Ключ от проклятой комнаты

Надя оставалась невозмутимой:

– Вы не учли несколько отгрузок готовой продукции, которые были проведены транзитом: с фабрики – прямиком к покупателю, минуя наш склад. Кстати, в результате сокращения пути вышла изрядная экономия.

– Бросьте. Этого просто не может быть. Во всем виноваты вы! Неужели не ясно, что вы делаете слишком много ошибок!

– А вы проверьте, Валентина Николаевна. Ничего, кроме своих ошибок, вы не найдете, – Надя выразительно посмотрела на мужа.

Голикова выхватила из ее рук документы, но, не удержав, выронила.

Оказавшаяся поблизости Шалаева на лету подхватила пару листов.

– Молодец, – заговорщицки шепнула она Наде.

Спустя минуту сотрудники «Барсукспецодежды» наблюдали за тем, как в Надином кабинете поднимаются опущенные жалюзи.

Глава 8

Женская злонамеренность

Маша смотрела в окно, за которым проносились темные силуэты деревьев. Стараясь примечать дорожные указатели, она сжимала в руке телефонную трубку. Звонить сейчас и говорить, что ее похитили, было бы глупо, она и сама ни в чем еще не уверена. Спросить у водителя, не похитил ли он ее, будет еще глупее. Оставалось только сидеть и ждать.

Автомобиль свернул с дороги и спустя несколько минут заехал в ворота, которые тут же за ним закрылись. Машина проехала еще метров сто пятьдесят и остановилась у трехэтажного особняка. Водитель вышел, а Маша приготовила телефон, чтобы нажать кнопку вызова (она заранее набрала 911).

– Прошу, – справа от нее распахнулась дверца.

Немного подумав, Маша вылезла из машины.

– А где Николай Иваныч?

– Он в доме. Скоро освободится.

Сначала ее напугало то, что в окнах нет света. Разглядев ставни, она успокоилась. Взойдя на крыльцо, Маша споткнулась, водитель поддержал ее и, открыв дверь, пропустил вперед.

В доме стояла тишина. Обширный холл застлан ковром, на стене – тусклая лампа. Широкий проем, по-видимому, ведущий в гостиную, зашторен портьерами, сквозь узкую щель между ними пробивалась полоска света.

– Сюда…

Лестница наверх была покрыта ковровой дорожкой, что показалось Маше несколько старомодным. На втором этаже – зеленый ковер и пустые вазы. Здесь пахло пылью.

Открыв третью по счету дверь, водитель сказал:

– Здесь вы можете снять шубу и вымыть руки.

Маша зашла в комнату, за ее спиной раздался щелчок. Выждав, когда затихнут шаги, она придавила ручку. Дверь открылась, и Маша с облегчением выдохнула.

Она оглядела комнату, это была спальня. Сняв шубу, Маша прошлась в поисках шкафа, сдвинула зеркальную дверь и ахнула: перед ней возникло богатейшее собрание дамских шуб, одежды и великолепной обуви.

Чего здесь только не было: меховые манто от Фенди, сверкающие джинсы от Дольче и Габбана, вечерние платья от Армани и прозрачные блузочки от Рокко Барокко.

– Боже ты мой…

Закрыв дверь гардеробной, она прошла в ванную. У зеркала оглядела строй духов, выбрала сиреневый флакон и пшикнула на запястье. Понюхала, потом вымыла руки с мылом.

В дверь постучали.

– Да, пожалуйста! – Маша поторопилась выйти из ванной.

Это был тот же водитель. Не заходя в комнату, он объявил:

– Николай Иванович ждет вас внизу.

– Я готова.

Ее провели в гостиную. На этот раз портьеры были раздернуты. Первое, что увидела Маша: мужскую руку с бокалом. Из-за спинки массивного кресла, стоящего у камина, сидящего в нем было не видно.

Услышав шаги, Николай Иванович встал и жестом пригласил ее к эркеру, где был накрыт стол. За окном во дворе стояла новогодняя елка.

– У вас очень красивый дом, – похвалила Маша.

