 |
|
Популярные авторы:: Грин Александр :: БСЭ :: Горький Максим :: Чехов Антон Павлович :: Толстой Лев Николаевич :: Говард Роберт Ирвин :: Пушкин Александр Сергеевич :: Коллектив Рубоард :: Лондон Джек :: Кристи Агата Популярные книги:: Справочник по реестру Windows XP :: Бурый волк :: Клубника в январе :: Память, говори (пер. С. Ильин) :: The Boarding House :: Родная страна :: Путешествие по аквариуму :: Размышления о Кристе Т. :: Выбор Наместницы :: Homo super |
Однажды… Истории в стихах и прозеModernLib.Net / Русская классика / Даниил Хармс / Однажды… Истории в стихах и прозе - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Даниил Хармс Однажды… Истории в стихах и прозе Составление, вступительная статья и примечания Валерия Сажина Оформление обложки Валерия Гореликова © Даниил Хармс (наследники), 2014 © Валерий Сажин, состав, статья, примечания, 2014 © В. Пожидаев, оформление серии, 1996 © ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014 Издательство АЗБУКА® Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес () Даниил Хармс и конец русской литературы Слова «происшествие» и «случай» в произведениях Даниила Хармса встречаются почти так же часто, как у Н. В. Гоголя[1] – его любимого писателя, с произведениями которого он познакомился не позднее чем в 10-летнем возрасте: «Даня читал из Гоголя „Ссора Ив. Ив. и Ив. Ник.“, – записал в дневнике отец Хармса 13/26 января 1916 г. – Он и вчера читал вслух»[2]. Реминисценции из гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» встречаются уже в одном из первых хармсовских произведений: в стихотворении «О том как иван иванович попросил и что из этого вышло»[3] (1925), где само заглавие отсылает к гоголевской повести, сюжетом стихотворения является история ссоры Ивана Ивановича (с женой), а в тексте содержатся реминисценции из «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки» – еще одного произведения Гоголя. Уже в следующем году для первой своей публикации Хармс изберет (или специально напишет?) стихотворение «Случай на железной дороге», в заглавии которого прямо обозначит, как станет впоследствии очевидным, любимую сюжетную форму: случай. Потом эти случаи в нескольких десятках его произведений будут начинаться (или сопровождаться) неминуемым словом однажды, и однажды Хармс составит из них сборник, который так и назовет: «Случаи»[4]. Несколько факторов в творческой и интеллектуальной биографии Хармса способствовали тому, что раннее (возможно, подражательное) его увлечение приобрело в конце концов статус одной из самых характерных черт творчества писателя. По-видимому, в январе 1927 г. Хармс познакомился с С. Я. Маршаком[5], который с 1924 г. заведовал Детским отделом Госиздата, – под крылом Маршака периодически вырастали то один, то другой журналы для детей. Но, судя по записным книжкам, начало интенсивного (чуть ли не ежедневного) их общения приходится на ноябрь-декабрь того же года[6], когда затевался новый детский журнал «Ёж», выход в свет которого был намечен на январь 1928 г.: Хармсу, не написавшему до тех пор ни одного произведения для детей, было предложено сотрудничество. Насколько ему пришлось по душе это неожиданное предложение, можно судить по энергичному творческому отклику молодого писателя. К середине декабря 1927 г. был написан «Иван Иваныч Самовар»[7]. Следом за «Иваном Иванычем Самоваром» публикуется «Иван Топорышкин»[8]. В том же году выходит книга «Театр»… Работа Хармса для детей с этих пор становится постоянной на всю дальнейшую жизнь писателя. Можно объяснять это причинами внешнего характера: невозможностью печатать другие свои произведения, необходимостью постоянного заработка и так далее. Но были здесь и содержательные творческие мотивы. Органичность для Хармса предложенной ему в 1927 г. работы в детской литературе состояла в том, что предстоявшая творческая задача содержала свойство, соответствовавшее его представлению о том, какова должна быть литература: отсутствие между действием и его следствием (или следующим действием) опосредствующих разъяснений и уж тем более многоречивых психологических мотивировок и невозможность многосмысленных интерпретаций происходящего (впоследствии Хармс будет это явление называть «чистотой порядка»). Поочередным шествием за чаем семи персонажей «Ивана Иваныча Самовара» подготовлена простая и недвусмысленная мотивировка финала: Самовар Иван Иваныч! На столе Иван Иваныч! Золотой Иван Иваныч! Кипяточку не дает, Опоздавшим не дает, Лежебокам не дает. В этом первом хармсовском детском стихотворении еще был намек на нравоучение (Иван Иванович «кипяточку не дает» опоздавшим и лежебокам), но этот резонирующий финал практически поглощался описанием бесконечной череды все идущих и идущих к самовару персонажей, будто стихотворение было написано не ради этого финала, а для демонстрации самого по себе кумулятивного эффекта, выходящего за рамки логической мотивировки. Череда перипетий Ивана Топорышкина и пуделя, какими бы экзотическими они ни оказывались, преподносится как не требующая никаких комментариев и интерпретаций: все происходило так и не могло быть иначе. А если уж кто-то очень непонятливый и дотошный настойчиво потребует разъяснений: ПОЧЕМУ: Повар и три поваренка, повар и три поваренка, повар и три поваренка выскочили на двор? ПОЧЕМУ: Свинья и три поросенка, свинья и три поросенка, свинья и три поросенка спрятались под забор? ПОЧЕМУ: Режет повар свинью, поваренок – поросенка, поваренок – поросенка, поваренок – поросенка? — такому недотепе будет дан простой и недвусмысленный ответ: Почему, да почему? – Чтобы сделать ветчину. Это были, по существу, комиксы, где нет места психологизму, а все построено на чистом действии и событиях, поочередно сменяющих одно другое. От картинки к картинке. Именно так и писал Хармс множество своих детских произведений, и именно так большинство из них публиковались: в качестве подписей к картинкам. Характерно в этом контексте свидетельство Н. И. Харджиева, иногда во время своих приездов в Ленинград останавливавшегося у Хармса: «Маршак придумал издавать своего рода комиксы – пересказывать классиков для детей, как, например, Рабле – зачем детям Рабле? – но книжку такую выпустил. Маршак был делец и никакой не поэт, и все это чепуха. И вот Хармсу предложили пересказать „Дон Кихота“. Я жил тогда у Хармса, он должен был пойти заключить договор. Мы договорились после этого встретиться, чтобы пойти обедать. Я спрашиваю у него: „Ну как, заключили договор?“ Он отвечает: „Нет“. – „Почему?