- Дома был. Ровно в половине восьмого я ещё лежал в собственной постели. Это может подтвердить моя жена. Она была со мной в той же постели.
      Левая бровь полковника удивленно приподнялась.
      - Та самая жена, с которой вы развелись восемь лет назад? - уточнил он, вглядываясь в собеседника.
      - Она самая, - развел руками Евгений Зиновьевич. - Понимаю, что не очень благородно любить одну, а спать с другой. Но что делать? Так сложились обстоятельства.
      - Да? - задумался следователь. - А ваша Римма Герасимовна тоже спала с мужем в одной постели?
      Евгений Зиновьевич нахмурился. Ироничный тон следователя пришелся ему не по нраву.
      - Она - нет! - ответил он, спрятав глаза. - Это я гарантирую. Она женщина слова. Если она обещала быть мне верной, значит, так оно и было.
      - Но, насколько мне известно, она устраивала какие-то скандалы у него на работе по поводу молодых поэтесс.
      - Нет! - покачал головой Евгений Зиновьевич. - Это не сцена ревности. Тут совсем другие дела. Тут посерьезнее, чем ревность.
      - Какие дела? - насторожился Батурин.
      - А вот про это спрашивайте у Риммы Герасимовны, - сверкнул глазами мужчина. - Я об этом говорить не имею права...
      8
      На другой день звонил Воронович. Юлька трижды поднимала трубку и трижды сурово отвечала, что посторонние девицы тут не проживают. На четвертом звонке она заткнула уши и посоветовала подруге разбираться самой. Ингино сердце тут же отбыло в желудок.
      - Да, - пролепетала гел умирающим лебедем.
      - Прости меня, я мерзавец, - услышала она до боли родной голос с астматическим придыханием. - Я самый что ни на есть последний подлец. Сейчас я подъеду и давай поговорим серьезно...
      Трубка в руке как-то непроизвольно затряслась, и девушка, ничего не ответив, водворила её на место.
      - Юлька, он едет! - прошептала она с ужасом
      Хозяйка вытаращила глаза и шепотом произнесла:
      - Но откуда он знает мой адрес? Впрочем, если он разнюхал мой телефон, то адрес узнать элементарно. Главное, спокойствие! Дай сообразить. Хотя чего соображать? Линять надо! Где мой бинокль?
      Энергичность, с которой Юлька бросилась переодеваться, захватила и подругу. Умирающая утерла рукавом щеки и решительно скинула халат. Три минуты спустя они уже бежали под недоуменными взглядами соседей к девятиэтажному дому напротив. Там, в чужом подъезде на четвертом этаже, беглянки долго давились от смеха, настраивая театральный бинокль.
      Непрошеный гость не заставил себя долго ждать. Вскоре его "москвич" вырулил из-за угла и остановился у подъезда. Девушки пригнули головы и притихли.
      Литератор степенно вперся в подъезд и не появлялся так долго, что Юля стала опасаться за звонок. Он в последнее время начал так часто перегорать! А вдруг начнет пинать дверь? Она держится всего на одной петле. Однако волнения были напрасны. Через четверть часа Воронович, мрачнее смерти, выполз под козырек подъезда. Глаза Инги повлажнели, а Юлькины сверкнули издевательским светом. Она коварно рассмеялась и припала к биноклю.
      - А мужчина симпатичный и выглядит солидно, - произнесла она, затем вдруг добавила, как показалось Инге, ни к селу ни к городу: - Но это не он.
      - Кто не он? - не поняла Инга, тронув её за рукав.
      Юлька оторвалась от бинокля и, внимательно окинув взором подругу, без тени юмора произнесла:
      - Это не твой мужчина.
      - Откуда ты знаешь, какой мой, а какой не мой, - нахмурилась Инга.
      - Я же видела твою руку, - с раздражением ответила Юлька и снова с заговорщическим видом приложилась к биноклю. - Этот не твой судьбоносный мужчина. Этот случайный. Хотя, возможно, он один из трех, которые указаны на твоей ладони.
