6

Предводительница валькирий замахнулась плетью и с силой стегнула ею по голенищу своего ботфорта. Юная жница Аленушка, которая стояла нагишом у стены сарая в ожидании экзекуции, вздрогнула и зажмурилась.

Твердая рукоять плетки коснулась ее спины между лопатками. Жанна Девственницы плавно провела ею вдоль позвоночника, словно прикидывая место для удара. А потом вдруг резко развернула девушку к себе лицом.

— А знаешь что… — сказала она, улыбаясь по-кошачьи. Так улыбается сиамская кошка, когда беседует с еще живой мышкой, прежде чем ее задавить. — Ты мне нравишься. Я, пожалуй, подарю тебе эту шляпу. Хочешь?

Аленушка, как загипнотизированная, не мигая, смотрела валькирии в глаза.

— Не хочу, — прошептала она. — Лучше накажи меня, а потом возьми с собой. Я хочу быть как ты.

Еще вчера она скорее шутила, чем всерьез собиралась уйти в валькирии. Но сегодня был уже новый день, и шляпа Жанны Девственницы превратилась в символ первой маленькой победы юной жницы. Ведь она все-таки подобралась к спящей предводительнице валькирий и чуть было не ушла с добычей.

— Ну, я прежде всего никогда не беру чужое без спросу, — сообщила ей Жанна. — Боевые трофеи не в счет. А чтобы присоединиться к моему отряду, красть головные уборы тем более не обязательно. Вот если бы ты похитила оружие у врага…

Тут Жанна осеклась, наткнувшись на взгляд Аленушки. Он со всей очевидностью говорил о том, что к завтрашнему дню у врагов вообще не останется оружия — если конечно, девочку не прихлопнут раньше, как муху. У нее вполне хватит ума сунуться в логово врагов, где бы оно ни находилось и как бы ни охранялось, а там не будет доброй Жанны, которая припугнув гостью для острастки, отпустит ее на все четыре стороны.

В логове врагов если не жизни, то по крайней мере девственности, которой Аленушка по примеру Жанны так дорожит, будет грозить весьма серьезная опасность.

А тут еще распустил язык тот самый парень, который медитировал в обществе дозорной валькирии, когда Аленушка пробиралась к Жанне на сеновал. Без него еще неизвестно, когда бы Жанна узнала, что ее собеседница невинна, хотя другие девушки в ее возрасте уже напропалую гуляют с парнями ночи напролет, а некоторые уже беременны или кормят грудью свои двойни и тройни.

Отсутствие электричества и телевидения вообще очень способствует повышению рождаемости.

Нравы на Истре были вольные, пейзанские. Поначалу горожане вели себя, как самые обыкновенные дачники, приехавшие в сельскую местность на лето. Но деревенская жизнь расслабляет, а когда лето бесконечно, то и вдвойне. И очень скоро дачники стали забывать городские привычки. Это ведь так естественно — ходить босиком, ночевать в стогу, купаться в чем мать родила и жить так, как жили предки многие сотни лет.

А жаркая погода довершила остальное. Дачники стали легче одеваться, а открытая одежда немало споспешествует любви.

Тем не менее паренек, склонный к тантрическим медитациям, смотрел на Аленушку во все глаза. И она смутилась, потому что заметила его только теперь. Но пересилила себя, ибо настоящей валькирии не пристало стыдиться своей наготы.

— Забери свое платье, — сказала ей Жанна. — Торжественная порка отменяется.

Аленушка с обреченным видом подняла легкое платьице с земли и стала отряхивать его от пыли.

— Мне понадобится отряд разведчиков, — объявила Жанна, не глядя на пейзанку. — Пацаны и девчонки подойдут лучше всего. Если соберешь такой отряд — командиром будешь ты.

Аленушка дернулась, как будто ее все-таки хлестнули плетью по спине.

— Отряд мне нужен завтра, — услышала она. — Умеешь воровать шляпы — попробуй воровать секреты.

7

Президент Экумены Гарин имел хорошую разведку. Некоторых специалистов он унаследовал от того времени, когда был премьер-министром в Кремле. Был в его биографии и такой эпизод, который теперь казался случайным. Слишком уж мало общего было у журналиста Гарина с кремлевской камарильей.

Другие тайных дел мастера пришли к нему позже. Белый Табор манил многих. Больше того, у Гарина были агенты в разных спецслужбах города. Информация стекалась к нему отовсюду, даже с Лубянки и из самого Кремля.

