Подозреваемый все время норовил сползти со стула на пол, но Юра Сажин предусмотрительно подхватывал его под мышки и возвращал в исходное положение. А Саша Ростовцев, пристально глядя в глаза подозреваемого с распахнутыми во всю ширь радужной оболочки зрачками, задушевным тоном задавал вопросы.
      — Нас совершенно не интересует, за что ты убил гражданина Лесникова и как ты его убил. Считай, что это мы уже знаем. Ты только расскажи нам, куда дел орудие.
      — Говори, где пушка! — рявкнул Сажин прямо клиенту в ухо, но тот уже не реагировал даже на очень громкие звуки.
      По дороге в ГУВД подозреваемый был весел и словоохотлив. Он ни минуты не сидел без движения и был готов признаться в чем угодно вплоть до развязывания атомной войны или разрушения Трои во времена Гомера. И спешно составленное признание в убийстве гражданина Лесникова он тоже подмахнул бы с удовольствием, да вот беда — руки его не слушались.
      В общем, с этим типом все было ясно. Наглотался таблеток — и не каких-нибудь, а тех самых, которые недавно пришли в Россию из Европы и назывались по-русски «смешинками».
      «Смешинки» вызывали сначала бурный приступ веселья, эйфорию и экстаз, а потом усталость, апатию и в конце концов — спокойный глубокий сон.
      Вот в этот самый сон подозреваемый как раз и норовил провалиться, так и не подписав признание, а главное — не объяснив, куда делся пистолет.
      Успешное раскрытие убийства на глазах уплывало из рук. Завтра парень скажет, что ничего не помнит, что записанное с его слов признание — это филькина грамота, а каракули в нижней части листа совсем не похожи на его почерк.
      А других доказательств нету. Ни один человек не видел, как наркоман Леша Барчук стрелял в бизнесмена Юрия Лесникова на лестничной площадке. Пистолета (желательно с отпечатками пальцев Барчука) тоже не нашли, а то, что кроссовки у парня заляпаны кровью — это не доказательство. После двух выстрелов в грудь и контрольного в голову там крови было по колено.
      Если бы этот Барчук к моменту приезда милиции не стоял над трупом ухохатываясь до слез и крича на весь подъезд: «Гляньте на него! Уже дрыхнет! Эй, мужик, вставай, весь кайф проспишь!» и тому подобное — то картина была бы ясна на сто процентов: типичная заказуха. Лесников — бизнесмен, торгово-закупочная деятельность, крупный опт, большие бабки. И пистолетные гильзы на ступеньках. «Макаров» — любимое оружие киллеров.
      Но Барчук присутствовал, и у него были заляпаны кровью не только кроссовки, но еще и брюки, руки и футболка, о которую он, по всей видимости, эти руки вытирал. Так что Лешеньку тут же на месте скрутили, затолкали в машину и прямо с места в карьер стали шить дело.
      Однако теперь лафа кончилась. Когда Сажин в очередной раз усадил сползающего Барчука на стул, тот просто начал падать в другую сторону и воткнулся носом в стол. В последний момент Ростовцев успел ухватить Барчука за волосы, и нос уцелел. А то могли быть еще и дополнительные проблемы — избиение подозреваемого, то да се. Но обошлось. Леша Барчук просто тихо уснул, так и не подписав признания и не объяснив, куда пропал пистолет.
      Ростовцев вызвал конвоира и распорядился:
      — Убери эти отбросы общества.
      Конвоир поглядел на спящего и счел нужным уточнить:
      — Куда убрать?
      — В камеру, куда же еще. Юра, помоги.
      Сажин помог, и они вдвоем с конвойным поволокли подозреваемого в камеру.
      — Глухо, как в танке, — сказал Ростовцев, когда Сажин вернулся. — Без признания прокурор ордера не даст.
      — И правильно сделает, — заметил Сажин. — Наркоша Лесникова не убивал. Это и ежу понятно.
      — Ежу-то понятно, а вот начальству… — вздохнул Ростовцев. — Если наркоша не убивал, тогда это стопроцентный глухарь. Никаких шансов.
