Однако же, первоначальная версия строилась на том, что Барчук был совершенно невменяем, когда стрелял в Лесникова. Если же Леша — не стрелок, а сообщник, то от идеи невменяемости придется отказаться. И чтобы понять, какую линию дальше вести, Сажин стал по новой задавать Барчуку те вопросы, от которых Леша за день успел устать до смерти.
      — Значит, смотри, что у нас получается, — подытожил Сажин в конце концов. — Вчера ночью в твоем подъезде был убит Юрий Павлович Лесников. В тот момент, когда убийца стрелял в него, ты зачем-то стал лупить руками и ногами его машину. Сработала сигнализация, и в результате почти никто не слышал выстрелов.
      — Ну и что? Я пьяный был. Упал, задел машину…
      — Нет, братишка. Свидетели говорят, что ты отрабатывал на ней приемы карате. А главное — разбил лампочку над входом в подъезд. Из-за этого убийца ушел в полной темноте, и никто не может его описать.
      — Никакой лампочки я не бил.
      — Ну зачем врать? Несколько человек видели, как ты ее разбил. Бутылкой из-под пива. Так что тут никаких сомнений нет — лампочку разбил ты. И нас интересует только одно: кто тебя об этом попросил?
      — Никто меня не просил! И вообще — не помню я ничего.
      — Леша, это несерьезно. Анализы показывают, что алкоголя у тебя в крови был самый мизер. Ты, конечно, мог быть навеселе, не спорю. Но чтобы все забыть… Не верю!
      Сажин надеялся, что Барчук действительно был не настолько оглушен наркотиком, чтобы начисто все забыть. И предполагал, что могло быть так: когда Леша попался убийце на глаза, он был еще вменяем. И киллер попросил Лешу запустить сигнализацию и разбить лампочку. На кой черт ему это понадобилось — большой вопрос, но факт остается фактом: никто не видел, как он убегал.
      А убегая, убийца мог всучить парню таблеточку, и к приезду милиции Леша уже ничего не соображал.
      Конечно, версия была шита белыми нитками, но тут уж никуда не денешься. Совпадения слишком подозрительны, и запирается парень как-то глупо. Ведь он должен знать, что за употребление таблеток ему ничего не будет — так зачем же он так нагло врет? Наверное, он что-то все-таки помнит и неуклюже пытается это скрыть, а алкогольное опьянение кажется ему более естественной отмазкой.
      А главное — с собой у него таблеток не было. В этом, конечно, нет ничего необычного. Как правило, так и бывает — купят у торговца одну или несколько штук — и сразу в рот.
      Но может, Леша все-таки симулировал?
      В таком случае, он не случайный сообщник убийцы, а сознательный сообщник.
      Но как это доказать, если подозреваемый на все вопросы отвечает одинаково: «Не помню. Не помню! Не помню!!!» А если на него надавить, срывается на истерику — и тогда становится очевидно, что в гневе он действительно может убить, но не из пистолета, а тяжелым предметом по голове. Но и крича так, что звенят стекла, и вырываясь из рук конвоиров, он продолжает твердить то же самое:
      — Не помню! Не знаю!!! Я НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТ!!!
      И прижать его нечем.
      То есть, выбить признание, конечно, можно. Но на одном признании далеко не уедешь. Если вскроется на суде, что признание не добровольное и вдобавок не подкреплено другими уликами — тут и амба всем, кто вел расследование.
      Лучше уж убийство не раскрыть, чем такие последствия.
      Да и парня жалко. Очень может быть, что он и правда не виноват. А Сажин не любил подводить под монастырь невиновных. Совесть потом замучает — сны нехорошие и мальчики кровавые в глазах.

* * *

      — Нет, если это заказуха, то Барчук ни при чем, — сказал старший оперуполномоченный Ростовцев на следующий день. — Зачем киллеру помощник-дилетант? А на профессионала Леха не тянет.
      — Но совпадения странные, — упрямо повторил Сажин. — И, кстати, ты сам хотел его закрыть.