      Столь странные речи не могли не изумить Ингу. Удивительно было не то, что говорила Юлька (нечто подобное она несла всегда), а то, как она это выдавала - без тени иронии, самым что ни на есть серьезным голосом.
      - Юлька, ты сама-то понимаешь, чего лепишь?
      - Разумеется! - произнесла подруга, не отрываясь от бинокля. Вообще-то кое-что демоническое проглядывается. Кстати, не обидишься, если я у тебя спрошу кое-что интимное?
      - Спроси!
      Юлька отняла от глаз бинокль и пристально посмотрела в глаза.
      - Скажи, ты с ним предохранялась?
      Глаза Инги сделались круглыми.
      - У него все признаки СПИДа?
      - Нет! Я имею в виду от залетов, - уточнила Юлька.
      - Ах, в этом смысле? Нет. Мы не предохранялись. Я просто от него не залетаю.
      - А когда-нибудь залетала?
      - Нет! Никогда не залетала, - ответила Инга и задумалась. - А почему ты спрашиваешь?
      - Просто так. Не бери в голову.
      - Нет. Ты никогда не спрашиваешь просто так. Ты намекаешь на то, что я бездетная.
      - Нет, не намекаю. А много у тебя было партнеров до Вороновича?
      - Четверо, - нахмурилась Инга. - Первый был Лелик. По-моему, он даже не успел кончить. Успел только лишить меня невинности. И тут ворвался отец, за волосы вытащил меня из-под него и отпорол ремнем.
      - Тяжелый случай! - вздохнула Юлька. - Ну а с остальными ты тоже не предохранялась?
      Инга грустно покачала головой.
      - Остальные были подонки. Три подонка на черном "вольво". Они просто меня изнасиловали на заднем сиденье. Я не залетела потому, что у меня был безопасный период. Ну а Воронович - он просто старый.
      Юлькин взгляд сделался задумчивым. Она зыркнула глазами по груди подруги и снова приложилась к биноклю.
      - Ну задымил, задымил, как паровоз, - пробормотала она.
      - У тебя другое мнение, Юлька! - забеспокоилась Инга. - Ты хочешь сказать, что я бездетная? Да оторвись от этой дряни, наконец!
      - Я этого не говорила, - подала голос Юлька, не поворачивая головы. Я тебе наоборот пообещала, что ты родишь ребенка. Но не от того, кого ты любишь.
      - А я никого не люблю, - призналась Инга. - А Вороновича даже ненавижу.
      И девушка, судорожно сглотнув, неожиданно вспомнила о чудаке с Чистопрудного бульвара. Почему-то именно сейчас ей захотелось рассказать о нем подруге. Ей захотелось рассказать про Ирландию, про сны, про скалистую бухту и про маленькую родинку на животе.
      В ту же минуту Инга принялась излагать свою ирландскую эпопею с наивностью Марии Магдалины. А бывшая жрица вместо того, чтобы пощупать подруге лоб и напомнить, что для исповеди существуют церкви, распахнула свои зеленые глазищи и забыла обо всем на свете.
      Воронович вскоре уехал, но девушки продолжали шептаться на четвертом этаже чужого дома, и черт знает, сколько бы они там проторчали, если бы их не спугнул какой-то субъект с полосатым пузом и бульдогом на поводке. Подруги выпорхнули из девятиэтажки и помчались домой. Но и дома на кухне перед кипящим чайником Инга продолжала повествовать о своих сердечных делишках, а Юлька - завороженно слушать, качать головой и впадать в прострацию. А потом они долго не замолкали в постели, крепко обнявшись и потушив настольную лампу, и когда наконец угомонились, Инге опять снилась таверна.
      9
      Несмотря на то что отпечатки пальцев не совпали, Батурин решил задержать Ягуткина в качестве подозреваемого. Шеф отнесся к этому весьма недоброжелательно.
      - Вы действительно думаете, что убил он? - спросил начальник следственного управления.
      - С уверенностью утверждать не могу, но не исключаю, - ответил Батурин. - Причина избавиться от мужа любовницы у Ягуткина довольно серьезная. Главное, вдова не исключает, что он мог расправиться с её мужем. Правда, я с ней ещё не говорил, но наблюдал за их взаимоотношениями на кладбище. Они меня насторожили.
