В этой книге есть такой эпизод. Рэтси ограбил на дороге странствующую труппу. На другой день он заставляет актеров играть перед ним и в благодарность за спектакль дарит им отнятые у них накануне деньги. Он уверяет, что главный актер этой труппы великолепно играет. Стоит ему поехать в Лондон и сыграть Гамлета, как он превзойдет всех прославившихся в этой роли. Советуя поступить так, он рекомендует при этом быть бережливым. "Когда ты почувствуешь, что твой кошелек хорошо наполнен, продолжал советчик уже менее торжественно, - купи себе дом или имение в провинции, с тем чтобы, когда ты устанешь от лицедейства, деньги могли принести тебе достоинство и почет". Актер отвечает разбойнику: "Благодарю вас, сударь, за добрый совет. Обещаю, что я воспользуюсь им, ибо я слышал в самом деле о таких, кто пришел в Лондон очень бедным, а со временем весьма разбогател". Доброжелательный и игривый разбойник даже награждает актера шутовским титулом - "Сэр Саймон Два с Половиной Пая".
      Выдающийся знаток биографии Шекспира Сидни Ли, приводя эти цитаты, утверждает, что автор книги наверняка был знаком с делами в труппе лорда-камергера. Во всяком случае, именно Бербедж, исполнитель роли Гамлета, которого разбойник советует актеру затмить, имел два с половиной пая в товариществе "слуг лорда-камергера". Совет обзавестись домом где-нибудь в провинции тоже не случаен. Именно так и поступил Шекспир, когда он заработал достаточно денег.
      Приобретение, которое он сделал, было знаменательным. В Стратфорде был большой каменный дом, находившийся в самом центре города. Его построил за сто лет до этого самый знаменитый из горожан Стратфорда - сэр Хью Клоптон, который стал лордом-мэром Лондона. Он построил каменный мост через реку Эйвон и сравнительно недалеко от него - дом, который именовался Новое Место (New Place). Во всем Стратфорде была еще только одна семья богачей Комбов, у которых был каменный дом такого размера. Из каменных сооружений только храм Святой Троицы и помещение гильдии превосходили их.
      Покупка была произведена 4 мая 1597 года. За дом вместе с двумя амбарами и садом Шекспир заплатил шестьдесят фунтов стерлингов. В следующем, 1598 году Шекспир предпринял капитальный ремонт здания. Он, очевидно, сам наблюдал за работами. Такое впечатление создается, когда в одной из пьес Шекспира наталкиваешься на следующее рассуждение:
      Пред тем как мы возьмемся строить дом,
      Мы тщательно осматриваем место,
      Готовим смету, составляем план
      И, увидав, что стоимость постройки
      Нам не по средствам, строимся скромней,
      А то и вовсе ничего не строим.
      Все надо делать осмотрясь... {*}
      {* Шекспир, Генрих IV, часть вторая, 1, 3. Перевод Б. Пастернака. Пьеса была написана в 1598 году.}
      Так мог написать только тот, кто сам участвовал в подобного рода делах. Удивимся ли мы, увидев Шекспира за такими обыденными прозаическими занятиями? Нетрудно сообразить, чем было для всей семьи приобретение этого дома: Новое Место означало для Шекспиров восстановление их общественного положения в Стратфорде, а не просто приобретение недвижимой собственности.
      То, что Шекспир обзавелся домом в Стратфорде, говорит о многом. Прежде всего о привязанности к родному городу. Шекспир так до конца дней не стал лондонцем. Он не только сохранял связь со Стратфордом, но делал все, чтобы укрепить ее. Семья его жила в Стратфорде, и можно не сомневаться, что Шекспир при всякой возможности навещал ее. С годами он все чаще и дольше оставался в Стратфорде, и здесь, как мы увидим далее, он закончил свою жизнь.