А еще у него была мечта.

Гарин хотел возродить цивилизацию и восстановить город в том виде, какой он имел накануне катастрофы. Ведь в Москве было все, что для этого необходимо.

Бездарные правители за истекший год разрушили все, что можно было разрушить, и довели город до ручки.

Москве не повезло. В ночь катастрофы в городе не было президента, а его соратники в отсутствие босса перегрызлись между собой и доигрались до революции, которая смела все до основанья, а затем…

А затем, как обычно бывает после революции, наступил голод.

Это удивительно для благословенной планеты, где земля так щедра, что все растет и созревает, как в чудесном сне, только поспевай убирать — но ведь и в Африке с ее тремя урожаями в год голодных больше, чем где бы то ни было на земле. И голод, охвативший Москву, не оставил горожанам выбора.

Начался массовый исход. Бесконечный многомиллионный поток людей хлынул из города — туда, где можно было посадить семена в чудотворную белую землю и дождаться урожая на подножном корме.

Они дождались. Первый урожай превзошел все ожидания и вскоре можно было ждать излишков, которые помогут большинству москвичей вернуться обратно в город и жить как прежде — и тут дикарей-адамитов угораздило открыть золото в горах Шамбалы.

Золотая лихорадка похоронила все радужные надежды. Люди дичали на глазах и убивали друг друга, глазом не моргнув, порой в особо жестокой форме и в массовом количестве. А еще они обращали друг друга в рабство и морили рабов на приисках и плантациях, без которых тоже не обошлось — ведь старателей надо было чем-то кормить.

Люди гибли за металл, и сатана мог быть доволен.

Правда, рабы в конце концов восстали, но и тут все развивалось по классической схеме, известной еще со времен Древнего Египта. Рабы и поработители попросту поменялись местами, но от перемены мест слагаемых сумма, увы, не меняется.

Когда с горючим для машин в Москве стало совсем плохо, кремлевское правительство совершило отчаянную попытку увеличить производство синтетического топлива. Прямым следствием этого решения стал водочный бунт, который подкосил цивилизацию окончательно. На этот раз бунтовали те, кто держался дольше всех. Те, кому город был дороже фантастических урожаев на белой земле и золотых россыпей в горах Шамбалы.

Но чтобы город был дороже водки — это нонсенс.

Когда поджигали заводы и лаборатории, где делали травленый спирт для машин, погорели заодно и соседние жилые кварталы. Тушить их было некому. У пожарников тоже не хватало горючего.

И тогда Гарин сделал вывод: нужна нефть. Нужна как воздух и даже больше, потому что воздух и так есть, а нефти не осталось ни капли.

Будет нефть — будет и цивилизация.

А еще нужен разумный правитель, который ясно видит цель и ставит интересы цивилизации выше своих собственных.

Таким правителем Гарин без ложной скромности считал себя. И неспешно собирал силы, чтобы однажды вернуться в Москву на белом коне.

Подходящий белый конь у него уже был.

А главное — у него была разведка, которая докладывала президенту Экумены обо всем, что происходит в Москве и вокруг нее.

На этот раз она донесла, что вор в законе Варяг выехал из города, чтобы своими руками наказать мятежную Истру.

— Ну, пускай побалуется, — сказал на это Гарин.

Он уже знал, что на Истру подалась Жанна Аржанова, а это кое-что да значило.

8

Бог знает почему, но на этой чудной земле леса редко подходили вплотную к рекам и по берегам в обе стороны простиралась широкая луговая полоса. Луга по привычке называли «заливными», хотя их никогда не заливало, и на холмах по высокому берегу было то же самое, что и в низине на другой стороне.

Зато белая почва под луговыми травами истощалась меньше, чем под лесом, и речные поймы были излюбленным местом дачников.

Река Истра в этих местах текла совсем не так, как изображено на старых картах. Она вся находилась за кольцом, так что это была не земная река, а здешняя, инопланетная. Она поднималась строго на север к поселку Дедовскому у самого обрыва дорог, и только потом отклонялась к западу, где было озеро, откуда она вытекала.

Впадала Истра в Москву-реку, за которой начинались владения Белого Табора. И в этих местах по берегам рек давно уже не осталось никаких лугов. Все было раскопано и распахано под огороды и поля.

Здесь жили дачники. И обустраивались они по-дачному. Участок в десять-пятнадцать соток, а посередине домик. Так они и тянутся вдоль берега в несколько рядов. Толком и не разберешь, где кончается одно селение и начинается другое.