      — Ну, не закрывать же парня из-за этого.
      — Вообще-то закрыть его не мешало бы. Для профилактики. Каждый наркоман — это будущий вор, а не исключено, что и убийца.
      — Ну, положим, не каждый, — возразил Сажин. — Героинщики — согласен. А эти курильщики-таблеточники — так, мелочь. Ни разу не слышал, чтобы кто-то кого-то грохнул из-за косяка с анашой или из-за таблетки «экстази».
      — С такими идеями тебе надо в лиге борьбы за легализацию наркотиков работать, а не в угрозыске, — сказал Ростовцев.
      — Согласен. Подкинь адресок. Только учти — я готов поменять работу, только если в этой лиге лучше платят.
      — Лучше всего платят в наркомафии. Не хочешь туда устроиться?
      — Нет, туда не хочу. Там работа очень опасная. Опаснее, чем в ментуре.

* * *

      Заместитель директора ООО «Глобус» жил в обыкновенном доме брежневских времен, в четырехкомнатной квартире улучшенной планировки на четвертом этаже. Где-то за городом он строил себе коттедж и работы уже подходили к концу — но справлять новоселье было пока рано.
      Убили замдиректора в его собственном подъезде, на промежуточной площадке между вторым и третьим этажом.
      Тридцатичетырехлетний Юрий Павлович Лесников начинал толстеть и имел привычку ходить по лестнице пешком. Какая-никакая, а физическая нагрузка.
      Еще заместитель директора ООО «Глобус» сам водил машину и не имел охраны. С шофером, который одновременно исполнял обязанности охранника, на фирме ездил только генеральный директор.
      Юрий Павлович Лесников был не только менеджером, но и совладельцем фирмы. Соответственно, получал он не только зарплату, но и дивиденды, и все вместе выливалось в очень солидную сумму.
      В общем, типичный новый русский — не из тех, у кого пальцы веером и от лексики несет зоной, а из тех, кто в начале перестройки кинулся открывать кооперативы, потом подзаработал на ваучерах, приподнялся на ларечной и лоточной торговле, исправно платил мафии и неохотно — государству, и к концу девяностых накопил денег для участия в солидном бизнесе.
      Теперь мафии платил уже не он, а фирма во главе с генеральным директором Забориным. Но платила опять-таки исправно. «Крыша» считалась надежной, а бизнес — спокойным, и никто из совладельцев Глобуса не ждал неприятностей.
      И вот тебе результат. Труп заместителя директора остывает в морге с тремя огнестрельными ранениями, каждое из которых безусловно смертельно. И милиция уже названивает самому господину Заборину, хочет побеседовать о покойном, о его делах и проблемах, и о том, кто, по мнению генерального директора, мог его убить
      — А разве вы уже не арестовали убийцу? — удивился господин Заборин, услышав предложение о встрече со старшим оперуполномоченным уголовного розыска Ростовцевым. — Я слышал…
      — Да у нас есть подозреваемый, — прервал его Ростовцев. — Но, похоже, у него алиби. Свидетели показали, что он зашел в подъезд уже после выстрелов.
      — Понятно. Но все-таки это было ограбление?
      — В том-то и дело, что нет. Кошелек, часы и золотое кольцо убийца не тронул. И между прочим, кошелек прострелен насквозь.
      — Наверное, грабителя кто-то спугнул.
      — Да нет, непохоже. Грабитель вряд ли станет делать контрольный выстрел в голову. Особенно если его кто-то спугнул.
      — А что же еще это может быть?
      — Не знаю. Заказное убийство, например.
      — Но это же чушь. С какой стати кому-то заказывать убийство Юрия Павловича?
      Вот тут господин Заборин явно сфальшивил. Каждый бизнесмен в России знает, что и он сам, и любой его коллега ежедневно, 25 часов сутки, находится под угрозой заказного убийства. Кредиторы, конкуренты, рэкетиры, вымогатели, своя «крыша», чужая «крыша» — кто угодно может сделать заказ — и пуля найдет цель. Конечно, если своя «крыша» надежна, то опасность снижается на несколько порядков — но если генеральный директор крупной фирмы делает вид, будто он впервые слышит, что на свете существуют заказные убийства, то он явно переигрывает и фальшивит.
