16

Когда собратья, оставшиеся на орбите, сумели наконец связаться с Наблюдателем, они были весьма разгневаны и потребовали объяснений, почему информация идет с перебоями, а сам Наблюдатель не отвечает на вызовы. Однако Наблюдатель, вопреки ожиданиям, не стал оправдываться и что-либо объяснять, а с места в карьер оповестил коллег о своем величайшем открытии.

Он сообщил, что разгадал тайну этой планеты и нашел главную движущую силу ее цивилизации.

Местные жители называют эту силу «любовью», а значит, и саму планету можно назвать планетой Любви или планетой Наслаждений, что по сути дела одно и то же.

Средство, с помощью которого аборигены достигают наивысшей степени наслаждения, внешне похоже на брачное соитие некоторых других разумных существ — хотя бы тех же каннибалов с предыдущей планеты, — однако мощность достигаемого эффекта не может сравниться ни с чем во всей Вселенной.

Передавая это, Наблюдатель захлебывался от восторга, но на корабле не слишком поверили его сообщению. Категорические суждения собратья отнесли на счет неопытности коллеги и намекнули ему, что не следует делать столь однозначные выводы по результатам изучения всего лишь одной особи.

— Тебе нужно сменить Носителя, собрат, — посоветовали они, и этот совет был равносилен приказу.

Однако Наблюдатель уже знал, что его нынешний Носитель направляется в какой-то большой город, и по некоторым намекам можно было понять, что этот город — самый главный то ли на всей планете, то ли в какой-то одной ее части. И Наблюдатель постарался убедить собратьев, что будет неразумно оставлять такого удобного Носителя раньше, чем они прибудут в этот самый город.

Доводы коллеги показались собратьям на корабле резонными, и они разрешили ему немного подождать. А вскоре после этого он опять перестал откликаться на вызовы.

Где-то в районе Вышнего Волочка Женя Угорелова, купаясь в озере, набрела на скромную добропорядочную семейную пару на излете медового месяца и ввергла обоих молодоженов в грех прелюбодеяния и разврата.

Этим она окончательно запутала Наблюдателя, который скромно прятался и балдел от кайфа в ее голове. Он уже почти составил стройную теорию, согласно которой аборигены планеты Наслаждений делятся на две разновидности и получают удовольствие при соединении одной разновидности с другой. Однако на этот раз в экстазе сливались две особи одной разновидности, а наслаждение было ничуть не меньше.

Стройная теория рушилась на глазах.

А Евгения, на целую ночь превратившая влюбленную пару в шведскую тройку, к утру соскучилась и продолжила путь к Москве, оставив молодоженов разбираться друг с другом. В них вдруг проснулась ревность, причем супруг почему-то ревновал супругу к Женечке значительно сильнее, чем она его к ней же. Хотя по логике вещей должно было быть наоборот.

До Твери Евгения доехала на заднем сиденье автомобиля марки «Победа» 1953 года выпуска в обществе собаки породы ротвейлер. Мысли Женечки по поводу этой собаки шокировали инопланетного Наблюдателя, но он так и не дождался претворения этих мыслей в жизнь.

У Женечки все-таки были свои предрассудки.

Хозяин «Победы» в свою очередь не проявлял к Женечке никакого интереса, и она решила отомстить ему тем же. Хотя если бы он проявил интерес, Евгения не стала бы сопротивляться. Мужчина был ровесником своего автомобиля, а это вполне приемлемый возраст. Мерзкие старикашки обычно бывают старше.

Пользуясь затишьем в буре наслаждения, Наблюдатель вновь вышел на связь с собратьями и получил еще одну порцию упреков. Однако он вполне оправдался, подкинув коллегам научную загадку — брачное соитие однополых особей, а также разумных существ с неразумными.

Собратья углубились в изучение загадки, а Евгения тем временем отправилась купаться в Волге, где и была задержана юным сержантом милиции за непристойное поведение. Вскоре после этого Наблюдатель получил очередную порцию удовольствия — это Евгения давала сержанту взятку натурой.

Переночевала она в кабинете эксперта-криминалиста, потому что там был диван. Сам эксперт-криминалист с ней не ночевал — он ушел домой к жене и детям, предварительно, однако, приняв в натуре плату за постой и сделав своим рабочим аппаратом семьдесят две неприличные фотографии.