“ – „Знаете, на Сервантеса рука не поднимается“»[9]. Конечно, издание Ф. Рабле, которое имеет в виду Харджиев, не было превращено в книгу комиксов[10], но показательно произнесение именно этого жанрового определения, содержавшего достаточно ясные характеристики, которые ассоциировались (по крайней мере в сознании Маршака) с тем, чем с удовольствием занимался Хармс в детской литературе. Это была реализация той самой «бессмыслицы» (по выражению хармсовского друга и единомышленника А. Введенского), которую оба они со второй половины 1920-х гг. сделали, каждый по-своему, творческим кредо. Творческая задача, поставленная Маршаком перед Хармсом, заинтересовала писателя еще и потому, что она совпала по времени с интенсивным чтением им разнообразной философской и эзотерической литературы, трактовавшей в том числе проблемы времени и место случая в потоке реальной жизни[11]. Среди прочего в популярной в то время книге П. Д. Успенского, которую конспектировал Хармс, он читал: «Время – четвертое измерение пространства. Если так, то мы не движемся во времени, а находимся, живем в нем. Это значит, что события не случаются, а существуют. Мы только проходим мимо них и через них. И сзади нас они остаются такими же, какими были при нас и какими были прежде, чем мы до них дошли»[12]. Буквально такими очень скоро оказываются множество хармсовских историй, которые «вдруг» или «однажды», для читателя – совершенно немотивированно, начинаются и так же неожиданно, без всяких дополнительных (тем более психологических) мотивировок, завершаются, не оставляя после себя подчас никакого видимого читателю следа. Пожалуй, первым опытом в создании подобного текста во «взрослом» творчестве Хармса является прозаическая миниатюра 1929 г. без заглавия «На набережной нашей реки…». Однако наиболее выразительное свойство своих историй, где события не просто калейдоскопически и немотивированно сменяют друг друга, но еще и сопровождаются необъяснимой спонтанной жестокостью, Хармс впервые опробовал тоже в детской литературе. В его «Сказке», напечатанной в 1935 г. в № 7 журнала «Чиж», Ваня садится писать сказку, но только стоит ему ее начать, например: «Жил-был король…», как Леночка объявляет, что такая сказка уже есть и что ее содержанием является драка короля с королевой. «…Тут королева рассердилась и ударила короля тарелкой. А король ударил королеву миской. А королева ударила короля стулом. А король вскочил и ударил королеву столом…» и так далее: несчастья сопутствуют каждому микросюжету «Сказки». При этом ни одна попытка «писателя» Вани сложить сюжет своей истории категорически неосуществима. Хармс написал парадоксальный для традиционной литературы рассказ о невозможности создания литературного произведения. Это и было его творческой задачей: разрушение сюжета как основы прежней классической литературы. Насколько тотальной была для Хармса задача дискредитации всех традиционных свойств литературы, можно судить и по другим свойствам его произведений. Если в 1920-е гг. он завершал многие свои тексты диковинным для литературных произведений словом «всё», сигнализировавшим об их завершении, то, напротив, в 1930-е он демонстративно обрывает повествование объявлением о том, что «куда-то подевалась чернильница» и поэтому невозможно его завершить, или просто: «не стоит и продолжать», и другими подобными профанирующими литературу констатациями. Дискредитацию литературы Хармс производит и на уровне, так сказать, персональном – в середине 1930-х гг. он создает серию произведений с участием писателей, где они энергично действуют в череде меняющих друг друга событий, но отнюдь не в качестве собственно писателей, а как преимущественно обыкновенные обыватели-скандалисты. Так Хармс осуществляет дискредитацию как самого по себе писательства, так и общепризнанного статуса и репутации писателя. При этом текст доводится до такой формы, в которой он воспринимается уже не как плод художественного творчества, а как документ, протокол. Той же творческой задаче служило и введение Хармсом в текст произведения реальных лиц – своих знакомых или друзей. Можно сказать, что если традиционная литература формировалась методом сложения, то Хармс свою создает с помощью вычитания: он лишает произведение психологических мотивировок событий и поступков действующих лиц, лишает текст заголовка, сюжета, начала и конца. В итоге литературное произведение сводится к одной констатирующей фразе, например: «Рассказ о жене, которая нагадила у себя в комнате»[13]. Здесь уже кончалась не просто литература, а сам по себе текст. Далее должно было последовать молчание. Приводивший к такому финалу творческий эксперимент Хармса по тотальной деструкции литературы оборвался с гибелью самого писателя в тюремной больнице в январе 1942 г. За содействие в осуществлении настоящего издания сердечно благодарю Инну Валентиновну Дацюк Однажды… в стихах Случай на железной дороге как-то бабушка махнула и сейчас же паровоз детям подал и сказал пейте кашу и сундук. утром дети шли назад. сели дети на забор и сказали: вороной поработый я не буду маша тоже не такая как хотите может быть мы залижем и писочек то что небо выразило. вылезайте на вогзал здраствуй здраствуй Грузия как нам выйти из неё мимо этого большого не забора. ах вы дети выростала палеандра и влетая на вагоны перемыла не того что налима с перепугу оградил семью волами вынул деньги из кармана деньги серые в лице Ну так вот. а дальше прели всё супа – сказала тетя всё чижи – ск<а>зал покойник даже тело опустилось и чирикало любезно но зато немного скучно и как будто бы назад дети слушали обедню надевая на плечо — мышка бегала в передник раздирая два плеча а грузинка на пороге все твертила. – а грузин перегнувшись под горою шарил пальцами в грязи. «Фадеев Калдеев и Пепермалдеев…» Фадеев Калдеев и Пепермалдеев однажды гуляли в дремучем лесу Фадеев в цилиндре Калдеев в перчатках А Пепермалдеев с ключом на носу Над ними по воздуху сокол катался в скрипучей тележке с высокой дугой Фадеев смеялся, Калдеев чесался а Пепермалдеев легался ногой Но вдруг неожиданно воздух надулся и вылетел в небо горяч и горюч Фадеев подпрыгнул Калдеев согнулся А Пепермалдеев схватился за ключ Но стоит ли трусить подумайте сами Давай мудрецы танцовать на траве Фадеев с кардонкой Калдеев с часами а Пепермалдеев с кнутом в рукаве И долго весёлые игра затеяв пока не проснутся в лесу петухи Фадеев Калдеев и Пепермалдеев смеялись хаха, хохохо, хи-хи-хи! Андор мяч летел с тремя крестами быстро люди все местами поменялись и галдя устремились дабы мяч под калитку