      Стратфордцы быстро узнали о достатке, каким теперь обладал Шекспир. Один из почтеннейших членов корпорации Стратфорда Абрагам Стэрли 24 января 1598 года писал своему другу Ричарду Куини, находившемуся в это время в Лондоне: "Вот специальное напоминание, сделанное вашим отцом. Ему стало известно, что наш земляк, мистер Шекспир, готов вложить деньги в земельный участок или вроде того в Шоттери или поблизости от нас. Он считает, что было бы уместно предложить ему сделку с нашими десятинными землями..."
      Осенью того же года Ричард Куини, приезжавший по делам стратфордскои корпорации в Лондон и остановившийся в гостинице "Колокол", отправил 25 октября 1598 года письмо, адрес которого был начертан так: "Моему дорогому и доброму другу и земляку мистеру Уильяму Шекспиру доставить это". Повторив еще раз эти эпитеты, Куини прямо приступил к делу: "Любезный земляк, смело обращаюсь к вам, как к другу, прося помочь тридцатью фунтами стерлингов под поручительство мистера Бушеля и мое или мистера Миттона и мое. Мистер Росуэл еще не прибыл в Лондон, и я попал в особое затруднение. Вы мне окажете дружескую услугу и поможете расплатиться с долгами, которые я наделал в Лондоне..." Дальше следовали всякие подробности относительно гарантий, которые давал Куини, и просьба поторопиться. В тот же день Ричард Куини написал в Стратфорд, что Шекспир обещал одолжить просимую сумму. У "дорогого" и "любезного" земляка теперь было чем завоевать уважение деловитых стратфордцев.
      Смерть сына
      Шекспир добивался дворянского герба для того, чтобы восстановить честь отца, приобрести право именоваться джентльменом и дать своему сыну более высокое общественное положение, чем то, какое было у него, когда он вступал в жизнь.
      Ему не суждено было иметь наследника по мужской линии. В знакомой нам приходской книге храма св. Троицы в Стратфорде есть записи о рождении Шекспира и его трех детей. 11 августа 1596 года появилась строка: "П. Гамнет, сын Уильяма Шекспира". "П" - сокращение, означающее "погребен".
      Сын Шекспира умер одиннадцати лет от роду.
      Горе. У художника ничто не проходит бесследно. Когда лондонская публика вскоре после этого смотрела пьесу Шекспира "Король Джон", всех растрогал образ юного принца Артура, очаровательного мальчика, одновременно наивного, мудрого и мужественного. Он погибает, став жертвой властолюбия короля, которому он мешает, как законный претендент на престол. Публика смотрела на это, думая о чудовищной жестокости королей, для которых нет ничего святого. Она с сочувствием слушала скорбные возгласы королевы Констанции:
      ...Сын мой
      Артур, и он погиб. Я не безумна,
      Но разума хотела бы лишиться,
      Чтоб ни себя, ни горя своего
      Не сознавать {*}.
      {* "Король Джон", III, 4. Перевод Н. Рыковой.}
      Взволнованные зрители не знали, что им передалась скорбь поэта, который должен был излить свое горе. Шекспир, по-видимому, не написал элегии на смерть сына. Среди сонетов нет ни одного, который отразил бы это семейное несчастье. Но горе отца получило выражение в строках, полных такого отчаяния, которое не остановилось даже перед богохульством.
      Вслушайтесь в слова королевы Констанции, и до вас дойдет голос пораженного горем Шекспира:
      Отец наш кардинал, вы говорили,
      Что с близкими мы свидимся в раю:
      Раз так, я сына своего увижу!
      От Каина, от первого младенца,
      До самого последнего, вчера
      Рожденного на свет, земля не знала
      Прелестней существа! Но червь тоски
      Пожрет нераспустившуюся почку
      И сгонит красоту с его лица,
      И станет бледным он, как тень, худым,
      Как лихорадящий, и так умрет,
      И в небесах его я не узнаю,
      И, значит, никогда уж, никогда
      Не видеть мне прекрасного Артура! {*}
      {* "Король Джон", III, 4. Перевод Н. Рыковой.}
      Эмиль Золя в романе "Творчество" изобразил художника, в котором страсть к искусству была так сильна, что он сел писать своего только что скончавшегося ребенка. Золя не выдумал этот эпизод.
