Besame mucho, клуша!

Переступив порог редакции, Ковалева тотчас забилась в туалет и достала антиперспирант.

«Ап! И тигры выходят из клетки…» – освежив подмышки, выгнала себя в коридор Лера. Никакой она не укротитель, а несчастное дрессированное животное на тумбе, над ухом которого свистит кнут, а хозяйский голос отдает команды.

Неуверенно потоптавшись перед дверью приемной, Валерия предприняла отчаянную попытку сыграть королеву в трауре и, гордо вскинув голову, открыла дверь в филиал чистилища.

Завидев Ковалеву, Шурочка пришла в крайнее возбуждение и выпрыгнула из своего закутка между кабинетами, преграждая путь жертве:

– Здравствуйте, Валерия Константиновна! Как я рада! Мы все так рады, что вы выздоровели. Как вы себя чувствуете? – Наглые карие глаза с жадным любопытством шарили по лицу Леры, боясь пропустить следы отчаяния, слез и бессонницы: интерес к себе Шурочка поддерживала самым тривиальным способом – сплетнями.

Роль королевы в трауре осталась несыгранной.

Трусливо пряча глаза, Валерия протиснулась мимо секретарши:

– Все в пределах допустимого, Шурочка. – Голос подвел – дал трещину.

– Да-а? – заинтригованная дрогнувшим голосом Ковалевой, протянула Шурочка. – Ну и правильно. Ну и молодец. И не дождутся, правда?

– Шурочка, меня Галина Измаиловна ждет, – предостерегающе подняла ладонь Лера, уговаривая себя не сорваться в истерику и не заорать. И так уже доставила удовольствие мелкой хищнице-падальщице. Сейчас понесет по кабинетам рассказ в лицах о том, как Ковалева убивается по мужу, – Шурочка была поклонницей Пескова, и пародии ей удавались.

– Да-да, конечно. – Величко повернулась рельефным боком и юркнула назад, за стол, с которого исчезало в неизвестном направлении все, кроме глянцевых журналов и лака для ногтей.

Бочарникову Лера обнаружила в углу кабинета – та сидела на диване и шуршала свежим номером «Ведомостей».

– Привет!

– Привет, – пробасила зам и, не отрываясь от газетного разворота, похлопала ладонью по коже сиденья рядом с собой так, будто Лера была комнатной собачкой. – Ну ты как? Решила разводиться?

Подчиняясь унизительному жесту, Ковалева присела:

– Что еще остается?

– Жизнь себе испортишь и козлу своему дорогу к греху расчистишь, у него башню окончательно сорвет, а все эти карамельки только обрадуются. Так что, подруга, подумай сто раз. – Галина с шумом свернула газету.

– И как ты такая умная одна живешь?

– Девочка моя, – бодро произнесла Бочарникова, – кому нужны умные? Ладно, давай к делу. Крутов обратился за помощью.

– Какой такой Крутов? – Лера еще осмысливала фразу о взаимосвязи одиночества и интеллекта, и фамилия Крутов проскочила мимо сознания.

– Депутат Крутов Василий Васильевич. Ну? Можешь думать о ком-нибудь кроме своего Дворника? – Громоздкая, грохочущая, как железнодорожный состав, фамилия Дворянинович с легкой руки язвительной Галки трансформировалась в Дворника.

Трактовка происхождения фамилии устраивала всех, и Леру в том числе – компенсировала «клушу».

Ковалева старательно соображала: Крутов, Крутов…

– Ах, Крутов! Сладкоголосая птица-говорун?

– Это между прочим. Открою тебе страшную тайну: Крутов – один из наших учредителей, – перешла на шепот Галина.

– Как? Это же запрещено законодательством!

– Акции оформлены на жену Крутова, так что у закона нет никаких претензий к депутату.

– Вот прохиндей! – восхитилась Лера.

Отчасти пройдошливость Крутова объяснялась тем, что у него была счастливая внешность человека, который нравится всем.

