28

— Вот! — изнывая от усердия, поднял перед собой нужную карточку пленный исполнитель приговоров Данила Гарбенка. — Казарин Иван. Приговорен к высшей мере наказания. Камера 512. Это пятый этаж. Я покажу!

— Он жив? Его не расстреляли? — вскрикнула Лана Казарина.

— Должен быть жив. Исполненные в другой картотеке.

— Если нет, я тебя придушу, — прошипела Лана.

— А я помогу, — поддержал ее Игорь Иванов.

— Да нет. Должен быть жив. У нас с документацией порядок. С этим делом строго.

Генерал Казарин и правда был жив, но увидев, в каком он состоянии, Лана все равно попыталась придушить Гарбенку. Конечно, сначала она кинулась к отцу, восклицая: «Папа, это я! Очнись, это я!» Но поскольку он ничего не ответил, она снова вскочила на ноги и с криком: «Что вы с ним сделали!» — накинулась на Гарбенку, хотя он как раз ничего с генералом Казариным не делал, поскольку отвечал лишь за конечную стадию процесса.

Правда Игорь, вопреки обещаниям, не стал ей помогать, а бросился к генералу с вопросом:

— Вы меня слышите? Вы можете говорить?

В одиночку Лана с удушением палача не справилась, хотя он даже не пытался сопротивляться и только прикрывал руками лицо от ее цепких ногтей.

Выглядел он в этот момент как нельзя более жалко. Гораздо более жалко, чем генерал Казарин, на теле которого не осталось живого места.

С трудом разлепив опухшие, покрытые кровавой коростой веки, Казарин сорванным голосом прошептал еле слышно:

— Быстро вы. Я не ждал вас так скоро.

Из этого Игорь Иванов заключил, что хоть и не так скоро, но кого-то генерал Казарин все-таки ждал, так что дочь его не соврала.

— Но это не целинская форма, — прохрипел генерал несколько громче, разглядев сквозь красное марево тигровые комбинезоны и боевые шлемы. — Кто вы такие?

— Они мариманы, — снова опускаясь рядом с отцом, сказала Лана.

— А, это ты, — пробормотал генерал равнодушно и даже слегка раздраженно. — А я-то думал…

И он снова закрыл глаза.

— Папа! Папа! Что ты думал? — закричала Лана и стала тормошить отца, забыв, что каждое прикосновение причиняет ему боль. — Это я, Лана! Мариманы высадили десант. Они нас освободят.

— Чушь, — ответил генерал, не открывая глаз и морщась от боли. — У мариманов нет сил для сухопутного десанта. Перестаньте меня мучить.

— Папа, ты что, не узнаешь меня?! — воскликнула Лана в отчаянии, а Игорь Иванов, решив, что валять ваньку не имеет смысла, сообщил:

— Мы не мариманы. Мы из космического легиона.

Тут Казарин попытался улыбнуться, но место улыбки получилась жуткая гримаса.

— Из космического… Какой интересный сон. Давно такого не было.

— Папа! Папа! Это не сон! очнись! Все на самом деле! — не унималась Лана.

— Ты всегда так говоришь, — ответил генерал. — И всегда врешь. Ведь тебя расстреляли.

— Да нет же, папа! Они не успели! Если хочешь, вон у этого спроси!

«Вон этот», то есть исполнитель приговоров Гарбенка, был готов подтвердить все, что угодно, но у него генерал ничего не спросил.

— Да чего вы мучаетесь? — подал голос Громозека от окна. — Его водой надо отливать.

Услышав это, генерал неожиданно приподнялся на локте и довольно внятно и рассудительно произнес:

— Водой меня отливать бесполезно. Я на это уже не реагирую. Я вообще ни на что не реагирую. К использованию непригоден, подлежит утилизации…

И он засмеялся страшным каркающим смехом.

— Папа! Что же они с тобой сделали?! — простонала Лана, а Игорь наконец сообразил, что нужно генералу в первую очередь, и достал из кармана плитку «озверина» со словами:

— Ничего, сейчас все пройдет.

