Сякухати смолкла. Флейтист отодвинул ширму.
      Именно в костюм эпохи Эдо был он одет. Аскетически-черное хаори наверняка таило подкладку с изящным набивным рисунком — запрещенная законом роскошь, упрятанная в изнанку, одно из проявлений государственного лицемерия, ставших общим стилем. Белый шелковый шнур, белые гербы…
      Дзюнъитиро Ато.
      — А вот это вот, — не удержи Синдо столик, снова опрокинулся бы он от взмаха широкого рукава, — другой мой почетный гость, Ато-доно…
      Тоже старый род, именные вассалы дома Фудзивара. У него больше прав на одежды времен Камакура, чем у госпожи Мияги. Но он предпочитает недавно прошедшее время давно прошедшему. Или у него просто хороший вкус.
      — Мы знаем друг друга, — Ато бережно кутал сякухати в шелковый платок. Он не изменился с той ночи в горах, когда Тэнкен нанес ему два удара мечом, оба — смертельных. Бледное лицо Ато выглядело совсем белым из-за черной одежды. Рядом с таким сегодняшним — даже в его древнем платье — Синдо он казался собственным призраком.
      Асахина боком чувствовал, как напряжен управляющий. А вот с другой стороны была пустота. Не холодная, как у Ато, а обычная. Как будто никого нет. А ведь там сидел живой человек, шуршал салфеткой, дышал…
      В прежние времена они ни разу не сходились лицом к лицу — и сейчас, представив, как оно могло бы быть, Асахина был благодарен судьбе за невстречу. Эта пустота, род безумия, в бою делает противника невидимым и неощутимым. Нельзя полагаться на чутье, можно только — на выучку тела, на быстроту, на разум. Если, конечно, успеешь подумать. Справа опять зашуршало, щелкнул портсигар, чиркнула спичка. По варварским правилам, курить за едой — это… варварство.
      Ато, кажется, ничего не ел. И курил — только не сигарету, а длинную тонкую трубку. Рядом с Ато сидела девица, одетая в пламенно-алый шелк. Она тихо наигрывала на китайской цитре и на гостей не смотрела. С ней тоже было что-то не так. Не то лицо слишком бледное, не то…
      Она старается двигаться плавно, но слишком напряжена. Играет хорошо, только звук чуть-чуть резче, чем нужно. Раньше Асахина не знал бы, с чем бы сравнить… а сейчас отчетливо ловил в мелодии тот же неровный, нехороший гул, гул перегретого двигателя, который еще тянет, но скоро, скоро…
      И взгляд странный — как у куклы, как будто свет не уходит в глубину глаза, скользит мимо… Подумал бы — опиум, да опиум все же дает успокоение. И еще ее все время тянет туда, к Кагэ. Не как женщину к любимому, а как воду при вращении к стенкам сосуда.
      Ато отложил трубку на подставку.
      — Хотя с тобой, Тэнкен, я знаком хорошо, а вот господина Сайто знаю только понаслышке.
      — Мне тоже очень жаль, — сказал Сайто невозмутимо, — что в свое время мы с вами не свели знакомство покороче. Но такого рода знакомства хороши тем, что их свести почти никогда не поздно.
      — Изрядно сказано, — кивнул Ато. — Господа. Полицейский инспектор Фудзита, присутствующий здесь, — куда менее скромная персона, чем кажется. Да он, в общем-то, и не Фудзита. Его имя — Сайто Хадзимэ. Или Ямагути Хадзимэ, кому как больше нравится… Кстати, Сайто, зарезанный вами на днях господин Ямагути — он вам случайно не родственник?
      Нашли, значит, чиновника. И платок нашли. И выводы сделали.
      — В Японии столько же Ямагути , сколько и пещер, — Сайто пожал плечами. — А что это изменило бы?
      — Не знаю, — пожал плечами Ато, — у многих есть предрассудки в этой области.
      — Да, — кивнул полицейский. — Я это не раз замечал. Иногда получается неловко. Люди придают значение самым странным вещам.
      И инженеру не показалось, что он шутит.
