8

— Известный продюсер, фигурирующий в списке самых богатых людей страны, в интервью местному телевидению заявил, что уже начал собирать деньги для уплаты выкупа похитителям Яны Ружевич. Однако на это требуется время, так как запрошенная сумма слишком велика. Горенский также сообщил, что попросил Центробанк и налоговую инспекцию в виде исключения разрешить фирме «Вершина» обналичить часть средств со своих счетов…

Талантливый режиссер новой волны Дмитрий Данильян и молодой, но уже популярный актер Евгений Казанцев в московской квартире режиссера смотрели «Новости» по ОРТ и между делом пили виски «Джонни Уоркер».

— А знаешь, чем все это кончится? — задумчиво произнес Данильян, когда дикторша закончила рассказывать про похищение Яны Ружевич и перешла к международным событиям. — Публику помурыжат еще недельки две, потом бедная жертва вылезет на свет Божий, а Горыныч сделается национальным героем и огребет астрономические бабки. Говорят, продажа ее кассет и дисков уже подскочила раза в три. И клипы по ящику крутят каждый день — причем, заметь, бесплатно. Чисто из международной солидарности трудящихся.

— Может, для того все и затеяно, — рассеянно откликнулся Казанцев.

— Я про то и говорю. У Горыныча последнее время одни обломы, вот он и придумал финт ушами. Он на такие штуки мастер.

— Флаг ему в руки, барабан на шею, ружье за спину и собаку на поводок, — высказал Казанцев традиционное пионерское напутствие в адрес Горыныча.

Режиссер и актер выпили еще по рюмке и стали разговаривать об искусстве. Позже они подрались то ли из-за несогласия в трактовке образа Джульетты применительно к новому эротическому триллеру Данильяна, то ли просто на почве ревности — но это уже не имеет никакого отношения к нашему повествованию. Тем более, что к утру они благополучно помирились и вместе пошли за пивом, рассказывая всем встречным про хитрый финт ушами, который придумал Горыныч, чтобы поправить свои пошатнувшиеся дела.

9

Яна мучилась бездельем и страдала от беспомощности и одиночества. Она оказалась сейчас примерно в том же положении, в каком находится будущий космонавт, проходящий тренировку в сурдокамере. Только космонавт при этом все-таки чем-то занят и не сидит на цепи, как собака, а люди из Центра подготовки не угрожают ему пытками и убийством.

Яна поймала себя на том, что с нетерпением ждет прихода кого-нибудь из похитителей. Ей хотелось просто поговорить, но если преступник предложит заняться любовью, она согласится с радостью. И не потому, что такая уж испорченная — просто ей не хватало внешних ощущений, а внутренние были таковы, что от них легко сойти с ума.

Впрочем, кое-что Яна рискнула записать в плюс. Например, тот факт, что похитители входят в подвал обязательно в масках, а перед тем, как заняться сексом, завязывают ей глаза. Яна читала в детективах, что если похитители не показывают жертве своих лиц, то это добрый знак. Значит, они собираются отпустить пленницу и боятся, как бы она не опознала их впоследствии.

А завязывание глаз Яна объяснила тем, что у кого-то из ее похитителей на теле есть особые приметы. Конечно, никто не запрещает трахаться в одежде, но, очевидно, у одного из этих парней, а может, и у всех троих какие-то комплексы на этот счет. Во всяком случае, все они были голые, когда занимались с пленницей любовью после видеосъемки.

Ей хотелось, чтобы пришел искусный любовник, имени которого Яна не знала и потому окрестила его «Казановой». Но явился Гена, которого она про себя называла «Крокодилом», случайно угадав его институтское прозвище. Имя главного похитителя Яна узнала тоже случайно. Когда ее готовили к съемке, третий похититель назвал главаря Геной, хотя, судя по оплеухе, которой Гена его угостил, произносить имена в присутствии пленницы было запрещено.

Прозвище для этого третьего Яна подобрала после того, как он уронил с грохотом осветительный прибор и Гена по этому поводу сказал раздраженно:

— До чего ты неуклюжий, аж слов на тебя нет, кроме матюгов.

