Джону Палмеру из Сент-Олбанса было, наверное, за 80, когда в 1649 г. он признался, что более 60 лет занимался ведовством, и его арестовали. Человек «раздражительного и мстительного нрава», по его собственным словам, он с легкостью согласился на предложение дьявола заключить с ним договор. Когда сделка состоялась, «ему на бок поставили клеймо, или метку, сосать которую приходили два демона-помощника».

Джон Палмер — колдун исключительный, во-первых, потому, что в Англии никто, кроме него, никогда не претендовал на способность менять обличье, а во-вторых, потому, что у него был уникальный помощник. Один был вполне заурядный — собака (по имени Джордж), а вот другой — «женщина по имени Иезавель». Демона-помощника в человеческом облике не знала даже история континентального ведовства, хотя сам дьявол часто приходил к своим слугам, приняв человеческий образ. К сожалению, судей это, видимо, не заинтересовало, так как они не задали Джону ни одного вопроса про Иезавель. А любопытно было бы узнать, как она выглядела и исполняла ли при нем роль суккуба. Последнее особенно важно, ибо хотя к 1649 г. сексуальные отношения с дьяволом вошли в обычай и среди английских ведьм, примеров гомосексуальных отношений между колдунами или колдунами и дьяволом и демонами, давно уже ставших общепризнанной частью ритуала непристойностей во время шабашей на континенте, в Англии не было.

Договор с дьяволом Джон тоже подписывал не как все. «Когда дьявол поставил ему на бок клеймо (чтобы помощники могли сосать), он выдавил немного крови и велел Палмеру собственной рукой написать этой кровью на земле свое имя». Во всех прочих случаях письменный договор между дьяволом и ведьмой составлялся на бумаге или пергаменте, где ведьма и ставила свою подпись.

Одновременно с Палмером арестовали и его родственницу Элизабет Нотт. Палмера обвинили в «соблазнении Элизабет Нотт, сделавшейся пособницей его мерзостных дел, в особенности убийства матушки Перлз из Нортона, которую Палмер отказался убивать без ее помощи».

Как мы вскоре увидим, Джон Палмер имел все причины желать зла миссис Перлз, но вот почему он настаивал на участии Элизабет в этом деле, так и осталось загадкой. Та поначалу отказывалась, но потом согласилась.

В другой раз из чистой вредности, «чтобы ублажить свою злобную натуру», он отправил помощника убить «лошадь мистера Кливера». Элизабет Нотт тоже отыгралась на некоем Джоне Ламене, наслав на его корову порчу с помощью «злого духа в обличье кота». Так она сказала сама, но уверяла, что за исключением миссис Перлз никогда больше не убивала ни человека, ни животное.

В отношениях Элизабет Нотт со своим помощником тоже была одна интересная особенность. «Помощник, которого она кормила, пришел к ней в полночь, недели за три до того, как заболела упомянутая корова, и пообещал дать ей все, чего она пожелает, кроме денег». Именно из-за денег она и наслала порчу на корову Ламена. Миссис Ламен задолжала ей какую-то мелочь и отказалась заплатить, когда та потребовала.

Несмотря на то что испытание ведьм водою было запрещено законом, обвиняемых подвергли этому испытанию. Оба всплыли, а женщина потом заявила, что когда она находилась в воде, она чувствовала, «как помощник сосет ее грудь, но, когда ее вытащили из воды, он исчез».

Тюремщиков, похоже, особенно заботило, что ждет их подопечных, осужденных за ведовство, после смерти. Часто приходится читать о том, как начальник тюрьмы и надзиратели убеждали обвиняемых облегчить свою совесть чистосердечным признанием, чтобы получить Божественное отпущение всех совершенных ими гнусных грехов.

Возникает вопрос, раз уж человек может превращаться во что угодно, то почему же он не воспользовался этим своим умением для того, чтобы избежать ареста? Считалось, правда, что стоит ведьме рассказать о своем союзе с дьяволом, как ее необычайным способностям тут же приходит конец, ибо дьявол немедленно покидает ее, что бы он ни обещал ей раньше. Однако Палмер мог бы спастись еще до прихода констебля или, по крайней мере, до того, как его допросили и убедили сознаться.

