Вместо того, чтобы выкапывать коренья из земли и обгрызать кору с деревьев, они стали окружать впадины и пещеры в скалах, затаиваться у входа в них, вооружившись острыми камнями. Один пестроголовый пещерный виг был захвачен ими прямо в логовище и после короткой неравной борьбы одного против многих был разорван и съеден. Короткохвостый лен увидел, что ему угрожает еще один враг, не менее опасный, чем остальные. Кровожадному и-воду приходилось убегать при встрече с ними. Пушистый кат-ри больше не мог рассчитывать на свои острые зубы и когти; ему оставалось надеяться только на свою ловкость в карабканье по скалам и на быстроту в беге. Чунги не смели нападать только на мохнатого мо-ка и на стаи ненасытных ла-и.
      Но у вига, и-вода и кат-ри было перед чунгами одно неоспоримое преимущество: быстрота бега. В свободном беге никакой чунг не мог догнать ни кат-ри, ни вига. Чтобы поймать кого-нибудь из них, чунгам приходилось прибегать к молчаливому подстереганию, к неожиданности, к хитрости. Своим количеством они могли испугать даже мо-ка и потому научились действовать из засады.
      Никто не мог бы вспомнить, кому из них первому пришла в голову очередная хитрость. Все затаились за кучей камней и веток; и только юный чунг вышел вперед и стал издавать хриплые, жалобные вопли.
      И вот на фоне белого покрова на земле мелькнула темная тень и-вода, припала к земле и поползла к юному чунгу. Тот увидел ее, испуганно вскрикнул и бегом пустился в обратную сторону. И-вод помчался вслед за перепуганной жертвой, быстро сокращая расстояние между ней и собой. Он ничуть не сомневался в том, что юный чунг не сможет спастись от него.
      Но вдруг юный чунг обернулся, выпрямился во весь рост, его испуганное повизгивание сменилось грозным ревом. Он неожиданно взмахнул передней лапой, и и-вод ощутил сильный, тяжелый удар по голове. Ошеломленный ударом, он не увидел, как и откуда на него набросилось множество чунгов. Яростный рев оглушил его, а новые удары вовсе ошеломили. Он завертел толстой шеей во все стороны, защелкал зубами, чтобы схватить кого-нибудь из нападавших, но не успел. Чунги растерзали его еще живого - кто зубами, кто пальцами - и начали жевать и глотать куски теплого, дымящегося мяса.
      Присев у растерзанной добычи, юный чунг совершенно случайно наступил задней лапой на довольно большой кусок его шкуры и уловил разницу в ощущениях: в то время как ступня и пальцы одной лапы продолжали зябнуть в слое белых пушинок, ступня и пальцы другой лапы, стоявшей на лоскуте шкуры, стали согреваться.
      Он перевел взгляд на лоскут, скинул с него лапу и поставил другую. Такое ощущение мягкости и теплоты появилось и в ней, зато сдвинутая оттуда лапа начала зябнуть. И тогда он увлекся игрой: ставил на лоскут шкуры то одну, то другую лапу, так что ощущения теплоты и холода чередовались.
      Когда и-вод был окончательно съеден и чунги двинулись прочь оттуда, юный чунг взял лоскут шкуры и двинулся вслед за остальными.
      Вернувшись в пещеру, чунги уселись наземь с раздутыми животами, довольные и сытые. День был удачен для них: и-вод был крупной добычей, и сегодня им больше не понадобится искать пищу. Юный чунг повертелся вокруг себя один-два раза и тоже сел.
      Вдруг снаружи донесся далекий, протяжный вой ла-и. Юный чунг вскочил первым, уронив свой лоскут шкуры, и кинулся к выходу из пещеры. Другие чунги тоже вскочили и столпились у выхода, каждый схватив по камню из собранной здесь кучи. Зорким взглядом они различили вдали сероватые тени ла-и, которые вертелись вокруг остатков и-вода и поедали его.