Осветительные приборы находились преимущественно под потолком, но некоторые размещались в стенном шкафу. Этот шкаф вообще привлекал внимание богатством своего содержимого. Там было много вещей, пригодных для использования в качестве орудий освобождения, а среди шальных мыслей, посещавших Яну во время вынужденного безделья, промелькнула и такая — убить главаря и положиться на милость двоих оставшихся похитителей.

Но, во-первых, цепь не позволяла пленнице дотянуться до шкафа, во-вторых. Крокодила не так просто было убить даже имея в руках оружие (если только это не автомат Калашникова или что-то вроде того — но таких вещей наверняка не было в стенном шкафу), а в-третьих, Яна справедливо сомневалась в милосердии двух других бандитов. Уклюжий скорее всего просто сбежит, а реакция Казановы на такой вариант развития событий вообще непредсказуема. Он может продолжить операцию в одиночку, может заставить Уклюжего себе помогать, а может просто оставить пленницу на произвол судьбы в этом наглухо закупоренном помещении (и тогда она умрет с голоду) или даже убить от обиды, что все сорвалось.

Крокодил явился как раз в тот момент, когда Яна окончательно отказалась от этого плана освобождения и решила придумать что-нибудь другое.

Даже не видя лица под маской, можно было сказать, что у главаря похитителей довольный вид.

— Молилась ли ты на ночь, Дездемона? — возгласил он от порога. — А то можешь отложить это дело на потом. Твой хозяин даст деньги. Скоро ты будешь нежиться в своей постели, а фаны встречать тебя, как героиню. Ручаюсь, это тебе понравится.

— Может быть, — ответила Яна. — И когда это будет?

— Скоро, скоро. Но не сразу. Этот дебил болтает, что ему нужно время, чтобы добыть деньги. Как думаешь, врет?

— Никто не хранит три миллиона долларов в чулке под матрасом, — сказала Яна и, поднявшись с пола, обвила шею похитителя руками. — Завяжи мне глаза, — попросила она.

— Не пойму, ты действительно такая нимфоманка или хочешь меня задобрить? Так это у тебя не пройдет. Я садист, и всякие добрые побуждения мне чужды.

— Я заметила, — сказала Яна, целуя его. — Когда тебя будут судить, я не скажу, что ты меня изнасиловал.

— Меня? Судить? Когда у меня будет миллион баксов, я сам стану судить, кого захочу.

— У тебя слишком богатое воображение, — прошептала пленница и, опускаясь на ковер, потянула похитителя за собой.

10

Человек от Ферзя приехал на четвертый день после похищения Яны Ружевич. Горенский встретился с ним на безлюдной улице, в своей машине. Гость был немногословен и не желал слушать никаких возражений и доводов.

— Завтра чемодан с деньгами должен быть у меня.

— Подождите, но я же не бог и не монетный двор. Нужно еще несколько дней, чтобы собрать всю сумму…

— Ферзь сказал — завтра. Ты разве не понял? Все сроки давно прошли, и скажи спасибо, что Ферзь не поставил тебя на счетчик. Он ценит старую дружбу. А то что должен, верни. Завтра.

— Откуда я знаю, что вам можно доверять? Это несерьезно — чтобы я отдал такую сумму человеку, которого впервые вижу. А потом Ферзь скажет, что никого ко мне не посылал, а вас вообще не знает.

— Ты письмо видел? Почерк Ферзя узнал? Там все сказано, ясно и доходчиво.

— Почерк можно подделать. Письмо можно украсть. Ради таких денег много чего можно сделать. Нет, я согласен отдать долг только лично. Ферзю. Через несколько дней, там, где он скажет.

— Через несколько дней ты будешь лежать в больнице с тяжелыми ожогами и переломами костей. А если это не поможет твоим мозгам понять наконец, чего от тебя хотят — окажешься на кладбище. Горбатого могила исправит, слышал? Завтра, когда все будет готово, позвони вот по этому телефону.

Гость протянул бумажку с телефоном и вылез из машины, не слушая более никаких отговорок.

