Иллюстрации художника Л. Эппле

      Верфь № 3 Ракетостроя со своими эллингами, мастерскими, лабораториями, ангарами, аэро- и ракетодромами, раскинувшись на много километров, лежала в долине между двумя городками — Прилуками и Красным. Железнодорожная ветка связывала ее с крупнейшей северной магистралью страны, широкая и глубокая Пеленда — с Волгой. Кругом верфи, закрывая ее, шли хвойные леса.
      В ночь отлета еще издалека, из окрестных колхозов, как белое зарево, было видно сияние над верфью. Десятки прожекторов заливали светом ракетодром, людей, озабоченно снующих туда и сюда, десяток пустых автомобилей и на горке взлетной дорожки — огромный, тяжелый, похожий на крылатую рыбу звездолет.
 

На экране висел дрожащий оранжевый диск, покрытый странными тенями.

      Провожающих было немного, их легкие самолеты с потушенными огнями стояли на соседнем аэродроме или покачивались лениво на Пеленде. Со своими родными и близкими трое путешественников простились еще вечером и сейчас досыпали последние минуты перед отлетом…
      На ракетодроме все было полно напряжения и ожидания. Наконец кто-то крикнул: «Едут! Едут!» Поднялась суетня, забегали, заторопились люди; кинооператоры, расставив ноги, нацеливали свои аппараты. Над ракетодромом показался летающий автомобиль, снизился, сложил крылья, побежал по земле. Лукин, Кедров, Малютин и начальник штаба перелета профессор Чижевский вышли из машины около звездолета, и сейчас же с гулом и говором к ним придвинулась толпа провожающих.
      Из открытого люка звездолета показалась голова главного механика; к нему по трапу поднялись Кедров и Малютин. Малютин нес большую папку графиков и карт, Кедров — четырех белых мышей в клетке (после отлета в газетах были опубликованы их имена — Венера, Луна, Комета и Плутон). Высокий, большой Лукин, оглядываясь, словно боясь кого-нибудь раздавить, сдерживал яростный натиск корреспондентов. Он возвышался над ними, как башня, о которую разбивались их суетливые волны.
      — Постойте, постойте, — спокойно говорил он, снимая кожаный шлем и обнажая седую голову. — Не все сразу. Я могу сообщить следующее: мы летим на звездолете «РС-7» конструкции коллектива верфи № 3. Он построен по опытному образцу, на котором в течение двух лет мы проводили испытания…
      — О! — не выдержал толстый, задыхающийся корреспондент агентства «Антарктика». — А мы, простофили, ничего не знали!
      — В нашем звездолете, — продолжал Лукин, щурясь в фиолетовом свете прожекторов, — конструктивно соединены ракета и самолет. До нижних слоев стратосферы мы поднимаемся, как на обыкновенном аэроплане, и там включаем ракетный двигатель. Ракетных двигателей у нас два — прямого и обратного действия. Первый, наиболее мощный, установлен в хвосте звездолета и предназначен для подъема и набора необходимой скорости. Второй двигатель, ракетная группа которого вмонтирована в крылья корабля, предназначен для торможения при спуске и в том случае, если скорость на каком-либо участке пути окажется более предвычисленной. Горючее звездолета — гелиолин. (Тут корреспонденты насторожились, но напрасно.) Корпус корабля построен по принципу термоса, и мы, находясь в герметически закрытой кабине, избежим резких колебаний температуры, даже вылетев в мировое пространство. Тем не менее, смотрите, мы одеты тепло: в замшевые комбинезоны на беличьем меху с гагачьим пухом и в великолепные унты. Но вы меня так стеснили, что вам, конечно, ничего не видно.
      Тут, как бы вспомнив что-то, Лукин пошарил в кармане и вытащил необыкновенно толстую папиросу. Сейчас же со всех сторон к нему протянулись руки с зажигалками.
      — Хочу накуриться, — сказал он, выпуская густой клуб дыма. — Еще неизвестно, когда снова придется закурить. — И, улыбаясь серыми глазами, добавил: — В звездолете нельзя, а на Марсе, быть может, это совсем не принято.
      «Последняя папироса перед отлетом. Марсиане не курят», лихорадочно, сбив шляпу на затылок, записывал в своем блокноте корреспондент «Америкен Таймс».
      — А позвольте… — выступил вперед маленький, желтый и очень вежливый корреспондент телеграфного агентства Китайской республики, — позвольте один вопрос…
      — Да, пожалуйста!
      — Вы сказали, что в течение двух лет испытывали звездолет. Не будет ли правильным сопоставить его полеты с таинственной «маленькой Луной», о которой в течение двух последних лет появилось несколько сообщений крупнейших обсерваторий мира?
      Лукин не успел ответить, как в иллюминаторе звездолета показался Кедров.
      — Иван Дмитрич, — напомнил он, — мы вас ждем!
      — Простите!.. — сказал Лукин корреспондентам и, натянув шлем, стал подниматься на корабль.
      Корреспонденты разочарованно смотрели на его широкую, обтянутую замшей спину.
      Все было готово. Профессор Чижевский и главный механик с масленкой в руке спустились из звездолета. Кедров поднял трап и захлопнул люк. Высунувшись из иллюминатора, путешественники по очереди пожимали высоко поднятые руки провожающих.
      — Мы полагаем, — обратился Малютин к корреспондентам, — что на Марсе не должно быть ничего фантастического. Мы живем не только на Земле, но и во вселенной, и по тому, что мы уже знаем о ней, нельзя ожидать каких-либо особенно удивительных открытий на другой планете. Но наш полет, быть может, разрешит давнишний спор: есть на Марсе жизнь или нет…
      — Ну, пора! — сказал Лукин и, приветственно помахав рукой, закрыл иллюминатор.
 