      - Однако следов нет.
      - Это не важно. Ягуткин мог нанять и киллера.
      Следователь лукавил. Чутье подсказывало, что в этом запутанном деле лучше сделать ложный ход, чем показать бездействие. Это поможет ослабить бдительность истинного убийцы. К тому же полковник надеялся, что задержание Ягуткина в качестве подозреваемого полностью выбьет из равновесия мадам Воронович. Следователь не ошибся. Пришедшая на допрос Римма Герасимовна выглядела очень напуганной. Прежнего самообладания у неё не было и в помине.
      - В принципе вы допускаете, что Ягуткин мог убить вашего мужа? - с ходу начал напирать следователь, как только она расположилась напротив него за столом.
      - С чего вы взяли? Я этого не говорила! - ответила она неуверенно и виновато потупила взор.
      - Но он при свидетелях грозил, что убьет вашего мужа?
      Глаза Риммы Герасимовны гневно вспыхнули.
      - Одно дело грозить, а другое убить! - воскликнула она, и подбородок её задрожал. - В запальчивости человек себя не контролирует.
      - Почему же вас так взволновало сообщение об убийстве мужа? К его самоубийству вы отнеслись, как мне показалось, довольно прохладно.
      Вдова подняла глаза на следователя и произнесла сквозь зубы:
      - Натан мне действительно не был дорог. Конечно, нехорошо говорить о покойниках плохо, но он был из тех людей, чьей смерти ждешь как освобождения. Мы с Женей устали от ожидания того дня, когда он нас наконец отпустит. Вы не знаете, что за человек был мой муж. Насколько он был изощрен в своих подлостях.
      Римма Герасимовна шмыгнула и полезла в карман за платочком.
      - Продолжайте! Я слушаю, - произнес следователь сурово.
      - Сначала он говорил, что не может мне позволить жить с чужим человеком, потому что боится за дочь. По статистике, пятьдесят процентов отчимов насилуют своих падчериц. - Влажные глаза женщины сверкнули. - Но это ложь! Ему, как потом выяснилось, было наплевать на собственную дочь. Два года назад он её так подставил, что мало не покажется! Подставил родную дочь! Понимаете?
      - Не совсем, Римма Герасимовна. Поясните! - произнес Батурин, сморщив лоб.
      - Я не знаю всех его дел, - вздохнула женщина, пряча глаза. - Знаю только, что он несколько раз пробовал себя в качестве сутенера.
      - Сутенера? - поднял брови следователь, не веря собственным ушам.
      - Да-да, я не оговорилась, - горько усмехнулась женщина. - Именно сутенера. Обычно люди пера подрабатывают пиарством, журналистикой, открывают свои издательства. Он же подрабатывал тем, что поставлял молодых девушек сутенерам. Вокруг него всегда крутились какие-то молоденькие поэтессы. Я в подробности не вдавалась. В его жизнь старалась не лезть, хотя догадывалась, что деньги, которые иногда к нему прилипали, зарабатывались грязно. Он и не способен зарабатывать чистыми руками. Такой вот он человек...
      - Так что с вашей дочерью? - мягко напомнил следователь.
      Женщина изо всех сил зажмурилась и затрясла головой.
      - Зря я вам об этом рассказала. Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту. Собственно, это не имеет отношения к делу.
      - Э, нет! Начали - продолжайте! - сдвинул брови следователь. - Мне сейчас важно все.
      - Я не знала всех его дел, - сморщилась женщина. - Но как после выяснилось, он продал одну поэтессу каким-то туркам, а она сбежала. С него потребовали деньги обратно, а он сказал, что их уже нет. Тогда ему поставили ультиматум: либо он возвращает деньги, либо увозят его дочь в Турцию. Он выбрал второе. - Щека женщины дернулась, и глаза налились слезами. - Представьте мое состояние! Вваливаются в квартиру трое крепких ребят и на ваших глазах вяжут дочь. Я, естественно, понеслась к нему на работу, а он, как ни в чем не бывало, развлекается в кабинете с очередной поэтесской. Я закатываю скандал, учиняю разнос, начиная от главного редактора и кончая вахтером...