Горенский смотрел ему вслед с чувством полного крушения. Вчерашний день прошел вхолостую, и продюсер по-прежнему не мог предложить Ферзю и его людям ничего, кроме слов.

Только теперь, когда он возвращался с места встречи в гостиницу, в машине зазвонил телефон, и из московского офиса «Вершины» сообщили, что Центробанк и налоговая инспекция дали добро на обналичивание денег со счетов фирмы. Но теперь было уже поздно.

У гостиницы его машину встретила толпа фанов Яны Ружевич. Они начали кучковаться здесь и у здания ГУВД еще позавчера, но с каждым днем их становилось все больше. И если вчера фаны вели себя довольно мирно, то сегодня они были настроены куда более агрессивно.

В их выкрики Горенский не вслушивался, но один резанул по ушам, когда он в окружении охранников Шел от машины к дверям отеля:

— Эй ты, не пудри людям мозги, будто у тебя нет денег!

Деньги у Горенского были — и не какой-то там безнал, который надо высвобождать, разрушая благополучие фирмы, и обналичивать с разрешения Центробанка. Были у него самые настоящие живые деньги в разной валюте, наличные или депонированные на таких счетах, владельцу которых не станут задавать лишних вопросов.

Но деньги эти лежали в Швейцарии, Штатах, на Кипре, Багамах и в некоторых других местах за пределами любимого отечества, и чтобы их получить, Горенский должен был лично явиться туда — открыть сейф своим ключом или расписаться на банковской карточке.

Теперь он как раз обдумывал пути, которые позволят добраться до скрытых на Западе запасов. Сначала надо сбежать из этого города и хотя бы ненадолго сбить с толку людей Ферзя.

Через пару часов Горенский придумал, как это сделать. Его идея была навеяна методами похищения Яны Ружевич, и Коваль, на которого продюсер вчера нажаловался шефу «Львиного сердца», не рискнул возражать, хотя действия предполагались не вполне законные.

11

К тому моменту, когда правительство страны затеяло бескомпромиссную борьбу с коррупцией и воровством в вооруженных силах, армейские склады, расположенные к северу от города, были разворованы до такой степени, что ужаснулись даже привычные ко всему инспектора. Сам город на этот момент больше всего напоминал никем не контролируемый арсенал. Оружие и боеприпасы, впрочем, шли в основном в горячие точки и в столицу, но все остальное оседало здесь же, в городе. На рынках, не стесняясь торговали армейской тушенкой и ворованным обмундированием. А слезоточивые бомбы и дымовые шашки вообще числились в неликвидах, потому что никому были не нужны. Только после похищения певицы местная «братва» поняла, какая это замечательная вещь, и за четыре дня успела обчистить с применением слезоточивого газа пару магазинов.

Даже на четвертый день после похищения, когда милиция уже серьезно взялась за нелегальных торговцев оружием и его заменителями и продавать этот товар прямо на улице из-под полы стало опасно, Ковалю на покупку дымовых шашек, слезоточивых бомб и противогазов потребовалось всего несколько часов. Однако он все же провозился значительно дольше, чем инспектор утро Ростовцев, который двумя днями раньше проводил эксперимент по закупке аналогичного снаряжения.

Экстренные меры, принятые правоохранительными органами, давали о себе знать и позволяли надеяться, что недельки через три упомянутый товар вообще станет дефицитом. Ростовцев сумел мимоходом дать коллегам сразу несколько ниточек, потянув за которые, они смогли повязать добрую половину городских любителей легкого вооружения. Однако конкретно по поводу продажи снаряжения похитителям Яны Ружевич ничего узнать не удалось. Правда, среди прочей полезной информации промелькнули в протоколах сведения о партии слезоточивого газа в баллонах и бомбах, ушедшей из города через автотранспортное предприятие «Интеррейс». Но там стали копать прежде всего под «дальнобойщиков» и не обратили внимания на шофера административного «газика» Эдуарда Костальского — да и с чего бы обращать на него внимание, если он ушел из «Интеррейса» еще до этой истории с партией газа, уплывшей в Москву. И кому какое дело, что этот Костальский катался в столицу по каким-то своим делам как раз тогда, когда в том же направлении отправились грузовики с нелегальным грузом? У нас, слава Богу, свобода передвижения.