Мужчина был харизматичный, умный, в меру циничный и – ну надо же какая редкость для народного избранника! – любого мог заговорить до смерти.

Птица-говорун высокого полета.

Бывший журналист, представитель губернатора по связям с общественностью, Крутов вступил в правящую партию, в которую несколько лет плевался огненной слюной.

Обо всем всегда имел суждение, не боялся вслух комментировать закулисные и подковерные игры в администрации и Законодательном собрании – зарабатывал дешевую славу. Однопартийцы прочили Крутову большую политическую карьеру, а враги – места не столь отдаленные.

Мнение о Крутове Лера составила из его газетных, радио– и телеинтервью – самой сталкиваться как-то не доводилось, хотя вращались они в соседних сферах.

По мнению Ковалевой, у депутата был кроме словоохотливости куда более серьезный недостаток: внешность депутата ничего общего не имела с неброским оперением Казимира – другого примера под рукой у Леры не было.

Василий Крутов был непозволительно красив, а красивых мужчин Лера подсознательно остерегалась.

Это была не наглая, демоническая красота и не томная, с поползновением в женскую. Василий Васильевич был по-мужски неотразим. Ему бы вести автошоу Top Gear или сниматься в рекламе суперкаров ручной сборки, а не подвизаться в краевой думе.

При виде Крутова женщины впадали в кататонический ступор.

Кого-то сводили с ума карие глаза, опушенные детскими ресницами, насмешливые, глубоко посаженные (отчего взгляд поневоле казался умным), и четко прорисованная линия густых бровей вразлет. Кого-то разил наповал идеальный овал лица, кого-то в самое сердце ранила смуглая кожа и яркие губы, кого-то рост и большие, красивой формы холеные руки – руки хирурга или пианиста, – а особо чувствительные делали стойку от сексуального баритона.

Чиновницы, банкирши, предпринимательницы всех мастей готовы были последнее с себя снять ради обморочного депутата Крутова.

Василий Васильевич был прекрасно осведомлен об эффекте, который он производит на слабый пол, и беззастенчиво этим пользовался. В общественных целях. Например, в заслугу Крутову ставили способность пролоббировать любую самую эфемерную и узкокорыстную программу.

Поговаривали, что Василий Васильевич с помощью откатов за семь лет служения на роду стал небедным человеком, и спортивный комплекс в родном районе – в Черемушках – построил на собственные средства.

При всем при том Крутов в порочащих связях замечен не был и штамп в паспорте чтил, как Уголовный кодекс.

– Что, опять протаскивает чьи-то завиральные идеи? – скривилась не столько от предложения Бочарниковой, сколько от собственных мыслей Лера.

– Прямо сразу и завиральные? – отмахнулась Галина.

– А ты не помнишь, как Крутов выбил дотации из федерального бюджета охотничьему хозяйству, якобы в связи с аномально теплой и снежной зимой? Бедным олешкам, видишь ли, из-за ледового наста грозила массовая гибель, и Крутов не мог с этим смириться. Олешки все равно не пережили аномальную зиму, зато Крутов открыл Дом прессы, и теперь считается хорошим тоном проводить там пресс-конференции. А фокус с бесплатными учебниками? А скандал со строительством жилья льготникам? Везде, где мелькает имя Крутова, там обязательно случается утечка казенных средств. Деньги так и липнут к его рукам, – закончила обвинительную речь Лера.

Узкие губы Бочарниковой тронула саркастическая улыбка.

– Да ты просто адвокат дьявола. Должна тебя разочаровать – на этот раз Крутов честно отрабатывает доверие населения, ему нужна поддержка прессы.

– Как же, доверие он отрабатывает, – тоном старой грымзы проворчала Лера. – Наверняка близится к концу срок полномочий, да? Хвосты подчищает.

– Наверное. – Галина равнодушно дернула тощим плечом, обтянутым умопомрачительным платьем-свитером цвета кофе с молоком. – Какая нам разница? Он же не пиар заказывает.

– О чем речь-то?