Натянув шлем, Лукин стал подниматься на корабль.

      Провожающие молча смотрели на огромный серебряный звездолет, раскинувший короткие толстые крылья. Наглухо закрытый, он казался гигантским снарядом, который вот сейчас с ревом и свистом ринется в небо. Наступили последние, томительные минуты. Из-под колес убрали колодки. Высоко над ракетодромом рассыпалась красная сигнальная ракета — звездолет готов! Седой как лунь профессор Чижевский взглянул на часы и вдруг, схватив лестницу, с юношеской живостью приставил ее к звездолету. Все с тревогой следили за ним. Поднявшись, он согнутыми пальцами постучал в стекло. В иллюминатор высунулся встревоженный Лукин. Чижевский ничего ему не сказал, только обнял дрожащими руками и, быстро отстранившись, спустился. Ни к кому не обращаясь, он проговорил:
      — Мой ученик, способный, очень способный человек…
      Трехлопастный винт корабля качнулся и, все ускоряя свое движение, слился в сверкающий круг. Провожающие медленно отступали. Взвилась зеленая ракета. Корабль тронулся. За стеклом мелькнуло бледное лицо Малютина. Все ускоряя свое движение, звездолет, покачиваясь, бежал по взлетной дорожке и почти у самого конца тяжело оторвался, повис на мгновение в воздухе и пошел в небо.
      Вот он засверкал в луче прожектора. Провожающие, вскинув обнаженные головы, следили за ним. Сторожа окрестных колхозов, опираясь на свои бесшумные мотоциклы и колхозные доярки, молча стояли на спящих улицах сел и деревень и также следили за ним. В широком световом луче прожектора, поднятом, как меч, в темное небо, он летел все выше и выше. Его очертания уже были неразличимы, виднелось только серебряное мерцание, наконец и оно погасло.

. . . . . . . . . . . . . . .

      Лукин указал рукой на восток: огромный красный диск солнца выкатился из-за горизонта, земля была далеко внизу.
      В кабине звездолета царил порядок: все было укреплено неподвижно, вплоть до графиков полета, прижатых зажимами к штурманскому столику. Стены и потолок, словно одеяло, покрывала стеганая кожа, пол был выстлан пробковой массой, покрыт пушистым ковром. В стенах и над щитом управления сияли три иллюминатора. Зеркальные ставни были подняты. На стеганой обшивке покачивались ременные поручни.
      — Приготовьтесь! — сказал Лукин, поднимаясь с пилотского кресла, и через плечо посмотрел на Малютина.
      Чтобы разорвать цепи земного притяжения, звездолет должен был развить скорость не меньшую 11,2 километра в секунду. Гелиолин давал большие скорости, но задача их плавного нарастания еще не была разрешена, ускорение шло толчками и переносилось тяжело даже лежа.
      Три раскладных кресла звездолета были превращены Малютиным в койки и установлены под прямым углом к линии полета. Кедров, взглянув на показания приборов, сказал в микрофон:
      — Земля! Слушайте! Говорит «РС-7». Четыре часа сорок минут. Высота пятнадцать тысяч семьсот. Включаем ракетный двигатель. Ждите возобновления связи.
      Далекий голос Чижевского проговорил в наушниках:
      — Радируйте через полчаса…
      Вслед за этим все трое улеглись на койки, пристегнувшись к ним ремнями. Пилотское кресло раскладывалось непосредственно перед щитом управления, и Лукин, даже лежа, мог управлять звездолетом.
      — Включаю! — крикнул он и нахмурился.
 