      Асахина ощутил на себе внимание гостей. Неприятное внимание — лично его тут никто не знал, ни как инженера, ни как хитокири. Двое чиновников — один из военного министерства, другой из податного — были ему знакомы, но сами наверняка его не помнили. При встрече они смотрели поверх головы. Здесь, кроме него, Сайто и Ато, не было людей, участвовавших в смуте с самого начала — а тех, кто примкнул к победителям под конец, он так и не научился уважать. Сайто и даже Ато, как ни смешно, были ему в этот момент куда более своими.
      — Да вы угощайтесь, — господин Мияги хлопнул в ладоши, и слуга в черном поставил перед ними блюдо с уткой по-пекински. За соседними столиками принялись щелкать палочками.
      — Благодарю, я не хочу, — сказал Асахина.
      — Да, прости, — согласился Ато, — это не в твоем вкусе. Но рис-то с айю ты всегда любил. Я, когда узнал, что ты будешь, специально попросил господина Мияги, чтобы приготовили эту рыбу.
      — Я просто не голоден, — сказал Асахина.
      — Значит, ты готовишься драться, — Ато засмеялся. — Неужели под этой заморской шкурой все-таки скрывается японское сердце?
      Он обвел собравшихся широким жестом.
      — Видите, господа. Асахина-кун все-таки японец. А ведь кое-кто из вас сомневался.
      Инженер вздохнул. Взятый Ато фамильярный тон раздражал его сильней, чем грубость полицейского при первой их встрече, но он старался не подавать виду.
      — Просто есть вещи, (запятая) которые отбивают всякий аппетит…
      — Да, есть, — Ато хмыкнул. — Ну что ж, тогда, быть может, сыграем?
      Белая рука скрылась в рукаве и показалась снова, держа сверточек бумаги-васи. Ато поддел бумажную ленту, разорвал ее и развернул веер цветных картинок.
      — Мой ход первый, конечно.
      Он ловко вытащил из колоды первую картинку.
      — Начнем… с кого бы? С сёгуна, пожалуй. Ах, какой человек, Хитоцубаси Кейки, надежда реформаторов, а как стал регентом при родиче, так реформаторам к горлу меч приставил. Полководец, победитель варваров — смех сказать, выше закона стояли варвары при нем в стране. А те, кто хотел видеть Ниппон сильным, у него вне закона были. Скажут, ради клана он все это делал, ради Токугава — но разве он клана своего держался?— Ато покачал карту на ладони. — От звания отрекся, столицу уступил. Тех, кто стоял за него в мире и войне, ни во что поставил, свою жизнь берег, вашего командира, — он кивнул в сторону Сайто, — головой врагам выдал. Северные кланы его именем поднялись — не поддержал… И жив сейчас. И изголовье жёстким ему не кажется.
      — Да, неудачным сёгуном он был, — согласился Асахина. — И полководцем плохим. Ненадежным. Но что это меняет?
      — А что думает ваш спутник?
      — Хитоцубаси Кейки, — полицейский стряхнул пепел, — дал нам оружие и позволил делать то, что мы считали нужным. Зная — а к началу войны этого не знал только глухой, — что политических расхождений с нами у него больше, чем с вами. Нам не на что жаловаться. Нас никто не предавал.
      Ато положил рядом вторую карту.
      — Зайдем с другой стороны. Ёсида Сёин . Тихий такой книжник. А каких учеников вырастил? Сам не убивал, нет. Видать, был недостаточно безумен, чтобы справедливость наводить своим мечом. Зато по его слову пролилось больше крови, чем пролил бы я, хоть я тысячу лет проживи.
      Полицейский улыбнулся…
      — «Если разум несправедлив, справедливость должна стать безумной». За такими словами всегда много крови. Но те, кто проливал ее под этим флагом, проливали бы ее под любым.
      Сигарета в его руке испускала тонкую синюю струйку дыма с облачком на конце. Инженер отогнал от себя облачко.
      — Да и флага-то не было, — сказал он. — А в том, чтобы поджечь столицу, ради возможности похитить императора, и вовсе нет никакой справедливости. Даже безумной.
      — Да, — кивнул полицейский, — почему-то многие считают, что чем больше разрушено ради дела, тем справедливей дело. Как будто правота — людоед.