      - Так, значит, это была не сцена ревности?
      - Что вы! - вытаращила глаза женщина. - Какая ревность? У меня, кроме ненависти, не было к нему никаких чувств...
      - Понятно! - кивнул следователь. - Чем все это закончилось?
      - Дочь мою оставили в покое. Как Натан выкрутился, не знаю! Может, занял у кого-то денег, может, нашел другую девицу. Мне это неизвестно. Я думаю, что он продал ту самую красотку, с которой я его застукала в редакции. Но точно сказать не могу. Думаю, это сейчас не так важно. Словом, в тот же вечер мы с дочерью ушли из дома. Женя снял двухкомнатную квартиру, и мы перебрались туда. Наконец-то я узнала, что такое жизнь с нормальным человеком. Но длилось это только две недели. Внезапно позвонил Натан и сообщил ошеломляющую новость: у него рак печени.
      Женщина тяжело вздохнула и умолкла, остановив взор на собственных руках.
      - У него действительно был рак печени? - спросил следователь после некоторого молчания.
      - В том-то и дело, что нет! - воскликнула женщина. - Никакого рака у него не было в помине. Это его очередное вранье! Я об этом узнала только два месяца назад. И то случайно. Женя до сих пор не знает. Боюсь говорить. Ведь тогда бы он точно его убил...
      Женщина осеклась и метнула тревожный взгляд. Батурин едва заметно усмехнулся.
      - Ваши действия после того, как вы узнали, что он обманывал?
      - Я дала ему месяц на то, чтобы он устроил свою жизнь и навсегда убрался из моего дома. В это время у него была какая-то девица. Допускаю, что он даже был привязан к ней, поскольку их отношения длились довольно долго. Но жениться на ней он не собирался. Она - малоимущая. Ему была нужна такая женщина, которая могла бы его содержать. Сам он зарабатывать не умел. Так вот, после моего ультиматума он с этой девицей прекратил всякие отношения. А мне начал гнать, что любит только меня. Бросил пить, развлекаться с девочками. Сделался примерным мужем. Но все это тоже было театром. Просто та девушка его бросила сама. Он, насколько мне известно, пытался возобновить с ней отношения, но безуспешно.
      10
      Ах, эти пахнущие пивом столы! Ах, эти бородатые, не первой свежести моряки, веселые и пьяные, гогочущие и грубые, горланящие хриплыми голосами свои разбойничьи песни. На море третий день бушует шторм, в таверне третий день идет гульба. Они пьют неаккуратно, развязно, орошая собственные куртки и обильно поливая столы. Но это её, озорную сумасшедшую лань, только веселит. Там, в замызганном углу, за самым неухоженным столом сидит Чекушкин, пьяненький, зачуханный, с красными свинячьими глазками, которые сладострастно скользят по её налитой груди и круглым бедрам. А рядом с ним трясет головой Воронович, тоже в лоскуты, но при виде её начинает сопеть, как необъезженный бык. От одного его вида захватывает дух и сладко сосет под ложечкой. Это он, известный на всю округу прелюбодей и гуляка, красавец и силач, имеющий в каждом поселке по жене и дюжине любовниц, лишил её невинности. Но сегодня газель не смотрит в его сторону. Сегодня у неё другие планы.
      На ней красивая бархатная юбка, привезенная из Ливерпуля, и белая батистовая блузка. Ее талия не нуждается ни в каких корсетах. Младшая дочка кабатчика гибко носится с кружками по кабаку, и все горящие взоры устремлены на нее. От этого и на душе весело, и пиво в кружках хмельнее.
      Но что это? Ба, знакомые все лица! Все, кого она знала в этой жизни, собрались за этими дубовыми столами. И только не было того, кто обещал увезти её в Ливерпуль. Ведь в этой чертовой дыре она пропадет, зачахнет, затеряется, выйдет замуж за мужлана и превратится в грубую рыбачку. В двадцать лет поблекнут её красота и молодость, а в тридцать она будет горбатой ворчливой старухой.
