От ресторана «Прага» начинался старый Арбат.

Покойный мамин дедушка восхищался чистотой и отменной дисциплиной старого Арбата прежних времен. На каждом перекрестке дежурил постовой в белых перчатках с милицейской палочкой в руках. Пешеходы переходили улицу только по переходам. По этой улице сам Сталин в автомобиле ЗИС-110 часто ездил из Кремля на ближнюю дачу в Кунцево. Этот факт придавал улице священную торжественность с долей мистического страха. Теперь Арбат превратился в ярмарку живописи и постсоветского лубка. Topговали матрешками с лицом Ельцина, Горбачева и других новых политиков. По стенам домов художника расставляли холсты, предлагая меню на любой вкус. От полотен «под голландцев» до сублематических абстрактных шарад. Старенький Арбат я жалел.

Грубо подкрашенные фасады и бездарные бетонные ящики-вазы для цветов и елок отдавали бутафорщиной. Арбат со своими псевдостаринными фонарями походил на продажную девку не первой свежести. Два жлоба снимались в обнимку с президентом. В качестве партнера для интимного снимка, кроме лидера государства, фотограф предлагал огромную страшную обезьяну. Автомобильное движение по улице прикрыли. По старому Арбату гулял народ…

Я забрел под колонны Вахтанговского театра и вспомнил свое первое свидание с Галей. Галя, родом из Липецка, училась в «Щуке» и жила в общежитии.

Девушке очень хотелось выйти замуж и перебраться из общежития ко мне в Дом полярников. Через три месяца нашего романа Галя заразила меня триппером. Я тогда учился на третьем курсе консерватории.

Год назад я случайно встретил Галю. Мечта молодой актрисы исполнилась. Она жила в центре Москвы, на Трубной площади. Архитектор Миша взял Галю в жены и прописал в своей квартире. Теперь Галя в разводе, живет на Трубной. Где сейчас живет Миша, я узнавать не стал. Случайная встреча мне была не" приятна.

Возвращался переулками. Я решил подойти к Дому полярников с черного хода. От знакомых до боли подъездов, арочек и особнячков защемило сердце.

В новостройках у кольцевой дороги другая реальность. Вспомнились «Марсианские хроники» Рэя Бредбери. У него есть страшный рассказ: марсиане построили для землян ловушку – город их детства.

Родные домики населили умершими родственниками. Люди расслабились от умиления, и марсиане перебили их по одиночке…

Я вдруг ощутил страх героев Бредбери. В нашем дворе по-прежнему сидел бронзовый Гоголь. Его голова и плечи, убеленные пометом голубей, так же грустно вырисовывались на фоне неба. Вот и черный ход нашего дома. Маминому дедушке квартиру в Доме полярников подарил Сталин. Дом специально построили для покорителей Северного полюса. Теперь я шел в свою бывшую квартиру получать плату за то, что освободил для Вадиков Москву.

Я поднялся по лестнице и позвонил в дверь черного хода. Долго никто не открывал. Затем дверь распахнулась, передо мной стояла женщина в грязном халате. Вглядевшись в опухшее от слез лицо, я с трудом узнал Лиду, жену Вадика. От прежнего лоска картинки из «Плейбоя» не осталось и следа. Передо мной стояла простая деревенская женщина с курносым носом и босыми, без накрашенных ресниц, глазами.

– Вадик назначил нам с папой встречу в два часа, – сказал я, намереваясь войти.

Лида преградила дорогу:

– Его тут нет. Вадик в казино…

– А где мой папа? – спросил я, чувствуя неладное.

– Да оставьте меня в покое! – истерически крикнула Лида. – Все! Все! Все! Все в казино! – И женщина захлопнула передо мной дверь. Я постоял в недоумении несколько минут и потом со всех ног бросился на улицу. Ничего не видя перед собой, я мчался по переулку. В подземном переходе чуть не сбил с ног старушку. Вот и родильный дом имени Грауермана.

В этом доме увидела свет вся наша семья. Еще минута – и я пробежал короткий переулок. Толпу праздношатающихся по Арбату людей я преодолел как неодушевленное препятствие. Кто-то крикнул мне вслед грязное ругательство. Еще один поворот. Казино «DOG-GROUND». Дверь заперта. Я что есть сил принимаюсь молотить в дверь. Слышу, как брякает замок. Дверь медленно открывается. Здоровенный верзила наводит на меня автомат:

– Куда ломишься, козел?!

– Я к Вадику!

Верзила опускает автомат, я иду вглубь. Группками стоят люди. Говорят шепотом. Я подхожу к человеку с черной повязкой на рукаве.

– Где Вадик?

Человек ведет меня через зеркальные двери, сквозь зал с рулеткой и столами, покрытыми зеленым сукном. Маленький проход под арку.

– Вадик тут.

Я оглядываюсь. На огромном столе в сверкающем полировкой гробу дорогого дерева с бронзовыми ручками лежит Вадик. Его лицо не бледное, как у мертвецов, а живое, румяное. Кажется, сейчас он приподнимется и скажет:

– Привет, пацан, все заметано…

Ко мне подходит папа. Он бледен. На щеках красные пятна. Папа жмет мне руку:

– Его вчера вечером из автомата у самого входа в квартиру. В нашем Доме полярников.

Человек с траурной повязкой снова подходит к нам:

– Вы пришли проститься или у вас есть проблемы?

– У нас проблемы. Вадик нам должен двадцать пять тысяч долларов за квартиру.

– Могу вам выразить свое глубокое соболезнование. Вадик – банкрот. После смерти все его имущество переходит к итальянским компаньонам, братьям Сагетти. – Человек с повязкой смотрит на нас с искренним участием.

– А наша квартира?! – не выдержав, громко кричу я.

– Если ваша квартира оформлена на покойного, то и квартира тоже.

Я смотрю на человека с повязкой ,и в глубине его сочувствующего, участливого взгляда замечаю еле заметную усмешку…

Жуковский – Москва, 1997