Утром кабинет открыла помощница эксперта-криминалиста, не предупрежденная о ночной гостье. Пришла она прямиком из морга, и неподвижное нагое женское тело на диване вызвало у нее нездоровые ассоциации.

На крики помощницы эксперта сбежался весь отдел и застал такую картину: девушка в белом халате рыдает в объятиях девушки без белого халата, и первая прижимается щекой к груди последней. Дело в том, что помощница эксперта сразу кинулась слушать у Женечки сердце и не смогла сдержать слез радости, установив, что сердце бьется.

Но бездушные мужчины, слетевшиеся на ее вопль, подумали другое, и Евгению чуть снова не арестовали за непристойное поведение. Взятку на этот раз пришлось бы давать слишком многим, а Женечка несколько устала за последние дни, однако все кончилось благополучно. Ее отпустили и без взятки, посоветовав только не допускать подобных шуток в Москве. А то московская милиция шуток не любит.

Но один из оперов угрозыска, у которых, как известно, ненормированный рабочий день, испугался, что Женечка по пути в Москву непременно вляпается в какую-нибудь нехорошую историю, и решил ее сопровождать. Он задействовал для этого казенную машину, перебежав дорогу другому оперу, который собирался поехать на этой машине на дачу.

Пока Евгения отдыхала на переднем сиденье «газика» после очередной порции любви, к Наблюдателю опять привязались собратья, которые, в полном ошизении от данных, полученных в ходе предыдущего сеанса связи, требовали, чтобы Наблюдатель срочно сменил Носителя. Причем по новой инструкции он должен был переселиться не просто в другую особь, а в особь другой разновидности.

Очутившись в Москве после обеда, босиком и без копейки денег, Евгения озаботилась поиском ночлега.

Вечер еще не наступил, а Женя уже нежилась в постели молодого человека, который отрекомендовался художником и заявил о своем намерении написать с нее картину маслом.

— Сколько времени это займет? — спросила Евгения, с которой еще никогда не писали картин, тем более маслом.

— Недели две, — ответил художник. — А что?

— Ничего не получится. — Евгения огорченно покачала головой. — Я завтра уезжаю.

Она чувствовала, что до утра художник успеет ей надоесть.

А когда они занялись любовью на просторной кровати, где легко бы поместилась целая шведская тройка и свора собак в придачу, инопланетный Наблюдатель, пересилив себя и не дождавшись взрыва наслаждения, исполнил наконец приказ собратьев, который он до этого момента игнорировал.

Оторвавшись от нервных окончаний, микробот-разведчик вылетел из уха Жени Угореловой и, не мешкая, влетел в ухо длинноволосого художника, спеша внедриться в мозг нового Носителя.

17

Киллер по прозвищу Тираннозавр Рекс очень не любил, когда его называли просто Рексом, но никто не смог бы заметить этого по его лицу. Лицо киллера было каменным, а нервы — стальными.

К тому же он никогда и никого не убивал бесплатно, так что все друзья и знакомые, а также заказчики и посредники поголовно называли его просто Рексом, нисколько не опасаясь мести с его стороны.

Если же кто-то из перечисленных лиц заказывал Рексу кого-то из них же самих, то не имело никакого значения, как именно жертва называла киллера, когда еще не была жертвой. Пусть хоть по имени-отчеству или с уменьшительно-ласкательным суффиксом — никакой разницы. Тираннозавр Рекс все равно убивал намеченную жертву быстро, точно, надежно и в срок.

Рекс умел убивать самыми разными способами. Помимо огнестрельного оружия он часто пускал в ход холодное и метательное, а также не пренебрегал ядами и несчастными случаями. Единственное, чего он никогда не делал, — это не загрызал жертву зубами, как поступают обычно настоящие тираннозавры и настоящие рексы.

Однако последний заказ очень приблизил киллера именно к этому состоянию. Одному богатенькому буратино приспичило избавиться от жены, которая была еще богаче его, — но не просто так, а чтобы выглядело как преступление маньяка. Соответственно, киллеру были заказаны три женщины — две на выбор, а третья — жена буратино.

В результате столичная милиция была ввергнута в транс появлением в Москве маньяка, который облюбовал центр города и с каждым новым преступлением все явственнее приближался к Кремлю.

Супруга второй жертвы, естественно, никто не заподозрил — даже после того, как маньяк пропал куда-то, убив всего трех крашеных блондинок с золотыми сережками в ушах. Возле каждой жертвы киллер оставлял записку с одним и тем же текстом: «Вот возьму и повешусь, тру-ля-ля, тру-ля-ля».