Но этим его признания не ограничились. Прежде всего, он сообщил судьям, что некий «Марш из Данстебла возглавляет Коллегию ведьм, то есть ведовское сообщество Англии».

Возможно, Марш и был дьяволом для ведьм, проживавших в окрестностях Данстебла, однако весьма сомнительно. Если так, то он второй после графа Босуэлла дьявол, опознанный на Британских островах за всю историю ведовства. Гораздо более вероятно, что Марш был выдающимся колдуном. Полагали даже, что он и некий «Фрэнсис Марш, скончавшийся 29 мая 1685 года в возрасте шестидесяти одного года, которому вместе с супругой его Ребеккой в Данстеблской церкви поставили памятник с хвалебной надписью», — одно лицо. Джон Обри в своем «Альманахе» (1696) ссылается на старую рукопись, «химическую книгу со множеством рецептов; среди которых был и такой, как при помощи дыма изгнать из дома привидений; у мистера Марша была такая книга, и он очищал нечистые дома».

Как бы там ни было, если Марш из Данстебла, на которого указал Палмер, был тот самый Марш, обличения колдуна ему нисколько не повредили. Похоже, Палмер просто пытался выдать себя за могущественного колдуна. Перед казнью он заявил, что знает двух ведьм в Хитчине, трех в Нортоне и четырех в Уэстоне. Однако ни следа названных имен не обнаружилось ни в местных архивах, ни в приходских книгах.

А вот история матушки Лейкленд из Ипсвича, которую арестовали, судили за ведовство и сожгли на костре в Ипсвиче, Саффолк, во вторник, 9 сентября 1645 г.

Матушка Лейкленд была женщиной верующей, много лет ходила слушать Слово Божье и все же двадцать лет кряду (по ее собственному признанию) была ведьмой. Дьявол впервые явился к ней между сном и бодрствованием и, заговорив глухим голосом, пообещал, что если она согласится служить ему, то ни в чем не будет знать нужды. Она долго колебалась, но потом согласилась; тогда он (после ее согласия) проколол когтем ее руку и кровью написал договор (какова сатанинская хитрость: он не заставлял ее отрекаться от Господа Бога и Иисуса Христа, как заставляет других, ибо знал, что она женщина верующая и, если давить на нее слишком сильно, ничего не получится). После этого он дал ей трех помощников: двух собачонок и крота (как она призналась), чтобы ей служили. Она наслала порчу на своего мужа (как она призналась), отчего он долгое время лежал больной и наконец умер. Потом она послала собачонку к некоему мистеру Лоренсу из Ипсвича, чтобы мучить его и отнять у него жизнь. Другую она послала к его ребенку, чтобы мучить и отнять жизнь у него тоже, что и было сделано с ними обоими. А все из-за того (как она призналась), что он потребовал у нее 12 шиллингов, которые она ему задолжала, и ни по какой другой причине.

Далее она призналась, что посылала своего крота к горничной некоей миссис Дженнингс в Ипсвиче, чтобы мучить ее и отнять у нее жизнь, что и было сделано. А все из-за того, что упомянутая горничная отказалась как-то дать ей взаймы иголку и поругалась с ней из-за шиллинга, который та упомянутой горничной задолжала.

Потом она призналась, что посылала демона к некоему мистеру Билю, который одно время обучал ее внука. Но он не возжелал ее, и тогда она взяла и сожгла новый корабль (ни разу не бывавший в море), хозяином которого мистер Биль должен был стать. К нему она послала своего демона, чтобы тот мучил его и отнял у него жизнь. Но он все еще жив, хотя и болен так тяжко, что все врачи и хирурги, которые пользуют его, в один голос утверждают, что он чахнет и что половина его тела сгнила заживо.

Много еще она натворила такого, за что по закону полагается смерть, и даже смерть на костре, ибо она стала причиной гибели своего мужа, в чем сама призналась. И, согласно закону, на костре ее сожгли.

Но вот какая удивительная, достойная внимания вещь произошла с тех пор: в самый день ее казни похожий на собаку нарост, который появился на бедре мистера Биля, когда она впервые послала к нему своего помощника, и который никакими силами и средствами не могли свести, вдруг отвалился сам собой. И другая непрестанно сочащаяся рана в виде фурункула, которая появилась у него на животе примерно в то же время и которую не могли вылечить никакими способами, тоже начала затягиваться, так что есть надежда на его выздоровление, ибо раны его заживают очень быстро и он с каждым днем набирается сил. От этих болезней он страдал год с половиной, и мучения его были так велики, что все это время он ходил, касаясь головой коленей.