      Шекспир не мог не страдать, видя агонию сына. Но взгляд поэта запечатлевал все: и смертельную бледность, и худобу маленького тельца, и роковой приступ лихорадки, сведшей мальчика в могилу.
      Сына Шекспира звали Гамнет. Сколько раз повторял он потом это имя, может быть самое дорогое для него из всех имен на свете! И, вероятно, скорбная память о сыне привлекла потом внимание Шекспира к герою, у которого было такое же имя. Гамнет и Гамлет - разные написания одного и того же имени. Сын - это путь всякого человека в бессмертие его рода. Шекспиру это не было суждено. Но имя своего сына он сделал бессмертным.
      Сплетни и догадки
      Помимо уже перечисленных фактов личной жизни Шекспира в эти годы, мы знаем также кое-какие интимные подробности, касающиеся его. Дошел, например, анекдот об одном игривом любовном приключении Шекспира. Его записал в 1602 году лондонский юрист Джон Мэннингэм в своем дневнике.
      "В те времена, - пишет Мэннингэм, - когда Бербедж играл Ричарда III, одной горожанке он так понравился, что," уходя с представления, она назначила ему прийти к ней вечером под именем Ричарда III. Шекспир, подслушавший их уговор, пошел туда раньше, был принят и имел возможность поразвлечься еще до прихода Бербеджа. Затем, когда было доложено, что Ричард III дожидается у дверей, Шекспир велел передать ему, что Уильям Завоеватель предшествовал Ричарду III" {Каламбур, основанный на именах английских королей Уильяма (Вильгельма) Завоевателя (XI век) и Ричарда III (XV век).}.
      Мы отнюдь не настаиваем на достоверности этого анекдота. Во все времена публика любила рассказы об интимной жизни известных актеров и писателей. Такие анекдоты нередко выдумываются любителями сплетен. Если они и представляют какой-нибудь интерес, то только как свидетельство популярности и как своеобразная характеристика личности тех, кого подобные рассказы касаются. В данном случае анекдот позволяет сказать, что у Шекспира была слава обворожительного человека, обладавшего большим остроумием.
      Анекдот Мэннингэма не единственное свидетельство того, что за Шекспиром водилась и слава поклонника женской красоты, притом не всегда удачливого в своих ухаживаниях. Об этом мы можем судить по одному литературному документу. В нем речь идет о человеке, полное имя которого не названо, но инициалы совпадают с первыми буквами имени и фамилии Шекспира. Об этом лице также говорится как об актере, и это еще более подкрепляет предположение, что рассказ, к которому мы переходим, касается Шекспира.
      В 1594 году была опубликована поэма под названием "Уиллоуби, его Авиза, или Правдивый портрет скромной девы и целомудренной и верной жены". Автор этой поэмы Генри Уиллоуби был дворянином, обучавшимся в Оксфордском университете. Поэма вышла в свет с предисловием, подписанным именем Адриана Дорелла. Исследователи полагают, что это был псевдоним самого Уиллоуби, так как никакого Дорелла в документах не удалось обнаружить. А он должен был бы фигурировать в документах Оксфордского университета, ибо в предисловии он называет себя "однокашником" автора поэмы. Следовательно, он тоже должен был быть студентом университета, как и Уиллоуби, имя которого найдено в списках.
      Поэма описывает любовные страдания героя, именуемого "итальяно-испанцем" Энрико Уиллобего, и нетрудно догадаться, что речь идет о Генри Уиллоуби. Он влюбился в некую красавицу, которой дано романтическое имя Авизы. Она - жена содержателя постоялого двора. Красота ее привлекает многих поклонников, но Авиза хранит добродетель от всех посягательств со стороны влюбленных в нее молодых и немолодых людей. О героине поэмы говорится, что своей целомудренностью она заслужила право именоваться "британской Лукрецией". Это упоминание римской героини, как раз в то время воспетой Шекспиром в его только что опубликованной поэме "Лукреция" (1594), конечно, не является случайным. Эта деталь лишний раз подчеркивает связь, существующую между поэмой Уиллоуби и Шекспиром.
