Этот мало элегичен, вовсе уж не интимен, и ему чужда прерывистость. Он закругленно и плавно шепотен, и пуговицы на его груди застегнуты все до одной. Для Дикса все тайна. Но Коковцев любит отчетливость.
      При тихом свете чистых звезд
      Живой мечты всегда любимой
      Мне мир открыт, очам незримый,
      И жизни строй так дивно прост.
      (с. 23)
      Шепотной душой хотел бы быть и Модест Гофман ("Кольцо". "Тихие песни скорби", 1907) {174}, но этой шепотности я немножко боюсь.
      И когда глядеться в очи
      Неподвижный будет мрак
      Я убью ее полночью,
      Совершив с ней черный брак.
      (с. 11)
      Одиноко стоит среди современных лириков Георгий Чулков (я знаю его сборник "Весною на север", 1908 г.) {175}. Больше других, однако, повлиял на него, кажется, Федор Сологуб. Красота - для него власть, и жуткая власть. Поэт относится к Красоте с упреком, с надрывом, но иногда и с каким-то исступленным обожанием. Вот его "Жатва" в выдержках:
      Она идет по рыжим полям;
      В руках ее серп.
      У нее на теле багряный шрам
      Царский герб.
      . . . . . . . . . . . .
      Она идет по рыжим полям,
      Смеется.
      Увидит ее василек - улыбнется,
      Нагнется.
      Придет она и к нам
      Веселая.
      Навестит наши храмы и села.
      По червленой дороге
      Шуршат-шепчут ей травы.
      И виновный, и правый
      Нищей царице - в ноги.
      . . . . . . . . . . . .
      (с. 11)
      Или из пьесы "Качели":
      Я в непрестанном и пьяном стремленье...
      Мечтанья, порывы - и вера, и сон
      Трепетно-сладко до боли паденье,
      Мгновенье - деревьев я вижу уклон,
      И нового неба ко мне приближенье,
      И рвется из сердца от радости стон,
      О, миг искушенья!
      О, солнечный звон!
      (с. 14)
      Ключ к поэзии Георгия Чулкова не в двух его стихах, однако, а в его же художественной прозе. Тайга серьезна и сурова {176}. Она не любит лирного звона.
      * * *
      Я намеренно приберег под конец этой главы о лириках, так или иначе сформированных революционными годами, одно уже яркое имя. Сергей Городецкий, совсем молодой поэт, но в два года нашего века (7-й и 8-й) он выпустил пять сборников ("Ярь", "Перун", "Дикая воля", "Детский сборник" и "Русь") {177}. Это какая-то буйная, почти сумасшедшая растительность, я бы сказал, ноздревская, в строго эстетическом смысле этого слова, конечно.
      Нельзя не чувствовать в массе написанных Городецким стихов этой уж и точно "дикой воли". Столько здесь чего-то подлинного, чего не выдумаешь, не нашепчешь себе ничем. Тесно молодцу да нудно... Но как нудно подчас и сосунку...
      Бежит зверье, бежал бы бор,
      Да крепко врос, закоренел.
      А Юдо мчит и мечет взор.
      Ох, из Державина, кажется! Ну, да - сойдет.
      И сыплет крик острее стрел:
      Я есть хочу, я пить хочу!
      Где мать моя? - я мать ищу.
      Лесам, зверям свищу, кричу.
      В лесах, полях скачу, рыщу.
      Те клочья там, ужели мать?
      А грудь ее, цвет ал сосец?
      К губам прижать, десной сосать...
      Пропал сосун, грудной малец!
      Ах, елка-ель, согнись в ветвях,
      Склонись ко мне, не ты ль несешь
      Молочный сок в суках-сучках,
      Не ты ль меня споишь-спасешь?.. {178}
      и т. д.
      ("Перун". с. 89)
      Скажите, разве в этой "воле" нет и точно настоящего лиризма?.. Конечно, вы бывали в театре Комиссаржевской и вам бы все стилизовать, а разве уж такой грех желать побыть чуточку не только без Гофмансталя но и без Ремизова {180}?