– Ну-ну, не слишком-то усердствуй, лапуля. Я и сам это знаю. Жаль, что редко здесь бываю. Дела… – Он махнул водителю, и тот вышел. – Садись. Очень хочу есть.

Николай Иванович уселся напротив Маши и взял бутылку вина.

– Выпьешь?

– Немного, – сказала она.

– Вот и умница… Вот и молодец… Давай не жеманничай, накладывай, чего тебе хочется.

Он разлил по бокалам вино.

– Скажи-ка, милая девочка, а что у тебя с Кравченко?

– Он – мой начальник, – ответила Маша.

– Начальник или хозяин? – поинтересовался Слезь.

– Начальник, – с нажимом повторила Маша.

– Я это к чему говорю… К тому, что любая девочка должна быть хозяйской. Тем более такая коза, как ты. Ухоженная, стройненькая… У каждой женщины должен быть хозяин.

Маша улыбнулась, взяла бокал.

– Николай Иванович, вы женаты? – спросила она.

– Уже нет.

– А чьи это вещи там в спальне?

– Моей бывшей жены.

Маша поставила бокал и сочувственно распахнула глаза:

– Она умерла?

– С чего ты взяла? Жива и здорова.

– Тогда почему ее вещи у вас?

– Это моя прибыль. – Николай Иванович холодно улыбнулся. – Я был женат трижды и, слава богу, твердо усвоил одну истину: свадьба – плохая примета.

– В каком смысле? – спросила Маша.

– Не понимаешь?

– Нет.

– В смысле женской злонамеренности, – пояснил Слезь. – Все бабы лгуньи, кого ни возьми.

– А как это связано с одеждой?

– Что мое – то мое. Никому не отдаю того, на что потрачены мои деньги. Пусть даже это булавки или женские подштанники. В чем пришла – в том и ушла. – Он криво улыбнулся: – Усвоила?

Маша опустила глаза.

– Ну-ну, не строй из себя скромницу, – пророкотал Николай Иванович. – Давай-ка мы лучше выпьем! – Он поднял бокал и взглянул на нее.

Она спросила:

– За что пьем?

– За нас, – сказал Слезь.

Маша выпила. Возможно, оттого, что чуть-чуть захмелела, она решила: наступил удобный момент.

– Николай Иванович, вы уже решили арендовать седьмой этаж?

– А я взад пятками не хожу, – он усмехнулся. – Сказал – значит сделал.

– Вы поднимались туда?

– В тот же день.

– Понравилось? – снова спросила Маша.

– Стены, они и в Африке стены, – он сделал неопределенный жест рукой, как будто отогнал от себя муху. – Главное, чтобы в центре. Кстати, оттуда еще не все съехали.

– Этаж совершенно пустой.

– Да нет, я слышал музыку, потом ее выключили.

– Музыка? Этого не может быть.

– Говорю, там кто-то был.

– Вы сказали об этом в полиции?

Николай Иванович насторожился:

– Это еще зачем?..

– В тот день там погибла женщина.

– Из полиции мне не звонили.

– Как же так… – Маша вмиг протрезвела: – Вас должна была записать камера наблюдения. У лифта…

– До лифта я не дошел. Прошелся немного, заглянул в пару комнат.

– Вы поднимались не на лифте?

– Нет. Седьмая кнопка была заблокирована. Попробовали в другом – та же история. Поднимались по лестнице. Так же спустились вниз.

– А потом?

– Потом – в гараж, сели с ребятами в машину и – газу.

Маша принялась рассуждать вслух:

– Выходит, на записи вас не было… Вы не дошли до лифта, значит, камера вас не зафиксировала.

– И слава богу, – сказал Николай Иванович.

– Вы сказали, что слышали музыку…

– Краем уха, потом ее выключили. Знакомая такая мелодия, там еще про цветочки… – Николай Иванович прищурился. – Нет, не помню. Надо у охраны спросить, может, они вспомнят. – Он накрыл ладонью Машину руку: – Останешься у меня?

Она высвободила кисть, как будто для того, чтобы посмотреть на часы:

– О-о-о-о… Мне пора. Завтра на работу…

– Почему? – возмутился Слезь.