      Обратимся же теперь к книге Уиллоуби, где имеется одно место, представляющее для нас особенно большой интерес. Это прозаическое изложение содержания одной из частей поэмы, предшествующее стихам, как то было в обычае эпохи. Вот как излагает автор содержание этой части:
      "Как только Э. У. впервые увидел А., он мгновенно воспылал к ней безумной страстью. Сначала он некоторое время молча страдал, а затем, не будучи в состоянии переносить любовную горячку, поведал тайну своего недуга близкому другу W. S., незадолго до того испытавшему муки подобной же страсти, но теперь оправившемуся от этой болезни; друг, увидев, что кровь Э. У. заражена тем же недугом, нашел для себя удовольствие в том, чтобы дать ране некоторое время кровоточить; вместо того чтобы остановить кровь, он даже углубил рану острым лезвием своей выдумки, убеждая его, что он через, некоторое время легко достигнет желаемого, если проявит старание, настойчивость и ничего не пожалеет для этого. Так этот негодный утешитель возбудил надежду друга на невозможное, то ли потому, что ему хотелось тайком посмеяться над глупостью друга, как раньше кое-кто потешался над его собственным безрассудством, то ли потому, что хотел убедиться, не сумеет ли другой сыграть его роль лучше, чем он играл ее сам, и понаблюдать, не закончится ли эта любовная комедия более счастливым финалом для нового актера, чем она завершилась для актера старого. Но со временем эта комедия грозила превратиться в трагедию, судя по тому несчастному и удрученному состоянию, в каком оказался Э. У., видя безнадежность и невозможность достижения своей цели. Однако Время и Необходимость, оказавшиеся лучшими целителями, наложили пластырь на его рану и если не излечили его полностью, то хотя бы облегчили его страдания".
      Вчитаемся внимательно в этот рассказ. Прежде всего нас не могут не заинтриговать инициалы W. S. Ведь это начальные буквы имени William Shakespeare! Случайной ли является метафора об актерах? Может быть, она пришла на ум автору именно потому, что W. S. и в самом деле был актером? Тогда еще больше вероятия, что речь идет о Шекспире.
      Есть в этом рассказе одна психологическая черта, на которую нельзя не обратить внимания. Вместо того чтобы утешить влюбленного, загадочный W. S. разжигает его страсть и наблюдает за ним, для того ли только, чтобы проверить, будет ли другой более удачливым? А может быть, потому, что его интересуют внешние проявления любовной страсти, этой "горячки", "болезни", "недуга"?
      А кто она, предмет столь страстных воздыханий, - эта романтическая Авиза? Всего лишь жена содержателя постоялого двора. Обратим внимание на эту деталь. Она вполне в духе Ренессанса, когда гуманисты призывали ценить человека не за титул, а за личные достоинства. Но они жили в обществе, где сословные предрассудки были еще сильны. Поэтому, возвеличивая духовное благородство, они, однако, наделяли предмет обожания внешними признаками благородного звания. Авиза в поэме Уиллоуби не луже любой самой знатной дамы, во всяком случае, не менее благородна, чем таинственная смуглая дама шекспировских сонетов. Прототип последней также искали преимущественно среди знатных дам, а она, может быть, тоже была всего лишь трактирщицей?
      Актеру Шекспиру часто случалось бывать на постоялых дворах. Дошел даже слух, что к одной жене трактирщика он, по-видимому, действительно был неравнодушен, о чем мы скажем дальше.