не проник устремились на прямик эка вылезла пружина из собачей конуры вышиною в пол аршина и залаяла кры-кры одну минуту все стояли тикал в роще метроном потом все снова поскакали важно нюхая долото пришивая отлетевшие пуговицы но это было всё не то когда сам сын, вернее мяч летел красивый импопутный подпрыгнет около румяч руками склещет у ворот воздушный голубец потом совсем наоборот ложится во дворец и медленно стонет шатая словарь и думы палкой гонит: прочь прочь бродяги ступайте в гости к Анне Коряге и думы глотая живого леща топчат ногами колоши ища волшебная ночь наступает волшебная ночь наступает волшебная кошка съедает сметану волшебный старик долго кашляя дремлет волшебный стоит под воротами дворник волшебная шишка рисует картину: волшебную лошадь с волшебной уздечкой волшебная птичка глотает свистульку и сев на цветочек волшебно свистит ах девочки куколки где ваши ленточки у няни в переднике острые щепочки ах девочки дурочки полно тужить холодные снегурочки будут землю сторожить. «Короткая молния пролетела над кучей снега…» Короткая молния пролетела над кучей снега зажгла громовую свечу и разрушила дерево. Тут-же испуганный баран опустился на колени Тут-же пронеслись дети олени Тут-же открылось окно и выглянул Хармс а Николай Макарович и Соколов прошли разговаривая о волшебных цветах и числах. Тут же прошёл дух бревна Заболоцкий читая книгу Сковороды за ним шёл позвякивая Скалдин и мысли его бороды звенели. Звенела хребта кружка Хармс из окна кричал один где ты моя подружка птица Эстер улетевшая в окно а Соколов молчал давно уйдя вперёд фигурой. а Николай Макарыч хмурый писал вопросы на бумаге а Заболоцкий ехал в колымаге на брюхе лёжа а над медведем Скалдиным летал орёл по имяни Сережа. «Дни дни клонились к вечеру…» Дни дни клонились к вечеру и утро было точно обрезано отсутствовало при начале дня. Сразу сразу зацветало солнце поднимая растения в надземные местности раскрывая чашечки цветов и заставляя воду из рек испоряться в надземные местности То человек спал видя сон то сразу шёл в мохнатой войлочной шапке продавать своё имущество или по иному какому делу или просто удить рыбу приговаривая: удись удись голубая сестра День становился добрым и вдруг на Неве грохотала пушка называя полдень так страшно неожиданно, что на мосту два дровосека подпригнули ударив тяжёлыми сапогами по камню. В эти дни дьявол разгуливал по улицам в образе часовщика предлогая свои услуги. «Однажды господин Кондратьев…» однажды господин Кондратьев попал в американский шкап для платьев. и там провёл четыре дня. На пятый вся его родня едва держалась на ногах. Но в это время ба-ба-бах! скатили шкап по лестнице и по ступеньками до земли и, в тот же день, в Америку на пароходе увезли. Злодейство, скажите. Согласен. Но помните: влюблённый человек всегда опасен. Знак при помощи глаза Вот Кумпельбаков пробегает держа на палке мыслей пук. к нему Кондратьев подбегает издав губами странный звук. Тут Кумпельбаков сделал глазом в толпу на право дивный знак. упал в траву Кондратьев разом и встать не мог уже никак. Смеётся громко Кумпельбаков Лежит Кондратьев точно сор. От глаза лишь нежданных знаков какой случается позор! «Жил был в доме тридцать три единицы…» жил был в доме тридцать три единицы человек страдающий болью в пояснице только стоит ему съесть лук или укроп валится он моментально как сноп. развивается боль в правом боку человек стонет: я больше не могу. Погибают мускулы в непосильной борьбе откажите родственнику карабе… И так слова какое-то не досказав умер он пальцем в окно показав. все присутствующие тут и наоборот стояли в недоумении забыв закрыть рот доктор с веснушками возле губы катал по столу хлебный шарик при помощи медицинской трубы. Сосед занимающий комнату возле уборной стоял в дверях абсолютно судьбе покорный. тот кому принадлежала квартира гулял по корридору от прихожей до сортира. племянник покойника желая развеселить собравшихся гостей кучку Заводил грамофон вертя ручку. Дворник раздумывая о превратности человеческого положения Заворачивал тело покойника в таблицу умножения. Варвара Михайловна шарила в покойнецком комоде не столько для себя, сколько для своего сына Володи. Жилец, написавший в уборной: «пол не марать» вытягивал из под покойника железную кровать. вынесли покойника завёрнутого в бумагу положили покойника на гробовую колымагу. подъехал к дому гробовой шарабан Забил в сердцах тревогу гробовой барабан Сладострастная торговка одна красивая торговка с цветком в косе, в расцвете лет, походкой легкой, гибко, ловко вошла к хирургу в кабинет. Хирург с торговки скинул платье; увидя женские красы, он заключил её в объятья и засмеялся сквозь усы. Его жена, Мария Львовна, вбежала с криком: Караул! и, через пол минуты ровно, Хирурга в череп ранил стул. Тогда торговка, в голом виде, свой организм прикрыв рукой, сказала вслух: «к такой обиде я не привыкла…» Но какой был дальше смысл её речей, мы слышать это не могли, журчало время как ручей. темнело небо. И в дали уже туманы шевелились над сыном лет – простором степи и в миг дожди проворно лились ломая гор стальные цепи. Хирург сидел в своей качалке кусая ногти от досады. Его жены волос мочалки торчали грозно из засады, и два блестящих глаза его просверливали взглядом; и, душу в день четыре раза обдав сомненья черным ядом, гасили в сердце страсти. Сидел хирург уныл. и половых приборов части висели вниз, утратив прежний пыл. А ты, прекрасная торговка, блестя по прежднему красой, ковра косаясь утром ловко своею ножкою босой, стоишь у зеркала нагая. А квартирант, подкравшись к двери, увидеть в щель предпологая твой организм, стоит. И звери в его груди рычат проснувшись. а ты, за ленточкой нагнувшись, нарочно медлишь распрямиться. У квартиранта сердце биться перестаёт. Его подпорки, в носки обутые, трясутся; колени бьют в дверные створки; а мысли бешенно несутся. и гаснет в небе солнца луч. и над землей сгущенье тучь свою работу совершает. И гром большую колокольню с ужасным треском сокрушает. И главный колокол разбит. А ты несчастный, жертва страсти, глядишь в замок. Прекрасен вид! И половых приборов части, нагой торговки, блещут влагой. И ты, наполнив грудь отвагой, вбегаешь в комнату с храпеньем, в носках бежишь и с нетерпеньем рукой прорешку открываешь, и вместо речи – страшно лаешь. Торговка ножки растворила, Ты на торговку быстро влез. В твоей груди клокочет сила, Твоим ребром играет бес. В твоих глазах летают мухи, В ушах звенит орган любви, И нежных ласк младые духи играют в мяч в твоей крови. И в