Короче, ничего позитивного для дела о похищении милиция из этой эпопеи по борьбе с незаконным оборотом оружия извлечь не смогла.

Зато она могла радоваться, что подобный беспредел в ближайшее время больше не повторится — хотя по большому счету это не милицейская победа, а результат внутриармейских разборок. Несколько месяцев назад, после грозной инспекции, все начальство складов пошло под трибунал, а многочисленная группа солдат, вполне заслужившая дисбат, отделалась гауптвахтой и вычетами в возмещение ущерба на много лет вперед.

Новое командование учинило на складах образцовую дисциплину, и уже появились первые жертвы. Привыкшие к прежнему бардаку штатские, да и военные тоже, все еще порой забредали на охраняемые объекты в надежде чем-нибудь поживиться или просто сократить путь, а часовые в полном соответствии с уставом палили по ним из автоматов и иногда попадали.

Таким образом, источник запретного товара в городе практически иссяк, и уцелевшие торговцы теперь распродавали старые запасы, которые должны когда-нибудь кончиться — и скорее всего скоро.

Но пока они не кончились, и около полуночи Коваль доложил Горенскому, что все готово для выполнения задуманной им операции.

12

Ровно в полночь в люксе Горенского зазвонил телефон. Продюсер поднял трубку и услышал уже знакомый ему голос:

— Ружевич. Информация. Парк культуры. Сто метров на север от большого фонтана.

Горенский выругался матом, но трубку на другом конце уже повесили. Горенский тоже положил свою на рычаг и не стал никому ничего сообщать. Он просто бросил Ковалю: «Поехали», — и они вдвоем вышли в коридор. Там к ним присоединились еще несколько охранников. Группа спустилась вниз по лестнице и погрузилась в три машины — «мерседес» Горенского, «Волгу» с форсированным двигателем, принадлежащую агентству «Львиное сердце», и «рафик» фирмы «Вершина».

Горенский был готов к тому, что за ним увяжутся сразу несколько чужих машин. Продюсер знал, что за ним следит не только Ферзь. Были еще московские рэкетмены, которых ребята из «Львиного сердца», вроде бы, приструнили, но поручиться за это нельзя. Была местная мафия, которая контролировала всю городскую сферу развлечений и еще до начала гастролей попыталась наехать на Горенского, но обломала зубы. Продюсер подкинул милиции версию, что похищение Яны — это месть здешних мафиози, хотя сам в это не верил. Если бы мафия решилась мстить через Яну, то в какой-нибудь канаве давно нашли бы ее изуродованный труп.

А еще за Горенским тянулись старые следы. Взять хотя бы «манекенное дело». Горенский набирал по конкурсу девиц для своих шоу, а забракованных продавал в зарубежные публичные дома. Кое-кто из больших людей в том деле оказался обделен, а кое-кто просто недоволен — например, родители и друзья девушек.

А те ребята, у которых он отсудил три миллиарда? Они ведь наверняка только и ждут удобного случая, чтобы грохнуть своего обидчика! Да мало ли кому еще перешел дорогу господин Горенский… И что самое главное, все они сейчас понимают, что Горенский готовится бежать. Может быть, только похитители Яны Ружевич придерживаются иного мнения — похоже, они ничего не знают о затруднениях продюсера, — но и они тоже вполне могут интересоваться его передвижениями.

Раньше Горенскому как-то удавалось справляться со всеми этими проблемами, находить выходы, брать деньги у одних и платить другим, раскручивать проекты и прокручивать левые дела таким образом, чтобы баланс сходился. Но стоило одной шестеренке в этом механизме сломаться, как все покатилось кувырком, и крушение разрасталось подобно лавине.

Предчувствия Горенского не обманули. За его тремя машинами потянулся целый караван, в котором были не только автомобили, но и мотоциклы. Последнее особенно скверно, хотя, присмотревшись, Горенский заметил, что на мотоциклах его преследуют в основном тинейджеры, очевидно, фаны Яны Ружевич.