– Потому что завтра у нас вто-о-о-орник, – пропела Маша.

Николай Иванович рявкнул так, что она вздрогнула:

– Я не о том! Ты не хочешь остаться здесь или не хочешь меня?

– Мне и правда пора… Уже поздно.

– Значит, нет. – Подумав, Николай Иванович снова спросил: – «Нет» вообще или «нет» сегодня?

– Давайте выпьем, – Маша подняла бокал. – На дорожку… и чтобы нам чаще видеться!

– Ах ты, лиса, – он понимающе улыбнулся и тоже поднял бокал. – Ладно, скажу, чтобы тебя отвезли. Но на будущее, лапуля, имей в виду, так просто ты от меня не отделаешься!

Глава 9

Лишним не будет

На следующий день подруги снова сидели в кафе. Маша говорила по телефону, Надя пила кофе, а Ева смотрела, как в телевизоре живет чужой жизнью ее любимый муж Люсик.

К столу подошла Лера и сообщила:

– Две недели назад в «Пресне Палас» погиб еще один человек, – она села на стул.

– Кто? – тихо спросила Надя.

– Реутов из рекламного агентства.

– Тот, что приглашал меня поехать в Анталию? – Маша округлила глаза. – А я-то думаю, куда он делся? Вот всегда так, только засобираешься…

– Не стоит шутить, – сказала Лера. – Он принял страшную смерть. Пошел на строительство третьего корпуса, ударился головой и упал в жидкий бетон.

– А потом? – спросила Ева.

– Потом он умер. Подробностей я не знаю.

– Бедняга, – протянула Маша, и улыбка сошла с ее губ.

– Думаю, что его убили, – сказала Лера.

– С чего ты взяла?

Лера выложила на стол кусок обоев и, выдержав паузу, пристроила рядом с ним еще один, пришпиленный к конверту экспресс-почты.

– Откуда второй? – удивилась Надя.

– Нашла в личных вещах Реутова.

– Кто тебе рассказал о его гибели? – Маша закурила.

– Филиция Павловна.

– Сучка… Этой твари всегда все известно.

– Словом, у Реутова был кусок таких же обоев. Его прислали с курьером. Думаю, Рите – тоже.

– Ерунда какая-то… – Вздохнув, Надя откинулась на спинку стула. – Что связывало Риту и Реутова? – Она повернулась к Маше.

Та пожала плечами:

– Почему ты меня спрашиваешь? Возможно, ее он тоже приглашал в Турцию. С него станется.

– Не думаю, что они с Ритой были знакомы, – усомнилась Лера.

Ева провела пальцами по шероховатой поверхности обоев, будто к чему-то прислушиваясь:

– Странный звук… Словно напоминание о чужой тайне.

– Боже, как романтично, – Маша взмахнула сигаретой, отчего над столом повисла дуга дыма, похожая на вопросительный знак.

– Не иронизируй. – Лера передвинула солонку, и у вопросительного знака появилась недостающая точка. – Может быть, это глупо, но мне кажется, след ведет в чей-то дом или квартиру. Обои. Вот что объединяет Риту и Реутова. – Она оглядела подруг. – В Ритиной квартире не было этих обоев?

– У нее повсюду венецианская штукатурка. – Надя задумчиво улыбнулась. – По простоте душевной я спросила: «Почему на стенах разводы?» Рита ответила: «Это не разводы, а венецианская штукатурка». Оказывается, это теперь модно.

Маша положила перед Лерой бумажный лист:

– Ты просила узнать адрес Реутова.

– Где взяла?

– Позвонила его секретарше. Та рассказала, что в квартире, где он прописан, обитала только его мать, а сам Реутов проживал за городом.

Лера достала очки и, надев их, прочитала адрес:

– Трехгорный Вал. Это ж совсем близко. Две минуты пешком. Вечером нужно сходить.

– Не думаю, что это поможет, – сказала Надя.

– Во всяком случае – лишним не будет. – Маша с интересом посмотрела на Леру: – Слушай, почему ты не носишь очки? Они тебе очень идут.

Лера сняла очки и положила их в сумку.

– Не люблю. Чувствую себя неуверенно.