растворённое окошко, расправив плащ, влетает ночь. и сквозь окно большая кошка, поднявши хвост, уходит проч. Физик сломавший ногу Маша моделями вселенной Выходит физик из ворот. И вдруг упал, сломав коленный Сустав. К нему бежит народ, Маша уставами движенья К нему подходит постовой Твердя таблицу умноженья Студент подходит молодой Девица с сумочкой подходит Старушка с палочкой спешит А физик всё лежит, не ходит, Не ходит физик и лежит. «Однажды утром воробей…» Однажды утром воробей Ударил клювом в лук-парей И крикнул громко лук-парей: «Будь проклят птица воробей!» Навеки проклят воробей от раны чахнет лук-парей И к ночи в мёртвый лук-парей Свалился мёртвый воробей. Антон и Мария Стучался в дверь Антон Бобров. За дверью, в стену взор направив Мария в шапочке сидела. В руке блестел кавказский нож Часы показывали полдень. Мечты безумные оставив Мария дни свои считала и в сердце чувствовала дрожь Смущён стоял Антон Бобров не получив на стук ответа Мешал за дверь взглянуть тайком в замочной скважине платок. Часы показывают полночь. Антон убит из пистолета. Марию нож пронзил. И лампа не светит больше в потолок. Страшная смерть Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты, А рядом стояла его супруга и всё говорила о том, что в котлетах мало свинины. Однако он ел и ел и ел и ел и ел, покуда Не почувствовал где то в желудке смертельную тяжесть. Тогда, отодвинув каварную пищу, он задрожал и заплакал; В кармане его золотые часы перестали тикать; Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился; Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя жёлтые листья; И он скоропостижно умер. Вариации Среди гостей, в одной рубашке Стоял задумчиво Петров Молчали гости. Над камином Железный градусник висел Молчали гости. Над камином Висел охотничий рожок. Петров стоял. Часы стучали Трещал в камине огонёк. И гости мрачные молчали. Петров стоял. Трещал камин. Часы показывали восемь. Железный градусник сверкал Среди гостей, в одной рубашке Петров задумчиво стоял Молчали гости. Над камином Рожок охотничий висел. Часы таинственно молчали. Плясал в камине огонёк Петров садумчиво садился На табуретку. Вдруг звонок В прихожей бешенно залился, И щёлкнул англицкий замок. Петров вскочил, и гости тоже Рожок охотничий трубит Петров кричит: «О Боже, Боже!» И на пол падает убит. И гости мечутся и плачат Железный градусник трясут Через Петрова с криком скачат И в двери страшный гроб несут. И в гроб закупорив Петрова Уходят с криками: «готово». Сон двух черномазых дам Две дамы спят, а впрочем нет, Не спят они, а впрочем нет, Конечно спят и видят сон, Как будто в дверь вошёл Иван А за Иваном управдом Держа в руках Толстого том «Война и Мир» вторая часть… А впрочем нет, совсем не то Вошёл Толстой и снял пальто Калоши снял и сапоги И крикнул: Ванька помоги! Тогда Иван схватил топор И трах Толстого по башке. Толстой упал. Какой позор! И вся литература русская в ночном горшке. «Григорий студнем подавившись…» Григорий студнем подавившись Прочь от стола бежит с трудом На гостя хама рассердившись Хозяйка плачет за столом. Одна, над чашечкой пустой, Рыдает бедная хозяйка. Хозяйка милая, постой, На картах лучше погадай-ка. Ушёл Григорий. Срам и стыд. На гостя нечего сердиться. Твой студень сделан из копыт Им всякий мог бы подавиться. Из дома вышел человек Песенка Из дома вышел человек С дубинкой и мешком, И в дальний путь, И в дальний путь Отправился пешком. Он шел все прямо и вперед И все вперед глядел. Ни спал, ни пил, Ни пил, ни спал, Ни спал, ни пил, ни ел. И вот однажды на заре Вошел он в темный лес И с той поры, И с той поры, И с той поры исчез. Но если как-нибудь его Случится встретить вам, Тогда скорей, Тогда скорей, Скорей скажите нам. «Шёл Петров однажды в лес…» Шёл Петров однажды в лес. Шёл и шёл и вдруг исчез. Ну и ну сказал Бергсон Сон ли это? Нет, не сон. Посмотрел и видит ров А во рву сидит Петров. И Бергсон туда полез Лез и лез и вдруг исчез Удивляется Петров: Я должно быть не здоров. Видел я исчез Бергсон. Сон ли это? Нет, не сон. Удивительная кошка Несчастная кошка порезала лапу, Сидит и ни шагу не может ступить. Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу, Воздушные шарики надо купить! И сразу столпился народ на дороге, Шумит, и кричит, и на кошку глядит. А кошка отчасти идет по дороге, Отчасти по воздуху плавно летит! Однажды… в прозе «На набережной нашей реки…» На набережной нашей реки собралось очень много народу. В реке тонул командир полка Сепунов. Он захлёбывался, выскакивал из воды по живот, кричал и опять тонул в воде. Руками он колотил во все стороны и опять кричал чтоб его спасли. Народ стоял на берегу и мрачно смотрел. – Утонет, – сказал Кузьма. – Ясно, что утонет, – подтвердил человек в картузе. И действительно, командир полка утонул. Народ начал расходится. «Однажды Андрей Васильевич шёл по улице…» Однажды Андрей Васильевич шёл по улице и потерял часы. Вскоре после этого он умер. Его отец горбатый, пожилой человек целую ночь сидел в цилиндре и сжимал левой рукой тросточку с крючковатой ручкой. Разные мысли посещали его голову, в том числе и такая: жизнь это кузница. Отец Андрея Васильевича по имяни Григорий Антонович или вернее Василий Антонович обнял Марию Михайловну и назвал её своей владычицей. Она же молча и с надеждой глядела в перёд и в верх. И тут же поршивый горбун Василий Антонович решил уничтожить свой горб. 3 Для этой цели Василий Антонович сел в седло и приехал к профессору Мамаеву. Профессор Мамаев сидел в саду и читал книгу. На все просьбы Василия Антоновича профессор Мамаев отвечал одним только словом: успеется. Тогда Василий Антонович пошёл и лег в хирургическое отделение. 