      — Как раз об этом я и хотел бы с вами поговорить.
      — Да не о чем нам говорить! У нашей фирмы нет и не может быть проблем, которые могли бы привести к таким последствиям.
      И вот здесь, по тому, каким тоном это было сказано, Ростовцев почувствовал, что на самом деле проблемы у фирмы были, причем именно такие, которые могли привести к подобным последствиям запросто.
      — Я не хочу обсуждать эти вопросы по телефону, — произнес он вслух. — Когда мы сможем встретиться?

* * *

      Упоминая в разговоре об алиби Барчука о свидетелях во множественном числе, Ростовцев немного преувеличивал. На самом деле свидетель был один. Старушка божий одуванчик из квартиры на первом этаже сразу после выстрелов кинулась к дверному глазку и увидела, как Леша (обитавший, между прочим, на втором этаже, прямо над бабулей, и чрезвычайно досаждавший ей своим шумным поведением) вошел в подъезд, хохоча и пританцовывая.
      — Вы точно заметили: вошел, а не вышел? — несколько раз переспросил Сажин, чем очень рассердил старушку.
      — Я не дура и не слепая, — прикрикнула бабуля на оперативника. — Входил он! С улицы входил. Пьяный был или это… Задурманенный, — нашла она нужное слово. — А как выходил — не видела, врать не буду.
      Лучше бы она видела, как Леша — или, на худой конец, кто-то другой — выходил из подъезда сразу после стрельбы, держа в руке дымящийся пистолет. Но бабка слишком долго ковыляла к глазку. А прочие соседи стали выглядывать на лестницу еще позже.
      Дело осложнялось тем, что в это время у подъезда орала дурным голосом машина Лесникова. Сигнализация сработала почти одновременно с выстрелами, но трудно сказать — раньше или позже. Пацаны и девчонки, сидевшие поодаль на скамеечке с гитарой, решительно утверждали, что это Леша Барчук шарахнул ногой по бамперу и руками по капоту буквально через минуту после того, как хозяин тачки скрылся в подъезде.
      Эти свидетели тоже утверждали, что Барчук вошел в подъезд после Лесникова. И разбил на входе лампочку.
      — Чем разбил?
      — А черт его знает. Лампочка хлопнула, и сразу темно стало.
      Это точно. Осколки лампочки валялись возле подъезда. А чуть поодаль были разбросаны осколки бутылки разбитой об стену. Одна девочка из компании, далеко за полночь распевавшей под гитару во дворе, жила в этом же подъезде и была босиком, так что ее кавалеру из-за этих осколков пришлось вносить подругу в подъезд на руках. Это случилось уже после того, как милиция уехала, но при повторном опросе все вспоминали этот эпизод с удовольствием, потому что, ожидая лифта, парень и девчонка стали целоваться, а какой-то юный интеллектуал из той же компании на весь подъезд декламировал из Пушкина:
      — Постой… При мертвом? Что нам делать с ним?
      И сам же себе отвечал:
      — Оставь его. перед рассветом, рано, я вынесу его под епанчою и положу на перекрестке…
      Мертвого давно увезли, но вся эта история, похоже, произвела на подростков неизгладимое впечатление.
      Оперуполномоченного Сажина, впрочем, Пушкин интересовал мало. Оно, конечно, понятно — юбилей, Пушкин у всех на устах, и «Маленькие трагедии» с Высоцким в роли дон Гуана показывали по ящику буквально на днях — но все это не имеет ровным счетом никакого отношения к убийству гражданина Лесникова — бизнесмена из ООО «Глобус».
      — Вы уверены, что лампочку разбил именно Барчук? — спрашивал Сажин, но однозначного ответа не получал.
      — Вроде, он. А может, и не он. Мы ведь не смотрели. Мы вообще сидели спиной.