— Наверное, повесился, — решила милиция, когда убийства прекратились.

Богатенький буратино заплатил за одну свою жену, как за троих, а газетная шумиха привела к тому, что в Москве сократилось количество крашеных блондинок и объем продажи золотых сережек. Позолоченные сережки тоже брали неохотно, но все быстро пришло в норму, как только кровавое пиршество маньяка завершилось.

Нашелся, к слову, и подходящий повесившийся, ветеран психушки, решивший свести счеты с жизнью как раз в эти дни. Против него не было собрано никаких доказательств, но дело все равно прикрыли по причине смерти подозреваемого — кому же охота иметь на шее такой висяк (прошу прощения за каламбур).

А киллер тем временем, отдохнув несколько дней, озаботился получением нового заказа.

Посредник, с которым Рекс обычно имел дело, не стал даже наводить справки. Накануне он лично долго беседовал с бизнесменом Головастовым и пришел к выводу, что означенному бизнесмену стоило бы полечиться от завиральных идей в заведении типа того, ветераном которого был покойный самоповешенный. Однако если деньги сами плывут в руки, то грех от них отказываться.

Так что посредник спокойно сообщил киллеру, что новый заказ его ждет.

18

Узкоглазая «Хонда» бодро неслась по шоссе, хищно улыбаясь встречным машинам воздухозаборником радиатора. Хиронага Сакисима, который не зря получил прозвище Студент, поскольку был полиглотом и знал множество языков, поминутно сверялся с атласом автомобильных дорог и расписанием поездов, и с каждым часом в нем крепла уверенность, что владивостокский скорый удастся перехватить задолго до того, как он прибудет в Москву.

Разумеется, в стремлении к этой высшей цели самураи напрочь игнорировали разные бытовые мелочи вроде сотрудников ГИБДД, которым не терпелось остановить их за превышение скорости. Самое смешное, что об угоне своей машины владелец «Хонды» в милицию не заявил. Возможно, она и без того была ворованная. Но поскольку она не значилась в сводках, воины Якудзы могли благополучно проехать на ней через всю страну, если бы не нарушали ежеминутно правила дорожного движения.

Однако якудза-водитель, который никогда прежде не был за границей, все время норовил выехать на встречную полосу движения, а Хиронага Сакисима подгонял его что было мочи, так что разрешенную скорость в пределах населенных пунктов японцы перекрывали примерно втрое.

Понятно, что погоня увязалась за ними очень скоро. Но воины Якудзы тоже были не лыком шиты и имели не только мечи. Они стали отстреливаться.

— Да ну его к черту, — ответил на это старший наряда. — Из-за такой ерунды еще под пули лезть.

Патрульная машина отстала, но на следующем перегоне «Хонду» ожидала засада из отборных собровцев.

Все в мире боится СОБРа, а СОБР не боится ничего. Так было до этого знаменательного дня, но уже к вечеру пословицу пришлось дополнить двумя словами: «ничего, кроме Якудзы».

СОБР одной сибирской области в полной мере узнал, почем фунт лиха и где зимуют раки, а «Хонда» отправилась дальше, немного помятая, но все еще стремительная. Только ее хищная улыбка стала теперь кривой и ехидной.

Дальше «Хонду» преследовали на вертолетах, но скоро перестали, потому что лучший снайпер Якудзы прицельным выстрелом сбил один вертолет, а их у правоохранительных органов было не так уж много.

Уже к западу от Сибири покончить с неуловимой «Хондой» решили с помощью грубой силы и предложили по тревоге поднять танковую дивизию. Предложение было высказано в шутку, но вскоре о нем пришлось задуматься всерьез. Обычные средства не помогали: «Хонда» казалась неуязвимой, зато в изобилии страдали мирные объекты, включая две бензоколонки, где машина заправлялась для продолжения пути.

Бензоколонки взлетели на воздух, поскольку в одном случае какой-то идиот распорядился атаковать «Хонду» на заправке, а в другом случае палачам Якудзы просто почудилось, будто их атакуют.

Когда машина с самураями добралась до Волги, дело было взято на контроль министерством внутренних дел и двумя федеральными спецслужбами. В материалах этого дела японские самураи почему-то значились китайскими террористами. Кому-то показалось, что процесс мирной китаизации Сибири перешел в вооруженную фазу, и наверху перепугались не на шутку.