Путешественники, покачиваясь в воздухе, смотрели сквозь толстый прозрачный иллюминатор.

      Взглянув на часы и высотомер, он выключил самолетный мотор и быстро повернул реостат ракетного двигателя. Наступившую на минуту тишину разорвал взрыв. Звездолет глухо заревел, сделал огромный прыжок. Непомерная тяжесть навалилась на моряков вселенной, сдавила грудь, плечи, живот. Корабль дрожал, взрывы следовали один за другим, сливаясь в громоподобный рев. Ощущение тяжести все нарастало, грудь расплющивалась, дышать стало невозможно. Казалось, такое состояние продолжалось нестерпимо долго. Малютин ощутил металлический вкус крови на языке, хотел сделать глотательное движение и не мог. Лукин пытался что-то проговорить. Внезапно все трое почувствовали резкую перемену — невыносимая тяжесть исчезла, ее сменило ощущение падения: под ложечкой замирало, кружилась голова. Звездолет проваливался в бездну, иллюминаторы быстро чернели, рев ракеты сменила мертвая тишина.
      Поборов тошноту, Лукин легко отстегнул ремни и вдруг всплыл в воздухе над койкой. Он дышал еще тяжело и озабоченно проговорил:
      — Впереди больше четырех суток полной невесомости. Двигайтесь осторожно, берегите головы и колени!
      Малютин повернул голову. Его черепаховые очки соскочили с переносицы и поплыли по воздуху.
      — Придется привязать их веревочкой! — сказал он, протягивая руку и ловя колеблющиеся, словно паутина, очки.
      Путешественники, хватаясь за ременные поручни, осторожно подтянулись к иллюминатору. Как рыбы у стекла аквариума, не касаясь ногами пола и покачиваясь в воздухе от малейшего движения, они смотрели сквозь толстый прозрачный иллюминатор.
      Огромной вогнутой чашей над ними висела Земля, закрывая весь горизонт. Края ее туманились, середину, как снежное море, покрывала бесконечная пелена облаков, в просветах виднелись бурые пятна и, казалось, голубело небо.
      — Атлантический океан, — сказал Малютин.
      Звездолет мчался в черной бездне, пронизанной колючими лучами звезд. Они засевали тьму кругом — и над головой и под ногами, как зерна, или роились огненными пчелами. Солнце, не затмевая их блеска, полыхало косматым голубым шаром. В кабину вливался нестерпимый свет, и Малютин опустил зеркальный ставень.
      Кедров, выпустив поручень, подошел, вернее подплыл, к радиотелефону. Но тщетно он давал позывные: Земля не отвечала. В наушниках потрескивало и слышались далекие шумы.
      — Молчит! — повернулся он к своим спутникам, повозившись над аппаратом. — Связи нет… Связь прервана…