– Зря… – сказала Маша и потушила сигарету.

– Кстати, чем закончилось это твое свидание? – спросила у нее Ева. – Что-нибудь узнала? Твой знакомый был на седьмом этаже?

– Был и ничего не видел. Музыку только слышал.

– Откуда там музыка? – засомневалась Лера. – Этаж совершенно пустой.

– Не знаю, – Маша пожала плечами.

– В общем, информации – никакой. Надеюсь, тебе не пришлось расплачиваться сексом?

– Сама знаешь, я о-о-о-очень приличная женщина. Впрочем, зря у него не осталась. Может, подкинул бы деньжат. До сих пор летнюю резину не поменяла.

– Мелочность тебя погубит, – Лера положила листок с адресом Реутова в карман. – Смотри, узнает Кравченко, накроется новенькая машинка медным тазиком. Кстати, зачем тебе резина, если все равно машину менять?

– Лишним не будет… – Маша откусила кусок пирожного и стала похожа на запасливого щекастого бурундука.

– Дуреха, – глядя на нее, Надя улыбнулась. – Ничему-то тебя жизнь не учит. Все время ходишь по лезвию ножа.

Маша засунула в рот остатки пирожного:

– Думаешь, я не хочу такого мужа, как твой? Хочу. Но таких уже разобрали. В чем же моя вина?

. – Кто пойдет со мной на квартиру к Реутову? – спросила Лера.

– Прости, сегодня я не могу, – Надя виновато поежилась. – Работа.

– А у меня свидание с Кравченко. Не приду – машину не купит, – сказала Маша.

Ева развела руками:

– Остаюсь только я.

– Значит, пойдем с тобой.

* * *

В тишине приемной отчетливо прозвучал стук каблуков. Лера подняла голову и увидела жену Шостока.

– Здравствуйте.

– И все? – Леночка наморщила лобик – Я что, фуфло дешевое с улицы? Спроси хотя бы, не нужно ли мне чего.

– Не нужно ли вам чего? – спросила Лера.

– Виктор Иванович сказал, что совещание по Кузьмичеву начнется через десять минут.

– Мне он сказал – в три.

– В три мы поедем… – Леночка улыбнулась. – Впрочем, тебя не касается, куда мы поедем. Твое дело позвать адвокатов. – Она положила на стол пакет и поставила пластмассовую бутылку, похожую на те, что используют для воды спортсмены. – Приготовь и принеси мне на совещание.

Лера взяла пакет:

– Что это?

– Коктейль, заменитель еды. На упаковке – инструкция. Шевелись!

Леночка зашла в кабинет, через несколько минут туда проследовали юристы, среди которых был и Гриньков.

Лера взяла пакет и прочитала инструкцию. Порошок следовало разбавить, но при этом категорически запрещалось использовать горячую воду. Однако не упоминалось о том, что будет, если пренебречь этим запретом.

Отложив пакет, Лера задумалась. Как ни старайся, работа по исправлению собственных недостатков постоянно дает сбои. Всем известно – не бывает душевной гармонии без примирения с собой и с людьми. Но если с собой Лера мирилась легко, то на таких, как Леночка, она обычно «срезалась». Моральный недуг, которым страдала Леночка, требовал излечения, и Лера знала нужный рецепт. Она включила чайник и всыпала порошок в пластмассовую бутылку. Залив его горячей водой, закрутила горлышко крышкой.

Из двери кабинета высунулась Леночка:

– Я же просила – живей!

– Иду-иду, – отозвалась Лера. Она как следует встряхнула бутылку и сказала вполголоса: – Принимать с раскаянием и надеждой на полное исцеление…

В кабинете Шостока сидели одни мужчины, исключение составляла только его жена.

Шеф распределял поручения:

– Слипченко, займешься списком недвижимости, срочно выводим активы, Егоров – поработай с соседями Кузьмичевой. Нужны письменные доказательства, что дамочка плохо влияла на детей. Все, что угодно: пела матерные частушки, бегала голышом по двору, водила домой любовников. – Он задумался. – Кстати, это неплохая идея. Гриньков, организуй пару парней. Ей все равно детей не видать, а наше дело – защищать интересы клиента.