      Я особенно люблю Городецкого, когда он смотрит - или правильнее заставляет смотреть. И заметьте, это - не Андрей Белый, который хочет во что бы то ни стало вас загипнотизировать, точно крышку часов фиксировать заставляет:
      Милая, где ты,
      Милая?..
      Вечера светы
      Ясные,
      Вечера светы
      Красные...
      Руки воздеты:
      Жду тебя...
      Милая, где ты,
      Милая? {181}
      и т. д.
      ("Урна", 1909, с. 67)
      Нет, у Городецкого - другое.
      Здравствуй. Кто ты?
      Неподвижен. Кто?
      Струит глазами мрак. Кто?
      Пустынный взор приближен,
      На губах молчанья знак.
      . . . . . . . . . . . . .
      При тебе читать не нужно?
      Странный гость. Но буду мил,
      Посидим спокойно, дружно,
      Ты, игра вечерних сил.
      Что?! На волю не хочу ли?
      Хочешь воли - ты сказал?
      Мне? Да волю бы вернули?
      Я? Да снова б вольный стал?
      Можешь? Можешь? - Неподвижен.
      Можешь ты? - Молчанья знак.
      Где он? - Серый свод принижен.
      Со стены струится мрак {182}.
      ("Дикая воля", 1908, с. 53 сл.)
      Городецкий не гипнотизирует и не колдует, но эти строчки заставляют нас что-то переживать.
      Это - самая настоящая поэзия.
      Но, господи, как мы развились за последние годы - с того майковского, помните,
      Я одна, вся дрожу, распустилась коса...
      Я не знаю, что было со мною... {183}
      Теперь, по-нашему, уже не так - 10 страниц, да еще сплошь заполненные восьмистопными хореями в одну строчку.
      Это - Сергей Городецкий с большим искусством лирически решает вопрос, была ли с ним Лия или нет, и все сомнения разрешаются так:
      Но одно лишь было верно;
      У меня над лбом печальным (?) волоса вились-свивались,
      Это, знал я, мне давалось лишь любовным единеньем {184}.
      ("Дикая воля", с. 181)
      * * *
      Последний этап. Кончились горы и буераки; кончились Лии, митинги, шаманы, будуары, Рейны, Майны, тайны, Я большое, Я маленькое, Я круглое, Я острое, Я простое, Я с закорючкой. Мы в рабочей комнате.
      Конечно, слова и здесь все те же, что были там. Но дело в том, что здесь это уже заведомо только слова. В комнату приходит всякий, кто хочет, и все поэты, кажется, перебывали в ней хоть на день. Хозяев здесь нет, все только гости.
      Комнату эту я, впрочем, выдумал - ее в самой пылкой мечте даже нет. Но хорошо, если бы она была.
      Декадентство не боялось бы быть там декадентством, а символизм знал бы цену своим символам.
      Кажется, что есть и между нашими лириками такие, которые хотели бы именно "комнаты", как чего-то открыто и признанно городского, декорации, театра хотя бы, гиньоля, вместо жизни. Передо мной вырисовываются и силуэты этих поэтов. Иные уже названы даже. Все это не столько лирики, как артисты поэтического слова. Они его гранят и обрамляют. В ритме они любят его гибкость, и что ритмом можно управлять, а в творчестве искание и достижение.
      Вот несколько еще не названных имен.
      Александр Кондратьев (два сборника стихов) {185} говорит, будто верит в мифы, но мы и здесь видим только миф. Слова своих стихов Кондратьев любит точно, - притом особые, козлоногие, сатировские слова, а то так и вообще экзотические.
      Например, Аль-Уцца, - кто его знает, это слово, откуда оно и что, собственно, означает, но экзотичность его обросла красивой строфою, и слово стало приемлемым и даже милым
      В час, когда будет кротко Аль-Уцца мерцать,
      Приходи, мой возлюбленный брат.
      Две звезды синеватых - богини печать
      На щеках моих смуглых горят {186}.
      (Сб. "Черная Венера", с. 39)
      Юрий Верховский (сборник "Разные стихотворения") {187} упрямо ищет согласовать свой лиризм, в котором чувствуется что-то изящно простое, приятно спокойное, с подбором изысканных и несколько тревожных даже ассонансов:
      Слышу шорох, шумы, шелест
      Вечерами темными;
      Ах, зачем брожу я холост
      С грезами безумными!