– Толком не знаю. Встретишься с самим парламентарием, он объяснит. Денек или два поотираешься рядом, чтоб проникнуться.

В ответ на предложение поотираться Лера мрачно фыркнула.

Галина протянула Ковалевой визитку:

– Ну не хочешь, не отирайся и не проникайся, но материал сделай. Сама звони и договаривайся о встрече. У депутата такой акуленыш сидит в приемной, специально выдрессированный, так и хочется послать ее, – добавила Галина.

Не глядя Лера спрятала визитку в сумку, поднялась с дивана и поплелась к выходу.

– И не ходи как ударенная пыльным мешком по голове, распрями спину, голову подними и выражение лица смени, – услышала она вдогонку, – все живы, никто не умер.

«Никто, кроме меня», – мысленно отозвалась Лера.

Последняя жилая пятиэтажка осталась позади, впереди показался пустырь и овраг с распустившейся вербой. Забрызганные дождем вербные (или вербины? – усомнился Крутов) сережки, пожухлые, потерявшие невинность, валялись вокруг материнского деревца.

Дорога поворачивала к военному аэродрому, вдали терялось бесконечное бетонное ограждение, маячили шлагбаум и будка охраны.

– Влад, ты поезжай к спорткомплексу, а я пройдусь, – выходя из машины, попросил водителя Василий Крутов.

«Фольксваген» плавно отчалил.

Крутов с удовольствием проводил ровное урчание двигателя, ощущая силу мышц и гибкость связок, расправил плечи, улыбнулся пепельному небу, огляделся и всей грудью вдохнул насыщенный запах весны.

Одним боком пустырь вплотную примыкал к аэродрому, другим – к лесочку, за которым ютился военный городок.

Военный городок был ровесником Василия Васильевича, возвели его более сорока лет назад, закрыв глаза на близкие грунтовые воды.

Уже через десяток лет это пренебрежение аукнулось: жильцам домов каждую весну приходилось вручную откачивать воду из подвалов.

Крутову до обидного жаль было это место.

По всем признакам пустырь деградировал, постепенно зарастал камышом, заболачивался, его обживали крачки и кулики, а в депутатскую приемную Крутова птицами летели жалобы и звонки, поскольку деградировали коллективно – и лесок, и пустырь, и городок.

Все бы ничего, но сходная участь постигла и детище Крутова – новенький спортивный комплекс, чего Крутов-бизнесмен допустить не мог ни при каких обстоятельствах. Хоть тушкой, хоть чучелком, но комплекс должен окупиться в ближайшие три года, как значилось в бизнес-плане.

У депутата Крутова возникло чувство, что ему придется повторить шестой подвиг Геракла – почистить авгиевы конюшни.

Нетерпеливым жестом Василий отыскал на запястье часы – ну и ну.

На кой черт он отослал машину?

Отец Василия – кадровый военный, прямолинейный и простой человек – приучил сына с детства: уважай людей, не заставляй себя ждать.

А эта курица-корреспондентка у него, слуги народа (в этом месте не лишенный чувства юмора и самокритики Крутов фыркнул), уже украла десять минут.

Упругим шагом Василий Васильевич дошел до тропинки, спускающейся к пустырю, и снова посмотрел на часы. Уже двенадцать минут. Время работает против этой газетной блошки.

Мельчайшие брызги дождя, больше похожего на смог, покрыли лицо и костюм. «Так и быть, для круглого счета еще три добавочных минуты в память о детстве, и все – вызываю Влада», – сказал себе Василий Васильевич. Что за клуша такая? А Леночка ее хвалила, эту журналистку, сказала, стиль есть, приятная манера, сказала, что по поводу места встречи никаких вопросов не задавала, пустырь знает, доберется сама.

Тропинка спустилась в овражек, Крутов легко перескочил ручей, оказался на утоптанной полянке и замер, захваченный воспоминаниями.