      Ла-и были очень далеко, и их было мало. Успокоившись, чунги вернулись вглубь пещеры и снова уселись по своим местам. Но на этот раз юный чунг ощутил под собою не холод камня и земли, а мягкость и теплоту лоскута шкуры, на который нечаянно сел. Он заерзал на шкуре и захихикал от удовольствия.
      Глава 26
      ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
      Однажды чунгам довелось увидеть настоящее чудо: прямо перед ними возникли, словно ниоткуда, несколько хо-хо. Они были такие огромные и такие мохнатые, что чунги буквально оторопели, увидев их. Чунги уже начали забывать хо-хо из сгоревшего леса и в первую минуту приняли их за каких-то неизвестных, никогда не виданных животных. Но все же это были настоящие хо-хо: с гибкими, длинными до земли носами, которыми они могли размахивать во все стороны, как чунги передними лапами, с неимоверно широкими ушами. Только зубы у них были не такие, как у прежних хо-хо - прямые и торчащие вперед, - а гораздо длиннее и сильно изогнутые. Они загибались вверх настолько, что чуть не упирались им в глаза, и в их изгибы чунги могли бы пролезть, как в дыру.
      И лишь сейчас, с появлением хо-хо, чунги заметили, что все животные идут в одну и ту же сторону и что ушедшие больше не возвращаются. Все они шли с одной стороны и исчезали в противоположной. У теп-тепа, у и-вода, у лена, у кат-ри, у вига, у всех прочих зверей направление движения было одно и то же. Вслед за всеми этими животными шли мо-ка, за мо-ка шли ла-и, и за ними, после всех, шли хо-хо.
      Чунги не знали, откуда идут все эти животные, куда они идут, что их гонит в одном и том же направлении; да они и не задавали себе таких вопросов. Они только заметили, что изо дня в день становится все холоднее, нестерпимо холодно, и что мягкие белые пушинки летят с неба непрерывно, а слой их на земле с каждым днем утолщается. Ночи стали вдвое светлее и вдвое холоднее, а пищи почти нигде нельзя было найти. И однажды, в сознании своей полной беспомощности перед все усиливающимся холодом, с единственной мыслью спастись от него, они двинулись в путь в том же направлении, куда шли прочие животные.
      Однажды утром группа чунга и помы вышла из пещеры, где провела несколько дней, и снова двинулась вперед. Один старый чунг, кашлявший безостановочно вот уже много дней, вышел последним и двинулся было вместе со всеми, но отставал все больше и больше. Он с трудом ковылял на задних лапах и, как всегда, делал прыжки с помощью передних. Но эти прыжки были медленные и усталые, тяжелые и неуклюжие; он часто останавливался отдохнуть и все кашлял и кашлял.
      Чунг и пома понимали яснее всех прочих, что чем больше их группа, тем легче ей обороняться от мо-ка и ла-и, и потому останавливали группу, чтобы подождать старого чунга. Они не давали также чунгам расходиться далеко друг от друга в поисках пищи, так как помнили об участи двух чунгов, съеденных ненасытными ла-и.
      Но старый чунг отставал все больше и больше. Прыжки его становились все слабее, он останавливался все чаще. Чунги смутно поняли, что не могут больше дожидаться его, ибо тогда ради одного погибнут все. И, когда старый чунг после утомительного прыжка остановился и сильно раскашлялся, чунг и пома не остановили группу, она продолжала идти вперед. Старый чунг, должно быть, понял, что останется один, беспомощный, как новорожденный детеныш. Он смотрел вслед уходящим тревожно-умоляющими глазами, потом также тревожно и умоляюще заревел, но никто из чунгов не остановился и даже не обернулся к нему.
      Долгое время чунги еще слышали за собой его унылый, молящий рев; потом рев начал слабеть, затихать, и, наконец, чунги вовсе перестали его слышать.
      Позже другая группа, проходя тем же путем, видела старого чунга: совсем один, скуля и дрожа от холода, он из последних сил старался двигаться прыжками вперед. Он уже устал реветь и только тяжело, болезненно стонал. Но и эта группа не остановилась ради него, а прошла мимо. А вскоре после того старый чунг громко, испуганно и жалобно завыл. Чунги обернулись и увидели, что на него набросились несколько ла-и и рвут его на части еще живого; но и на этот раз чунги не вернулись к нему. Ибо они рисковали тогда погибнуть все ради одного.