      Но сегодня вечером он будет ждать её в пещере под зеленой скалой. И от этого лицо у Инги пылает румянцем. Брату ещё вчера что-то нашептали соседи, и он целый день угрюм и неразговорчив. Он мрачно разливает по кружкам пиво и время от времени с усмешкой поглаживает свой любимый нож на поясе. Брат не сводит с сестрицы глаз, и ей ничего не остается, как послушно собирать со столов миски да с хохотом отбиваться от мозолистых рук матросов. Она разносит пиво и только ждет момента, когда зазевается брат. Но вот встает с места Воронович, подходит к ней и берет за руку.
      - Я соскучился! - страстно шепчет он на ухо.
      Инга закрывает глаза и тяжело дышит.
      - Нет-нет, между нами все кончено! Я выхожу замуж и уплываю в Ливерпуль.
      - С тем англичанином? Не смеши! Он тебя обманет. Поиграет и бросит где-нибудь по пути или продаст в веселый дом. Я знаю этих англичан. Они джентльмены только внешне.
      - Нет, он не такой.
      - Ты меня больше не любишь?
      - Люблю.
      - Тогда пойдем!
      Воронович тащит её в открытую дверь, но Инга вырывает руку.
      - Нет. Все кончено. Я уже решила.
      - Ты любишь его?
      - Это не твое дело. Я уплываю с англичанином, потому что больше не могу оставаться в этой дыре. Прощай.
      - Я на тебе женюсь по-настоящему!
      Инга грубо хохочет ему в лицо, и Воронович угрюмо отпускает руку. Он со злобой выпивает полную кружку пива и уходит. Инга смахивает слезу. За этой сценой очень внимательно наблюдает из-за бочки брат. К расстроенной Инге подходит Чекушкин.
      - Потанцуем?
      - Отстань!
      - Зря ты так со мной, - обижается Чекушкин. - Я ради тебя готов на все. Хочешь, сожгу свою шхуну тебе на потеху?
      - Да отстань же...
      - А хочешь, сейчас сожгу этот кабак?
      Он хватает со стены факел и подносит его к столу. Матросы гогочут и бьют в ладоши. Но выбегает из-за бочки брат, дает Чекушкину в морду и вешает факел на место.
      Вот именно в этот момент Инга понимает, что время пришло, и выскальзывает в сени. До неё доносится хрип разъяренного быка и язвительное улюлюканье моряков. Бык срывается с места, не заткнув даже бочки, но сегодня её ухватить за косы не так просто: косы она предварительно заколола на макушке.
      У ворот брат медвежьей хваткой вцепляется в юбку, но ей удается выскользнуть, и теперь тонконогая лань с хохотом летит дальше по скалистому склону вдоль бушующего моря.
      - Куда? - слышит она сзади его могучий бас.
      - Не твое дело! - кричит в ответ озорница и звонко хохочет.
      Теперь сестрицу не догнать. Куда ему с таким животом да кривым ножом за поясом! Какое вообще его собачье дело? Она уже не маленькая девочка. Ей, дай бог, уже пятнадцать!
      - Только приди домой! - потрясает кулаком брат.
      Но последние слова она пропускает мимо ушей и краем глаза замечает, что зашторенный тучами закат уже дает нежно голубой просвет. Значит, к утру море успокоится.
      За скалой можно перевести дух. Там, в темноте, её уже не найти ни с какими фонарями. Лишь бы англичанин не обманул. Да нет же! Он не из тех, кто бросает слова на ветер.
      И в тот же миг, как по волшебству, из-под скалы плавно выплыла высокая мужская фигура в широкополой английской шляпе. И вновь тревога охватывает девушку. Уж не брательник ли? Да нет же! Разве у брата такие сияющие глаза и такая ослепительная улыбка?
