В 2008 году один партизанский отряд отступал под натиском правительственных войск в джунглях Латинской Америки. Отряд был большой, марксистский, существующий давно, знаменитый: история его борьбы насчитывала лет тридцать пять, он существовал с семидесятых годов XX века, он воевал в лесах, иногда захватывал города, иногда бывал полностью разбит и уничтожен, но неизменно возрождался и снова начинал борьбу. Иногда он примыкал к другим повстанческим армиям, порою командиры этого отряда входили в правительства, но длилось это недолго, и они снова уходили в леса, сопровождаемые верными людьми и их автоматами.
      С 2004 года этим отрядом руководила женщина, легендарная в этой стране Аурелиана Толедо, более известная как команданте Аура. Это была тридцатипятилетняя полуиндианка – невысокая, темнокожая, черноволосая женщина с красивым и решительным лицом. Это лицо в берете а 1а Че Гевара, со значком в виде маленького красного флага на берете, можно было видеть по всей стране на нелегальных плакатах и листовках. Когда-то она училась в университете в Северной Америке, потом стала популярной журналисткой, возглавила Центральный Комитет Фронта Свободы, в течение года была министром труда, но после военного переворота 2002 года взяла в руки автомат и ушла в леса. язык Имя «команданте Аура» с тех пор стало символом сопротивления – о ней пели песни, о ней рассказывали индейские сказки в Интернете, на популярных партизанских сайтах. В 2007 году отряд Ауры поддержал попытку государственного переворота, предпринятую так называемыми «красными майорами», но переворот не удался, группа офицеровзаговорщиков была расстреляна, и правительственные войска перешли к самым решительным и суровым действиям против отряда Ауры.
      В результате многочисленных боев и стычек с армейскими подразделениями отряд потерял более половины своих людей и уходил все глубже в леса. Правительственные войска шли по пятам.
      В последние дни они предприняли попытку окружить и «запереть» отряд на довольно тесном и вязком участке джунглей, лишить его свободы перемещения и обречь на медленное угасание в болезнетворных испарениях болот. Необходимо было идти на прорыв.
      Команданте Аура сидела в своей палатке, всматриваясь в экран маленького компьютера. Внезапно она захлопнула компьютер-чемоданчик и устало провела рукой по лицу. Через полчаса она должна выйти к своим бойцам, чтобы сказать им несколько слов перед началом атаки. Ей всегда удавалось это – она умела вдохновить своих людей, найти необходимые «магические» слова, чтобы вдохнуть силы в усталых, развеять сомнения, пробудить отвагу, заставить поверить, что смерть – всего лишь еле заметная черта на теле борьбы.
      В палатку вошел Хуан Кайо, ее верный помощник и любовник, ее «субкоманданте», бывший этнограф, а теперь – уже много лет – один из умных и испытанных командиров.
      – Все готово, – произнес он, глядя на нее своими темными, очень внимательными глазами. – Все готово к бою.
      Они оба понимали, что означают эти слова. Солдаты Революции!
      Аура притянула его к себе, резким движением рванула пряжку старого советского ремня с пятиконечной звездой, расстегнула молнии на его камуфляжных штанах, достала его темный индейский член и быстрыми движениями языка заставила его стать твердым. Несмотря на суровую партизанскую жизнь, она была изощренной и страстной любовницей, любовь стала неотъемлемой частью ее борьбы и, когда война давала ей время, она отдавалась любви с исступленным искусством.
      Она в совершенстве владела «танцем языка», который заставлял ее любовников стонать от наслаждения, как от боли, и видеть сны наяву. Движениями языка она воспроизводила, как ей казалось, горячие ритмы тех танцев, которые мужчины и женщины издревле танцевали в ее краях, родная музыка звучала в ее мозгу, пока она делала это, и одновременно с музыкой приходили к ней слова – слова испанского языка, с вкраплениями индейских словечек и оборотов речи. Те слова, которые она скажет бойцам.
      Она вышла к бойцам, ощущая на языке вкус спермы ее любовника – в этом вкусе скрывались для нее реки и тайные тропы страны, за свободу которой они боролись. Ощущая этот вкус на языке, она знала, что речь ее не останется бесплодной: она достигнет сердец.