      Но даже если он не имел никакого отношения к Авизе, то автор поэмы, как мы уже отметили выше, имел какое-то отношение к Шекспиру, хотя бы как поэт, вдохновившийся его "Лукрецией". Если W. S. -: не Шекспир, то поэма Уиллоуби может служить все же свидетельством популярности Шекспира как поэта. В хвалебных стихах о поэме Уиллоуби, приложенных к ее изданию, как это водилось в те времена, встречается прямое упоминание имени Шекспира как автора поэмы "Лукреция": "Таркви-ний сорвал блестящий плод, и Шекспир изобразил насилие над злосчастной Лукрецией".
      Уиллоуби знал Шекспира, вероятно, не только по его поэме. Неутомимый исследователь окружения Шекспира Лесли Хотсон установил, что земляк Шекспира Томас Рассел был женат на женщине, чья сестра состояла в браке со старшим братом Генри Уиллоуби. Таким образом, если поэма Уиллоуби и не является достоверным документом, относящимся к интимной жизни Шекспира, все же эта книга возникла где-то в кругу литературных интересов и личных знакомств, имевших более или менее прямое отношение к Шекспиру.
      "Светловолосый друг" и "смуглая дама"
      Раз уж мы вступили на шаткую почву догадок и предположений, нельзя умолчать о сонетах Шекспира. Мы говорили выше, что едва ли можно считать их произведениями автобиографического характера в прямом смысле. Возможно, что многие из сонетов следует рассматривать как литературные эксперименты на темы, весьма распространенные в поэзии Возрождения, что подтверждается сравнением сонетов Шекспира с сонетами его современников.
      И все же слишком велик соблазн, чтобы можно было совершенно отказаться от поисков в сонетах личных признаний Шекспира. Даже если он писал сонет, так сказать, на заданную тему, то не мог не вложить в него хоть какую-то долю личного опыта, собственных переживаний, конечно, преобразив их, как того требовали каноны поэзии. - Большинство из 154 сонетов Шекспира адресовано некоему другу, которого он ни разу не называет по имени. О нем известно лишь, что он моложе автора сонетов. По-видимому, он занимает и более высокое общественное положение. Если он был знатен, то вполне вероятно, что сонеты адресованы графу Саутгемптону, которому Шекспир посвятил также свои поэмы. Но с таким же успехом адресатом мог быть какой-нибудь другой молодой вельможа. Первое посмертное издание пьес Шекспира было посвящено графам Пембруку и Монтгомери. В посвящении отмечалось, что оба графа "оказывали честь как пьесам, так и их автору", затем повторяется, что им "нравились некоторые из этих пьес, когда их играли, еще до того, как они были напечатаны". Из этого можно заключить, что, кроме Саутгемптона, Шекспиру оказывали покровительство другие меценаты. Уильям Герберт родился в 1580 году и был на четырнадцать лет моложе Шекспира и на столько же лет пережил его (умер в" 1630 году). Его младший брат Филипп Герберт получил титул графа Монтгомери. Уильям Герберт наряду с Саутгемптоном называется среди тех, кому Шекспир мог посвятить свои сонеты.
      Поскольку нет никаких данных, чтобы определить, кто был молодым другом, которого воспел Шекспир, мы не станем терять время на бесплодные догадки. Допустим, однако, что такой друг существовал. Что можно сказать об отношениях между ним и Шекспиром на основании сонетов?
      То была глубокая и искренняя дружба со стороны Шекспира. Друг был молод, светловолос и красив. Он обладал женственно прекрасным обликом.
      Его лицо - одно из отражений
      Тех дней, когда на свете красота
      Цвела свободно, как цветок весенний,
      И не рядилась в ложные цвета {*}.
      {* Сонет 68-й. Сонеты цитируются в переводе С. Маршака.}
      Если им случается расставаться, поэт грустит и пишет ему стихи. Друг все время живет в его мыслях: и днем и ночью.
      Как тяжко мне, в пути взметая пыль,
      Не ожидая дальше ничего,
      Отсчитывать уныло, сколько миль
      Отъехал я от счастья своего!.. {*}
      {* Сонет 50-й.}
      Друг является ему во сне:
      День без тебя казался ночью мне,
      А день я видел по ночам во сне {*}.