      Все усиливающаяся стужа заставляла чунгов искать себе убежища на ночь задолго до вечера; и однажды еще засветло они остановились у входа в какую-то пещеру. Но, когда они хотели войти в нее, их встретило глухое гортанное рычание и прямо перед ними вырос огромный мохнатый мо-ка. Чунги испуганно отпрянули и совсем освободили устье пещеры. Они ожидали, что мо-ка сам выйдет оттуда и убежит, испугавшись их количества. Но мо-ка только появился у входа и решил остаться внутри, огромный и мохнатый, упрямый и гневно рычащий.
      Чунги долго ждали, чтобы он вышел. Но он все не выходил: стоял в пещере, угрожающе, гневно рычал и не хотел уступать пещеру чунгам. А кругом уже начало темнеть, и чунгам грозила опасность провести эту ночь на открытом месте, без защиты от острых укусов холода, замерзая и коченея. Тогда они начали рычать от нетерпения и ярости, но напасть на мо-ка никто не решался. Но вот юный чунг, высокий и сильный, подскочил к мохнатому зверю с острым камнем в передней лапе. Первой вслед за ним подскочила пома, а за нею на мо-ка налетели все остальные чунги, каждый с острым камнем в передней лапе.
      Началась жестокая, кровавая битва с чудовищно сильным и крупным зверем. Битва за обладание пещерой, где чунги могли бы спастись от ночной стужи.
      Мо-ка встретил нападающих острыми зубами, огромной мускульной силой, тяжелыми, могучими лапами. Чунги ответили ему еще более острыми камнями, чудесной способностью ударять передними лапами. Мо-ка был один, а их много. Правда, он убил одного из них, но остальные убили его и завладели пещерой.
      Острые камни чунгов располосовали толстую кожу страшного зверя. С торжествующим ревом и радостными всхлипываниями чунги набросились на мясо и стали рвать его зубами и ногтями. Потом, насытившись, они расселись по пещере, довольно урча и почесываясь.
      Некоторые из чунгов при этом случайно уселись на разбросанные по пещере лоскуты шкуры убитого мо-ка и принялись ерзать по ним, хихикая от удовольствия, как ерзал юный чунг, сев на лоскут шкуры убитого кат-ри. Шкура мо-ка грела особенно приятно; и каждый из них принялся собирать куски ее и складывать, чтобы сесть на них. С этого дня всякий раз, когда им случалось убить мо-ка, или и-вода, или вига, или кат-ри, каждый из чунгов стремился завладеть куском шкуры, чтобы, садясь, подкладывать под себя. Пробужденное сознание подсказывало им, что шкуры убитых и съеденных ими животных имеют свойство греть, если сесть на них.
      А у юного чунга сознание сделало еще один шаг вперед - и чунги увидели однажды, как он встал и взял с собою лоскут шкуры, на котором сидел всю ночь; как не выпускал его из лап целый день и как на следующий день подложил его под себя, в то время как все другие чунги сидели на голых камнях.
      Сначала смутно, а потом все яснее и яснее чунги поняли, что сделал юный чунг и почему он это сделал. А тогда каждый из них стал носить с собою по одному, по два лоскута шкуры, чтоб сидеть на них днем или ночью, и бросал их только тогда, когда нужно было убежать, или нападать, или защищаться.
      Один раз группа чунга и помы, двигаясь изо дня в день в одном и том же направлении, заметила в ветвях раскидистого дерева какое-то животное, похожее на кат-ри, но меньше его. Пома первой увидела его и первой предостерегающе крикнула. Она отбросила камень, который держала в передней лапе, и полезла на дерево. Началась погоня по ветвям. Животное перепрыгивало с ветки на ветку, взмахивая длинным хвостом, оглядывалось сверху на пому круглыми глазами и время от времени испуганно взвизгивала.