Увидев кульбиты рокеров, Коваль, которому в этой затее отводилась самая ответственная роль, решил было отказаться от операции, потому что в плане не были учтены «безбашенные» подростки на мотоциклах — а они могли пострадать. Но он уже получил внушительный аванс, про который никогда не узнают ни в «Львином сердце», ни в налоговой инспекции, и его очень не хотелось отдавать назад.

Тем временем караван выбрался за город и покатил по шоссе в сторону Москвы. Сначала «Волга» Коваля разогнала этот своеобразный пелетон до приличной скорости, но потом «мерседес» и «рафик» стали притормаживать, и «Волга» ушла далеко вперед. За ней понеслись несколько мотоциклов, в то время как остальных преследователей интересовал только «мерседес» — все видели, как Горенский сел именно туда.

Задние огни «Волги» превратились в далекую точку и даже мотоциклы отстали от нее. И тогда рванула первая слезоточивая бомба, и задымила первая шашка.

Коваль рассчитал правильно. Авангард рокеров проскочил очаг поражения с лету, и ребята получили небольшую порцию газа. Поэтому они не свалились с мотоциклов прямо на скорости, но и продолжить гонку не смогли, поскольку слезы все-таки хлынули у них из глаз.

Дальше все шло, как по-писаному. «Мерседес» вдруг ускорился, а микроавтобус пошел вилять по всей проезжей части, продолжая сбрасывать скорость. Из-за этого часть машин оказалась в заторе, а те, которые прорвались, очутились в клубах дыма и газа.

«Мерседес» проскочил через опасную зону, догнал «Волгу», а затем и обошел ее. Это было сигналом к постановке сплошного заграждения. Бомбы и шашки посыпались из «Волги» одна за другой.

Позади встала стена дыма, а впереди расстилалось совершенно пустое шоссе. «Мерседес» сначала набрал скорость, а потом затормозил. «Волга» остановилась рядом. Коваль вылез из машины, быстро оглянулся, чтобы убедиться, что наблюдатели отстали и случайных свидетелей тоже нет, а потом распахнул правую дверцу «мерседеса». Горенский быстро пересел в «Волгу» вместе со своими телохранителями, а Коваль сел за руль иномарки. Рокировка заняла считанные секунды, и «мерседес» сразу поехал вперед. «Волга» двинулась следом. Теперь им предстояло домчать до развилки и разъехаться в разные стороны.

В салоне «Волги» работало радио — вещал, кажется, «Маяк». Передавали новости, и что-то вдруг привлекло внимание Горенского. Он вслушался и почувствовал, как будто громадная гора сваливается у него с плеч.

— В горах на территории Грузии погиб Сергей Кетовани, более известный под кличкой Ферзь. Его машина упала в пропасть на участке дороги, который местные водители считают весьма опасным. Не исключено, однако, что Кетовани, лидер одной из российских преступных группировок, был убит представителями конкурирующей организации…

Горенский поднял трубку телефона и вызвал свой «мерседес».

— Олег, слыхал — Ферзя грохнули! Сейчас но радио сообщают.

— Это радует, — ответил Коваль. — А от кого мы тогда бежим?

— От инфаркта! — крикнул в трубку Горенский и расхохотался.

И в этот самый момент, когда уже видна была развилка, где от шоссе ответвлялась второстепенная дорога, неподалеку ухнул гранатомет, и снаряд, просвистев в воздухе, ударил точнехонько в бензобак «Волги», превратив ее в огненный шар.

Инстинкт самосохранения у Коваля сработал идеально. Увидев взрыв сзади, он не стал тормозить, а наоборот, выжал газ до упора, чтобы скрыться из поля зрения гранатометчика прежде, чем тот успеет перезарядить оружие.

Это ему вполне удалось. «Мерседес» пулей пронесся дальше по шоссе, и деревья лесополосы скрыли его от стрелка.

Коваль не видел, как от развилки по второстепенной дороге отъехал грузовик — как раз в ту сторону, куда должна была направиться погибшая «Волга».

