Связь наша с родною поэзией покоится главным образом на чувстве речи, которое составляет одну из основных способностей нашего духовного организма. Чувство это, возникая в первые годы нашей жизни, растет и развивается вместе с нами. Для его роста нужен приток живых впечатлений в виде поэтической речи. У простого, т. е. неграмотного, люда речь эта образнее и живее и вообще ближе к поэзии, хотя и речь и поэзия народная стеснены формулами, т. е. слова являются в ней не в столь свободных, гибких сочетаниях, как у нас, а в традиционной группировке, вроде того, как это можно наблюдать в сказках, пословицах, загадках, прибаутках: интересные тексты, записанные господином Добровольским в первый том его «Смоленского сборника», показывают нам очень наглядно, что даже безыскусственный рассказ неграмотной женщины о ее прошлом обладает всеми характерными особенностями поэтического творчества, только в более слабой степени, конечно, чем в пережитках поэтической старины.
      Легкость эпических импровизаций у наших воплениц тоже убеждает нас в близости между народной речью и народной поэзией.
      Не то у нас, людей книжных. Если по временам разговорная речь наша то лиризмом, то образностью, то юмором напомнит поэтическую, то гораздо чаще она переполнена нехарактерными и негибкими словами иностранного или книжного производства или терминами, а строй ее приближается к логическому.
      С другой стороны, какая книга всего чаще бывает в руках у наших детей в школьном возрасте? Учебник. С учебником, как известно, связано у нас не только умственное, но и эстетическое, и нравственное, и даже религиозное развитие детей и юношей. И нельзя не видеть в этом господстве книг, написанных по большей части дурным языком и мертвоофициальным или вычурно-семинарским слогом, — большой помехи для развития в наших детях любви к русской речи, а также и для уменья владеть ею. Я уже не говорю о том, что скоро, за стеною пудовых учебников, и наши учителя разучатся владеть устным словом.
      Итак, нашим детям необходим прилив поэтических впечатлений, как растению необходимы и влага и солнце. Где же брать их? В народной поэзии? Но здесь выбор не может быть велик. Ограниченность содержания и следы очень грубых нравов при искусственности формы делают эту поэзию доступной лишь для тех, кто может оценить в ней известную ступень в нашем развитии, отнестись к ней исторически. Для юного же возраста полезнее поэзия художественная: Крылов, Пушкин и Тургенев — не менее живая и не менее родная для русской души поэзия, чем любая песня, сказка или былина.
      Чтение, разбор, разучивание произведений русской поэзии столь важны для развития чувства речи, выработки литературного вкуса и, вообще, для эстетического образования наших юношей, что в этой области нельзя ограничиваться формальным требованием, чтобы в каждом из гимназических классов было выучено столько-то стихотворений и повторено столько-то. Нет, поэтические произведения должны стать центром русско-учебного курса, и только тогда русский язык станет живой струей в гуманистической школе. Грустно видеть, что хранительница души народной и сил и будущего русской речи — наша поэзия обделена в русской школе и проходится какими-то обрывками, без всяких эстетических критериев.
      Майков не входит в гимназический обиход. Изредка только его стихи учат в младших классах, да успевающие ученики иногда получают в награду его томы при переходе из класса в класс.
      Между тем в творчестве покойного лирика есть много свойств, которые делают это творчество вполне пригодным для развития в молодой русской душе чувства красоты.
      В поэзии Майкова не столько огня и блеска, сколько ясности, выпуклости, мягкого ровного освещения. Чувство речи изменяло нашему поэту очень редко, а поэтический стиль его, равно чуждый вульгарности и вычурности, был всегда изящен. Наконец, солнечный колорит поэзии Майкова делал его ближе к скромному культу его греческого тезки-Аполлона, чем к лунно-мистическим культам Киприды и Диониса: поэзия Майкова, по-моему, ближе к скульптуре, чем к музыке и даже живописи — в ней мало чувственного жара. Самый мир этого творчества, столь широкий и разнообразный, является поучительным: мы различаем в нем и библейские картины, и родную старину, и античную цивилизацию, и героический период европейского севера, и нашу современную природу и жизнь. Наконец, на поэзии Майкова ученики нашей средней школы, для которых перевод является теперь одной из главных форм ученья, могут воочию увидеть силу и свойства истинно художественных переводов. Вообще, если бы в нашей гимназии был курс поэтики, то Майков играл бы в нем видную роль как в целях эстетического образования, так и для развития чувства речи.
      Не развивая перед читателями целого курса поэтики по Майкову, я ограничусь несколькими иллюстрациями, причем вовсе не намерен выбирать наиболее ценное из того, что есть у Майкова. По-моему, поучительным у хорошего поэта являются и далеко не совершенные явления. Красота лежит не в одной гармонии и законченности, а и в смутном стремлении к чему-то более совершенному, чего перед нами нет, что мы только провидим.
      Беру примеры наудачу.
      Из области майковских переводов — балладу Гете «Mignon».
      Майков совершенно точно передал внешнюю основу лиризма: ритм, строфичность, число строк и даже слогов.
      Лучше всего передана третья строка первого куплета:
 