      Тот парень, который позже вносил девушку в подъезд на руках, в момент разбивания лампочки сидел к подъезду лицом, но смотрел при этом не на Лешу Барчука, а на свою босоногую пассию. Он клялся, что именно Леша заставил автомобильную сигнализацию выть на весь двор, но вот про лампочку уверенно сказать не мог.
      Один только юный интеллектуал, наизусть знающий «Маленькие трагедии», решительно утверждал, что именно Барчук разбил лампочку пустой пивной бутылкой. Но он же говорил, что до этого Барчук нес бутылку в руке и у подъезда допивал ее из горла — а этого никто из остальных не видел.
      Больше того, кавалер босоногой девушки, Саша Крайнев, категорически заявлял, что Барчук на его глазах опирался о капот лесниковского «Вольво» обеими руками — и обе руки были свободны.
      А интеллектуал, Женя Грачевский, по словам друзей, отличался склонностью к фантазированию, и принимать его слова на веру было бы неразумно. Тем более, что они противоречили Сажинской версии, согласно которой лампочку разбил убийца, чтобы легче уйти неузнанным.
      Даже если бы не было показаний любопытной бабули и поющей молодежи, Сажин все равно не поверил бы в то, что убийца — Барчук. Сообщник — может быть, но не убийца. Наркоман, одуревший до такой степени, что не может написать собственное имя — и вдруг два точных выстрела в область сердца и один контрольный в голову. Так не бывает.
      Ростовцев тоже согласился с этим, и как ни была заманчива версия немотивированного убийства в состоянии наркотического опьянения, он понимал, что придется параллельно заняться более правдоподобной, хотя и менее перспективной версией заказного убийства.
      А Сажину предстояло еще побеседовать с женой Лесникова. Накануне, в ночь убийства, ее увезли на «скорой» с подозрением на сотрясение мозга и помрачение рассудка. Она билась в истерике, кидалась на труп, вся вымазалась в крови, а в довершение всего упала на лестнице в обморок и повалилась навзничь. Это случилось на глазах у Сажина, и он успел подхватить вдову, которой угрожали очень серьезные травмы. В результате упали оба. Сажин отделался легкими ушибами, а для вдовы вызвали «скорую».
      Бригада «труповозки» вызвалась отвезти безутешную красавицу в больницу без посторонней помощи, проявляя при этом свойственное только медикам особенное чувство юмора, проникнутое исключительной добротой:
      — Муж у нее тощий, и она такая же. Положим рядом на носилки и прокатим с ветерком. Все равно она без сознания — какая разница?
      Однако Сажин счел, что это будет уже слишком, и вызвал для Ирины Лесниковой отдельную «скорую». Судмедэксперт, который пытался привести Ирину в чувство, опасался, что ее придется госпитализировать — однако его опасения не оправдались. Обошлось без сотрясения мозга, и вдова провела в больнице всего несколько часов.
      Узнав от соседей, что Ирина вернулась домой, Сажин решил навестить ее сразу же, не откладывая дело в долгий ящик. По идее, поговорить с ней следовало еще вчера, но видя, в каком она состоянии, Сажин накануне об этом даже не заикнулся.
      Памятуя обо всем этом, Юра подходил к двери Лесниковской квартиры с некоторой опаской. Он боялся, что у Ирины опять начнется истерика и заранее решил в этом случае держаться от нее подальше. А то у него еще болели вчерашние травмы и очень не хотелось получать новые.
      Однако делать было нечего, и Сажин, сделав резкий вдох и выдох, как перед прыжком в воду, решительно надавил кнопку звонка.

* * *

      Непонятно, был это траур или просто повседневная домашняя одежда. Черный, как ночь, шелковый халат с драконами. Слез уже нет — но никаких следов макияжа нет тоже. Только на ногтях — черный лак, но, кажется, он был еще вчера, до убийства. Хотя нет — до убийства Сажин Ирину Лесникову не видел. А какого цвета были ее ногти, когда опергруппа приехала на место преступления, он не запомнил. Но кажется — именно такого, черного.