      Она встала перед бойцами отряда и произнесла:
      Солдаты Революции!
      Вы помните, что индейцы называют словом «вайехо»? Это болезнь, которая и сейчас встречается в наших деревнях – человек выглядит как все остальные, он исполняет свою ежедневную работу, он живет, но у него более нет ощущения жизни.
      Это болезнь, которой Капитал пытается заразить нас всех. На нас идут войной живые мертвецы – Капитализм изменился – теперь он не приносит радости никому, и поэтому стремится уничтожить тех, кто еще знает вкус радости. Она вышла к бойцам, ощущая на языке вкус спермы ее любовника – в этом вкусе скрывались для нее реки и тайные тропы страны, за свободу которой они боролись.
      Капитал купил не только их совесть, он купил само их существование. Сила, которой Капитал опутал весь мир, скрывает в себе бледную немочь.
      Его паучья сеть становится все плотнее, проникает во все щели. Капитализм изменился – раньше он приносил кому-то хотя бы злую радость, теперь он не приносит радости никому, и поэтому стремится уничтожить тех, кто еще знает вкус радости.
      Могучий Капитал пронизан завистью к нам, обездоленным, но не сдавшимся, последним сохранившим радость борьбы. Капитал сделал слово «поэзия» непристойным, он сделал слово «счастье » названием своих сделок, он сделал слово «жизнь» синонимом слова «нажива». Он уничтожил смысл слова «достоинство». Мы идем в бой не только за угнетенных и обманутых, мы идем в бой за крики птиц и за слова поэтов, нас ведет в бой сам испанский язык, требуя, чтобы мы вернули смысл его словам.
      Мы идем против удушья, против «вайехо», против мира скользких роботов! Я посвящаю этот бой красному флагу, как поэты посвящают стихи возлюбленной.
      Говорят, под этим флагом или во имя его совершилось немало зла, но кто подсчитает, сколько зла было совершено во имя любви? Этот флаг, как Венера, становившаяся невинной после каждого соития, – каждый акт любви с ней есть кровопролитие. Тебя не сгноить в болотах, флаг любви! Тебя не купить! Ты – живой огонь наших сердец! Наша война – не такая, как у койотов наживы.
      Это – война жизни, война за прорыв сквозь паутину удушья! Да здравствует война! В бой, дети бедных!
      Люди отряда вскинули вверх автоматы с криком: VIVA LA GUERRA! VIVA AURA! Многие из них были индейцами и плохо поняли слова речи, другие – старые бойцы – слышали подобные речи много раз, но все это было неваж но – магия испанских слов, низкий таинственный голос Ауры, ее сверкающие узкие черные глаза, ее бесстрастное лицо – все это подействовало на них опьяняюще. Страх и усталость исчезли. Рассеялась спутанность мыслей и вялость движений, навеваемые джунглями. Бой начался.
      Им удалось прорваться. Они контратаковали стремительно и отчаянно, отбросили правительственные войска и вырвались из заболоченного участка джунглей на плато, где леса были чище и суше и где много было разбросано деревень, сочувствующих красным герильерос.
      На следующее утро Аура проснулась в одной из этих деревень, в спортивном зале католической школы, где временно разместился их штаб. Она сразу поняла, что с ней что-то произошло. Под ней был кожаный мат, над головой висели кольца для гимнастических упражнений, рядом спал Хуан Кайо, все было тихо, но она знала – произошло нечто ужасное. Сначала она подумала, что заболела одной из болезней джунглей, но нет – она чувствовала себя совершенно здоровой и полной сил. Она тихо встала, подошла к открытому окну.
      И внезапно поняла: у нее нет языка. Она оцепенела.
      Достала зеркало, заглянула в отражение своего открытого рта. Языка не было. Не виднелось никакой раны, ни крови, ничего подобного. Не чувствовалось ни малейшей боли. Язык просто исчез, как будто его не было никогда.
      Она быстро достала флягу с ромом, сделала глоток. Спиртное слегка обожгло гортань, но она не почувствовала вкуса. Затем она закурила – было предельно странно вдыхать дым, не имея языка.
      Не имея этой чувствительной дорожки, по которой бежит дым.
      Она задумалась.
      Она спросила себя: что произошло? и ее сознание ответило одним единственным словом:
      «Яба».