Ein sanfter Wind vom blauen Himmel weht
Таким теплом с лазури темной веет.
 
      Здесь точно воссозданы и образы и настроение оригинала: следует отметить замечательную мягкость колорита, благодаря отсутствию звуков ф, х, ц, ч, ш,а также к и р сширокими гласными.
      Но мужские стихи 5 и 6 очень грубо обрываются широким слогом — да, чего нет у Гете (Dahin — ziehn). Для передачи настроения, может быть, были бы более удобны женские стихи.
      В refrain у Майкова слова мой милый скрывают разнообразие подлинника: о mein Celiebter, о mein Beschutzer, о Voter.
      Иногда Майков, переводя Гете, оставлял без внимания ритм. Например, в пьесе «An Lida» у Гете тревожный лиризм великолепно передан капризной сменой вольных и белых стихов; Майков, который более любовался образной стороной этой вещицы, чем музыкальной, замкнул ее в рифмы.
      Иногда трудно в школе сравнивать пьесы с оригиналом, например, при переводах из Лонгфелло и Мицкевича. Но переводами все же надо пользоваться. Из Мицкевича Майков перевел три Крымских сонета (всех было 18; мы имеем шесть полных русских переводов, начиная с козловского, посвященного самому Мицкевичу, и кончая тем, который был издан Н. П. Семеновым в 1883 г.) {В мартовской книжке «Вестника Европы» появился еще новейший.}. При изучении польских сонетов первый из них полезно сравнивать с поэтическим описанием степи у Гоголя или у Данилевского и со степью на картинах Куинджи.
      Можно обратить внимание на один, кажется, неточный стих:
 
Минуя острова колючего бурьяна.
 
      У Семенова лучше:
 
И мимо островов коралловых бурьяна.
 
      Картина здесь живая, летняя, а летом бурьян покрыт краснымицветами.
      Из примечания видно, что поэт вовсе не имел в виду представлять бурьян чем-то мертвым, как чернобыльник у графа Толстого в «Хозяине и работнике», при описании зимней вьюжной ночи.
      В красивом сонете «Алушта днем» (у Мицкевича XI, у Майкова 3-й) поэт нарушил красивый местный колорит картины. У него:
 
Спешит свершить намаз свой нива золотая.
 
      Под намазом разумеется богомоление мусульман сидя и с поклонами. При чем тут поспешность? Затем лес у Майкова роняет,
 
Как с ханских четок, дождь камней и жемчугов.
 