      {* Сонет 43-й.}
      В среде гуманистов, людей новой культуры, идеал дружбы стоял очень высоко. Они видели в ней противовес индивидуализму и эгоистическим стремлениям людей. Изучая историю, философию и поэзию античности, гуманисты эпохи Возрождения нашли в глубокой древности классические примеры дружбы: Орест и Пилад, Ахилл и Патрокл, Дамон и Пифий, Гармодий и Аристогитон.
      Предшественник Шекспира Джон Лили в своей пьесе "Эндимион" (напечатана в 1591 году, создана несколько раньше) писал в свойственной ему витиеватой манере: "Обладает ли покоряющая красота самой необыкновенной дамы большей силой, нежели истинная верность испытанного друга? Любовь мужчин к женщинам дело обычное и само собой разумеющееся. Дружба мужчины к мужчине бесконечна и бессмертна... Каково различие между красотой и добродетелью, плотью и тенью, красками и жизнью, таково же и великое различие между любовью и дружбой... Дружба непоколебимо стоит среди бурь. Время накладывает морщины на красивое лицо, но придает все больше свежих красок верной дружбе, которую ни жар, ни холод, ни бедность, ни положение и никакая судьба не могут изменить".
      Общение с другом приносило поэту огромную радость. Чувства переполняли его подчас, и он терялся,
      Как тот актер, который, оробев,
      Теряет нить давно знакомой роли... {*}
      {* Сонет 23-й.}
      Вчитываясь в сонеты, мы начинаем замечать, что отношения между поэтом и его другом не были безоблачными. Мы уже приводили выше сонеты, свидетельствовавшие о том, что другой поэт небезуспешно оспаривал благосклонность молодого вельможи. Еще более серьезному испытанию подверглась их дружба, когда между ними стала женщина.
      Одним из важнейших элементов гуманистической культуры эпохи Возрождения было преклонение перед красотой - красотой человека в первую очередь. Мы уже видели, как высоко ценил Шекспир красоту своего юного друга.
      Надо ли напоминать о культе женской красоты, созданной художниками и поэтами эпохи Возрождения? Прекрасные лики мадонн и языческих богинь, смотрящие на нас с полотен итальянских художников Возрождения, выражают поистине изумительный идеал женской красоты, который возник в то время. Поэты не отставали от художников. Данте и Петрарка в своих сонетах создали образцы поэтического описания женской красоты. С тех пор у всех сонетистов повелось описывать своих реальных и вымышленных возлюбленных как воплощение женского совершенства. Они обязательно похожи на ангелов, а глаза у них подобны звездам, поступь воздушна, - одним словом, существовал готовый набор признаков красоты, который поэты дополняли все более изощренными сравнениями.
      Возлюбленная, описанная в сонетах Шекспира, совсем не похожа на идеальных красавиц художников и поэтов Возрождения. Модным был белокурый цвет волос или золотистый. Королева Елизавета была рыжей, и это повлияло на английский идеал красоты в ее царствование. "Прекрасным не считался черный цвет", - замечает Шекспир в сонете 127-м. А между тем
      и волосы и взор
      Возлюбленной моей чернее ночи,
      Как будто носят траурный убор
      По тем, кто краской красоту порочит {*}.
      {* Сонет 127-й.}
      В последней строке намекается на тех, кто красит волосы, чтобы выглядеть так, как полагается по моде. Шекспир вообще не терпел ложных ухищрений для придания облику видимости красоты. В приступе гнева Гамлет обличает не только жестокость и несправедливость, но даже косметику и изощренные светские манеры. "Слышал я про ваше малевание вполне достаточно! - кричит он Офелии. - Бог дал вам одно лицо, а вы себе делаете другое..." {"Гамлет", III, 1. Перевод М. Лозинского.}
      Возлюбленная, описанная в сонетах, получила прозвище "смуглая дама" (the Dark Lady). Шекспир описал ее нам, подчеркивая, что она живая женщина, а не идеальная красавица и не расписная кукла.
