От автора

История, которая здесь рассказана, произошла приблизительно двенадцать тысяч лет назад на берегах реки Везеры, в нескольких милях от того места, где она впадает в Дордону.

Там, в пещерах, на каменных стенах еще до сих пор сохранились вырезанные и разрисованные изображения животных, которые говорят нам о жизни народа, давно исчезнувшего с лица земли, но оставившего вечные памятники своего искусства, своих верований и обычаев.

Обратимся же к ним.

Глава 1

Племя Медведя

Пустынная местность. По берегу извилистой реки – рваные цепи холмов; в их углублениях – долины, болота, луга. Здесь и там голые осыпи, отвесные скалистые стены, и тут же на склонах густой лес: береза, ель, сосна, дуб, клен. Многие деревья лежат поверженные: одни разбила молния, другие ураган вырвал с корнем и разбросал в беспорядке. Лежат и гниют…

Зима уж близилась к концу. Здесь и там на склонах холмов еще лежал снег, но воздух был легок, чувствовалось, что скоро на деревьях нальются почки.

Тишина… Молчание… Ни следа человека… Только лисица пробежит по опушке леса, да выхухоль выскочит на тропу, да орел чертит круги в воздухе.

Куда ни глянет глаз – ни поля, ни башни, никакого человеческого сооружения.

И все же в косых лучах заходящего солнца можно было увидеть голубоватый дымок, который подымался с берега реки, заросшего кустарником, и таял в воздухе. А вот в некотором отдалении – другое, совсем прозрачное дымное облако поднялось и растаяло в вышине. Значит, человек был здесь, в этой обширной, пустынной стране, он был здесь, но только тщательно прятался в ущельях, по берегам этой извилистой реки.

И действительно: на краю обрыва, в сумерках, от ствола лиственницы отделилась фигура. Это был человек, еще совсем молодой, стройный, гибкий. Небольшая голова, ловко посаженная на плечи, темное от загара и ветра лицо, правильные черты, прямой нос, блестящие глаза… Нон, сын Тимаки, из племени Медведя…

Оленья шкура покрывала его тело, а к ногам были привязаны кожаные сандалии. Он крался неслышно, низко сгибаясь, высматривая следы зверя. Они привели его к узкой норе. Здесь Нон растянулся на коричневом ковре прошлогодней листвы и мхов, оперся на локти и застыл. Если бы не копна его пышных каштановых волос, его нельзя было бы отличить в сумерках от темной земли, на которой он лежал.

Но вот в норе послышался шорох. Нон затаил дыхание. Сначала высунулась только морда зверя; потом, успокоенное тишиной, животное осторожно высунуло всю голову; живые глазки зорко вглядывались в темноту. Это длилось лишь одно короткое мгновенье: тяжелый камень, зажатый в правой руке Нона, молниеносно опустился на маленькую голову и размозжил череп, а левая рука не менее быстро схватила зверя, чтоб не дать ему в последней смертельной судороге скрыться в норе.

Теперь Нон одним прыжком вскочил на ноги. Он улыбался, рассматривая свою добычу: это был чудесный соболь.

Крепко прижимая к себе еще теплую тушку, Нон быстро шагал по направлению к долине, опускавшейся к реке. Широкоплечий, высокий, больше шести футов росту, на длинных ногах, – он шел легко и быстро, напоминая походкой волка, неутомимо и равномерно бегущего к своей цели. Он перепрыгивал с камня на камень, тщательно огибая все густые заросли, потому что там могли таиться духи, а Нон боялся их. Он был молод – ему было всего восемнадцать лет – и мог ли он, еще юноша, знать, как нужно обращаться с невидимыми духами, чтобы противостоять их страшной силе?

Наконец он спустился к реке, сел в маленькую лодку, которая была привязана к дереву, и быстро пересек неширокую в этом месте реку. Здесь он вскарабкался на крутую скалу и очутился на широкой каменной террасе.

Над террасой низко нависал выступ скалы, и поэтому тут было еще темнее. Во мраке пылали зажженные на одинаковом расстоянии друг от друга костры, а за каждым из них находилась хижина с ярко раскрашенными стенами. Огонь у входа в жилище должен был отпугивать диких зверей.

Нон быстро проскользнул в одну из хижин.

Здесь, в темноте, зарывшись в меховые мешки, спали его отец, мать и сестра. Бросив в дальний угол хижины принесенного им зверька, Нон нащупал свой мешок, лежавший рядом с отцом, залез в него и сейчас же крепко уснул.

Настало утро. Тимаки, отец Нона, сидел на корточках с другими мужчинами на краю каменной террасы. В эти часы здесь царило особенное оживление. Лучи восходящего солнца заливали всю террасу и проникали в самые отдаленные уголки. Пространство, на котором были расположены жилища племени, составляло в длину сто пятьдесят, а в ширину тридцать шагов и было закрыто сверху естественным навесом, образованным скалой. Хижины были построены совершенно одинаково. Стены были из лошадиных и оленьих шкур, прикрепленных к вбитым в землю кольям, и раскрашенных черными, красными и серыми полосами. Задняя часть хижины служила для хранения шкур, оружия, орудий и запасов пищи. В передней части спали члены семьи; отец и мать посередине, а дети – по краям: сыновья – рядом с отцом, дочери – рядом с матерью. Перед единственным входом в хижину находился очаг, на котором готовили пищу и разводили огонь, чтоб согреться. На горячих камнях поджаривали ломти мяса, здесь же коптили рыбу, подвешивая ее на кольях над огнем, а в горячей золе пекли различные коренья.

На стенах хижины были очень искусно нарисованы всевозможные звери, перед изображениями которых лежали различные жертвоприношения – пучки травы, сушеные ягоды, кусочки мяса – для того, чтобы задобрить духов-покровителей этих животных; чтобы охота была удачной, изображения животных также были вырезаны на деревьях у входа в пещеры и нарисованы углем и охрой на ее стенах.

Земля на террасе была вся усыпана золой и костями животных. Маленькие дети прыгали, подымая столбы пыли, и искали в золе куски дерева, которые они подбрасывали в огонь; старшие же дети ходили в ближайший лес за еловыми шишками и хворостом, приносили топливо и складывали в кучи у подножья скалы. Слышались крики, споры, шлепки и брань, смех и шутки. Дети работали серьезно, с сознанием, что они служат общему делу.

Матери и дочери сидели у входа в хижины. Они были заняты обработкой мехов и шкур и изготовлением из них одежды. Нитками им служили высушенные волокна растений или жилы убитых животных, вдетые в тонкие иглы, сделанные из кости. Прежде, чем продеть нитку с иглой, в шкуре делали отверстие при помощи маленького острого камня. Таким образом, работа шла довольно медленно, но ведь спешить было некуда, время не имело никакой цены: что не было сделано сегодня, можно было доделать завтра.

Некоторые женщины готовили мясо и зелень для обеда. Другие растирали в выдолбленном камне красные и черные краски, которые в большом количестве употреблялись для раскраски стен хижин, для изображения животных на скалах, а также для окраски лица и тела во время многочисленных празднеств, на которые собирались члены племени.

Женщины и девушки работали, а мужчины сидели неподвижно на краю террасы или, когда было холодно, у огня.

Они бездельничали перед очередной охотой, которая обычно продолжалась очень долго, и после которой они возвращались измученные, усталые, но нагруженные добычей, обеспечивающей на многие дни пропитание для их семей. Они следили, чтоб их оружие – стрелы и копья, топоры и остроги – было в порядке, посещали соседей, чтоб поговорить с ними о важных вопросах, касавшихся всего племени, или же шли в соседний лес расставлять ловушки для зверей.

С незапамятных времен жило племя Медведя в этой части долины, где в бесчисленных ущельях, созданных самой природой, оно находило естественную защиту от холода и ветра, снега и дождя. Когда-то предки этих людей жили в других краях, где было жаркое солнце. Но произошло великое изменение климата – наступили страшные холода, и, гонимые северным ветром, люди бежали на юг по снежным, ледяным, застывшим полям, погибая по дороге от холода и голода. А вместе с людьми бежали и звери. Стада мамонтов, истощенных голодом, трусили так быстро, как только им позволяли их огромные тяжелые тела; испуганные олени и бизоны мчались вслед, а в темноте ночи слышно было рычание бегущего льва.

После мучительных переходов с места на место, длившихся долгие годы, люди пришли, наконец, в эту счастливую долину. Но что осталось от многочисленного раньше племени? Великий их предок, Медведь, несмотря на огромную силу и мужество, смог спасти только четырех сыновей и четырех дочерей. И вот с тех пор все племя чтило пещерного медведя и поклонялось ему, так как в нем жил дух их предка, который оберегал своих потомков и охранял их от всяких несчастий. Пещерный медведь стал, таким образом, священным животным.

Много поколений сменили друг друга с тех пор, как племя Медведя осело здесь. Оно жило в относительной безопасности, почти никем не тревожимое, тесно сплоченное общим прошлым, воспоминаниями и трудом. И только два раза за это время ему пришлось взяться за оружие: один раз, когда с севера на него напали дикие орды людей без культуры и закона, и затем второй раз, когда с юга пришли черные люди. С ними Медведи, пожалуй, не справились бы, потому что черные люди были огромного роста, очень сильны и искусны в бою; но дух их предка, Великий Медведь, послал холодную зиму с глубоким снегом, и черные люди бежали, как ласточки под порывами холодного осеннего ветра. С тех пор Медведи мирно жили на берегу реки, и никто не посягал на их охотничьи угодья.

В двух днях ходьбы вверх по долине жили люди родственного племени – дети Кабана, а еще дальше, у истоков реки – 5 потомки Мамонта. На западе, в четырех днях ходьбы, начинались непроходимые болота, а на юге быстрый горный поток замыкал границу мира. В лесах было достаточно дичи для всех.

Люди охотились на зверей – чаще всего, на оленей – только для того, чтобы жить, и каждый убивал столько, сколько ему было нужно, чтобы быть сытым и одетым.

Олени были основным источником их существования; их мех служил им одеждой, из их рогов изготовлялись наконечники для стрел и острог, их мясо было питательно и превосходно на вкус, а прикосновенье к оленьим копытам исцеляло от падучей. Стада бизонов иногда проходили через страну, но они исчезали так же быстро, как появлялись, и охота на них была очень трудна, потому что они были сильны и осторожны. Мамонты появлялись редко. Это были самые мирные и в то же время самые общественные животные; они всегда держались вместе. Охотники избегали нападать на них, а ждали какого-нибудь благоприятного случая, чтобы овладеть одним из этих громадных животных. Мамонты были осторожны и не подпускали к себе человека даже на расстояние полета стрелы. Да и что могла сделать стрела с этой косматой, сморщенной толстой кожей?

Иногда весной, на каком-нибудь защищенном от ветра лугу, удаленном от кустарника, где мог бы спрятаться человек, появлялось семейство мамонтов. Они мирно паслись, высоко торчали их огромные изогнутые клыки. Сильным хоботом они вырывали траву из земли и засовывали ее в пасть. Громадные уши все время находились в движении: мамонты всегда прислушивались, всегда были начеку; они слышали малейший шорох, и когда что-либо казалось им подозрительным, бросались бежать, и тогда ни один человек не мог догнать их.

Как-то раз мамонт, проходивший по узкой дорожке на краю болота, поскользнулся, упал и увяз в топкой тине. Стараясь выбраться из нее, он только все больше и больше погружался в болото, которое медленно его засасывало. Его тоскливый рев потрясал воздух. На эти призывные звуки прибежали люди и увидели картину, которую долго потом не могли забыть: на краю болота стояли два мамонта и пытались спасти своего товарища; один охватил хоботом тело тонущего, другой обвил хоботом его клыки. Упираясь сильными ногами в твердую землю, они делали тщетные усилия, чтобы вытащить огромную тушу собрата, уже наполовину увязшую в болоте. Когда они увидели приближающихся людей, они стали издавать такой угрожающий рев, что люди в страхе отступили. До самой ночи старались мамонты вытащить своего товарища и оставили его только тогда, когда убедились, что он мертв. На утро пришли охотники. Несколько человек, обвязавшись ремнями, концы которых держали люди на берегу, бросились в болото и опутали крепким канатом, сплетенным из кожи, клыки животного. Таким образом, они пытались вытащить его на берег, но это им не удалось. Тогда решено было срезать клыки, которые имели не менее шести футов в длину. И вот началась долгая и мучительная работа: изо дня в день, стоя по колено в воде, люди с удивительной настойчивостью и терпением, резали осколками кремней твердую кость, и, наконец, огромные клыки были отделены и торжественно перенесены на террасу, где жило племя.

А тело утонувшего животного осталось лежать в болоте и начало разлагаться. Уровень воды в болоте понизился, и ужасное зловоние распространилось далеко вокруг. Беспокойство охватило людей: по-видимому, они чем-то разгневали невидимых духов, которые в отместку за это отняли у них добычу и теперь отравляют воздух. Тогда их вождь Раги вместе с тремя старейшинами племени совершил обряд примирения: на пластинке из клыка утонувшего животного было вырезано изображение мамонта; оно было сделано с большим искусством и как нельзя лучше передавало образ животного. Один из старцев произнес над этим изображением заклинание, после чего пластинку торжественно опустили в воду на том месте, где разлагался труп. Это помогло, потревоженный дух успокоился, пошел сильный дождь, который длился целые сутки, вода в болоте поднялась на два фута, покрыв мамонта, и только пузыри на поверхности воды говорили о том, что дух его все еще здесь, но вредить он уже не мог.

Еще реже, чем мамонты, встречались носороги с длинными рогатыми мордами, с толстой шкурой, покрытой шерстью. Но они не подпускали к себе человека, да и охота на них была смертельно опасной.

Зато в долине было много диких лошадей различных пород. Племя охотилось на них и в основном питалось их мясом. В этих местах водились также дикие быки. Охота на них была связана со смертельным риском: нередко бык подымал на рога преследовавшего его охотника. В жаркие лета появлялись иногда хищные животные, похожие на больших кошек: они переплывали реку с юга и производили огромные опустошения среди лошадиных и оленьих стад. Лошади и олени в ужасе бежали со своих обычных пастбищ. Тогда охотники устраивали облаву на диких кошек, чтоб заставить их уйти: люди собирались всем племенем, громко кричали и колотили в барабаны, чтобы испугать зверей, а старейшины в это время произносили заклятья, которые должны были заставить уйти непрошенных гостей.

Боялись люди также и волков, которые истребляли животных, употреблявшихся людьми в пищу. Племя Медведя вело с волками беспощадную войну. Волчье мясо считалось нечистым, и его нельзя было, есть, но волчьи шкуры употреблялись при сооружении жилищ, а старцы покрывали ею свои плечи. Более ценные меха, которыми мужчины и женщины украшали свои одежды, – куница, соболь, горностай, лисица служили также для обмена: торговцы, два раза в год приходившие из далеких стран в эту долину, охотнее всего обменивали свои товары на меха.

Река, на берегах которой жило племя Медведя, доставляла богатую добычу умелым рыбакам: воды ее кипели форелью, щукой, семгой. Их убивали острогами. Маленькие дети прямо руками ловили пескарей и раков. И все это благополучие, эту мирную жизнь в умеренном климате, среди обилия пищи, племя приписывало только мудрости своего предка Медведя, неутомимого и могучего, приведшего когда-то своих детей на берег этой реки. А самым ценным было то, что он заключил благоприятный для племени союз со всеми духами, населяющими реку, пещеры, кустарники и леса, с духами, незримо присутствующими повсюду, которые набрасываются на животных и тысячами убивают их, посылают или задерживают дождь, осушают реки или выводят их из берегов и являются во сне людям. Премудрость, как жить с духами в мире, великий предок передал старейшинам, которые свято хранят эту тайну и в свою очередь передают ее из поколения в поколение особо посвященным. Старцы знают формулы заклинаний и слова, которые можно и которых нельзя произносить; они знают дни, благоприятные для начала охоты, священные танцы, которыми можно привлечь животных к охотнику, и магические изображения, которыми можно удержать зверя на месте. Только они знают все обряды, необходимые для того, чтобы души мертвых не вредили оставшимся в живых; одним словом, они знают все, что необходимо людям, окруженным со всех сторон незримыми врагами, подстерегающими их, чтобы при малейшей ошибке или оплошности навредить или уничтожить их.

Человек жил в вечном страхе среди враждебного мира и непрерывных опасностей. Звери были его врагами; между ними и человеком шла борьба не на жизнь, а на смерть. Невидимые духи окружали его со всех сторон и всячески старались вредить ему. Неизвестные болезни вдруг посещали племя и уносили старых и молодых, взрослых и детей; люди мерли, как мухи осенью, и никакие заклинания старцев не могли помочь.

А то вдруг всех охватывал необъяснимый страх и держал в тисках день за днем: казалось, приближается какая-то ужасная катастрофа, которая должна уничтожить все племя, но никто не знал, откуда она должна придти. И люди боялись выходить из хижин, терпели голод, но не осмеливались идти на охоту. Иногда в племени появлялись одержимые злыми духами, которые внезапно падали на землю, а изо рта у них шла красная пена.

Если никакие заклятья старцев не помогали, то прибегали к операции: несчастному пробуравливали череп, для того чтобы через образовавшееся отверстие мог выйти поселившийся в нем злой дух.

Так проходили столетия, полные суровой борьбы и тяжелых лишений: с опасностью для жизни, путем невероятного напряжения охотники племени добывали пищу для себя, своих жен, детей и немощных стариков.

Но вот уже в течение нескольких поколений стали происходить едва заметные изменения климата: лето становилось все теплей, зима все мягче. Когда-то давно – говорили старцы – земля в долине в течение целой половины года лежала под снегом; все вокруг кишело оленями; до пяти больших стад держались постоянно поблизости. Изобилие господствовало в жилищах.

А теперь зимой вместо снега – дожди, вместо морозов – сырость, и олени уходят из этой местности: их становится все меньше и меньше. Меньше стало и разного пушного зверя: белки, соболя, лисиц. Все это внушало тревогу.

Особенно тревожило исчезновение оленей. Их стало так мало, что только охотники могли одеваться в эти превосходные меха, а для остальных членов племени их не хватало. Это создавало среди детей Медведя настоящую панику. Люди обращались к вождю Раги и к мудрым старцам. Ведь они – хранители тайных знаний, они должны знать, как приворожить животных и заставить их держаться вблизи жилищ человека! Но вождь и мудрецы были бессильны помочь, и это вызывало недовольство и затаенную вражду против них.

Глава 2

Нон и Ма

Нон со своими сверстниками готовился к предстоящим испытания. Все юноши племени, достигнув определенного возраста, проходили через церемонию посвящения, после чего они вступали в жизнь, как взрослые мужчины. Они не могли уже оставаться в одной хижине с матерью и сестрами и должны были выстроить себе собственное жилище, а на свадебных играх они похищали девушек и брали их себе в жены. Юноша становился мужчиной и получал голос в совете племени. Но для этого он должен был пройти через тяжелые испытания обряда посвящения.

Нон старался не думать об этом. Желание победить в предстоящих состязаниях вытеснило все остальное. Несмотря на холодную погоду, молодые люди сняли одежду. Они натерли тело жиром и стали упражняться в борьбе. Высокие, гибкие и сильные – они старались повалить друг друга, ловко увертываясь от подставленной ноги противника или удара. Когда они обхватывали друг друга, слышно было, как хрустят их кости; обычно оба борца падали на траву, и борьба продолжалась до тех пор, пока одному из них не удавалось подмять под себя другого.

Девушки и женщины не присутствовали на этих играх, но старики были тут; они давали советы борцам и поощряли их криками.

Потом начались состязания в беге, в котором люди племени Медведя были особенно искусны: из поколения в поколение их тела, благодаря постоянным упражнениям, приобрели, способность к стремительному бегу, – это было необходимым условием в борьбе за существование. Кроме того, некоторые из соревнующихся прибегали к особому способу: они питались только мясом с ноги оленя или лошади, что должно было передать им скорость бега этих животных.

Они бежали парами, пробегая десять раз подряд расстояние в двести шагов, отмеренное между двумя деревьями; с выпяченной грудью, закинув голову назад и выставив вперед подбородок, с подтянутым животом, на длинных ногах – они, казалось, едва касались земли. Иногда внезапный дождь орошал их разгоряченные тела; тогда они блестели, и от них шел пар.

Нон бегал очень хорошо, а на расстоянии ста пятидесяти шагов оказался самым быстрым, и это была для него самая желанная победа.

Юноши упражнялись также в стрельбе из лука и метании копья. Наконечники копий и стрел были вырезаны из оленьих рогов. Хороший охотник попадал копьем в цель на расстоянии пятидесяти шагов. Ничего не было красивее движения юноши, бросающего копье. Упираясь в землю выставленной вперед ногой, он делал мощное движение правой рукой, весь, устремляясь вперед, как бы вслед копью, и застывал в этой позе, а копье летело, рассекая воздух, и с треском вонзалось в ствол дерева.

Но вот игры окончены. Молодые люди погружают свои разгоряченные тела в холодные воды реки, потом, накинув одежды, возвращаются в свои жилища, и тут начинаются бесконечные разговоры о различных пережитых приключениях и будущих охотах.

Нон любил по вечерам беседовать с опытными мужами и мудрыми старцами и задавать им вопросы.

Ведь земля наверно еще не кончается в четырех днях ходьбы от их жилища? А что там, дальше, куда не проникает взгляд?

