Узел 6.3

18 ноября 1944 г., 11.50-20.30

Атака на американский авианосец не удалась. Иначе вряд ли могло случиться, учитывая силы атакующих и тех, кто им противостоял. Шедшую на шести тысячах метров прямо в лоб авианосному соединению группу самолетов обнаружили с помощью радарных установок, и немедленно подняли на помощь воздушному патрулю ожидавшую на палубе восьмерку «Ведьм» – русских ждали. После визита разведчика, которого не удалось сбить дежурной четверке, потерявшей в коротком бою одну машину, курс соединения не был изменен. Большого смысла в этом контр-адмирал не находил, риск ответного удара с русского авианосца, по его мнению, был невелик, а в случае его нанесения «Беннингтон» вполне способен за себя постоять. Другой вопрос: как строить свою тактику дальше? Вышестоящее командование приказало нанести еще один удар всеми силами авиагруппы, но с этим придется подождать, пока вернувшиеся из атаки летчики не придут в себя. Если не дать им отдохнуть, их атаку сможет отбить и какая-нибудь дежурная пара русских истребителей, давшая издалека несколько очередей. В этом контр-адмирал Алан Киик убедился, лично переговорив почти со всеми пилотами уцелевших машин: зенитный огонь линкоров они охарактеризовали как «жуткий», а качество истребительного прикрытия как «ошеломляющее». Летчики размахивали руками, изображая особенности высшего пилотажа своих противников, о сбитых не рискнул заявить ни один из них – пленки фотопулеметов позволяли достоверно определить результативность огня каждого. Мокрые фотографии, изображающие снятый с трех тысяч метров авианосец на циркуляции в окружении водяных столбов и один из русских линкоров сразу в нескольких ракурсах, были приколоты на доску в комнате предполетного инструктажа, и десятки людей, отпихивая друг друга, проталкивались к ним, чтобы лично взглянуть на корабли, так напугавшие боевых летчиков, которых они искренне считали лучшими в мире.

Вопль ревуна разогнал моряков по боевым постам, но на палубе народу оказалось больше обычного. Двенадцать истребителей сомкнули строй и плотной группой ушли навстречу русским, еще шесть начали поднимать на взлетную палубу. «Хеллкэты» приняли бой на все тех же шести тысячах метров, разделившись на две группы – восемь попытались связать боем пятерку ЯКов истребительного прикрытия, а остальные четыре намеревались атаковать бомбардировщики. Ни то, ни другое им не удалось, трое были сбиты в течение тридцати секунд, причем два из них – малоизвестным старшим лейтенантом, машина которого была украшена силуэтом овчарки. Строй американских самолетов рассыпался. Один лишившийся ведущего и потерявший ориентацию лейтенант не нашел ничего лучшего, как выходить из боя прямым курсом на «Сухих». Двое ЯКов немедленно взяли его в клещи, опустили под строй бомбардировщиков, диктуя курс трассами, пущенными впритирку к фонарю кабины, и демонстративно расстреляли на глазах у остальных американских истребителей. Бедный парень выл в рацию, захлебываясь слезами, но прийти к нему на помощь никто не рискнул. Кувыркающийся «хеллкэт» упал в воду на траверзе самого дальнего эсминца кругового зенитного ордера, и в следующую секунду все зенитные орудия американских кораблей открыли огонь.

Сорокамиллиметровые «бофорсы» не доставали до шести тысяч, но зенитные пятидюймовки авианосца, крейсеров и эсминцев, за минуту выкидывающие в небо по шесть-десять снарядов, испятнали курс русских самолетов полупрозрачными пятнами разрывов. Пикировщики разделились на две группы по четыре машины в каждой, и в пологом снижении с периодическими доворотами в разные стороны, сходящимися градусов под тридцать, курсами пошли прямо на авианосец. Подготовка зенитчиков авианосца оказалась не в пример лучше, чем у его летчиков, – огонь управлялся отлично знающими свое дело специалистами с богатым практическим опытом – две машины иссекло в клочья близкими разрывами еще задолго до выхода в точку начала пикирования. Вокруг бомбардировщиков одновременно рвались десятки снарядов – машины подбрасывало и трясло в воздухе, далеко отлетающие при взрывах мелкие осколки пятнали плоскости и фюзеляжи десятками точечных проколов.