Но топонимика не врет, и местные жители никогда не путали Кузьминку с Антоновкой, а Устье с Двуречьем.

Названия эти появились еще до большого исхода. Первые хутора прозывались по именам их владельцев или так, как хозяевам вздумалось их назвать. А когда вокруг вырастали другие дачи, имя распространялось и на них.

От семьи Кузьминых пошла Кузьминка, от семьи Гудковых — Гудково, а вот Петровку основал человек по фамилии Безродный, а по имени Сергей. Зато он был сотрудником МУРа и повесил на свой домик табличку «Петровка, 38». Отсюда и пошло.

Были на Истре еще селения Молодоженово и Солдатово. В последнем раньше имел место лагерь дезертиров, сбежавших из государственного аграрного предприятия Љ2, где прошлым летом ради спасения Москвы от голода трудились солдаты, арестанты и резервисты, призванные через военкомат. Из этой затеи ничего не вышло, но ГАП-12 все же оставил след в истории, породив целых две деревни — Гапоновку и Агаповку.

Сначала деревня была одна и называлась Гаповка, что вполне закономерно и логично. Но потом гаповцы, жившие по одной стороне дороги, по неизвестным науке причинам рассорились с односельчанами, жившими по другой стороне, и провели территориальное размежевание с ритуальным мордобоем стенка на стенку.

Расхождение было столь велико, что когда Нижняя Истра отложилась от Варяга, Гапоновка примкнула к ней, а Агаповка сохранила верность старой крыше.

Нижняя Истра — это тоже было название поселка, но кроме того, так называли всю территорию вниз по реке от Дедовского.

Из-за неясности границ трудно было сказать, сколько всего насчитывается селений вдоль по реке от истоков и до устья. Еще труднее было определить, сколько людей тут живет. Ясно только, что десятки тысяч. Может, даже больше ста.

Белая земля могла прокормить многих. Урожая с десяти соток вряд ли хватит на год, но на месяц этого достаточно — а через месяц поспеет новый урожай.

Но в этот раз урожай за месяц не созрел. Уборка основных культур началась только на седьмой неделе после сева, когда старые запасы уже подходили к концу. И что будет дальше, никто не знал.

— Ничего, не оголодаем, — говорили оптимисты и рядились рубить и корчевать лес под новое общее поле.

Сеять пропашные поодиночке мало у кого получалось. Поле не огород, лопатами не вспашешь. Собирались всем поселком, впрягались в плуги, как бурлаки на Волге, и распахивали общее поле. А поскольку в луговой полосе свободной земли уже не оставалось, приходилось отвоевывать ее у леса.

— Как же, не оголодаем! — ворчали пессимисты. — Придет Варяг, пожжет амбары, будем тогда палец сосать.

И уже растекался по дворам, по полям и дорогам змеиный шепот:

— Колдуны сглазили землю. Безбожные ботаники в своем сатанинском храме день и ночь не спят, варят зелья адские, отравляют воду, губят землю, насылают на поля чуму и саранчу.

Саранчи на полях еще никто в глаза не видел, а полевою чумой называли разнообразные мутации, которые возникали спонтанно сами по себе, но дачникам недосуг было разбираться в этих тонкостях. Ведь многие верили даже в то, что Московский университет построен на месте разрушенного храма божьего, хотя все дачники были по рождению москвичи и гости столицы, и путать МГУ с бассейном «Москва» для них было непростительно.

Где-то на дороге между Москвой и Дедовским, когда копыта коней еще звонко цокали по асфальту, вор в законе Варяг встретил проповедника в запыленных белых одеждах, который с места в карьер призвал всадников сокрушить чертоги диавольские. Правда, из витиеватой речи божьего человека трудно было понять, где эти чертоги находятся — в Белом Таборе или на Воробьевых горах.

Тесная связь университета с Табором, где всем заправляли бывшие студенты, и даже главный таборит Гарин был выпускником МГУ, наводила на мысль, что упомянутые чертоги располагаются в обоих местах одновременно. Однако Варяга эта тема не заинтересовала. У него в обозе был свой юродивый, который поставлял аналогичные темы для бесед в неограниченном количестве.

Но увы, отвязаться от фанатика было не так-то просто. Он не успокоился даже под прицелом пневматических ружей. А поскольку он был не один, бандиты решили не связываться и просто пришпорили коней. Угнаться за всадниками и повозками пешие люди не могли — особенно такие голодные, как безумный проповедник и его последователи.