      Это было индейское слово: так говорили в тех местах, где она родилась. Это слово, чрезвычайно важное для тех мест, означает колдовство. То, что произошло, могло иметь одно единственное объяснение – яба. Она стала жертвой заклятия.
      Аура была убежденной марксисткой, но не «темной» марксисткой, она была образована и умна, и прекрасно понимала, что магия – это реальность.
      Ее индейские корни сообщали ей об этом, и она не думала, что между магией и марксизмом есть хотя бы малейшее противоречие.
      Еще в юности, учась в университете, она выписала в свою тетрадь понравившиеся ей слова из книги советского ученого Проппа, который изучал сказки и ритуалы древности:
      «Фрезер пишет, что физическая сила являлась решающим качеством во время ритуальных спортивных состязаний на могилах предков. Но Фрезер – буржуазный ученый, и его взгляд на вещи ограничен рамками его классового сознания. Мы же, ученые-марксисты, понимаем, что не физическая, а магическая сила играла решающую роль во время таких состязаний».
      Аура сидела на корточках, на полу, в углу маленькой школьной кухни. Она сделала еще один глоток рома – вкуса она не чувствовала, но ей стало легче. Она закурила еще одну сигарету. Она напряженно думала над сложившейся ситуацией.
      Что делать?
      Во-первых, следовало немедленно передать командование отрядом Хуану Кайо или майору Тахо – этим двум людям она полностью доверяла.
      Второе: никто в отряде не должен знать, что с ней произошло. Слух о том, что команданте Аура стала жертвой яба и лишилась языка, мог подей ствовать на отряд деморализующе. Никто из бойцов не должен был даже видеть ее. Кто-то из близких людей (Хуан Кайо) должен как можно скорее отвезти ее куда-то в другое место, и она не должна возвращаться в отряд, пока заклятие не будет снято.
      Бойцам сказать, что она отправилась в соседнюю страну на тайные переговоры с тамошним правительством: существовала вероятность поддержки отряда со стороны этого правительства.
      Третье: следует как можно скорее найти ябахохо, то есть разрушителя заклятий. Лучше, если он (или она) будет из ее родных мест, хотя до тех краев отсюда неблизко.
      Составив этот план, она написала записку Хуану Кайо, разбудила его и протянула ему листок.
      Тот прочел следующее:
      «Я не могу говорить. Ни о чем не спрашивай.
      Это яба. Бери машину и отвези меня в город».
      Хуан Кайо не стал тратить время на пустое изумление. В ночной темноте они прошли по зданию школы, где везде – в гамаках и на полу – спали усталые бойцы. Затем они разбудили майора Тахо, объяснили, что уезжают на несколько дней, снабдили его необходимыми инструкциями, сели в маленький грузовик и покинули деревню. В следующем поселении они поменяли внешность и обзавелись подложными документами. Ауре пришлось продолжать путь в мужской одежде, волосы ее коротко подстригли: она превратилась в худого и малорослого метиса, немного мрачного на вид и напоминающего pajaro – гомосексуалиста. В кармане ее черного костюма лежало удостоверение на имя Рауля Юргенса, сотрудника солидной коммерческой фирмы, базирующейся в столице, – фирма действительно существовала и давно имела тайные связи с красной герильей. Всю дорогу она писала Хуану Кайо записки-инструкции. А потом поджигала эти записки и выбрасывала – они горя
      Но Аура стабильно оставалась мужчиной. Словно с утратой языка она потеряла право на свой пол.
      Через несколько дней их автомобиль остановился у одного дома на грязных окраинах столицы.
      Этот квартал пользовался дурной репутацией.
      Светящаяся, вся из красных и синих лампочек вывеска возвещала: «Стрип-бар Суавесеко». Это название можно перевести как «Потихоньку» или «Помедленнее», или «Притормози». Действительно, немало автомобилей тормозило у этого заведения.
      Двое мужчин в черном вышли из автомобиля и зашли в заведение: один крепкий, лет сорока.
      Другой – чуть женственный худой метис. Огромному охраннику на входе старший сказал только:
      «К Дону Гино».
      Дон Гино встретил их в своем кабинете хозяина заведения. Это был лысый потный человек в красной шелковой рубашке, с лицом и усиками законченного подонка, казалось бы, состоящий из одной лишь спермы и денег, и лишь немногим было известно, что он проверенный человек Революции.