      Англичанин обнимает её, целует в губы, и сквозь ресницы девушка снова с тревогой всматривается в мужчину: черные кудри с легкой сединой, высокий обветренный лоб, накрахмаленный воротничок, выглядывающий из-под жесткой куртки. Он шепчет ей что-то по-английски, и она понимает. Он нежно стаски вает с неё батистовую кофточку, и ей это нравится. Он целует ей шею, грудь, живот: он осыпает её поцелуями с головы до пят и снова шепчет что-то бесконечно нежное. Девушка понимает, что хочет сказать моряк: что не вдыхал более душистого запаха, чем от её тела, что умирает от её хмельных губ, солнечных плеч, сахарных бедер. Но особенно его сводит с ума эта восхитительная кофейная родинка на её животе. Она перебирает пальцами его шевелюру и не отрывает взора от его сияющих глаз. Она давно желала этого, ещё чумазой босоногой девчонкой, она всеми ночами вымаливала у Господа Бога, чтобы англичанин не утонул прежде, чем она ему отдастся.
      Именно на этом фрагменте Инга проснулась. Она ещё была полна ночной истомы, она ещё чувствовала на теле огненные поцелуи англосакса, и вдруг такая грубая действительность - тяжелые мозги в голове, проклятые потолки над головой, а за окном все те же, не пробиваемые никакими спутниками, тучи.
      Чтобы продолжить видение, страдалица принялась поглаживать те места, в которые её только что целовал англичанин, и вдруг нащупала слева от пупка мягкую мушку величиной с булавочную головку. Пинком отбросив одеяло, девушка взглянула на живот и испуганно воскликнула:
      - Юлька! Родинка проявилась!
      Юлька что-то недовольно проворчала с дивана и повернулась на другой бок. Потом за чаем, щелкая зубами, Инга все допытывалась от подруги, как от служительницы храма, мол, чем она объяснит такое явление, как появление никогда не существовавшей родинки.
      Юлька хмурилась, нехотя жевала бутерброд с сыром и отвечала, что если завтра не вернутся муж с сыном, то она, как бывшая жрица, имеет полное право подохнуть от тоски.
      11
      После разговора с вдовой следователь вызвал к себе задержанного Ягуткина. Ему Батурин задал единственный вопрос: знал ли он, что Воронович симулировал болезнь? Вместо ответа Евгений Зиновьевич вытаращил глаза. Было видно, что подозреваемый не только этого не знал, но и предположить не мог, что на свете может такое твориться.
      - Почему же мне Римма ничего не сказала? - пробормотал он растерянно. - Тогда бы все могло быть по-другому...
      Что именно могло быть по-другому, Анатолий Семенович уточнять не стал. Ему было достаточно того, что на задержанного эта новость произвела колоссальное впечатление.
      "Действительно, почему Римма Герасимовна утаила от любовника такой важный факт? - подумал следователь. - Только потому, что Ягуткин мог убить Вороновича за такую подлость? Нет, это не ответ. Наоборот, Ягуткин мог убить его от отчаяния, видя, что болезнь не прогрессирует. Но Римма Герасимовна не только не успокаивает возлюбленного, а напротив подогревает его отчаяние. Она акцентирует на одном, что муж не собирается исполнять обещанное после того, как его дочь выйдет замуж. Однако с какой-то целью она умалчивает о его мнимой болезни".
      Поразмыслив над этим, Батурин решил отправиться в редакцию. Прежде всего нужно было разобраться с отпечатками. К этому времени Игошин уже снял "пальчики" почти со всех сотрудников журнала, включая главного редактора. Отпечатки в кабинете завотделом поэзии были явно посторонние.
      Прикатив в редакцию, полковник первым делом насел на вахтера. Вахтер долго уходил от разговора, клянясь и божась, что в то утро, несмотря на открытую дверь, ни одна мышь не проскользнула мимо его каптерки.
      - Откуда такая уверенность? - нахмурился Батурин. - Вы же сами сказали, что не слышали шагов девушки, а слышали только, как хлопнула входная дверь.
      - В ту минуту у меня закипал чайник, - пояснил вахтер, - поэтому я не слышал её шагов. А вообще слух у меня стопроцентный. Я ощущаю малейший шорох...