– Даже если клиент м…? – грустно спросил Гриньков, но тут же осекся: – Извиняюсь, это я так.

– Даже если клиент сволочь несимпатичная, – серьезно ответил Шосток. – Вы мне эти чистоплюйские штучки бросьте. Я вам не за то деньги плачу. Порядочные они сильно…

Леночка сидела рядом с мужем, листала толстый журнал и, к слову сказать, выглядела довольно привлекательно: нежно-розовый костюм с белыми рюшами гармонировал с бледным, почти бескровным лицом.

– Принесла? – Заметив Леру, она протянула руку. – Дай сюда.

Отдав бутылку, Казанцева отошла в сторону.

– Мне нужно не меньше трех дней, – сказал Слипченко.

Лера наблюдала за тем, как Леночка выкатилась в кресле из-за стола и закинула ногу на ногу. Сапожки на ней были того же цвета, что и костюм, – нежно-розовые.

– У нас нет трех дней, – возразил Шосток. – Все надо сделать к среде.

Леночка потянула запорный штырь, и Лера отступила еще дальше.

Штырь с треском выскочил, одновременно с этим с бутылки снесло крышку. Вспенившаяся жидкость вырвалась наружу, заливая лицо, костюм и сапожки Леночки. Изрядная часть жижи оказалась на лицах и пиджаках адвокатов. Вскочив с кресла, Леночка широко разинула рот и завизжала. Теперь она походила на большую коричневую обезьяну.

Шосток протянул ей свой носовой платок. Гриньков стер со щеки каплю, попробовал на язык:

– Шоколадный…

Покидая кабинет, Лера была уверена в том, что отныне ей здесь не работать, однако ни о чем не жалела.

«На войне как на войне», – сказала она себе.

Глава 10

Там кто-то есть

Вечером Лера и Ева поехали на Трехгорный Вал. Машину оставили у «Макдоналдса», дальше метров сто пятьдесят шли пешком. Стоило им свернуть за угол, как они увидели четырехэтажный кирпичный дом, похожий на заброшенный фабричный корпус. Он стоял в темноте без единого огонька в окнах. От соседних жилых домов его отделял решетчатый забор.

Лера сдвинула заграждение и протиснулась в узкую щель, следом пролезла Ева. Во дворе они увидели автокран, за которым тенью притаился бульдозер.

Ева сказала:

– Кажется, здесь ремонт…

– Сносят, – уточнила Лера, указав на огромный пролом в стене.

– Жаль. Хорошенький домик. Кирпичи над окнами – веером.

– Раньше эти дома назывались Прохоровскими спальнями. По названию фабрики, Прохоровской Трехгорной мануфактуры. Здесь жили рабочие. Сто лет назад на Пресне было много заводов.

– А теперь одни офисы.

– Может, это и правильно, все-таки центр города.

Подняв голову, Ева оглядела черные окна:

– Не получилось ничего разузнать.

– Кто сказал, что не получилось? – возразила Лера.

– Так ведь нет никого.

Лера дернула дверь, та была заперта, зато справа от нее зиял пролом, через который можно было зайти в дом. Она шагнула туда.

– Давай за мной… – велела она Еве.

Подобрав полы пальто, та полезла следом. В темноте вспыхнуло табло телефона, света хватило, чтобы разглядеть, где начинается лестничный марш.

Под ноги то и дело попадали камни, скрипело стекло, хрустел строительный мусор. Сквозь разбитые окна в дом проникал ветер.

Взойдя на второй этаж, они увидели, что входные двери квартир лежат на полу. Посветив, Лера нашла створку под номером шесть и, переступив через нее, направилась в ближайшее помещение:

– Здесь.

– Квартира номер шесть… – Ева обошла дверь с другой стороны. – А может, и девять…

– Девятая – на третьем, – уверенно сказала Лера. – На каждом этаже по три квартиры. Идем…

– Я боюсь…

– Тогда жди меня здесь.

– Нет! Я с тобой.