– Не пройдем! – слова, которые с трудом удерживал в себе каждый, имел право сказать только сам Раков, остальных за это ждал бы трибунал. – Отходим и поднимаемся на десять тысяч! Сразу!

Повторять не было нужды. Полковнику было абсолютно ясно, что вся эскадрилья будет уничтожена зенитным огнем еще до сброса бомб, и без какой-либо пользы. Если же подняться на десять тысяч метров и бомбить с горизонтального полета, шансов уцелеть у них будет гораздо больше. Вероятность попадания упадет почти до нуля, но это хоть что-то. Океан примет всех.

Шестерка Су-6, развалив строй, отошла, провожаемая непрерывным огнем, поднялась на максимально возможную для себя высоту – форсируемые моторы с трудом вытащили их девять с небольшим тысяч. В принципе, на такой высоте шансы американских тяжелых истребителей резко повышались, но в воздухе их оставалось всего восемь, а поднять остальные, находясь под атакой, значило прекратить на какое-то время маневрирование.

Две тройки маленьких русских бомбардировщиков неторопливо мелькали в просветах облаков. «Беннингтон» оказался единственным кораблем, зенитки которого были способны добросить снаряд до такой высоты, а это более чем вдвое уменьшало плотность огня. На этот раз он не очень беспокоил русских – на описывающий восьмерку авианосец бомбы были сброшены одновременно, и когда громадные столбы разрывов встали с обоих его бортов, на крейсерах решили было, что авианосцу конец, но он вывернулся из-под накрытий, не получив ни царапины и ни на мгновение не замедлив темп стрельбы. Так же неторопливо и нагло русские удалились. Их провожали огнем до последней возможности, но сбить хотя бы еще одного не удалось, истребители тоже не решились еще раз атаковать и снова стянулись над своим авианосцем, откуда их так бесцеремонно отогнали зенитчики. Прошли еще полчаса до того момента, когда, подняв смену, им наконец разрешили сесть. Теперь над пилотами не смеялись – им поверили все.

В течение часа в адрес атлантического оперативного командования были отправлены восемь радиограмм. Контр-адмирал Кинк четко изложил сложившуюся в центральной части Атлантики ситуацию: его оперативная группа была практически нейтрализована, а никакой другой в радиусе четырехсот миль не было. Зато имелось сразу несколько следующих в разных направлениях крупных конвоев, прикрытых эсминцами и эскортными авианосцами, а иногда и легкими крейсерами из состава Королевского флота – но не имеющих никаких шансов отбиться от русских линкоров. Русский авианосец он оценил как легкий, хотя о нем было известно весьма мало, разве что то, что он попытался нанести удар восемью пикировщиками, успешно им отбитую, и выглядел на фотографиях как перекошенный «Индепенденс»[117]. Кинк не сомневался в том, что это было все, чем русские располагают. Вывод – задача их авианосца в прикрытии линкоров с воздуха. Давшийся дорогой ценой опыт показал, что на это он вполне способен, и даже в случае сосредоточения против русского соединения сразу нескольких ударных авианосцев (а его среди них уже не будет!) весьма проблематичный успех обойдется слишком дорого. Отсюда еще один вывод – это дело «больших хороших парней», сиречь линейных кораблей.

Через считанные часы количество золотых галунов на квадратный метр пола в обоих Адмиралтействах побило всякие рекорды. Одна за другой к их подъездам подкатывали дорогие черные машины, вызывая своим числом изумление у штатских. Всего полгода назад сообщение о «лисе в курятнике», обещающее хорошую охоту за «красной дичью», не вызвало бы в Британском Адмиралтействе ничего, кроме профессиональной радости, но сейчас момент был крайне неудачный. В распоряжении Флота Метрополии находилось всего четыре современных линейных корабля: «Кинг Джордж V», «Энсон», «Дьюк оф Йорк» и давно нуждающийся в серьезном ремонте тихоходный «Родней», который фактически служил стационарным флагманом в Скапа-Флоу и не мог быть использован в море из-за предельной изношенности машин. Остальные имеющиеся линкоры постройки времен Первой мировой войны являлись фактически плавучими батареями, предназначенными исключительно для обстрелов береговых целей. Еще два линкора и линейный крейсер «Ринаун» оперировали на Тихом океане, подорвавшийся на мине «Нельсон» ремонтировался в Филадельфии, а остальные лежали на дне.

