.

Сердце у юноши щемило, он ощущал странное томление. Он вернулся под навес, забрался на койку, лег на спину и закрыл глаза. «Нужно лежать здесь и притворяться, будто сплю, — решил он. — Кей сказал, что это почти одно и то же. Только притворюсь…»

Эвридика коснулась его плеча. Руки ее были холодны как лед. Они кололись, как торчавшие из палубы гвозди. «Странный какой Гадес тут полно саксов и толстых бородатых мужичков, прикрывающих свою наготу мокрыми гладкими плавниками. Эвридика стояла над Артусом с кинжалом…»

Мир покачнулся. Шторм? Землетрясение? Корс Кант открыл глаза, спрыгнул с койки.

Его знобило от предрассветной прохлады, он увидел, как порозовело небо на востоке. Командир пехотинцев Хир Эйддил подошел к спящему воину, уперся сапогом тому в плечо. Воин проснулся. Брат близнец Эйддила, Хир Амрен, прижал палец к губам, велев Корсу Канту помалкивать.

Бард быстро натянул сапоги и завернул арфу во множество слоев промасленной ткани. «Может, лучше оставить ее на корабле?» Разум отвечал: «Да», но руки продолжали наворачивать ткань слой за слоем. Он обвязал сверток веревкой, оставил на веревке петлю и повесил арфу на шею, после чего выбежал на палубу, сжимая в руке меч.

«Анлодда сказала, что прокралась в его комнату и чуть не…» — Корс Кант растоптал эту мысль. Не время сегодня думать об этом. Для этого нужно время. Час. День. Древо Вечности.

Воины в полной тишине строились на палубе. Только поскрипывали в уключинах весла. «Бладевведд» плыла к берегу, к ни о чем не подозревающим ютам. Атака началась.