      Сам Мицкевич сделал к этой строке следующее примечание:
      «Мусульмане употребляют во время молитвы четки, которые у знатных особ бывают из драгоценных каменьев. Гранатовыеи шелковичныедеревья, краснеющиероскошными плодами, обыкновенны на всем южном берегу Крыма».
      Причем же тут жемчуги?
      Вообще же изучение и разбор крымских сонетов Мицкевича может наглядно показать, какое значение имеет для поэзии местный колорит метафор и сравнений, причем выясняется, что критерием для подбора должна служить прежде всего привычная нам красотаобразов.
      Сравнение, которое не понятно нам или идет вразрез с нашим представлением о красоте, покажется нам занимательным, но оно не будет эстетично: таковы древнеиндийские сравнения девичьей грации с походкой молодого слона.
      Я считаю очень полезным при эстетическом изучении поэта самые разнообразные сопоставления не только целых пьес, но даже отдельных отрывков и отдельных выражений его с другими, напоминающими их поэтическими и вообще художественными явлениями. Например, при разборе заключительного шестистишия в I сонете Мицкевича очень поучительно было бы сравнить его с соответствующим отрывком из пушкинского «Пророка»:
 
И внял я неба содроганье и т. д.
 
      Полезно сравнивать с точки зрения искусства два поэтических перевода одной и той же пьесы; например, Майков и А. К. Толстой — оба перевели известную гейневскую вещь «Nun ist es Zeit dass ich mit Verstand» («Buch der Lieder», 47).
      Майков еще в 1857 г., а Толстой для 5-й части гончаровского «Обрыва», т. е. в первой половине 70-х годов. Перевод Толстого гораздо точнее по размеру и строфичности. Майков не обратил внимания даже на личный характер пьесы.
      Ich hab' so lang als Komodiant,
      Mit dir gespielt die Komodie.
      При изучении поэта в школе полезно, мне кажется, выписывать выдающиеся отрывки, строфы, выражения, отдельные фигуры и метафоры, если в них отпечатлелось что-нибудь интересное и поучительное в смысле выразительности речи, оригинальности или поэтичности картины, красоты созвучий, изображения, символа. У нас принято заучивать целые стихотворения, подчас очень длинные. Но мы должны, по-моему, считаться с тем безусловным фактом, что с развитием книги память на слова-звуки слабеет и что нам приходится жить более зрительной памятью начертаний. Вот отчего, особенно если принять во внимание растущий фактический материал наших программ (по физике, по истории, по древностям), я бы не настаивал на заучивании наизусть больших стихотворных пьес. Было бы правильнее ограничиться запоминанием только отрывков по тому или другому критерию или теоретическому требованию.
      Вот для примера различные типы поэтических отрывков из Майкова.
       А. Вопросы.
      1) Лирический вопрос, соединенный с картиной.
 
Кто скажет горному орлу:
Ты не ширяй под небесами,
На солнце гордо не смотри.
И не плещи морей водами
Своими черными крылами
При блеске розовой зари?
 
(I, 29)
      Ср. у Пушкина.
 
. . . . . .
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона?..
Затем, что солнцу и орлу,
И сердцу девы нет закона.
 
      2) Вопрос, соединенный с к онтрастом.
 
Зачем давать цвета и звуки
Чертам духовной красоты?
Зачем картины вечной муки
И рая пышные цветы?
 
      Ср. Лермонтова. «Любовь мертвеца».
      3) Вопрос описательный.
 
Пар полуденный душистый
Подымается с земли…
Что ж за звуки в серебристой
Все мне чудятся дали?
 
(I, 370)
      4) Вопрос безнадежности.
      Примером может служить второй куплет известного стихотворения (напечатанного когда-то в «Складчине») под названием «Вопрос».
 
Мы все блюстители огня на алтаре.
 
      (I, 549)
      5) Вопрос эпический(столь частый в славянской и новогреческой поэзии).
 
И тоскуют и крушатся…
Все о том, что не доходят
Вести в адские пределы
Есть ли небо голубое?
Есть ли свет еще наш белый?
И на свете церкви божьи… и т. д.
 
(II, 223)
      Ср. у Майкова же «Белорусскую песню» (I, 400), а также нашу классическую народную былину «Птицы» или «Девку-семилетку».
       Б.Вот примеры поэтических олицетворений.
      1)  Простых.
 