— Что это? — спросила Лана, все еще не вполне уверенная, что странные чужаки в тигровых комбинезонах хотят ей с отцом добра.

— Лекарство, — ответил Игорь и сунул пластинку «озверина» генералу в рот.

Казарин попытался ее выплюнуть, но не успел. Пластинка растаяла почти мгновенно и препарат через слизистую оболочку впитался в кровь.

Через минуту Казарин уже смог сесть.

Среди обитателей камеры были и другие тяжелые, так что Игорь истратил целую плитку «озверина». Это благоприятно повлияло не только на них, но и на всех, кто тут был. Враг, который потчует страждущих лекарством — уже не совсем враг. Тем более, что заключенные вообще с трудом понимали, кто это к ним пришел.

Почувствовав, что настороженные и испуганные поначалу взгляды зэков потеплели, Громозека все чаще поглядывал не внутрь камеры, а в окно, и вскоре увидел там кое-что интересное.

— Командир, глянь! — позвал он. — С этими мы что ли воюем?

Игорь посмотрел в окно и увидел, как вдоль стен домов бегут вооруженные люди в сером. Здесь здания подступали прямо к задней стене Серого Дома, и целинцы генерала Бубнау пытались подобраться к открытым воротам подземного гаража перебежками от подъезда к подъезду.

Но тяжелая техника 77-й центурии била прямой наводкой по подъездам, а пулеметы косили бегущих, как в кино.

— Командир, а можно я стрельну! — возбужденно крикнул Громозека, поднимая свой «джекпот».

Игорь усомнился в целесообразности этого, но по лицу Громозеки понял, что его боевой дух сильно пострадает, если не дать ему стрельнуть. Похоже, он мечтал об этом с самой высадки, но все никак не подворачивалась подходящая цель.

— Ладно, черт с тобой, — сказал Игорь и неожиданно добавил: — Но если истратишь патроны зря, больше не проси.

Громозека ничего не ответил и «джекпот» затрясся в его руках, изрыгая пули через окно в котором никогда не было стекол.

Босая Лана бесшумно подбежала к окну, оставив отца, который наконец поверил в спасение дочери.

Туфли девушки с плакатным лицом ей не подошли, но Лана уже привыкла, и даже горячие гильзы, которые перекатывались под ногами, не пугали ее.

Увидев на улице людей в сером, до боли похожих на тех, которые вели ее на расстрел, Лана вдруг впала в злорадный азарт.

— Да куда же ты бьешь! — вопила она в ухо Громозеке, сбивая его с панталыку. — Левее держи!

— Не учи ученого, — огрызался тот, но тут у него кончились патроны в рожке.

— А можно мне?! — пользуясь наступившим затишьем, воскликнула Лана, и в голосе ее было столько детского восторга, словно речь шла о какой-то игре наподобие юнармейской «Грозы».

Секунду подумав, Игорь Иванов достал из кобуры свой большой пистолет и, обняв девушку под грудью сзади (ладонь как бы ненароком заползла на грудь), позволил ей взять пистолет правой рукой, но левую с рукояти не убрал и очень осторожно перевел предохранитель в боевое положение.

Выстрел грохнул неожиданно. Лана восторженно взвизгнула, пистолет подбросило вверх, пуля ушла в белый свет, как в копеечку, а Игорь попытался объяснить Лане, как на самом деле надо стрелять из пистолета — хотя сам он лучше умел обращаться с компьютером, чем с оружием.

Второй выстрел был произведен по всем правилам, но тоже ни в кого не попал.

— Не умеете вы стрелять! — прохрипел из-за спин голос генерала Казарина. Он стоял на ногах, и все обитатели камеры взирали на это зрелище с изумлением, потому что генерал не вставал уже несколько дней. — Дай сюда.

И не успел Игорь опомниться, как пистолет оказался в руке генерала. Рука дрожала, но на мгновение замерла — и тут же грохнул выстрел.

Офицер, который вел в атаку очередную партию органцов, рухнул, как подкошенный.