      Пушистый хвост позволял ему делать большие прыжки с ветки на ветку почти над головой помы и бегать по веткам, слишком тонким, чтобы выдержать ее тяжесть. Внизу дерево окружено чунгами, которые следили за погоней и в то же время отнимали у зверька возможность спуститься с дерева и убежать.
      Видя, что не может спуститься, зверек забрался на ветку еще выше и притаился в развилине. Пома хотела поймать его, но ветки затрещали под нею, а одна даже сломалась и осталась у нее в передней лапе. Пома остановилась, вперив в зверька алчный, голодный взгляд. Зверек сидел в развилине почти над головой у нее, а она никак не могла дотянуться до него лапой. Она недовольно заворчала и начала озираться во все стороны, стараясь найти способ, чтобы поймать зверька. Взгляд ее упал на ветку, которую она бессознательно продолжала держать в лапе, и тут она вдруг заревела, словно внезапно проснувшись. Потом замахнулась веткой и сильно ударила зверька. Раздался громкий визг, зверек подскочил в воздух, перевернулся несколько раз и полетел вниз, где исчез в передних лапах жадно поджидавших его чунгов.
      Пома вместе с веткой побыстрее спустилась с дерева, так как зверек был слишком маленьким, чтобы утолить голод всех чунгов. Она, не глядя, отшвырнула ветку и замешалась в группу чунгов, уже разрывавших зверька на куски.
      Только юный чунг остался в стороне и не участвовал в растерзании зверька. Он вместе с прочими видел, как пома сломала ветку, как замахнулась и ударила ею и как зверек упал вниз. Стоя на задних лапах, мигая, словно в глаза ему брызгали водяные капельки, он вглядывался в брошенную помой ветку. И со свойственным ему любопытством, к которому примешивалось все более ясное понимание случившегося, он подошел к отброшенной ветке, наклонился и взял ее, а потом принялся разглядывать и ощупывать с таким интересом, словно видел дерево впервые в жизни. Потом схватил ее за конец, поднял над головой и с радостным визгом замахал ею во все стороны.
      Чунги изумленно смотрели на него. Пома, которой пробудившийся разум приказывал держать ветку в лапах, подбежала к юному чунгу и хотела отнять ее у него. Но юный чунг, уже превышавший пому ростом и силой, ударил ее веткой по голове. Удар не был сильным - пома стояла слишком близко к юному чунгу, чтобы тот мог размахнуться передней лапой. И все же пома зашаталась, на мгновение замерла и упала наземь, закрыв глаза. И долго еще чунгам пришлось стоять и ворчать вокруг нее, пока она не очнулась и не встала. Юный чунг тоже стоял около нее, смотрел, мигая глазами, но в то же время крепко сжимал ветку в передних лапах.
      В тот же вечер группа чунгов остановилась перед другой пещерой. А когда прошла и эта ночь, свет нового дня озарил фигуры чунгов, двигавшихся вперед, на юг. Все они держали в передних лапах кто толстый сук, кто острый камень.
      Холод, который тянулся с севера, замораживал их следы на земле.
      Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
      Глава 1
      СТРАННЫЕ СУЩЕСТВА
      Холодный голубовато-сиреневый сумрак лежал над землей. Сумрак морозного рассвета. Над восточным горизонтом трепетал едва заметный бледный, рассеянный отсвет. На западе земля и небо сливались в тяжелой черной неподвижности. С севера на юг плыли громады тяжелых туч. Некоторые из них спускались так низко, что задевали за вершины огромных деревьев. Горы все покрыты снегом. Огромные скалы чернеют в пустоте, мертво-немые и неподвижные. Везде и всюду мертвенно-пусто, нет ни звука, ни рева, ни шума звериных шагов.
      Но постепенно бледный, рассеянный свет над горизонтом на востоке усилился. Небосклон начал медленно розоветь, а по краям облачных громад появился слабый золотистый отблеск. Там и сям тяжелый облачный покров начал разрываться; и в кратковременных просветах показывалась светлая синева небес. И хотя над равнинами и бездонными ущельями еще лежали синеватые мутные сумерки, но снежные вершины гор уже засияли легким пурпурным светом.