Коваль тем временем жал на газ и напряженно обдумывал сложившуюся ситуацию. Вообще-то, он собирался после этой операции получить от Горенского остаток обещанной платы, после чего уйти в подполье и попробовать самостоятельно вызволить Яну Ружевич. Ее похищение сильно задело его профессиональную гордость, и Коваль решил наказать похитителей во что бы то ни стало.

Теперь он решил не отказываться от этого плана. Правда, денег у него было наполовину меньше, чем предполагалось, и легенду пришлось перестраивать на ходу но новый ее вариант родился в голове Коваля легко и быстро.

Он повернул голову к напарнику, сидящему в соседнем кресле, и сказал размеренно и четко:

— Слушай внимательно. Я был в «Волге» и погиб смертью героя. Горыныч ехал с тобой в «мерее». Ты довез его до семьдесят седьмого километра и пересадил в «вершиновскую» машину, «вольво» серого цвета номер не запомнил. Два телохранителя с ним, куда поехали — не знаешь, где они теперь — не имеешь понятия, «Мерседес» тебе приказано гнать в Москву и сдать под расписку людям из «Вершины». Короче, гони, пока не остановят.

— Газ, дым и прочие художества?

— Ни сном, ни духом. Ты был в передней машине и ничего не видел. Наверное, террористы устроили. А твое задание — пересадить Горыныча и перегнать «мере». Все понял?

— Понял, — кивнул напарник.

Коваль вышел из машины у какого-то железнодорожного переезда. Перед этим он написал от своего имени приказ для напарника — доставить «мерседес» по принадлежности, потом забрал из багажника вместительную спортивную сумку и зашагал по шпалам. Отойдя подальше, он снял пиджак и галстук, затолкал их в сумку, а оттуда достал парик, усы и бороду. Прилаживание их при свете одинокого светофора напомнило ему один эпизод, про который он читал в сводке, составленной по результатам опроса по горячим следам, проведенного после похищения Яны Ружевич. Рядом с тем местом, где потом нашли «жигуленок», задействованный в похищении, ночью, меньше чем через полчаса после событий у Дворца спорта, двое парней садились в такси вместе с пьяной девушкой. Оба были бородатые и длинноволосые.

14

Рано утром следующего дня, когда противоречивые слухи о ночных событиях на Западном шоссе еще только готовились выплеснуться на улицы города, а «мерседес» Горенского с охранником за рулем, перекочевав с Западного шоссе на Московское, мчался, не нарушая правил и не привлекая внимания, в сторону столицы; когда милиция пыталась хоть что-нибудь вытянуть из сотрудников «Львиного сердца», оставшихся в «рафике», а они, не понимая, что случилось, почему взорвалась «Волга» и куда делся «мерседес», не давали вразумительного ответа ни на один вопрос и банально отмазывались: дескать, прокололи шину и остановились, а что было дальше, не имеют понятия (и шина на самом деле оказалась проколотой — может, кто-то из охранников под шумок пырнул ее ножом, а может, постарались совсем ошизевшие фаны); когда Олег Коваль, шагающий по шпалам, еще никуда не пришел, но уже порядком устал; когда, наконец, Яна Ружевич проснулась в подвале в объятиях искусного любовника Казановы — короче, утром следующего дня уборщица, собирая окурки и бумажки в городском парке культуры и отдыха, в ста метрах севернее большого фонтана наткнулась на полиэтиленовый пакет с портретом Яны Ружевич и обнаружила в нем обыкновенную аудиокассету.

Женщина она была сравнительно темная и никак не связала свою находку с событиями последних дней. Поэтому пакет она отнесла к себе домой и отдала кассету своей дочке, девушке чрезвычайно юной и вполне современной.

Девочка по имени Оксана немедленно вставила кассету в магнитофон и аж подскочила, услышав струящийся из динамиков шепот:

— Как поживаешь, Горыныч? Скучно, наверно, без Яны. Она классная девчонка, и мне очень не хочется делать ей больно. Готовь деньги побыстрее, и она тебя отблагодарит на все сто. И не пытайся с нами играть, давай обойдемся без последовательных номеров, радиометок и тому подобных штук. Не меньше ста тысяч баксов должно быть мелкими купюрами, остальные можно сотенками. Когда все будет готово, не забудь сказать об этом по ящику на местном канале в вечерних новостях. Ждем с нетерпением…

Речь оборвалась, и с середины слова зазвучала песня в исполнении Яны Ружевич — русский вариант зонта из фильма «Эммануэль».