      Для полноты картины, подумал инженер, следовало бы нам покачать головами, как паре китайских болванчиков. Фарфоровые чиновники в черных шапках и расписных одеждах, с толстенькими белыми щечками так явственно представились его мысленному взору, что он не удержался от смешка.
      Ато щелкнул пальцами, и девица вложила ему в руку раскуренную трубку.
      — Это старье в Киото все равно пришлось бы сносить, — сказал он. — Но твои друзья, Ран, справились с этим лучше.
      Полицейский посмотрел на него с веселым любопытством.
      — Вам тоже не нравится старая столица? В свое время я встречал двоих, нет, троих людей вашей комплекции, которых она страшно раздражала…
      Ато хмыкнул.
      — Планировка меня и сейчас не устраивает. Но продолжим игру, — он заговорил нараспев, — господин Сайто, мот-то сан-бан-тай ку-ми-тё-ё … Да, продолжим…
      Он выложил еще одну карту.
      — Скажи, Тэнкен, это правда, что Кацура-сэнсэй перед смертью разговаривал с покойным Сайго? — голос его чуть изменился, словно вступил другой человек: — «Неужели мало крови?»
      Асахина не ожидал этого. Только не этого. Только не услышать, как бледные губы ночного убийцы произносят слова Кацуры почти его голосом.
      — Странно, что его это беспокоило, — Ато любовался дымком из своей трубки. Он уже не сидел прямо, он слегка развалился, опираясь рукой о подставку, и запрокинул голову. Бледное лицо казалось вырезанным из бумаги. — Сам-то он никогда не боялся крови. Кому, как не мне, знать… Он понимал, когда кого использовать, Кидо Такаёси, Кацура Когоро, сколько имен — столько и лиц. Он знал, по каким делам можно посылать тебя, а по каким нужно посылать меня. Такасуги Синсаку привел корабли к Хаги — и город упал в его ладони. Знаешь, сколько людей умерло в Хаги за ночь до того? А сколько — после? Не врагов, не сторонников сёгуна — где в Тёсю отыщешь сторонников сёгуна? Нет, тогда выбивали своих — слишком глупых, слишком храбрых или слишком осторожных. Тех, кто помешал бы воевать. Ну и родню с друзьями — чтобы не было мстителей. Один такой уцелевший нашел потом Кацуру в Америке. Твой сэнсэй убил его столовым ножом — он же не носил с собой боевого оружия. И вправду — зачем?
      Асахина Тэнкен помнил Хаги в тот день. Как они вошли в гавань, и как шли потом к замку, примеряясь к шагу Такасуги. А тот был рад удаче и победе, азартно-весел, и предательский туберкулезный румянец горел у него на скулах.
      — Потому и не носил, что незачем, — согласился Асахина. — Но ни я, ни ты не были его вассалами. Нам было вовсе не обязательно выполнять его приказы. Мы это выбрали сами, не нам и обвинять его.
      — Ты считаешь, что он был прав?
      — Я не смог бы лучше.
      Не говорить же ночной нечисти, что как раз в семьдесят седьмом, незадолго до войны в Сацума, он спросил Кацуру-сэнсэя, что тот думает о сделанном. И получил ответ, точный и внятный, как все, что говорил и писал Кацура: «Конечно, для меня самого было бы много лучше, если бы меня убили в шестьдесят четвертом. Но если я не сплю по ночам, то это потому, что работы много. Или, — улыбка у него была похожа на птицу, так же легко перелетала на чужие лица, — если найдется мастер го, с которым я еще не играл».
      Справа что-то изменилось. Такое ощущение, как будто кот мурлычет. Ага, господин Сайто, какие-то выводы сделаны и вы довольны ими. Впрочем, вы бываете довольны самыми неожиданными вещами.
      В зале было тихо. Все эти люди, с лицами в тени, в старинных одеждах, напряженно вслушивались в разговор. Кто-то подливал сакэ и пил, но все почти бесшумно. Только шелк шелестел.
      Следующую карту Ато бросил небрежно:
      — Синсэнгуми-но-Они.
      Имени он мог и не называть. А вот злобы в голосе скрыть не смог.
      — И что, — в голосе Сайто был искренний интерес, — вы можете сказать о моем фукутё?