      — Я и до сих пор хочу. Но твоя идея не катит совершенно. Тут одно из двух. Либо стрелял сам Леша, а пистолет подобрали соседи, и киллера никакого не было. Либо стрелял киллер, а Леша просто случайно вляпался в эту историю. Если бы у киллера был сообщник, то они ушли бы вдвоем — это сто процентов. Ни один киллер не оставит своего партнера, даже если тот обдолбан по самый мозжечок. Так не бывает. Если партнер не может двигаться, то киллер его скорее пристрелит на месте. Для безопасности.
      — И что ты предлагаешь? Отпустить Барчука и остаться на полных нулях?
      — Я предлагаю крутить Барчука на убийство в состоянии невменяемости. Это наш единственный способ избавиться от глухаря.
      — Запереть парня в психушку?
      — А что? Его там вылечат. Сам же говоришь — он таблетки жрет горстями без рецепта какие попало. А там ему будут правильные таблетки давать.
      — Я вообще ничего не говорю. Соседи говорят. Некоторые. А другие не подтверждают.
      — Ну, вчера-то он точно «смешинок» накушался. Это я тебе без всяких соседей скажу и эксперты тут никакие не нужны. Такие глаза никаким атропином не нарисуешь.
      — Пистолет надо искать. Без пистолета никаких шансов. Вменяемый или обдолбанный, а не из пальца же он его застрелил.
      — Да, пистолет… Ты ничего нового не узнал?
      — Не-а. Все по старому. Первым появился Николай Иваныч, потом выглянул Коля Басов, но на лестницу не выходил, пока не появилась жена Лесникова. То есть вдова. Другие стали подходить уже после нее — и пистолета никто не видел.
      — Получается, пистолет мог взять только Николай Иваныч.
      — В общем, да. Но там с хронологией не все гладко. Старушка Шмелева утверждает, что сначала пальнули, потом завыла машина, потом Барчук вошел в подъезд, а потом послышался голос Николая Иваныча. А Николай Иваныч говорит, что сначала сработала сигнализация, потом раздались четыре выстрела…
      — Четыре?
      — В том-то и дело. Два подряд, один чуть позже и один — еще позже. И только после этого Николай Иваныч вышел на лестницу, а Барчук был уже там.
      — Гильз было три.
      — Четвертый «выстрел» — это, скорее всего, лампочка. Николаю Иванычу показалось, что он был дальше, тише и вообще какой-то не такой. Но тогда получается, что Барчук ни при чем. Ведь он разбил лампочку, когда входил в подъезд.
      — А он не мог кокнуть ее на выходе?
      — Так он же никуда не выходил.
      — Да, правильно. Не выходил…
      — Тут есть один нюанс. Бабка видела, как входил Барчук, но не заметила, как выходил убийца.
      — Вот именно. Отсюда можно сделать вывод, что убийца вообще не выходил, а следовательно — убийца и есть Барчук.
      — Но та же бабка говорит, что Барчук вошел после выстрелов. Причем не сразу. И она от этого не отступится. Попробуй только намекнуть, что она может ошибаться — сразу начинает: «Я не дура и не слепая. В десять раз больше вас прожила, а ум пока не потеряла».
      — Если она прожила в десять раз больше нас, то ей должно быть лет триста.
      — А что, она примерно так и выглядит. А Светик, добрая душа, Лешеньку отпустит — это как пить дать. Для нее бабка — свидетель номер один. И для прокурора тоже, и для суда. Если Барчук вошел в подъезд после выстрелов, он не может быть убийцей, хоть ты тресни. Я пока уговорил подержать его по подозрению в пособничестве. Но раз ты считаешь, что так не бывает — значит, Лешу надо отпускать и искать киллера. Кстати, что там на фирме?
      — На фирме что ни морда — то кандидат в заказчики. А еще у них есть секьюрити — охрана офиса и складов, сопровождение грузов, личный шофер господина Заборина и тому подобное. Так там что ни рожа — то кандидат в киллеры. И пистолеты Макарова, между прочим, имеются. С надлежаще оформленными разрешениями.