Несколько дней они вообще ничего не ели, потому что земля за пределами кольца проклята, и еда, которая там растет, нечиста. А утверждение пророка, что Господь поддержит силы своих верных слуг и без всякой еды, почему-то не оправдалось. Только сам проповедник выглядел бодро, а его люди были изнурены и буквально валились с ног.

— Лишаю тебя сатанинской силы! — прокричал проповедник вдогонку Варягу, который мимоходом послал божьего человека на три буквы, но не в рай.

Пришлось вору в законе продолжить путь уже без сатанинской силы, что очень скоро привело к незапланированной остановке. Дорогу кортежу преградила новая группа паломников.

В противовес первым эти были преимущественно женского пола и нестройным хором на мотив мантры пели «Лой быканах» — известную песню Бориса Гребенщикова на ушельском языке.

— Унизить тело, чтобы возвысить дух, — прервав пение, произнес главный из них, неопределенного пола. — Нас ждут чертоги света. Пойдем с нами, путник, и ты получишь все, о чем мечтал.

Если учесть, что отдельные паломницы по моде истинных брахманов были одеты только ниже пояса, можно понять, о чем возмечтали в эту минуту люди Варяга. А они были не из тех, кто любит откладывать дело в долгий ящик.

Мечта их исполнилась немедленно прямо в придорожных кустах, и паломницы, как ни странно, не были этим сильно огорчены. Они лишь повторяли в экстазе:

— Унизить тело, чтобы возвысить дух!

А некоторые даже пытались проповедовать, и былинный витязь Илья Муромец, например, неожиданно заинтересовался так, что даже забыл о первоначальной цели остановки.

За эти несколько минут он узнал много нового и интересного. Раньше Илья и не подозревал, что материальный мир создал дьявол, известный под именем Люцифер, и чтобы избавиться от пут плоти и очиститься от грехов тела, надо подвергнуть свою телесную оболочку унижениям и мукам.

Только тем, кто прошел чистилище на земле, гарантирован рай на небесах.

По этой причине девушки шли в Шамбалу, чтобы отдаться в рабство Царю Востока и его слугам.

— Так говорит Заратустра! — сообщили Муромцу паломницы и утешили его лично тем, что для воинов это необязательно.

Воинам предписано терзать свое тело в бою, и чем больше ран они получат в этой жизни и чем больше боли причинят своим врагам, тем меньше мук предстоит им перенести в загробном мире. Ибо воины, погибшие с оружием в руках, удостаиваются Валгаллы, а это — особое чистилище, где мертвые продолжают причинять друг другу боль в поединках и состязаниях, но между ними веселятся вволю на пирах и услаждают тело в объятиях грешных дев.

— Да ты гонишь! — сказал в конце концов Муромец, но по лицу его было видно, что тема эта запала былиннику в душу.

— Ересь богопротивная, — в свою очередь охарактеризовал услышанное юродивый с курчавой бородой, облизываясь издали на девиц, которых на его долю не хватило.

— Так говорит Заратустра, — с достоинством возразила девушка, которая излагала учение наиболее связно и вообще производила впечатление самого интеллигентного человека среди всех присутствующих.

Возможно, виной тому были строгие очки, которые делали ее похожей на учительницу, и этот образ не нарушала даже открытая грудь — тоже строгая настолько, что на ее примере можно было изучать геометрию сфер.

Тем временем остальные паломницы снова затянули бесконечную песню на языке ушельцев, которые тоже когда-то ушли со своих насиженных мест в поисках высшей цели, о которой они сами не имели ни малейшего представления. Увы, такова участь всех паломников.

Они брели по асфальту в своих длинных юбках — не то цыганских, не то индийских, похожих на одежду древних арийцев, в которой, наверное, ходил и сам великий пророк Заратустра, чье имя они так любили поминать всуе.

Издали было слышно, как проповедник с посохом лишает паломниц сатанинской силы. И люди Варяга от души посочувствовали девчонкам.

9

Передовые отряды Царя Востока вторглись в вотчину люберецких, когда те увязли в бесконечной войне на два фронта. С севера их теснили дзержинцы, а с юга напирали местные группировки.

Через Люберецкую землю проходили караванные пути, которые связывали Шамбалу с Москвой по воде и по суше, и они сами по себе были лакомым куском. А по берегам Москвы-реки тянулись дачи, с которых кормились и богатели люберецкие, тогда как соседям оставалось только облизываться и завидовать по-черному.