      И вот горы и равнины каким-то чудом ожили, словно бледные лучи зари вдохнули жизнь в помертвевшую землю. В ветвях деревьев началось какое-то порхание, между стволами заскользили чьи-то тени. Из темных устьев горных пещер выползли мохнатые чудовища. Огромные кри-ри, распустив черные крылья, с легким свистом прорезали воздух. С одной древесной вершины донеслось кроткое воркование, с другой - резкое карканье. Нежное блеянье дже смешалось с глухим ревом грозного мута. Раздалось разъяренное рыканье страшного мо-ка, жалобный, протяжный вой свирепых ла-и... Началась великая каждодневная битва за жизнь.
      Из темного устья одной пещеры появились какие-то странные существа. Они столпились перед устьем, прислушивались, подмигивали друг другу, оглядывались. Некоторые присели на корточки, другие стоят на задних лапах и все морщат свои безобразные красноватые лица. Одни сжимают в передних лапах острые камни, другие держат короткие безлиственные ветки. Холодный северный ветер взъерошивает им шерсть, и они дрожат от холода.
      Никогда еще ни земля, ни животные на земле не видели таких странных существ. Не знали их ни грау, ни мо-ка, ни даже белое светило. У этих существ были сильные косматые тела, живые блестящие глаза, рыжевато-черная шерсть и широкие сильные челюсти; они могли двигаться, встав на задние лапы, а передними размахивать во все стороны и хватать все, что захотят. Конечно, они были похожи на чунгов, но решительно были чем-то большим, нежели чунги, так как передние лапы стали у них руками; и они пользовались деревом и камнем так ловко и сознательно, как никакой другой чунг до них.
      Но все же это были чунги. Это те же чунги, настоящие чунги. Во главе их большой стаи находится юный чунг. Юный чунг - самый прямой, самый сильный и смелый в целой стае; и все остальные чунги признают это и подражают ему во всем. Все считают его вожаком, и он вошел в их сознание, как Смелый чунг.
      Близ него сидят Большой чунг и Старая пома, все еще прихрамывающая на заднюю лапу. Шкура у обоих поседела от старости, и в мускулах уже нет той упругости и силы, которая позволяла им выходить победителями из многих битв с крупными, сильными хищниками. Они тоже давно уже ходят на задних лапах, но долгое хождение зачастую утомляет их; и потому им трудно следовать за быстрыми и ловкими молодыми чунгами. Они тоже носят с собою по острому камню, не выпуская их даже тогда, когда начинают бежать на четвереньках. Они первыми открыли силу острого камня в борьбе с хищниками и своим личным примером научили этому и других чунгов.
      Рядом со Смелым чунгом сидит одна молодая пома. Она не такая крупная и сильная, как Смелый чунг, но все же очень крупная и сильная и во всем остальном похожа на других пом в стае. Только шкура у нее имеет рыжевато-бурый цвет и блестит больше, чем у других пом, а туловище и ноги не так косматы, как у них. Этот рыжеватый цвет шерсти очень нравился молодым чунгам; и потому все молодые самцы отдавали предпочтение бурой поме. А когда она выросла и для нее пришло время выбирать себе пару, каждый самец хотел, чтобы она выбрала его. Они начали бить себя кулаками в грудь, реветь и наскакивать друг на друга; и каждый старался реветь как можно громче и страшнее, чтобы Бурая пома выбрала именно его.
      Смелый чунг тоже хотел, чтобы она выбрала его, и потому тоже ударил себя кулаком в грудь и заревел. Его воинственный, вызывающий рев прозвучал мощнее и громче, чем рев других молодых чунгов. А так как он был самым сильным и смелым чунгом в стае, то никто не посмел вступить с ним в поединок, и Бурая пома выбрала его.
      Она была последним детенышем Старой помы, у которой после нее уже не было детей. Но Смелый чунг не сознавал, что Бурая пома - его сестра, да и Бурая не знала, что Смелый - ее брат. Зато Смелый хорошо знал, что у нее скоро будет детеныш и что он не должен и не может расставаться с нею ни сейчас, ни после, когда ему придется заботиться о новорожденном и о его матери. Он знал, что она значит для него гораздо больше, чем Большой чунг, чем Старая пома и все другие чунги.