      — И что, глухо?
      — Да уж конечно не звонко. Если киллер оттуда, то пистолет наверняка давно в речке, а у секьюрити пушки чистенькие — и у каждого орла алиби на год вперед расписано.
      — Так. Ну и что мы будем делать? Барчука крутить или фирму?
      — И то, и другое, я думаю. Надо Барчуку намекнуть, что это Николай Иваныч пистолет забрал. Если Леша такой протокол подпишет, то мы запросто получим ордер на обыск. И если вдруг найдем пистолет, то можно будет припереть Лешу к стенке и не думать ни о каких киллерах.
      — Если мы у Николая Иваныча пистолет найдем, то может статься, он и убил Лесникова. А потом перевел стрелки на наркомана. Вспомни — ведь о том, что он появился на лестнице уже после Барчука, мы знаем только с его собственных слов.
      — Не только. Бабка то же самое говорит.
      — Бабка говорит, что голос слышала. А еще она говорит, что Барчук после выстрелов в подъезд вошел. Николай Иваныч мог молча ждать и молча стрелять, а когда Барчук появился — заговорил, вот бабка и услышала.
      — Нет, это совсем неправдоподобно. Зачем бывшему начальнику вытрезвителя на старости лет стрелять в соседа? Из классовой ненависти что ли?
      — А зачем ему подбирать пистолет? Из любви к побрякушкам? Или чтобы тебе нечем было припереть Барчука? У которого, кстати, тоже мотива нет. Состояние невменяемости — это, конечно хорошо, но я тут поговорил со специалистами. Они уверены: если дать обдолбанному «смешинками» пистолет — есть шанс, что шальные пули будут летать во все стороны. Но чтобы две пули в сердце, одну в голову и ни одной мимо — этого быть не может. Либо он не был под кайфом и надо искать другой мотив, либо он не убивал.
      Сажин горячился. Он понимал, что законопатить Барчука — это лучший способ избавиться от этого дела, грозящего превратиться в вечный глухарь. Но откровенно делать из парня козла отпущения только потому, что он наркоман — это было слишком. Чем дольше Сажин думал над этой версией, тем меньше он верил, что Леша Барчук, обезумевший от своих таблеток, мог в кого-то стрелять.
      И наконец Сажин решил высказать это вслух:
      — Слушай, а тебе не кажется, что мы занимаемся ерундой? Ведь нам обоим совершенно ясно, что это киллер. Заказуха чистой воды. И если бы этот дурак с круглыми глазами пришел туда на пять минут позже, то мы бы не морочили головы друг другу и самим себе. Сумасшедшие наркоманы не убивают замдиректоров и не простреливают навылет кошельки с пачкой баксов внутри. Этим занимаются киллеры, и ты об этом знаешь не хуже меня.

* * *

      Когда Леша Барчук наотрез отказался подписать заявление, что он видел пистолет, который лежал возле тела Лесникова, а потом этот пистолет забрал гражданин Афанасьев Н.И., стало окончательно ясно, что Лешу придется отпускать.
      Барчук не клюнул даже на Сажинскую приманку:
      — А что, если Николай Иваныч сам Лесникова грохнул, а теперь на тебя стрелки переводит?
      — Не знаю я ничего! — продолжал твердить Леша. — Не помню. Может, меня вообще там не было.
      При этом он не думал о выборе правильной тактики — однако выбрал самую правильную.
      Крыть нечем.
      Хочется крыть, а нечем, как выразился однажды общенародный любимец Михаил Жванецкий.
      В тот же день Света Кораблева, наделенный всеми законными полномочиями следователь прокуратуры, вежливо, но твердо сообщила Сажину и Ростовцеву:
      — Держать Барчука я больше не могу. Прокурор ордера на арест не даст, да я и не буду его просить. Вам придется искать другого убийцу.
      Алексей Барчук вышел на свободу за несколько часов до истечения предусмотренного законом 72-часового срока задержания без ордера на арест.
      И исчез.