      — Много чего, — Ато прищурился. От него теперь шла волна холодной злобы. Сидевший напротив человек в темно-синем поежился. — Начнем мы, пожалуй, с храма Хонгвандзи. Там вышел пожар, который Хидзиката согласился тушить только с условием, что ополчение ваше пустят на постой — монахи сочувствовали сторонникам императора, а следить за ними изнутри было проще. Настоятель согласился. Отряд переехал. И тут же выстроил там свинарник.
      — Подожди, — прервал его Асахина. — Какой свинарник?
      — С китайскими свиньями, Тэнкен. И резали их прямо там. В монастыре. А когда монахи попросили прекратить, Хидзиката ответил отказом.
      — То, что мы там людей постоянно убивали, монахов не волновало, — пояснил Сайто, прикуривая от ближайшей свечки очередную сигарету.
      Ато бросил на него убийственный взгляд, который отскочил от полицейского, как от зеркала.
      — Настоятель снова взмолился, просил прекратить лить кровь на священной земле. Он был согласен на любые условия. И пришлось храму на своей территории построить ополчению новые казармы, только бы убрать нечестивцев из самого монастыря. И жилье бесплатное, и земли отхватили. Вымогательство. Это только вам, — палец Ато указал на темно-синий мундир, — правила запрещали брать даже медяк! А Кондо и Хидзикате правила были не указ!
      — Хм, свиньи, — сказал инженер, — я бы до такого не додумался.
      — Вот поэтому вы и не были заместителем нашего командира, — улыбнулся полицейский. — Он ведь этих свиней не просто так завел. Он с каким-то английским доктором в Нагасаки списался и выяснил, что мясо, конечно, лучше с детства есть, но и взрослому оно сил добавляет.
      — Вот, оказывается, в чем был секрет! — всплеснул руками инженер. — Вы знаете, Фудзита-сэнсэй, что английские матросы получают в день по фунту красного мяса? То-то они такие здоровенные…
      — Доктор предупреждал, что у людей непривычных могут быть, — полицейский поискал слово, — побочные эффекты…
      — И?
      — Были. Люди стали чаще лезть в драку.
      — А как вы это заметили? — удивился инженер.— Вы же и так не вылезали.
      Это-то и вправду было мудрено заметить. А вот что стало заметно — так то, что в комнате потеплело. Разодетые в шелка куклы как-то стали оживать. «Наверное, — подумал он, — это потому, что Кагэ сосредоточил внимание на нас и отвлекся от них. Он давит на них, но чем? Он на них даже не смотрит».
      Зато на него самого Кагэ смотрел. Смотрел так, что казалось — урони Асахина хаси, и они будут плыть до пола долго-долго, оседая сквозь вязкий воздух.
      — А гвозди и свечи вы тоже брали из монастырской кладовой? — спросил Ато.
      — К… акие свечи? — икнул господин Мияги. Его поросячьи глазки горели любопытством — разговор принял деловой оборот. Господин Ато начал выставлять счета, а купец Мияги в счетах понимал.
      — Которые развязали язык Фурутаке, — дружелюбно пояснил Сайто. — Полноте, господин Мияги, ведь не можете вы не знать о деле в Икэда-я.
      — Знаменитое дело, — промурлыкала госпожа Мияги. — Вы позволите, господин Асахина? Раз вы все равно не хотите айю.
      Черные лаковые палочки в маленькой белой руке. Не такой белой, как руки Ато — у того сквозь плоть просвечивают кости, а в этой умеренно-пухлой ладошке, казалось, костей нет вообще — так ловко изогнулись пальчики, отщипывая палочками от нежного рыбьего мяса небольшую полоску.
      — Значит, свечи и гвозди, м-мм? — женщина окинула Асахину таким взглядом, словно уже видела его на месте рыбы. — Каким изобретательным был ваш покойный командир.
      — Да нет, — пожал плечами Сайто. — Это я ему подсказал. Любимый приемчик йосских бандитов. И не брали мы их в монастыре. Зачем? В любой лавке — сколько угодно. После того случая мы их даже не покупали. Нам дарили. Мало кому из жителей старой столицы нравились пожары.