Справедливости ради надо заметить, что люберецкие начали свару первыми. В полном соответствии с традициями родных Люберец они кинули клич: «Очистим Москву от черных», — но что-то не заладилось.

В тыл люберецким ударили дзержинцы, которые плевать хотели на расовые предрассудки, зато лелеяли мечту добраться до караванных путей. К тому же у них с бандитами были старые счеты.

А когда уже казалось, что люберецким настал конец, и скоро дзержинцы и южане, устранив досадную помеху, сцепятся между собой за москворецкие перевозы или миром поделят берега реки по-братски, случилось непредвиденное.

От Поднебесного озера прискакал прямо в Люберцы одинокий гонец с посланием от Царя Востока.

— Говорит мой царь: когда ты брал дань с моих караванов, и такую дань, что едва половина груза доходила до места назначения, я молчал, потому что твоя земля — твоя и воля, — торжественно произнес гонец, представ перед предводителем люберецких. — Но ты обидел паломников, которые шли, чтобы поклониться мне и вознести молитвы богам. Чаша обид переполнена, и ассасины точат ножи. Уходи прочь с дороги моих караванов и от реки моих кораблей. Уходи или умрешь! Так говорит мой царь.

Услышав это, босс люберецких по прозвищу Тарзан аж задохнулся от возмущения. Что правда, то правда, его люди недолюбливали сектантов. Но все же люберецкие свято соблюдали закон караванных дорог — до смерти не убивать и последнего не отбирать.

— Кого это мы обидели? — взвыл Тарзан в ярости, которая была вполне понятна. Только ультиматума Царя Востока ему не хватало для полного комплекта бед и несчастий.

— По твоей земле шли невинные девы, чтобы служить моему царю. Твои люди силой отняли у них девственность на дороге караванов. Они несли ее к трону Царя Востока, а потеряли в придорожной пыли.

Тарзан сразу понял, о ком идет речь, и от этого претензии выглядели еще более смехотворно. Да этих маздаев от слова must die1 трахали все кому не лень, и никто не почитал это за обиду, поскольку девицы и гомики из этой секты сами искали повода к страданиям и даже вслух просили насильников сделать им больно.

Психи — что с них возьмешь.

Такой надуманный повод для конфликта ни в какие ворота не лезет, и Тарзан честно сказал об этом послу.

— Тогда жди ассасинов, — ответил гонец и отправился в обратный путь, оставив Тарзана в тягостных раздумьях.

Если ассасины точат ножи, то это серьезно.

Безжалостные убийцы, которые сами не боятся смерти, но умеют проникать в любые щели — это самое страшное, что только может быть.

В этом Тарзан убедился через несколько дней, когда прямо в его резиденцию в Люберцах ворвались, порубив охрану, четыре человека в черном. Лица их были закрыты, а глаза пусты.

У личных телохранителей Тарзана были заряженные пистолеты, но это им не помогло. Отрубленные головы отлетели в разные стороны, а кровь из шейных артерий залила босса люберецких с головы до ног.

В городке поднялась жуткая суматоха, но люди в черном исчезли так же, как появились. А с ними пропал и Тарзан. Его тела, которое так легко было опознать по татуировкам, в резиденции не нашли, и живым его тоже никто не видел.

Больше всех удивился этой истории Царь Востока, который никаких ассасинов в Люберцы пока не посылал. Но плодами паники он воспользовался в полной мере.

Весь левый берег достался ему без боя. В Балашихе у дзержинцев тоже появился гонец и сказал Феликсу что-то такое, от чего его костлявую физиономию перекосило на целый день. А по прошествии суток дзержинцы неожиданно решили, что Москва-река им ни к чему не нужна. Хватит и Клязьмы, которая была их вотчиной испокон веков — точнее, месяцев семь.

А гонца вскоре видели уже в Москве, которую он пересек с востока на запад, нигде не останавливаясь, чтобы успеть до заката в Белый Табор.

Там он передал из рук в руки президенту Экумены Гарину короткое письмо Царя Востока:

«Я уже вижу Москву. А ты?»

Когда гонец вернулся в Порт Неприкаянных Душ к югу от Люберец, там уже ждали почтовые бегуны, способные мчаться быстрее усталой лошади.

Почтовая эстафета давно использовалась в землях Великого Востока. Теперь она протянулась до самой Москвы.