      Сажин с Ростовцевым предлагали приставить к нему наружное наблюдение — хотя бы на несколько дней. Вдруг он все-таки замешан в убийстве. И если Сажин все-таки прав, и Леша симулировал кайф, а на самом деле был в сговоре с киллером — то он может отправиться к сообщнику или заказчику за своей долей.
      Но начальник угрозыска Горелов людей на это дело не дал, а сами Сажин и Ростовцев заниматься слежкой не могли. У них было полно других дел.
      Они даже не сразу узнали, что Барчук пропал. Только на третий день его вечно пьяный отец был после уличной драки доставлен в дежурку райотдела, где как раз в это время оперуполномоченный Сажин разговаривал с участковым.
      Папаша орал, что его сына ни за что держат в тюрьме, а теперь и его решили посадить без вины, и вообще все менты сволочи.
      Сажина в этой тираде заинтересовало только одно обстоятельство — оказывается, папаша понятия не имел, что сына уже три дня как выпустили из изолятора временного содержания.
      Сажин переспросил несколько раз и убедился, что дома Леша не появлялся. Матери у него не было, а отец его в глаза не видел.
      И во дворе его тоже не видели со дня ареста.
      Барчук как сквозь землю провалился, и Ростовцев сразу уверенно сказал:
      — Сбежал.
      И даже позвонил в прокуратуру Свете Кораблевой и в выражениях, которые обычно не принято употреблять при общении с дамой, высказал ей свое отношение к ней самой и особенно к ее методам ведения следствия.
      И продолжал злиться на нее еще целых два дня.
      А через два дня в своей квартире номер десять, что на третьем этаже в том самом подъезде, где жил и умер Юрий Лесников, скоропостижно скончался ветеран органов внутренних дел, бывший начальник медвытрезвителя Николай Иванович Афанасьев.
      Старичок жил одиноко, и когда из его квартиры запахло газом, соседи вызвали сразу и аварийку, и милицию. А местные милиционеры вспомнили, что Николай Иваныч проходит свидетелем по делу об убийстве, и отзвонились в городское управление, Сажину.

* * *

      Старший менеджер охранной фирмы «Ястреб» Игорь Тараканов был на складе, когда пришла фура с зеленым горошком из Германии.
      Полностью должность Тараканова называлась «старший менеджер по боевой подготовке», и оба шофера этой фуры были его учениками. Работали они, однако, не в «Ястребе», а в транспортном филиале ООО «Глобус», и со своим учителем виделись нечасто.
      Навыки, которые привил им Игорь Тараканов, шоферы могли проявить, скорее, при перевозке электроники, дорогой бытовой техники и других ценных грузов. Зеленый горошек к таковым не относился. Хотя как знать. На дорогах встречались такие беспредельщики, которые имели дурную привычку сначала убивать шоферов, а уже потом смотреть в кузов.
      Едва Тараканов успел поздороваться с учениками, как в его кармане заверещал мобильный телефон.
      Звонил генеральный директор «Глобуса» Заборин, который даже не пытался скрывать свои эмоции и разговаривал с Таракановым далеко не так интеллигентно, как с Ростовцевым.
      Как понял Тараканов, проблема заключалась в том, что этот самый Ростовцев позвонил Заборину и вежливо попросил добровольно предоставить в распоряжение уголовного розыска документы, связанные с деятельностью покойного Лесникова Ю.П. на посту заместителя генерального директора «Глобуса». Документы, содержащие особо важные коммерческие секреты, можно пока не предоставлять, но если они вдруг понадобятся, Ростовцев очень просит показать и их тоже и ручается, что секретность от этого не пострадает.
      — Нас не интересует ваш бизнес как таковой, — сказал Ростовцев по телефону. — Мы расследуем убийство, и все, что с ним не связано, нас не касается. Даже если в этих документах что-то не так, мы не дадим им хода.
      Заборин при этих словах мог бы рассмеяться — так же как Ростовцев после слов Заборина, что он впервые слышит о заказных убийствах. Но генеральный директор слишком сильно психовал и смеяться не мог. Он на повышенных тонах завел свою прежнюю песню, что никакие документы «Глобуса» не могут иметь отношения к убийству Лесникова.