Все детство Василия Васильевича прошло на этой части суши, в этом городе, в этом районе и, черт возьми, на этом пустыре. Здесь мальчишками они устраивали гонки на мопедах, здесь сходились стенка на стенку, здесь тискали девчонок по кустам.

Здесь Павлика Подрезова сбил лихач, и друг детства остался инвалидом.

Наверное, поэтому Василий и построил спортивный комплекс, наверное, поэтому так ревностно следил за здоровьем и не потерял спортивную форму, а ему уже сорок два.

Шурочки в приемной не оказалось, в связи с чем у Леры моментально развилась мания. Можно было не сомневаться: секретарша уже изображает обиженную судьбой Валерию Ковалеву перед благодарными зрителями.

– Через полчаса Василий Васильевич будет ждать вас в Черемушках на дороге у пустыря, – осчастливила референт-акуленыш.

– Где-где? – Лера поперхнулась. Ну и место выбрал народный избранник. Может, сразу на кладбище?

– На дороге у пустыря, – оптимистично подтвердила трубка.

Невероятно, но Крутову уже удалось испортить ей день: времени на обед и на то, чтобы переодеться, не осталось. Придется ехать в джинсах, которые Лера надевала в минуты полного к себе равнодушия, и легкой льняной курточке.

Референт-акуленыш (наверняка ноги из-под лопаток, блондинка и «мисска», тут же убедила себя Лера) и не подумала предложить машину, значит, придется брать редакционную, а делать этого по какой-то причине не хотелось.

Старательно избегая мыслей на эту тему, Ковалева сунула блокнот и диктофон в сумку, перехватила волосы резинкой, смастерив живописный не то хвост, не то пучок, в таком виде выскочила на дорогу и принялась отчаянно голосовать.

Поймав немытого частника, упала на сиденье и зомбированным голосом произнесла:

– Пустырь в Черемушках.

Водитель кинул на Леру недоумевающий взгляд, но от вопросов воздержался.

К тому моменту, как Валерия высадилась у пустыря, пошел мелкий дождь, больше похожий на мокрую пыль.

Разумеется, на встречу Лера неприлично опоздала, и это обстоятельство только усилило раздражение против Крутова.

Импозантный и респектабельный, в дорогом (кто бы сомневался!) светлом костюме со стальным отливом, без зонта, Крутов мерял шагами асфальт.

На обочине красовался новенький серебристый «фольксваген» (той же модели, что у нее, только со спецпропуском на лобовом стекле), видимо выбранный в тон костюму. Это в то время, как ее «фольксваген» и в целом жизнь скомканной бумажкой полетели в отхожее место.

– Здравствуйте.

Валерия сконфуженно перебежала дорогу и наткнулась на сердитый взгляд партайгеноссе В.В. Крутова.

Из груди Леры вырвался вздох – ее снова назначили крайней.

«Перебьешься, блин-павлин», – внезапно ожесточилась Лера.

– Вы всегда опаздываете? – Крутов и не пытался скрыть раздражение.

– Всегда, когда меня не подвозят. – Перед депутатом так и тянуло оправдываться.

– С каких это пор корреспондентам «Ведомостей» не дают транспорт?

«А с тех самых, как они уходят от мужей главных редакторов», – мысленно ответила Лера и почти с головой нырнула в сумку. Достала блокнот с ручкой, изображая готовность к работе, и преданно уставилась на политического божка, еще не начавшего бронзоветь, но подающего надежды.

Топовый (по местным меркам) депутат абсолютно непочтительно рассматривал собкора.

В пасмурном свете дня Лерина кожа казалась совсем прозрачной, серо-голубые глаза смотрели с обидой, хотя обида скорее относилась не к нему, а к чему-то или кому-то другому.

На самом деле Лера только сейчас осознала, почему не воспользовалась машиной издательства, – причина была в Денисе Ивановиче, их редакционном водителе, еще одном большом любителе перемыть косточки сотрудникам. Лера столько раз осаживала пенсионера, что он перестал с ней судачить о разных интригующих подробностях из интимной жизни коллег. Но другие-то вряд ли останавливают старичка…

– Какие у нас планы? – Лера открыто посмотрела на Крутова.