Доктор Джон Лэм был личным врачом герцога Бекингема, фаворита короля Якова I, однако в народе его называли не иначе как «дьявол герцога». Таким прозвищем он был обязан исключительно своим занятиям колдовством, которые сочетал с медицинской практикой, хотя вообще-то жизнь его была неразрывно связана с преступлением и избегать цепких когтей закона ему удавалось только благодаря покровительству могущественного хозяина. В конце концов он настроил против себя даже Бекингема, который в письме генеральному прокурору и генеральному адвокату касательно последней выходки доктора писал следующее: «Если Лэму дадут ускользнуть под тем предлогом, что он только фокусничал, то правды не узнать никогда; Лэм и раньше подобными уловками дурачил людей и сохранял себе жизнь». Гораздо чаще Лэм выступал именно в качестве «знахаря», а не врача. Хотя он и заявлял, будто изобрел лекарство от определенных болезней, на жизнь он зарабатывал преимущественно не как врач, но как предсказатель, а также черный маг, отправляя на тот свет людей по заказу богатых клиентов при помощи отравы.

Еще до 1617 г. (точная дата не сохранилась) Лэма арестовали по обвинению в двух уголовных преступлениях — «истощение и поражение чахоткой» Томаса, лорда Виндзора, и «заклинания и связь» со злыми духами. Во время выездной судебной сессии в Ворчестере его приговорили к смерти. Однако приведение приговора в исполнение было отложено из-за неожиданной смерти всех, кто был так или иначе причастен к этому делу, от какой-то эпидемии. Поэтому Лэма заключили в Ворчестерский замок, где он, несмотря на ограничение свободы, вел жизнь весьма приятную. Там он продолжал заниматься обеими своими профессиями, и медициной, и колдовством, с немалой для себя выгодой, поскольку ему позволили принимать пациентов и клиентов прямо у себя в камере.

О том, как он демонстрировал свою колдовскую силу, пока сидел в Ворчестерском замке, сложено немало рассказов. Так, говорят, будто он излечил нескольких пациентов, которые были настолько больны, что не могли прийти к нему сами, «на расстоянии», ни разу даже не взглянув на них. Однажды во время прогулки по стене замка он развлек своих тюремщиков и товарищей по заключению тем, что усилием воли заставил проходившую внизу женщину задрать свои юбки и показать, что у нее под ними; в другой раз он привел в большое смущение новую богатую клиентку, которая, как ему показалось, собиралась позабавиться за его счет, тем, что в присутствии ее друзей заявил, будто у нее двое незаконнорожденных детей. Женщина немедленно ушла, опасаясь, должно быть, как бы он не разгласил еще что-нибудь из ее темного прошлого.

Уже во время заключения его снова привлекли к суду по другому обвинению: изнасилованию девушки, которая пришла к нему на консультацию. Судья, однако, отказался выносить приговор, так как счел свидетельские показания слишком подозрительными. В 1624 г. доктор Лэм был помилован и отпущен на свободу. Он сразу же вернулся в Лондон, где нанял дом неподалеку от здания парламента. Но даже и тут вокруг него немедленно разгорелось что-то вроде скандала, поскольку он нанял в качестве постоянной домоправительницы замужнюю женщину миссис Энн Боденхэм, которая и прославилась как любовница доктора Лэма, обучившись у своего хозяина простейшим секретам его ремесла. Однако вовсе не скандальная история с домоправительницей стала причиной ненависти, которой прониклась к нему лондонская чернь. В 1626 г. на Лондон обрушилась невероятной силы гроза. Лэму как раз случилось быть в то время на реке, и немедленно разнесся слух, будто это он своим дьявольским искусством вызвал ту бурю.

Однажды в 1628 г. он отправился в театр «Фортуна» посмотреть представление. На обратном пути двое подмастерьев узнали его и принялись улюлюкать вслед. Тут же собралась толпа и, когда Лэм бросился бежать, погналась за ним. Они настигли его на Вуд-стрит, откуда по водосточным канавам потащили к предместью церкви св. Павла, а там забили дубинками до смерти. Услышав об этом стихийном бунте, усмирять его выехал сам Карл I, но опоздал — помочь доктору было уже нельзя.