      Вон, спеша, летит ворона
      Крыльями повеяла;
      Вон вдали кричит сирена
      Душу мне измаяла {188}.
      ("Разные стихотворения", с. 23)
      Николай Гумилев (печатается третий сборник стихов) {189}, кажется, чувствует краски более, чем очертания, и сильнее любит изящное, чем музыкально-прекрасное. Очень много работает над материалом для стихов и иногда достигает точности почти французской. Ритмы его изысканно тревожны.
      Интересно написанное им недавно стихотворение "Лесной пожар" ("Остров", э 1, с. 8 сл.). Что это - жизнь или мираж?
      Резкий грохот, тяжкий топот,
      Вой, мычанье, стон и рев,
      И зловеще-тихий ропот
      Закипающих ручьев.
      Вот несется слон-пустынник,
      Лев стремительно бежит,
      Обезьяна держит финик
      И пронзительно визжит,
      С вепрем стиснутый бок о бок
      Легкий волк, душа ловитв,
      Зубы белы, взор не робок
      Только время не для битв {190}.
      Лиризм И. Гумилева - экзотическая тоска по красочно причудливым вырезам далекого юга. Он любит все изысканное и странное, но верный вкус делает его строгим в подборе декораций {191}.
      Граф Алексей Н. Толстой {192} - молодой сказочник, стилизован до скобки волос и говорка. Сборника стихов еще нет {193}. Но многие слышали его прелестную Хлою-хвою {194}. Ищет, думает; искусство слова любит своей широкой душой. Но лирик он стыдливый и скупо выдает пьесы с византийской позолотой заставок
      Утром росы не хватило,
      Стонет утроба земная.
      Сверху то высь затомила
      Матушка степь голубая,
      Бык на цепи золотой
      В небе высоко ревет...
      Вон и корова плывет,
      Бык увидал, огневой,
      Вздыбился, пал... {195}
      ("Остров", э 1, с. 37)
      Петр Потемкин {196} - поэт нового Петербурга. "Смешная любовь" преинтересная книга. Сентиментален, почти слезлив, иногда несуразен. Во всяком случае, искренний - не знаю как человек, но искатель искренний. Страшно мне как-то за Петра Потемкина.
      Я пришел к моей царице кукле,
      сквозь стекло целовал
      ее белые букли
      и лица восковой овал.
      Но, пока целовал я, в окошке
      любимая мной
      повернулась на тоненькой ножке
      ко мне спиной.
      ("Смешная любовь", с. 36)
      Владимир Пяст {197} надменно элегичен. Над философской книгой, однако, по-видимому, способен умиляться, что, хотя, может быть, и мешает ему быть философом, но придает красивый оттенок его поэзии.
      Над ритмом работает серьезно, по-брюсовски, и помогай ему бог! Мне понравилось в "Ограде" (единственном покуда сборнике его, кажется) Элегия:
      Слышишь ты стон замирающий,
      Чей это стон?
      Мир, безысходно страдающий,
      Мой - и ко мне припадающий
      Серый, туманный,
      Странный
      Небосклон.
      Тянется мерзлая ручка:
      "Барин, подайте копеечку!"
      Девочка глянет в глаза.
      На кацавеечку,
      Рваным платком перетянутую,
      Капнет слеза.
      Талая тучка,
      Робкая, будто обманутая,
      Врезалась в странно-туманные,
      Нет, не обманные!
      Небеса.
      Где же вы, прежние,
      Несказанные,
      Голоса?
      Оттого день за днем безнадежнее?
      ("Ограда". 1909, с. 71 сл.)
      Фет повлиял или Верлен? Нет, что-то еще. Не знаю, но интересно. Подождем.
      Рельефнее высказался Сергей Соловьев (два сборника: "Цветы и ладан" и "Crurifragium") {198}. Лиризм его сладостен, прян и кудреват, как дым ароматных смол, но хотелось бы туда и каплю терпкости, зацепу какую-нибудь, хотя бы шершавость. Валерий Брюсов - и тот нет-нет да и обломает гвоздик на одном из своих лирических валов.