Когда упали еще двое, остальные залегли, убоявшись не столько пистолета, сколько пулеметов, которые опять заколотили снизу. Но Казарину это не помешало. С высоты пятого этажа по лежащим было очень удобно бить.

Расстреляв обойму до дна, генерал вернул пистолет сержанту — по-джентельменски, рукояткой вперед.

— Вот так, — сказал он. — Ты кто по званию?

— Я начальник штаба центурии, — уклонился от прямого ответа Игорь.

— Ладно, неважно, — не стал настаивать генерал. Ни слово «центурия», ни знаки различия — одна угловая лычка и три звездочки — на шевроне Игоря ничего ему не говорили, но все же он догадался, что этот парнишка — не слишком большой начальник. Правда, звездочки навевали мысль о лейтенантском звании, да и начальники штабов любого уровня — как правило, офицеры.

— Дочка говорит — это ты ее спас, — сменил тему генерал.

— Ну, раз она так говорит… — скромно пожал плечами Игорь.

— А ты, значит, из космического легиона? Ну и каким ветром вас к нам занесло?

29

На полпути от границы края до Чайкина колонну майора Никалаю снова обстрелял самолет.

Многоцелевой истребитель с изменяемой геометрией крыла прошел над дорогой на бреющем, и видно было, как смещаются его крылья, переходя из стреловидного положения в горизонтальное.

Никто в полку даже не слышал о подобных конструкциях, и Никалаю, не в силах оторвать глаз от удивительной машины, недоумевал, как целинская разведка могла проворонить такую разработку.

Все справочники по военной технике потенциального противника в один голос утверждали, что у амурцев и мариманов нет реактивных самолетов не только в серии, но даже в теории. Однако вот же он — вражеский реактивный самолет, летает себе безнаказанно и поливает из пулеметов беззащитную пехоту.

Странно, правда, что нет на его крыльях обычного мариманского символа. Желтый круг, перечеркнутый синей волной, был знаком майору Никалаю по тем же справочникам и по трофейным самолетам, выставленным в Музее Славных Побед. А здесь этого знака не было — как не было и кедровой ветки, отличающей боевую технику амурцев.

Но всерьез Никалаю задумался над этим лишь после того, как самолет улетел. А до того, его волновало только одно — как укрыться от пуль в чистом поле.

— Где же наши самолеты?! — стуча кулаками по земле от бессилия, кричал рядом Игар Иваноу.

Никалаю ответил на это нецензурно — благо русские неприличные слова и выражения сохранились в целинском языке почти без изменений вместе со всеми привычными рифмами.

А целинских самолетов в воздухе и правда не было. Ни одного с тех пор, как все началось еще ночью до рассвета.

Объяснялось это просто. Разведка Сабурова могла упустить какие-то сухопутные части, уделить недостаточно внимания внутренним войскам, где-то ошибиться и чего-то не понять — но все, что касалось целинской боевой авиации, она за время сосредоточения выяснила досконально.

Аэродромы, для захвата которых не хватило десантных сил, были первой целью авиации легиона. Единственные, кто сумел поднять самолеты в воздух, были испытатели Рудненского авиазавода, но их экспериментальные машины не несли оружия, да и целью у целинских асов было не ввязываться в бой, а увести эти машины в безопасное место.

Но ввязаться в бой все-таки пришлось. Но все попытки взять истребители легиона на таран или уничтожить их в самоубийственной лобовой атаке, проваливались из-за разницы в классе самолетов. Даже реактивные целинские машины выжимали от силы восемьсот-девятьсот километров в час, и чтобы уйти от них, летчикам легиона не требовалось особого мастерства.

Экспериментальные машины взрывались в воздухе одна за другой. Посланные издали управляемые ракеты безошибочно настигали цель, и ни один испытатель не сумел уйти.

Это был первый воздушный бой легионеров с целинцами, а второй случился, когда на перешеек залетели самолеты из соседнего округа.

С ними справиться было еще проще. Только один из целинских летчиков успел крикнуть: «Меня атакуют!» — а другие вообще не поняли, что случилось.