Они оказались в начале широкого коридора, конец которого уходил в глубину квартиры. В коридоре было не меньше десятка проемов, двери криво болтались на полуоторванных петлях. Со стен рваными клоками свисали обои.

– Как в фильме ужасов, – прошептала Ева. Она легонько подпрыгнула. – Как думаешь, мы не провалимся?

– Не провалимся, – успокоила ее Лера. – Дом крепкий. Ты же видела – пробовали ломать, да с первого раза не получилось.

Она заглянула в комнату. Посреди ее на полу валялся сломанный чемодан, рядом – его крышка. В углу лежал матрас в желтых разводах – жалкая подстилка бомжа, страдавшего энурезом.

– Ну, все? – спросила Ева, ей хотелось скорее уйти.

Лера оглянулась:

– Чего ты боишься, глупая? Мы в центре Москвы.

– В центре… Придушат по-тихому, никто и не заметит. Лера-а-а-а, а вдруг нас убью-ю-ю-ют?

– Убьются, – деловито пообещала Лера. Оглядев комнату, она подошла к стене. – Смотри!

В свете телефонного табло стали видны забрызганные жиром обои. На темно-зеленом фоне золотом блестели черточки наподобие «елочки».

– И как только люди здесь жили… – начала Ева.

– Неужели не видишь? Смотри, – повторила Лера глухим голосом.

Порывшись в сумке, она приложила к стене клочок обоев, тот, что выпал из рук Риты.

– Они… – ахнула Ева.

Поддев ногтем отслоившийся край, Лера оторвала от стены приличный кусок обоев. В тишине прозвучал резкий звук.

– Зачем? Мне и так страшно… – всхлипнула Ева, но тут же сменила тон: – А на обороте – газета.

– «Известия», – Лера подняла глаза, как будто прислушиваясь.

– Тихо…

Из глубины коридора донеслись шаги.

– Там кто-то есть… – прошептала Ева.

Лера спрятала телефон. В кромешной тьме они испуганно прильнули друг к другу. Шаги приближались, в дверном проеме заплясало желтоватое пятно от фонарика. В ту же секунду свет фар от проезжающей машины обозначил расплывшуюся старушечью фигуру. Яркая полоса мгновенно «просканировала» комнату и так же быстро исчезла. Звук мотора затих в соседнем дворе.

– Ки-и-ися…

Лере потребовалось значительное усилие, чтобы оторвать от себя Еву.

– Ки-и-ися, ки-и-ися, ки-и-ися-я-я… – старуха остановилась и направила на них свет фонаря.

– Ой… – тихо сказала Ева.

– Наркоманите?! – спросила бабка.

– Глупости, – ответила Лера. – А вы здесь зачем?

– Кисю свою ищу.

– Кошку? У нее нет имени?

– Это и есть имя: Кися.

Старуха поводила фонариком по углам.

– И здесь ее нет, – вздохнула она. – Как вещи сносить стали, я про нее забыла…

– Значит, вы жили тут? – спросила Лера. – В этой квартире?

– Соседнюю комнату занимала.

– Когда расселили дом?

– Две недели назад, – вздохнула старуха. – А я все не могу привыкнуть. К старости на свалку попала.

– На свалку? – спросила Ева.

– Это я так, от обиды. Окна мои теперь на свалку выходят. Опять же Киси лишилась. Ки-и-ися-я-я-я…

– А в какой комнате жил Реутов? – спросила Лера.

– Васька? – Старуха махнула рукой: – У кухни, дальше по коридору. Да и не жил он здесь. Как денежки завелись, за город съехал. В собственном дому проживал. Тут мамаша его обитала, а он – только прописан.

– А-а-а… – протянула Ева.

– Куда уехала его мать? – спросила Лера.

– Мамашу полгода как схоронили…

– А в этой комнате кто жил?

– Закорюзненный такой мужичонка. Форменный забулдыга. Зубы наполовину кончились.

– Где он сейчас?

– Спился.

– Что значит спился?

– А то и значит, что помер.

– Понятно, – сказала Лера. – Все умерли. Вы – последняя из могикан.