      Положим, лексические причуды у Сергея Соловьева вас задерживают иногда. Но ведь это совсем не то, что нам надо. Вот начало его прелестной "Primavera". Увы! думал ли кваттрочентист, что его когда-нибудь будут так любить на Парнасе?
      Улыбнулась и проснулась,
      Полня звуками леса.
      За плечами развернулась
      Бледно-желтая коса.
      Взор, как небо, - беспределен,
      Глубина его пуста,
      Переливчат, влажен, зелен...
      Мягко чувственны уста.
      Где с фиалками шептались
      Незабудки и цвела
      Маргаритка, - там сплетались
      Дымно-тонкие тела... {199}
      и т. д. (Сев. цв. асс., с. 45)
      Хорошо дышится в этих стихах. Воздуху много. Сплошное А мужских рифм действует как-то удивительно ритмично.
      В самое последнее время появилась еще книга стихов Валериана Бородаевского (изд. "Ор"). Предисловие к ней написал Вячеслав Иванов {200}.
      Пьесы разнообразны, но, кажется, главным образом, благодаря разнообразию влияний:
      1) Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях,
      Плывешь, любимая, и простираешь длани,
      С глазами нежной и безумной лани
      И розой в смольных волосах {201}.
      (с. 26)
      (Чистый Парнас - Валерий Брюсов, отдыхающий среди "поисков".)
      2) Я пронжу, пронжу иглой
      Сердце куклы восковой.
      Жарко, сердце, загорись,
      Разорвись!
      . . . . . . . . . . . . .
      Сердце, сердце, разожгись,
      Разорвись!
      (с. 30 сл.)
      (ср. Вяч. Иванов. "Мэнада").
      Сам по себе новый автор более всего впечатляется мраком - у него пещерная муза. Вот отрывок из пьесы, где стих достигает у него настоящей крепости, а речь - завидной простоты:
      Плесень под сводом, осклизлые стены.
      И рудокоп, ночью и днем,
      С чахлым огнем,
      Вянущим, тающим, - в долгие смены
      Медленным мерно стучит молотком.
      Кони понурые вдоль галереи
      Гулко катят груды камней.
      Окрики - гей!
      Плавно дрожат седловатые шеи,
      Вислые губы темничных коней {202}.
      (с. 41)
      Наконец останавливаюсь в некотором недоумении. Вот сборник Владислава Ходасевича "Молодость" {203}. Стихи еще 1907 г., а я до сих пор не пойму: Андрей ли это Белый, только без очарования его зацепок, или наш, из "комнаты".
      Верлен, во всяком случае, проработан хорошо. Славные стихи и степью не пахнут. Бог с ними, с этими емшанами! {204}
      Время легкий бисер нижет:
      Час за часом, день ко дню...
      Не с тобой ли сын мой прижит?
      Не тебя ли хороню?
      Время жалоб не услышит!
      Руки вскину к синеве,
      А уже рисунок вышит
      На исколотой канве {205}.
      Я досказал обо всех, кого только успел сколько-нибудь изучить. Многие пропущены, конечно. Иных я обошел сознательно. Так, я ничего не сказал о Мережковском {206}, С. А. Андреевском {207}, Льдове {208}, Фофанове {209}, Влад. Соловьеве {210}, Минском {211}, о Случевском {212} последнего периода... Но им здесь и не место, в этом очерке, так как они давно выяснились. Когда буду говорить о новом искусстве, скажу и о них - должен буду сказать.
      arrhtonaporrhthnajatonarrhtonajaton x x x
      Итоги таковы.
      Среди новых лириков есть четыре имени, символизирующих вполне сложившиеся типы лиризма: Бальмонт, В. Брюсов, В. Иванов, Сологуб.
      Современная поэзия чужда крупных замыслов, и в ней редко чувствуется задушевность и очарование лирики поэтов пушкинской школы.
