— Он родился. Он вновь родился, — прохрипел бард и моргнул. Верный ли он дал ответ? И откуда он взялся? Его губы произнесли его — это да. Но ответ явно родился не в его голове!

— ПОЧЕМУ ТВОЯ ЛЕВАЯ НОГА БОСАЯ?

— Но это же ты повелела мне разуться!

— А ТЫ СЛЕПО ВЫПОЛНЯЕШЬ ЧУЖИЕ ПОВЕЛЕНИЯ? РАЗВЕ ТЫ НЕ ВИДИШЬ, КАК ТЫ СМЕШОН? Может, второй вопрос ему просто померещился?

— Я ничего не вижу, — пробормотал он обиженно. — Тут темно?

— НИКТО НЕ ВИДИТ В ТЕМНОТЕ, — отозвался голос Анлодды.

И снова Корса Канта зазнобило — словно смерть коснулась его.

«Что-то прикоснулось ко мне — холодное, острое». Клинок задрал его тунику, кольнул кожу прямо над сердцем.

— В КОГО… ТЫ ВЕРИШЬ? — спросил голос, причем первые два слова прозвучали уверенно, а вторые два — после паузы, как бы по размышлении, — Я верю, — начал юноша и задохнулся, потому что кончик лезвия надавил сильнее. Еще чуть-чуть, и он бы проколол кожу!

— Я верю… — и снова предупреждающий укол. Корс Кант ничего не понимал и не знал, что говорить дальше. «А если я отвечу не так, как надо, — она, что, убьет меня?» Было похоже на то. Вопрос прозвучал с убийственной серьезностью, но еще страшнее было последовавшее за вопросом молчание.

«Господи, ну в кого же я верю? Кому? Мирддину?» Но душа старика-друида была подобна подземной реке, которую не разглядишь невооруженным взглядом. Верить в друида? Скорее можно было верить в смерч!

И Артус.., он тоже непрост и загадочен. Под его римской тогой словно бы таилось другое одеяние, вытканное сложнейшим узором. И Ланселот.., вдруг стал чужим, странным…

А Гвинифра.., ее и вообще никто не поймет!

«Я верю Анлодде, я верю в нее, но, но…

— Я верю в т…

Корс Кант оборвал себя — понял, что поспешил, и к своему ужасу понял, что обманывает сам себя! Како вы бы ни были чувства, питаемые им к Анлодде, теперь она вдруг стала совершенно чужой, совсем другим человеком.

Итак, все знакомые ему люди — загадки. Даже Анлодда.

Он понял, каким должен быть ответ. Но, вероятно, не такого ответа она ждала от него. «И что же? Я умру здесь, в душной пещере, у ног аловолосой богини, паду ее жертвой?»

Кончик клинка давил все сильнее и сильнее. Струйка — крови или пота — побежала по груди, по животу… «Да будь она проклята! — взбунтовался разум Корса Канта. — Пусть убивает! Я бард, и должен хоть раз в жизни сказать правду, чего бы мне это ни стоило».

— Я.., я верю только в себя! — выкрикнул он, обретя решимость.

— ТАК ПУСТЬ ИЩУЩИЙ СДЕЛАЕТ ПЕРВЫЙ ШАГ ВПЕРЕД, К СВЕТУ.

Шаг вперед? Тогда она должна убрать клинок, в противном случае он на него попросту напорется.

Однако клинок не исчезал. Не раздумывая. Корс Кант шагнул вперед левой, босой ногой. Анлодда тут же отдернула клинок. Корс Кант споткнулся — оказалось, пол пошел вверх. Тишина. Корс Кант подтянул к левой ноге правую. Он стоял и ждал, как ему показалось, целую вечность, и дрожал от запоздалого страха. Как близко он подошел? Ответь он не правильно, могла ли Анлодда на самом деле убить его здесь, в этом потаенном месте? Наконец он услышал самый желанный звук — треск искры, выбитой кремнем из огнива.

В следующее мгновение загорелась свеча. Он стоял на крошечном уступе, с которого падал водопад, — действительно, один шаг, одна ступень. Огненноволосая принцесса оголила плечо, обнажив одну грудь. Теперь она больше походила на величественную воинственную амазонку, чем на принцессу. Пламя свечи горело звездами в ее глазах, лицо стало властное — под стать самому Меровию. Корс Кант испытал облегчение, подобное тому, что приносит пришедший с юга прохладный дождь.