Мужчина с такой внешностью не может быть умным, порядочным и чутким, уговаривала она себя. Все удачные интервью – результат профессиональной склейки и монтажа. Такая внешность сама по себе – большая глупость и зло. Зачем мужику быть красавцем, если не с целью искушения? Скольких он соблазнил, этот Аполлон? Нет, не Аполлон. От Аполлона веет холодом, а этот – живой и горячий. И гарцует, как необъезженный жеребец, только копытом не бьет. Сколько же ему лет, интересно? Не износился совсем, поди, на своей непыльной работенке.

Ветер донес со стороны журналистки нежный, едва различимый аромат, и Крутов забеспокоился.

Совсем недавно Василий узнал, что насекомые вырабатывают феромоны и находят друг друга по запаху, и был этим крайне заинтригован. С ним всю жизнь происходило то же самое. Он, сколько себя помнил, всегда был неравнодушен к запаху чистого женского тела, а с возрастом все больше доверял обонянию.

Встретив заинтересованный взгляд Крутова, Лера сбилась с мысли, ощутила себя женщиной и смутилась.

Неудачный день. Неудачный год. Да и жизнь в целом тоже… Как оказалось…

– Да. Какие у нас планы? – Василий уже выбрал тактику поведения – насмешливо-покровительственную.

– Василий Васильевич, вы не будете против, если мы с вами несколько дней проведем вместе, в тесном контакте? – спросила и поняла, что вышла совсем уж двусмысленность.

А павлин-то хорош! Нет бы помочь корреспонденту выкрутиться из щекотливой ситуации. Стоит, смотрит с усмешкой в глазах. Донжуан Мценского уезда. Нашел время. Дождь, а он глазки строит.

Намокшая шевелюра абсолютно не портила парламентария – наоборот, черные волосы с легкой сединой блестели от влаги, гармонично перекликаясь с искрой в глазах и переливами костюмчика, в то время как Лера чувствовала себя жалкой мокрой… курицей.

– Девушка, я не выношу людей, которые опаздывают, – доверительным тоном сообщил Крутов, – вы же не на свидание приглашены, правда? Я вас ждал, между прочим, время потерял. – Крутов возвышался над Лерой и давил на совесть.

– Василий Васильевич, если я вас раздражаю, позвоните шефу, скажите, что отказываетесь работать со мной, и вам пришлют другого корреспондента, – с готовностью подсказала выход Валерия.

Лера тихо злилась, и эта злость помогла выдержать взгляд павлина – пристальный, пронизывающий, мужской.

Чем дольше Крутов смотрел на собкора, тем больше хотелось смотреть. Неброская красота полевого цветка затягивала, как гениальное полотно. Славное лицо, едва заметный макияж, узел на затылке. Пухленькая, но формы точеные, а руки как у английской королевы. Комплексует из-за джинсов – они явно полнят. Возможно, расстроена ссорой с близким человеком? Внезапно мелькнувшая догадка легко, по касательной ранила Крутова.

А может, и первое, и второе. И зачем весь этот груз таскает с собой на работу? Если неловко чувствует себя в джинсах – на кой черт напялила? Если ссора с близким человеком так отражается на работе – зачем ссориться?

И смотрит на него как жертва на маньяка, мгновенно разозлился Крутов.

– Отлично. Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом, позвоню Дворяниновичу и попрошу, чтобы прислали другого журналиста, – мрачно заявил Василий и сел в машину, оставив Леру стоять на дороге под дождем.

«Фольксваген» мягко тронулся, мигнув габаритными огнями, развернулся прямо по двойной сплошной и скрылся за лесочком, наползавшим на дорогу.

Такой наглости от дамского любимчика и светского льва Ковалева не ожидала. Не в связи с нарушением правил дорожного движения, а в связи с отсутствием этой самой светскости.