      Но зато она более точно и разнообразно, чем наша классическая, умеет передавать настроение. Это зависит от гибкости, которую приобрели в ней ритмы, а также от стремления большинства поэтов придать своим пьесам своеобразную колоритность. Сказалось, конечно, и стремление к новизне.
      На нашем лиризме отражается усложняющаяся жизнь большого города. В результате более быстрого темпа этой жизни и других условий недавнего времени - современная лирика кажется иногда или неврастеничной, или угнетенной.
      Среди модернистов заметно сильное влияние французской поэзии - за последнее время особенно Верхарна и Эредиа {213}.
      Изредка возникают попытки и славяно-византийской стилизации, причудливый возврат к старине.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      Впервые - Аполлон, 1909, э 1, с. 12-42; э 2, с. 3-29; э 3, с. 5-29. Печатается по тексту публикации. В ЦГАЛИ хранятся черновые варианты статьи: ф. 6, оп. 1, ед. хр. 135-137. В настоящем издании печатается первая часть статьи, представляющая наибольший историко-литературный интерес. Эта часть состоит из двух разделов.
      "О современном лиризме" - одна из последних статей Анненского, написанная им специально для журнала "Аполлон". Работа над статьей шла летом-осенью 1909 г,
      Статья "О современном лиризме" осталась неоконченной. Анненский предполагал написать еще третью часть ее, которая бы носила название "Оно", т. e. искусство (см. его письмо к С. К. Маковскому от "11 июля" 1909 г., с. 487). Однако и в таком незавершенном виде статья "О современном лиризме" дает отчетливое представление об отношении Анненского к современной поэзии.
      Появление статьи "О современном лиризме" находится в тесной связи с участием Анненского в создании нового литературно-художественного журнала "Аполлон". Сближение с редакцией "Аполлона" явилось для него очень важным фактом вхождения в живую литературную жизнь. В продолжение всего своего творческого пути он оставался в стороне от литературной полемики, столкновения различных течений и, внутренне тяготея к символизму, не участвовал в его "буре и натиске". Однако это не значит, что современная ему литературная жизнь не интересовала Анненского - напротив, он с самым пристальным вниманием наблюдал и изучал многообразные проявления этой жизни, и статья "О современном лиризме" явилась некоторым итогом этого многолетнего изучения.
      Статья "О современном лиризме" не только литературный итог: с этой статьей связан сложный и не до конца проясненный эпизод биографии Анненского. Из воспоминаний С. Маковского (Портреты современников. Нью-Йорк, 1955) известно, что Анненский, с большим энтузиазмом принявший приглашение участвовать в "Аполлоне", вскоре испытал горечь непонимания в той литературной среде, которую он ощущал как наиболее близкую себе. "Когда появилась в "Аполлоне" статья Анненского "Они", - вспоминает Маковский, - не только на него накинулись газетные борзописцы, упрекая меня за то, что я дал место в журнале "жалким упражнениям гимназиста старшего возраста" (Буренин В. Критические очерки. - Новое время, 1909, э 12082) {Помимо заметки В. Буренина, в газетах появились и другие отклики на статью "О современном лиризме", написанные в духе пародии и свидетельствующие о непонимании этой статьи и неприятии ее стиля (см. прим. к письмам).} ... забрюзжал кое-кто и из разобранных поэтов, обидясь на парадоксальный блеск его характеристик. Пришлось даже напечатать его "Письмо в редакцию" в свое оправдание. Анненский ошеломил, испугал, раздражил и "толпу непосвященную", и балованных писателей, ждавших на страницах "Аполлона" одного фимиама ... Анненского мучило это непонимание. Критик благожелательный, миролюбивый, несмотря на свою "иронию", был задет за живое, нервничал, терзал себя, искал опоры, одинокий и не умеющий приспособиться к ходячим мнениям, - можно с уверенностью сказать, что волнение этих нескольких недель ускорило ход сердечной болезни, которой он страдал давно" ("Портреты современников", с. 223-224).