Анлодда заговорила, а Корс Кант слушал ее, покачиваясь, с трудом удерживаясь на ногах. Слова кололи его разум иглами и застревали там навсегда.

— Вода, — сказала она и указала на ручей. — Огонь, земля. — И указала на свечу, затем — на пол пещеры. — Дыши глубже. Воздух нужнее всего. Ты отвечаешь за все, что случится с тобой. Не верь ни во что, кроме того божественного, что живет внутри тебя. А теперь. Корс Кант Эвин, ты — Строитель. Добро пожаловать. — Она вновь указала на ручей. — Река — наша мать, и ты должен относиться к ней, как к матери. И должен отдавать ей то, что положено отдавать матери. Сейчас это значит, что ты должен бросить в ручей все, какие у тебя есть при себе, деньги.

Он улыбнулся, прикусил губу. Теперь у возлюбленной снова стал знакомый голос — голос Анлодды, а не обезумевшей колдуньи. «Только бы она снова не заговорила так ужасно, как раньше».

Он поискал кошель и в ужасе обнаружил, что тот пропал.

— На.., наверное, я его потерял… — в страхе пробормотал он.

Анлодда нахмурилась, словно туча.

— Корс Кант, вот уж не знаю, как это принято там, откуда ты родом, но мы здесь чтим Мать! Ну-ка, немедленно брось свои гадкие деньги в ручей, слышишь?

— Анлодда, я не выдумываю! Мой кошель пропал вместе со всеми деньгами! — Тут ему в голову пришла спасительная мысль. — Послушай, одолжи мне монетку, а? Ты бы могла дать мне монетку, я бы бросил ее в ручей, а потом вытащил бы и отдал тебе.

— НЕТ! — вскричала Анлодда. В ее голосе прозвучал такой ужас, что Корс Кант не на шутку испугался. — Мудрость не покупается! Ее просят, и ее дают бесплатно. Таков закон Соломона. — Она улыбнулась и добавила:

— О, я верю тебе. Корс Кант Эвин, ты и вправду потерял свой кошель по пути. — Она завела руку за спину, достала свою торбочку — нет, то был его кошель! — и швырнула Корсу Канту.

Дрожащими руками он распустил шнурки на горловине кошеля, выудил две последние монетки, бросил одну из них в ручей, промахнулся, подтолкнул монетку босой ногой, бросил вторую.

— Ну что ж, бард, — усмехнулась Анлодда. — Думаю, теперь твои деньги чисты. Можешь взять их обратно.

Корс Кант присел и вытащил монетки из воды, чувствуя себя последним идиотом.

— И последнее посвящение, — сказала Анлодда. — Воистину, ты должен верить только себе. Однако по доброй воле ты можешь избрать кого-то, кому ты также будешь верить. Согласен ли ты избрать меня?

На сей раз юноша ответил не сразу. Он старательно все обдумал. «Я вижу: мы связаны. Наши жизни соприкасаются во многом! И если уж доверять кому-то.., то я доверюсь Анлодде».

— Да, — ответил он неторопливо, но уверенно.

— Жизнью клянешься?

— Я уже поклялся.

— И своими руками?

Он опустил голову. Она была права. Он и вправду был смешон. Одна нога босая, другая обутая…

— Да, — ответил он.

Она поставила свечу на пол, развернула клинок острием к себе. Стиснула зубы, резанула по ладони левой руки, медленно разжала пальцы.

Черная струйка крови побежала по ее ладони, по запястью, кровь закапала в ручей. Она побледнела, но не вскрикнула и подала клинок Корсу Канту.

— Только не режь глубоко, а то не сможешь на арфе играть, — посоветовала она. Голос девушки звучал спокойно, но все же бард уловил в нем дрожь.

«Мария и Рианнон, дайте мне такого же мужества!»

Дрожащей рукой бард прижал лезвие клинка к ладони, зажмурился. «Нельзя!»

— кричал его разум. Но юноша стиснул зубы, негодуя на себя за собственную трусость.

Слеза сбежала по щеке Анлодды, но она промолчала. Корс Кант понимал, как ей больно. Решив действовать поскорее, чтобы не передумать, он быстро провел лезвием клинка по ладони.

Сначала он ничего не чувствовал, а потом боль захлестнула его и он сильнее сжал рукоять клинка в руке, чтобы не закричать.