      Да нет — бред, конечно. Никто не станет специально красить ногти черным лаком в знак траура. Просто это сейчас модно, а такой жгучей брюнетке, как Ирина Лесникова, еще и очень идет.
      Ирина забралась с ногами на диван и стала молча ждать вопросов. Сажин машинально отметил, что ногти на ногах у нее тоже покрашены черным лаком.
      — Это вы? — спросил Сажин, показывая на большую черно-белую фотографию на стене.
      На снимке черноволосая юная фигуристка в коротком белом платье, запрокинув голову вверх, исполняла пируэт Бильман.
      — Да, — ответила вдова приятным голосом, низким и хрипловатым. Такой голос наверняка должен сводить с ума мужчин. — Я сильно изменилась с тех пор. Странно, что вы меня узнали.
      Фигуристке на фотографии было лет шестнадцать, вдове бизнесмена Лесникова по паспорту — двадцать четыре, и за эти годы она действительно изменилась — но не настолько, чтобы ее нельзя было узнать.
      — Обычная история, — сказала она, не дожидаясь реакции опера на предыдущую фразу. — Девочка-спортсменка и влюбленный спонсор.
      — А вы тоже были в него влюблены?
      Только что она была совершенно спокойна, и вдруг слезы покатились из глаз, так что Сажин даже забеспокоился — как бы не повторилась вчерашняя истерика.
      Но Ирина взяла себя в руки, выпила воды и ответила на вопрос Сажина:
      — Нет, я не была влюблена.
      Сажин удивился, но Ирина еще не закончила свою мысль.
      — Вам будут говорить, что я вышла замуж за его кошелек. Наверное, так и есть. Но когда шесть лет живешь с одним человеком… Может, это и есть любовь. Не знаю… Не могу объяснить.
      Глаза Ирины снова увлажнилась, и она вытерла их тыльной стороной ладони.
      — Извините за вчерашнее, — произнесла она, немного помолчав. — Кровь, понимаете?.. Столько крови… И Юра… Мертвый. Я ужин приготовила, ждала его. Он говорил, что задержится. А потом из машины позвонил, что едет. И вдруг — мертвый.
      Она снова не удержала слез, и Сажину пришлось ждать, пока она успокоится.
      — Вы слышали выстрелы? — спросил он затем.
      — Нет. Я слышала, как завыла сигнализация во дворе. Такой звук здесь только у нашей машины. Я выглянула в окно и увидела, что это и правда наша машина. А в подъезде уже был шум, и Юра не вышел отключить сигнализацию…
      — Когда вы спустились, на лестнице уже были люди?
      — Да… Да, конечно. Соседи были. Наркоман этот. И Николай Иваныч. Он все кричал: «Это ты его? Это ты его?»
      Николай Иваныч, отставной сотрудник органов, начинавший службу в конвое, а завершивший на посту начальника медвытрезвителя, первым выскочил на лестницу и увидел наркомана над трупом. Этот Николай Иваныч был единственным, кто ясно слышал выстрелы и утверждал, что стреляли без глушителя. И еще он говорил, что выстрелы раздались буквально в ту же секунду, когда завыла сигнализация.
      Это давало стопроцентное алиби Барчуку, но с другой стороны, совпадение казалось каким-то слишком удачным. Как будто Барчук специально стукнул по капоту лесниковской машины как раз в тот момент, когда бизнесмен поднялся на площадку между вторым и третьим этажом.
      Однако если Барчук — сообщник убийцы, то все выглядит глупо. Зачем будить сигнализацией весь дом, привлекать внимание соседей или хотя бы той же жены? Только чтобы заглушить выстрелы? Нет, не катит. Убийце надо сматываться — быстро и по возможности незаметно, а тут у самого подъезда машина воет, фары мигают и любопытные граждане выглядывают из окон: кто это там угоняет тачку господина Лесникова?
      Но может быть, это какой-то особенный отвлекающий маневр. Ведь в конечном итоге получилось так, что убегающего убийцу никто толком не видел. Только поющей молодежи показалось, что сразу, как лампочка разбилась, у подъезда мелькнула какая-то тень. Мелькнула и скрылась за углом. Подъезд угловой, рядом деревья и кусты, три шага в сторону — и ищи ветра в поле.