 
      Кайо он узнал сразу, Ауру – не сразу. В кабинете душно пахло сигарами и алкоголем. Гино был готов к любым услугам. Кайо вкратце рассказал ему суть дела, без подробностей. Слово «яба» объясняло все.
      – Я знал одну яба-хохо, – сказал Гино задумчиво.
      – Она жила в Корте Сиеста. Не знаю, жива ли она. Идите вниз, посмотрите стриптиз. А я сделаю несколько звонков, наведу справки об этой старой яба-хохо. Полюбуйтесь пока на наших девочек.
      Чудесный цветник. Наше заведение – лучшее, такого не найдешь в центре города. Если кто и сомневался, то в последние дни наши конкуренЯЗЫК ты кусают себе локти. На днях появилась откуда ни возьмись одна красавица – ослепительная орхидея, танцует так, что дух захватывает. У нас нет отбоя от посетителей, за несколько дней мы стали богатыми, как Билл Гейтс. Она всех затмила. Ее зовут Хиральда – флюгер. Она так вертится вокруг шеста, что ветер сдувает пивную пену. Идите вниз, скоро вы ее увидите – он потянулся к телефону.
      Кайо и Аура спустились в зал. Здесь действительно было набито битком: они протискивались сквозь толпу мужчин, пьяных и трезвых, с сигарами и без. Ауре казалось, что все эти люди узнают в ней переодетую женщину и издевательски подмигивают – но на самом деле на них никто не обращал внимания. Публика здесь собиралась самая разношерстная – здесь были и люди с золотых приисков, с черными от chimo губами, расплачивающиеся золотым песком, и столичные подонки со сверкающими от кокаина глазами, и пьяные военные, и гринго, и люди в дорогих костюмах, сопровождаемые телохранителями: все здесь смешалось, и лица этих мужчин в синих отсветах возникали и таяли в плотном табачном дыму.
      Девушки выходили на иллюминированную сцену одна за другой, исполняли свой танец вокруг шеста, раздевались в танце, им аплодировали, бросали деньги на сцену, иногда они выходили в зал, танцевали то у одного столика, то у другого, мужчины засовывали деньги за их условные трусикишнурки. Они исполняли «танец лианы» вокруг того или иного посетителя, затем возвращались на сцену к шесту и там завершали свой танец.
      Ауре казалось, что весь этот зальчик, прокуренный и душный, и все заведение «Суавесеко» – это нечто вроде механической карусели: пестрые жестяные лошадки бегут по кругу, звучит ржанье и колокольчик, но все неумолимо вращается вокруг блестящего металлического стержня, на который давит невидимая рука, – вокруг шеста.
      Некоторые девушки были хороши, но все здесь ждали Хиральду, и то и дело начинали выкрикивать ее имя. И вот из-за красного бархатного занавеса появилась красивая длинная нога в красной туфельке, затем скользнула по бархату нежная длань с узкими пальцами, и вот сама Хиральда встала перед всеми в облегающем красном платье, осыпанном золотыми блестками. Все захлопали, загалдели, ликуя. Она обвела зал сонным, влажным, рассеянным взглядом – на секунду ее томные, облитые странной влагой глаза остановились на лице Ауры, кажется, она улыбнулась, и тут же начала танец. Аура много видела танцующих женщин, но такого она прежде не видала: что-то необычное, почти нечеловеческое присутствовало в этих движениях – их абсолютная плавность сочеталась с постоянно изменяющейся скоростью, казалось, это происходит само собой – то пламя трепещет, то льется водопад, то развевается флаг…
      Иногда казалось, что это тело – влажное, горячее, льющееся, все в золотых блестках – балансирует на грани исчезновения. Целые каскады движений, казалось, ускользают от взгляда, но оставляют в душе странные следы. Одежда тоже исчезала на этом теле незаметно и словно сама собой – красное платье вдруг повисло на раме одной из картин, заслонив темную Венецию, одна из красных туфелек увенчала вазу в дальнем закутке зала, другая оказалась в руках у молодого офицера – Хиральда продолжала свой танец босая и голая, никаких трусиков-шнурков не осталось на ней, никаких даже бус или колец на пальцах – только золотые блестки и странная влага, покрывающая все ее тело, – полная нагота была этому телу совершенно соприродна, и если для других стриптизерш достижение наготы означало, как правило, конец их танца, то Хиральда сбросила с себя одежду в самом его начале. Ее изгибы и стремительные полеты вокруг шеста (за которые она, видимо, и получила свое прозвище Хиральда, что означает «флюгер») – все это вызывало в зале восторженные крики, множество жадных и восхищенных мужских глаз впитывало в себя движения этого танца, но пристальнее других смотрела на танцующую команданте Аура, потому что как бы жадно не смотрел на женщину мужчина, другая женщина смотрит на нее все равно гораздо пристальнее.