И старики рассказывали: к северу до самого позднего лета земля покрыта льдом, и там водятся только белые медведи; на востоке подымаются высокие горы, и их снежные вершины упираются прямо в небо; на юге же в десяти днях ходьбы простирается вода, и тянется она далеко-далеко, а там за ней есть еще страны, и в них, вероятно, тоже живут люди и звери. Только торговцы могли проникать в эти края, потому что они в дружбе с охраняющими их духами. Там вечное лето, и люди питаются только растениями… И тут вспоминали старцы далекие предания: когда-то на земле царила простота во всем; люди никого не убивали и ели только плоды и то, что давала земля; и жили они в мире со своими братьями-животными; но с тех пор все изменилось, пролились реки крови, и навсегда люди и звери стали врагами.

У Нона были друзья старше его по возрасту, с которыми он охотно проводил время. Двое из них умели изображать – на стенах хижин и пещер, на пластинках из рогов оленей и клыков мамонта – животных, населявших страну. Как живые, стояли они перед изумленным Ноном. И казалось, звери живут двойной жизнью: одна жизнь – там, на свободе, в лесу, а другая – здесь, пригвожденная волшебной силой к камню, из которого извлекла ее ловкая рука художника.

И Нон старался подражать своим товарищам. О, это очень важно – точно изобразить животное, со всеми подробностями, чтобы оно было, как живое, потому что тогда дух его, обманутый сходством, изберет своим местом пребывания картину, и животное будет все время держаться поблизости от этого места. Самой маленькой ошибки в изображении достаточно, чтоб животное увидело обман, и тогда оно больше не придет. И в руках работающего останется только мертвая кость или безжизненный камень, а на охоте ему ничего не удастся убить.

Нон старался изобразить все, что он видел и наблюдал. Под его руками оживали образы зверей. Вот бык на лугу; испуганный внезапным шорохом, он поднял голову, задрал хвост и вытянул спину: сейчас он ринется на врага или бросится бежать. Или вот – раненый бизон; он лежит на траве; он страдает; он ревет; с трудом старается он повернуть голову назад, чтоб достать зияющую на спине рану и лизнуть ее языком. И Нон счастлив своим умением и мечтает о том времени, когда он узнает все волшебные формулы и заклятья, необходимые для успешной охоты… А это будет не скоро, – на празднике посвящения в священном гроте.

Но вот солнце пригрело по-настоящему. Склоны холмов покрылись фиалками и анемонами. Почки начали лопаться на деревьях. Реки выступили из берегов, и земля дышала теплом и изобилием…

Ма, сестра Нона, лежала на золе у входа в хижину и мечтала. Теплый ветер усыплял ее. Ей едва исполнилось пятнадцать лет, но это была уже вполне развившаяся девушка. Правильными и красивыми чертами лица она напоминала своего брата, только они были мельче и нежнее, чем у Нона. Брови сходились над глазами цвета весенней листвы; длинные каштановые волосы прядями спадали на загорелые плечи.

Дома было много работы: нужно было очищать и обрабатывать меха так, чтобы звериные шкуры приобрели нужную мягкость, нужно было поддерживать огонь и жарить на раскаленных камнях мясо, приправленное пахучими кореньями, собранными еще осенью; нужно было чинить платье… Мало ли работы! Но Ма, охваченная сладкой истомой весеннего тепла, лежала неподвижно. Мать часто бранила ее и нередко награждала шлепками, но Ма принимала их равнодушно, как должное.

Бахили не была щедра на нежности. Это была высокая, сильная женщина с добрым выражением лица и глаз. Всегда деятельная, всегда в хлопотах по хозяйству, она почти никогда не покидала лагеря. И насколько молчалив был Тимаки, настолько болтлива была Бахили.

В течение всего дня она не молчала ни минуты. Ее не смущало отсутствие слушателей, она громким голосом продолжала разговаривать сама с собой. Она любила всякие поговорки, которые сама придумывала: «сырой мох для подстилки плох» или «язык ранит тяжелее копья».

Когда Ма ленилась, Бахили говорила ей: «Старые женщины спешат жить, молодые девушки – грезят». А когда Тимаки шел на охоту, она напутствовала его, чтобы побудить скорей вернуться домой: «Что вне дома съешь, не пойдет на пользу».

Ма, подталкиваемая матерью, принялась за работу, но мысли ее были далеко. Из разговоров с Ноном, с которым она была очень дружна, Ма многое узнала. Она мечтала попасть куда-нибудь в далекие южные страны, о которых он ей рассказывал со слов стариков и которые она часто видела во сне… Ей грезилось горячее солнце и деревья, отягченные плодами, и юноша, который подходит к ней и заключает ее в свои объятия… Увидит ли она когда-нибудь эти страны наяву? Уйдет ли она от этой однообразной жизни, и кто поведет ее к неизведанному?

Есть счастливые люди, которые бывают в далеких краях. Это торговцы, что живут на берегу моря. По их рассказам она старается представить себе его: это – река, у которой только один берег… и вода его не течет, как в реке; иногда она начинает волноваться, сердиться и рычать, так что человек пугается. Увидит ли она когда-нибудь море? Кто знает!

Так мечтала Ма, скобля шкуру только что убитого жеребенка.

Когда Ма удавалось, она убегала с другими девушками на холмы; там они собирали цветы и душистые травы: цветами украшали они свои волосы и шею, а травы сушили на зиму.

Хотя Ма оставалось ждать еще целый год до свадебных игр, в которых она сможет принять участие, но она старалась быть в обществе старших подруг. Этот праздник, решавший судьбу девушек, происходил в середине лета, и на нем встречались все три соседних дружественных племени, живших на берегах реки.

Вечные законы, которых они строго придерживались, запрещали брать жен из своего племени, и каждая девушка ждала, что ее уведут из старого, насиженного места в новые и неизвестные края.

Свадебные игры проводились с величайшей торжественностью, и старейшины строго следили за тем, чтобы все обряды и правила исполнялись как должно, поскольку от этого зависело будущее племени и его благополучие. Браки не были больше так плодовиты, как раньше. Когда-то женщины производили на свет десять и больше детей, а теперь – не больше шести, да и из них половина умирала в раннем возрасте.

Некоторые женщины оставались бездетными. И это было плохим знаком. Времена менялись, и находились люди, которые предсказывали близкий конец племени Медведя.

Ма и ее подруги отдыхали на склоне холма. Они собрали большие охапки цветов для торжественного обряда, который совершался каждый год весной в честь пробуждающейся после долгого зимнего сна природы.

Как только холмы покрывались свежим зеленым ковром, девушки отправлялись собирать цветы. Они сплетали из них гирлянды и пели при этом вполголоса, и это было похоже на жужжание пчел… Слова произносились в определенном ритме, и ритм этот соответствовал порядку вплетаемых цветов, потому что только так можно расположить к себе духов, обитающих в лесу.

Когда настал вечер, девушки поднялись на холм, на котором возвышался священный дуб. Это было старое дерево, стоявшее здесь с незапамятных времен и уцелевшее от всех бурь и непогод. Каждая девушка несла в руках ветвь, сорванную с него в прошлом году: всю зиму эти ветви бережно хранились в хижинах. Теперь, дойдя до вершины холма девушки, сложили их в кучу и подожгли, при чем горько плакали и издавали жалобные стоны. А когда костер потух, они образовали хоровод и два раза обошли вокруг дерева; потом украсили дерево гирляндами из цветов, которые только что сплели, и стояли так в кругу, низко склонившись перед деревом, простирая руки вперед; потом отклонились назад, опять склонились вперед, стараясь передать движения дерева, сотрясаемого дикими порывами ветра. В тот самый миг, как солнце опустилось за горизонт, девушки сорвали свежие цветы с дерева и стали потрясать ими в воздухе, охваченные буйным весельем. Еще два раза обошли они вокруг дерева, но теперь их движения были быстры и радостны, а потом яркой цепью рассыпались по холму и побежали вниз в долину.

Когда они суетились к реке, то увидели Раги – вождя племени, который сидел на опрокинутом стволе дерева и разговаривал с одним из стариков.

Девушки приближались с песней, размахивая в воздухе ветвями священного дуба. Раги смотрел им навстречу, и Ма показалась ему самой юностью, так давно уже покинувшей его одряхлевшее тело. Он увидел себя опять сильным и ловким и подумал: «Если кто и смог бы вернуть мне хоть на короткое время мою былую силу, то только эта дивная молодая девушка». И кровь опять, как в далекой молодости, сильней заструилась в его жилах.

Раги знал Тимаки и слыхал о его красивой дочери, но увидел ее впервые. Процессия молодых девушек уже прошла, последний звук их песен давно замер вдали, а Раги все думал о Ма. Медленно, тяжело опираясь на палку, побрел он по направлению к своей хижине.

Когда он проходил мимо, люди отворачивались в сторону. Его не любили. Несмотря на все старания, он был бессилен в борьбе с враждебными духами, все, казалось, смеялось над его волшебной силой, и последние годы он жил одиноко, окруженный неприязнью своего племени.

Хижина его стояла в стороне от прочих, на высокой террасе, где он жил один.

Жилище его было просторнее, чем у других членов племени; оно было разделено оленьими шкурами на две части; в одной он спал и принимал посетителей, а в другую никто не смел входить, кроме него: здесь хранились посох, мантия и головной убор вождя. На оленьей шкуре красовались знаки, смысл которых был понятен только вождю и старейшинам. В этих знаках, происхождения которых никто не знал, заключалась власть над всеми незримыми силами, власть, которою обладали только вожди племени, и которая так ослабла в последние годы.

Старая женщина и ее сын, еще ребенок, заботились о Раги, поддерживали его огонь и готовили ему пищу.

Вождь растянулся на своем ложе. Мальчик подложил свежих веток в огонь, зажженный перед входом в хижину, чтобы дым костра прогнал надоедливых мух, которые тысячами носились в воздухе. Старуха опустилась на корточки перед вождем и стала растирать ему ноги.

А Раги думал свое. Кто мог ему помешать взять Ма в жены? Он, как вождь, был единственный, кто имел право брать жен из собственного племени. Стоит ему только сказать ее отцу, Тимаки, о своем желании, и тотчас же по окончании свадебных игр Ма станет его женой; до истечения этого срока никто не мог жениться.

Всю ночь Раги не мог уснуть, а когда, наконец, уснул, ему приснилась Ма: она бежала вдоль холма, а он, старец, никак не мог догнать ее. Утром он рассказал о своем сне и замысле одному из приближенных стариков, и тот взялся обо всем переговорить с Тимаки.

Для Тимаки предложение вождя было полной неожиданностью, но оно ему понравилось. Когда вождь умрет, кто будет ему наследовать? Почему бы не Тимаки, раз он будет зятем вождя? Таким образом, мудрый старец и Тимаки легко пришли к соглашению.

Тимаки не стоило особенного труда получить согласие своей жены. У Бахили было шесть детей, но четверо из них умерли вскоре после рождения; она знала, как тяжела доля женщины. Нужно было вынашивать детей, кормить, одевать, воспитывать их, нужно было заботиться о муже, готовить ему еду и одежду, ухаживать за ним. А мужья были требовательны, и, когда они возвращались с охоты, не было конца их капризам.

Бахили думала: если Ма выйдет замуж за вождя племени, ее жизнь будет легче, потому что о вожде заботится все племя, доставляет ему пищу и все необходимое для существования. Кроме того, тогда Ма не уйдет в другое племя и будет жить вблизи от матери, а это радовало материнское сердце.

Все эти соображения Бахили выложила своей дочери, убедившись предварительно, что никто из соседей их не слышит, так как, если бы узнали, что вождь ищет жену, нашелся бы десяток семейств, которые предложили бы ему своих дочерей.

Бахили говорила долго. Когда она наконец замолчала, то с удивлением поняла, что Ма совсем не обрадовалась ее словам. Она только сказала:

– Вождь стар! Я не хочу выходить замуж за старика!

– Ты – глупая девчонка! – воскликнула Бахили. – Мне нечего с тобой тут долго разговаривать! Ты просто сделаешь так, как я и отец прикажем!

И она дала пинка своей дочери, закончив, таким образом, беседу.

Другая девушка заплакала бы, и это утешило бы мать. Этого ожидала и Бахили. Но Ма не плакала, выражение ее лица осталось замкнутым и упрямым. Это вывело Бахили из себя: «Что это стало с теперешними девушками? – думала она: – для них воля родителей больше ничего не значит».

На следующий день Нон пошел удить рыбу, и Ма пошла вместе с ним. Они поднялись вверх по реке и легли на прибрежные камни под тенью ивы, ветви которой нависали над самой водой. Но рыба не шла на приманку. Тогда Нон и Ма растянулись рядом на свежей траве: быть может, позже, в сумерках, форель выйдет из своего убежища. Между Ма и Ноном была большая дружба. Он любил ее общество и заботился о ней, в то время как другие юноши пренебрегали своими сестрами. Мальчики делали вид, что презирают девушек за их слабость, за недостаточную быстроту бега и за зависимость от матерей, которые не позволяли дочерям уходить далеко от дома.

Нон любил разговаривать со своей сестрой обо всем, что слышал от старших. Она была обязана ему всем, что знала. Он научил ее удить рыбу и распознавать ягоды, полевые коренья и травы. Нон рассказывал ей о повадках зверей и объяснял, как различать следы. Ма с интересом слушала своего старшего брата, и образы зверей, как живые, вставали перед ней.

Теперь Ма рассказала брату о том, что ее так тревожило: о судьбе, которая ее ждала. Неужели она достанется в жены этому старику, как того хотят родители? И неужели Нон это потерпит? Сердце маленькой Ма переполнилось горечью и она заплакала. Никогда еще не видел Нон сестру в таком горе. Он протянул руку и стал нежно гладить ее волосы.

– Отчего ты плачешь, Ма? Пока вождь женится на тебе, пройдет еще много времени. А сейчас ты со мной и завтра будешь со мной и еще много-много дней мы будем вместе. Подожди же плакать. Ведь Раги стар, он до тех пор может умереть. Хочешь, я его напугаю? Я наряжусь в волчью шкуру и наброшусь на него: от страха его душа вылетит вон.

Так он болтал всякий вздор, чтобы утешить свою сестру. Ма мало-помалу успокоилась и вскоре в ответ на шутки брата улыбнулась сквозь слезы.

Внезапно Нон стал серьезным – он что-то обдумывал. Потом он спустился к берегу реки и взял немного глины. Вернувшись к Ма, он стал мять сырой комок в своих ловких руках, и скоро можно было различить фигуру, которая изображала мужчину. Нон сделал ему высокую прическу и вложил в руку посох. Изумленная Ма молча смотрела на эту работу. Когда он закончил, она прошептала:

– Это – вождь!

– Ты дала ему его настоящее имя, – сказал Нон, понизив голос, хотя они были совершенно одни. – Спрячь его на своей груди, сестричка! Сегодня вечером, когда в небе появится первая звезда, проткни его сердце иглой. Тогда вождь умрет.

Ма содрогнулась. Неужели она совершит это преступление?

Она закрыла глаза… Перед ее мысленным взором предстал Раги – сморщенный, согнувшийся, дрожащий… Она взяла фигурку и завернула ее в лист лопуха…

Молча смотрели они друг на друга. То, что они только что совершили, еще больше сблизило их.

Ма поднялась. На сегодня довольно серьезных разговоров. Теперь она хотела играть.

– Давай побежим наперегонки до той березы, – предложила она. – Только ты должен дать мне десять шагов вперед.

Они заняли свои места.

Нон крикнул: – Вперед! – и полетел, как копье, пущенное мощной рукой охотника. Ма мчалась с быстротой стрелы. Нон с восхищением смотрел, как она бежала впереди его, так что ее ноги едва касались земли. Недалеко от дерева он ее нагнал. Оба учащенно дышали, и слышно было, как стучат их сердца.

Вечером, спрятавшись за камнем недалеко от дома, Ма дождалась наступления ночи. В ее левой руке была зажата глиняная фигурка, которую вылепил ее брат и которой она дала таинственное существование, назвав ее по имени. Наконец в небе зажглась вечерняя звезда. В правой руке Ма держала костяную иглу. Какое-то время она колебалась, а затем резким движением всадила ее в фигурку в том месте, где должно было находиться сердце. Глина поддалась, подобно живой плоти, а потом сомкнулась вокруг иглы.

Ма дрожала. Ей казалось, что из раны вот-вот брызнет кровь. Игла должна была остаться в «ране» до утра.

Прошло несколько дней. Ма теперь окончательно успокоилась: ведь ее средство не могло обмануть. Она вытащила иглу из «раны» и, разломав глиняную фигурку на мелкие кусочки, бросила их в реку.

Приближались торжества посвящения, после них должны были состояться свадебные игры. Люди с реки оставили все свои заботы и старались только наслаждаться прекрасным временем года.

Однажды утром от одной хижины к другой побежал слух, что прибыли торговцы. Каждый год появлялись они в начале лета, чтобы обменять у охотничьих народов свои товары на меха. Это были единственные чужаки, которых люди с реки принимали, как гостей. Соседние племена, с которыми потомки Медведя поддерживали постоянные отношения, были ведь одной с ними крови, тогда как в жилах торговцев текла кровь другой расы. Они приходили из далеких стран, и уже по одному их виду можно было догадаться, что они пережили удивительные приключения. Это были люди огромного роста. У них был матовый цвет кожи, черные, как смоль волосы, и курчавые бороды. Их миндалевидные глаза горели темным горячим огнем. А когда они говорили, глубокий теплый звук их голоса чаровал и притягивал.

Они жили так далеко, что их путешествие длилось почти две трети года. Приходилось пересекать безводные пустыни, труднопроходимые леса, кишащие дикими зверями, высокие горы с ущельями и пропастями – только так можно было попасть в их страну. На западе ее омывало бесконечное море, а на юге и востоке от нее простирались другие страны – страны жаркого солнца. Песок под ногами там обжигал, как раскаленные камни очага, и иногда поднимался столбом до самого неба, а деревья сами внезапно загорались.

Торговцы приносили с собой пахучие пряности и раковины. Жадно набрасывались на них люди с реки: аромат пряностей незаметно проникает в человека и обладает волшебной силой. А в раковинах скрыто еще большее волшебство: если приложить их к уху, то заключенные в их духи начинают жужжать, подражая шуму моря, у которого их отняли. Раковины служили людям с реки в качестве украшений.

Диковинные истории рассказывали торговцы: о людях с длинными хвостами, при помощи которых они раскачиваются на ветвях деревьев; о людях, у которых голова на груди, и о людях с одним глазом посередине лба; о страшных демонах и чудовищах, подстерегающих человека в пустыне и в горах… И все это они говорили своим певучим голосом на странном языке, составленном из всевозможных слов, заимствованных ими у разных народов, которых они встречали на своем пути.

И что еще было удивительно – торговцев сопровождали люди, которых они называли рабами; эти рабы несли мешки с товарами, разводили огонь, приготовляли пищу. Когда же они чем-нибудь не угождали своим господам, те били их, а слуги принимали удары, как должное, и никогда не возвращали их обратно.

Это было непонятно людям с реки… для них охота была и трудом, и наслаждением; она была самым прекрасным из всех мужских занятий, потому что с ней был связан риск, который придавал этому делу остроту. Зачем же нужны рабы? И потом – откуда их взять?

У потомков Медведя обязанностью и гордостью мужчины было кормить и содержать женщин, детей и стариков; они все были равны между собой, равны и свободны. И когда торговцы хвастались, что дома у каждого из них по десятку рабов, – «Медведи» смеялись: разве они слабые женщины, что не могут сами добывать себе пропитание?

У рабов была совсем черная кожа, жесткие вьющиеся волосы, толстые губы, – широкий приплюснутый нос. Когда они смеялись, их белые зубы обнажались и сверкали, как у волков. Вечером они сидели вокруг костра и пели протяжные грустные песни.

Нон и Ма с нетерпением ожидали торговцев, потому что их прибытие всегда приносило с собой много неожиданного и интересного. Нон относился к этим чужакам с некоторым пренебрежением, но для Ма с ними было связано все, о чем она грезила в самых пламенных мечтах. Какой завидной казалось ей судьба этих удивительных людей, которые в сопровождении своих слуг исходили весь свет!

Как только торговцы разбили в лесу свои палатки, они прежде всего, отправились к вождю, чтобы принести ему обычные подарки – пахучие травы и раковины. Только выполнив эту церемонию, они занялись своими делами.

На следующий день, вскоре после восхода солнца, Ма увидела на дороге, ведущей к террасе, группу торговцев. Их было всего пять человек, остальные по-видимому еще были заняты обустройством лагеря. Черный слуга шел впереди, отыскивая путь среди беспорядочного нагромождения скал. За ним шел Нахор, вождь торговцев, высокий, полный мужчина, а позади него юноша – стройный и нежный, похожий на девушку. Шествие замыкали двое черных слуг, которые несли мешки с товаром.

Ма жадно следила за ними.

И вдруг – о, радость! – негр, шедший впереди, поднявшись на террасу, направился прямо к хижине Тимаки и остановился около изумленной Ма. Ма бросилась в хижину, чтобы позвать мать. Тимаки тоже вышел навстречу чужестранцам и низко поклонился им. Они ответили ему церемонным поклоном, напоминавшем танец девушек под священным дубом, и уселись на землю у входа в хижину. Нон сидел тут же, не обращая на них никакого внимания, захваченный своей работой: он вырезал изображение оленя на куске рога.