Старуха развернулась и подалась к выходу:

– Меня обидеть легко… Я женщина беззащитная… – запричитала она. – Последняя в жизни радость, кисенька, потерялась…

– Простите! – Лера выскочила в коридор вслед за старухой.

– Ладно уж, – легко согласилась та. – Несчастное тут место…

– Вы про комнату или про всю квартиру?

– Про комнату.

– Почему же она несчастная, откуда вы взяли?

– Сколько лет пустая стояла, только мыши из-под двери шмыгали. Потом Иваныч, пьяница, поселился. Вскорости и он от водки сгорел. Говорят, все началось, когда в комнате женщина удавилась…

– Удавилась? – не поняла Лера.

– Повесилась… Муж-нефтяник из Тюмени вернулся, а жена на люстре болтается, – старуха перекрестилась. – Я въехала сюда года через два, всех подробностей не знаю. Слышала только, что убоялась она мужа. Соседи по квартире – хуже врагов. Спросить не у кого.

– Когда, говорите, это случилось?

– Лет тридцать тому назад.

Лера перевернула сорванный клок обоев:

– Посветите, пожалуйста.

Старуха направила фонарь.

– Газета «Известия»… Апрель тысяча девятьсот восемьдесят второго года, – вслух прочитала Ева. – Как раз то время…

Лера спросила:

– В квартире оставался кто-нибудь из старожилов?

– Старик Федоров. Валерий Кузьмич.

– Где он теперь?

– Не знаю, переезжал после меня, – пробормотала старуха. – Поздно, а мне еще Кисю мою искать.

– Господи! Мне же в Останкино! – Ева кинулась к выходу.

– Подожди, – крикнула ей Лера. – Я тебя довезу.

Глава 11

Без почтения

– Итак, напоминаю, тема сегодняшней передачи – служебный роман! – Телеведущая произнесла эти слова громко, почти выкрикнула, будто подчеркивая их особенное, интригующее значение.

Одна из телекамер отъехала от нее, другая, напротив, приблизилась. Теперь на большом экране темнели вспотевшие подмышки ведущей.

Ева сидела на трибуне среди гостей, всем своим телом ощущая, какое непрочное и хлипкое под ней сиденье. На память приходили документальные кадры обрушения футбольных трибун. Рядом сидели другие зрители, и по тому, как осторожно они хлопали, было ясно: проблема устойчивости трибуны волнует не только ее.

На съемочной площадке стояли четыре дивана, где расположились участники шоу. В центре – телеведущая, раскинув руки, предъявляла миру свои подмышки.

– Наш предыдущий герой, московский таксист Александр, высказал свою точку зрения: «С клиентами – не комильфо», – ведущая форсировала голос. – Весьма точное высказывание! Спасибо!

Зрители заулыбались и опасливо похлопали в ладоши. Еве было не до улыбок: сиденья в съемочном павильоне были из неструганых досок, а ее юбка – слишком коротка, чтобы защищать ноги и то, что выше.

– Как видите, возможности флирта у нашего предыдущего гостя весьма ограничены: симпатичные пассажирки, ну и еще хорошенькие диспетчерши. – Ведущая кисленько улыбнулась, таксист Александр механически закивал. – Зато следующие участники шоу имели все шансы завести головокружительный служебный роман! – На лице ведущей появилась лукавая улыбка, она приблизилась к телекамере и доверительно сообщила: – Что, собственно говоря, они и сделали. Встречайте! Сегодня в нашей студии главные герои сериала «Шелковое сердце»: Григорий Лю-ю-ю-юсин и Анастасия Рю-ю-ю-ю-юмина!

Грянула бравурная музыка, и в студию, держась за руки, вошли Люсик и Рюмина.

Ева окаменела.

По тому, как напряженно улыбался ее муж, было ясно, что он возбужден и немного напуган. Рюмина сияла от счастья и ни на минуту не забывала о том, что быть красивой – ее профессия. Стянутая тугим платьем, с длинными, до пояса, волосами и загорелыми ножками, Анастасия Рюмина была воплощением женской привлекательности.

Парочка уселась на свободный диван. К ним подсела ведущая:

– Здравствуйте! Итак, у вас служебный роман?