Однако согласованные действия нескольких ведомств в России — это нечто из области фантастики, и с увеличением количества заинтересованных ведомств хаос возрастает по экспоненте. Так что пока спецслужбы, мешая друг другу и путаясь в противоречивых приказах, пытались организовать контрмеры, «Хонда», У которой в результате многочисленных столкновений с разнообразными правоохранительными органами не осталось на теле ни одного живого места, обогнала наконец владивостокский скорый и вышла на исходную позицию для удара.

Когда спецслужбы в конце концов договорились, кто и каким образом должен ликвидировать таинственную террористическую группу, которая в огне не горит и в воде не тонет, навстречу «Хонде» из Москвы и Подмосковья на предельной скорости выехали спецподразделения, которым никакая Якудза не годится и в подметки, — суперэлита мирового уровня, где каждый боец способен заменить собой целое подразделение обычных войск.

Тем временем «Хонда», похожая больше на жертву автокатастрофы, пролежавшую не меньше десяти лет на свалке и прошедшую после этого процедуру прессования для окончательной утилизации, остановилась у железнодорожных путей и окончательно испустила дух. Остатки кузова обрушились под собственной тяжестью и придавили самурая, лежавшего в багажнике.

— Он умер, как герой, — сказал про него Хиронага Сакисима, хотя пострадавший был еще жив и громко взывал о помощи.

Но остальным было некогда с ним возиться. Доктор сказал в морг — значит в морг. А живым надо было срочно минировать пути. Поезд уже показался на горизонте.

Самураи успели в последний момент и очень эффектно пустили под откос товарняк. Его локомотив обрушился прямо на «Хонду», прикончив ее вместе с пострадавшим самураем.

Из кабины локомотива выскочил как ошпаренный молодой машинист, у которого от потрясения поседела половина головы.

— Партизаны! — вопил он. — Это партизаны! Они меня достали!

Непосредственно перед катастрофой в кабине локомотива травили анекдоты, и последний был про партизана, которому забыли сообщить о конце войны, так что он до сих пор пускает поезда под откос.

Товарняк, битком набитый свеженькой продукцией Волжского автозавода, был ни капли не похож на владивостокский скорый. Хиронага Сакисима скрипел зубами от разочарования, но тут на горизонте показался еще один поезд.

Он оказался пассажирским, а не скорым, но, прежде чем самураи выяснили это, прошло немало времени. За это время на место происшествия успели прибыть пожарники, милиция и МЧС, а за пассажирским поездом выстроились в очередь еще несколько составов.

Владивостокский скорый стоял в этой очереди четвертым, и там все уже знали про нападение японских террористов. Национальность воинов Якудзы наконец-то сумели определить правильно, а заслуга в этом принадлежала одному маленькому мальчику из первого пассажирского поезда. Он обожал фильмы про членов ордена ниндзя и безошибочно опознал в террористах их соплеменников.

Господин Ясука Кусака, безмятежно медитировавший в своем купе, узнал об этом последним, но среагировал первым, потому что отличался умом и сообразительностью и даже умел предсказывать будущее.

Своего ученика он нашел в тамбуре, где Гири Ямагучи, по обыкновению, целовался с проводницей Любой, держа ее на весу — иначе она не доставала до его губ, а наклоняться борцу было трудно.

— Поставь девочку, — сказал ученику господин Кусака, просочившись в тамбур через едва приоткрытую дверь. — Мы уходим.

— Куда, Ясука-сан? — удивился Гири Ямагучи, а девушка, которую он поставил на пол по приказу сэнсэя, в недоумении переводила взгляд с одного на другого. Беглую японскую речь она понимала с трудом, а деревенский говор, на котором общались Кусака и Ямагучи, когда им надо было сохранить какой-то секрет, не понимала вовсе.

— Семь самураев остановили поезд, — пояснил сэнсэй словами, понятными только ученику. — Думаю, они замышляют недоброе.

В это время на шоссе прямо напротив окон вагона остановилась пожарная машина. Из-за автомобилей, подъехавших до этого, на дороге образовалась пробка, которую усугубило наличие на проезжей части вагонов товарняка, разбросанных в живописном беспорядке.

Пожарная машина не могла проехать, вот она и остановилась посреди дороги.

— Туда, — сказал господин Кусака, как обычно поражая своим лаконизмом, и Гири Ямагучи не посмел ослушаться сэнсэя.