      Далеко во тьме, черной, как тушь, висел гигантский оранжевый апельсин, покрытый странным сплетением серо-синих пятен и легких теней. Их непривычные очертания лишь отдаленно напоминали те карты, которые везли с собой путешественники, и, чем ближе звездолет подходил к Марсу, тем более не похожим становился он на эти карты. Его почва была испещрена множеством темных узлов и неправильных клеток, нежно-серые пространства тянулись между ними, моря напоминали шкуру леопарда. Пятые сутки полета подходили к концу. Марс был близок.
      После очередной вахты Малютин, просунув всю кисть в поручень, висел у потолка, словно летучая мышь. Вдруг он почувствовал — какая-то все нарастающая сила тащит его вниз и ставит на пол.
      — Наконец! — сказал он, делая шаг и не отделяясь больше от пола. — Мы вступили в сферу притяжения Марса. Готовьтесь идти на посадку!
      Мир путешественников перевернулся вверх ногами: до сих пор Марс был над ними, теперь он оказался под звездолетом.
      Малютин и Кедров, стоя на коленях, смотрели в нижний иллюминатор, до этого скрытый под ковром. От напряжения их шеи налились кровью. Марс, увеличиваясь с каждой минутой, мчался навстречу. Тени морей становились резче, на материках вспыхивали огненные пятна. Огромное лицо планеты, разрастаясь, приближалось к ним. Это было страшно.
      Зашипели тормозные ракеты — они должны были погасить излишнюю скорость звездолета. Гнетущая сила толкала путешественников вперед. Кедрова, не застегнувшего на себе ремни, швырнуло с койки к щиту управления. Когда звездолет, падая со все убывающей скоростью, проник в атмосферу Марса, Малютин приложил ладонь к иллюминатору — стекло было теплым.
      Звезды померкли, небо стало темно-синим. Под звездолетом, насколько хватал глаз, во все стороны расстилалось изрытое ветрами песчаное море. Оранжевый песок лежал плоскими холмами, и сверху эта пустыня представлялась громадным кладбищем, усеянным могилами. От пустыни и солнца шел красный свет, и оттого ли, что солнце было маленькое, а небо низкое, мир Марса казался тесней и темней мира Земли.
      Кедров, сменив Лукина, сел за штурвал. Лукин и Малютин, возбужденные, стояли у иллюминаторов.
      — Вот он, Марс! — проговорил наконец Малютин. — Все мертво!
      Слова его, казалось, говорили о разочаровании, но глаза горели жадным блеском.
      — А лететь легко, — сказал Кедров, взглянув на счетчики, — гелиолина идет в два раза меньше, чем на Земле. Взгляните, под нами как будто высохшее русло не то реки, не то канала. Дно занесено песком. А вон холмы, песчаные холмы, как наши дюны…
      Горизонт был ровен, сверкали пески, и по ним летела фиолетовая тень звездолета. Прошел час, но ничто не оживляло безрадостного ландшафта, как будто звездолет парил над одним и тем же местом.
      — Под правым крылом! — неожиданно крикнул Кедров, снижаясь и переходя на самую малую скорость.
      Там, по оранжево-красной равнине, тянулись какие-то серые полосы. Когда подлетели ближе, увидели разбросанный неправильными кучками чахлый кустарник. Сверху он казался мертвым. И вдруг впереди блеснула вода. Это был большой круглый водоем — может быть, озеро, может быть, пруд — на самом дне стояла красноватая вода. От водоема, теряясь среди кустарников, шел высохший проток.
      Когда матрос Колумба увидел с мачты долгожданную землю, он, вероятно, закричал об этом не громче, чем теперь закричали сразу все трое:
      — Вода!
      Вода, по земным понятиям, значит жизнь. Кустарник и вода свидетельствовали об этой жизни.
      Кедров повел звездолет дальше на север. Перед ними открылась обширная область, покрытая серо-зеленой растительностью, среди которой изредка поблескивала вода. То снижаясь, то набирая высоту, они летели до тех пор, пока не прошли над занесенными песком руинами.
      — Развалины! — воскликнул Лунин.
      — Город! — сказал Кедров.
      — Мертвый город! — поправил Малютин.
      В песчаном море, как остовы погибших кораблей, прошли под звездолетом обломки развалившихся стен. В расселинах каменных плит гнездился кустарник. Одиноко вставала разрушенная башня, обнажая черные ребра. На ней, как водоросли, висели космы какой-то растительности. Если это и был город, то город запустения.
      — Садимся? — спросил Кедров, развертываясь над развалинами.