      Анненский сам предчувствовал, что статья его может многих задеть и окажется неверно понятой (см. его письмо к С. К. Маковскому, с. 487). Очевидно, что так и произошло, что подтверждается "Письмом в редакцию" Анненского (Аполлон, 1909, э 2), в котором он вынужден был оговорить, что статья выражает его личную, а не редакционную точку зрения, и дать некоторые объяснения по поводу своей статьи. Уже сама необходимость подобных объяснений свидетельствует о некоей конфликтной ситуации. М. Волошин писал Анненскому о бурном обсуждении его статьи на одном из редакционных собраний: "Я только что вернулся с великой при в редакции "Аполлона" ... Статья Ваша многих заставила сердиться. Это безусловный успех" (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 307, л. 9). Волошин выражает мнение дружественное, однако таких, видимо, было меньше, чем враждебных, отрицательных. Из тех же воспоминаний Маковского известно, что поначалу в издании "Аполлона" должен был принять деятельное участие А. Волынский, но вскоре от такого участия отказался. Можно предположить, что главной причиной этого отказа послужила статья Анненского "О современном лиризме", вызвавшая резко отрицательное отношение со стороны Волынского, которому она была дана Маковским для прочтения и отзыва (см. в связи с этим письмо А. Л. Волынского С. Маковскому от 2.IX 1909 г. - РО ГПБ, ф. 124, Ваксель, э 979). Из воспоминаний С. Маковского известно также, что обиделся на характеристику, данную его поэзии в статье "О современном лиризме", Ф. Сологуб ("Обиделся вечный "недотыкомка" Федор Сологуб". - Портреты современников, с. 255).
      Смелость и острота выражений, общий иронический тон статьи показались не совсем удобными и Маковскому как редактору журнала, который еще только определял свою позицию. Из переписки Анненского с Маковским (письма Анненского к нему см. на с. 491 наст. издания, см. также примеч. к этим письмам на с. 662).
      Можно понять, что конфликт этот очень ощутимо задевал Анненского. Есть основания предполагать, что Маковский как редактор-издатель проявил неделикатность, оттолкнув Анненского от дела, которым он так воодушевился, и причинил ему тем самым слишком сильную боль, отозвавшуюся на состоянии его здоровья. М. Волошин вспоминал о двойственности и некоторой неискренности Маковского, в то время как Анненский горячо и чистосердечно отдался вдохновившему его делу создания нового журнала: "С осени 1909 г. началось издание "Аполлона". Здесь было много уколов самолюбию Анненского. Иннокентий Федорович, кажется, придал большее значение предложению С. К. Маковского, чем оно того, может быть, заслуживало. В редакционной жизни "Аполлона" очень неприятно действовала ускользающая политика С. К. Маковского и эстетская интригующая обстановка. Создавался ряд недоразумений, на которые жалко было смотреть" (цитируется по машинописной копии воспоминаний Волошина, хранящейся в архиве Л. В. Горнунга). Сам С. Маковский в своих воспоминаниях, написанных в очень почтительном тоне. все же чуть ли не упрекает Анненского в свойствах, которые могут составить скорее достоинства любого критика:
      "Слишком долго он стоял особняком в писательском мире, слишком самобытно сложился его вкус, слишком по-своему думал он о всем, чего ни коснись, и слишком далеко был от злободневной условности, чтобы стать "властителем дум" даже в сравнительно тесном кружке. Может быть - и слишком доброжелательно-благодушен, недостаточно самоуверен, - в конце концов с его художественными оценками в редакции не очень считались" (с. 254-255). Однако подобная точка зрения не подтверждается всей системой высказываний об Анненском литераторов-современников: М. Волошина, Н. Гумилева, А. Ахматовой, Ф. Зелинского, Вяч. Иванова, Г. Чулкова. В статьях, опубликованных после смерти Анненского, его имя окружено исключительным почтением. Литераторы младшего поколения будут говорить об Анненском как об учителе, своим учителем назовут его акмеисты. Внутреннее отталкивание от символизма как литературной школы, которое станет организующим моментом для акмеизма, выражено было в полной мере в статье Анненского.