Он высадил внешнюю дверь вагона легким движением плеча, хотя это было необязательно, поскольку рядом стояла проводница с ключом.

Остолбенев, она безмолвно смотрела на японцев, сломя голову несущихся вниз по склону. Ясука Кусака бежал со спринтерской скоростью, несмотря на свой возраст, а Гири Ямагучи не отставал от него, несмотря на свои габариты.

Только когда Ямагучи раскидал всех пожарников в блестящих касках и не без труда втиснулся в кузов машины, а Ясука Кусака одним тычком пальца вырубил водителя и занял его место, Люба сообразила, что происходит, и тоже покатилась вниз по склону с криками:

— Подождите! Я с вами!

Но она кричала по-русски, и японцы ее не поняли или не услышали.

Люба, догоняя пожарную машину, которая, развернувшись, разгонялась, чтобы поскорее убраться как можно дальше от этого недоброго места, потеряла свои тапочки и напрочь отбила подошвы об асфальт.

В самый последний момент Люба сумела уцепиться за какую-то кишку, свисающую сверху, и, подтянувшись на сильных руках, повисла на красной машине, как лакей на запятках кареты.

Семь самураев, которые как раз в этот момент вошли в первый вагон владивостокского скорого с противоположной стороны состава, ничего этого не видели.

Правда, навстречу пожарной машине попался Анаши Кумару, который, превозмогая боль в пятке, догонял своих друзей на велосипеде. Но он был слишком погружен в свои мысли и не обратил внимания на то, что за рулем встречной машины никого нет.

19

Инопланетному Наблюдателю было неуютно в теле молодого художника, пишущего картины маслом. Ощущения от занятий любовью в мужском теле не шли ни в какое сравнение с наслаждением, которое Наблюдатель испытывал в теле женщины.

Удовольствие особей, называющих себя мужчинами, оказалось слишком кратким и неярким, а после него наступало опустошение, вгонявшее Наблюдателя в глубокую депрессию.

Коллеги на орбите, изучая реакции Наблюдателя на эмоциональные раздражители, предположили, что он проявляет чрезмерную чувствительность к импульсам мозга аборигенов. Но с чем это связано, коллеги сказать не могли. Им требовалось больше информации, чтобы понять, в чем причина аномальных реакций.

Некоторые собратья склонялись к самому простому объяснению, виня во всем неопытность Наблюдателя. Они настаивали на том, что его нужно срочно отозвать, пока эти странности не свели его с ума и не привели к непоправимым бедам.

Другие же, наоборот, предполагали, что причина аномалий — особенности местного разума. А раз так, то их надо изучить как можно подробнее, и Наблюдатель в этом деле — самый лучший помощник. Если его отозвать, то загадки планеты Наслаждений останутся неразгаданными. Конечно, позже на планету пошлют другую экспедицию, но ей придется начинать все с нуля.

Наблюдатель покорно ждал решения собратьев и целый день отвечал на их вызовы в точном соответствии с инструкцией. Собратья начали уже склоняться к мысли, что на самом деле аномальным был только первый Носитель, эмоции которого были настолько бурными, что чуть не вывели Наблюдателя из строя. А второй Носитель вполне укладывался в стандартные рамки и казался обычным среднестатистическим разумным существом.

Даже его удовольствие от брачного соития имело вполне нормальную интенсивность, и Наблюдатель не нашел бы в нем ничего необычного, не побывай он прежде в теле не правильной женщины.

Опытные исследователи, не привыкшие доверять единичным наблюдениям, сделали именно такой вывод: первый Носитель был не правильным. Возможно, больным или ненормальным. А все нормальные особи обеих разновидностей обнаруживают вполне стандартные реакции.

Однако Наблюдатель вбил себе в голову (которой у него в тот момент не было), что дело тут в различии полов. Мол, особи, называющие себя мужчинами, обделены наслаждением, тогда как особи, называющие себя женщинами, награждены этим даром в полной мере.

Поэтому его тяготило пребывание в теле мужчины, и он вслух высказывал желание перебраться опять в женское тело. В конце концов с мужчинами и так все ясно — исследовать тут нечего. А женщина — это феномен, не имеющий аналогов в изученной части Вселенной.

Коллеги соглашались: да, это предположение надо проверить, но не следует ради этого бросать свежего Носителя через какие-то несколько часов после вселения в него. Надо подождать хотя бы пару дней, посвятив их интенсивным исследованиям.