      Инженер погладил черную гладкую поверхность чашки для сакэ… вот в такую же черно-красную чашку Мацу-сан подлила в тот вечер снотворного. Кацура-сэнсэй выпил и уснул. Асахина видел все с самого начала, но не предупредил. Он был согласен с Мацу-сан. Горячие головы хотели поджечь столицу и выкрасть императора. Командир, конечно, возражал — дождя не было уже две недели и слишком много людей погибло бы в городе, выстроенном из дерева и бумаги. Он опять пошел бы с ними спорить — и ничем хорошим это кончиться не могло, потому что любой разговор о цене, любое отступление от «безумной справедливости» считались предательством, а с предателями — разговор короткий. Мацу-сан спасла его тогда. Но не от своих, как думала. В тот день еще кое-кто не посчитался с ценой. Гвозди, вбитые в тело, свечи на гвоздях, горячий воск течет вниз, течет… час, два — и человек, готовый поджечь город и уж точно готовый молчать, — заговорил. И в гостиницу, куда не пришел Кацура, пришли совсем другие люди — в синих накидках с белым узором по рукаву. Пожара не было. Старая столица уцелела. В тот раз.
      Гладкая, теплая поверхность под рукой… что бы стал делать Кацура-сан, если бы ему не подлили снотворного ? Насколько далеко зашел бы? И что бы стал делать он сам? Но им не нужно было решать — Синсэнгуми-но-они решил за них.
      Да, Кагэ, ты опоздал с этим на годы. Вспомнить все прошлые дела, всех мертвецов. Всех его людей, которых убил я, и всех моих, которых убил он. Как будто это что-то изменит, как будто они вернутся…
      — А что, — спросил он, — отрезать язык и выпустить кишки заживо — это чем-то лучше?
      — Это был даже не японец, так, полукровка — на ком пробовать сталь, если не на таких? — кажется, Ато искренне удивился. И искренне возмутился. — А Фурутака был самураем, которого замучил…
      — Бывший крестьянин, — спокойно закончил полицейский.
      Ато оттолкнул от себя девицу и сел прямо. Странное движение, будто перелился из одной формы в другую. И остро плеснуло над собравшимися ледяной яростью. Рванул кто-то ветхую бумагу на створке — а в прореху глянула голодная бездна.
      — Тебе было бы легче, если бы это сделал самурай Серизава? — Инженер поднял чашечку с сакэ, чуть наклонил, глядя, как отблескивает в опаловой жидкости огонек свечи.
      — У Серизавы бы терпения не хватило, — полицейский был само благодушие. — Он быстро отвлекался. У меня тогда, пожалуй, тоже. А господин фукутё был человек добросовестный. И все, что делал, делал хорошо. С крестьянской дотошностью.
      А ведь для него, — подумал инженер, — это действительно вопрос обстоятельности и терпения. Еще неделю назад он и подумать не мог, что будет сидеть рядом с этим человеком на пиру, больше похожем на китайскую повесть о путешествии ученого сюцая во владения Яньло. А он и не замечал, что настолько переменился и стал способен судить о былом отстраненно. Да, именно — как тот сюцай, угодивший в адские судьи, которому пришлось разбирать страшные тяжбы знаменитых покойников. Только почему Кагэ считает судьей себя?
      Ато посмотрел на них — глаза как два черных дула, и у девицы, выглядывающей из-за его плеча, взгляд такой же, как будто она отражает все настроения Кагэ.
      — Крестьяне, — мертвым, ледяным голосом сказал Ато, — вероломны и подлы. И предают даже тех, кто на их стороне. Или Яманами, которого он заставил покончить с собой, не был ему другом?
      — Правила, — улыбнулся полицейский, — даже самые лучшие, можно нарушать. Иногда их даже нужно нарушать. Яманами-сэнсэй их нарушил. У него были причины, и он знал, что делал. Там все знали, что делали, — он повернулся к инженеру. — Это одна из вещей, которых мне теперь страшно не хватает.
      Инженер молча кивнул. Он сам был нарушителем правил — с того самого дня, когда вышел из отцовского дома, чтобы больше никогда туда не возвращаться. Он и тогда, в шестнадцать лет, знал, что делал. Сейчас он тоже это знал. И поэтому Кагэ мог раскладывать свои карты хоть до утра.