Ма спряталась и из своего укрытия стала наблюдать. Все поражало и привлекало ее в этих чужих людях. Их платье было сделано из шкуры незнакомого ей зверя и имело другой вид, чем одежда людей ее племени. Вокруг лба Нахора красовалась повязка, вся утыканная птичьими перьями ярко-голубого цвета. По тому, как он закидывал назад голову и выпячивал вперед живот, видно было, что он очень важный человек. Его крупный орлиный нос был изогнут, как ручка посоха вождя, а его пышная борода падала на грудь густыми завитками. Но особенно привлек внимание Ма его сын. Он был строен и гибок, как тростник, глаза его блестели и стан его склонялся, подобно камышам на берегу реки, когда по ним скользит вечерний ветер. Но плечи его были широки и могучи, и он напоминал молодого бизона.

Безмолвно, с раскрытым ртом стояла Ма. Как будто повинуясь непреодолимой силе, притягивавшей ее к этому юноше, вышла она из-за своего укрытия и стала позади отца. Теперь торговцы увидали ее и в свою очередь замерли, изумленные красотой и грацией девушки.

– Ма! – воскликнул Нахор. – Когда я видел ее в последний раз, она была еще совсем ребенком.

Сын его молчал. С того мгновенья, как появилась Ма, он не отрывал от нее взора.

Между тем Тимаки вынес из хижины собольи шкуры и разложил их перед торговцами.

– Ба, ба! – восклицала Бахил и перед каждой шкурой как будто не могла сдержать своего восторга. Нахор внимательно рассматривал и щупал их со всех сторон. Затем, отложив их в сторону, он сделал знак рабу и тот принес тяжелый мешок. Нахор развязал его и вынул раковины, переливавшиеся перламутром и напоминавшие утреннюю зарю в ясном небе. Потом он выбрал ожерелье из розовых раковин, похожих на только что распустившиеся цветы шиповника, и, низко поклонившись, надел его на шею Ма: – Возьми его! – сказал он. – Оно самое красивое из всего, что у нас есть. Оно для тебя!

Между тем Тимаки, не обращая никакого внимания на сокровища Нахора, спокойно собрал свои собольи меха и унес их обратно в хижину.

Теперь они говорили о разных посторонних вещах. Люди с реки любили эти беседы с торговцами, из которых они узнавали о далеких, неизвестных им странах и чужой, неведомой жизни. Серьезно и сосредоточенно слушали дети Медведя рассказы этих чужестранцев, в которых для них открывался целый мир, таинственный и новый, и доносился шум жизни других народов, бродивших где-то далеко по необозримым равнинам… Затем и они рассказали торговцам о своей жизни, становившейся с каждым годом все труднее, о перемене климата, об исчезновении оленей. Долго беседовали они, а потом опять начали торговлю.

На этот раз Нахор вытащил из мешка пряности. Бахили подошла поближе, набрала полную пригоршню и поднесла к носу; потом попробовала их и прищелкнула языком.

– Ба, ба! – сказал, смеясь, Нахор.

Тогда сын Нахора по имени Офир, взял из рук раба маленький красный мешочек и подал его Ма. Чудный аромат шел из этого мешочка. Она стояла молча, с полузакрытыми глазами.

Между тем торг продолжался, собольи шкурки опять были разложены на земле. Мешочки из тонкой кожи с пахучим содержимым стояли, выстроившись в ряд, перед Бахили. На этот раз Нон оставил свою работу и подошел к торговавшимся. Головной убор Нахора привел его в восхищение, и он не сводил с него глаз.

Тимаки и Нахор продолжали торговаться и никак не могли придти к соглашению. Наконец Нахор показал еще одно ожерелье, сделанное из позвонков змеи так искусно, что одну косточку нельзя было отделить от другой. Он добавил его к своей части. На этом торг закончился.

Тогда торговец сказал, обращаясь к Тимаки:

– Ты совсем ограбил меня, друг мой. Я теперь самый бедный человек на свете. Мне не остается ничего другого, как вернуться домой. Но послушай, Тимаки, мы так давно знаем друг друга, что ты не станешь меня обманывать. Скажи мне правду, может быть у тебя есть еще какой-нибудь мех, более редкостный, чем вот эти?

Тимаки ничего не ответил. Нахор стал еще настойчивее. Полушутя, полусерьезно он бросился перед Тимаки на колени, обнял его и сделал вид, что сейчас заплачет. Тимаки невольно рассмеялся. Наконец, он вошел в хижину и вернулся оттуда, неся в руках мех серебряной лисицы, который он молча разостлал перед собой.

Никогда еще Нахор не видал ничего подобного. Когда он пришел в себя, он вытащил со дна своего мешка ожерелье редкой красоты, сделанное из раковин, позвонков змеи и прозрачных камней. Но Тимаки не соглашался на такую мену. После долгих криков и споров Нахор вынул из горностаевого чехла раковину величиной с кулак. Она была ярко-красного цвета и вся светилась. Тимаки, Бахили и Нон изумленно разглядывали ее. Кто из обитателей реки мог похвастаться, что у него есть такое сокровище?

– Это самое драгоценное, что у меня есть, – сказал торговец. – Эта раковина не из нашего моря. Те, кто ее привез, двенадцать раз видели на своем пути, как восходит и заходит полная луна. Никогда я не думал, что расстанусь с ней. Возьми ее и не говори ни слова, потому что мое сердце обливается кровью.

Он вздохнул. Наступило молчание. Тогда Тимаки выпустил из рук лисицу и взял раковину.

Нахор все еще делал печальное лицо, но на самом деле он был очень доволен. На всем своем пути он нигде не видал так хорошо обработанных собольих мехов. А эта серебряная лиса! Что за чудная вещь! Что за выделка! Удивительно, как этим женщинам – Бахили и Ма – удается так обработать свои меха, придать им такую мягкость! За этот секрет можно было бы хорошо заплатить.

Тут Нахор поднял взгляд и увидел своего сына Офира, который стоял, склонившись в сторону Ма, смотревшей на него с улыбкой. И тогда Нахор подумал, что овладеть этим секретом и вдобавок еще девушкой будет нетрудно. Она принесет ему славных внуков. Но это было уже совсем не то, что обычные торговые дела, тут могли встретиться трудности… Люди с реки отличались высокомерием, и тех, кто не принадлежал к племенам охотников, они ни во что не ставили. Дело нужно было серьезно обдумать; тут нужно было действовать только хитростью.

Когда Нахор уже собрался проститься с Тимаки, его взор упал на кусок рога, на котором Нон вырезал коленопреклоненного оленя. Рассеянно взял эту вещь торговец в руки и стал рассматривать. Никогда еще не видал он ничего подобного. Ни одному из тех народов, с которыми он вел меновую торговлю, не приходило в голову изображать животных. Что за удивительные люди живут здесь, у реки! Ловкие и изобретательные! Этот Нон, о котором можно было бы подумать, что он не годится ни для чего другого, кроме охоты, оказывается, может создавать удивительно прекрасные образы зверей! Это олень – вне всякого сомнения! Сходство поразительное! И Нахор невольно подумал, что, быть может, эта редкая работа где-нибудь, когда-нибудь, будет таким же ценным предметом обмена, как и меха.

И он сказал Нону:

– Отдай мне этого оленя.

Нон рассмеялся:

– Но, ведь, ты же не охотник, зачем тебе он?

– У меня есть свои мысли на этот счет, – сказал Нахор. – Я хотел бы иметь его.

– Хорошо, я согласен, если ты дашь мне за него твой головной убор с перьями, – сказал Нон, все еще смеясь.

– Мой головной убор? Что? Мой головной убор с перьями? Да ты с ума сошел!

Нахор еще раз взглянул на оленя и, к величайшему удивлению Нона, который считал все это только шуткой, снял с головы свою повязку и протянул ее Нону.

– Вот, – сказал он, – ты окончательно разорил меня. У меня ничего больше нет. Но так как ты – сын моего друга, то я отдаю тебе то, чего ты пожелал.

И кусок рога с вырезанным на нем оленем исчез в одном из мешков.

Затем Нахор подошел к Ма и подал ей ароматный мешочек.

– Маленький подарок для красивейшей из девушек.

И с этими словами Нахор со своим сыном и слугами лился.

На следующий день, в сумерки, Офир вошел с восточной стороны в березовую рощу, расположенную невдалеке от террасы. Вскоре затем в эту же рощу, но только с западной стороны, вошла девушка, удивительно похожая на Ма. Она лишь пересекла рощу и сейчас же присоединилась к своим подругам.

А еще через день стало известно, что торговцы ушли на рассвете по направлению к югу. Вечером того же дня Ма сказала своей матери, что она должна будет уйти из дому еще до восхода солнца, так как девушки отправляются искать цветы, которые можно рвать только между появление утренней звезды и восходом солнца. Затем они весь день проведут на холмах, собирая цветы и травы, чтобы не встречаться с юношами, которые вечером пойдут на торжества испытания и посвящения.

Посреди ночи, когда все еще спали, Ма поднялась. У входа в хижину она на мгновенье остановилась, потом вернулась, подошла к Нону, склонилась над ним, стараясь, несмотря на темноту, в последний раз запечатлеть в памяти его черты. К своему величайшему удивлению, она заметила, что глаза Нона широко раскрыты и устремлены на нее.

Она зажала ему рот рукой, чтобы заставить его молчать. Нон дрожал, как в лихорадке, потому что он уже два дня голодал перед посвящением. Мысли его путались, и он не знал, настоящая Ма перед ним или только дух, принявший ее образ и посетивший его во сне. С бьющимся сердцем, не шевелясь, смотрели они друг другу в глаза.

Внезапно Нон почувствовал, что на его лоб скатилась горячая слеза. Что это – сон? Он закрыл на мгновение глаза. Когда он открыл их, никого уже не было.

Ма, как тень, проскользнула по террасе. К счастью, луна была закрыта облаками. Она пошла вниз по дорожке между скал, затем свернула в сторону от реки, пересекла долину и вскоре достигла холма. От дерева отделилась чья-то тень и приблизилась к ней. Она протянула навстречу ей руку. Держась за руки, они побежали сквозь ночь и тьму.

К полудню они достигли реки, что течет на запад. Они переплыли ее, держа свою одежду над головой в вытянутой руке. В этот же вечер они догнали караван торговцев.

– Ты будешь моей дочерью, – сказал Нахор, – и моя семья будет твоей семьей.

Медленно продолжали они путь. Чего им было опасаться? У людей с реки началось торжество посвящения, и ни один мужчина не мог в течение месяца оставить племя.

Глава 3

Посвящение юношей

В вечерних сумерках, на лугу, перед террасой вождя, собрались юноши, которым минуло восемнадцать лет, и те, которые летом должны были достигнуть этого возраста. Прошли те времена, когда потомки великого Медведя могли каждый год посвящать в звание мужа сотню юношей. Теперь только кучка молодых людей составляла цвет и надежду племени. Если бы только они скорей превратились во взрослых мужчин: удачливых охотников и храбрых воинов! Если бы они могли спасти племя! Но какие нелегкие испытания предстоят им до того!

Они стояли, всего двадцать человек, высокие и мускулистые, но ослабленные трехдневной голодовкой.

С ними были только их матери и несколько старейшин.

Молодые люди выстроились в ряд. Матери взяли своих сыновей за руки и возглавляемая старейшинами процессия двинулась в путь.

Громко оплакивали матери своих детей, которых у них отнимали, и заклинали их не уходить; они оплакивали их так, как если бы они шли на смерть.

Шествие медленно продвигалось вперед, по направлению к роще, видневшейся в отдалении. Через каждые три шага юноши останавливались, как бы в нерешительности, чтобы показать колебание мужчины перед выполнением опасной задачи, угрожавшей его жизни. Затем они шли дальше и все время пели воинственный гимн, в котором клялись дружно держаться вместе во всех испытаниях; матери же исторгали жалобы на заунывный мотив и в более замедленном ритме.

Но вот процессия приблизилась к лесу; юноши пошли дальше в лес одни. Старики остались у опушки и стояли молча: они выполнили свой долг. Только матери метались на краю леса; они рвали на себе волосы, жалобно стонали и наперебой восхваляли достоинства своих сыновей, которым предстояли тяжелые испытания!

– Горе мне, горе, горе! Куда же скрылся он? Кто вернет мне его? Неужели я никогда не увижу его больше! В десять долгих человеческих жизней не будет никого, подобного ему!

Только с наступлением ночи вернулись женщины к своим хижинам. Тут уселись они на корточки на краю террасы и неподвижным взглядом уставились в лес, где скрылись их сыновья.

Иногда оттуда доносился страшный крик, тогда они содрогались и начинали плакать. Только когда крики смолкли, женщины в мрачном молчании поднялись и скрылись в своих жилищах.

Между тем молодые люди, оставленные одни, увидели старца, который поджидал их, и последовали за ним. Вскоре они очутились на лужайке у подножья тех скал, в которых была скрыта священная пещера. Они вступили теперь на заповедную землю. В темноте казалось, что отвесная скала, к которой они никогда не подходили так близко, упирается в самое небо. Высоко над ними горел красный огонек.

Здесь они легли на землю в один ряд, на расстоянии нескольких шагов друг от друга, ногами к югу, лицом к северной звезде. Двое лежавших по обе стороны с краю поднялись и стали бегать вокруг других лежавших, изображая своим бегом движение солнца и луны в течении месяца. Обежав таким образом двадцать восемь раз, они, задыхаясь, повалились на землю и заняли свои места, после чего поднялась другая пара и повторила то же самое. Так продолжалось до тех пор, пока все десять пар не завершили свой бег.

Когда они закончили, уже наступила полночь. После короткого отдыха начался священный танец, в котором изображались движения и повадки великого предка. Они опустились на четвереньки, покачивая головой вправо-влево, потом вскочили и с диким рычаньем бросились друг на друга. Иногда раздавались какие-то крики, шедшие неизвестно откуда. Танцующие не обращали на них внимания. Они танцевали и не замечали, как проходит время: они забыли свою усталость, трехдневный голод, испытания, которые им еще предстояли, и старались точно передать все движения медведя, его походку и все повадки. Они делали это так искусно, что скоро стали ощущать себя настоящими медведями.

Уже показалась утренняя звезда.

Старец подал знак остановиться. Они опустились на землю и лежали теперь в два ряда, лицом кверху, застывшие, неподвижные; казалось – они умерли.

Дум… дум… дум…

Что это стучит так над самым ухом Нона? Он видит над собой небо, уже начинающее бледнеть.

Дум… дум… дум…

Может быть, это кровь стучит так бешено в жилах? С трудом поворачивает Нон тяжелую голову. Другие юноши лежат рядом с ним и едва шевелятся. Царит торжественная тишина. Нону становится страшно.

И вдруг он видит перед собой привидение с черным лицом, с глазами до ушей, с широко раскрытым ртом, занимающим все лицо, с длинной бородой, падающей до самого живота. Оно бьет лошадиной костью по коже, натянутой на кусок выдолбленного дерева: дум… дум… дум… и обходит ряды лежащих. Вот оно ускоряет шаг, вот оно подпрыгивает, почти танцует, и после каждого удара его барабана следует еще более сильный удар в грудь лежащего поблизости юноши.

Дум… – глухо звучит барабан, дум… – еще глуше удар в грудь! Но ни один мускул не дрогнет у лежащих юношей: они подобны трупам.

Четыре раза обходит привидение вокруг, четыре удара падают на грудь каждого, и потом привидение исчезает.

Неподвижность… тишина… Даже стонать запрещается.

Что это приближается теперь с другой стороны?

Это – чудовище. Его голова похожа на острый треугольник, на ней торчат два козлиных рога, все лицо в черных и белых полосах. В руках прут с раздвоенным горящим концом.

Чудовище танцует среди рядов застывших тел. Внезапно огненный прут опускается на правое плечо Нона. Слышен треск лопающейся кожи, разносится запах паленого, но мужественный Нон не издает ни звука.

Один за другим юноши получают такое же горячее клеймо. И во второй раз танцует чудовище и во второй раз клеймит лежащих: теперь оно ранит их в левое плечо, а затем бесшумно исчезает в расселине скалы…

Время бежит, как вода в реке…

Вот появляется какое-то бесформенное существо. Оно наклоняется к лежащим и говорит голосом, не похожим ни на какой человеческий: «Теперь придет смерть!» И, склоняясь еще ниже, оно острым камнем ударяет каждого в то место, в котором охотник перерезает горло пойманному животному. Кровь брызжет ручьем. Бесформенное существо вливает в глотку юношей какую-то горькую жидкость.

– Теперь придет смерть, – повторяет он. И юноши чувствуют, как жизнь оставляет их.

Солнце стоит низко над горизонтом. Нон смотрит из-под полуопущенных ресниц. Он лежит на террасе. Поворачивает голову – рана на шее болит. Он видит рядом с собой бледных, как трупы товарищей. На их шеях также зияют раны. Их невидящие глаза широко открыты.

Холодная струя воздуха касается лба Нона, и он слышит голос:

– Если ты умер, то воскресни, чтоб родиться вновь.

И он чувствует, как какая-то едкая жидкость вливается в его пересохшую глотку. Он открывает глаза и тут же зажмуривается.

Яркий свет наполняет узкую пещеру. В глубине он видит самого великого предка в том образе, какой он принял, чтобы вечно охранять своих детей. Перед ним, склонясь, стоят три старца в медвежьих шкурах. На их руках надеты когтистые медвежьи лапы. А по бокам стоят в ряд все посвященные мужчины из племени Медведя – с ярко раскрашенными лицами и плечами, в своих праздничных одеждах. Они поют хором, и в их песне повторяются все те же слова: «Медведи, Медведи!» Потом пение прерывается диким ревом.

Нон захвачен этим зрелищем. Страдания, которые он перенес, страх и усталость, напиток, который усыпил его, и напиток, который его пробудил, – все это смутно проносится его сознании. Он приподнимается; он чувствует себя сыном Медведя, и его голос присоединяется к хору мужчин. Другие юноши следуют его примеру.

Медленно гаснет свет. Здесь и там еще потрескивают сухие травы, которые вспыхивают и вновь гаснут. Потом наступает мрак. Тяжелое облако ароматного дыма окутывает молодых людей. Ноги их дрожат, они шатаются. Один за другим они падают и теряют сознание.

Проснувшись, Нон видит, что он опять лежит на той террасе, где уже лежал раньше. Сколько времени прошло? Наяву все это было с ним или во сне?

К нему подходит старик, чтобы омыть его. С него смывают известковое молоко, которым Нон был покрыт и которое придавало ему вид трупа. Теперь он воскрес для новой жизни. Старец перевязывает ему раны на шее и на плечах. Нона мучает жажда. Старик вливает ему в рот воду. И Нон чувствует, как к нему возвращаются силы.

В сумерки юношей ведут в священные пещеры. Их – две, на довольно большом расстоянии друг от друга. Они вступают в пещеру почетверо: четыре – это число, приносящее племени счастье; ведь у предка медведя было четыре сына и четыре дочери. Каждый юноша держит в руке факел. Вступив в пещеру, они укрепляют факелы в трещинах скалы, и свет их озаряет все пространство вокруг.

На стенах с изумительным мастерством изображены звери, на которых охотятся люди с реки. При этом искусно использованы выступы и углубления скалы и даже трещины: звери кажутся живыми. Вот лежит огромный Медведь – источник силы, с помощью которой потомки Медведя господствуют над животными; вот бизоны, лошади, быки, олени, мамонты, носороги, дикие кошки. Не было другого народа, который умел бы так изображать зверей и тем держать их в повиновении; подобно тому, как это изображение не могло оставить стену, так и звери, с которых оно было сделано, были уже не свободны и не могли уйти из тех мест, где охотилось племя.

Перед каждым зверем старец три раза произносит древние заклинания, и три раза их повторяют юноши. Это самое важное во всем обряде посвящения. Без этих слов изображения зверей не имеют никакой силы, так же как и эти слова без картин; только знание заклинаний в сочетании с умением изображать зверей дает людям власть над животными.

Поэтому те, кто вырезает и рисует, считаются первыми людьми в племени, и каждый чтит их. С надеждой думает Нон о том, что и он когда-нибудь присоединит свою работу к этим изображениям на стене.

Окончив обряд произнесения и запоминания формул, четверка переходит в другую пещеру, а сюда входит следующая группа в четыре человека.

Вечером все посвященные юноши и старцы собираются вместе, и старцы поучают молодых, как им быть в предстоящей семейной жизни и как обращаться с женщинами.

Еще несколько дней проводят юноши в заповедном лесу. Они посещают священные пещеры с магическими изображениями, перед которыми повторяют древние заклинания. В это время они совсем не едят мяса. Старцы наставляют их и поучают; предсказания их в этом году особенно мрачны, так что молодые люди чувствуют себя окруженными невидимыми опасностями.

Но вот время испытаний близится к концу. Раны зажили. Исхудавшие юноши теперь свободны и могут идти, куда хотят. Они должны окрепнуть и подготовиться к свадебным играм. Ночи проводят они вместе, далеко от женщин, на лужайке у подножия скалы.

Нон спешит домой навестить своих. Отец – на охоте, мать возится у входа в хижину и – за отсутствием другого общества – разговаривает сама с собой. Несмотря на радость, охватившую ее при виде сына, она делает вид, что не узнает его. Он называет ей свое имя – тогда только она заключает его в объятия.