      Сторож неожиданно замолк и как-то очень тяжело задумался. Следователь почувствовал, что вахтеру вспомнилось что-то необычайно важное. И он не ошиб ся.
      - Знаете, - произнес сторож с китайским прищуром, - я только сейчас сообразил... но я не уверен, что это мне не показалось...
      - Ну! - нетерпеливо подбодрил следователь.
      - Около семи утра я проходил по второму этажу, и вдруг мне показалось, что в кабинете Натана Сигизмундовича кто-то набирает номер. Я подошел, дернул дверь. Она была запертой. Я прислушался - тихо. Ну, думаю, померещилось. И пошел к себе.
      Батурин переменился в лице.
      - Что же вы сразу об этом не сказали? Эх... - покачал головой полковник. - Ключ от его кабинета пропадал?
      - Откуда вы знаете? - вытаращил глаза вахтер. - Месяц назад с гвоздика действительно исчез ключ от его кабинета. А через два дня появился снова.
      Следователь снял со стены бронзовый ключ с номером тринадцать и погрузился в его изучение. Вахтер с любопытством наблюдал.
      - Я слышал, что это не самоубийство, а убийство, - наконец произнес он полушепотом.
      - От кого слышали? - сощурился полковник, соображая, что информация могла исходить только от двух особ: либо от Риммы Герасимовны, либо от Инги. Но Римма Герасимовна в редакции никого не знает, а у девушки вряд ли было время распространяться на эту тему. Впрочем, она перекинулась парой слов с Гогиным.
      - Все говорят, - неопределенно ответил сторож.
      В ту минуту Батурин мог поклясться, что сторож знает больше, чем говорит. Это отметило подсознание, но его мысли были заняты другим. Через окно, только через окно мог проникнуть преступник. Он влез в его кабинет задолго до прихода Вороновича. Ключ у него уже был. Убийца отпер кабинет, втащил стол... Хотя нет! Сначала, наверное, позвонил...
      - Вспомните: в то утро, когда вы подошли к кабинету Вороновича, стол стоял на месте?
      - А где же он мог ещё стоять? - искренне удивился вахтер. - Хотя... может быть, я не заметил. Да нет! Точно стоял. Иначе мой глаз бы отметил, что в коридоре что-то не так.
      Так оно и есть! Убийца действительно звонил, потом, дождавшись, когда сторож спустится к себе в каптерку, открыл изнутри дверь, втащил в кабинет стол и снова заперся на ключ.
      - И ещё такой вопрос: Воронович часто запирался изнутри?
      - Раньше часто, - ответил вахтер. - Но в последние два года он перестал водить в редакцию поэтесс. Так что запираться больше не было необходимости. Вы думаете, преступник забрался через окно?
      Полковник внимательно посмотрел на вахтера и не ответил. "Однако проницательные охранники работают в редакциях", - подумал он.
      - Пойдемте посмотрим, можно ли со двора забраться в кабинет Вороновича.
      - Да запросто! У него под окном пристройка к подвалу...
      В общем, эта поездка в журнал ничего принципиально нового для следствия не открыла, если не считать предположения, что убийца не был штатным сотрудником журнала, но, вероятно, имел к нему какое-то косвенное отношение. Во всяком случае, был в нем частым гостем. Чужой бы не смог незаметно спереть со стены ключ из каптерки вахтера, а затем повесить его на место. Однако по возвращении в контору водитель неожиданно брякнул своему засыпающему шефу:
      - А вдова, видимо, не дура. И зря время не теряет.
      - Что ты имеешь в виду? - пробормотал сквозь сон Батурин.
      - Не успела похоронить мужа, а уже её обхаживает молодой ухажер с иномаркой.
      - Не понял, - поднял голову следователь.
      - Когда сегодня утром она вышла из отдела, её ждал в машине хахаль. И знаете, кто? Тот самый дылда - поэт, который был на кладбище.
      12
      Сладкое ощущение этого сна не проходило целый день. И вечером, когда они снова встретились под памятником Грибоедову, Инга неожиданно взяла Володю под руку и нежно взглянула в глаза. Он смутился.