      Статья "О современном лиризме" фиксирует состояние целого пласта поэтического сознания 900-х годов. Следует принять во внимание, что многие разбираемые Анненским поэты в тот период только начинали свой творческий путь. Если о Брюсове, Сологубе, Вяч. Иванове можно было говорить, опираясь на их многочисленные поэтические сборники, вышедшие к моменту написания статьи, то суждения о других поэтах Анненский нередко строил на основании единственного сборника (С. Маковский, В. Кривич, Б. Садовской, В. Ходасевич). Отсюда фрагментарность, беглость характеристик. Анненский застал творчество многих из упомянутых им поэтов (А. Кондратьев, Н. Гумилев и др.) в самом начале, и перспективу их пути (творческого и личного) тогда было трудно даже предугадать. Многие его оценки для современной литературоведческой науки, располагающей всем творческим наследием этих поэтов, имеют уже чисто исторический интерес.
      Однако сама статья "О современном лиризме" значима не только как своего рода "каталог" поэтов, многие из которых сейчас уже почти или полностью забыты, а также не отдельными, пусть и очень зоркими характеристиками и не только как важный момент в биографии Анненского-критика. Анненский предвосхитил здесь новый подход к фактам литературы, который найдет свое развитие в критике и научных литературоведческих работах 20-х годов, прежде всего в статьях Ю. Тынянова (см., например, "Промежуток", 1924). С этим направлением в критике Анненского сближает стремление увидеть общее состояние современной поэзии, постичь процессы, происходящие в ней, обнаружить соотношение нового, жизнеспособного с тем, что не несет в себе залога дальнейшего развития. В связи с такой задачей приобретают особое конструктивное значение не только крупные, яркие явления в современной поэзии, но также и малозначительные или даже пародийные (последние могут быть особенно выразительны). Отсюда и значительность, емкость заглавия всей статьи Анненского - "О современном лиризме", в котором раскрывается общее ее задание.
      1 Жасминовые тирсы наших первых менад примахались быстро. - Речь идет о наступлении кризисного состояния русского декадентства и символизма. Эту мысль Анненский выражает иносказательно, используя образ из стихотворения Вяч. Иванова "Менада", которое он разбирает в этой статье. Менады-спутницы Диониса, как и вакханки. Здесь менада-олицетворение поэзии как дионисийского начала.
      2 Малларме, Стефан - см. прим. 1, с. 659.
      3 "Монна Ванна" (1902) и "Синяя птица" (1909) - пьесы М. Метерлинка, в которых обозначился некоторый отход его от чистого символизма.
      4 Три люстра едва прошло с первого московского игрища... - Имеются в виду первые выступления символистов в середине 90-х годов, особенно 1894-1895 гг., когда вышли сборники "Русские символисты" (вып. 1-3). В черновых вариантах к статье Анненский совершенно определенно связывает появление этих сборников с зарождением русского символизма и декадентства: "Боевая пора нашей поэзии кончилась и, кажется, по всей линии. Три люстра прошло, не более с выхода в свет первого декадентского сборника. "Фиолетовые руки / На эмалевой стене" (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, э 137, л. 2) - это строки из стихотворения В. Брюсова "Тень несозданных созданий...", впервые: Рс 3, с. 12. Люстр - пятилетие.
      5 "Мертвецы, освещенные газом..." - первые строки стихотворения В. Дарова. См.: Рс 3, с. 14. В. Даров - псевдоним В. Я. Брюсова.
      6 Серебрящиеся ароматы - "Льются звуки, замирая..." Г. Заронина: "Ночка светит, золотится / Блеском утренней росы... Опьяняет, серебрится / Аромат твоей косы" Рс 3, с. 15). Г. Заронин - псевдоним Гиппиуса Александра Васильевича (1878-1942). А. Гиппиус - поэт-дилетант, юрист по образованию, один из ближайших друзей молодого Блока.
      7 ... олеандры на льду... - Из стихотворения В. Дарова, см. прим. 5.
      8 О, закрой свои бледные ноги! - Однострочное стихотворение В. Брюсова, появившееся в Рс 3. с. 13.
      9 Деблер, Теодор (1876-1934) - немецкий поэт-экспрессионист. "Nordlicht" ("Северный свет") - его лирический эпос в 3-х т., впервые был издан в 1910 г., на русский язык не переводился. Анненский опирается на какое-то сообщение в печати (русской или немецкой) о скором появлении в свет этого произведения.