Она рассказывает об исчезновении Ма. Нон потрясен. Но теперь, после посвящения, он должен переносить горе, как настоящий мужчина. Где она теперь может быть, его сестра и подруга? Уже много дней прошло с тех пор, как она ушла. Она теперь в неведомых странах, которые навсегда закрыты для людей с реки. По-видимому, она отправилась на юг, куда обыкновенно уходят чужеземные торговцы.

На следующий день Нон посетил своих друзей, которые занимались изготовлением амулетов – вырезали изображения зверей пластинах из на мамонтового бивня или рога оленя. Он рассказал им о своем горе. После долгого обсуждения они решили вырезать на слоновой кости образ беглянки; старец потом произнесет над ним необходимые волшебные заклинания, и тогда Ма будет вынуждена, как бы далеко она ни находилась, вернуться к своему племени. Нон сам должен был сделать изображение своей сестры. И он посвятил этому все время, которое у него еще оставалось до свадебных игр. И только, когда Ма, как живая, вышла из-под его резца, а старец произнес над ней нужные заклинания, Нон успокоился: теперь судьба Ма неразрывно связана с ним, и она должна будет вернуться.

Глава 4

Свадебные игры

Три недели прошло после обряда посвящения; теперь должны были состояться свадебные игры, которыми заканчивались все эти празднества. Каждый год, в первое летнее полнолуние, все три племени, жившие на берегах реки, собирались вместе, чтобы отпраздновать это величайшее торжество. Юноши, прошедшие через обряд посвящения, приходили туда, чтобы «похитить» девушек, которые должны были стать их женами: этот обычай был так стар, что даже мудрые старцы, которые знали его происхождение, не могли сказать, к какому времени он относится.

В этом году празднество должно было происходить у племени Медведя.

Уже за два дня до этого начали появляться отдельные группы из соседних племен: девушки – в последний раз под присмотром матерей, юноши – в сопровождении старейшин из своего племени. У подножья священной пещеры юноши встретились с сыновьями Медведя, которые все еще оставались здесь.

Гости расположились на берегу реки. Каждый принес с собой свой спальный мешок, а когда шел дождь, между деревьев натягивались лошадиные шкуры. На ночь разводили костры, которые отпугивали прожорливых гиен, волков, шакалов и надоедливых насекомых.

По обычаю о пропитании гостей заботилось то племя, у которого происходило празднество. Поэтому дети Медведя заготовили большие запасы мяса лошадей, бизонов и оленей, причем среди припасов не должно было быть мяса кабана, так как у племени, носившего имя этого животного, оно было запрещено.

Ягоды, зелень и копченая рыба также были приготовлены я большом количестве. В обмен каждое семейство, приведшее молодую девушку, приносило с собой шкуру лисицы, горностая, куницы или дикой кошки.

С любопытством разглядывали друг друга люди, принадлежавшие к трем разным племенам. Хотя они жили на расстоянии всего нескольких дней ходьбы друг от друга, они редко встречались, так как охотничьи угодья были строго разграничены. Они были одного происхождения, их обычаи были сходны между собой, и все же между ними были различия, имевшие большое значение в их глазах; так племя Кабана и племя Мамонта употребляли в пищу мясо лисицы, презираемое Медведями (как можно было доверять людям, которые питаются мясом самого хитрого зверя?), а Кабаны и Мамонты удивлялись, что Медведи едят сорок и ворон – пищу, приличествующую только старым, болтливым женщинам. В одежде также имелись некоторые различия.

В последнюю ночь накануне праздника все молодые девушки бодрствовали вместе около костра. Многие из них уже заранее сговорились с понравившимися юношами, другие боялись, что их никто не выберет; но все делали вид, что они вполне спокойны. Все разговоры вертелись только вокруг событий наступающего дня. Слышался громкий смех, непринужденные шутки. Потом все запели песню, в которой воспевались прелести девичьей жизни и говорилось о страданиях и муках, которые приходится переносить замужним женщинам. А в припеве повторялось:

«Выйди замуж, дочь моя, выйди замуж!»

Несколько девушек пустились в круговой пляс; другие хлопали в ладоши и подбадривали их криками; потом одна за другой они вступили в круг танцующих.

Была уже поздняя ночь. Потревоженные шумом, в темноте носились совы, и их крики перемешивались со смехом девушек. Наконец, все стихло, и девушки, утомленные танцами, уснули у костра.

Солнце стояло уже высоко и на лугу царило оживление, когда девушки проснулись. Все три племени были в сборе, почти в полном составе. Дома остались только дряхлые старики, дети, да девушки, еще слишком молодые, чтобы принимать участие в свадебных играх. Всего было больше тысячи человек, расположившихся на склоне холма узкой долины, спускавшейся к реке.

Девушки сидели впереди. Они были разодеты в свои самые лучшие наряды. Ожерелья из перламутровых раковин украшали их шеи, а в распущенных волосах в последний раз красовались цветы.

Старый Раги, сидевший в отдалении, безучастно наблюдал за ними со своего места, где он принимал вождей двух других племен: единственной девушки, которая ему казалась прекрасной, не было среди них! Бегство Ма тяжело потрясло его; он похудел еще больше и ждал смерти, как желанного конца.

Матери сидели позади своих дочерей. Мужчины стояли в стороне и обсуждали единственный вопрос, который их занимал: исчезновение оленей. Дети играли тут же у ног взрослых, они с криками кувыркались и прыгали. Погода стояла превосходная. Легкие облачка лишь время от времени набегали на солнце и тогда склоны холмов и луг покрывала мимолетная тень.

Резкие звуки ритуального рога возвестили о приближении молодых людей. Предводительствуемые старейшинами своих племен, они шли парами, бодрым ритмичным шагом. Это были высокие, стройные, прекрасно сложенные юноши, с широкой грудью и узкими бедрами. Их встретили приветственными криками и хлопаньем в ладоши. В этом шествии юноши употребляли все усилия, чтобы не ударить лицом в грязь: они знали, что старшие смотрят на них и строго их судят. Родители могли быть довольны: их сыновья в совершенстве обладали качествами, необходимыми хорошим охотникам – ловкостью и уменьем быстро ходить и бегать. Они ни в чем не уступали своим отцам и красотой своей радовали глаз. Все они были нарядно одеты: лучшие меха украшали их плечи, на головах красовались уборы из перьев, тела их были раскрашены красной краской, на шеях – ожерелья из раковин, на руках – браслеты из змеиных позвонков.

Три раза обошли они поляну, причем каждое племя издавало свой особый клич. Затем они вошли в лес, что лежал в стороне от того места, где расположились зрители, и сняли свои одежды: на них остались только набедренные повязки.

Игры начались борьбой. Победителем вышел один из сыновей Мамонта; ростом и мощным телом он напоминал своего предка и наверно мог бы задушить в своих объятиях медведя. Когда он, совершая круг почета, проходил мимо женщин и девушек, те не скрывали своего восхищения. Он исподлобья бросил на них довольный взгляд. В стрельбе из лука и в метании копья победил один из сыновей Кабана. Пять стрел и пять копий вонзил он в тонкий ствол березы. А в беге, как всегда, остались непревзойденными сыновья Медведя. Нон, который летел, подобно птице, пришел первым на дистанции в сто пятьдесят шагов.

Победители проходили мимо девушек, которые их разглядывали с вызывающим видом. Юноши же сохраняли серьезность. Они переглядывались с теми девушками, которых уже знали, потому что иногда встречали их где-нибудь в лесу, когда охотились на границе владений соседних племен.

Нон равнодушно смотрел на дочерей Кабана и Мамонта. Никогда не искал он знакомства с ними. Он не видел среди них ни одной, которая могла бы сравниться с легконогой красавицей Ма. Неужели он должен взять себе сегодня жену? Он колебался.

Между тем первая часть игр закончилась и наступил перерыв, во время которого все принялись за еду; с жадностью уничтожались жареное лошадиное мясо и копченая рыба. Юноши, успевшие тем временем одеться, вернулись на поляну. Они не имели еще права приблизиться к девушкам и могли рассматривать их только издали. Обе стороны перебрасывались шутками и бросали друг в друга обгрызенные кости.

– До наступления ночи мы еще успеем рассмотреть вас получше, – кричали юноши.

– Если вы сумеете нас поймать, – отвечали девушки со смехом.

Раздались звуки рога, юноши собрались вокруг старейшин и исчезли вместе с ними в лесу. Беспокойство охватило девушек. Приближалось мгновенье, когда должна была решиться их судьба.

Но до этого еще предстояло веселое представление.

Из-за деревьев показался огромный глухарь, почти шести футов в вышину. Ноги его были покрыты перьями, из птичьей маски торчал длинный черный клюв. Он приближался смешными прыжками, наклонив набок голову, подняв клюв и распустив крылья, которые волочились по земле. Вот он издал резкий свист. Тогда из лесу показались четыре глухарки. Самец, как одержимый начал прыгать перед ними, а потом начал свою любовную песню. Он так верно подражал глухариному токованию, что слушатели, которые часто слышали его в глубине леса, были в восторге.

Глухарки стояли неподвижно, с открытыми клювами. Внезапно появился второй глухарь, такой же огромный, как первый. Оба соперника осмотрели друг друга, потом стали описывать круги и полукруги, быстро кружиться на месте и, наконец, с криком бросились друг на друга. Самки смотрели на их драку и взволнованно кудахтали. Наконец, один из борцов упал на землю, а победитель подскочил к глухаркам и с выразительными ужимками увел их под ближайшие деревья.

Затем вышли вперед два бизона, они выступали свойственным им неторопливым, важным шагом. За ними шла самка – маленькая, худая, жалкая, с огромной открытой пастью, проделанной в маске. Она уселась и стала спокойно ждать результата борьбы между самцами. Бизоны рыли передними копытами землю, издавали глухое мычание и рассекали воздух своими до смешного маленькими хвостами; как бешеные бросались они из стороны в сторону, потом останавливались и обнюхивали траву своими широкими носами. Наконец, они сошлись и, упершись лбами, принялись толкаться, стараясь свалить соперника. Видно было, как напрягались все восемь ног, крепко упиравшихся в землю. Тяжелые массы их тел не подавались ни на шаг. Зрители поощряли борцов криками, но они как будто приросли к земле, и ни один из них не двигался с места. Так продолжалось довольно долго. Вдруг один из борцов, так и не отступив ни на шаг, упал на землю. Тогда победитель подбежал к самке, облизал ее морду, торжествующе замычал в последний раз и скрылся с нею в лесу.

Между тем солнце уже опускалось к горизонту. Люди на склоне холма, их лица и платья, деревья на берегу реки, холмы и скалы, – все окрасилось в нежные розовые тона. Девушки погрузились в задумчивость: кто из них будет сегодня избран? Кто останется дома – у родительского очага?

Но вот вновь появились юноши под предводительством старцев. Победители шли впереди, между ними Нон.

Он все еще был в нерешительности. Ни опьянение борьбой, ни крики зрителей не могли одурманить его. Он уже присутствовал раньше на таких играх и знал их скрытый смысл, который ему разъяснили старцы. Когда-то великий предок Медведь повелел своим четырем сыновьям взять себе невест, а своим четырем дочерям – женихов из другого племени. После его смерти сыновья его действительно вынуждены были отправиться очень далеко, чтобы найти себе жен. В те далекие и дикие времена похищение женщин сопровождалось кровопролитием и борьбой: чтоб увести девушек, частенько приходилось убивать их братьев и отцов; племена вели между собой нескончаемые войны из-за женщин. Но затем они пришли к соглашению и стали обмениваться своими девушками. Женитьба же на девушках своего племени строго запрещалась. В память о тех далеких временах и сохранились свадебные игры, на которых девушек как бы похищали, но без борьбы и кровопролития, а согласно определенным правилам и обрядам.

Нон, однако, не был обязан теперь же взять себе жену. Он имел право подождать еще два-три года.

Юноши выходят на середину поляны. Они стоят здесь неподвижно и ждут, сами не зная чего.

Из лесу выходит старик; в руках у него большой пучок ореховых прутьев. Он со свистом рассекает прутом воздух, делая вид, что наказывает виновного. Затем он раздает им прутья – это обязательное оружие для всякого, кто хочет взять себе жену. Раздаются возмущенные крики девушек и женщин – мужчины же, наоборот, одобрительно смеются. Юноши, подражая старцу, делают прутьями движения, как будто бьют ими кого-то.

Наконец наступает последнее действие праздника: воинственный танец молодых людей. Они бросают копья в невидимого врага, уклоняются от его ударов и, чтобы испугать его, издают воинственные крики. Уже настали сумерки, все ждут появления первой звезды. Из долины, подернутой тенью, доносятся голоса женщин, смех мужчин и воинственные крики танцующих юношей. Непрерывно слышны звуки барабана и рога. Все чаще раздаются громкие и резкие вскрики молодых девушек. Некоторые из них подымаются и начинают танцевать с остановившимися глазами, как одержимые. Юноши, все еще продолжая имитировать борьбу и боевые приемы, танцуя, приближаются к девушкам.

Внезапно сын Мамонта, победитель в борьбе, хватает одну из них за руки. Она сопротивляется, вырывается, кричит. Ее подруги спешат к ней на помощь. Но он уже поднял ее на руки, посадил к себе на плечи и, не говоря ни слова, медленно пошел по направлению к ближайшему лесу.

Девушки бегут за ним вслед и кричат:

– Куда, несчастная? Отдай ее нам назад! Что ты хочешь сделать с ней? Будь по крайней мере добр к ней!

Не отвечая, сын Мамонта исчезает со своей добычей в лесу. Никто не смеет следовать за ним.

В течении ночи такие сцены повторяются много раз. Из всех посвященных большинство таким образом обзавелось женами и только несколько человек не решились на этот шаг. В их числе был и Нон.

Глава 5

Нон находит себе жену

На следующее утро после свадебных игр Нон должен был найти себе жилище, так как по закону он не мог дольше оставаться в одной хижине с матерью.

Нон вспомнил о своих двух друзьях, у которых он научился вырезать и рисовать животных. Они жили в некотором отдалении и их жилище было совсем скрыто деревьями. Это были мужчины в расцвете сил, но жившие одиноко, без семей. Благодаря своему искусству они пользовались у всего племени особым уважением, возбуждая к себе почтение и страх: ведь они умели запечатлевать образы животных, имеющие таинственную магическую силу! Поэтому люди обходили подальше их жилище, и тут было сравнительно тихо и спокойно.

Они охотно приняли к себе Нона. Он был самым одаренным из всех, кто пытался в свободные часы заниматься вырезанием, рисованием и лепкой. Они приобретали таким образом ученика, которому передадут когда-нибудь свое искусство и который сможет оказать им помощь, когда нужно будет делать магические изображения в священных пещерах.

Заботы, волновавшее все племя, находили здесь живейший отклик. Сюда часто приходили старейшины, и Нон присутствовал при очень важных беседах этих людей, которые несли ответственность за благополучие всего племени. Тут, в узком кругу, они не скрывали своей тревоги; все вертелось вокруг одного вопроса: действительно ли наступает для племени конец? Или, может быть, ему еще предстоит новый расцвет? Принесет ли ближайшая зима холод и снег и вернутся ли столь долгожданные оленьи стада?

Старцы ясно чувствовали растущее вокруг недовольство, которое направлялось против них и вождя; и если вскоре не наступит перемены к лучшему, недовольство это выльется в бунт, который сметет и их и старого Раги.

Нон слушал их только одним ухом. Он был еще слишком молод, ловок и силен, чтоб предаваться смутным страхам и опасениям. Мысли о Ма все еще не покидали его. Он часто разглядывал вырезанную из слоновой кости фигурку – Ма смотрела на него, как живая. Это изображение должно было вернуть ему потерянную сестру. Он часто ходил на берег широкого потока, через который она должна была переплыть во время своего бегства и куда она неизбежно должна была придти по возвращении.

Тут стоял он однажды ранним утром, усталый после охоты на самку оленя, которую он преследовал весь прошлый день и только к вечеру одолел после долгого быстрого бега. Он оставил свою добычу на берегу и взобрался на скалу, с которой была далеко видна вся прибрежная равнина. Согретый солнечными лучами, он уже собирался спускаться, как вдруг услышал в отдалении треск сучьев. Он стал прислушиваться, припав к земле и прижавшись к ней, но сейчас же успокоился: до него донесся звонкий женский смех и веселые восклицания. Вслед за тем он увидел на дорожке, вьющейся внизу сквозь густые заросли, группу незнакомых девушек. Они принадлежали к племени, с которым люди с реки не поддерживали отношеньй. Между этими двумя племенами когда-то произошло кровавое столкновение, и хотя это было давно, но вражда сохранилась до сих пор. Кроме того, потомки Медведя относились с презрением к соседям, жившим по обоим берегам реки, которые пренебрегали охотой и занимались исключительно рыбной ловлей.

Девушки с распущенными, развевающимися по ветру волосами прошли совсем близко от Нона и исчезли немного дальше, за ивами, ветви которых свисали до самой воды. Несколько мгновений спустя ветви ивы заколебались, и Нон увидел девушек, которые как форели, ныряли и резвились в воде. Вероятно, они уже не в первый раз приходили сюда, избрав для купания этот уединенный берег, куда не заглядывали мужчины. Одна из них подплыла совсем близко к тому месту, где лежал Нон. Он смог разглядеть черты ее лица. В этой девушке было что-то, напомнившее ему исчезнувшую сестру. В следующее мгновенье она присоединилась к другим купальщицам, и Нон увидел, как девушки, окончив купанье, удалялись в направлении своего поселка. Их походка показалась ему легкой и бодрой.

Тогда он взвалил свою добычу на плечи и направился домой. Путь предстоял ему длинный, и он пришел только к ночи.

Всю ночь Нон видел во сне девушку, которая так напомнила ему его сестру, а на утро он принял решение: он похитит эту девушку и сделает ее своей женой.

Теплое время года благоприятствовало его намерениям. Недалеко от реки, в лесу он устроил себе лагерь. Ночью он зажигал костер для защиты от диких зверей; на нем же он готовил себе пищу. Он взял с собой ожерелье из раковин и соболий мех, которые должны были ему помочь завоевать симпатию девушки, потому что взять ее силой было почти невозможно. Теперь он ждал подходящего случая.

Однажды утром он вновь увидел девушек. Они купались в некотором отдалении от него, но ему все же было нетрудно узнать ту, которую он избрал. Она была выше своих подруг, цвет ее волос был подобен восходящему месяцу, и вся она была, как тростник на берегу реки.

Но приблизиться к ней, когда она была не одна, было бы безумием, а между тем она всегда появлялась окруженная подругами. Ему не оставалось ничего другого, как выждать благоприятного случая, когда ему удастся подстеречь ее одну и заговорить с ней. Если ему не удастся убедить ее словами, тогда можно будет прибегнуть к силе.

День за днем сторожил он здесь, прижавшись к скале.

Ночью он шел смотреть, не попался ли какой-нибудь зверь в расставленные западни, а утром он был опять на своем наблюдательном посту. В терпении у него недостатка не было: выдержку и настойчивость он приобрел на охоте, когда долгими часами приходилось выслеживать зверя.

Наконец представился долгожданный случай. Солнце уже низко стояло на небе, когда он увидел ее с двумя другими девушками. Они шли вниз вдоль реки. Но на этот раз они не купались, а собирали ягоды в кустарнике у подошвы скалы. Таким образом они постепенно приближались к месту, где скрывался Нон. Недалеко от него в низине протекал небольшой ручей, берега которого густо поросли ягодником.

Как несколько месяцев назад перед собольей норой, так и теперь Нон застыл неподвижно, прижавшись к земле.

Все время, нагибаясь и срывая ягоды, девушка отдалилась от подруг и одна приблизилась к зарослям у ручья. Подруги, оставшиеся на берегу реки, кричали ей:

– Идем, пора домой!

– Я сейчас приду, – прозвучал ее ясный звонкий голос.

– Смотри, не застрянь! – ответили подруги и стали удаляться.

Теперь для Нона наступило время действовать. Он соскользнул со скалы, быстро и бесшумно пробежал расстояние, отделявшее его от девушки, и когда она показалась из-за камня, внезапно предстал перед ней, загораживая ей отступление к реке.

Первым ее движением было броситься бежать, но она сейчас же поняла безнадежность такого предприятия; этот юноша, так напугавший ее своим появлением, все равно догнал бы ее: от человека из племени Медведя не убежишь! Кроме того, она не хотела показать, что боится его: это значило бы сдаться на его милость; притом, она, ведь, совсем еще не знала, какие у него намерения; может быть он просто отдыхает здесь после охоты. Он был молод и хорош собой. Нужно только быть достаточно хитрой и суметь избежать возможной опасности.

Улыбаясь, с руками, полными ягод, она стояла неподвижно перед этим незнакомцем, так неожиданно появившимся перед ней. Следуя безошибочному инстинкту, она начала разговор первая:

– Что ты тут делаешь? Это не ваша земля!

Еще с давних времен правый берег реки по договору между племенами принадлежал ее племени, которое жило на противоположном берегу.

– Я пришел ради тебя!

– Ради меня? Ты, ведь, меня совсем не знаешь!