      Тогда Ростовцев все так же вежливо и твердо уведомил генерального директора, что документы можно изъять по постановлению следователя, но в этом случае вместе с работниками угрозыска их будут исследовать оперативники из ОБЭП и налоговой полиции.
      Заборин не знал, что постановление уже на руках у Ростовцева, но он не верит, что в документах «Глобуса» найдется след, который может вывести на убийцу Лесникова. А потому решил в стиле Коломбо лишний раз потрепать Заборину нервы и посмотреть на его реакцию.
      Реакция была впечатляющей. Заборин совершенно потерял самообладание, и когда он бросил трубку, Ростовцев решил, что генеральному директору придется покупать новый телефонный аппарат.
      Заборин действительно шарахнул трубкой по аппарату с такой силой, что он мог разлететься вдребезги, если бы был хоть чуть менее прочным. Но аппарат уцелел, и Заборин сразу же схватил трубку снова и, промахиваясь по нужным кнопкам, только с третьей попытки набрал номер Тараканова.
      Тараканов выслушал сбивчивое сообщение генерального директора и произнес совершенно спокойно:
      — Хорошо, я все понял. Прекрати панику. Розыск — это мелочь. Хватит одного звонка, чтобы тебя больше не трогали. Я позвоню сегодня — так что завтра они перед тобой еще и извиняться будут. Ты мне лучше скажи, что там с наследством. Имей в виду, Ирина беспокоит меня гораздо больше, чем какой-то угрозыск.
      — Ну, с Ириной я сам разберусь. Я не собираюсь кормить эту сучку всю жизнь за счет фирмы. Насчет этого ты не беспокойся.

* * *

      Когда милиция и газовщики ломали дверь в квартиру номер десять, на лестнице собралось десятка два любопытных с преобладанием детей, подростков и прочей поющей молодежи. Участковый, срывая голос, орал:
      — Не курить! Спичек не зажигать! И вообще — пошли все вон отсюда!
      Однако вон никто не пошел. А дверь у старичка, между тем, оказалась не простая, а противоударная, и высадить ее с лету не удалось.
      В разгар процесса в подъезд зашел молодой человек в джинсовой куртке и с сумкой из джинсовой ткани через плечо. Он вообще был весь в потертой истрепанной джинсе, и Сажин сразу придумал ему прозвище — «Джинсовый Мальчик».
      Между тем, был он уже не мальчик — лет тридцать, не меньше. Однако, выглядел Джинсовый Мальчик так, словно только вчера окончил школу. С лица его не сходила улыбка, а рот не закрывался ни на минуту — похоже, молчать этот парень просто физически не мог.
      Зато он мгновенно вник в ситуацию и тут же подал здоровую идею — просочиться в квартиру через форточку. Он даже вызвался самолично туда пролезть. Невысокий и щуплый, он как нельзя лучше подходил для этой цели.
      Когда к месту событий подъехали Сажин с Ростовцевым, они застали интенсивную возню и трепыхание в лоджиях третьего этажа. Наряд милиции в сопровождении молодого человека со здоровыми идеями перебирался из соседней квартиры на балкон Николая Ивановича.
      Молодой человек, назвавшийся Толей, ловко просунулся в форточку и дотянулся до оконных задвижек. Через пару минут милиция уже входила в квартиру через открытое окно.
      Николай Иваныч лежал на полу в кухне. Мысль о том, что он нарочно отравился газом, опера отбросили сразу. Все говорило о том, что старика хватил удар. Возникло, правда, подозрение, что это был удар тяжелым предметом по голове, но гораздо логичнее выглядело предположение, что старик, падая, ударился головой об угол стола. А потом вода из кастрюли с картошкой залила конфорку, и газ, вырвавшийся на свободу, довершил дело. Бывший начальник медвытрезвителя, доблестный ветеран органов и кавалер ряда юбилейных медалей, был окончательно и бесповоротно мертв.