Что касается пассажирских самолетов, то сбивать их не понадобилось. Диспетчерская в Чайкине, захваченная легионерами в первые часы высадки, попросту заворачивала все рейсы, ссылаясь на грозу и шторм на перешейке.

Однако буквально через четверть часа после налета на полк Никалаю невиданного реактивного самолета вдали над полем показалось звено целинских истребителей.

Бойцы разразились криками «Ура!» Они подпрыгивали от радости и махали руками, словно три винтовых самолетика могли изменить весь ход войны.

Но случилось страшное. Истребители неожиданно зашли на пехотинцев от солнца и сбросили на дорогу шесть бомб. А потом принялись утюжить шоссе, осыпая его пулеметными очередями.

Только на третьем заходе Никалаю сообразил, что происходит и закричал:

— Стреляйте по ним! Стреляйте! Огонь!!!

И чтобы вывести уцелевших бойцов из ступора, сам начал палить по истребителям из пистолета.

Но его примеру последовали только двое. Игар Иваноу, который не отходил от командира ни на шаг и таскал с собой подобранный на поле боя карабин с четырьмя патронами, и бывший зэк, который давеча снимал с арестантов наручники.

Игар выпустил в небо все четыре патрона и упал ничком в кювет, потому что самолеты вышли на новый заход. А зэк был экипирован получше и, стоя посреди дороги на широко расставленных ногах, дал по истребителям длинную очередь из ручного пулемета. И, как ни странно, попал.

Самолет, задымив, стал снижаться, а поскольку шел он низко, времени на прыжок пилоту не оставалось. Однако ему удалось выровнять машину над полем и посадить ее на брюхо без особого вреда для себя. Все видели, как он вывалился из кабины и проворно отбежал от нее на безопасное расстояние, прежде чем самолет взорвался.

Все, кто еще мог держать оружие, тут же открыли огонь по бегущему пилоту, хотя Никалаю во весь голос кричал:

— Не стрелять! Брать живым!

Два оставшихся истребителя пытались прикрыть своего, но как-то неуверенно. Как видно, им совсем не хотелось разделить его участь — поэтому они поднялись повыше и стреляли оттуда не слишком метко.

Бывший зэк продолжал строчить по самолетам из пулемета и в конце концов его прошило встречной очередью. А пилота упавшего истребителя все-таки взяли живьем. При жесткой посадке он повредил ногу и не мог быстро бежать.

Он долго отстреливался из двух пистолетов по-македонски, а в него никак не могли попасть, но зато сумели окружить — и не убили только потому, что его прикрыл своим телом Никалаю, который первым бросился на врага, когда у того кончились патроны.

Следом кинулись и все остальные, и хотя сильный противник в синем комбинезоне и эрланском боевом шлеме умудрился разбросать эту кучу малу, бежать ему было некуда.

Однако ответов на вопросы от него добиться не удалось. Пленный молчал, как рыба об лед — только в самом начале бросил несколько слов по-английски, но не целинцам, а тем, кто был с ним на связи.

Он сказал: «Я в плену. Буду уходить при первой возможности», — но никто из целинцев его не понял. Здесь не имели ни малейшего понятия об английском языке.

Сам пилот тоже не был англоязычным — просто в спецназе воздушной фаланги английский знали почти все. Там подобрались асы, которые умели летать на всем, что только может подняться в воздух, и еще много сверх того — летчики испытатели и супермены из особых диверсионных отрядов, которых учили управлять любыми средствами транспорта от верблюда до авианосца.

Они участвовали в захвате аэродромов вместе со спецназом 108-й и наземных фаланг, а потом оседлали целые и невредимые трофейные самолеты и отправились на свободную охоту, прикрытые от своих только сигналом «Я свой», а от чужих — ничем, кроме летного мастерства.

Но мастерство подвело. Это эрланскую реактивную машину трудно сбить из ручного пулемета, а целинские фанерные самолетики горят за милую душу. Самолетов в целинской народной армии много, а дюраля — мало, так что фанера — самый ходовой материал.