– Я тебя видел уже много раз. Я прятался здесь наверху. Ты мне нравишься. Я хочу, чтобы ты пошла со мной и стала моей женой.

Губы девушки дрогнули в улыбке.

Нон вынул соболий мех, который был спрятан у него на груди, и протянул ей.

– Это я принес тебе.

Девушка стояла, не двигаясь.

Тогда Нон вынул и подал ей ожерелье из раковин.

Она взяла его в руки, осмотрела, перебирая пальцами и любуясь игрой перламутра, и возвратила Нону, не говоря ни слова. Оба молчали, сосредоточенно разглядывая друг друга. Девушка напряженно соображала. Чем кончится эта встреча? Что бы ей такое придумать, чтобы обмануть этого юношу и ускользнуть от него? И посмеется же она над ним, когда очутится в безопасности! Она отомстит ему тогда за тот страх, который испытала по его милости!

– Меня зовут Нон, – внезапно сказал он. – Среди сыновей Медведя я самый быстрый в беге. В этом году я был посвящен. А как зовут тебя?

– Мара.

– Мара!.. – повторил Нон медленно. – Мара! Так это и должно быть, потому что мою сестру звали Ма.

И он смолк, погрузившись в воспоминания.

С нежностью смотрел он на девушку.

Она внезапно почувствовала, что он ей уже не чужой, но сейчас же подавила в себе это чувство. Инстинкт самозащиты взял верх, и, когда Нон приблизился к ней и протянул руку, она одним прыжком отскочила в сторону.

– Не трогай меня!

– Пойдем со мной, – настаивал Нон.

– Я тебя совсем не знаю. Быть может – позже, потом. Проводи меня до наших хижин.

Она улыбалась ему глазами и губами.

Нон был уже готов, забыв всякую осторожность, следовать за ней. Но тут он вспомнил, как старики наставляли его и предостерегали против хитрости женщин.

– Ты очень хорошо знаешь, – сказал он, – что я не могу пойти к вам.

– Если ты разделишь нашу пищу, то тебе не сделают ничего дурного.

В это мгновенье Нон услышал звук приближающихся шагов. По-видимому, по дорожке вдоль реки, шли мужчины из племени девушки. Достаточно ей было крикнуть – и они будут здесь. Глаза Мары заблестели при мысли о близком освобождении. Нон грубо схватил ее за руку и, показав ей каменный топор, зажатый в другой руке, сказал приглушенным голосом:

– Если ты издашь хоть один звук, ты умрешь.

Тон, каким были сказаны эти слова, и блеск его глаз наполнили Мару страхом.

– Но и ты умрешь, – прошептала она.

Нон с радостью отметил, что она говорила тихо. Его губы презрительно искривились.

– Разве люди твоего племени знают, что такое бег?

Шаги все приближались. Нон не спускал острого взгляда с Мары, гладя ей в прямо в глаза. Они были карими и матово блестели, как бархатистая кожа змеи. В них не было страха, это была смелая девушка. Рука ее, крепко сжатая рукой Нона, не дрожала.

Голоса слышались уже совсем близко. Это были, вероятно, рыбаки, которые возвращались с рыбной ловли.

Мара вздрогнула. Какой-то свет зажегся в глубине ее глаз, ее губы раскрылись, как будто она сейчас заговорит. Нон крепче сжал рукоятку топора, стиснул челюсти, и его взгляд, устремленный на девушку, стал жестким. Это продолжалось одно мгновенье. Потом ресницы Мары опустились, как в дремоте.

Когда она опять раскрыла глаза, шум шагов удалялся, и, наконец, совсем затих.

Нон и Мара стояли друг против друга и молчали. Спускался вечер. Взгляд Нона все еще был погружен в глаза Мары. Так он проник в ее душу и овладел своей будущей женой. Теперь он знал: борьба между ними закончена.

Он разжал пальцы, сжимавшие ее руку.

– Пойдем! – сказал он.

Не поворачиваясь назад, он зашагал по направлению к холму; Мара последовала за ним.

Глава 6

Смерть вождя племени

Раги, старый вождь, не выходил больше из своей хижины. Он никого не хотел видеть. Даже старейшины все реже приходили навещать его и обсуждать вопросы, волновавшие племя. Они боялись, что недовольство племени вождем распространится и на них.

Раги привык много размышлять; у него было для этого достаточно времени, потому что о его пропитании заботилось племя.

Этот был мирный народ, трудолюбивый и способный. По мнению Раги, на свете не было другого народа, который достиг бы такого совершенства в разных ремеслах. Чего стоило хотя бы такое приспособление, как игла? Без одежды, сшитой из шкур при помощи иглы, людям нелегко было бы в холодное время года.

«Народы, которые умеют одеваться, подражают в этом нам, – думал Раги, – и когда-нибудь все люди будут употреблять иглу и с благодарностью вспоминать о нас».

Сыновья Медведя опередили другие племена и в искусстве делать оружие и орудия. Они умели находить самые твердые булыжники, делать смертоносные остроги, наконечники для копий и стрел. Они сумели избрать своим местом жительства такой уголок земли, где они защищены от диких зверей, холодов, снега и дождя. С жалостью думал Раги о других народах, которые подвергаются всем случайностям непогоды: их жизнь немногим лучше звериной.

Вот о чем думалось старику, одиноко лежавшему на своем ложе. Ночь была теплая, но он дрожал от озноба. Ухаживавшая за ним старуха уснула у полупотухшего очага. Раги с трудом приподнялся, дрожащей рукой взял полено и бросил в огонь. Затем, закутавшись в одежду из лисьих шкур, он вышел из хижины.

Ночная прохлада приятно освежила его. Луны не было видно; с запада тянулись облака, а на юге и прямо над ним сияли тысячи звезд, и Раги казалось, что они переговариваются друг с другом через все мировое пространство. Он прислушивался к плеску волн в реке, которые даже ночью не переставали шептаться между собой; он слышал как тростник напевал свои жалобные песни ветру, а тот передавал их деревьям на холмах. И Раги чувствовал, что вся природа живет такой же жизнью, как человек. Он знал, что его душа скоро оставит тело, и верил, что она долго еще будет странствовать по этим местам, которые он так любил и где прошла вся его жизнь. То, что люди называли смертью, не пугало его. «Смерти нет», – думал он.

Его блуждающий взор остановился на склонах холма, возвышавшегося в отдалении, справа. Он увидел там несколько зажженных огней. Это заставило его мысль вернуться к заботам настоящего. Все тридцать лет, что он состоял вождем, прошли в непрестанной борьбе. Изменение климата, едва заметное при его предшественниках, при нем усилилось настолько, что вызвало тревогу и в людях и в животных. Последнее стадо оленей, державшееся вблизи селения племени, скрылось в северном направлении, убегая от бесснежной зимы.

И старый вождь, несмотря на все заклинания и колдовство, был бессилен вернуть их и изменить что-либо в природе. Это было ужасное состояние бессилия, которое окончательно лишило его уважения членов племени.

И Раги думал: может быть сыновьям Медведя придется оставить свои обжитые места и двинуться на север, вслед за оленями. Но эта мысль приводила его в ужас. С незапамятных времен осело здесь племя Медведя. Где в другом месте могли они найти приют, так хорошо защищенный от непогоды и опасностей? Здесь они знали всю местность на расстоянии нескольких дней ходьбы, как свои пять пальцев; каждое логовище зверя было им известно. Все их воспоминания и обычаи были связаны с этим местом. Здесь были священные пещеры с изображениями их предка, оберегающего и охраняющего их, без которого жизнь становилась невозможной. Пуститься в путь – далекий и неизвестный – значило рисковать погубить все племя. И такой риск Раги не мог взять на себя. «Пусть это сделает мой преемник, – думал Раги. – Что же касается меня, то мои дни сочтены».

Он вернулся в хижину, перед которой теперь пылал яркий огонь, и опустился на свое ложе; но уснуть он не мог.

Весть о болезни вождя быстро распространилась среди хижин и вызвала большое волнение. Хотя его не любили и видели в нем причину всех несчастий, постигших сыновей Медведя, но возможность его смерти вызывала беспокойство, так как после нее могли наступить еще более худшие дни. Все боялись, не упустили ли они чего-нибудь, чтобы ублажить дух этого могущественного человека, чтобы после смерти он не мстил и не причинял им зла. Каждый по одиночке подходил к порогу хижины, в которой лежал умирающий вождь: один приносил ему шкуру животного, другой – мясо, третий – раковины. Они клали свои приношения около входа, шептали про себя заклинания от злых духов и потом медленно уходили. Только одна старая женщина решилась переступить порог его жилища. Она подошла к ложу, на котором лежал Раги, вложила в его руку кусок копченой семги и сказала, по-своему выражая общие чувства:

– Ты видишь, Раги, как мы хорошо с тобой обращаемся. Мы принесли тебе подарки. Так будь же и ты добр к нам и, когда умрешь, не возвращайся к нам обратно!

Раги все это время не терял сознания. Он был очень слаб и много дремал. Пищи он больше не принимал. Иногда он обменивался несколькими словами с одним из старцев, которые теперь проводили время у его ложа. Перемена климата, охота – вот единственное, что занимало мысли умирающего вождя.

Когда старцы сообщили ему, что начинается гроза и гремит гром, Раги разволновался и потребовал, чтобы ему дали его посох.

Между тем среди мужчин племени все больше росло беспокойство: кто будет наследовать вождю, когда он умрет? Выбор нужно было сделать немедленно, так как преемник вождя должен был в самый момент его смерти совершить очень важный обряд. И вообще считалось опасным хотя бы на несколько дней оставить племя без вождя.

Для выбора преемника Раги все мужчины племени собрались на просторной лужайке, прогнав предварительно женщин и детей. Вождем должен был быть избран тот, чей характер и ум были уже достаточно известны и ставили его выше других. Избраннику старейшины при помощи разных церемоний сообщали тайную силу, необходимую вождю, чтобы управлять племенем и с пользой служить ему.

После долгого обсуждения все собравшиеся сошлись на одном: вождем будет Боро, искусный художник, изображавший зверей, один из друзей Нона, с которыми он жил до своей женитьбы.

Боро был среди присутствовавших. Как и полагалось, он отклонил предложенную ему высокую честь. Мужчины настаивали. Он отказался во второй раз. Тогда сыновья Медведя пришли в гнев и стали угрожать ему оружием. Тут только Боро согласился, подчеркивая тем самым, что он не добивался этого поста, а уступил только силе. Самый старший из старцев подал ему посох, на котором были вырезаны знаки высшей магической власти.

Затем Боро отправился в хижину Раги и, не говоря ни слова, опустился у его изголовья.

Раги лежал лицом к стене и не видел его.

Так прошел целый день.

К вечеру следующего дня в состоянии больного наступила перемена. Ослабевший от лихорадки и страданий, он был смертельно бледен. Отрывочные слова слетали с его уст: «Олени… они… там… Мы должны последовать за ними… Мы здесь умрем…» Потом он сорвал с себя меховое одеяло, которыми покрывался, и сказал с отчаянием в голосе: «Погода жаркая, очень жаркая!» – и заскрежетал в гневе зубами.

Вдруг он выпрямился и издал крик.

– Замерзает, замерзает! – закричал он, упал навзничь и умер, с выражением счастья на лице.

Боро наклонился над ним, приник губами к его губам и из уст в уста принял последнее дыхание умирающего, которое ни в коем случае не должно было пропасть даром.

Люди с реки не хоронили своих мертвых. Тела относили на какой-нибудь далекий холм и здесь оставляли на съедение диким зверям. Затем в течении недели, а иногда и месяца, длились поминки по умершему: до тех пор, пока его душа не примирится с потерей тела и не переселится в мир духов.

Но вождя следовало похоронить и оказать ему особые почести.

Начались обряды поминок. Три старца охраняли труп, и один за другим призывали душу умершего.

Первый говорил:

– Отчего ты ушел от нас? Второй:

– Вдали от нас ты не будешь счастлив! Третий:

– Ты будешь страдать во мраке!

И после короткого молчания все восклицали:

– Вернись, займи свое место среди нас! После чего все повторялось снова.

Настала ночь. У входа в хижину горели костры. Их пламя освещало Раги, который лежал на спине с широко открытым ртом, для того, чтобы блуждающая поблизости душа, если она захочет последовать призывам старцев, могла вернуться в свое тело. Его глаза были открыты, чтобы он мог ее видеть, когда она будет пролетать мимо. Около Раги сидел Боро и ждал возвращения отлетевшей души. Старцы оставались в тени. В течении всей ночи повторяли они свои призывы, обращаясь к странствующей душе:

– Ты идешь навстречу тысяче опасностей!

– Ты нарвешься на шипы!

– Дикие звери сожрут тебя!

И каждый раз все трое хором восклицали:

– Вернись, займи свое место среди нас!

Когда солнце взошло, Боро склонился над трупом. В его руках была палка из оленьего рога. Три раза ударил он ею со всей силы по черепу Раги, три раза спросил он:

– Здесь ли ты?

Ответа не было. Из этого заключили, что душа Раги оставала, наконец, тело, и можно приступать к погребальным церемониям.

Нужно было точно соблюсти целый ряд обычаев и обрядов.

Было строго запрещено произносить имя Раги, так как этого одного было достаточно, чтобы призвать обратно его душу, уже начавшую свое странствие, которое надлежало сделать приятным. Если она услышит, что ее зовут, она вернется, но, недовольная этим, будет мстить оставшимся в живых.

Около места погребения нужно было производить непрерывный шум, чтобы помешать душе как-нибудь проскользнуть обратно.

Наконец, необходимо было, чтобы родственники умершего, немедленно переменили свое платье и, насколько возможно, изменили лицо, чтобы их не узнала душа умершего, если она захочет отомстить им за нанесенную ей при жизни несправедливость. Но так как у Раги не было ни жены, ни детей, то Боро и трое старцев, а также старуха и мальчик, которые ему прислуживали, раскрасили свое лицо и одежду широкими черными полосами, чтобы их не узнала душа умершего.

В сыром месте была вырыта неглубокая яма, и тело Раги было зарыто в сидячем положении, на корточках, в той позе, в какой обычно отдыхали люди с реки. Так как они думали, что сырость без света ускоряет разложение плоти, то землю, которой было засыпано тело, полили водой. Каждый день усопшему вождю приносили ягоды, мясо и, главным образом, кровь убитых животных. Люди делали все от них зависящее, чтобы не дать блуждающей душе повода для жалоб, иначе можно было ждать самых ужасных несчастий. В течении трех месяцев ежедневно повторялись церемонии ублажения души.

Когда затем хотели вырыть бренные останки вождя, один из старцев объявил, что покойный явился ему прошлой ночью и просил еще на месяц оставить его здесь. Просьба была исполнена.

По прошествии этого срока труп вырыли. Скелет был теперь обнажен и совершенно свободен от телесных покровов. Старцы покрыли его красной охрой – лучшей из известных им красок для того, чтобы память о почестях, оказанных вождю после его смерти, сохранилась навеки.

Наконец останки вождя были окончательно захоронены в одной из пещер, недалеко от реки.

Еще целый год сюда приносили подарки и бормотали заклятья, причем имени вождя не произносили, а говорили, обращаясь к нему: «Ты, который находишься там»… или «ты, который оставил нас…»

И только по прошествии года люди с реки посчитали, что душа покойного переселилась в вечный мир духов и перестали приходить к могиле. Новые заботы вскоре заставили племя забыть о вожде Раги.

Глава 7

Новые пришельцы

Нон знал, почему умер старый вождь: острая игла не напрасно пронзила сделанное им изображение Раги. Но он не чувствовал никаких угрызений совести, наоборот, он поздравлял себя с тем, что избавил племя от вредного человека. С другой стороны, он был горд, что его искусство имеет такую силу: в тяжелое время, какое приходилось теперь переживать племени, оно еще не раз пригодится ему!

Радостные надежды охватили все племя после смерти вождя. Люди с реки думали, что вместе с ним исчезли все враждебные духи, и теперь, когда ими управляет Боро, вернутся старые времена, настанут снежные зимы, и вновь все вокруг будет кишеть оленями. Но их заблуждение длилось недолго. Уже осенью стали лить непрерывные дожди; целый месяц не было видно солнца. В этом видели козни умершего вождя: он мстил за то, что посмертные обряды были выполнены неправильно, и в этом винили старцев. Дождь прекратился, но небо по-прежнему было затянуто тяжелыми тучами. Река выступила из берегов и затопила низко лежащие долины; пришлось бросить некоторые жилища; переполнившиеся болота залили все близлежащие низины и овраги. Скоро стало невозможно переходить с одной стороны долины на другую. Повсюду были зажжены костры, чтобы высушить небо, но это долго не оказывало никакого действия.

Охотникам приходилось затрачивать в десять раз больше усилий, потому что следы зверей терялись в размокшей почве. Совершенно обессиленные, охотники возвращались домой, где их ждали голодные и недовольные жены и дочери. К тому же охотники больше не приносили оленьих шкур, которые шли на одежду и покрытие жилищ. Старые шкуры уже совсем износились, и женщинам приходилось то и дело чинить их; но дня не хватало для этой трудной работы, ее приходилось делать и ночью при свете дымящихся факелов.

К довершению всех бед, в начале года начался сильный мороз, еще до того, как выпал снег, а когда наконец пошел снег, то его навалило столько, что охотиться было почти невозможно. В течении всей зимы жестокие морозы непрерывно чередовались с оттепелью.

Для племени ничего не могло быть хуже. Люди с реки тяжело переносили эти непривычные внезапные колебания температуры. Они были убеждены, что ими играют злые силы, и их непрестанно мучил страх. Греясь у костров, они дрожали при мысли о том, как им будет холодно, когда износятся последние оленьи шкуры. Для каждого было ясно, что мир духов ополчился на племя, а виноват в этом был не кто иной, как новый вождь Боро, который не сумел поладить с духами. Поэтому все недовольство, которое пришлось испытать на себе в последние годы Раги, теперь было перенесено на нового вождя; вместе с вождем теряли свое влияние и старейшины. Враждебные речи переходили из уст в уста.

Нон построил себе хижину недалеко от жилища своих родителей. Его жена Мара без труда приспособилась к обычаям племени, которые мало чем отличались от нравов ее народа. Сначала к ней отнеслись с некоторым пренебрежением: охотники не могли не презирать рыболовов. Но Мара оказалась необыкновенно покладистым существом: преданная своему супругу, она всячески старалась научиться тому, чего не знала. Бахили научила ее обработке мехов, и Мара оказалась ценной помощницей. Каждые пять-шесть дней Нон отправлялся со своими друзьями на охоту. В эту зиму им удалось убить несколько лошадей, так что особого недостатка в пище не было. Остальное время он приводил в порядок свое оружие, делал остроги и наконечники для копий.

Кроме того, он продолжал рисовать и вырезать изображения зверей. На стене своей хижины он нарисовал своего великого предка, могучего пещерного медведя. При этом он рассказывал Маре о его жизни и деяниях. Ее поражало, когда она видела, как из-под рук Нона, как живые, появлялись различные звери.

Самое удивительное было то, что он сам никогда не видел пещерного медведя. Он знал только его младшего брата, обыкновенного лесного медведя, который легко становится добычей ловкого охотника. Когда такой медведь становился на задние лапы, он достигал роста обыкновенного мужчины; он был очень силен, и тем не менее однажды безоружный охотник, застигнутый врасплох раненым медведем, задушил его в своих объятиях и тем заслужил большую славу. Но нельзя было и думать вступить в такую борьбу с пещерным медведем; кроме того, он считался священным животным и никто из племени не смел на него охотиться. В последние годы пещерный медведь исчез и больше не появлялся: никто из охотников никогда не видел даже следов его лап. Это вызывало беспокойство: по обычаям племени, когда его постигали слишком большие бедствия, в жертву предку приносили живого пещерного медведя. Таким образом, сыновья Медведя воссоединялись со своим отцом и приобщались к его чудесной силе. Не было другого средства, чтобы влить новую жизнь в умирающее племя, и то, что пещерный медведь исчез, было дурным знаком.

Обо всем этом думал Нон, в то время как его уверенная рука создавала образ предка по воспоминаниям о его изображении, виденном в священной пещере. Именно теперь, когда все племя жило, охваченное страхом, ему особенно было важно, чтобы дух предка охранял его дом, в котором скоро должен был появиться ребенок.

Весной у Мары родилась девочка, которую Нон, в память исчезнувшей сестры, назвал Ма. Мара заворачивала свое дитя в лисий мех и целыми днями носила его на груди, засунув за свою одежду из оленьей шкуры.

Погода по-прежнему стояла плохая: то шел дождь, то падал талый снег.

Новое ужасное испытание обрушилось на сыновей Медведя. Это была какая-то неведомая ранее болезнь, которая начиналась с боли в горле; вскоре дыхание становилось затрудненным, больной начинал сильно кашлять, через нос и рот шла кровь, а злые духи, которые поселились в нем, заставляли его говорить так, как будто он сошел с ума; затем он внезапно падал на землю и больше не вставал. Смерть наступала в течении нескольких дней. Мужчины, женщины, дети и старики мерли, как мухи. Из десяти заболевших умирало не меньше семи. Уже можно было предвидеть время, когда не останется достаточно живых, чтобы исполнять все обряды по умершим. Первой жертвой болезни стала маленькая дочка Нона; ее тельце опустили в воды реки. Вскоре заболела Бахили. Не было ни одной хижины, где бы не было больного или умирающего. Старейшины напрасно бормотали свои заклятья: враждебные силы оказывались сильнее.