      Аура заметила, что и ее друг Хуан Кайо смотрит на Хиральду, как все другие, – с поглупевшим от восторга лицом. Команданте считала ревность (наряду с завистью) главной из буржуазных страстей, приводящих в движение скользкие машины Капитала, но странная, легкая боль все же коснулась ее сердца. Впрочем, это была не ревность – нечто другое, более странное. Она и сама была очарована этой танцовщицей, но не ее ослепительной красотой, а узнаванием – она точно знала, что никогда не видела эту девушку прежде, и тем не менее Аура узнавала в ней все. Она ее знала.
      Она предугадывала каждое ее движение за секунду до его совершения. Весь этот танец отражался в глубинах ее тела потоками предвосхищающих конвульсий. Внезапно Хиральда оказалась рядом с ней, она вся изогнулась и заглянула ей прямо в лицо. Аура услышала ее голос – хрипловатый и нежный, Хиральда произнесла:
      – Я тебя знаю. Ты – женщина.
      Что-то болотное и жаркое было в этом голосе, в этом слегка шепелявом, как бы неумелом, но страстном выговаривании слов. Нечто от тех мокрых джунглей, где недавно чуть не погиб отряд Ауры.
      Аура кивнула. Она хотела что-то сказать, но не смогла – у нее не было языка.
      Хиральда повернулась к Хуану Кайо, который смотрел на нее во все глаза, усмехнулась, провела рукой по его щеке. Затем она снова повернулась к Ауре и прошептала ей прямо в ухо то ли насмешливо, то ли страстно:
      – Это твой мужчина. Я знаю. У него на детородном органе родинка в форме маленькой пятиконечной звезды. Поэтому вы называете эту вещь «советской ракетой». Правда? – она снова усмехнулась, отпрянула и продолжала танец.
      Аура оледенела. Они действительно в шутку называли член Хуана «советской ракетой ближнего радиуса действия» или же ракетой «Земля – Воздух». Аура была уверена, что эти интимные шуточки известны только им двоим. Неужели Хуан – любовник этой женщины и предатель их тайного языка? Это казалось бредом: последние годы Аура не расставалась с Хуаном практически ни на минуту, а танцовщица была так молода. Когда они успели? И где?
      И вдруг она окончательно узнала эту танцовщицу.
      Знание пришло из глубины – из джунглей, от индейских селений, гнездящихся в крови Аурелианы Толедо. Юная танцовщица была ее языком – ее сбежавшим языком. Вот откуда эта победоносная влажность, эта гибкость. Хиральда подмигнула ей в танце.
      Аура никогда не сомневалась в силе «яба». Теперь она видела, как «яба» разворачивает свой спектакль. Аура опрокинула рюмку с ромом, судорожно закурила сигарету. «Яба» была силой, и эта древняя сила внезапно встала на пути ее борьбы.
      Раньше она побеждала во всех схватках, ей удавалось выпутываться из самых опасных ситуаций.
      Но она никогда еще не сталкивалась в поединке с «яба». Она должна победить и в этом бою. Это – ее долг перед Революцией.
      Кто-то тронул ее за плечо. Она оглянулась. За ней стоял Дон Гино и манил ее и Кайо за собой.
      Их уложили спать в одной из комнат этого дома – комната, видимо, предназначалась для про дажной любви, судя по огромной красной кровати в форме сердца. Кайо и Аура были так измотаны, что заснули немедленно, стоило их головам соприкоснуться с подушками этого сердца. Но через час Аура проснулась – что-то пробудило ее.