      — Надо искать площадку, — ответил Лукин. — Тут завязнешь!
      Площадку нашли километрах в пяти к востоку от развалин. Это красное большое поле с воздуха казалось твердым и ровным. Кедров несколько раз пролетел над ним, изучая грунт, и под очень пологим углом, на минимальной скорости, пошел на посадку.
      Звездолет коснулся почвы, сделал скачок и пошел прыгать и бить хвостом по жесткому грунту.
      — Шасси!.. — закричал Лукин, держась за поручень и мотаясь от толчков из стороны в сторону.
      Кедров, вцепившись в штурвал, трясся в пилотском кресле. Наконец звездолет остановился.
      — Все! — сказал Кедров вставая. — Я никогда еще так плохо не садился…
      Все вещи в кабине были разбросаны, ящики раскрыты. Тут и там валялись скафандры, теплая одежда, оружие, кислородные аппараты, мешки с провизией, карты. Кабина еще была герметически закрыта, и по-прежнему ритмично постукивали аппараты по очистке воздуха и выработке кислорода. Можно ли было открывать люк в без скафандров спуститься из звездолета? Ответ на это должны были дать мыши. Они тихо сидели в клетке, поблескивая бисеринками глаз. Наружный термометр и барометр лопнули при посадке.
      Кедров пересадил двух мышей из клетки в толстостенную металлическую камеру, вделанную в пол звездолета. Крышка и дно камеры герметически закрывались.
      — Смотрите, — сказал он и, нажав пружину, закрыл крышку и откинул дно.
      Лукин и Малютин, лежа на полу головами друг к другу, смотрели в иллюминатор. Они видели, как откинуло дно камеры и оттуда выпали два белых комочка. Это были Луна и Плутон. Они упали прямо на розовые лапки и, подобравшись, затаились.
      — Живы? — спросил Кедров, в свою очередь ложась к иллюминатору.
      — Живы, — ответил Лукин, — а вдруг подохнут…
      — Нет, — возразил Малютин, — глядите!
      В этот момент оба мышонка, точно по уговору, встав на задние лапки, стали оглядываться. Потом шустрый Плутон белым шариком выкатился из-под звездолета, пробежал несколько шагов, остановился и снова побежал, пока его не скрыла из глаз неровность почвы. Толстая Луна походила около звездолета и, умывшись, уселась в тени крыла.
      Воздух на Марсе был, можно было выходить даже без кислородных аппаратов. Лукин отвинчивал люк. Он волновался. Его пальцы с побелевшими от усилий ногтями соскакивали с крышки. Как из бутылки с газированной водой, из кабины с шипением выходил воздух, более плотный, чем наружный. Наконец в круглом отверстии люка открылось синее небо. Лукин, помедлив, высунул голову.
      — Дышать можно… Выходим! — оглянув кабину, сказал он и, откинув трап, стал спускаться, на минуту заслонив своим телом синий круг открытого люка. За ним последовали Кедров и Малютин.
      Впервые за пять долгих суток путешественники стояли на твердой почве, на почве чужой планеты и, щурясь от резкого солнца, безмолвно озирались вокруг.
      Звездолет остановился на краю красного, глинистого поля. За полем сверкали пески с низкорослым кустарником. Горизонт был все такой же плоский, небо низкое, темно-синее. Необыкновенная тишина поражала слух. Все было недвижно, даже ветер не шевелил кустарника.
      — Ну? — Лукин вопросительно посмотрел на спутников. — Вот мы у цели… — И голос его прозвучал неожиданно слабо.
      — Прилетели, — сказал, улыбаясь бледной улыбкой, Кедров.
      — Да, прилетели! — проговорил Малютин. — Первые люди на Марсе…
      Небритые, с красными глазами, усиленно дыша, они стояли около своего корабля и молча поглядывали друг на друга. Потом так же молча обошли его кругом. На солнышке было жарко, в тени веял холод. В ушах покалывало, голоса звучали слабо, и дышалось с трудом, но двигаться было необыкновенно легко, и эта легкость в движениях облегчала дыхание.
 

В песчаном море, как остовы погибших кораблей, виднелись обломки развалившихся стен.

      Только теперь они увидели, насколько неровна посадочная площадка. Красная глина была как камень и вся, словно древними морщинами, исчерчена кривыми трещинами, пропадавшими в глубоких выбоинах. Серебристый фюзеляж звездолета потускнел, покрылся ржавым налетом, как будто звездолет прошел сквозь пламя. Там и сям на фюзеляже и крыльях змеились тонкие черные царапины, может быть это были следы космических лучей. Одно из выхлопных сопел, сделанное из прессованного угля, лопнуло.