Триста километров до Шамбалы письмо Гарина пробежало меньше чем за сутки. Царь Востока принял его из рук бывшего чемпиона России по марафонскому бегу и прочитал:

«Володя, если не хочешь стать мне врагом, не трогай Москву. Я же знаю, что ты хочешь сделать».

Царский ответ приехал в Белый Табор на паровозе. Эстафета донесла его только до города, а на Белорусском вокзале уже ждал армейский поезд.

Президент Экумены встретил его там, где кончается дорога.

Ответ гласил:

«Я ничего не хочу делать. Все делается само собой».

10

Расстояние от Москвы до Истры джип преодолел бы минут за двадцать. А на лошадях Варяг и его люди тряслись уже три часа, и все это начинало напоминать день сурка и город Зеро одновременно. Проповедники, паломники, а для полноты впечатлений еще и покойник, которого несли на плечах дачного вида мужики с похмельными рожами.

Встретить покойника — и вообще-то не к добру, а тут еще мертвец оказался бойцом из группировки Варяга. Его грохнули мятежные дачники — в потасовке, не нарочно, и умер он не сразу. Знахари в Агаповке отпаивали его настоями, прикладывали к ранам белую землю, но это не помогло.

Только и успел перед смертью сказать, чтобы похоронили его на Ваганьковском кладбище и непременно рядом с Высоцким.

Сами братки в Москву его не понесли. Даже бурные поминки не стерли из их памяти то, что на Истре объявлена готовность номер один и казарменное положение. Нарушение режима чревато гневом Варяга, а он во гневе страшен.

Так что бойцы ограничились тем, что взяли в заложники группу дачниц с детьми и домашним скотом и послали с покойником их мужей и любовников, пригрозив, что если те его до Ваганьковского не донесут и рядом с Высоцким не положат, то заложникам не жить. Домашний скот сначала зарежут а потом съедят, а жен и дочерей сначала изнасилуют, а потом зарежут.

Мужья и любовники плелись по дороге, каждые три минуты устраивая перекур, и между делом обсуждали, что будет, если выкинуть гроб в придорожную канаву, а браткам сказать, что доставили его по назначению. Правда, бойцы требовали принести справку от кладбищенского попа, и разговор вертелся вокруг того, чем бы ее написать и на чем.

Тут появился Варяг, который разом разрешил все проблемы. Он приказал пейзанам закопать покойника у дороги и возвращаться домой.

— А с теми недоумками я разберусь. Им мало не покажется, — объявил он тоном строгого, но справедливого хозяина.

Илья Муромец при этих словах с многозначительным видом положил руку на рукоятку меча. И первым тронулся дальше.

Но у города Зеро свои законы. Здесь дорога никогда не кончается и с каждым шагом только сильнее ощущение, что все окружающее — это просто чей-то затянувшийся глюк.

Три белых вороны, с громким карканьем слетевшие с ветвей, заслышав топот копыт, лишь заставили путников вздрогнуть. А когда наперерез кортежу из-за кустов вылетел по-зимнему белый заяц-мутант, убегающий от черной кошки, им пришлось собрать все свое мужество, чтобы не остановиться.

Тринадцать голых девушек, которые с гиканьем высыпали на дорогу и исчезли за кустами на другой стороне так быстро, что все единогласно признали это массовой галлюцинацией, были последней каплей. Всадников взяла оторопь, и повозка с мерседесовским лейблом наехала на владимирского тяжеловоза. А с обозной телеги послышался проникновенный голос юродивого:

— О русская земля! Уже за шеломянем еси!

— За чем? — ошалело переспросил кто-то из боевиков.

— Не зачем, а где, — поправил его более осведомленный былинник Муромец. — За холмом.

Но и он уже с большой опаской ожидал, что же встретится им за следующим поворотом. И даже вздрогнул, когда увидел там еще одну девушку.

Она была одета, как все люди, и легко переступала босыми ногами по траве у обочины. Но завидев всадников, вдруг сорвалась с места и побежала в обратную сторону по асфальту.

Мечислав Кировец пустил коня вскачь и без труда догнал путницу.

— Эй, красавица! Может, подвезти? — крикнул он.

— Нам не по пути! — ответила она и соскочила с дороги.

Она летела через лес, словно и вовсе не касаясь ногами земли, а Муромец и Кировец были готовы пустить коней в галоп, чтобы гнать ее как зайца — не из каких-то темных побуждений, а чтобы задать пару вопросов на тему, что у вас тут творится.