После того, как все уже было испробовано, старики пришли к мысли зажечь на каменной террасе пахучие травы и сырые ветви. Поднялся едкий, сильно пахнущий дым. Они надеялись, что враждебные духи не смогут проникнуть через эту густую завесу и не ошиблись: болезнь начала сдавать, новые случаи становились все реже. Вождь Боро и старцы сразу вернули себе прежнее уважение племени. Когда же в середине весны дожди прекратились, а солнце начало светить ярче, то злая чума исчезла окончательно.

Но опустошения, которые она произвела среди сыновей Медведя были ужасны: в живых осталось едва четыреста человек, бледных, обессиленных, исхудавших, напоминавших скелеты.

Вслед за своим ребенком заболела и Мара. Чтобы изгнать овладевших ею духов, Нон пришел к мысли заставить ее вдыхать горячие пары воды, в которую были брошены горькие травы, сорванные на берегу болота. Лекарство помогло. Через некоторое время Мара начала сильно кашлять, это очистило ее глотку, и она стала дышать свободно. Целых два дня после этого она спала в своем меховом мешке, который Нон придвинул поближе к огню. Она обливалась потоками пота, а когда проснулась, то была совершенно здорова.

Между тем погода изменилась к лучшему. Солнце пригрело землю и наполнило радостью оставшихся в живых людей. Мара присоединилась к девушкам, которые отправились собирать сухие травы. Опять утром и вечером слышались на холмах их печальные песни. Но Мара, как замужняя женщина, не могла находиться с девушками, когда они танцевали вокруг священного дуба.

Нон уже надеялся, что после стольких волнений начнется, наконец, спокойная жизнь с обычными занятиями и празднествами, заполняющими летние месяцы года, когда однажды он сделал открытие, которое потрясло и его, и все племя.

Он удил как-то рыбу недалеко от своего жилища и вдруг заметил в воде незнакомый предмет. Достав его при помощи остроги, он стал его рассматривать.

Это была палка длиной в полтора фута, толщиной в большой палец, с привязанным на конце ее кожаным ремнем, длиной приблизительно в два локтя; к концу ремень суживался.

Для чего мог служить этот странный предмет? Было очевидно, что эта палка не могла принадлежать никому из его племени и соседних племен. У торговцев он тоже ничего подобного никогда не видел. Кому же, в таком случае, могла принадлежать эта вещь? Как и когда она попала сюда? Нон пришел в замешательство. Быть может, незнакомец находится совсем поблизости, быть может он выскочит внезапно из тростника, чтобы потребовать свою вещь обратно?!

В тот же вечер он показал странный предмет вождю. Боро и старцы внимательно рассмотрели его, но не могли прийти ни к какому заключению. И они, подобно Нону, были чрезвычайно обеспокоены той мыслью, что в их долине появились какие-то чужие люди; где неизвестно было, чего от них можно было ждать!

После долгого обсуждения было решено, что Нон с тремя другими молодыми охотниками отправится в путь, чтобы исследовать всю местность вдоль реки, вплоть до ее истоков. Для этой цели были выбраны в помощь Нону самые быстроногие юноши. В случае необходимости они могли бы спастись бегством. Если они встретят на своем пути одного или двух человек, то они постараются выведать их намерения: если же они встретят много людей, то они должны будут вернуться обратно и сообщить вождю свои наблюдения.

На следующее утро Нон со своими спутниками, чрезвычайно взволнованные возложенным на них поручением, так непохожим на их обычные охотничьи предприятия, отправились в путь. Жены не были посвящены в их планы: люди с реки обсуждали важнейшие дела только среди мужчин.

Стояло ясное утро. Они шли вдоль левого берега и, ступая по росистой траве, старались, чтобы их тень не попала на какой-нибудь колючий кустарник, чтобы шипы не разорвали ее. В первый день им не удалось узнать ничего интересного. Ночь они провели у людей соседнего племени.

Два дня продолжалось их путешествие вдоль реки. Они пришли, наконец, к открытой плоской необитаемой равнине, на которой негде было спрятаться. Они не встречали больше ни одного человека. Далеко от своих они чувствовали себя беспокойно. После полудня они долго охотились без всякого результата; только к вечеру им удалось поймать совсем молодого жеребенка.

Чтобы освежевать его и наконец-то поесть, они расположились недалеко от реки, у подножья высокой скалы. Слева от них тянулось болото. Они разложили костер и решили провести здесь ночь. Уже стемнело; сидя у костра, они переговаривались тихими голосами, а когда смолкали, то чувствовали какую-то настороженную тишину, которую нарушал только ветер, шелестевший в тростниках. Нон обменялся еще несколькими словами со своими спутниками, а затем все залезли в спальные мешки; усталость взяла свое, и, несмотря на страх, вызываемый незнакомой местностью, они крепко уснули.

Внезапно Нон проснулся, как от толчка. Он открыл глаза и приподнялся. У ног еще тлел костер, тишина нарушалась только равномерным дыханием его спутников. На темном небе мерцали мириады звезд, так хорошо знакомых Нону. Вокруг стоял густой мрак, но все это не подавало никаких поводов для беспокойства; он снова лег и закрыл глаза. Его мысли начали путаться, как вдруг он снова вскочил.

Недалеко от него, приблизительно на расстоянии трехсот шагов, слышались голоса каких-то зверей. Быть может, они доносились даже с той стороны реки. Это не было похоже ни на хриплый вой волка, ни на тявканье лисицы, поймавшей зайца. Создавалось впечатление, что там собралось штук двадцать животных. Нон никогда не слыхал ничего подобного. Было ясно, что это какая-то новая порода.

С быстротой стрелы пронеслись в мозгу Нон тревожные вопросы: «Что это за звери? Свирепые ли они? Как против них защищаться?» Его спутники проснулись и тоже прислушивались, ни слова не говоря, с глазами, полными страха.

На миг животные смолкли. Потом все началось снова: завопило одно животное, к нему присоединились еще двое и, наконец, все остальные. Голоса их все приближались; молодые люди схватились за копья. Но вот голоса стали удаляться и скоро затихли совсем. Глубокая тишина воцарилась вокруг.

Нон и его спутники стали совещаться; они говорили тихо, как будто во мраке скрывался враг. Никто из них не мог понять, от кого исходили только что смолкнувшие звуки. Они чувствовали себя в опасности, потому что не знали зверей, которые жили в этой местности, не знали их привычек, силы и слабостей. В течении целых поколений они учились бороться с животными и убивать их, а теперь они чувствовали себя беспомощными, потому что стояли перед неизвестностью.

Было решено, как только настанет утро, проследить следы этих зверей и постараться убить одного из них, чтобы принести его домой, и показать старейшинам. Они уже забыли первоначальную цель своего путешествия – найти владельца того странного предмета, который Нон выудил из реки.

Когда рассвело, они подкрепились немного и отправились дальше. Двое из них пошли по правому берегу реки, двое – по левому, причем каждый шел отдельно, но в пределах видимости. Нон больше всех отдалился от реки.

Вскоре он вошел в сосновый лес; он шел медленно, внимательно вглядываясь в землю под ногами. Выйдя из лесу, он оглянулся. Вдруг он заметил среди низкорослого кустарника у входа в пещеру, находившуюся в скале, приблизительно в двадцати шагах от себя, зверя, который пожирал внутренности какого-то животного. Заслышав шорох раздвигаемых ветвей, зверь поднял голову и остановился; человек и животное разглядывали друг друга: Нон – с натянутым луком в руке, зверь – глухо рыча, с вставшей дыбом шерстью. Почему же зверь не бежит? Почему же Нон не спускает стрелу? В смущении Нон сделал движение. Картина тотчас же изменилась. Животное словно взбесилось от ярости. Оно злобно завыло и, как показалось Нону, – собралось броситься на него. Только теперь уверенная рука спустила стрелу. Животное со стоном опустилось на землю и, вытянувшись, застыло.

Нон приблизился, чтобы рассмотреть свою добычу. Это было животное величиной с волка, с короткой рыжей шерстью; удлиненная морда была покрыта кровью. В сильных челюстях виднелись острые зубы плотоядного животного, которое убивает, чтобы жить; по-видимому, это было смелое животное, которое не боялось человека и, возможно, первым нападало на него. Появление этих зверей в их стране должно было вызвать большую тревогу; они могли стать опасными соперниками, которые будут уничтожать и без того уменьшающуюся добычу. С другой стороны какая польза может быть человеку от этих животных? Нон сразу увидел, что их мех никуда не годится.

Но ему надо было взять зверя с собой, чтобы показать его старейшинам. Поэтому он стал с помощью каменного ножа сдирать с него шкуру. Когда он еще был занят своей работой, совсем близко послышалось угрожающее звериное рычание. Он стал искать, куда бы спрятаться, и увидел ветвь дерева, которая свисала над скалой. В тот же миг откуда-то появилась целая свора таких же животных, которые выли наперебой. Работая руками и ногами, Нон быстро взобрался на скалу и, сделав смелый прыжок, очутился на ветке. Когда он карабкался вверх, одно из животных успело укусить его за ногу.

Снизу доносился ужасающий вой. С изумлением спрашивал себя Нон, что это за звери? Каждое из них в отдельности казалось не особенно сильным, но вместе они становились очень опасными. Нону было ясно, что один он не может бороться ними. Он должен был позвать своих друзей, но в то же время предостеречь их, чтобы они были осторожны; вчетвером они справятся с этой стаей. Нон издал три коротких свистка.

В это мгновенье из кустов показался человек; но он не принадлежал к тем, которых призывал своими свистками Нон: это был человек какого-то совсем другого племени. Ростом он был значительно ниже сыновей Медведя, но было заметно, что он очень силен: у него была могучая широкая грудь, и крепкие мускулы играли на его плечах, руках и ногах. Голова была не удлиненной формы, как у людей с реки, а круглая. Одет он был в волчьи шкуры, очень грубо соединенные между собой. И каково же было изумление Нона, когда этот человек спокойно подошел к беснующимся животным, вошел в их круг так, как-будто бы их вовсе не было и, что еще удивительнее, животные сами не обратили на него никакого внимания и продолжали реветь и выть. Тогда человек звонким голосом произнес непонятные Нону слова. Последовало короткое молчание, затем шум начался снова. Потеряв терпение, человек вытащил из-за своего пояса предмет, похожий на тот, который Нон нашел в реке; он размахнулся, предмет этот просвистел в воздухе и опустился в самую середину шумевших животных. Раздался визг боли, и звери сейчас же утихли: поджав хвосты, они подползли к ногам человека, который был их господином.

Охваченный величайшим изумлением, Нон спрашивал себя, не во сне ли попал он в страну, в которой все было совсем иначе, чем в привычном ему мире. Но у него не было ни времени, ни сил, чтобы обдумать положение. Одно лишь было ясно: существо, имевшее человеческий облик, отдавало приказания диким зверям, и они подчинялись ему.

В этот миг незнакомец заметил сидящего на дереве Нона и начал смеяться, как если бы ему уже не в первый раз приходилось наблюдать подобную картину. Он сделал Нону знак, чтобы тот слез. Нон так растерялся от всего происшедшего, что совершенно забыл об опасности и соскочил на землю. Человек внимательно осмотрел его и заговорил на каком-то непонятном языке. Речь его звучала дружелюбно.

Вдруг его взгляд упал на труп животного, пронзенного стрелой Нона. Глаза его засверкали гневом, и крик сорвался с его уст. Нон понял, что он таким образом запрещает убивать принадлежавших ему животных. Но человек быстро успокоился и дружественно похлопал Нона по плечу. Потом обернулся и со смехом и гордостью указал на этих опасных зверей со страшной пастью, которые покорно лежали у его ног, готовые служить ему.

Нон не мог произнести ни слова; он пытался бормотать заклятья, но не мог вспомнить ни одного. Его колени дрожали.

А человек с круглой головой, размахивая кнутом в воздухе, пошел по направлению к лесу, и его звери последовали за ним.

Рассказ Нона и его спутников обо всем, что они видели, был встречен сыновьями Медведя с недоверчивым смехом. С тех пор, как существовал мир, велась война между людьми и животными. Победителем становился сильнейший, более ловкий и хитрый, в большинстве случаев – человек. Он убивал зверей, чтобы питаться их мясом, чтобы пользоваться их мехом, костями, клыками, рогами. Между человеком и зверем не было дружбы. Кровь непрестанно лилась и с той и с другой стороны, и отсюда возникла ненависть, которая никогда не могла исчезнуть. Человек, изобретя оружие, стал властелином животного мира, он опустошал все вокруг себя. При его приближении все живое бежало, улетало, уползало, гонимое страхом. Или же зверь защищался, и тогда борьба заканчивалась смертью одного из противников. Смерть, повсюду и всегда смерть! Этого требовал естественный закон жизни!

И вдруг теперь оказывается, что эти вечные враги примирились, что они мирно живут вместе, что животные больше не боятся человека, подпускают его близко к себе, добровольно подчиняются его приказаниям. А человек безнаказанно врывается в самую середину их разъяренного скопища и одним словом заставляет их подчиниться своей воле. Вполне понятно, что этому никто не мог поверить. Это были сказки, которые можно было рассказывать лишь маленьким детям.

Таким образом, все сообщения Нона были встречены с насмешкой, тем более что Нон был единственным свидетелем происшедшего. Когда его спутники подошли к нему, он был уже один и не в состоянии был произнести ни одного слова. Только потом он довольно бессвязно рассказал им о встрече с круглоголовым человеком. С тех пор он избегал говорить об этом. Даже вождю и старейшинам он сделал самое краткое сообщение и притом с видимым неудовольствием. С тех пор он держался в стороне от всех, молчаливо и замкнуто, и не принимал участия в охоте на крупного зверя в отдаленных местностях. Он жил только мелким зверем, который попадался в его ловушки, поставленные поблизости, и рыбной ловлей. Многие приписывали это влиянию Мары. Некоторые же думали, что его разум не в порядке: не человека видел он, а духа, принявшего человеческий образ. Нон, к которому относились с большим сочувствием, выздоровеет, как только исчезнет у него всякое воспоминание о происшедшем. Мара всячески старалась его развлечь. Она пыталась опять заставить его заняться вырезанием и рисованием. Но он ничего не хотел делать, а когда она начинала его уговаривать, сердился без видимой причины.

Что касается убитого Ноном животного, то его шкура была подвергнута тщательному осмотру. Старики пришли к заключению, что это животное похоже на волка и несколько напоминает лисицу. Ни по величине, ни по когтям, его нельзя было признать опасным, следовательно, не было оснований особенно беспокоиться.

Несмотря на такое заключение старцев, беспокойство и страх охватили людей из племени Медведя. Чувствовалось присутствие чего-то неизвестного, неизведанного. Так прошло несколько недель.

Но тут на глазах у всех произошло событие, настолько неоспоримое, что больше нельзя было сомневаться в правдивости всего того, что рассказывал Нон.

Ясный летний день склонялся к концу. Боро совещался со старейшинами и мужчинами племени. Они собрались на обширной поляне перед жилищем вождя, откуда была видна вся местность, начиная с долины перед священными пещерами до поворота, который описывала река между высокими скалами. Женщины и девушки отдыхали на берегу реки, закончив сбор корней и трав. Царило спокойное настроение, все наслаждались теплом и тишиной наступающего вечера. Перенесенные страдания и грозящие новые опасности были позабыты.

Вдруг раздался крик: из долины мчался, задыхаясь, олень, покрытый потом, а вслед за ним целая свора животных, точь-в-точь таких, как зверь, убитый Ноном. Олень бежал прямо, не пробуя прибегнуть к какой-нибудь хитрости, и в своем смертельном страхе не обратил даже внимания на собравшихся людей. Невиданные звери уже окружили его, передние бросились на него, пытаясь схватить его за горло. Олень[1] направил против них свои рога и несколько из них упало навзничь с разорванными внутренностями. С величайшим напряжением следили люди с реки за этой неравной борьбой, когда вдруг неизвестно откуда вылетевшая стрела вонзилась в сердце оленя. Тогда зрители увидели трех человек, показавшихся на краю долины, один из которых держал в руках лук.

Пришедшие криком остановили кровожадных животных, терзавших свою добычу; с лаем и, дрожа от злобы, звери отошли и стали в нескольких шагах от теплого еще тела. Их господа немедленно водворили среди них порядок, пройдясь несколько раз кнутом по их спинам. Теперь охотники подошли к оленю, содрали с него шкуру и взяли лучшие части мяса и рога себе; остатки и внутренности остались лежать на земле. Затем круглоголовые люди, подняв свои кнуты, отошли на несколько шагов назад; кнуты опустились, и вся свора бросилась на лежавшую на земле окровавленную массу. В несколько секунд все было очищено.

Это было странное зрелище для людей с реки. Пораженные им, они молчали, и только слышны были голоса стариков, громко выкликавших заклятья.

Три охотника на поляне не обратили на это никакого внимания. Они уселись на камень и отдыхали, окруженные своими зверями. Внимательно разглядывали они реку и хижины, защищенные навесами скал. По-видимому им были чужды всякие враждебные намерения; в сознании своей силы они и не предполагали, что на них можно смотреть, как на врагов.

Давным-давно оставили круглоголовые люди со своими женами, детьми и собаками обжитые места и отправились по направлению заходящего солнца. Их предания, уходившие не дальше пяти-шести поколений назад, говорили, что они должны были оставить свою прекрасную страну, потому что ее пышная растительность стала исчезать, а луга, на которых в изобилии паслись стада бизонов и лошадей, превратились в песчаные пустыни. С тех пор они вели кочевой образ жизни в поисках благоприятного климата и местности, богатой зверем.

Им пришлось пересечь обширные пустынные пространства, зимой покрытые льдом, а летом сжигаемые солнцем. В пути они наталкивались на высокие горы, которые, казалось упирались в самое небо, и на берега морей, которые преграждали им путь. Иногда они надолго оставались в какой-нибудь местности, где можно было найти пропитание, а иногда уже через месяц двигались дальше. И вот, наконец, этот народ, в котором осталось уже не более трех тысяч человек, пришел к этой реке: дальше идти было невозможно, так как путь преграждали непроходимые болота. Так они остались в этой стране, где нашли благоприятный климат и достаточно зверей, на которых можно было охотиться.

Это были мирные люди; они старались избегать любых столкновений с народами, жившими в тех странах, которые им приходилось проходить: ведь пролитая кровь всегда вызывает возмездие, и притом земля была велика и мало населена; каждый мог найти на ней достаточно пропитания.

Они считали себя выше всех других охотничьих племен, так как доказали свое превосходство приручением собак.

Но никто не знал, к какому времени относится это достижение, самое ценное из всех, сделанных до сих пор человеком. Предания говорили, что душа их предка поселилась в теле большой собаки и вместо того, чтобы вредить оставшимся в живых, как это обычно делали души умерших, стала служить человеку. Люди из высокой долины, как они называли себя в память своей родины, очень гордились этим.

Приняв этот новый облик, их предок подчинился воле тех, которые были его братьями по крови. Он охранял их сон и лаем предостерегал от врагов; он провожал их на охоту и загонял для них дичь. В благодарность за это люди позволяли ему греться у своего очага, кормили его; с ним обращались как с другом, и он выказывал свою благодарность и любовь прыжками, взглядами, лизанием рук и другими знаками преданности. В первый раз между человеком и животным завязалась дружба. Когда господин ел, собака тоже получала свою долю. В холодные зимы она могла греть у огня свои замерзшие лапы. Таким образом, еще задолго до того, как люди из высокой долины стали вести кочевой образ жизни, между ними и собаками был заключен дружеский союз.

Боро в сопровождении старейшин направился к пришельцам, сидевшим на камне. Последние продолжали сидеть с сознанием полной безопасности и, только увидя, что к ним приближается вождь племени, поднялись, чтобы приветствовать его. Они не могли объясняться словами, но жестами показали, что они не враги, а друзья, и желают завязать с людьми с реки мирные отношения. Они предложили Боро кусок мяса убитого оленя и тут же показали ему свое искусство управлять собаками, приказав им сначала залаять, а потом замолчать.

То, что для этих пришельцев было простой игрой, казалось Боро и старикам опасным волшебством. Эти незнакомцы владели искусством, о котором сыновья Медведя до сих пор ничего не знали. Как бороться с этими могущественными людьми? Этот вопрос занимал и Боро, и стариков.

Сделав со своей стороны все, что они находили нужным, чтобы доказать людям с реки свои дружественные намерения, пришельцы свистом подозвали своих собак и удалились по направлению к северу, откуда они пришли.

Вскоре племени Медведя удалось выяснить, что Круглоголовые – так их назвали люди с реки – в большом количестве поселились в соседней долине. Там, на открытом месте, они построили себе хижины, которые имели квадратную форму и своим входом были обращены к центру лагеря. Хижины были просторны, их стены были сделаны из плотно пригнанных друг к другу и глубоко вбитых в землю кольев. Все поселение было окружено забором, который защищал его от диких зверей.

На расстоянии в полдня ходьбы вверх по реке находилось другое поселение Круглоголовых, а дальше к северу еще несколько. Это была большая опасность. Среди сыновей Медведя не было других разговоров, как только об этой новой угрозе.