      А ведь Кавадзи, шеф полиции, как-то сетовал на то же самое — что у него слишком мало людей, которые знают, что они делают. И зачем. Пожалуй, можно перестать удивляться тому, что Сайто оставили в живых.
      — Вы, наверное, и отчеты не всегда пишете? — спросил Асахина.
      — К счастью, — вздохнул полицейский. — Ну вот как бы выглядела на бумаге нынешняя история?
      — Как китайская повесть о тяжбе покойников, — признал инженер.
      — Неплохо, — отозвался Ато. — Мне нравится это сравнение. Такасуги, Кацура, Сайго, а вот теперь и Окубо… Они уходят один за другим — те, за кого мы дрались. Те, кто нас предавал… Приходят новые… Такие, как господин Мияги. Скажи, Асахина, неужели ты намерен драться за них? Неужели ты вконец превратился в гайдзина? Неужели думаешь, что, зашив крест в омаморибукуро, кого-то обманешь? Пока твои покровители были живы, тебя никто ни о чем не спрашивал. Но они погибли, Тэнкен. И перед тобой завтра же закроются все двери, если одна птичка в Токио напоет твоему начальству, что в Англии из тебя сделали не только инженера. Вот этот тип тебя же и арестует.
      — Почему тебя так волнует моя судьба, Ато? — Тэнкен улыбнулся. — Раньше ты не проявлял такой заботы.
      — Раньше оба мы были моложе и глупее, — Ато поморщился. — Я ненавидел тебя, Тэнкен, да и теперь ненавижу, но время настало такое, что даже и ненавидеть-то по-настоящему некого — только презирать. Есть дело, хорошее дело — и мечом помахать, и с паровозиками поиграться вдоволь. Как раз для Тэнкена — но для того, прежнего Тэнкена. Который по пьяному делу рвался спуститься в ад и спасти богиню Идзанами .
      Асахина расхохотался.
      — Да, сакэ тогда сильно ударило мне в голову. Но ты так и не понял, почему я рвался в ад за Идзанами — а значит, не поймешь и всего остального. Мне нечего с тобой делить, Ато.
      — Нечего? — Ато двумя пальцами вытянул карту и со щелчком положил ее поверх предыдущих. — А дракон?
      И Асахина почувствовал, как кровь отливает от лица. Потому что Кацура-сэнсэй был командиром, за которым можно было идти. Настоящим, из тех, кто доходит до цели и у кого эта цель не изменится по дороге. Но только командиром. А жизнью, дыханием, светлым, летучим пламенем был совсем другой человек. Сакамото Рема, ронин из Тоса, сумасшедший, волшебник, архитектор. Парус, наполненный божественным ветром. Этот ветер ни на миг не ослабевал, им были полны все дела и даже полупьяная застольная болтовня. Он был один, сам по себе, без клана, без партии, без покровителей. Вечно растрепанный, в старых хакама, с одним мечом за поясом и револьвером за пазухой, крушитель традиций, чья смерть разрушила надежду на мир.
      Он — такой, каким был — мог заставить кровных врагов выслушать друг друга, мог договориться с кем угодно… И договорился ведь — сёгун подписал соглашение, до мира оставалось рукой подать. Конечно, не в одном Рёме было дело, конечно, вся история страны, весь этот вес, все требовало выхода — но Асахина почему-то был уверен (и знал, что делит эту уверенность со многими), что если бы убийцы не пришли тогда в комнату над магазинчиком, где ночевал больной Рема, войны бы не было.
      И по всему выходило, что убил золотого дракона человек, сидевший справа. Или нет?
      — Ты знаешь, что Сайго Такамори не хотел мира с сёгуном, потому что мир не дал бы преимуществ Сацума? — спросил Ато, кладя справа от карты дракона другую. — И что советник Ито — тот самый, что с треском ушел из вашего отряда, — кивок в сторону полицейского, — не хотел мира, потому что в смутное время легче выдвинуться?
      Еще карта легла слева.