Выйдя из ступора, Лера подняла глаза к моросящему небу, раздула щеки и выдохнула:

– Пфф.

Неудачный день. Неудачный год.

До остановки было километра два, если не больше. Волосы уже прилипли к голове, да и льняной курточки надолго не хватит.

Ковалева достала телефон и попыталась вызвать такси – фиг вам, батарейка разрядилась. Странно было бы… Она скоро не то что телефон забудет на подзарядку поставить, а имя-отчество свое не вспомнит.

И Валерия обреченно поплелась по безлюдной дороге в обратном направлении.

Однако уже через десяток шагов перестала обижаться на судьбу и предалась созерцанию.

Как давно она не была просто за городом, просто на природе. Родным красотам Казя предпочитал чужие острова. А как красиво здесь, елки-палки.

Низкие облака покоились на макушках деревьев, легкий туман укутывал прошлогодние метелки тростника, розовый тальник вдоль ручья и молодую зелень черемухи, размывал, делал прозрачными очертания и краски. Левитан отдыхает.

Похоже, рекламный мужчина прав, пустырь превращается в болото – вон утки и еще какие-то болотные жители садятся прямо в камыш.

Медленно бредя вдоль дороги, Валерия присматривалась к зарослям в канаве, прислушивалась к беспокойным крикам птиц и чуть не налетела на крутовский «фольксваген».

Машина стояла на повороте перед съездом на проселочную дорогу под единственной уже серебристо-зеленой ветлой.

– Садитесь, подвезу! – буркнул Крутов, высунувшись из машины.

Лера уже хотела с достоинством отказаться, но вовремя вспомнила, что достоинство ее несколько дней как попрано. Ускорила шаг и юркнула в салон.

Крутов осторожно, боясь разочароваться, принюхался: несмелые запахи чистоты и нежности стали отчетливыми. Ни о каком разочаровании речи не могло идти – речь могла идти об опасности и бегстве по пересеченной местности куда глаза глядят.

В машине было сухо, тепло, ароматизатор на панели источал запах леса, а поскольку Лера сидела за спиной у Крутова, его сокрушительная красота не действовала ей на нервы, и Лера расслабилась. Оказалось, преждевременно.

– Так что будем делать? – не оборачиваясь, спросил Василий Васильевич.

Лера не поняла, кому был адресован вопрос – ей или молчаливому, остриженному под ноль парню за рулем, и сочла за лучшее про молчать, и так уже успела наговорить лишнее.

– Девушка, что молчите? – Скульптурной лепки голова повернулась вполоборота, и Лера с мстительной радостью лицезрела негероический профиль. Должно быть, записной красавец не знал, что в этом ракурсе он теряет очки.

– Василий Васильевич, – как могла, надменно произнесла Ковалева, протягивая удостоверение, – хочу напомнить: я журналист, собственный корреспондент газеты «Губернские ведомости» Валерия Ковалева.

Крутов даже не взглянул на удостоверение:

– Вы не ответили. – Доморощенный политик то ли не жаловал журналистов вообще, то ли за что-то недолюбливал собкора Ковалеву персонально. Знать бы за что.

– Будем работать, – с напускным оптимизмом сообщила Ковалева, наслаждаясь изъяном в облике Крутова – незначительным искривлением носа, который обнаруживался, если смотреть сбоку и немного снизу, с той позиции, в которой находилась Лера.

– А поконкретней можно?

– Вы будете заниматься своими обычными делами, а я буду рядом, как ваш биограф.

– И в результате сочините слезоточивую историю для домохозяек о трудовых буднях депутата Крутова?

– Почему же слезоточивую?

– А разве это не ваш стиль: писать мартирологи по поводу вырубленных лесов, загрязнения рек, атмосферы и почвы? На самом деле, – упредил Крутов Лерин возмущенный вопль в защиту природы, – вы неверно информированы, мне от вас такая жертва не нужна, вам не придется проводить со мной много времени. Я вам вообще не нужен. А на пустыре мы встретились, чтобы вы убедились своими глазами, что ситуация аварийная, грунтовые воды топят военный городок. Но если вам это все неинтересно, то не стоит и браться за статью. Насильно мил не будешь, так ведь? – Крутов обернулся к Лере и одарил игривым взглядом. «Что, птичка, попалась?» – читалось в этих лукавых, не знающих отказа глазах.