Анлодда схватила его за левую руку. Соединились их ладони, смешалась кровь — при свете свечи черная как ночь. Анлодда сплела свои пальцы с пальцами барда и крепко сжала их.

А потом забрала у него клинок и бросила на пол. Она и так крепко сжимала его руки, но он ощутил пожатие большим и средним пальцами.

Бард ответил тем же, не зная, верно ли поступает. Наконец Анлодда улыбнулась, опустила глаза, посмотрела на лежавший на полу клинок.

— Это было бы легко.., слишком легко и просто. Сегодня я пощажу тебя, Корс Кант Эвин. Сегодня ты стал братом-Строителем, а я — твоей сестрой. В один прекрасный день мы с тобой сможем стать любовниками, а может быть, так и останемся на всю жизнь братом и сестрой. Честно говоря, я не знаю, что будет. — Она вздохнула и продолжала:

— Я разрешаю тебе завоевать меня, а это гораздо приятнее, чем время от времени из жалости получать меня в перерыве между рисунками вышивки. Ты поймешь, если подумаешь хорошенько. И никогда не отворачивайся от Сына Вдовы, Корс Кант.

— Кто такой Сын Вдовы? — спросил юноша.

— Никому не отвечай на этот вопрос, кроме другого Строителя, а его узнаешь по тому знаку, которому я научила тебя. И тогда отвечай ему, что Сын Вдовы — это Хирам Абифф.

Она проговорила эти слова так старательно, что у Корса Канта снова возникли нехорошие подозрения.

— Я так и скажу, — пробормотал он. — Я скажу, что Хирам Абифф — Сын Вдовы, но воистину ли это так, или это всего лишь слова?

Анлодда улыбнулась.

— Много будешь знать — скоро состаришься, Корс Кант Эвин.

Она порылась у себя в торбе и вынула обрывок чистого полотна. Разорвала пополам, одним куском перевязала свою кровоточащую руку, второй кусок отдала Корсу Канту. Бард приложил полотно к ране. Рана сильно болела. «Долго не заживет», — подумал Корс Кант, попробовал пошевелить пальцами. Пальцы шевелились, но все равно было больно.

— Сестры и братья Храма вечного Солнца благодарят тебя, а особенно — я. Я рада, что показала тебе свое тайное убежище, а теперь нам лучше вернуться. — Но тут Анлодда снова стала серьезной, перестала улыбаться. — Не сомневаюсь, у нас начнут выспрашивать про наших друзей саксов.., ну, скажем, так: вероятно, я поторопилась, погорячилась, но у меня на то были причины.

— Это были юты, — вторично поправил Анлодду Корс Кант.

Анлодда улыбнулась и пальцами загасила свечу. Сгустился мрак. Корс Кант понял, что Анлодда шагнула мимо него к туннелю. Он пошел за ней, но она вдруг остановилась — так внезапно, что юноша налетел на нее.

— Как это ты назвал меня?

— Как? Когда?

— Да совсем недавно — ты меня принцессой назвал!

— Ой… — Будь в пещере светло, Анлодда бы увидела, как покраснел Корс Кант. Он зашаркал на месте, чувствуя себя неловко под ее взглядом, хотя она его не видела.

— Вот-вот, — язвительно проговорила Анлодда. — Ты говоришь точь-в-точь как мой дядюшка Лири. Я так и думала, хотя надеялась на лучшее.

— Да, госпожа, — сорвалось с губ Корса Канта, и он тут же ощутил, что между ним и Анлоддой выросла стена. Он прикусил губу, он даже забыл о боли в руке. «Принцесса Анлодда».

Она тоже почувствовала эту стену.

— Никогда не называй меня так! Никогда! Да, это правда. Я — единственная дочь принца Горманта Харлекского, единственная законная наследница. Теперь — единственная. Ну и что? Я все равно та же самая Анлодда, какой была вчера, верно? И пока ты не решил, что я для тебя слишком высокопоставленная особа, не смей даже думать об этом! Я тебе сказала, что ты можешь попробовать завоевать меня, и когда я это говорила, я понимала, что я принцесса, а ты не принц, но то, что я сказала, остается в силе. И она добавила потише, трогательно и нежно:

— В Храме нет титулов, Корс Кант.

Он отступил на шаг.

— Ну ладно, ладно! Прости, прин.., то есть я хотел сказать: прости меня, Анлодда!