Они по-прежнему смотрели враждебно на этих неожиданных пришельцев. Сыновья Медведя старались не подходить близко к поселениям Круглоголовых и не теряли надежды, что они уйдут. Но у женщин, несмотря ни на что, любопытство взяло верх. Им очень хотелось знать, как живут эти люди, пришедшие из незнакомых стран. И поэтому они все время бродили вокруг селений Круглоголовых, хотя и боялись их собак. Иногда их приглашали зайти, они долго отказывались, но потом с радостью принимали приглашение.

Суждения женщин были не в пользу Круглоголовых; по красоте они далеко уступали людям с реки. Маленькие и приземистые, они плохо бегали, и самый быстрый из них не мог бы состязаться с самым медленным из сыновей Медведя. А что это за охотник, который не умеет бегать! Кроме того, Круглоголовые не умели вырезать и рисовать зверей, не умели лепить человеческие фигуры и – тут женщины особенно торжествовали – они не знали иглы. Свои меха они скрепляли при помощи кожаных шнуров. Это окончательно уронило их в глазах Медведей.

Но все же за ними нельзя было не признать известных способностей. Они очень быстро усвоили важнейшие слова из языка своих соседей и таким образом вскоре стали довольно свободно объясняться с ними. Они старались научиться всему, что им казалось полезным. Больше всего им понравилась игла, и они научились шить. Но так как им не удавалось делать такие тонкие иглы, какими работали Медведи, то они охотно выменивали их на животных, которых им удавалось убить на охоте с помощью своих собак.

Единственное, в чем люди с реки должны были признать превосходство Круглоголовых, – это было их искусство управлять собаками и жить с ними в дружбе. Но тайну приручения животных Круглоголовые тщательно хранили и не хотели ни с кем ею делиться.

Племя Медведя пока не страдало от соседства с чужеземцами. Правда, охотиться становилось все труднее, но в этом нельзя было винить Круглоголовых.

Так обстояли дела, пока длились ясные осенние дни. Но положение резко изменилось, как только пошли дожди. Медведям стало ясно, что охота не может их больше прокормить. Конечно, и раньше они знавали плохие времена, когда приходилось возвращаться домой с пустыми руками. Но теперь то, что раньше было исключением, стало правилом. Крупный зверь, которым семья могла питаться много дней, попадался все реже и реже. Лошади, бизоны, быки, олени ушли далеко, а оставшиеся не подпускали к себе человека. Другие же животные совсем исчезли из этой местности. Даже последнее семейство мамонтов, которое до недавних пор еще оставалось здесь, теперь переселилось отсюда. Один охотник видел ночью, как несколько мамонтов бросились вплавь в реку, широко разлившуюся от дождей: впереди плыл старый самец, за ним две самки и двое детенышей, родившихся в последнюю весну. Это было тем более удивительно, что обычно мамонты избегали глубоких вод. По-видимому они чувствовали приближающуюся опасность.

Причины этих роковых перемен были ясны Медведям: все дело в собаках, которые своим лаем разгоняли животных. Они были неутомимы в преследовании зверя и, выследив его, до тех пор не оставляли его в покое, пока не приходили их господа, которым оставалось только убить загнанную для них добычу. Людям же с реки доставались лишь мелкие звери – лисы, волки и нечистоплотные гиены, мясо которых они презирали и никогда раньше не употребляли в пищу: оно было вонючим и отвратительным на вкус. Кроме того, дети Медведя были убеждены, что уподобятся этим трусливым животным, если будут питаться их мясом.

Отчаяние наполнило их сердца. Женщины жаловались и осыпали мужей упреками. Были случаи, когда матери убивали новорожденных детей, чтобы избавить их от этой жизни, полной страданий от голода и холода.

Мужчины, более гордые, чем женщины, молчали, но и они невыносимо страдали: неужели они должны без борьбы признать себя побежденными? Но что можно было сделать против врага, во много раз более сильного, чем они?

Все менялось вокруг них. То, что раньше считалось наивысшей добродетелью – быстрота бега и искусство изображать зверей – потеряло всякую цену. Можно ли было бегать наперегонки с целой сворой собак? И стоило ли удерживать зверей путем заклятий и изображений только для того, чтобы их убивали другие?

Нон совершенно забросил свое любимое занятие и больше не рисовал и не вырезал животных. Безделье, однако, тяготило его. Он вспоминал те времена, когда вместе с отцом и другими членами племени отправлялся на охоту. Они не боялись не усталости, ни мороза. Часто они ночевали в лесу. По утрам на их бородах звенели сосульки, их поливал дождь, но они не обращали на это никакого внимания. С самого раннего утра выслеживали они какого-нибудь хищного зверя и выгоняли его из логовища, куда он только что вернулся после ночной охоты. Тогда начиналось долгое преследование, проходившее с переменным успехом, но почти всегда заканчивавшееся их победой, потому что они прекрасно знали местность и все повадки и обычаи зверей. А когда разгневанный бизон или бесстрашный бык нападали на охотника, тот тут начиналась борьба не на жизнь, а на смерть. А как радостно было измученному и усталому охотнику возвращаться домой, сгибаясь под тяжестью добычи.

А теперь Нон, который так любил эту жизнь, полную приключений и опасностей, вынужден был расставлять ловушки на сусликов вблизи своего жилища или удить рыбу в реке.

На совете племени горячо обсуждался вопрос, как быть. Боро, подобно Раги, давно уже потерял любовь и уважение племени. Целые дни совещался он со старейшинами. Люди, умевшие предвидеть будущее, возвестили, что слишком состарившаяся земля близка к концу, и что людской род вскоре должен исчезнуть.

Но еще большее несчастье ожидало этих людей впереди.

Однажды утром сидел Нон перед хижиной. Вокруг него суетились женщины, занятые своими домашними делами, мужчины чинили оружие, дети прыгали вокруг костров и бросали в них еловые шишки и сухие ветви. Была зима, погода стояла холодная. Во льду на реке пришлось пробить проруби, чтобы удить рыбу. Так как изношенные оленьи шкуры уже недостаточно защищали от холода, приходилось латать их мехом лисиц и кошек.

Вдруг Нон увидел приближающихся трех Круглоголовых. Один из них был тот, которого Нон встретил с собаками в тот незабываемый день. Этот человек обращался с Ноном как с другом и назвал ему свое имя: Цимур. Обычно Круглоголовые не подходили близко к жилищам Медведей; они знали, что вражда против них растет с каждым днем и малейшее недоразумение могло привести к кровопролитному столкновению. Из предосторожности они довели до сведения Боро, что за каждого убитого из своих они убьют трех из племени Медведя. Поэтому оба народа держались как можно дальше друг от друга.

Появление Круглоголовых на каменной террасе, принадлежавшей людям с реки, означало прямой вызов. Но чужеземцы как будто не хотели этого понимать. Они шагали вдоль и поперек по террасе, критическим взглядом окидывали хижины и оживленно разговаривали. Затем Цимур приблизился к костру, около которого сидел Нон.

– Хорошо вам здесь, – сказал Цимур и широким жестом указал на скалу, защищавшую террасу от ветра. Затем он присоединился к своим спутникам, и все трое удалились в направлении своего поселка.

На следующий день они опять появились. На этот раз их было десять человек. Они несли на плечах колья, лошадиные и оленьи шкуры. Несколько собак, высунув язык, следовали за ними. Увидя их, дети и женщины с криком попрятались.

Недалеко от жилища Нона было пустое место, где раньше стояли две хижины: семьи, жившие в них, умерли во время последней эпидемии, и их жилища были снесены.

Круглоголовые положили здесь все принесенное с собой и, не теряя времени, принялись строить хижину, причем употребляли при постройке, согласно их обычаям, главным образом дерево. Они работали быстро, насвистывая сквозь зубы. Собаки бегали по террасе, как если бы они были здесь хозяевами, и искали кости. Одна из них настолько осмелела, что подошла близко к хижине одного из Медведей и хотела стянуть мясо, приготовленное на обед. Рассвирепевший хозяин с размаху ударил собаку палкой; собака с воем отступила, застыла на месте, залаяла и явно собиралась броситься на ударившего ее человека. Но Круглоголовые крикнули ей что-то, и собака с рычанием отошла и улеглась поблизости от них. Этот случай произвел на Медведей угнетающее впечатление.

К полудню Круглоголовые закончили свою работу. Построеная хижина могла вместить десять человек.

Перед вечером люди с реки увидели целую семью, состоящую из мужа, жены и пяти детей, из которых двое юношей были в возрасте посвящения. Они подошли к вновь отстроенному жилищу, и раньше, чем войти в него, помахали в нем зажженными факелами, чтобы выкурить из него духов. Затем они внесли туда мешки из лошадиных шкур, в которых находилось все их добро. Их сопровождали собаки. В неописуемом изумлении наблюдали сыновья Медведя, как эти звери, подобно человеческим существам, улеглись вокруг огня, чтобы согреться. Любое животное – это Медведи хорошо знали – бежит от огня, как от своего злейшего врага. Кто же такие были эти собаки? Страх, который они внушали, увеличился еще больше.

Вскоре рядом с только что выстроенной хижиной появились еще три новых. А еще через месяц Круглоголовые совсем оставили свое поселение и устроились на зиму под защитой скал. Они были довольно своим новым местожительством: теперь им не приходилось уже страдать от пронизывающего холодного ветра.

К соседям своим, Медведям, они относились так, как-будто не замечали их. Эти люди с реки представлялись им низшей расой; особенно удивлял Круглоголовых их способ охоты и то, что они забавлялись совершенно ненужным рисованием зверей. Люди с высокой долины думали, что они лучше умеют ладить с духами: их предок, Собака, оказался более благосклонным к своему народу, чем великий Медведь к своему.

Сыновья Медведя чувствовали себя все более и более ущемленными. И хотя они отказались от мысли прогнать пришельцев с помощью оружия, они вели против них тайную борьбу.

Они лепили из глины изображения собак и прокалывали им сердца, шепча над ними заклятия, а также рисовали собак на камнях, изображая их пронзенными стрелами. Нон принимал в этой работе самое живое участие; он помнил еще о маленькой фигурке вождя, оказавшей такое сильное действие, и теперь не сомневался в успехе. Старейшины с величайшим терпением и хитростью старались заучить имена Круглоголовых и особенно тех, кто играл роль в совете племени. Собравшись у Боро, они произносили эти имена один за другим, сопровождая их смертельными заклятиями.

Но ничто не помогало. Ни собаки, ни их господа не умирали. Наоборот, под защитой скал, они, казалось, поздоровели. Через каждые два-три дня они отправлялись на охоту в сопровождении своры собак и никогда не возвращались с пустыми руками. Они приносили мясо, лошадиные и оленьи шкуры. Их жены производили на свет здоровых детей. Можно было легко предвидеть, что в недалеком будущем вся страна будет принадлежать этим пришельцам.

Тогда Боро и старцы приняли смелое решение: все несчастья, думали они, произошли от того, что они отдалились от своего великого предка; они должны были воссоединиться с ним. Племя должно было принести жертву и вновь приобщиться к чудесным качествам своего основателя. Тогда возрожденные дети Медведя без труда найдут средство, чтобы выгнать чужеземцев.

Это решение вызвало всеобщее ликование. Люди с реки уже видели конец всех страданий. В общей трапезе должны были они, испробовав мяса и крови пещерного медведя, стать равными своему предку, приобрести его силу и мощь.

Глава 8

За пещерным медведем

Теперь нужно было найти медведя, в котором жил дух предка.

Пещерный медведь был царем среди зверей. Ни лев, ни носорог не смели нападать на него, и даже мамонты его остерегались, потому что хитрость в нем соединялась с ужасающей силой. Когда он становился на задние лапы, то был на четыре фута выше самого высокого человека, и его объятия были смертельны.

Но в течении долгих лет никто ни разу не видел пещерного медведя, и никому не было известно, где он водится.

Вождь призвал Нона и предложил ему присоединиться к одному из отрядов, отправлявшихся на поиски медведя. Один из них должен был взять направление на юг, а другой, тот, в котором был Нон, – вверх по реке и по ее притокам. Найдя логово зверя, охотники должны были немедленно вернуться к племени за подкреплением, так как необходимо было привести медведя живым и уже потом принести его в жертву с исполнением всех нужных обрядов; иначе воссоединение не состоится.

На восходе солнца отряд, в котором находился Нон, вышел из поселка в северном направлении. Они быстро осмотрели притоки реки и не стали здесь долго задерживаться, так как притоки были слишком населены, и пещерный медведь не мог тут скрываться. Затем они осмотрели долины, которые были заселены в те времена, когда людей с реки было так много, как звезд на небе. Ночь они провели на покинутой каменной террасе у разведенного костра. На следующий день они пересекли пустынную равнину и направились к северо-востоку. Утомленные долгой ходьбой они пришли под вечер в дикую местность у гребня холмов, замыкавших долину. Деревьев здесь не было, кругом – только песок и камни.

Цепь голых отвесных скал ограничивала горизонт на востоке. Нон и его спутники решили направиться туда. Молча пересекли они долину. На мягком песке не было видно ни одного звериного следа, и казалось – здесь не ступала нога живого существа. После долгого перехода они достигли первых отрогов горного хребта, преграждавшего дорогу на восток. Тут около скалы они подкрепились копченым мясом и решили провести ночь под открытым небом. Было холодно; нужно было набрать высохших лишаев и росшего здесь низкорослого кустарника, чтобы развести огонь.

Нон, который для этой цели немного отдалился от своих спутников, вдруг заметил как раз у своих ног, в том месте, где песок был немного тверже, еще совсем свежий след, – это был след лапы пещерного медведя! Ошибиться было невозможно: когти, оставившие свой отпечаток в песке, были точь-в-точь такими, какими их видел Нон на стене священной пещеры во время посвящения. Он стоял с бьющимся сердцем: Нон уже потерял было надежду найти его когда-нибудь, и вдруг он здесь так близко, тот, который должен был принести возрождение и спасение всему племени!

Овладев собой, Нон подозвал своих спутников. Да, Нон не ошибся: здесь прошел большой пещерный медведь!

Осторожно пошли они по следам, которые кое-где терялись в мягком песке, а затем на твердых местах появлялись вновь. Охотники скользили бесшумно и разговаривали только знаками. Дорога становилась все трудней; ее часто преграждали камни; ущелье суживалось. Следы привели их к узкому входу в пещеру. Очевидно, эта пещера была обычным местом пребывания медведя; зверь недавно вошел туда и сейчас находился внутри. Впереди, в пятидесяти шагах виднелась большая расселина, которая вела в глубину скалы; подступы к расселине были покрыты костями – останками жертв медведя. Мужчины быстро направились к выходу из ущелья. Было решено, что один из них останется здесь, чтобы издали наблюдать за медведем; другие же должны как можно скорее вернуться в племя и как можно скорее придти сюда с подкреплением.

Нон вызвался провести ночь вблизи пещеры. Уже в сумерки он остался один и стал приглядываться, чтобы до наступления темноты найти достаточно защищенное и удобное место для наблюдения. Недалеко от входа в пещеру возвышалась крутая скала, приблизительно в двенадцать футов высоты. Здесь и устроился Нон, несмотря на то, что на голой скале не было защиты от дождя и ветра.

Небо было покрыто тучами. Было сыро и холодно. Нон мерз, так как костра разводить было нельзя. Он лежал, скрючившись в своем меховом мешке, но уснуть не мог. Его осаждали беспокойные мысли. Завтра он, может быть встретится с глазу на глаз с предком своего племени. Он должен будет сделать все, чтобы медведь не смог ускользнуть, но не имел права ранить его смертельно. Это было бы преступлением, заслуживающим самого ужасного наказания. Какой угодно ценой, но медведь должен был быть доставлен к месту жертвоприношения живым, для того, чтобы племя могло сообща взять на себя ответственность за его смерть. Одна за другой ужасные картины проносились в мозгу Нона: он видел конец своего племени, он видел своих близких затравленными до смерти собаками. Чтобы как-нибудь прогнать эти неприятные образы, он встал и обошел скалу. Поднимался холодный туман, совершенно непроницаемый для глаз. Ему сделалось страшно: он уже жалел, что остался один. Вся ночь прошла без сна, в тревоге и беспокойстве. Каждую секунду из-за завесы тумана мог появиться медведь: он мог почувствовать присутствие врага и взобраться на скалу, где притаился Нон. Все время Нон тревожно оглядывался по сторонам. Вот слышен шорох: кто идет? Молчание! Ничего, кроме тьмы и тумана.

Только на утро Нон успокоился и уснул в своем меховом мешке. Он проснулся, разбуженный каким-то ревом. Сначала он ничего не мог понять. Рев раздавался совсем близко. Не могло быть сомнения: это был пещерный медведь. Только его рев мог звучать так потрясающе. Нон быстро вскочил.

Обессиленный бессонной ночью, охваченный страхом, он все же подполз к краю скалы, влекомый любопытством, которое взяло верх над всеми другими чувствами. Наступило молчание, нарушаемое только сопением невидимого зверя. Туман, принимая причудливые образы, клубился вокруг него.

Совсем окутанный им, Нон ничего не видел. Но вот туман рассеялся. Нон наклонился над краем скалы, пытаясь разглядеть вход в пещеру, и… увидел почти около себя громадную голову.

Это было так близко, что при желании Нон мог коснуться ее рукой. Когда туман рассеялся, Нон очутился лицом к лицу с медведем, который его внимательно разглядывал. Нон чувствовал на себе горячее дыхание зверя. Страх исчез; Нон испытывал чувство величайшего доверия. Перед ним был его предок, вблизи которого он провел во время посвящения несколько дней. И Нон долго с почтением смотрел на него.

Но вечно голодный медведь, видя перед собой добычу, пришел в неописуемую ярость. Он заревел, пытаясь подняться по гладкой стене и стараясь найти на ней опору для своих лап. Три раза он срывался и падал на землю. Наконец, как будто приняв какое-то решение, он направился ко входу в пещеру.

Нон понял его маневр: медведь обойдет кругом и поднимется на скалу с другой стороны, где она опускается уступами. Теперь для Нона не оставалось другого выхода, как только бежать, не теряя ни мгновения. Он спустился со скалы и побежал.

Перед Ноном возвышался выступ. Он быстро перебрался через него. Теперь у него было преимущество перед медведем: медведь, конечно, задержится здесь на несколько мгновений, прежде чем достигнет равнины. Нон бежал вдоль реки; здесь он рассчитывал встретить охотников, посланных ему для подкрепления. На рассвете они должны были выйти и отправиться в путь; приблизительно к полудню они должны были быть уже здесь. Весь вопрос в том, какой путь изберет медведь и сколько времени он на него затратит. Если медведь будет бежать без отдыха, то он может догнать Нона еще до полудня. Но выбора не было, и Нон бежал размеренным шагом, стараясь не утомляться, так как бег предстоял долгий. На помощь Нону пришел туман, который совершенно закрыл его от преследователя; а сам он без труда находил дорогу. Наконец он достиг первых отрогов горного хребта; нужно было отдохнуть и поесть. Он вытащил из-за пазухи кусок сушеного мяса и только приступил к еде, как завеса тумана разорвалась, и он увидел перед собой широкую равнину, освещенную солнцем. Но что это такое там вдали? В середине равнины, которую он только что пробежал, по его следам двигалась темная точка, которая с каждым мгновением увеличивалась. Это был медведь, который приближался со скоростью скачущей лошади. Нон быстро определил расстояние, отделяющее его от зверя. Уже не в первый раз его жизнь зависела от точности этого определения. Увы, медведь наверстал более половины своего отставания! Нон колебался; зверь несомненно нагонит его прежде, чем подоспеют охотники. Он мог бы спрятаться за одной из скал, а оттуда, когда медведь приблизится, выпустить в него стрелу а далее надеяться на свое копье. Но он не имел права убивать медведя, и потому оставалось только бегство.

Бросив последний взгляд на равнину, простиравшуюся позади него, Нон быстро взобрался по крутому откосу. Когда он достиг вершины, медведь был уже у подножья горы. Сверху Нон видел реку со всеми ее изгибами, всю эту так хорошо знакомую местность. Это его успокоило и придало новые силы. Он больше не сомневался в своем спасении, хотя нигде не видел охотников, которые по его подсчетам должны были быть уже поблизости. Прыгая, подобно оленю, с камня на камень, он вскоре очутился на берегу реки, на равнине и, оглянувшись, увидел на вершине горного хребта тушу медведя, лапы которого равномерно поднимались и опускались, как будто он бежал не спеша.

Для Нона становилось все яснее, что медведь его скоро нагонит. Но каждый его шаг вперед приближал и жертвенное животное к поселку племени, где и должно было состояться жертвоприношение. Ловкие охотники, к которым Нон должен был привести зверя, не дадут ему ускользнуть. Таким образом Нон обеспечивал своим соплеменникам великолепную победу! Все эти мысли быстро проносились в его мозгу, пока он бежал через заросли кустарника, спасая свою жизнь. Он вполне сознательно избрал болотистую дорогу, так как хорошо знал место, где можно пройти – там имелись едва заметные следы, по которым нужно ступать, чтобы не увязнуть в болоте. Если же зверь отклонится хоть немного в сторону, то завязнет, и поймать его не составит никакого труда.