От этого взгляда Лера задохнулась, как на шквальном ветру. Хозяин «фольксвагена» уже отвернулся, а Лера все не могла восстановить дыхание.

Внутренний голос подсказал, что это провокация, но Лера повелась:

– Василий Васильевич, а хотите, потрясем ваших избирателей? Представим вас спасителем и перечислим все ваши подвиги. Могу изложить события в духе эпических сказаний. Такую, знаете, наваяю оду: «Слово о Крутове». Как у Ломоносова, «На день восшествия Елизаветы Петровны…» – в смысле, на всероссийский престол.

Кожаное сиденье под Крутовым заскрипело, он положил локоть на спинку и с интересом воззрился на собственного корреспондента «Ведомостей». Еще упругая щека образовала складку и нависла над белоснежным воротником рубашки – куда смотрит личный имиджмейкер?

А Лере точно вожжа под хвост попала.

– Царей и царств земных отрада, – декламировала она, возведя глаза к обтянутому перфорированной кожей потолку «фольксвагена» и помогая себе рукой, – возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда… Так пойдет? Или классицизм не уважаете? Хотите ближе к сегодняшнему дню? Может, тогда сатира? Кого предпочитаете?

Крутов отвернулся, удобно расположился в кресле, поправил пиджак и галстук, стряхнул несуществующую пылинку с колена и бросил водителю:

– Влад, в «Утку».

– Как прикажете, – тихо отозвался водитель, мягко грассируя.

– Фонвизина, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Ильфа и Петрова? – несло Леру. – Выбирайте, я подстроюсь. Фельетон или памфлет?

– Талант, – веско протянул Крутов и показал головой на заднее сиденье.

Влад хмыкнул.

– Спасибо, – кокетливо отозвалась Ковалева и поняла, что выдохлась. Обида на самовлюбленного хлюста схлынула так же внезапно, как поднялась, но теперь на смену ей пришла досада. Идеальные пропорции спутника, умный взгляд, красивый своевольный рот и все, о чем Лера не знала, но догадывалась, никакого отношения не имели к ней, неудачнице и клуше.

– Остановите машину, пожалуйста, – устало попросила Валерия, увидев в окне крытую остановку. Галкина идея отправить ее к народному избраннику не понравилась Лере с самого начала.

– Ну уж нет, – неожиданно резко ответил Крутов, – теперь вы со мной обязаны отобедать.

– Это что, месть?

– Если хотите – да. Боитесь?

– Конечно, боюсь – закормите разговорами.

– А вы язва, уважаемая.

– Приходится, – извиняющимся тоном признала Лера.

– Лучше подумайте над планом работы. Я вам письма передам, вы отберете самые отчаянные, и потом решим, что и как написать.

Лере показалось, что она ослышалась.

– Как написать что?

– Статью.

– Вы будете меня учить?!

– А вы, конечно, уже все давно знаете, и учить вас – только портить, как я понял.

– Ну раз поняли, остановите машину.

– Успеете. Сначала обед.

Вот. И этот тоже что-то прочитал на ее лице и не церемонится.

«Фольксваген» нырнул в проулок, Лера закрутила головой, стараясь понять, куда ее привезли.

Они подъехали к угловому одноэтажному зданию с остекленным фасадом, водитель остановил машину перед обнесенной якорной цепью парковкой, вышел и открыл Лере дверь.

Лера взглянула на парня – широкое славянское лицо со смешливыми глазами выдавало добряка, и даже устрашающе лысый череп был не в состоянии что-то изменить. Лера сразу почувствовала расположение к водителю, в отличие от его шефа, и улыбнулась открытой улыбкой.