4 Началась операция. Но кончилась она не удачно, потому что одна сестра милосердия покрыла своё лицо клетчатой тряпочкой и ни чего не видела и не могла подавать нужных инструментов. А фельдшер завязал себе рот и нос и ему нечем было дышать и к концу операции он задохнулся и замертво упал на пол. Но самое неприятное это то, что профессор Мамаев в торопях забыл снять с пациента простыню и срезал ему вместо горба что-то другое, кажется затылок. А горб только потыкал хирургическими ножницами. Придя домой Василий Антонович до тех пор не мог успокоится, пока в дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке. Успокоившись Василий Антонович пошёл к другому доктору и тот быстро обрезал ему горб. Потом всё пошло очень просто. Марья Михайловна развелась с Василием Антоновичем и вышла замуж за Бубнова. Бубнов не любил своей новой жены. Как только она уходила из дома. Бубнов покупал себе новую шляпу и всё время здоровался со своей соседкой Анной Моисеевной. Но вдруг у Анны Моисеевны сломался один зуб и она от боли широко открыла рот. Бубнов задумался о своей биографии. Отец Бубнова по имяни Фы полюбил мать Бубнова по имяни хню. Однажды хню сидела на плите и собирала грибы которые росли около неё. Но Фы неожиданно сказал так: Хню я хочу чтобы у нас родился Бубнов. Хню спросила: Бубнов? Да да? – Точно так ваше сиятельство ответил Фы; Хню и Фы сели рядом и стали думать о разных смешных вещах и очень долго смеялись. Наконец у Хню родился Бубнов. «Один монах вошёл в склеп к покойникам…» Один монах вошёл в склеп к покойникам и крикнул: «Христос воскресе!» А оно ему всё хором: Воистину воскресе! «Воронин (вбегая)…» Воронин (вбегая) — Остановка истории! Люди бегут по улице! На Неве стреляют из пушек! Степанов (подскакивая на стуле) — Которое сегодня число? Воронин — Девятнадцатое марта! Степанов (падая на пол) — Проспал! Проспал! Охотники На охоту поехало шесть человек, а вернулось-то только четыре. Двое-то не вернулись. Окнов, Козлов, Стрючков и Мотыльков благополучно вернулись домой, а Широков и Каблуков погибли на охоте. Окнов целый день ходил потом расстроенный и даже не хотел ни с кем разговаривать. Козлов неотступно ходил следом за Окновым и приставал к нему с различными вопросами, чем и довел Окнова до высшей точки раздражения. Козлов: Хочешь закурить? Окнов: Нет. Козлов: Хочешь, я тебе принесу вон ту вон штуку? Окнов: Нет. Козлов: Может быть, хочешь, я тебе расскажу что-нибудь смешное? Окнов: Нет. Козлов: Ну, хочешь пить? У меня вот тут вот есть чай с коньяком. Окнов: Мало того, что я тебя сейчас этим камнем по затылку ударил, я тебе еще оторву ногу. Стрючков и Мотыльков: Что вы делаете? Что вы делаете? Козлов: Приподнемите меня с земли. Мотыльков: Ты не волнуйся, рана заживет. Козлов: А где Окнов? Окнов (отрывая Козлову ногу): Я тут, недалеко! Козлов: Ох, матушки! Сеа-па-си! Стрючков и Мотыльков: Никак он ему и ногу оторвал! Окнов: Оторвал и бросил ее вон туда! Стрючков: Это злодейство! Окнов: Что-о? Стрючков:…Ейство… Окнов: Ка-а-ак? Стрючков: Нь… нь… нь… никак. Козлов: Как же я дойду до дома? Мотыльков: Не беспокойся, мы тебе приделаем деревяшку. Стрючков: Ты на одной ноге стоять можешь? Козлов: Могу, но не очень-то. Стрючков: Ну мы тебя поддержим. Окнов: Пустите меня к нему! Стрючков: Ой нет, лучше уходи! Окнов: Нет, пустите!.. Пустите!.. Пусти… – Вот что я хотел сделать! Стрючков и Мотыльков: Какой ужас! Окнов: Ха-ха-ха! Мотыльков: А где-же Козлов? Стрючков: Он уполз в кусты! Мотыльков: Козлов, ты тут? Козлов: Ша?ша..! Мотыльков: Вот ведь до чего дошел! Стрючков: Что же с ним делать? Мотыльков: А тут уж ничего с ним не поделаешь. По моему, его надо просто удавить. Козлов! А, Козлов? Ты меня слышишь? Козлов: Ох, слышу, да плохо. Мотыльков: Ты, брат, не горюй. Мы сейчас тебя удавим. Постой!.. Вот… вот… вот… Стрючков: Вот сюда вот ещё! Так, так, так! Ну-ка еще… Ну, теперь готово! Мотыльков: Теперь готово! Окнов: Господи благослови! Американский рассказ В Американский суд была подана жалоба сторожем скотобойни, будто ему какой-то парень сломал руку. Судья вызвал этого парня и спросил: «Ты сломал сторожу руку?» Парень сказал: «нет я не ломал ему руки». А сторож сказал: «как же ты не ломал мне руки! Ведь я из за тебя же сломал руку!» Тогда судья спросил: «Как-же было дело?» Оказалось, что дело было так: Молодой здоровый парень забрался на скотобойню, срезал с коровьего вымяни сиську, вставил её себе в прорешку штанов и так идёт. Сторож увидал парня, вылупил глаза и говорит: «Да ты смотри, как ты идёшь!» А парень достал нож и говорит: «Эх, всё равно!», отрезал ножом сиську и бросил её в сторону. Сторож упал и сломал себе руку. «Миронов завернул в одеяло часы…» Миронов завернул в одеяло часы и понёс их в керосинную лавку. По дороге Миронов встретил Головлёва. Головлёв при виде Миронова спрятался за папиросную будку «Что вы тут стоите?» – начал приставать к нему папиросник. Что бы отвязаться, Головлёв купил у папиросника мундштук и коробку зубного порошка. Миронов видел всё это, на чём, собственно говоря, рассказ и заканчивается. «Андрей Иванович плюнул в чашку с водой…» Андрей Иванович плюнул в чашку с водой. Вода сразу почернела. Андрей Иванович сощурил глаза и пристально посмотрел в чашку. Вода была очень черна. У Андрея Ивановича забилось сердце. В это время проснулась собака Андрея Ивановича. Андрей Иванович подошел к окну и задумался. Вдруг что то большое и тёмное пронеслось мимо лица Андрея Ивановича и вылетело в окно. Это вылетела собака Андрея Ивановича и понеслась как ворона на крышу противоположного дома. Андрей Иванович сел на корточки и завыл. В комнату вбежал товарищ Попугаев. – Что с вами? Вы больны? – Спросил тов. Попугаев. Андрей Иванович молчал и тёр лицо руками. Тов. Попугаев заглянул в чашку, стоявшую на столе. – Что это у вас тут налито? – спросил он Андрея Семёновича. – Не знаю, – сказал Андрей Семёнович. Попугаев мгновенно исчез. Собака опять влетела в окно, легла на своё прежнее место и заснула. Андрей Семёнович подошёл к столу и выпил из чашки почерневшую воду. И на душе у Андрея Семёновича стало светло. «Как известно, у Безименского очень тупое рыло…» Как известно, у Безименского очень тупое рыло. Вот однажды Безименский стукнулся своим рылом о табурет. После этого рыло поэта Безименского пришло в полную негодность. «Ольга Форш подошла к Алексею Толстому…» Ольга Форш подошла к Алексею Толстому и что то сделала. Алексей Толстой тоже что то сделал. Тут Константин Федин и Валентин Стенич выскочили на двор и принялись разискивать подходящий камень. Камня они не нашли, но нашли лопату. Этой лопатой Константин Федин съездил Ольгу Форш по морде. Тогда Алексей Толстой разделся голым и выйдя на Фантанку стал ржать по лошадиному. Все говорили: «вот ржёт крупный современный писатель». И никто Алексея Толстого не тронул. О ровновесии Теперь все знают как опасно глотать камни. Один даже мой знакомый сочинил такое выражение: «Кавео», что значит: «Камни внуть опасно». И хорошо сделал. «Кавео» легко запомнить и как потребуется, так и вспомнишь сразу. А служил этот мой знакомый истопником при паровозе. То по северной ветви ездил, а то в Москву. Звали его Николай Иванович Серпухов, а курил он папиросы «Ракета», 35 коп. коробка, и всегда говорил, что от них он меньше кашлем страдает, а от пятирублёвых, говорит, я всегда задыхаюсь. И вот случилось однажды Николаю Ивановичу попасть в Европейскую Гостинницу, в