А вкруг — без цели, без следа,
Несясь неведомо куда,
И без конца, и без начала,
Как будто музыка звучала,
И сыпля звезды без числа,
По небу тихо ночь плыла.
 
(II, 69)
 
Даль звенит… Кого-то кличет,
Точно нимфа из-за волн…
Точно всхлипывают волны,
Лобызать кидаясь челн.
 
(I, 445)
      Здесь надо обратить внимание на звуковую живопись(Klangmalerei) подчеркнутых слов, а для картины вспомнить «Медного всадника».
      2)  Сложных.
      Примеры представляются двумя стихотворениями Майкова, из которых каждое представляет мифологическую картину:
      «Над необъятною пустыней океана» (I, 522).
      «Денница» (I,523).
      3)  Эпических.
 
Похвалилася Смерть в преисподней,
Огород городить собралася;
Что в своем ли она огороде
Не дерев-кипарисов насадит,
А лихих молодцов-паликаров;
И не розанов вкруг их душистых,
А румяных девиц белогрудых.
 
(II, 226–227)
      Ср. подобные же изображения в наших былинах и сказках (дома Соловья-разбойника и Бабы-яги) и у Тургенева: «Крокет в Виндзоре».
       В.Примеры сравнений.
      1)  Количественное.
 
Монах, как будто львиной лапой,
Толпу угрюмую сжимал.
 
(II, 20)
      2)  Качественное.
 
И в умилении святом
Вокруг железные бароны
В восторге плакали, как жены;
Враг лобызался со врагом;
И руку жал герой герою,
Как лев косматый, алча бою.
 
(II, 31)
      3)  Картинное.
 
Дождик лил сквозь солнце, и под елью мшистой
Мы стояли, точно в клетке золотистой.
 
(I, 243)
      4)  Соединенное с олицетворением.
 
Маститые ветвистые дубы,
Задумчиво поникнув головами,
Что старцы древние на вече пред толпами
Стоят, как бы решая их судьбы.
 
(I, 247)
       Г.Пример метафор, основанных на синкретизмеощущений:
 
Песни, словно гул в струнах,
Грудь мне наполняют,
Улыбаются в устах
И в очах сияют.
 
(II, 196)
      Ср.
 
И голос соловья в саду звучит и блещет.
 
(I, 99)
      В заключение моей статьи я попробую дать опыт эстетического разбора одной из пьес Майкова в виде программы для гимназического урока в одном из старших классов.
      Читаются майковские «Валкирии» (I, 414–416).
      Вслед за декламацией, где должно быть выражено постепенное нарастание чувства и его замирание, предлагается иллюстрация текста и краткий мифологический комментарий.
      Затем следует анализ.
      Размер: двустопный амфибрахий, усеченный на конце каждой третьей строки — отсюда деление пьесы на тристишия.
      Другие русские баллады, написанные амфибрахием (у Жуковского, Пушкина, Лермонтова).
      Отличие «Валкирии» от этих баллад по ритмическому составу: краткость строк, отсутствие замыкающих рифм, особенность в строфичности.
      Простота и бедность, сухость изображения — отсутствие живописных украшений (сравнений, лирических имен). Отсутствие союзов, кроме и, и простота синтаксического строения. Мужественный, суровый тон пьесы (отсутствие уменьшительных и междометий, архаизмы: крыл, ударенье, зачинал, неистовых дев). Отрывочность и пять примеров asyndeton. 9 строк последних тристиший без глагола.
      Музыкальный элемент пьесы.
      В центре пьесы стоит призыв валкирий: «В Валгаллу! В Валгаллу!» Этим, вероятно, объясняется и самый размер стихотворения: по крайней мере всего естественнее и звучнее он кажется нам в этом восклицании. В музыкальном (лирическом) отношении пьеса представляет три части: 1) интродукцию-первые три куплета; 2) постепенное crescendo до 10-го тристишия (fortissimo), а затем четыре куплета diminuendo до конца пьесы.

Introduzione. Piano

Комментарии

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