      Сажин и Ростовцев многозначительно переглянулись. Смерть Афанасьева выглядела естественной: врачу хватило одного взгляда на лицо покойника, чтобы поставить диагноз — инсульт, так что у оперов не было оснований сомневаться в ее естественности. Дело было в другом. Сбылась мечта Ростовцева — осмотреть квартиру Николая Ивановича на предмет поисков пистолета системы Макарова, из которого застрелили бизнесмена Лесникова.
      Добровольного помощника милиции Толю вежливо, но решительно вытолкали на лестницу, все окна в квартире открыли настежь, а осмотр начали с балкона, где запах газа ощущался не так явственно.
      Начали, кончили и ничего не нашли. Но не отчаялись и стали осматривать свежепроветренные комнаты, коих насчитывалось ровно две — плюс кухня, ванная, туалет, встроенный шкаф и антресоли.
      Главное, чего долго не могли понять опера — это зачем покойному хозяину десятой квартиры понадобилась дверь в усиленной раме и с замком, который больше подошел бы банковскому сейфу. Решительно ничего ценного в этом жилище не было.
      Но именно этот странный факт побудил Сажина и Ростовцева активизировать поиски. Благо, повод был вполне официальный — осмотр места происшествия. Хоть и похоже, что дедушка помер от инсульта, а окончательные выводы можно будет делать только после вскрытия. А пока в равной степени правомочны и другие версии — например, самоубийство или убийство.
      Пистолет все не находился и ценности, для защиты которых нужен сверхмощный замок — тоже, и тогда Сажин и Ростовцев одновременно подумали о тайнике. Раз на виду ничего такого нет, а дверь при этом выглядит, как вход в главное хранилище Госбанка — значит, что-то где-то спрятано.
      И Ростовцев, поразмыслив немного, вызвал из управления Диму Петренко с металлоискателем.
      Дима прошелся по квартире и под конец, водя металлоискателем под картошкой во встроенном шкафу, задумчиво сообщил:
      — Что-то есть.
      Картошку быстренько разгребли усилиями участкового, трех пэпээсов, двух оперов и Димы Петренко — и тайник-таки нашелся.
      По совести говоря, это был даже не тайник, а просто чемодан, задвинутый в самый дальний угол и заваленный картошкой. Когда чемодан довольно резко выдернули из картофельной кучи, в нем что-то загремело.
      Еще пару минут ломали замки.
      А потом нетерпеливый Сажин первым заглянул в чемодан, схватил рукой тряпку, лежащую сверху, и, нащупав то, что под ней, воскликнул:
      — Есть!

* * *

      Когда Ирина Лесникова спустилась сверху, чтобы посмотреть, что это за шаги такие на лестнице, дверь в десятую квартиру, которую открывали, чтобы проветрить помещение и впустить опергруппу, снова была заперта изнутри. Участковый отчаялся разогнать любопытных и теперь отбивался персонально от Толика, который твердил ему о мужике, который продает гитару.
      — Представляешь, договорились, что он мне гитару отдаст по дешевке. А у него телефона нет, так он мне адрес оставил. Только номер дома не понять — то ли 13, то ли 19. Я сюда уже второй раз захожу — никто дверь не открывает. И в девятнадцатом доме — то же самое. Ты, случаем не знаешь — мужик такой, лет сорок, Костя зовут.
      — Нет, не знаю, — отмахивался участковый.
      — Может, в девятнадцатом доме?
      — Не знаю. Девятнадцатый дом — это не мой участок.
      — Да понятно… А вот, может девушка знает?
      Девушкой он назвал вдову господина Лесникова, которую — в шортах и рубашке, завязанной узлом на животе — можно было принять даже за девочку. Когда она оказалась рядом с Джинсовым Мальчиком, они оба почти ничем не отличались от любопытных тинейджеров, заполонивших лестницу.
      Джинсовый Мальчик со свойственной ему общительностью, незамедлительно сел на уши вдове и обрадовал ее сообщением, что его зовут Толик, а народ собрался потому, что в десятой квартире убили старика.