Американцы помочь не могли – все их силы были брошены в район Филиппин, где еще докручивались остатки большой мясорубки для Японского флота, и в Атлантике находились только антикварные корыта типа «Нью-Йорк», посылать которые в бой было бы самоубийством. Имелось еще два только что вступивших в строй «больших крейсера», и они как раз проходили подготовку в Атлантике, но американцы всячески декларировали, что эти корабли не являются линейными крейсерами, а были всего лишь быстроходными охотниками за крейсерами противника.

Авианосцев, на первый взгляд, хватало, но когда зашел разговор о том, какие ударные группы посылать в море, число авианесущих единиц в разряде «operational» вдруг резко уменьшилось. Готовить начали все, но что из этого выйдет, было пока неясно. Кто-то из адмиралов припомнил, что в день Ютландского боя в гаванях было совсем пусто, в море находились абсолютно все корабли флота. Похоже, в этот раз могло случиться что-то похожее.

На подготовку к выходу эскадр в море нужно было несколько дней – пока примут запасы, пока пополнят и переформируют авиагруппы флотских авианосцев и так далее. Алану Кинку с крейсерами и эсминцами следовало следить за русскими и не давать им возможности пересечь наиболее важные узлы путей конвоев, сами конвои требовалось завернуть, их охранение задержать и сосредоточить в северной части океана, передав общее руководство англичанам. Кто-то высказал мысль, что русские так и продолжат свое движение на юг, направляясь во Владивосток. Идею отправили в США – пусть у них голова болит, если русские вдруг вступятся за японцев в момент высшего напряжения борьбы на море... Резко возросшая интенсивность радиообменов имеющих отношение к флоту станций была отмечена германской радиоразведкой, но причина этого долгое время оставалась неясной, а отчитываться новые союзники не собирались. Затем удалось получить сведения о форсировании работ в портах Британии и атлантического побережья США. Не возникало никаких сомнений в том, что флоты новых союзников готовят что-то масштабное, – и, скорее всего, это была еще одна крупная десантная операция в Северной или Южной Европе. Возникал вопрос: где именно? Немногочисленные силы Кригсмарине, базирующиеся на порты Северного моря, были приведены в состояние повышенной боевой готовности, на случай, если их вдруг включат в какие-то свои расчеты. Выход в море уцелевших к этому времени тяжелых кораблей не планировался, но все способные к действиям подводные лодки, в том числе и недавно вернувшиеся, согласно приказу, из прерванных боевых патрулей, одним рывком вышли из-под возможного превентивного удара дальней авиации русских, направившись по огромной дуге к скандинавским берегам. 6-я и 8-я флотилии эскадренных миноносцев с утра находились в четырехчасовой готовности к выходу в море, ожидая данных о районе высадки, чтобы произвести попытку предложить свои услуги в эскортировании десантных судов. Абсурд. Германское командование и все еще функционирующий Marinenachrichtendienst, служба военно-морской разведки Кригсмарине, полагали, что располагают для подготовки еще несколькими днями, но уже с ночи с 17-го на 18-е начали поступать сообщения с еще находящихся в море подводных лодок о массовом выходе боевых кораблей из портов Шотландии и Ирландии. Десантные средства пока не были обнаружены, но это ничего не значило. Крайне требовался воздушный удар по русским портам, но почти вся тяжелая авиация была задействована на центральном направлении в отчаянных попытках задержать продвижение русских частей в глубь Германии и поддержать долгожданное общее контрнаступление.

Поздним вечером 18 ноября были обнаружены главные силы Британского флота. Эскадра в составе трех линейных кораблей и как минимум трех крупных авианосцев в сопровождении огромной своры крейсеров и эсминцев огибала Ирландию в 50 милях от ее западного побережья, прикрываемая десятками противолодочных самолетов берегового базирования. Оказавшуюся на пути эскадры подводную лодку, попытавшуюся на всякий случай обозначить себя как дружественную, загнали под воду и непрерывно бомбили в течение восьми часов, чудом потеряв в тридцати морских милях от точки начала охоты. Выкрутившись, лодка подвсплыла на шнорхельную глубину, подняла на поверхность выдвижную радиоантенну и передала уже устаревшее сообщение о курсе и составе эскадры. Единственной важной информацией, которую удалось извлечь из направления ее движения, было то, что предполагаемым районом высадки не является северное побережье Германии, то есть удар наносится не для содействия наступлению. Субмаринам был ретранслирован курс соединения, и уже находящиеся в море лодки начали перенацеливать к Гибралтарскому проливу – пока Британское Адмиралтейство, переварив новости о зашевелившихся без указаний недобитых немецких моряках, не отдало приказ всем сидеть на месте. Союзнички...