      — И что командир киотского самурайского ополчения поклялся убить Сакамото? — карта сверху. — А императорскому двору не нужен был сёгун ни на каких условиях, — карта снизу.
      Ато в упор смотрел на Асахину — нет, Кагэ на Тэнкена, в глазах горел красный огонь.
      — Твой дракон был нужен мертвым всем. Кроме твоего сэнсэя, Тэнкен, — и Кондо. Вот потому сделать эту работу попросили меня, — Ато улыбнулся, — чтобы, в случае чего, Кацура-сэнсэй не мог отпереться, что он тут ни при чем. И подкинули на место ножны его дружка, — он слегка двинул бровью в сторону полицейского, — кому как не Волкам из Мибу убивать патриотов по ночам, правда?
      — Вот видишь, — сказал полицейский свитку на стене, — и вправду сами всё рассказали.
      Черно-белый демон-они на рисунке не ответил.
      — Не всё, — сказал Асахина Тэнкен звонким, как утренний лед, голосом. — Он не сказал, кто попросил.
      Кагэ улыбнулся — гадкой улыбкой, оскалом.
      — В преисподней, куда ты, Тэнкен, так рвался, тебя это уже не будет волновать.
      — Не беспокойтесь, Асахина-сан, эти имена ни вам, ни мне не интересны, — полицейский выщелкнул еще одну сигарету. — Ато-сан, конечно же, скажет, кто его просил. Потом скажет, что сам намерен выступить против тех людей — или нелюдей. Но не думаю, что он назовет того, чью просьбу он выполнил.
      — Разумеется, — тем же стеклянным голосом отозвался Асахина. — Он ведь не может. Бунраку . Куклы — вот они, а актеры за ширмой, в темноте.
      Ато открыл рот — и тут его перекосило. Глаза съехались к переносице, лицо повело судорогой, кривящей рот, тело согнуло набок. Как будто он хотел ответить, но неведомая сила ему не давала.
      — Вот так, — заключил полицейский. — А кукловода здесь, увы, нет.
      — Аоки? Или Уэмуры? Хотел бы я знать, зачем он спалил верхнюю деревню? Если уж имя себе взял…
      Господин управляющий не был бойцом. Поэтому инженер его едва не пропустил — он полез за оружием так медленно, так открыто, что Асахине и в голову не пришло, что сосед будет не пугать, а стрелять. Но поэтому же он успел заметить, что господин Синдо достал из-за пазухи, а дальше управляющий завалился на спину с торчащими из левого глаза хаси.
      Выстрел все-таки прогремел, но пуля никого не задела. Ато рывком поднялся на ноги — он двигался быстро, так быстро, что глазу было трудно за ним уследить, но в руках Асахины Тэнкена уже был тяжелый револьвер. Он умел быстро стрелять, Тэнкен, и все шесть пуль попали в цель. Ато отбросило обратно, и он упал, заливая кровью циновку. Женщина в одеянии эпохи Нара закричала.
      Кто-то уже летел навстречу — ах, неудобны для боя старые костюмы, развевающиеся рукава. Не носили придворные оружия, вы не знали? Справа грохнуло еще два выстрела. Смит-вессон, этот «голос» Асахина знал, Рёма носил такой, значит, у инспектора не только холодное, но и огнестрельное оружие не по уставу…
      Перезаряжать барабан не было времени. Меч сам прыгнул в руку. Никогда не думал, что придется драться в этом мундире. И что кукол нужно принимать всерьез. Вернее, по отдельности их и не стоило принимать всерьез, но взятые вместе они очень мешали. И все это слишком, слишком напоминало старые времена. Только он сам уставал много быстрее.
      А кончилось все, как обычно, внезапно. В разгромленной комнате плавал сизый пороховой дым, от которого щипало глаза и першило в горле. Инженер достал из кармана лист бумаги и тщательно вытер лезвие меча. Привычные движения, только рукав слишком узкий…
      Полицейский стоял над телом девицы в красном шелку.
      — Третий случай в моей жизни, — сказал он. Говорил на выдохе, выталкивая воздух. Тоже не помолодел. — Как я понимаю, второй в вашей.
      — Пристань вы не считаете?