      Ирина не назвала в ответ своего имени и вообще не была расположена к светской беседе. Она была бледна. Еще когда она только увидела толпу у дверей десятой квартиры, всего на десять ступенек выше того места, где несколько дней назад лежал труп ее мужа — на лице ее отразился ужас. И, разумеется, известие о новой смерти, не могло ее успокоить.
      Однако Толик, похоже, имел какой-то особый дар. Слушая его болтовню насчет старика, которого то ли хватил удар, то ли хватили чем-то тяжелым по голове во время приготовления обеда, Ира даже улыбнулась пару раз, а потом сказала:
      — Это вообще несчастливый подъезд. Совсем недавно здесь убили моего мужа.
      Другой стал бы извиняться, попытался бы замять неловкость или вообще прекратил бы всякие попытки завязать знакомство — а Джинсовый Мальчик только нахально оглядел девушку с головы до ног и обрадованно произнес:
      — Значит, вы теперь не замужем?
      Все присутствующие посмеивались, глядя, как Ирина пытается вежливо отшить нахала, а он не отстает и перед толпой любопытных во всеуслышание клянется, что готов скрасить ее одиночество лучше, чем кто-либо другой.
      В конце концов Ирина убежала к себе в квартиру и заперлась, а Толик начал приставать к тинейджерам с двумя вопросами: во-первых, в какой квартире живет эта девушка и не знает ли кто-нибудь ее телефона, а во-вторых, не знакомы ли ребята с Костей, который продает гитару.
      Костю ребята не знали, но зато ручались, что в семнадцатой квартире, где, по предположениям Толика, обитал мужик с гитарой, на самом деле никто не живет. Она стоит пустая, и агентство по недвижимости никак не может ее продать.
      Зато тинейджеры точно знали, что Ирина Лесникова имеет резиденцию в тринадцатой квартире, и если Толик полюбил ее с первого взгляда, то они готовы всемерно помочь ему в завоевании сердца безутешной вдовы.
      Юный интеллектуал, знаток Пушкина, тут же подыскал подходящую цитату из «Каменного гостя» и декламировал на два голоса в лицах:
      — Я счастлив!.. «Завтра — вечером, позднее…» Мой Лепорелло, завтра — приготовь… Я счастлив, как ребенок! _С доной Анной вы говорили? Может быть, она сказала вам два ласкового слова или ее благословили вы?_ Нет, Лепорелло, нет! она свиданье, свиданье мне назначила! _Неужто! О вдовы, все вы таковы_.
      Надо заметить, что, выбрав для цитирования именно эти строки, юноша несколько предвосхитил события. Никакого свидания Ирина Лесникова Толику не назначила и даже телефона своего не дала. Но Толик во всеуслышание заявил, что не теряет надежды, посетовал еще раз, что не удалось найти Костю с гитарой, и стал вместе со всеми ожидать зрелища под названием «вынос тела», которое стало что-то слишком часто повторяться на лестнице первого подъезда тринадцатого дома по улице Гагарина.

* * *

      — «Вальтер», — разочарованно произнес старший оперуполномоченный Ростовцев, когда его коллега Сажин развернул промасленную тряпку.
      — И «шмайссер», — добавил Юра, извлекая из ветоши еще одно изделие.
      Следом из-под тряпок появился обрез трехлинейки.
      Еще в чемодане были патроны ко всем перечисленным видам оружия, две гранаты-лимонки, четыре тысячи долларов сотенками и три тысячи рублей в банкнотах разного достоинства, а также паспорт на имя Новикова Сергея Петровича, 1955 года рождения, с фотографией типичного уголовника-рецидивиста, если судить по исследованиям знаменитого Чезаре Ломброзо, открывшего связь между внешностью человека и его преступными наклонностями.
      — Знакомая рожа, — пробормотал Ростовцев, вглядываясь в снимок. — Надо проверить по ориентировкам.
      — «Макарова» нет, — заметил Сажин.