Узел 6.4

18 ноября 1944 г., конец дня

На «Чапаеве» имелись две командирские столовые: обычная и «летного состава», предназначавшиеся, соответственно, для офицеров самого «Чапаева» и для его авиагруппы. В этот долгий вечер в «морской» столовой «Чапаева» было не продохнуть. Командир авианосца объявил о товарищеском ужине в честь «спасителей», и строевикам пришлось очень сильно потесниться, чтобы дать место за сдвинутыми столами отутюженным, при полном параде, летчикам и инженерам. Входящих встречали два младших лейтенанта при кортиках, самые высокие по росту на корабле, указывая каждому его место за столом. Все знали, что еды до Мурманска может не хватить, и любили пошутить на эту тему, выбирая на съедение самого толстого матроса, старшину или офицера – в зависимости от ранга коллектива, в котором эта тема обсуждалась; но на один день командир «Чапаева» категорическим приказом отменил режим экономии. С удовольствием толкаясь и переругиваясь, офицеры в черных и синих кителях рассаживались по разномастным стульям, снесенным в столовую откуда только можно.

Нельзя было сказать, что стол ломился, но поесть и выпить на авианосце явно пока было что. Наиболее проголодавшиеся, а может, просто более уверенные в себе, начали открывать расставленные редкими группами бутылки с портвейном, вызывая радостное нетерпение у соседей по столу. Портвейн был единственным официально разрешенным в море алкогольным напитком, хотя негласно у многих имелись и некоторые запасы напитков покрепче – для употребления по медицинским показаниям. Расслабление после наполненного риском и ужасом близкой смерти дня однозначно являлось одним из них, и небольшие группки самых близких друзей уже успели обсудить, где они встретятся после окончания ужина и у кого что будет с собой. Напиваться никто не собирался, назавтра все ожидали второй попытки американцев, но по чуть-чуть и в хорошей компании – почему бы и нет?

– Товарищи!

Напрягая голос, капитан первого ранга пытался перекричать шум голосов веселящихся летчиков.

– Да товарищи же! Тише, я прошу вас!

В его интонациях уже появились первые нотки раздражения, к такой наглости он не привык. Стараясь не забывать, что перед ним элита советской авиации, лучшие летчики страны, имена которых люди произносят с трепетом, он, сдерживаясь, начал стучать вилкой по стакану. Крупных кораблей в Советском флоте были пока считанные единицы, и в профессиональной среде их командиров знали по именам, но портретов их в газетах, конечно, не печатали, и спроси на улице пацана, кто такой капитан первого ранга Осадченко, тот только плечами бы пожал. Постепенно гул утих, и даже самые увлеченные разговором повернулись к нему. Еще несколько секунд командир спокойно и на этот раз с чувством превосходства молча глядел на собравшихся и только затем поставил стакан на стол, застеленный чистой скатертью, еще не успевшей, как и все на корабле, приобрести потертый вид.

– Товарищи... Мои дорогие друзья! Сегодня наш славный «Чапаев» приял настоящее боевое крещение ..

Договорить фразу ему не удалось. Дикий рев одновременно вскочивших на ноги моряков и летчиков сотряс воздух. На пол полетело несколько разбитых в секундной толчее стаканов, но звон посыпавшихся по полу осколков едва был слышен. Люди обнимались, хлопали друг друга по плечам и спинам, несколько молодых офицеров, подскочив к командиру своей БЧ, скрутили его и очень аккуратно несколько раз подбросили к подволоку, окружающих эта картина довела чуть ли не до слез. Все же хохот постепенно затих, и все снова расселись, улыбаясь, совсем иначе воспринимая теперь ожидаемую речь.

– Наши враги просчитались. Они думали найти здесь легкую жертву, последние годы победы давались им слишком легко. Они отвыкли бояться, но мы их снова этому научим!