      Ее глаза на звезды не похожи,
      Нельзя уста кораллами назвать,
      Не белоснежна плеч открытых кожа,
      И черной проволокой вьется прядь.
      С дамасской розой, алой или белой,
      Нельзя сравнить оттенок этих щек.
      А тело пахнет так, как пахнет тело,
      Не как фиалки нежный лепесток.
      Ты не найдешь в ней совершенства линий,
      Особенного света на челе.
      Не знаю я, как шествуют богини,
      Но милая ступает по земле.
      И все ж она уступит тем едва ли,
      Кого в сравненьях пышных оболгали. {*}
      {* Сонет 130-й.}
      Заключительный выпад направлен против сонетистов, как, впрочем, и все стихотворение, в котором осмеивается искусственный идеал. Выдуманным женщинам сонетистов Шекспир противопоставляет реальную женщину.
      Но дело вовсе не в несходстве с идеальными красавицами:
      Беда не в том, что ты лицом смугла,
      Не ты черна, черны твои дела! {*}
      {* Сонет 131-й.}
      Она не идеальна и в нравственном отношении. Поэт отлично знает неверность своей возлюбленной, но готов ей все простить:
      Мои глаза в тебя не влюблены,
      Они твои пороки видят ясно.
      А сердце ни одной твоей вины
      Не видит и с глазами не согласно. {*}
      {* Сонет 141-й.}
      Случилось так, что, уезжая, поэт оставил свою возлюбленную на попечение друга. Произошла двойная измена. Поэт горько сетует на то, что его друг
      ...сердечных уз не пощадил,
      Где должен был нарушить долг двойной.
      Неверную своей красой пленя,
      Ты дважды правду отнял у меня. {*}
      {* Сонет 41-й.}
      Утрату друга поэт переживает больнее, чем утрату возлюбленной. Он всегда был не уверен в ней и знал ее изменчивость. Но в друга он верил беспредельно, и потерять его для него более страшно:
      Полгоря в том, что ты владеешь ею,
      Но сознавать и видеть, что она
      Тобой владеет, - вдвое мне больнее.
      Твоей любви утрата мне страшна. {*}
      {* Сонет 42-й.}
      Эта роковая женщина мучает не только поэта, но и его друга. И тут самозабвенный, преданный друг начинает страдать вдвойне: за себя и за него.
      Поэт не перестал любить обоих. Сердце его разрывается от страшной муки:
      На радость и печаль, по воле Рока,
      Два друга, две любви владеют мной:
      Мужчина светлокудрый, светлоокий
      И женщина, в чьих взорах мрак ночной. {*}
      {* Сонет 144-й.}
      По-видимому, друзья примирились. Прошло какое-то время, и поэт, в свою очередь, чем-то глубоко оскорбил друга. Теперь виноват уже он, и он пишет сонет:
      То, что мой друг бывал жесток со мною,
      Полезно мне. Сам испытав печаль,
      Я должен гнуться пред своей виною,
      Коль это сердце - сердце, а не сталь.
      И если я потряс обидой друга,
      Как он меня, - его терзает ад,
      И у меня не может быть досуга
      Припоминать обид минувших яд.
      Пускай та ночь печали и томленья
      Напомнит мне, что чувствовал я сам,
      Чтоб другу я принес для исцеленья,
      Как он тогда, раскаянья бальзам.
      Я все простил, что испытал когда-то,
      И ты прости, - взаимная расплата! {*}
      {* Сонет 120-й.}
      Насколько это возможно, мы попытались представить, что в сонетах отражена какая-то подлинная история взаимоотношений трех лиц. Но не будем скрывать: это лишь домысел, который ничем нельзя подтвердить. Более того, может быть, сонеты написаны не одному другу, а разным лицам. У нас нет никаких доказательств того, что молодой человек, которого поэт в первых семнадцати сонетах уговаривает жениться, и друг, которого он так горячо любил, одно и то же лицо.