Наблюдатель не стал спорить со старшими собратьями и согласился на свою голову (которой у него, как мы помним, не было).

Между тем среднестатистическое разумное существо с нормальными реакциями, именуемое среди друзей и знакомых Ариком, а по паспорту — Аркадием

Романовичем Семисвечиным, само пребывало в серьезной депрессии по вине феноменальной женщины Евгении Угореловой.

Утром Женечка наспех позавтракала и, согласно собственному обещанию, убыла в неизвестном направлении, отвергнув предложение художника Семисвечина ее проводить. Художник, который надеялся, что за ночь ему все-таки удастся уговорить девушку позировать ему для картины маслом, в результате такого облома впал в уныние и ходил в таковом унынии до вечера.

А вечером ему неожиданно вернули старый долг, и состояние полного безденежья, мучившее Арика все последние дни, весьма своевременно прекратилось.

Это, однако, не избавило художника от депрессии, и, как обычно бывает в таких случаях, он быстренько прогулялся до метро и вернулся оттуда с грузом.

И сел квасить в одну харю.

Но если бы он просто квасил — это было бы полбеды. Однако Аркадий Семисвечин был не какой-нибудь работяга с завода «Красный пролетарий». Он был богема. А это к чему-то да обязывает.

Короче, он забил косячок.

И вот так сидел один в тоске, дымил травой и запивал сладкий дымок водкой из горлышка. Да еще мешал ее с пивом, что и вовсе никому не рекомендуется под страхом тяжелейшего бодуна.

На такой случай микробот-разведчик с сознанием Наблюдателя внутри себя имел несколько степеней защиты. Мало ли какой гадостью травятся среднестатистические разумные существа — голова Наблюдателя должна всегда оставаться трезвой.

Но Наблюдатель то ли по неопытности, то ли по невнимательности не заметил вовремя опасные симптомы и не включил защиту. Больше того, поначалу ему показалось, что он открыл способ, с помощью которого особи, называющие себя мужчинами, достигают высшего наслаждения, недоступного им в любви.

А потом ему стало плохо.

Художнику Семисвечину тоже было плохо, но Наблюдателю было хуже, потому что он оказался чересчур чувствителен к человеческим эмоциям.

Однако вечерние муки выглядели детским лепетом по сравнению с утренними.

Утром к инопланетному Наблюдателю пришла белая горячка.

Она явилась в образе прекрасной нагой женщины, в которую Наблюдатель стремился переселиться, но никак не мог.

Наблюдателя переклинило на этой теме, и он даже не заметил, как открылись защитные заслоны, и на полную мощность заработала обратная связь с Носителем.

Как раз в это самое время в дом художника Семисвечина пришли его друзья. Они часто приходили так запросто и никогда — даже после очень тяжелого запоя — не нарывались на серьезные эксцессы.

Но на этот раз Арик встретил друзей обоего пола громким криком раненого зверя:

— Я женщина! Ура! Я женщина! Я хочу отдать свое тело оранжевым демонам страсти.

Накануне Арик злоупотреблял алкоголем под музыку питерской группы «Пикник», и это, очевидно, отложилось в его памяти.

В качестве оранжевого демона страсти художник избрал своего друга еще со школьных лет, чей пол и стандартная сексуальная ориентация никогда ни у кого не вызывали сомнений. Друг был настолько гетеросексуален, что даже целоваться с мужчинами по-брежневски не мог без отвращения и был очень доволен, что в новые времена эта традиция утратила былую популярность.

Именно этого друга Арик и попытался поцеловать взасос, на ходу сдирая с себя халат.

— Я твоя! — вопил он немузыкальным басом. — Возьми меня и доставь мне настоящее наслаждение, о возлюбленная особь, называющая себя мужчиной!

Друг отбивался от него руками и ногами, но смог одолеть довольно хилого художника, только когда другие товарищи поспешили на помощь.

— Белая горячка, — констатировал один из них, студент медицинского института.

— Точно, белочка, — согласился с профессионалом еще один друг. — Я такое уже видел.

Остальные в это время вязали художника простынями, потому что он сделался буен и навязчиво пытался отдаться особям обоего пола.

— Я женщина! — ревел Арик. — Я феномен, которому нет аналогов в изученной части Вселенной.

Услышав это, друзья поняли, что домашними средствами художнику не помочь. Как ни жаль, а пришлось вызывать «скорую».