Но болото было далеко, и прежде всего Нону нужно было спасти себя. Поэтому он повернул к лесу, где решил залезть на дерево, чтобы задержать медведя до тех пор, пока подоспеют соплеменники. Задыхаясь от усталости и страха, он слышал, как хрустят сучья под тяжестью медвежьих лап и, повернув голову, увидел, что медведь приблизился на расстояние двухсот шагов, Тогда, сделав последнее усилие, он быстро вскарабкался на высокую ель, стоявшую на холме; медведь был уже совсем близко. Теперь Нон был вне опасности.

Медведь устроился под деревом. Он сердито рычал, обхватив лапами ствол и тряся его, но сломать не мог. Выпрямившись во весь рост, он доставал только до нижних ветвей. А вдруг он вскарабкается? Тогда Нон решился: пустил стрелу и пригвоздил ею переднюю лапу медведя к дереву. Раздался страшный рев, медведь рванул лапу и упал на землю. Из лапы потекла кровь; медведь, облизывая ее, улегся недалеко от дерева. Теперь будет терпеливо ждать: его добыча и его месть не уйдут от него.

Солнце уже стояло высоко на небе, а помощь все не приходила. Сидя на вершине, Нон свистом звал своих, но никто не откликался. Медленно шло время. Медведь сделал несколько шагов вокруг дерева; Нон заметил, что он уже не пользуется раненой лапой. С изумлением и восторгом рассматривал Нон гигантского зверя. Его спина – как круглый холм, его лапы были бы под стать мамонту, его холка мощна, как у бизона; череп мог бы выдержать удар носорога. Встав на задние лапы, он был бы на четыре фута выше Нона. Воистину предок выбрал в качестве вместилища для своего духа самого могущественного из всех зверей. Уже завтра ослабевшее племя сможет приобщиться к этой сверхчеловеческой силе: отец умрет, чтобы смогли жить его дети!

Вдруг вдали раздались голоса. Это проходили через лес охотники. Свистом Нон дал им знать, что опасная добыча здесь у него, и что нужно принять меры предосторожности.

Медведь стал обнаруживать признаки нетерпения: он поднял голову, принюхиваясь к запахам, которые доносил ветер, и прислушиваясь к шорохам, бегущим по земле. Он то волновался и рычал, то, смолкнув, обращался весь в напряженное внимание. Внезапно с севера донесся оглушительный шум: дикие крики, звуки барабана и рога. Сердце Нона забилось от радости, беспокойства и гордости; он ясно понимал намерение своих: они отрезали медведю дорогу назад, чтобы вынудить зверя бежать к югу; на западе течет река, и медведь, преследуемый по пятам, не станет переплывать ее, а на востоке его путь пересекают отвесные непроходимые скалы. Таким образом, ему останется только направление, ведущее к жилищам племени.

При первых звуках шума медведь бросился к зарослям и побежал к югу; он бежал на трех лапах с удивительной быстротой. Нон присоединился к охотникам, преследовавшим зверя. Го! го! – охота началась. Лес наполнился криками людей, звуками барабанов и рога. Люди бежали вслед за медведем, как собаки Круглоголовых, ни на миг не упуская из виду свою жертву. Их дикие крики наполняли медведя ужасом; силы быстро оставляли его, да и раненая лапа причиняла страдания. Нон забыл весь свой страх, всю свою усталость; никто не мог теперь его обогнать: его громкие крики покрывали все голоса.

Но вот уже показались склоны холмов, у которых приютились ненавистные Круглоголовые со своими семьями. Река тут круто поворачивала, и медведь устремился налево, к близлежащему холму. Группа охотников бросилась вперед, чтобы направить зверя в ту часть долины, в глубине которой находились священные пещеры.

Остальные поднялись наверх и очутились на откосе скалы, как раз над жилищем вождя. Привлеченное шумом, все племя – старики, женщины и дети – собрались тут, чтобы увидеть это удивительное зрелище. Они взобрались на скалы и деревья, где чувствовали себя в безопасности. Вместе с ними и Круглоголовые наблюдали эту охоту, которая велась по старым правилам и приемам. Но, зная ее священное значение, они оставались зрителями, удерживая на месте своих собак, бешеный лай которых присоединялся к крикам, наполнявшим всю долину.

Затравленный медведь в ужасе остановился. Казалось, скалы и деревья тоже издавали крики. Куда деться, где найти спасение? Беспомощно озираясь, он увидел, что есть только одно место – это земля, примыкающая к священным пещерам: здесь тихо, здесь никого нет.

И медведь устремился туда. Обессиленный, он медленно взобрался на скалу. Вот его лапы тяжело ступили на священную землю. Все племя в глубоком молчании, сменившем теперь шум, напряженно следило за ним. Им казалось, что их предок узнает места, в которых жил в прежней жизни. Тщательно обнюхивал зверь каждый камень, медленно двигаясь по дороге, ведущей к пещере, и на глазах у всех исчез в ней.

Тогда из всех грудей вырвался крик ликования. Восторг наполнил сердца: всем стало ясно, что великий предок – отец племени, наконец вернулся, чтобы спасти своих детей, попавших в беду.

Яркое пламя у входа в священную пещеру освещает все вокруг. Десять человек охотников – самых старших в племени – бодрствуют у огня. В хижинах никто не спит. Женщины и девушки готовятся к предстоящему торжеству: они чинят платье, готовят самые красивые из своих нарядов, умащивают благовониями свои волосы, плетут гирлянды из еловых ветвей и громко жалуются, что не могут вплести в них цветов.

В эту ночь никто ничего не ест: все должны соблюдать строгий пост для того, чтобы священная пища не смешивалась ни с какой другой. Еще живы несколько глубоких стариков, которые присутствовали когда-то при таком же обряде воссоединения с предком. Вокруг них до утра толпятся сыновья Медведя и слушают их вдохновенные рассказы об этом торжестве.

Молодые мужчины и юноши, только что прошедшие через испытание посвящения, наряжаются и украшают себя, как для свадебных игр. Затем они собираются вокруг вождя, где старейшины посвящают их во все тайны предстоящей церемонии.

Под навесом скалы, у входа в свою хижину, сидит под навесом на корточках Боро, в головном уборе вождя, с посохом в руке. Три старца в праздничных одеждах сидят рядом, а перед ними тесными рядами расположились мужчины, жадно прислушивающиеся к каждому слову. Пламя костров освещает их лица; иногда сноп искр с треском взвивается в воздух и гаснет во тьме.

У каждого старца между ног зажат барабан, и Нон узнает приглушенные звуки, которые он слышал во время посвящения. А когда смолкает барабан, раздается проникновенный голос старейшины, который произносит слова в ритме барабанного боя. Он рассказывает историю о жизни их предка и рождении племени.

В незапамятные времена предок пришел сюда с четырьмя сыновьями и четырьмя дочерьми, которых он вырвал из лап смерти… Остальные все погибли во время скитаний. Он поселился в этой пустынной местности со своими дочерьми, запретив сыновьям приближаться к ним. Ни днем, ни ночью не могли подойти к ним сыновья, предоставленные самим себе. Тогда они преисполнились гнева и злобы. Сильные и молодые, как могли они согласиться на такую несправедливость? Но что значили они против своего могучего отца, который один обладал знанием, как управлять незримыми духами?

Так жил отец один со своими дочерьми, а оскорбленные сыновья замышляли страшную месть: убить его и, пожрав его мясо и выпив его кровь, стать равными ему и разделить его власть над вещами и духами.

Итак, сыновья убили отца. Жертва была принесена. Они стали могучими и свободными, как их отец. Но тут они столкнулись с непреодолимым препятствием: это были законы, созданные их отцом. Он умер, и законы приобрели священное значение; никто не смел их преступить. Отсюда пошло запрещение заключать браки внутри племени, отсюда началось похищение женщин из чужих племен, так с тех пор создавались семьи.

Союз между предком и народом, соблюдающим его законы, крепок и нерушим. Когда же тяжелые несчастья постигают племя, то – по старым правилам – необходима трапеза воссоединения. Теперь нужно было опять принести в жертву пещерного медведя – этого гиганта, в котором живет бессмертный дух предка. На этот раз он сам, по своей собственной воле, вернулся в священную пещеру, где он жил когда-то, потому что удары судьбы, которые приходилось переносить его детям, были слишком жестоки.

Торжество воссоединения не только вернет силы отдельным людям, но и всему племени, и они смогут освободиться от нашествия Круглоголовых.

Так прошла ночь и настало утро. Весь народ собрался недалеко от реки, у подножия террасы вождя. Раздались звуки рогов и барабанов: это вели великого предка – Медведя. Лапы его опутаны крепкими длинными ремнями, которые держат несколько человек, самые сильные во всем племени. Но силен предок, и достаточно одного внезапного движения его лапы, чтобы все они упали на землю. Иногда медведь останавливается, и вместе с ним останавливаются ведущие его мужчины. Чтобы сдвинуть его с места, приходится бросать в него камни, бить его палками и пугать дикими криками.

Наконец они привязали его между двумя березами и набросили на шею веревку. Двадцать человек нападают на него и опрокидывают навзничь. Теперь он лежит на спине с привязанными лапами; его морда обращена к небу, глаза полны боли, покрытая потом шерсть торчит клочьями. Он глухо стонет.

Его страдания тронули даже этих людей, привыкших к суровой жизни, ежедневно убивавших зверей и мало обращавших внимание на страдания других.

Из толпы выступили девушки с зелеными венками. Они повесили их на деревья, к которым был привязан медведь, и покрыли ими его голову и дрожащее тело. Затем они запели хором под глухие звуки барабана погребальную песню. Старики, женщины, мужчины и юноши попеременно отвечали им. В этой песне восхвалялись добродетели предка, отца племени, который должен был умереть во имя своих детей.

Но вот наступило глубокое молчание, нарушаемое только жалобным рычанием медведя. Что это движется прямо по направлению к нему? Другой медведь, поднявшийся на задние лапы, медведь в сопровождении трех старцев. Это – вождь Боро; он нарядился медведем, чтобы подчеркнуть кровное родство между собой и своей жертвой.

В его руке тяжелый острый каменный нож. Сильным движением опускает он его и разрезает мохнатую шкуру зверя от шеи до живота; старейшины с обеих сторон подхватывают края разрезанной шкуры и отделяют ее от тела. Хлынули потоки крови. Тогда Боро погрузил руку в открытую грудь и вырвал еще трепещущее сердце. Он поднес его ко рту и откусил от него, а затем передал его старцам.

Теперь Боро отступил в сторону, и все племя ринулось к медведю. Каждый старался оторвать кусок еще трепещущего мяса, с которого стекала горячая кровь. Они готовы были убить друг друга, чтобы первыми приобщиться мяса предка-отца. Но, получив свой кусок, каждый отступал назад. Так еще до полудня все члены племени испили у истоков жизни.

От медведя не осталось ничего, кроме окровавленной шкуры и костей, которые должны были быть в тот же вечер сожжены, а пепел от них развеян по ветру.

Глава 9

На новых путях

Прошел целый год. После волнения, вызванного жертвоприношением предка-отца, наступила глубокая спячка: ничто не изменилось. Исчезнувшие олени не возвращались. Племя Медведя с каждым днем все больше слабело, а Круглоголовые процветали. Они вели веселую и приятную жизнь. Лето они провели в своих поселениях на открытой равнине; когда же настала плохая погода, возвратились под защиту скал. Они и не думали уходить из долины; после стольких лет кочевой жизни они стали наконец оседлым народом. Собаки их размножались и щенята поднимали столбы пыли на террасе, лаяли и путались под ногами. Они загрязняли все вокруг и день и ночь причиняли беспрестанное беспокойство людям из племени Медведя.

Но самое отвратительное было то, что дети Медведей играли с этими щенками и дружили с ними; помешать же этому было невозможно. Целый день дети вместе с собаками кувыркались в золе, которая покрывала террасу, и играли в догонялки.

И все ясней становилось людям с реки, что при таком тесном соседстве с Круглоголовыми они вынуждены будут в конце концов слиться с ними; Круглоголовых было больше, они были сильнее, и они поглотят племя Медведя. Такой конец нетрудно было предвидеть.

И вот еще что ужасно: дочери Медведей вырастали бок о бок с сыновьями чужаков и уделяли им немало внимания. Это возмущало мужчин из племени Медведя: ведь эти Круглоголовые были такого низкого роста, такие безобразные! Но женщины-матери думали об этом иначе. Благодаря дружбе их дочерей с юношами Круглоголовых им удавалось время от времени получить кусок дикой свиньи или лошади или часть бизона, что имело большое значение в это голодное время. Ведь их мужчины оказались неспособными кормить свои семьи! Так постепенно развивались отношения между племенами, но все делали вид, что не замечают этого.

Но произошел случай, резко все изменивший.

В этом году, как всегда, должны были состояться свадебные игры, несмотря на то, что все три родственных племени могли выставить только двадцать юношей: такие опустошения произвела среди них болезнь!

И на этот раз временно были забыты все заботы, и радостные голоса наполнили долину, в которой девушки ожидали своих похитителей.

Но когда опустились сумерки и от скал потянулись тени, в тот самый миг, когда под звуки барабанов юноши начали свой воинственный танец, а крики женщин становились все громче, появилась новая группа разодетых и раскрашенных молодых людей. Они ритмично выкрикивали какие-то незнакомые людям с реки слова. Когда они на мгновенье остановились, то воцарилось глубокое молчание, был слышен лишь легкий ропот изумления в толпе мужчин и женщин. Невесты же лукаво переглядывались и прятали улыбки.

Но вот Круглоголовые – ибо это были они – бегом достигли середины поляны. Они выстроились треугольником. За их поясами торчали стрелы, в руках их были луки. Вот по команде предводителя они прицелились и выстрелили в воздух; стрелы полетели так далеко, что многие из них вонзились в деревья в соседнем лесу. Люди с реки сочли это угрозой, потому что по их обычаю нельзя было являться на свадебные игры с оружием.

После этого военного приветствия Круглоголовые стали танцевать. Несколько человек играли на дудочках, сделанных из тростника, и извлекали из них нежные звуки, незнакомые до сих пор людям с реки. Под эту своеобразную музыку они танцевали, держась за плечи друг друга и образуя длинную цепь.

Движения их были полны силы и ловкости и в то же время сдержанности. Девушки невольно покачивались в такт этим движениям: в них пробуждалось непреодолимое желание присоединиться к юношам и пуститься в пляс.

Танцуя, таким образом, Круглоголовые приближались к тому месту, где сидели зрители. Сумерки все сгущались. Вскоре среди облаков показалась первая звезда. В этот миг цепь танцующих образовала круг, и юноша, стоявший с краю, схватил за руку молодую девушку, перед которой он предварительно сделал высокий звериный прыжок. Как можно было устоять против такого приглашения? И девушка вступила в круг танцующих, который опять замкнулся. Затем такая же сцена повторилась снова и снова. Скоро десять девушек присоединились к танцующим, которые продолжали выделывать свое па – шаг вперед, шаг назад и потом ноги крест-на-крест. Цепь танцующих постепенно все дальше и дальше отходила от зрителей и, извиваясь подобно змее, скоро совсем исчезла во тьме леса.

Тогда из груди оставшихся вырвался крик страха и возмущения. Люди с реки вскочили на ноги. Неужели подобный поступок может остаться безнаказанным? Одни мужчины собрались броситься в хижины за оружием, другие хотели немедля бежать вслед за похитителями. Но женщины умоляли их не ввязываться в неравную борьбу, не идти на верную смерть. Они старались успокоить своих мужей: наши дети, ведь, не пропали, они останутся здесь вблизи… Многие из оставшихся девушек втайне завидовали уведенным.

Вожди всех трех племен собрались тут же на совещание. Среди них победило умеренное направление.

– С давних времен, – говорил Боро, – только люди с реки принимали участие в свадебных играх, но так было потому, что у них не было других соседей. Но ни один из законов, которым управляются охотничьи народы, не запрещает им допускать к участию в этих празднествах чужих, так как девушки не должны брать мужей из собственного племени. По старому обычаю они приходят на праздник для того, чтобы их украли. На что же в таком случае мы можем жаловаться? Люди с высокой долины поступили согласно обычаю.

Но молодежь скрежетала зубами: на их глазах чужие увели самых красивых девушек их племени, причем эти изменницы даже не оказали сопротивления!

Свадебные игры на этот раз закончились тихо и печально, и все видели в этом дурной знак.

Нон был огорчен и возмущен больше других. Он сидел у входа в свою хижину, и грустные мысли одолевали его: он предвидел близкий конец своего племени, такого славного когда-то! Мара сидела рядом с ним и озабоченно поглядывала на своего мужа. Она старалась сделать все возможное, чтобы отвлечь его от грустных мыслей. И чтобы угодить ему, она ругала Круглоголовых, стараясь выставить их дураками и невеждами. Как же она была поражена, когда Нон прервал ее и сказал:

– Круглоголовые знают и умеют больше нас.

Мысль Нона напряженно работала. Он не мог не признать превосходства соперников, ведь они догадались приручить зверей вместо того, чтобы жить с ними в вечной вражде. И постепенно Нон пришел к убеждению, что и сыновья Медведей должны последовать их примеру: они должны приручить зверей, которые смогли бы принести им большую пользу и спасти их от гибели.

Придя окончательно к этому заключению, Нон задался вопросом: какого зверя ему избрать для приручения? И он остановился на лошади. Это было умное, быстроногое животное, с мягким характером.

Задуманное предприятие было очень трудным. Нон долго ломал себе голову, как к нему приступить.

На следующий день на рассвете Нон вышел из дому. Взволнованный предстоящим делом, он почти всю ночь не спал. Он ушел один, никому не сказав о своем намерении. Его план заключался в том, чтобы, застигнув врасплох какого-нибудь жеребенка, отбившегося от табуна, связать ему ноги, а затем попробовать подействовать на него лаской.

После полудня он увидел, наконец, в отдалении, вблизи леса, табун лошадей. Медленно, соблюдая величайшую осторожность, подкрался Нон к животным, которые мирно паслись. Один, совсем еще молодой жеребенок отошел от табуна и терся спиной о выступ скалы у опушки леса. Крадучись, ползком приблизился к нему Нон, стараясь остаться незамеченным. Он должен был выждать благоприятного случая. Ему повезло: внезапно небо покрылось тучами, и пошел дождь с крупным градом. Испуганный жеребенок, ища защиты, бросился под прикрытие дуба.

Шум дождя заглушал шаги Нона и позволил ему подойти близко к жеребенку. Как ни были осторожны движения Нона, но жеребенок что-то почуял и беспокойно повернул голову. Однако Нон успел вскочить на ноги и набросить на животное ременную петлю. С опутанными задними ногами оно упало на землю. Табун в страхе разбежался. Тогда Нон подбежал к своей добыче. Жеребенок в отчаянии пытался порвать путы, но Нон опутал ремнем и передние ноги. После долгого напрасного сопротивления животное беспомощно уронило, наконец, голову и лежало, не шевелясь. Его покрытые потом бока дрожали, а широко открытые глаза были полны ужаса.

Нон подождал, пока жеребенок успокоится. Лошадь принадлежала к тем животным, на которых человек до сих пор лишь охотился, но теперь – мечтал Нон – они станут друзьями и будут жить вместе. Сердце Нона радостно стучало в груди. Он опустился на колени рядом с жеребенком, который не делал уже никаких попыток подняться.

Негромко посвистывая сквозь зубы, Нон ласково водил рукой по шее животного, которое назавтра должно было стать его товарищем. Он нарвал травы и протянул ее жеребенку, но животное не шевелилось. Нон, однако, не терял надежды; у него было достаточно терпения. Он будет ждать, когда жеребенок перестанет его бояться.

Настала ночь, темная, холодная. Нон положил свою руку на шею животного и чувствовал под своими пальцами быстрое биение его горячей крови. Так провели они ночь, человек и зверь, вчерашние враги и завтрашние друзья.

Серый дождливый рассвет застал их неподвижными: жеребенок лежал, ослабленный оказанным сопротивлением и путами, а Нон весь застыл от холода. Наконец, он поднялся и опять нарвал травы. На этот раз, когда он поднес ее лошади, она – о, радость! – приняла пищу из рук человека.

Нон дрожал от внутреннего потрясения. Теперь лошадь была покорена. Он опустился на землю рядом с ней и шептал ей прямо в широко раскрытые ноздри волшебные заклинания, которые должны были навсегда подчинить ему животное.

Жеребенок поднял голову и негромко заржал. Казалось, он отвечает на слова человека. Нон нежно гладил животное и как во сне, как будто потеряв сознание, все бормотал и бормотал одни и те же слова.

Потом он развязал путы на передних ногах лошади: она не двигалась. Нон набросил ремень ей на шею, чтобы привести его таким образом к себе домой. Ему казалось, что он усмирил этого дикого зверя, который должен был в будущем навсегда стать другом человека. Потом он снял ремни и с задних ног.

Жеребенок, все еще продолжавший лежать на земле, вытянул свои затекшие передние ноги, как будто пробуя их и не веря еще свободе. Не встретив сопротивления ремней, он замер, но тут же стремительно вскочил на ноги. Одним сильным рывком он выдернул ремень из рук застигнутого врасплох Нона, повернулся и ударил его копытами задних ног по голове.

Нон упал с размозженным черепом. Через несколько секунд он был уже мертв.

Так, при первой попытке человека приручить лошадь, погиб Нон из племени Медведя, которое в своих рисунках и резьбе на скалах оставило нам вечные памятники пройденного им пути.

1

Это не северный олень, а другая, более мелкая порода, которая водится местах с более теплым климатом.