      - Значит, в этом году ты опять будешь поступать в ГИТИС? - спросил он не своим голосом.
      - Что делать? - притворно вздохнула Инга. - Это мое призвание. Я с детства мечтала стать актрисой. И я буду актрисой. Я как увижу сцену, у меня внутри все переворачивается. Кстати, сценическая речь у меня давно поставлена и с дикцией полный о'кей! А про пластику и говорить нечего. Оказывается, там таких не любят. Я имею в виду тех, кто уже многое умеет. А один престарелый типчик из приемной комиссии сказал, что мои данные его устраивают и если я буду послушной, то мое поступление в институт гарантировано. Разумеется, я отказалась от его услуг.
      После недоуменной паузы Володя недоверчиво спросил:
      - Что же, талант совсем не учитывается?
      - Он никогда не учитывался, - ответила Инга с раздражением, удивляясь наивности Володи, и вдруг осеклась.
      Кажется, девушку занесло. Это пацанам во дворе можно заливать про полное растление в театральных вузах. На самом деле Инга вылетела сразу после первого прослушивания. И уже на следующий день, когда она печально сидела на подоконнике столь желанного института в ожидании черт знает чего, к ней развязно подвалил прыщеватый второкурсник. Студент обласкал её не вполне братским взором и стал нести ахинею про свои режиссерские способности. Он обещал за год так подготовить абитуриентку, что приемная комиссия будет рыдать и рвать на себе одежду по примеру библейских пророков. Абитуриентка смотрела на него и грустно думала, что вот такие сморчки учатся в лучших театральных вузах страны, а она со своими голливудскими параметрами вынуждена утирать слезы на подоконнике.
      Не повезло. Ой, как дико не повезло Инге в прошлом году, как и, впрочем, многим длинноногим девчонкам, которые свои провалы на актерские факультеты объясняют нежеланием отдаваться похотливым старикашкам из приемной комиссии.
      Кажется, парень догадался, что девушка несколько преувеличила свои актерские способности. Чтобы замять казус, Инга спросила:
      - Чем ты занимаешься? Кроме ясновидения, разумеется?
      Его работой девушка поинтересовалась исключительно для того, чтобы заговорить зубы, и очень была удивлена, когда молодого человека смутил её вопрос. Впрочем, на смущение она обратила внимание потом, а в данную минуту Инга думала про то, какая она дура, что наврала ему про приемную комиссию.
      - Я работаю в одной компьютерной фирме, - ответил он после некоторого замешательства.
      Его замешательство в тот вечер не бросилось в глаза. Это потом уже девушка вспомнила о нем.
      - Ты программист? - выгнула бровь красотка, не имеющая представления, что это такое, но краем уха слышавшая, что есть такая специальность.
      - Да нет! - тихо засмеялся он. - У нас посредническая фирма. Мы только торгуем компьютерами. В данный момент я закупаю в столице большую партию. Мне приходится тестировать каждую машину, а это очень занудно и долго.
      - Так ты не москвич? - вытаращила глаза Инга и даже остановилась, сраженная ужасной догадкой.
      - Я из Самары, - произнес он со смущенной улыбкой.
      - Так ты командированный! - присвистнула Инга.
      - Ну... да, - ответил он.
      - И живешь в гостинице "Колос"?
      - Почему "Колос"? Я живу в гостинице "Космос"! Это плохо?
      Что же тут хорошего? Можно сказать, девушка докатилась: связалась с командированным лохом из Самары, хотя и остановившимся в "Космосе". А ведь Самара - это глушь, провинция, чуть ли не Саратов, где, кажется, очень сварливые тетки.
      Неистовая досада на судьбу снова раскинула свои проклятые щупальца, и королева подумала, что если не везет, то это уже болезнь. Он скоро укатит в свою Самару, этот командированный, потому что командировки имеют свойство кончаться, а она опять останется одна, как в дешевом водевиле. Ведь наверняка парень женат и наверняка в своей жене души не чает.