Решив подзаработать на репутации покойного хозяина и тех умениях, которые он передал ей, Энн Боденхэм тоже занялась знахарством. К книге заклинаний и огороду целебных трав она добавила жабу, которую носила в зеленом мешочке на шее. Вскоре она уехала из города и поселилась в деревушке Фишертон-Ангер, графство Уилтшир, где пользовалась большим успехом, предсказывая будущее и помогая избавляться от надоевших родственников при помощи яда. Именно эта деятельность и привела ее в конце концов к его чести лорду верховному барону Уайлду, окружному судье на выездной сессии суда в Солсбери.

Главное обвинение против нее касалось «странного и удивительного дьявольского образа, которым она обошлась с молодой девушкой, служанкой мистера Годдарда, по имени Анна Стайлз». Девушка, похоже, потеряла серебряную ложку и пришла к миссис Боденхэм, чтобы узнать, кто мог ее украсть. «Тогда знахарка нацепила на нос очки, потребовала за услуги 12 пенсов, которые тут же получила, и открыла книгу с изображением дьявола, как показалось девушке, потому что у него были раздвоенные копыта и когти». Полистав книгу, миссис Боденхэм взяла зеленое стекло и показала девушке в нем силуэты множества людей и чем они занимались в доме Годдардов. Она сказала, что ложку вскоре принесет назад маленький мальчик, и добавила, что «у нее еще будет случай обратиться к ней опять, и очень неожиданно».

Не прошло и двух дней, как миссис Годдард решила, что ей дают яд, и снова послала Анну Стайлз к «знающей женщине» с вопросом, не знает ли она, на самом ли деле кто-то собирается избавиться от нее таким способом. У нее самой были подозрения, что ее невестки на протяжении последних лет пытаются сделать это.

Когда девушка шла к дому миссис Боденхэм, маленькая черная собачонка всю дорогу бежала впереди нее, «через Журавлиный мост и прямо к дому ведьмы, где было темно». Однако как только она подошла к дому, входная дверь распахнулась раньше, чем она успела постучать, и миссис Боденхэм встретила ее у внутренней двери, точно ждала ее прихода. И так оно и было, потому что она сразу сказала Анне, что знает, зачем та пришла, и что «речь идет об отравлении; и добавила, что в пятницу вечером в их доме приготовят стакан пряного эля и в нем будет яд; и предупредила служанку, чтобы она обязательно дала знать об этом своей госпоже».

Стакан пряного эля поднесли миссис Годдард ее невестки, но был в нем яд или нет, никто не знает. Миссис Годдард, однако, считала, что был, и вылила напиток, а на следующее утро снова послала Анну к миссис Боденхэм просить у нее защиты от двух возможных убийц. Миссис Боденхэм согласилась и дала Анне какой-то порошок, листья укропа и обрезки собственных ногтей.

Порошок следовало положить молодым госпожам, миссис Саре и миссис Анне, в напиток или бульон, чтобы у них сгнили внутренности; листьями надо было натереть края посуды, чтобы у них выпали все зубы, а от обрезков ногтей они должны были сделаться пьяными и безумными. И еще она сказала служанке, что когда они дадут молодым женщинам это снадобье, то надо будет перекрестить себе грудь и сказать: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа да свершится так».

Ограничься миссис Боденхэм вербеной, укропом и обрезками ногтей, никаких общих дел с Годдардами у нее, возможно, больше и не было бы. Но на нее, похоже, нашло временное помрачение рассудка, потому что она также дала Анне некоторое количество мышьяка и велела положить его одной из молодых миссис Годдард под кровать. Анна так и поступила, и вскоре порошок нашли.

Тем временем некий мистер Мейсон также стал клиентом миссис Боденхэм. Он желал проконсультироваться у нее насчет исхода судебного процесса, в котором должен был принимать участие его тесть, мистер Годдард. За 3 шиллинга миссис Боденхэм проделала следующее.

На суде мистер Мейсон подтвердил несколько фантастическую историю, рассказанную Анной Стайлз, ибо, как только мышьяк под кроватью был найден, начались события, от которых Анна предпочла убраться подобру-поздорову.