      И оба хорошо знали, что до конца своей жизни всегда будут вместе, как всегда были вместе Большой чунг и Старая пома. Они знали, что новый детеныш появится скоро - может быть, сегодня, или завтра, или на следующий день после того... И Смелый поворачивал голову к Бурой, приближал к ней лицо и озабоченно вглядывавался. Потом он прикасался к ней губами и начинал перебирать ими, словно говоря: "Я с тобой и всегда буду с тобой. И мы оба позаботимся о нашем детеныше и не позволим, чтобы его съели ни ла-и, ни мо-ка, ни и-вод..."
      Бурая пома благодарно посмотрела на него, потом тяжело вздохнула и загляделась куда-то вдаль. Она думала о маленьком чунге. Мысли у нее были совсем неясные, неопределенные; она сама не знала, что такое мысли, но от всего этого ощущала одновременно и тревогу, и радость.
      В стае было еще много других семейств: наверное, больше, чем пальцев у одного чунга и еще у одного. Были и маленькие чунги. Некоторые помы носили на груди совсем маленьких детенышей, вцепившихся им пальцами в шерсть, и кормили их своим молоком. Детеныши постарше носили в руках камни и ветки. Они еще не знали, для чего им эти камни и ветки, потому что были еще маленькие; но они уже считали себя большими и во всем подражали взрослым.
      Все чунги огляделись кругом и долго смотрели вдаль. Потом Смелый выпрямился, взмахнул суком, который держал в руке, двинулся вперед и гортанно крикнул:
      - У-о-кха!
      - У-о-кха! - повторили и другие чунги, подгоняя этим друг друга, и все двинулись вслед за Смелым - одни столпившись, другие рассеиваясь. От высоко расположенной скалистой пещеры начиналась широкая долина, еще окутанная голубоватым утренним туманом, и стая начала спускаться туда.
      Откуда шли чунги? Куда они идут? Этого не мог бы сказать даже Смелый чунг, самый сильный и отважный из всех. Все они чувствовали, что кто-то непрестанно гонит их, гонит все дальше на юг, и что этот кто-то сильнее всех чунгов на земле и страшнее всех грау и всех мо-ка, собранных вместе. Этот кто-то, о котором у них не было никакого представления, - кроме того, что он похож на грау величиной с гору, - преследовал их с незапамятного времени. Этот грау неотступно шел по их следам, и все живое убегало от его леденящего дыхания.
      Страшный, всесильный, всевластный, он убивал и замораживал даже деревья и превращал все в глухую белую пустыню. И животные неустанно убегали. Через равнины и каменистые осыпи, через высокие плоскогорья и глубокие ущелья, между стволами гигантских деревьев, через колючие кусты и болота, где не один из них тонул и погибал, а они продолжали двигаться все вперед и все время на юг.
      Чунги не знали, в каком направлении двигаются и зачем должны двигаться в этом направлении. Они сознавали только, что белое светило должно всегда восходить по одну их сторону и заходить по другую. Но даже когда белого светила не бывало, даже когда им случалось идти ночью, они неизменно и безошибочно шли в одном и том же направлении.
      Так они двигались день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Странное бегство, которое ни один чунг не сознавал как бегство, во время которого они рождались, вырастали, старели и умирали! Их стая то уменьшалась, то увеличивалась, так как все, оказавшиеся непригодными для этой новой, суровой действительности, отставали и умирали. Одни, одряхлев от старости, останавливались на отдых и засыпали, чтобы никогда не проснуться больше, а трупы их замерзали или бывали съедены. Других, которые не носили с собой острых камней и веток, растерзывали ла-и или мо-ка. Третьи тонули в болотах и топях. Четвертые падали во внезапно открывшиеся под ногами пропасти и ямы. Пятые умирали от голода и истощения. Но вместо них к стае присоединялись другие чунги или рождались новые, но и из этих могли уцелеть только те, которые оказывались наиболее сильными и приспособленными.