ресторан. Сидит Николай Иванович за столиком, а за соседним столиком иностранцы сидят и яблоки жрут. Вот тут то Николай Иванович и сказал себе: «Интересно, – сказал себе Николай Иванович, – как человек устроен». Только это он себе сказал, откуда ни возмись, появляется перед ним фея и говорит: – Чего тебе, добрый человек, нужно? Ну конечно в ресторане происходит движение, откуда, мол, эта неизвестная дамочка возникла. Иностранцы так даже и яблоки жрать перестали. Николай то Иванович и сам не на шутку струхнул и говорит просто так, что бы только отвязаться: – Извините, – говорит, – особого такого ничего мне не требуется. – Нет, – говорит неизвестная дамочка, – я, – говорит, – что называется, фея. Одним моментом, что угодно, смастерю. Только видит Николай Иванович, что какой-то гражданин в серой паре внимательно к их разговору прислушивается. А в открытые двери метрд’отель бежит, а за ним ещё какой-то субъект с папироской во рту. – Что за чорт! – думает Николай Иванович, – неизвестно, что получается. А оно и действительно неизвестно, что получается. Метр-д’отель по столам скачет, иностранцы ковры в трубочку закатывают и вообще чорт его знает! Кто во что горазд! Выбежал Николай Иванович на улицу, даже шапку в раздевалке из хранения не взял, выбежал на улицу Лассаля и сказал себе: «Кавео! Камни внутрь опасно! И чего чего только на свете не бывает!» А придя домой, Николай Иванович так сказал жене своей: «Не пугайтесь, Екатерина Петровна, и не волнуйтесь. Только нет в мире никокого ровновесия. И ошибка-то всего на какие ни будь полтора килограмма на всю вселенную, а всё же удивительно, Екатерина Петровна, совершенно удивительно!» Всё О явлениях и существованиях. № 1 Художник Миккель Анжело садится на груду кирпичей и, подперев голову руками, начинает думать. Вот проходит мимо петух и смотрит на художника Миккеля Анжело своими круглыми золотистыми глазами. Смотрит и не мигает. Тут художник Миккель Анжело поднимает голову и видит петуха. Петух не отводит глаз, не мигает и не двигает хвостом. Художник Миккель Анжело опускает глаза и замечает, что глаза что то щиплет. Художник Миккель Анжело трет глаза руками. А петух не стоит уж больше, не стоит, а уходит, уходит за сарай, за сарай, на птичий двор, на птичий двор к своим курам. И художник Миккель Анжело поднимается с груды кирпичей, отрехает со штанов красную кирпичную пыль, бросает в сторону ремешок и идет к своей жене. А жена у художника Миккеля Анжело длинная-длинная, длиной в две комнаты. По дороге художник Миккель Анжело встречает Комарова, хватает его за руку и кричит: «Смотри!» Комаров смотрит и видит шар. «Что это?» – шепчет Комаров. А с неба грохочет: «Это шар». «Какой такой шар?» – шепчет Комаров. А с неба грохот: «Шар гладкоповерхностный!» Комаров и художник Миккель Анжело садятся в траву, и сидят они в траве, как грибы. Они держат друг друга за руки и смотрят на небо. А на небе вырисовывается огромная ложка. Что же это такое? Никто этого не знает. Люди бегут и застревают в своих домах. И двери запирают, и окна. Но разве это поможет? Куда там! Не поможет это. Я помню, как в 1884-том году показалась на небе обыкновенная комета величиной с пароход. Очень было страшно. А тут ложка! Куда комете до такого явления. Запирать окна и двери! Разве это может помочь? Против небесного явления доской не загородишся. У нас в доме живет Николай Иванович Ступин, у него теория, что всё дым. А по-моему, не всё дым. Может, и дыма то никакого нет. Ничего, может быть, нет. Есть одно только разделение. А может быть, и разделения-то никокого нет. Трудно сказать. Говорят, один знаменитый художник рассматривал петуха. Рассматривал, рассматривал и пришел к убеждению, что петуха не существует. Художник сказал об этом своему приятелю, а приятель давай смеяться. Как-же, говорит, не существует, когда, говорит, он вот тут вот стоит, и я, говорит, его отчетливо наблюдаю. А великий художник опустил тогда голову, и как стоял, так и сел на груду кирпичей. всё О явлениях и существованиях. № 2 Вот бутылка с водкой, так называемый спиртуоз. А рядом вы видите Николая Ивановича Серпухова. Вот из бутылки поднимаются спиртуозные пары. Поглядите, как дышит носом Николай Иванович Серпухов. Поглядите, как он облизывается и как он щуриться. Видно, ему это очень приятно, и главным образом потому, что спиртуоз. Но обратите внимание на то, что за спиной Николая Ивановича нет ничего. Не то что бы там не стоял шкап, или коммод, или вообще что ни будь такое, а совсем ничего нет, даже воздуха нет. Хотите верьте, хотите не верьте, но за спиной Николай <Ивановича> нет даже безвоздушного пространства, или, как говориться, мирового эфира. Откровенно говоря, ничего нет. Этого, конечно, и вообразить себе невозможно. Но на это нам плевать, нас интересует только спиртуоз и Николай Иванович Серпухов. Вот Николай Иванович берет рукой бутылку со спиртуозом и подносит ее к своему носу. Николай Иванович нюхает и двигает ртом, как кролик. Теперь пришло время сказать, что не только за спиной Николая Ивановича, но впереди, так сказать, перед грудью и вообще кругом нет ничего. Полное отсутствие всякого существования, или, как острили когда-то: отсутствие всякого присутствия. Однако, давайте интересоваться только спиртуозом и Николаем Ивановичем. Представте себе, Николай Иванович заглядывает во внуторь бутылки со спиртуозом, потом подносит ее к губам, запракидывает бутылку донышком в верх и выпивает, представте себе, весь спиртуоз. Вот ловко! Николай Иванович выпил спиртуоз и похлопал глазами. Вот ловко! Как это он! А мы теперь должны сказать вот что: собственно говоря, не только за спиной Николая Ивановича или спереди и вокруг только, а так же и внутри Николая Ивановича ничего не было, ничего не существовало. Оно, конечно, могло быть так, как мы только что сказали, а сам Николай Иванович мог при этом восхитительно существовать. Это, конечно, верно. Но, откровенно говоря, вся штука в том, что Николай Иванович не существовал и не существует. Вот в чем штука-то. Вы спросите: А как же бутылка со спиртуозом? Особенно, куда вот делся спиртуоз, если его выпил несуществующий Николай Иванович? Бутылка, скажем, осталась. А где же спиртуоз? Только что был, а вдруг его и нет. Ведь Николай-то Иванович не существует, говорите вы. Вот как же это так? Тут мы и сами теряемся в догадках. А впрочем, что же это мы говорим? Ведь мы сказали, что как в нутри, так и снаружи Николая Ивановича ничего не существует. А раз ни внутри, ни снаружи ничего не существует, то, значит, и бутылки не