– Спасибо, – ставя ноги на асфальт, любезно поблагодарила она.

О пафосном ресторанчике, куда привез ее Крутов, Ковалева была наслышана. «Жирная утка». Европейский уровень, средиземноморская кухня и строгий запрет на джинсы. Лера не соответствовала установкам ресторана, а костюм Крутова только подчеркивал это несоответствие.

Крутов уже вышел из машины и как-то странно посмотрел на Ковалеву.

– Прошу, – направляясь к двустворчатым дверям, пригласил он свою гостью.

Похоже, мужчина знал, что делал, и Леру отпустило.

Но пока она семенила за высокой фигурой, снова почувствовала сомнение, а когда они проходили мимо зеркальной стены перед входом в зал, Валерия увидела свое отражение и пожалела, что не умерла в младенчестве. Понятно, почему Крутов так странно смотрел на нее.

От дождя волосы прижались к голове, из пучка на затылке, наоборот, свисали намокшие пряди, но самое ужасное – тушь отпечаталась венчиком вокруг глаз, и вид у Валерии был клоунский.

– Я сейчас, – мрачно бросила Лера и умчалась на поиски дамской комнаты.

И там, стоя перед зеркальной рамой, на полу из черно-белой, уложенной в шахматном порядке плитки, Лера с отвращением признала:

– Клуша.

Зачем накрасилась? Чтобы ощутить себя женщиной? Поздно. Казимир уже спутался с Чижевской. Раньше надо было думать.

И снова в голове замелькали обрывки из статеек психологов из серии «не так летишь, не так свистишь», прививающие комплекс неполноценности. Шейпинг, шопинг – все, что призвано омолаживать и украшать, – это все не для нее. Она несовременная – вот в чем главная проблема. И ей уже никогда не будет двадцать. Будет тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь…

Лера стерла отпечатки туши над и под глазами, припудрилась, расправила плечи, как советовала Бочарникова, и вышла в зал. Какая есть, такая есть. Что выросло, то выросло. Обмену и возврату не подлежит.

Но, подходя к столику, за которым восседал этот седеющий жеребец Крутов, запаниковала и взмолилась: «Господи, мне бы только поскорее все закончить с ним и уехать домой». При мысли о доме сердце заныло так сильно, что Лера не заметила выгнутую ножку стула под Крутовым, споткнулась и с шумом приземлилась на свободное место. Дом ее там, где Казимир!

– Осторожно! – придержал ее под руку народный избранник и принюхался. И уловил отчетливый пряный аромат разогретой под солнцем степи: божественной травы тимьяна, полыни, пижмы. Головокружительный дух исходил от мокрой журналистки. Запах – это визитная карточка женщины, ее лицо. Кстати, о лице: на журналистке лица не было.

– Что с вами? Вам плохо? – забеспокоился Василий.

– Нет-нет, – вымученно улыбнулась Лера, – банальный кинетоз.

– Что за кинетоз?

– Транспортная болезнь.

– Выпейте. – Крутов наполнил коньячные рюмки себе и Лере.

– Я на работе не пью.

– Да бросьте вы, пейте, – нежно, но настойчиво потребовал Крутов.

Очевидно, именно с этими интонациями депутат Заксобрания продавливал любую лабуду, вроде программы поддержки малого бизнеса, когда все понимают бесперспективность затеи в холодном налоговом климате.

Лера сдалась, опрокинула рюмку и прислушалась к себе. Голодный желудок согрелся, узел, в который был завязан организм с юбилея «Ведомостей», ослабел. Вот чем надо было лечить депрессию – коньяком. Как она могла забыть о таком простом и эффективном средстве? Травила себя валерьянкой, а валерьянка, по последним данным, снижает память.

Еще от стресса помогает мужчина. Желательно такой.

Лера взглянула на Крутова. Тот изучал ее внимательным взглядом доктора на приеме.

Лера смущенно попросила:

– Не смотрите на меня так, пожалуйста.

– Вам лучше?

– Лучше.