Когда стало ясно, что толку от пленного не добиться, встал опрос, что с ним делать. Многие были за то, чтобы расстрелять на месте — зачем полку такая обуза. Но Никалаю решил, что пленного надо доставить в управление контрразведки, то есть в Чайкин — а это им как раз по пути.

По пути-то оно, конечно, по пути, но после двух воздушных налетов численность отряда сократилась еще наполовину, и назвать это жалкое сборище мотострелковым полком уже совсем не поворачивался язык.

И все же цель оставалась неизменной. Отряд продолжал двигаться к Чайкину, оставляя по деревням раненых, которые не могли дальше идти.

Проходя через небольшой городок с названием Гиройсак, солдаты увидели на площади толпу народа, окружившую столб с репродуктором. Репродуктор, как ни странно, работал. Радиотрансляционная сеть была локальной — сигнал расходился по проводам от городского приемника, а волну центрального радио никто не глушил.

Бодрый мужской голос из черной тарелки торжественно вещал:

— По приказу великого вождя целинского народа лица Тамирлана Бранивоя целинская народная армия в ответ на вероломное вторжение амурских орд перешла в решительное наступление, пересекла демаркационную линию и, форсировав водные преграды, углубилась на территорию противника, преследуя по пятам бегущие в панике амурские войска.

Какие-то изможденные ребята в форме военной школы вполголоса переговаривались между собой.

— А у нас-то почему все наоборот? — в недоумении спрашивал один.

— Ну как ты не понимаешь?! — возбужденно увещевал его другой. — Они же напали внезапно. Их здесь никто не ждал. Но ничего. Скоро подойдут наши подкрепления, и тогда мариманы тоже побегут.

30

На первом селекторном совещании штабов после высадки земные генералы с грехом пополам убедили маршала Тауберта отложить «разбор полетов» до вечера. Но теперь вечер уже наступил, и в связи с этим маршал устроил подчиненным новый разнос.

Он как раз только что узнал, что амурцы форсировали пограничные реки и за несколько часов продвинулись вглубь целинской территории на расстояние от десяти до восьмидесяти километров.

Амурские танки проходили по целинским понтонам, амурские самолеты сбрасывали десанты, а целинская народная армия даже не пыталась обороняться. В стороне от узких полос прорыва она по приказу из Центара сама шла в атаку и, неся чудовищные потери, тоже форсировала реки, только в противоположном направлении.

Здесь амурская армия и правда стремительно отходила, заманивая противника в полосу обеспечения, чтобы потом отрезать ударом во фланг и идти вперед, не встречая никакого сопротивления.

История столетней давности повторялась один к одному. Могучая целинская армия снова наступала на те же грабли.

Но на этот раз был еще и дополнительный фактор. Две трети легиона маршала Тауберта охватывали этот огромный фронт широкими клещами, а дезинформаторы продолжали работать, не покладая рук, окончательно запутывая целинских командиров всех уровней.

Все складывалось как нельзя лучше. Амурское наступление одним махом решало массу проблем легиона. Но Тауберт снова был недоволен.

— Я приказал закрыть границу и не допустить амурского вторжения! — кричал он. — Их наступление надо немедленно остановить! Это наша территория, и она должна остаться за нами.

И он чуть было не отдал приказ повернуть оружие против амурцев.

Возражения землян на него больше не действовали, но тут воспротивился даже старший военный советник «Конкистадора».

— Легион не выдержит войны на два фронта, — сказал он. — На данный момент амурцы — естественные союзники легиона, и к ним надо относиться соответственно.

А Сабуров, пользуясь случаем, решил закинуть удочку насчет союза с мариманами. И заметил, обращаясь не столько к Тауберту, сколько к эрланским советникам:

— На западе легионеров принимают за островитян. Все, кто пытается передать информацию с Закатного полуострова в Центар, упорно говорят о мариманском десанте. А насколько нам известно, мариманы будут рады помочь любому, кто задумает сокрушить ЦНР — даже не ради территориальных приобретений, трофеев и контрибуций, а просто чтобы обезопасить свои острова от набегов с севера. Если мы предложим им союз, то получим добровольцев, оружие, технику и боеприпасы.