      — Ну и как это понимать? — задал риторический вопрос Ростовцев.
      — Коррупция, — предположил Юра.
      — Или старая дружба на почве нетрезвого образа жизни.
      — Что одно и то же, — констатировал Сажин. — Порядочным ментам не положено дружить с бандитами.
      — Не доказано, что это бандит. Может, просто коллекционер. Хотя, с такой харей…
      — И про бабки не забудь. Такие суммы на дороге не валяются.
      — А может, он коллекцию распродал. А кое-что оставил на черный день. Это же все явно археологические находки. С мест боевой славы.
      — Ну, гадать-то мы можем сколько угодно, — сказал Сажин. — Отсюда у меня есть версия, как убили Лесникова.
      — Ну и как?
      — Этот самый Новиков Сергей Петрович поджидал его в квартире доброго дедушки Афанасьева Эн И. Потом вышел на лестницу, пристрелил его из коллекционного пистолета системы Макарова и вернулся обратно в квартиру. А мы, как лохи, ее не проверили, потому что дедушка Николай Иваныч — наш человек, старый мент, герой труда и ветеран вытрезвителя.
      — С тем же успехом стрелок мог уйти в любую другую квартиру. Все, что ли, прикажешь проверять?
      — А вот и не в любую. В половину квартир я лично заходил, когда опрашивал соседей. А к Николаю Ивановичу не зашел. Мы разговаривали на лестнице. Мне даже в голову не пришло…
      — Да брось ты. Этот чемоданчик еще ни о чем не говорит. Вот если кто-нибудь скажет, что видел этого Новикова в подъезде незадолго до убийства — тогда другое дело. А так… Может, этот арсенал тут десять лет лежит.
      — Да нет, рубли новые. К тому же согласись — этот Новиков подходит на роль убийцы гораздо лучше, чем Лешенька Барчук.
      — Однако заметь — твой Лешенька Барчук пропал. Как корова языком слизала. А пропал — значит, сбежал. Или есть другие мнения?
      — Есть. Его могли грохнуть. Если Новиков не киллер-профессионал, а бандит-одиночка, то он вполне мог попросить парнишку постоять на стреме. А тот таблеточку съел и начал куролесить. Соответственно, мы его взяли, а когда выпустили, Новиков решил, что лучше будет от него избавиться.
      — Ну да. Ты еще скажи, что тот же Новиков старику череп проломил.
      — Нет, не скажу. Тогда он забрал бы отсюда чемодан. Или хотя бы паспорт и деньги.

* * *

      Поскольку Юрий Павлович Лесников не оставил завещания и не имел детей, все его имущество по закону унаследовала жена. Ей достались не только квартира, две машины и недостроенный коттедж, но и доля Юрия Павловича в обществе с ограниченной ответственностью «Глобус».
      При регистрации фирмы об Уставе не особенно задумывались, взяли за основу типовой — а там не было пункта о том, что доля участника не переходит по наследству. А раз так — то по закону получалось, что эта доля переходит по наследству автоматически, и с этим ничего нельзя поделать.
      Между тем, доля в капитале фирмы позволяла владельцу этой доли знакомиться с любыми документами, в том числе составляющими коммерческую тайну. Конечно, ничего особенного в этих документах не было, но там имелись сведения о некоторых коммерческих связях «Глобуса», которые Заборину и компании хотелось бы сохранить в секрете от посторонних.
      А вдова Юрия Лесникова, разумеется, была для Заборина посторонней.
      Конечно, для Ирины Лесниковой важны были не какие-то там документы, а вполне ощутимые живые деньги, которые ей полагалось выплачивать из прибыли фирмы, пока за нею сохраняется доля в капитале «Глобуса».
      Это тоже не нравилось Заборину. Одно дело — платить дивиденды одному из основателей фирмы и заместителю ее директора, который — что бы Заборин ни говорил оперуполномоченному Ростовцеву — все же играл в «Глобусе» весьма важную роль. И совсем другое — отдавать те же деньги его вдове, которая ровным счетом ничего для фирмы не сделала.