      Сажин размышлял, а Ирина Лесникова молча ждала вопросов и, наконец, дождалась:
      — У вас есть какие-нибудь подозрения?
      — Господи, какие подозрения? — тихо переспросила Ирина, уставив на Сажина свои тоскливые черные глаза. — Вы ведь уже арестовали убийцу.
      Говорили, что еще до приезда милиции она пыталась выцарапать Барчуку глаза.
      — Все не так просто, — заметил Сажин. — Оружия не нашли.
      — А может, он его домой отнес? Он ведь тоже тут живет.
      — Да нет, не отнес. Обыск в его квартире провели немедленно. Да он бы и не успел. Так что тут два варианта. Либо у Барчука был сообщник, который унес оружие, либо пистолет забрал кто-то из соседей. А третий вариант — Барчук вообще ни при чем, и вашего мужа убил кто-то другой.
      — Кто?
      — Ну, например, киллер. Наемный убийца. Вы исключаете такую возможность?
      — Да. Нет. Не знаю. Юра не обсуждал со мной свои дела. Вообще-то, он никогда ничего такого не боялся. Не знаю.
      — Значит, подозрений у вас нет?
      — Нет. конечно, вы правы. Все может быть. Бизнес, большие деньги. Но он никогда не боялся. Если бы что-то такое было, он мог бы нанять охрану.
      — Значит, он никогда не говорил об этом? Об охране, об угрозах в его адрес?
      — Нет, я же говорю — нет.
      Она сказала это совершенно спокойно — совсем не так, как генеральный директор ООО «Глобус», которому пришлось беседовать со старшим оперуполномоченным Ростовцевым.
      Видя, как нервничает Заборин, Ростовцев все сильнее подозревал, что дело тут нечисто. Конечно, у руководителя фирмы может быть тысяча причин опасаться интереса милиции к делам предприятия — но если заместитель этого руководителя убит тремя выстрелами из пистолета, то эти опасения выглядят более чем подозрительно.

* * *

      — Поймите одну простую вещь, — Заборин почти кричал и все его поведение говорило о ярко выраженном холерическом темпераменте. — Даже если бы у фирмы возникли проблемы, которые кому-то пришло в голову решать стрельбой, то первой мишенью стал бы я. Я! Кому и зачем понадобилось убивать моего заместителя, который не играл в фирме ключевой роли?
      — А он действительно не играл ключевой роли?
      — Нет. Если вы имеете в виду ситуацию, когда у начальника-бездельника есть заместитель, который выполняет за него всю работу, то это не тот случай. Мы без труда найдем человека на место Юрия Павловича, и фирма от его смерти нисколько не пострадает.
      — Ну хорошо. Я готов с этим согласиться. Но что, если вас хотят запугать? Кто-то организовал убийство не самого нужного сотрудника, чтобы дать вам понять, что этот кто-то настроен очень серьезно.
      — Тогда, как минимум, я бы об этом знал.
      — А вы об этом не знаете?
      — Нет! Заявляю совершенно официально: ни нашей фирме, ни мне лично никто никогда не угрожал, никто ничего не требовал, и никому не могло прийти в голову чтобы доказать мне или еще кому-то серьезность своих намерений.
      — Ну, мало ли, что кому может прийти в голову…
      — За сумасшедших ручаться не могу, но своих партнеров и конкурентов я знаю хорошо. Они привыкли решать проблемы цивилизованным путем.
      — Хорошо, предположим. Но Юрий Павлович и сам мог попасть в неприятную историю. Взять деньги и не отдать. Обидеть криминального авторитета. Проиграться в карты. Да мало ли что.
      — Насколько мне известно, Юрий Павлович не играл в азартные игры. А по поводу всего остального вы должны задавать вопросы не мне.