— Вам мало той техники и боеприпасов, которые захвачены на Закатном полуострове? — саркастически спросил Тауберт, разглядывая цифры из последней разведсводки на дисплее.

— Мало! — ответил Бессонов. — Сутки еще не кончились, а некоторые фаланги уже израсходовали по два-три боекомплекта. А их всего шестнадцать на всю войну. И потери в технике на востоке уже выше запланированных. А что будет, когда начнется организованное сопротивление?

— Если вам мало трофеев, почему до сих пор не начато наступление на Гаван и Уражай?! — взорвался маршал. — По моим сведениям, полная готовность к операции была достигнута восемь часов назад!

— Я называл причины по меньшей мере десять раз, — огрызнулся Бессонов.

— А я по меньшей мере десять раз говорил, что они неубедительны, и наступление должно начаться немедленно.

— Может быть, вас убедит возможность захватить в плен второго человека в Народной Целине? — произнес начальник разведки Сабуров. — Если мы начнем наступление сейчас, Пал Страхау наверняка развернет свой самолет.

— Сколько часов вам надо на его захват? — раздраженно спросил Тауберт.

— С последующей радиоигрой — не меньше суток. По моим сведениям, в округа поступила команда готовить все армейские части к отправке на восток. Для тыловой и гарнизонной службы остаются только внутренние войска, школы и училища. Если Страхау подтвердит Бранивою, что на западе все в порядке, 5-я армия может начать погрузку уже завтра. И тогда мы перехватим ее на марше, в вагонах.

— А если она не начнет погрузку, вы потребуете у меня новой отсрочки?

— Вряд ли, маршал-сан, — ответил Сабуров. — Не думаю, что при сложившихся обстоятельствах нам удастся водить Центар за нос больше двух дней.

31

Чайкинская военная школа, бывшая имени Тимафею, а ныне безымянная, ввязалась в бой случайно.

В первой половине дня она получила из штаба округа и городской военной комендатуры несколько противоречивых приказов и пыталась выполнить их все одновременно, хотя для этого пришлось бы двигаться в разные стороны.

Один приказ, впрочем, требовал оставаться в казармах до получения дальнейших распоряжений, и этот вариант командованию школы был больше всего по душе. Но тут раздался новый окрик из штаба округа:

— Почему школа до сих пор не вышла в направлении Рудны?

Начальник школы был человек умный и ясно чувствовал какую-то нестыковку. На кой черт посылать в Рудну военную школу, если в округе полно боевых частей. А главное, совершенно ясно, что бои идут в самом Чайкине, и выводить части из города в такой обстановке — это преступление.

К тому же дезинформаторы легиона уже сами запутались в собственных приказах, и их успех предопределялся только массовым идиотизмом офицеров, занявших командные должности после того, как в чистках были угроблены все сколько-нибудь компетентные кадры.

Но начальник Чайкинской военной школы был совсем не таков. Его выпустили из тюрьмы несколько дней назад и готовили к отправке на восток, но пока не решили, на какую должность его назначить, и временно поставили во главе военной школы.

Так что, поразмыслив как следует над приказами, которые сыпались на школу, как горох, генерал Леучинка пришел к единственному разумному выводу: штаб округа и городская военная комендатура захвачены врагом.

И Лучинка, не задумываясь, отдал своим людям самую логичную в этой ситуацию команду:

— Не подчиняться никаким приказам, переданным по радио и телефону. Будем ждать нарочных с пакетами или подхода наших войск.

— Но ведь штаб округа приказывает нам покинуть город! — возмутился начальник штаба школы, но Леучинка до ареста был генерал-лейтенантом, а начштаба только неделю назад стал подполковником, так что весовые категории были слишком неравны.

— Я верю только первому приказу штаба округа — оставаться в казармах, — сказал генерал тоном, не терпящим возражений. — Штаб наверняка захвачен противником. Никто в здравом уме не пошлет военную школу из Чайкина в Рудну, что бы там ни происходило.