      Глубоко в сознании чунгов таилось какое-то чувство, что все что им встречалось на этом пути на юг, все эти пещеры в скалах, безлесные равнины и обрывы, эти слабоветвистые деревья с острыми, как иглы, листьями уже знакомы им. Где-то глубоко у них в сознании таилось ощущение, что сейчас они возвращаются по пути, пройденному в далеком, полностью позабытом прошлом при другом бегстве на север, бегстве от другой могучей стихии, от какого-то свирепого пожара. Но воспоминание это настолько побледнело, стало таким смутным и неопределенным, что они ни в коем случае не могли представить себе своего прошлого - да это уже и не были те же чунги. Кроме того, морозный северный ветер и скудость пищи заставляли их думать только о том, как бы прокормиться и защититься от холода...
      Уже совсем рассвело. Тяжело нависшие облака все ползли над вершинами деревьев и утесами, лишь время от времени разрываясь и открывая то там, то сям кратковременные просветы. Тогда широкая долина, по которой чунги шли на юг, покрывалась золотистыми пятнами в лучах белого светила. Одно такое золотистое пятно затрепетало совсем близко от чунгов, подползло к ним, согрело - и все они присели, щурясь от его теплоты. Так редко случалось белому светилу побаловать их, дать почувствовать свою теплоту и порадовать своими лучами. Целыми месяцами оно пряталось за серыми тучами, целыми месяцами небо бывало сердитым, и дни шли одни за другим, тяжелые, нерадостные, серые и холодные.
      Присела на корточки и Старая пома, устало вздохнула и молча, устало зажмурилась. Она была уже совсем старая и чувствовала, как с каждым днем все больше теряет силы. Чувствовала, что приближается день, когда она должна будет отстать от прочих и умереть, как умирали тысячи других чунгов до нее. Чувствовала, как ее охватывает приятная, непривычная для чунгов истома и сонная, ленивая дремота. Ей хотелось отдыхать долго-долго. Хотелось спать долго-долго.
      Но захочет ли Смелый чунг, вожак стаи, остановить стаю и ждать, пока она совсем отдохнет? Сделает ли он это для своей старухи-матери? Нет, Старая пома знала, что Смелый чунг, чунг-вожак, не сделает этого, не может сделать, не должен сделать. Потому что этот громадный, страшный грау, следов которого чунги не могли найти, но ледяное дыхание которого ощущали на коже, тогда настигнет и заморозит всех.
      Кроме того, Смелый уже забыл, что Старая пома - его мать, что он вырос у нее на груди и благодаря ей стал крупнее и сильнее других чунгов. Он уже никак не мог вспомнить, что ради него она не однажды рисковала жизнью в борьбе с мо-ка, с и-водом, с ла-и, с вигом и что рубцы от тяжелых ран, покрывающие ее широкую, когда-то мускулистую грудь, - это следы от зубов и когтей свирепых хищников. Смелый давно уже разорвал всякие родственные узы со Старой помой. Пелена глубокого забвения покрыла и поглотила всякое чувство сыновней любви, признательности и благодарности...
      Старая пома взглянула на Смелого, присевшего подле Бурой, и зажмурилась в каком-то тихом, скорбном забытьи. Этот крупный, смелый чунг, самый крупный и смелый из всех, был рожден ею, но давно уже забыл об этом. А она может отличить его от всех прочих чунгов не только потому, что он ее сын и что родственная связь с ним не может изгладиться из ее памяти, но и потому, что он прямее всех держится, ловчее всех держит ветку в руке, во всем более хитер и сообразителен, более понятлив и впечатлителен. Она может узнать его потому, что он выкапывает коренья и луковицы искуснее всякого другого чунга и не выпускает ветку из рук, даже когда спешит... И слабый огонек материнской радости и гордости загорелся у нее в глазах и на мгновение оживил ее взгляд.
      Но Смелый не заметил ее трепетного, теплого и гордого материнского взгляда. Он сморщил лицо и устремил живые, блестящие глаза вперед, где долина расплывалась и исчезала в сером тумане, - словно он обдумывал что-то важное, что-то решающее для всей стаи чунгов. Потом он поднял голову к небу, взмахнул своей веткой, шагнул вперед и снова произнес гортанно:
      - У-о-кха!