      Заборин старался говорить спокойно, но лицо выдавало эмоции. Когда речь зашла о неприятной истории, в которую мог попасть Лесников, лоб генерального директора покрылся испариной, а язык непроизвольно прошелся по губам — так, словно они в момент пересохли.
      — А кому? — поинтересовался Ростовцев, имея в виду: кому нужно задавать вопросы?
      — Не знаю. Его жене, например. Друзьям, близким знакомым… Во всяком случае, меня он в свои личные дела не посвящал.
      — Он не просил денег у фирмы, у вас или у других сотрудников? Может быть, без объяснения причин.
      — Нет, не просил. Иначе я давно бы сам об этом сказал.
      — Как знать, Михаил Борисович. Как знать. Если деньги из «черной кассы», то, возможно, и не сказали бы.
      — У меня нет «черной кассы».
      — А вот в это, извините, не поверю.
      — Да вы вообще мне не верите! — взорвался Михаил Борисович, но сразу же взял себя в руки. — Ну, это дело ваше. Я могу только еще раз повторить, что не знаю ничего, совершенно ничего, о причинах убийства Юрия Павловича Лесникова. И прежде чем вы начнете подрывать репутацию нашей фирмы своими бездоказательными предположениями, идиотскими версиями и их бессмысленной проверкой, я советую вам хорошенько подумать.
      — Вы угрожаете?
      — Нет, я предупреждаю. Защищать свою репутацию и свои интересы мы умеем очень хорошо.
      «Интересно, чего он так нервничает?» — снова подумал Ростовцев.
      И тут же решил, что его визит в «Глобус» нельзя назвать совсем безрезультатным.
      Если Михаил Борисович Заборин так боится интереса милиции к делам своей фирмы, то можно быть уверенным, что сам он не заказывал убийство своего заместителя. Зачем ему лишняя головная боль?

* * *

      — Чего вам от меня надо? — спросил Алексей Барчук тоном смертельно больного, которого кто-то вздумал тормошить и расспрашивать в ту минуту, когда он уже собрался предстать перед апостолом Петром, чтобы попытать счастья у райских ворот.
      — Да просто расскажи нам про вчерашнее. Где был, что делал, как к нам попал?
      Сажин изображал из себя доброго следователя, хотя на самом деле не был следователем и не всегда отличался добротой.
      Он устал за день, как собака, но разбираться с Барчуком надо было по горячим следам. Если он сообщник, то значит, он симулировал наркотическое опьянение. Человек, обдолбанный «смешинками», возможно, способен пристрелить кого-нибудь из спортивного интереса — но он точно не может быть ничьим сообщником. Это предполагает разумные и упорядоченные действия, а «смешинки» весь разум отбивают начисто.
      Вся беда в том, что наука еще не нашла способа надежно определять концентрацию «смешинок» в организме человека. В натуральном виде он сохраняется всего несколько минут, а потом остаются только продукты распада, которые очень непросто отделить от всего остального, что намешано в крови и клеточной плазме.
      Милицейские эксперты вообще не могли дать ответ, находился ли Барчук в момент ареста в состоянии наркотического опьянения. Анализы отправили в областной наркологический центр, но оттуда ответа можно было ждать неделю и не дождаться. Главный тамошний эксперт сразу сказал:
      — По поводу степени опьянения ничего определенного сообщить не сможем. Принимал ли ваш клиент наркотик — может быть, установим, а когда и сколько — вопрос безответный. Темна вода во облацех.
      Дело осложнялось тем, что анализы взяли только утром. В ночь убийства усталые и задерганные опера об этом как-то не подумали, а молодая дежурная следовательница Света Кораблева не подумала тем более.
      Ни у кого просто не вызывало сомнений состояние Барчука. Обдолбанный по самый мозжечок — дураку ясно. Одни зрачки во весь глаз чего стоят.
      Это уже потом — даже не утром, а ближе к вечеру, когда Сажина заинтересовал этот вопрос, молодой бородатый врач сказал про эти зрачки:
      — А давай я тебе атропина в глаз закапаю — и у тебя такие же будут.
      И остался после всех этих ночных ошибок только один неоспоримый факт — пальчики Барчука на капоте машины покойного Лесникова и на осколках пивной бутылки.