      Единый лик лишь у смуглой красавицы. Этот образ с удивительной рельефностью запечатлен Шекспиром. Уж очень она реальна, и не похоже, чтобы этот образ был полностью вымышлен поэтом. В двадцати пяти сонетах, рассказывающих мучительную историю "любви втроем", столько жизненности, что трудно поверить, будто это всего лишь вымысел поэта, давший ему возможность поупражняться в стихотворстве на острую психологическую тему. Скорее всего, история, рассказанная в этих сонетах, была пережита поэтом. Может быть, это как раз и была "болезнь", которой хворал "старый актер" W. S., упомянутый Генри Уиллоуби. Ведь и Шекспир писал:
      Любовь - недуг. Моя душа полна
      Томительной, неутолимой жаждой,
      Того же яда требует она,
      Который отравил ее однажды {*}.
      {* Сонет 147-й.}
      Образ смуглой красавицы надолго запечатлелся в сознании Шекспира. Он еще раз ожил под его пером много лет спустя - в египетской царице из трагедии "Антоний и Клеопатра", такой же неверной, как смуглая дама сонетов, и такой же властно притягательной своей колдовской красотой.
      У нас нет фактических данных, чтобы распутать загадки сонетов. Но одно в них несомненно: во многих из них узнается великий сердцевед Шекспир. Пережил ли он сам описанное в сонетах, мы не уверены. Но он глубоко понял и прекрасно выразил, что в данных положениях может чувствовать человек большой души. А дальше каждому предоставляется гадать, какова в этом была доля лично пережитого и какова доля гениального поэтического прозрения.
      ГЛАВА 6
      СПЕКТАКЛИ И ПЬЕСЫ
      "Ночь ошибок"
      Вернемся теперь к драматургической деятельности Шекспира. В его времена не существовало театральной критики. И все же в печатных и рукописных документах эпохи сохранились отголоски спектаклей пьес Шекспира. Один такой отзыв о представлении третьей части "Генриха VI" мы уже привели. Теперь мы можем предложить вниманию читателей рассказ, который очень интересен тем, что вводит нас в атмосферу праздничного веселья, частью которого были комические пьесы.
      Студенты лондонских юридических школ были мастера по части забав. Помимо бесконечных проделок, которыми они поражали горожан, ими устраивались веселые празднества всей корпорации. Студенты Грейз-Инн даже написали шутливую историю своих проделок под названием "Деяния грейанцев" ("Gesta Grayorum"). Эта пародийная история была напечатана в конце периода Реставрации, в 1688 году, когда всякие вольности и непотребства пользовались большим успехом в аристократических кругах. В "Деяниях грейанцев" оказалось описание одного представления шекспировской "Комедии ошибок".
      Описание это заслуживает того, чтобы мы пересказали его.
      В те времена еще живы были многие средневековые праздничные традиции. Они с удовольствием соблюдались веселыми школярами юридических училищ.
      На рождество 1594 года учащиеся Грейз-Инн устроили грандиозный "праздник дураков". Они выбрали Повелителя бесчинств, который руководил многочисленными дурачествами студентов.
      Двадцатого декабря Повелитель бесчинств был в присутствии всей корпорации торжественно коронован, после чего его приближенные выступали с остроумными шутовскими речами, подчас не очень приличного содержания. На 28 декабря было назначено торжественное собрание всей корпорации, на которое были приглашены многочисленные гости. В частности, студенты Грейз-Инн отправили своих послов в корпорацию Иннер-Темпль, приглашая ее членов посетить празднество.
      Для такого веселого праздника решили пригласить актеров труппы лорда-камергера и выбрали пьесу, наиболее подходившую к данному случаю, "Комедию ошибок". Представление должно было состояться в большом зале Грейз-Инн.
      Публики набилось видимо-невидимо. Когда в девять часов вечера появился посол Иннер-Темпля в сопровождении свиты, они с трудом пробились через толпу.