— Да не там, а здесь! — не успокаивался начштаба. — В городе враг, и мы должны вывести школу в тыл.

— А почему тогда штаб сообщает, что противник прорвался на Рудну, и нужны подкрепления для ликвидации прорыва?

Крыть было нечем. Перегруженные работой дезинформаторы не позаботились об отдельной легенде для военных школ и училищ. Да и вообще, в последние часы дезинформаторы заботились только об одном — как обеспечить прибытие генерального комиссара Страхау в Чайкинский аэропорт.

Не допустить, чтобы Страхау развернул самолет, не долетев до Чайкина — вот была главная задача генерала Сабурова и его людей во второй половине дня. А все остальное пришлось пустить на самотек.

Но в случае с Чайкинской военной школой это было даже хорошо. Она продолжала сидеть в своих казармах, и могла бы оставаться там до вечера, не случись новый поворот.

Чтобы прикрыть городской аэропорт от любых неожиданностей на время посадки самолета со Страхау на борту, штаб легиона стягивал к аэропорту дополнительные силы. И какое-то спецподразделение на целинских машинах поехало туда короткой дорогой как раз мимо военной школы.

Может, курсанты с офицерами и не поняли бы, то это едет, но спецкоманду сопровождали эрланские БМД и легкие танки, и усиленный наряд на КПП открыл по ним огонь без команды — строго по уставу, как при нападении на охраняемый объект.

Пушка у десантного танка Е1778 — всего 60 миллиметров, но против пешего противника и этого достаточно. Спецкоманда поехала дальше, но пара танков осталась и учинила побоище.

Курсанты школы — мальчики от двенадцати до семнадцати лет — пытались сопротивляться, но у них не было даже гранат. Генерал Леучинка отдал приказ уходить врассыпную, но он дошел не до всех, а насчет пункта сбора никто вообще ничего не понял.

В результате два танка погнали курсантов в разные стороны.

Начштаба Василиу собрал одну группу уцелевших далеко к северу от школы и решил вести их прочь из города, в тыл. Шоссе на Рудну было далеко, да и слухи о прорыве врага беспокоили подполковника — зато рядом оказалась дорога на Дубраву, и Василию повел своих курсантов по не

й.

На выезде из города они встретили бронегрузовики 66-й фаланги, но тут курсантам повезло. У легионеров после боя на границе краев были трудности с боеприпасами, и они не стали тратить на пацанов последние патроны.

За грузовиками следовал целинский танк ТТ-55 с голыми людьми на броне, и один из них, рискуя жизнью, закричал курсантам:

— Не ходите туда! Не ходите! Там мариманы!

Подполковник Василиу тоже усомнился, действительно ли они идут в тыл, но все-таки довел команду до Гиройсака, где пришлось остановиться. Местные говорили, что к северу идет бой.

А потом в городок вошли и жертвы этого боя. остатки полка майора Никалаю, разбитые, но гордые, потому что они вели с собой пленного.

Курсантам было очень интересно полюбоваться на живого маримана вблизи, хотя больше всего на свете им хотелось его убить.

Подполковник Василиу, который знал мариманский язык в пределах курса военной академии, попытался допросить пленного, и как показалось вначале, добился успеха.

— Руки развяжи, — сказал летчик. Он говорил не на литературном мариманском, но это ничего не значило. На островах полно разных диалектов.

Допрос происходил в местном отделении Органов, на окнах были решетки, а в помещении — полно вооруженных людей, и старшие офицеры, коротко посовещавшись, решили, что вреда не будет. Раз он решил говорить, то в виде маленькой уступки можно развязать ему руки.

Военным не терпелось узнать, каким образом мариманы ухитрились высадиться на берег в таком количестве, да еще с тяжелой техникой и самолетами.

Размяв затекшие руки, пленный потянулся к нагрудному карману, и все присутствующие напряглись — но оказалось, что ему нужны были только сигареты.