А девочка Оксана, надо сказать, была большой поклонницей Яны Ружевич и ее похищение восприняла, как личную трагедию. Поняв, что за кассета попала к ней в руки, Оксана вскочила в величайшем возбуждении и стремительно выбежала из дому с находкой в руках. Направлялась она то ли в милицию, то ли на телевидение, но очутилась почему-то у своей лучшей подруги Наташи Кудриной. Ни слова не говоря — она вообще находилась в том состоянии, когда слова не очень-то хотят выстраиваться в членораздельные фразы, — Оксана затолкала кассету в Наташин музыкальный центр, и послание на этот раз прозвучало в стереозвуке.

— Где ты это взяла?! — спросила Наташа, когда к ней вернулась способность говорить.

Оксана восстанавливала дыхание еще некоторое время, прежде чем смогла, наконец, произнести:

— Мать… нашла… в парке.

Наташа соображала быстро. Она схватила чистую кассету, вставила ее в свободный «карман» аппарата, переписала послание и только после этого стала переодеваться, сказав решительно:

— Пошли к ментам.

— Думаешь, к ментам? — переспросила Оксана. — А может, лучше еще куда-нибудь? В газету, например. Или на телевидение.

— Ага! А если на кассете отпечатки? Или еще что-нибудь. Мы с тобой и так все заляпали, а если еще пара сотен человек подержит ее в руках — тогда что?

— Ладно, не выступай. Куда скажешь, туда и пойдем.

В ГУВД их сначала попытались не пустить, приняв за обыкновенных фанов из толпы, осадившей здание. Но девчонки, потрясая кассетой, прорвались внутрь и сбивчиво, но, в общем, понятно объяснили сержанту у дверей, как она к ним попала. После этого сержант потребовал отдать кассету ему, но девочки отказались наотрез. Возникли сложности, так как все сколько-нибудь ответственные лица были в это время на Западном шоссе у взорвавшейся «Волги». В конце концов девчонок провели к дежурному по городу, который встретил их довольно неприязненно — у него и без того проблем было выше головы. Но как только, прослушал запись, его отношение сразу переменилось, и он спешно сообщил о находке Короленко и Ростовцеву.

Те примчались тотчас же. Хотя послание не содержало почти никакой новой информации, сама находка представляла значительный интерес. Она могла дать следствию хоть какую-нибудь зацепку.

Поэтому Оксану и Наташу подробно расспросили, а уяснив, что сами девочки имеют к этой находке весьма косвенное отношение, послали за матерью Оксаны.

Та приехала в управление весьма недовольная, дочерью, которая понесла кассету в милицию, не посоветовавшись с матерью. По мнению Галины Григорьевны, лучше было выкинуть ее в первую попавшуюся канаву, чем связываться с милицией. И про обстоятельства находки она поначалу говорить не хотела, опасаясь, что это ей боком выйдет. Ростовцеву пришлось объяснить, что боком ей выйдет, если она не перестанет валять дурака и не начнет рассказывать все, как было. Резкий тон подействовал, и Галина Григорьевна стала отвечать на вопросы по-человечески. Ростовцев тут же отправился вместе со свидетельницей в парк, но после беглого осмотра места находки отправил Галину Григорьевну к следователю прокуратуры Туманову, где ей пришлось рассказывать все по новой и с дополнительными подробностями. Это привело свидетельницу в состояние аффекта, то бишь сильного душевного волнения, и следователь, который не обладал такой силой убеждения, как Ростовцев, оказался погребен под лавиной слов, не имеющих отношения к делу и сказанных бедной женщиной сгоряча. На прощание Галина Григорьевна пообещала Туманову, что у ее собственной дочери Оксаны «вся жопа будет в синяках», и следователю так и не удалось убедить свидетельницу, что девочка поступила совершенно правильно, доставив находку в милицию и все честно рассказав.