      - У-о-кха! - повторили остальные и двинулись вслед за ним. Никто не мог ясно осмыслить те звуки, которые издал Смелый и какие издавали они сами, но все их понимали. "Вперед, вперед!" - означали эти звуки. - Всей нашей стае грозит большая опасность; и нам нельзя беспричинно и надолго задерживаться на одном месте; и всем нужно двигаться заодно, чтобы мы могли защититься от страшного грау, постоянно преследующего нас..."
      Привстала и Старая пома, чтобы двинуться вместе со стаей, но не двинулась. Тяжелая усталость, охватившая ее, вызывала у нее особенное чувство странной сонной истомы. Она постояла немного, словно размышляла и колебалась, идти или остаться, потом отказалась и снова села. В то же время просвет в облаках над нею снова закрылся, белое светило исчезло, все вокруг стало серым и унылым, и она засмотрелась вслед уходящим чунгам как-то безразлично, без желания последовать за ними и без страха, что они уйдут и что она никогда не догонит их. В жилах у нее разлилась еще большая сонливость, дремота стала еще тяжелее. Какое-то полузабытье прикрыло ей глаза, и она совсем отдалась ему. Легла на бок и задремала. И в дремоте ей привиделись какие-то далекие леса, до краев полные соков, теплоты и влаги. По деревьям висят яркие плоды, ветви свесились низко к земле. Лес озарен горячими лучами белого светила, хвостатые чин-ги скачут с ветки на ветку и радостно, весело кричат. В густолиственных ветвях поют маленькие пестрокрылые кри-ри. Но вместе с тем из темных зарослей доносится глухой рев жестокого грау. Однако Старая пома не испытывает перед ним никакого страха, да и другие чунги тоже не боятся грау, потому что все держат в руках острые камни и толстые ветки. Они высоко поднимают эти камни и ветки и что-то возбужденно кричат. Крики их непонятны, но не только старая пома, но и другие чунги понимают их. "На земле есть много сильных и страшных зверей, - означают эти крики. - У этих зверей зубы острее и когти крепче наших, но ветки и камни у нас в передних лапах гораздо крепче и острее, чем их когти и зубы. Поэтому мы сильнее самого сильного зверя и всегда будем побеждать его во всякой битве!"
      Резкий шум в воздухе заставил Старую пому вздрогнуть и приподнять голову. Она увидела, что над нею быстро пролетел большой кри-ри, коснувшись ее широко раскинутыми крыльями. Старая пома слабо заворчала и подняла передние лапы для обороны. Кри-ри, увидев, что это не падаль и не свежий труп, а крупное живое существо, с криком описал высокий круг и улетел. Старая пома проводила его усталым, туманным взглядом, потом перевела взгляд в сторону ушедших чунгов, слабо, продолжительно застонала и опустила голову.
      Когда Старая пома отстала, это не прошло незамеченным для Большого чунга. Однако он был уверен, что она догонит стаю и на этот раз, как это уже случалось со многими чунгами. Но вот стая прошла уже столько шагов, сколько пальцев у всех чунгов, потом еще столько же и еще, а Старая пома все не догоняла ее.
      Наконец Большой чунг остановился и отстал от остальных. Опираясь на передние лапы, удивляясь и не понимая, почему Старая пома не догоняет его и ниоткуда не появляется, он испустил протяжный зовущий рев. Но Старая пома и на этот раз не появилась на пройденном ими пути, не ответила на рев.
      Тогда, охваченный тревогой и страхом, Большой чунг вернулся назад. То подпрыгивая на четырех лапах, то спеша на двух, он приблизился к тому месту, где она осталась, увидел ее и радостно заскулил. Но почему его неразлучная пома лежит так неподвижно? Почему не отвечает на его радостный визг? Почему не поднимает голову? Как она может спать спокойно, когда вся стая чунгов уже ушла так далеко и она осталась совсем одна?