      10 О la berceuse... - строки из стихотворения Малларме "Дар поэмы" ("Don du роете"), переведено Анненским; этот перевод впервые был напечатан в Тп, с. 64.
      11 Бурно ринулась Менада... - Из стихотворения Вяч. Иванова "Перед жертвой" ("Скорбь нашла и смута на Менаду.."). См.: Факелы, кн. I. СПб., 1906, с. 5961. Впоследствии печаталось под заглавием "Менада". См.: Cor ardens, т. I. М., 1911, с. 7.
      12 Кретик. или амфимакр, - в античной метрике стопа, состоящая из долгого, краткого и долгого слогов.
      13 Фиолетовые руки / На эмалевой стене. - См. выше, прим. 4. Впоследствии это стихотворение печаталось под названием "Творчество".
      14 Ты хочешь убивать?... - "Ты хочешь?" К. Бальмонта. - В кн.: Птицы в воздухе, Строки напевные. СПб., "Шиповник", 1908, с. 129.
      15 ... tue-la, tue-le, tue-les... - Выражение "tue-la" принадлежит А. Дюма-сыну (18241895), восходит к его памфлету "Мужчина-женщина". См.: A. Dumas-fils. L'HommeFemme. Paris, 1872, p. 176. См. об этом подробнее: Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30-ти т. Д., 1976, т. 17, с. 383-384.
      16 Хочу одежды с тебя сорвать! - "Хочу!" К. Бальмонта.
      17 ... смерть и тишина... твердь и в ней луна... - "Холод" В. Брюсова (Вн, с. 54),
      18 "Остров" - Ежемесячный журнал стихов. Редактор-издатель А. Котылев. Вышел только один номер этого журнала (СПб., 1909, э 1).
      19 Еврипил - один из фессалийских царей, участник Троянской войны; провел реформу культа Диониса. Эсимнет - культовое имя-эпитет Диониса. Связанная с Еврипилом легенда - сюжет малоизвестный, а потому выбор его Ивановым как темы стихотворения имел оттенок своеобразного эрудитского щегольства - об этом и пишет Анненский в своем разборе.
      20 ... попали в газетную пародию... - Пародию, о которой идет речь, обнаружить не удалось.
      21 Леопарди, Джакомо - см. прим. 5, с. 619.
      22 Брокгауз-Ефрон - энциклопедический словарь. Издатели Ф. А. Брокгауз (Лейпциг), И. Е. Ефрон (С-Петербург) (т. 1-85. СПб., 1890-1906).
      23 Гонкур де, братья Эдмон (1822-1896) и Жюль (1830-1870) - французские писатели; одним из главных художественных завоеваний братьев Гонкур явилось создание ими импрессионистической манеры письма ("гонкуровские блики" - см., например, роман "Актриса").
      24 Аоти, Пьер. - См. прим. 27, с. 608. Писательская манера Лоти формировалась под влиянием натурализма братьев Гонкур и символистской прозы ("эскизность").
      25 Кирпичников Александр Иванович (1845-1903) - историк литературы.
      26 Пойте пагубу сражений!.. - "Суд огня" Вяч. Иванова.
      27 Хвалите, хвалите... - "Хвалите" К. Бальмонта (сб. "Птицы в воздухе", 1908, с. 60).
      28 Ну поцелуй. А в этот миг... - См. сб.: С. Городецкий. Ярь. Стихи лирические и лиро-эпические. СПб., 1907.
      29 ... Владимир Соловьев в "Вестнике Европы"... - В "Вестнике Европы" (1895, э 10) была напечатана статья В. Соловьева "Еще о символистах", в которую вошли его стихотворные пародии на сборники Рс.
      30 ... Аристофан карикатурил Еврипида... и Сократа... - Еврипид как действующее лицо выведен Аристофаном в трех его комедиях: "Ахарняне", "Женщины на празднике Фесмофорий" и "Лягушки"; в других произведениях Аристофана рассеяны намеки на Еврипида, пародии на его стихи. Сократ изображен Аристофаном в комедии "Облака" как обобщенный образ философа-софиста.