      Пока Сажин опрашивал свидетелей и вдову бизнесмена, с Барчуком занималась следовательница Света Кораблева. Она выложила на стол вчерашнее «признание» Барчука — которое, сказать по совести, очень сильно отличалось от устных высказываний Алексея, каковые он щедро расточал на месте происшествия и потом, в милицейском газике.
      Увы, диктофона у оперов под рукой не оказалось, а запись устного текста ручкой на бумаге обычно страдает некоторой фрагментарностью и неточностью — особенно если нет должного навыка.
      В результате фразы Барчука наподобие таких: «Хи-хи… Лесникова, да?.. Ой, какое у тебя тут все желтенькое… Ик… Ха-ха-ха… Ты дурак да?.. Лесникова… Ха-ха-ха-ха-ха… Я всех Лесниковых… хи-хи… убиваю, ага… Гы-гы-гы… Бах!.. Из гра-гра-гра… из гранатолета… Бабах!.. Гранатомета, ага… Атомной бомбой — хлоп!.. Гы-гы-гы… Лю… лю… люблю кататься на машине… Это твоя машина, да?.. Хи… Какой ты белый и пушистый… Я тебя люблю…» — превращались в протоколе в чеканные строки: «Я признаю, что из хулиганских побуждений, находясь в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, убил гражданина Лесникова Ю.П., нанеся ему три огнестрельных ранения из пистолета, который затем выбросил».
      Оклемавшись наутро, Барчук категорически не согласился с такой интерпретацией своих высказываний, ничего подписывать не стал, устроил истерику на тему «Я невиновен!» — а по поводу вчерашних событий заявил, что ничего не помнит, поскольку был пьян.
      Так именно и сказал — пьян. Света Кораблева пыталась перевести разговор на наркотики — но Барчук, что характерно, от наркотиков открещивался наотрез и рвал на себе рубаху (в основном рукава), чтобы показать вены — чистые, как у младенца.
      Зато от пальчиков на разбитой бутылке он не отказывался. Да — пил пиво после водки. Потому и не помню ничего. Как пиво пил — помню, а потом — как отрезало.
      С машиной дрался?
      Может быть. Наверное, споткнулся и упал. Вот вам и пальцы на капоте.
      Лампочку бил?
      Да что вы? Не, это не я. Хотя все может быть. Ну, пьяный был, не помню ничего.
      В Лесникова стрелял?
      Из чего? Из пистолета?!! Из какого пистолета? Вы с ума тут все посходили, да?! Откуда у меня пистолет?
      И все. Без пистолета ничего не получается, хоть ты тресни.
      Следовательница это прекрасно понимала и ясно осознавала, что Барчука придется отпускать. Припаять ему можно разве что разбитие лампочки, да и то с трудом. А оно больше чем на мелкое хулиганство не тянет. Просить у прокурора ордер на арест при таких уликах — это просто смешно.
      И пока Лешеньку не отпустили с миром, Сажин решил попытаться раскрутить его на сообщничество. Типа — сам не убивал, но стоял на стреме и прикрывал отход.
      Тем более, что Барчук категорически отрицал наркотики. Опьянение признавал — но только обыкновенное, алкогольное.
      А раз так, то это в корне меняет дело. Обыкновенный пьяный человек запросто может быть сообщником в каком угодно преступлении и совершать разумные и упорядоченные действия в неограниченном количестве. Конечно, все зависит от степени опьянения, и если эта степень высока, то действия становятся все менее разумными и упорядоченными — однако это не мешает пьяным людям совершать преступления. А иногда даже помогает, потому что алкоголь снимает страх и добавляет наглости.
      Наркотики, впрочем, тоже далеко не всегда повергают человека в состояние полной невменяемости. Однако надо заметить, что героинщики, например, совершают преступления чаще всего не под кайфом, а в промежуточный период, когда ищут деньги на новую дозу. Что касается любителей таблеток (и в частности, «смешинок»), то про них вообще ничего определенного сказать нельзя.