Люсик и Рюмина переглянулись.

– Совершенно верно, – сказал он. – Мы любим друг друга.

Студия взорвалась аплодисментами, Ева почувствовала, как задрожала трибуна. В этот момент к ней повернулась толстая женщина, сидящая справа:

– Какие милашки! – Ее улыбка сползла с лица, когда она увидела мрачную физиономию Евы.

Телеведущая сдержанно похлопала в ладоши:

– Что ж, поздравляю. Но…

Студия замерла в ожидании, после таких «но» обычно начиналось самое интересное.

– Но… – повторила ведущая. – Если не ошибаюсь, вы оба уже состоите в браке, – она выдержала эффектную паузу. – И отнюдь не друг с другом. Как вы намереваетесь поступить со своими законными супругами?

Толстуха снова повернулась к Еве, на ее одутловатом лице было написано крайнее разочарование.

После минутного обдумывания Люсик ответил:

– Мы сообщили им о предстоящем разводе.

– И я, и Григорий подаем на развод, – подтвердила Рюмина. – По-моему, это единственное разумное решение в такой ситуации.

Телеведущая прошлась по площадке и остановилась как будто в замешательстве.

– И какова была их реакция на предложение развестись? Слезы, истерика, уговоры? – спросила она.

– Ну что вы, – сказал Люсик. – Мы же интеллигентные люди. – В надежде найти поддержку зрителей он обвел взглядом трибуны.

Единственное, о чем мечтала в этот момент Ева, это чтобы он заметил ее. И он заметил: наткнувшись взглядом на искаженное ревностью лицо жены, Люсик отдернул руку от Рюминой. Не обратив на это никакого внимания, та продолжала умничать:

– Что может быть ужасней брака, где нет любви? Знаете, что сказал великий художник Пикассо насчет дверной ручки?

– Вы имеете в виду его высказывание: «Даже если мне некого будет любить, я буду любить дверную ручку»? – уточнила ведущая.

– Именно, – подтвердила Рюмина. – Так вот: ни я, ни Григорий не собираемся оставаться со своими дверными ручками.

Откровенный идиотизм высказывания остался незамеченным. У Евы к тому времени от ярости перекосило лицо.

– Не кажется ли вам, что это не совсем корректно? – Телеведущая коснулась рукой своего уха, будто прислушиваясь к чему-то, стала ощупывать глазами ряды зрителей и, остановившись на Еве, направилась к ней. – Мне только что сообщили: у нас в студии находится жена Григория Люсина!

Зал ахнул, а Люсик протестующе подскочил с дивана. Телеведущая пробиралась к Еве.

– Только что в присутствии многомиллионной аудитории любовница вашего мужа сравнила вас с дверной ручкой… Не хотите ей ответить? – Телеведущая протянула свой микрофон.

Ева медленно поднялась и направилась к дивану, где сидели участники шоу.

Рюмина словно оцепенела, а Ева, впившись глазами в ее лицо, упорно пробиралась между рядами. Притихшие зрители ждали, чем все закончится.

Между тем Ева беспрепятственно проследовала в самое сердце съемочной площадки и как таран врезалась в Рюмину. Люсик прыснул в сторону. Диван опрокинулся. Какое-то время были видны только взмахи Евиной руки и барахтающиеся в потасовке ноги.

Зрители вскакивали со своих мест, чтобы лучше видеть происходящее. Стало ясно – Ева пришла в студию не просто так, ее «подлетное время», как говорят военные, было маленьким, и почтения по отношению к любовнице мужа она определенно не испытывала.

Известная телеведущая закричала:

– Охрана-а-а-а-а!! Где охрана?!

На огромном экране у декораций транслировалась картинка: Ева сидела на Рюминой и с упоением душила ее. Рядом возник Люсик и попытался разнять своих женщин, но тут же упал как подкошенный. С трибун слышались выкрики. Зрители, как могли, подбадривали дерущихся.

Неожиданно Рюмина вывернулась из-под Евы и на четвереньках отползла в сторону, однако та успела схватить ее за волосы. Актриса мотнула головой, и значительная часть нарощенных волос осталась в руках Евы.