существует. Так ведь? Но, с другой стороны, обратите внимание на следующее: если мы говорим, что ничего не существует ни из нутри, ни с наружи, то является вопрос: из нутри и с наружи чего? Что-то, видно, всё же существует? А может, и не существует. Тогда для чего же мы говорили из нутри и с наружи? Нет, тут явно тупик. И мы сами не знаем, что сказать. До свидания. Всё. Экспромт Как известно, у полупоэта Бориса Пастернака была собака по имени Балаган. И вот однажды, купаясь в озере, Борис Пастернак сказал столпившемуся на берегу народу: – Вон смотрите, под осиной Роет землю Балаган! С тех пор этот экспромт известного полупоэта сделался поговоркой. Обезоруженный или неудавшаяся любовь Трагический водевиль в одном действии Лев Маркович (подскакивая к даме) – Разрешите! Дама (отстраняясь ладонями) – Отстаньте! Л. М. (наскакивая) – Разрешите! Дама (пихаясь ногами) – Уйдите! Л. М. (хватаясь руками) – Дайте разок! Дама (пихаясь ногами) – Прочь! Прочь! Л. М. – Один только пистон! Дама (мычит, дескать «нет»). Л. М. – Пистон! Один пистон! Дама (закатывает глаза). Л. М. (Суетится, лезет рукой за своим инструментом и вдруг оказывается, не может его найти). Л. М. – Обождите! (Шарит у себя руками). Что за чччорт! Дама (с удивлением смотрит на Льва Марковича). Л. М. – Вот ведь история! Дама – Что случилось? Л. М. – Хм… (смотрит растеренно во все стороны). Занавес «Я родился в камыше. Как мышь…» Я родился в камыше. Как мышь. Моя мать меня родила и положила в воду. И я поплыл. Какая то рыба с четырмя усами на носу кружилась около меня. Я заплакал. И рыба заплакала. Вдруг мы увидели, что плывёт по воде каша. Мы съели эту кашу и начали смеяться. Нам было очень весело, мы поплыли по течению и встретили рака. Это был древний, великий рак; он держал в своих клешнях топор. За раком плыла голая лягушка. «Почему ты всегда голая, – спросил её рак, – как тебе не стыдно?» «Здесь ничего нет стыдного – ответила лягушка. – Зачем нам стыдиться своего хорошего тела, данного нам природой, когда мы не стыдимся своих мерзких поступков, созданных нами самими?» «Ты говоришь правильно, – сказал рак. – И я не знаю, как тебе на это ответить. Я предлогаю спросить об этом человека, потому что человек умнее нас. Мы же умны только в баснях, которые пишет про нас человек, т.-ч. и тут выходить, что опять таки умён человек, а не мы». Но тут рак увидел меня и сказал: «Да и плыть никуда не надо, потому что вот он – человек». Рак подплыл ко мне и спросил: «Надо ли стесняться своего голого тела? Ты человек и ответь нам». «Я человек и отвечу вам: не надо стесняться своего голого тела». Хвастун Колпакоп Жил однажды человек по имяни Фёдор Фёдорович Колпаков. – Я, – говорил Фёдор Фёдорович Колпаков, – ничего не боюсь! Хоть в меня из пушки стреляй, хоть меня в воду бросай, хоть меня огнём жги – ничего я не боюсь! Я и тигров не боюсь, и орлов не боюсь, и китов не боюсь и пауков не боюсь, – ничего я не боюсь! Вот однажды Фёдор Фёдорович Колпаков стоял на мосту и смотрел, как водолазы под воду опускаются. Смотрел, смотрел, а потом, когда водолазы вылезли из воды и сняли свои водолазные костюмы, Фёдор Фёдорович не утерпел и давай им с моста кричать: – Эй, – кричит, – это что! Я бы ещё и не так мог! Я ничего не боюсь! Я и тигров не боюсь, и орлов не боюсь, и китов не боюсь, и пауков не боюсь, – ничего я не боюсь! Хоть меня огнём жги, хоть в меня из пушки стреляй, хоть меня в воду бросай, – ничего я не боюсь! – А ну ка, – говорят ему водолазы, – хочешь попробывать под воду спуститься? – Зачем же это? – говорит Фёдор Фёдорович и собирается прочь уйти. – Что, брат, струсил? – говорят ему водолазы. – Ничего я не струсил, – говорит Фёдор Фёдорович, а только чего же я под воду полезу? – Боишься! – говорят водолазы. – Нет, не боюсь! – говорит Фёдор Фёдорович Колпаков. – Тогда надевай водолазный костюм и полезай в воду. Опустился Фёдор Фёдорович Колпаков под воду. А водолазы ему сверху в телефон кричат: – Ну как, Фёдор Фёдорович? Страшно? А Фёдор Фёдорович им с низу отвечает: – Няв… няв… няв… – Ну, – говорят водолазы, – хватит с него. Вытащили они Фёдора Фёдоровича из воды, сняли с него водолазный костюм, а Фёдор Фёдорович смотрит вокруг дикими глазами и всё только «няв… няв… няв…», говорит. – То то, брат, зря не хвастай, – сказали ему водолазы и ссадили его на берег. Пошёл Федор Федорович Колпаков домой и с тех пор больше никогда не хвастал. История Абрам Демьянович Понтопасов громко вскрикнул и прижал к глазам платок. Но было поздно. Пепел и мелкая пыль залепила глаза Абрама Демьяновича. С этого времяни глаза Абрама Демьяновича начали болеть, постепенно покрылись они противными болячками и Абрам Демьянович ослеп. Слепого инвалида Абрама Демьяновича вытолкали со службы и назначили ему мизерную пенсию в 36 руб. в месяц. Совершенно понятно, что этих денег не хватало на жизнь Абраму Демьяновичу. Кило хлеба стоило рубль десять копеек, а лук-парей стоил 48 копеек на рынке. И вот инвалид труда стал всё чаще и чаще прикладываться к выгребным ямам. Трудно было слепому среди всей шелухи и грязи найти съедобный отброс. А на чужом дворе и самою то помойку найти не легко. Глазами то не видать, а спросить: «где тут у вас помойная яма?» – как-то неловко. Оставалось только нюхать. Некоторые помойки так пахнут, что за версту слышно, а другие, которые с крышкой, совершенно найти невозможно. Хорошо, если дворник добрый попадётся, а другой так шугнёт, что всякий апетит пропадает. Однажды Абрам Демьянович залез на чужую помойку, а его там укусила крыса, он и вылез обратно. Так в этот день и не ел ничего. Но вот как то утром у Абрама Демьяновича что то отскочило от правого глаза. Абрам Демьянович протёр этот глаз и вдруг увидел свет. А потом и от левого глаза что то отскочило и Абрам Демьянович прозрел. С этого дня Абрам Демьянович пошёл в гору. Всюду Абрам Демьянович нарасхват. А в Наркомтяжпроме так там Абрама Демьяновича чуть на руках не носили. И стал Абрам Демьянович великим человеком. Карьера Ивана Яковлевича Антонова Это случилось ещё до революции. Одна купчиха зевнула, а к ней в рот залетела кукушка. Купец прибежал на зов своей супруги и, моментально сообразив в чем дело, поступил самым остроумным способом. С тех пор он стал известен всему населению города и его выбрали в сенат. Но прослужив года четыре в сенате, несчастный купец однажды вечером зевнул и ему в рот залетела кукушка. На зов своего мужа прибежала купчиха и поступила самым остроумным способом. Слава об её находчивости распространилась по всей губернии и купчиху повезли в