      Тела Ато на полу не было. Его не было нигде. Не было господина Мияги и его супруги и одного охранника. Еще были живы — еле-еле, от страха — две девки.
      — Пошли вон, — сказал Сайто. — Похоже, господин инженер, что ваш бывший коллега замышлял такой поворот с самого начала. Синдо был намечен жертвой заранее. С началом стрельбы или рубки охранники этих господ, — Сайто показал на двух распростертых на полу чиновников, — кинулись на нас… Они тоже мешали господину Ато…
      — Или господину Уэмуре?
      — Н-нет… Что-то подсказывает мне…
      Со двора донеслись два почти слитных выстрела. Одна девица закричала, третий выстрел — и голос оборвался. Сайто кивнул каким-то своим мыслям.
      — Ну вот. Из этих дверей никто не должен был выйти.
      Инженер посмотрел на полицейского.
      — Зачем вы их туда послали?
      — Я всего лишь выставил их из комнаты. Им стоило бы отлежаться в кухне или спрятаться в осирэ, но раз уж их понесло на улицу… Зато теперь мы точно знаем, что приказ есть — если бы его не было, их могли и пропустить, их здесь явно знали.
      Да, единомышленниками или почти единомышленниками они могли быть разве что в присутствии Ато…
      — Хотел бы я знать, — покачал головой инженер, — почему они не убили нас сразу?
      — Вероятно, кукловод был не прочь выяснить, сколько нам известно. И вашему бывшему коллеге, полагаю, нужна была победа над вами, пусть и задним числом, — полицейский пожал плечами. — На его месте я бы впустил нас внутрь, расстрелял нас из чего-нибудь скорострельного — на одной из вышек стоит «гатлинг», вы заметили? — и запустил операцию немедленно.
      — А что если мы и вправду нужны им? — инженеру тоже требовалось отдышаться.
      — Нужны?
      — Их мало. Будет еще меньше, раз Ато начал прореживать свои же ряды. Своего лучшего специалиста они подставили, а во вкус денег, которые приносит техника, — уже вошли. Преимущества железной дороги тоже оценили — если накрыть сетью страну, вы себе представляете, сколько войск и как быстро можно будет перебрасывать хоть на Хоккайдо? Им нужны те, кто умеет строить дороги и охранять порядок. И кто при этом не очень оглядывается на кровь.
      Ведь и правда — чем они снаружи отличаются от Ато? Только тем, что им нужны причины.
      Говоря это, инженер заряжал револьвер. Затолкал все патроны и провернул барабан. Потом сунул оружие за пояс. Что уж скрывать — нечего, да и незачем. Вздохнул:
      — Патронов осталось семь штук. Опять придется покупать.
      — Напомните мне потом, — кивнул полицейский.
      — Вам выделяют фонды на такие дела?
      — Выделяют. Но писанины много, — инженер сочувственно покачал головой, — Я просто однажды кое-что реквизировал и не доложил. Это называется «служебное преступление». Что вы там разглядываете?
      — Ищу потайную дверь. Помолчите немного.
      Инженер приложил ухо к стене, выбил дробь пальцами, потом сместился влево, еще постучал, вправо… Наклонился, что-то то ли повернул, то ли потянул. Часть стены в торце комнаты раскрылась.
      — Вот сюда они сбежали, — сказал инженер. — Кагэ и наши супруги-фабриканты.
      — Считаете, нас зовут в гости?
      Асахина подумал.
      — Пожалуй, да. Он ведь нас намеренно дразнил. И сказал о себе много больше, чем следовало. Много больше. А отступать некуда.
      …Ты, оказывается, верил в справедливость, Кагэ, ты, оказывается, за ней пришел к «патриотам». Я не знал.
      Я просто бежал от жизни, которой не мог жить. Справедливость появилась потом. И ты знаешь, Кагэ, никакой справедливости не было в том, что мы с тобой делали. А сейчас — твоя справедливость в том, чтобы отомстить всем этим лицемерам, а моя… Моя — это Ояма, мой помощник, сын лавочника. И Сёта, вчерашний крестьянин. На котором никто не попробует остроту меча. И поэтому я убью тебя еще раз. Понимаешь, справедливость одна на всех, а твоя, которая только для тебя, — иначе зовется.