— Корс, — умоляюще проговорила девушка, — прошу тебя, ничего никому не рассказывай! Я не хочу, чтобы меня отослали обратно в Харлек. Я не могу уехать.., сейчас. У меня.., у меня есть дело.

То, как она произнесла здесь, в полном мраке, слово «дело», ужасно не понравилось Торсу Канту.

— И потом, — добавила она, — не все же живут в Храме. Для некоторых в миру титулы имеют слишком большое значение.

Она шагнула ближе, и он ощутил на щеке ее дыхание. Ее губы были так близко, что еще миг — и мог родиться поцелуй. Он чуть было не поцеловал ее, но она сейчас казалась такой беспомощной, такой ранимой. Это было бы не правильно, а Корсу Канту мучительно хотелось поступать только правильно.

— Я никому не скажу ни слова, — пообещал он.

— Вот и хорошо, — прошептала она. — Если скажешь, начнется такое, что тебе совсем не понравится, и мне тоже — совсем не понравится.

— Никому — клянусь! Анлодда отстранилась.

— Итак, брат мой бард, отвечай, откуда ты знаешь эйрский язык. Немногие его знают в Камланне. Ну? Куда девалась трогательность и беззащитность?

— В школе учил, — отвечал Корс Кант.

— Ты бывал в Риме? — недоверчиво спросила Анлодда. — Или в Александрии? Разве тот епископ не сжег ее?

— Я учился в школе друидов, далеко на востоке, в Дун Лаогхэйре. Меня учили сакскому, греческому, латыни и пяти островным языкам, включая эйрский, хотя вы с Канастиром разговаривали на странном наречии.

— Дядя Лири говорит, что мы разговариваем, как Демосфен, который набивал себе рот галькой, чтобы избавиться от плохой дикции.

— Для того чтобы стать бардами, мы учили песни всех стран: Сикамбрии, Греции, Рима, Мавритании, любовные напевы сифардов и кровавые песни самаритян. Ну и конечно, наши песни, лучше которых нет во всем мире, которые подобны жемчужинам.

— А когда ты окончил эту школу, прошел ли ты какой-либо обряд, удостоверяющий твою зрелость?

Корс Кант зарделся. Анлодда задела очень болезненную тему.

— Дело в том… — промямлил юноша, — что я еще не доучился… Я еще не прошел испытания.., на звание барда, но в следующем году непременно пройду, клянусь!

Ну вот, слава богам, сказал и тем облегчил душу.

— В Дун Лаогхэйре верховный друид Суиндиллиг Кифарвидд учил меня греческому и латыни, а потом Мирддин, наоборот, научил меня переводить с этих языков на наши. Мы изучали астрологию, медицину, философию и богословие. Знаешь ли ты, что северяне почитают тех же богов, что и мы. Что их Top — это наш Таранио? Но римляне, конечно, полагают, что мы почитаем их богов, только зовем их иначе…

Она стояла так близко, что Корс Кант почти видел ее улыбку.

— А алхимию ты не изучал. Корс Кант Эвин?

— Алхимию? Нет. Но разве это не выдумки? Мирддин говорит, что алхимики пытаются обратить свинец в золото!

Анлодда заговорщически прошептала:

— Знаешь, как-то раз в храме мне такое удалось. Я превратила простой металл в золото. Знаешь, мне кажется, что твой Мирддин.., слишком большой зануда. Как-нибудь я покажу тебе, как это делается, клянусь. Это самая большая тайна Строителей, та основа, на которой зиждется все мироздание, — так по крайней мере утверждает Меровий, так говорит и король Лири, а уж моему дяде можно верить. Дун Лаогхэйр был назван в его честь — вернее, в честь его отца.

Она снова улыбнулась и заговорила чуть громче:

— Ну все, что ты застыл, словно каменный? Давай-ка вернемся в Камланн да повеселим там всех байкой про то, как мы с тобой одолели целое ютское войско! Понял? Это будет куда интереснее, чем то, что случилось на самом деле. Ютское войско — видишь, на этот раз я не ошиблась!

Она снова стала Анлоддой — просто Анлоддой, той, какую он обожал.

Да и Корс Кант чувствовал себя самим собой. Наверное, противный гриб наконец перестал действовать на него.

— Следую за тобой, сестра Осень, — и Корс Кант осклабился, совсем как какой-нибудь гоблин.