столицу показать митрополиту. Выслушивая длинный рассказ купчихи, митрополит зевнул и ему в рот залетела кукушка. На громкий зов митрополита прибежал Иван Яковлевич Григорьев и поступил самым остроумным способом. За это Ивана Яковлевича Григорьева переименовали в Ивана Яковлевича Антонова и представели царю. И вот теперь становится ясным, каким образом Иван Яковлевич Антонов сделал себе карьеру. Происшествие на улице Однажды один человек соскочил с трамвая, да так неудачно, что попал под автомобиль. Движение уличное остановилось и миллиционер принялся выяснять, как произошло это несчастие. Шофер долго что-то объяснял, показывая пальцем на передния колёса автомобиля. Миллиционер ощупал эти колёса и записал чего-то в свою книжечку. Вокруг собралась довольно многочисленная толпа. Какой-то гражданин с тусклыми глазами всё время сваливался с тумбы. Какая-то дама всё оглядывалась на другую даму, а та, в свою очередь, всё оглядывалась на первую даму. Потом толпа разошлась и уличное движение вновь восстановилось. Но гражданин с тусклыми глазами долго ещё валился с тумбы, но наконец и он прекратил своё занятие. В это время какой-то человек, несший стул, видно, только что купленный, – со всего размаху угодил под трамвай. Опять пришёл миллиционер, опять собралась толпа, и остановилось уличное движение, и гражданин с тусклыми глазами опять начал сваливаться с тумбы. Ну а потом всё опять стало хорошо, и даже Иван Семёнович Карпов завернул в столовую. Неожиданная попойка Однажды Антонина Алексеевна ударила своего мужа служебной печатью и выпачкала ему лоб печатной краской. Сильно оскорбленный Петр Леонидович, муж Антонины Алексеевны, заперся в ванной комнате и никого туда не пускал. Однако жильцы коммунальной квартиры, имея сильную нужду пройти туда, где сидел Пётр Леонидович, решили силой взломать запертую дверь. Видя, что его дело проиграно, Пётр Леонидович вышел из ванной комнаты и, пройдя к себе, лег на кровать. Но Антонина Алексеевна решила преследовать своего мужа до конца. Она нарвала мелких бумажек и посыпала ими лежащего на кровати Петра Леонидовича. Взбешённый Пётр Леонидович выскочил в корридор и принялся там рвать обои. Тут выбежали все жильцы и видя, что делает несчастный Пётр Леонидович, накинулись на него и разодрали на нём жилетку. Пётр Леонидович побежал в ЖАКТ. В это время Антонина Алексеевна разделась до гола и спряталась в сундук. Через десять минут вернулся Пётр Леонидович, ведя за собой управдома. Не найдя жены в комнате, Управдом и Пётр Леонидович решили воспользоваться свободным помещением и выпить водочки. Пётр Леонидович взялся сбегать за этим напитком на угол. Когда Пётр Леонидович ушёл, Антонина Алексеевна вылезла из сундука и предстала в голом виде перед управдомом. Потрясённый управдом вскочил со стула и подбежал к окну, но, видя мощное сложение молодой двадцатишестилетней женщины, вдруг пришёл в дикий восторг. Тут вернулся Пётр Леонидович с литром водки. Увидя, что творится в его комнате, Пётр Леонидович нахмурил брови. Но его супруга Антонина Алексеевна показала ему служебную печать и Пётр Леонидович успокоился. Антонина Алексеевна высказала желание принять участие в попойке, но обязательно в голом виде да ещё вдобавок сидя на столе, на котором предпологалось разложить закуску к водке. Мужчины сели на стулья, Антонина Алексеевна села на стол и попойка началась. Нельзя назвать это гигиеничным, если голая молодая женщина сидит на том же столе, где едят. К тому же Антонина Алексеевна была женщиной довольно полного сложения и не особенно чистоплотной, так что было вообще чёрт знает что. Скоро, однако, все напились и заснули, мужчины на полу, а Антонина Алексеевна на столе. И в коммунальной квартире водворилась тишина. Сказка – Вот, – сказал Ваня, кладя на стол тетрадку, – давай писать сказку. – Давай, – сказала Леночка, садясь на стул. Ваня взял карандаш и написал: «Жил-был король…» Тут Ваня задумался и поднял глаза к потолку. Леночка заглянула в тетрадку и прочла, что написал Ваня. – Такая сказка уже есть, – сказала Леночка. – А почём ты знаешь? – спросил Ваня. – Знаю, потому что читала, – сказала Леночка. – О чем же там говорится? – спросил Ваня. – Ну, о том, как король пил чай с яблоками и вдруг подавился, а королева стала бить его по спине, чтобы кусок яблока выскочил из горла обратно. А король подумал, что королева дерется, и ударил ее стаканом по голове. Тут королева рассердилась и ударила короля тарелкой. А король ударил королеву миской. А королева ударила короля стулом. А король вскочил и ударил королеву столом. А королева повалила на короля буфет. Но король вылез из-под буфета и пустил в королеву короной. Тогда королева схватила короля за волосы и выбросила его в окошко. Но король влез обратно в комнату через другое окно, схватил королеву и запихал ее в печку. Но королева вылезла через трубу на крышу, потом спустилась по громоотводу в сад и через окно вернулась обратно в комнату. А король в это время растапливал печку, чтобы сжечь королеву. Королева подкралась сзади и толкнула короля. Король полетел в печку и там сгорел. Сноски 1 Это однажды отметил английский исследователь творчества Хармса: Aizlewood R. Towards an interpretation of Kharms’s Sluchai // Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd: Esseys and Materials / Ed. by N. Cornwell. London, 1991. P. 98. 2 Цит. по: Валиева Ю. Отец, сын и овца // Хармс-авангард: Материалы международной научной конференции «Даниил Хармс: авангард в действии и отмирании». Белград, 2006. С. 383. 3 См.: Хармс Д. Собрание сочинений: В 3 т. СПб.: Азбука-Аттикус, 2011. Т. 1. С. 15. 4 Стоит отметить, что Хармс еще с самого начала литературного творчества стал составлять из написанных произведений авторские сборники, тем или иным образом представляя их как некоторое единство. 5 Хармс Д. Записные книжки. Дневник: В 2 кн. СПб., 2002. Кн. 1. С. 130 (Хармс Д. Полн. собр. соч.: <В 5 т. 6 кн.>. СПб., 1997–2002). 6 Указ. соч. Кн. 1. С. 184, 186–189. 7 Опубл.: Ёж. 1928. № 1. С. 28–29. 8 Ёж. 1928. № 2. С. 21. 9 Харджиев Н. И. Будущее уже настало // Харджиев Н. И. Статьи об авангарде: В 2 т. М., 1997. Т. 1. С. 378. 10 См.: Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль / Для детей обработал Н. Заболоцкий. Л., 1935. 11 См.: Список упоминаемых авторов и произведений // Хармс Д. Записные книжки. Дневник. Кн. 2. С. 403–414. 12 Успенский П. Д. Tertium organum: Ключ к загадкам мира. 2-е изд. Пг., 1916. С. 253. 13 Хармс Д. Полн. собр. соч.: <В 5 т. 6 кн.>. СПб., 1997–2002. Т. 4. С. 223. 1, 2, 3 |
|||||||