«Уж ты-то научишь, пожалуй», – подумал Раков, сидящий у ближнего к командирскому стола в окружении мрачных пилотов бомбардировочной эскадрильи. – «Особенно со своим авианосцем на сорок пять самолетов. В небо-то летать не надо».

Бомберы были по возрасту лет на десять старше самого взрослого из истребителей, и большинство из них вообще казались пилотам-бомдардировщикам просто везучими сопляками, успешно прикидывающимися взрослыми. Это не касалось таких зверей, как Кожедуб, – несмотря на молодость, он по всем замашкам был мужик, каких поискать.

– Враг силен, и недооценивать его нельзя. Но вас собрали сюда как лучших! Лучшие моряки, лучшие летчики – только они могут быть в экипаже такого отличного корабля, как наш. Защищая свой народ, наша великая страна построит еще более прекрасные и грозные корабли, но «Чапаев» и его героический экипаж всегда останутся легендой!

Взрыв аплодисментов, каждый снова что-то кричит.

– Так выпьем же за создателя советского океанского флота, за нашего выдающегося вождя, которому мы обязаны своей судьбой, своими победами, выпьем за товарища Сталина!

Каперапг допил оставшееся в стакане и высоко поднял его, обводя взглядом стоящих вокруг людей, которые искренне и с удовольствием выпили. Младшим офицерам на флоте жилось очень неплохо, довольствие было немалое, а уровень потерь в несколько раз ниже, чем в той же авиации. Бывали, конечно, и черные дни, когда гибли целыми командами или пропадали бесследно, но у надводников это редкость.

Потом пили за «Чапаева», третий тост, как обычно, – за тех, кто в море, потом за Победу. Паузы между тостами были короткими, и разговор за столами становился все более оживленным. Летчики двигали в воздухе ладонями, демонстрируя соседям хитрости воздушного боя, те восхищенно покачивали головами. Наличие на собеседнике пары Золотых Звезд не слишком располагало к панибратству, и то, что было задумано, – то есть сблизить авиагруппу с командой, не очень получилось. Несколько человек уже менялись с соседями местами, пододвигаясь к более знакомой компании, те с удовольствием теснились, испытывая в душе облегчение.

Поднявшийся со своего места Покрышев держал в руках какой-то листок, и ближайшие к нему летчики совсем по-мальчишески вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что там написано, еще до того, как все более-менее притихнут. Командир авиагруппы, усмехнувшись, поднял его выше, и молодежь пятой эскадрильи разочарованно заныла. Значительно откашлявшись, Покрышев объявил о зачтении результатов дня. Летчики возбужденно задвигались, все более-менее знали счет соседей по эскадрилье, но совместный бой в группе асов такого высокого класса был для них всех первым.

– Поп-прошу минуточку внимания!..

– Давай-давай! Шевели ластами! – выкрикнул с места Сиротин, держащий за плечо сверкающего глазами Глинкина. Ближайших соседей-моряков просто перекосило от такого вопиющего нарушения субординации – на флоте это было немыслимо. Между одной и тремя большими звездами на погонах у моряков была пропасть в десять-пятнадцать лет службы, в небе же иерархии не существовало, и летчики с удовольствием переносили это на землю. В любую минуту жизнь подполковника или полковника с полной грудью орденов могла встать в прямую зависимость от поведения какого-нибудь зеленого лейтенанта, и выбор был всегда однозначен – смерть молодому. Это накладывало свой отпечаток на свободу отношений.

– Первое место – капитан Лавриненков[118], четвертая эскадрилья. Три «хеллкэта» и один «корсар» в утреннем бою.

Летчики четвертой эскадрильи взвыли, вскакивая со своих мест, на капитана набросились и начали качать. Когда все более-менее успокоились и красный, в пятнах, Лавриненков перестал отвечать на выкрики летчиков других эскадрилий, Покрышев продолжил:

– Второе, третье и четвертое места поделили: майор Ермаков, вторая – «хеллкэт» и два «хеллдайвера», капитан Амет-Хан Султан, четвертая – три «хеллкэта», капитан Лисицын, пятая – два «эвенджера» утром и один «хеллкэт» днем...

Все поняли, что качание летчиков одного за другим займет слишком много времени, и поздравляли их уже сидя, аплодируя. Семеро истребителей за день добились по две победы, включая самого командира авиагруппы, еще семеро – по одной.