Римма Герасимовна держалась с невероятным достоинством. Она не выказала никакого неудовольствия по поводу молодой любовницы мужа. Как заметил сыщик, не один он с интересом следил за развитием взаимоотношений между женой и любовницей. А народу, кстати, было много. В основном литераторы. В первую очередь редколлегия журнала в полном составе, плюс многочисленный состав авторов. Именно им принадлежали самые высокопарные и утомительные речи о безвозвратно ушедшем.
      Полковник пристроился к главному редактору, и тот хоть и неохотно, но довольно подробно информировал о гостях. Большая часть пришедших творческие работники, боевые товарищи по литературному цеху, одноклассники и однокурсники поэта. Меньшая часть - родственники со стороны жены. Они резко отличались от литераторов тем, что были более активными в практической части похорон. Кроме того, присутствовали ещё какие-то люди невзрачного вида, робко жавшиеся к чужим могилам, которых главный редактор видел впервые. Они не примыкали ни к писателям, ни к родственникам. Должно быть, как определил сыщик, это местные обитатели кладбища, существовавшие за счет поминальных трапез, которые проходили здесь же, в только что выстроенном для этих целей кафе.
      Но среди этих чужаков выделялась одна молодая пара. Красивая девушка с распущенными волосами, лет двадцати, и высокий парень с голубыми глазами. Их лица были серьезными и угрюмыми, но не сказать чтобы скорбными. Когда настал час прощания с покойным, они единственные из залетной группы подошли к гробу, но не склонились к покойнику, а только, сощурившись, посмотрели в его лицо, после чего резко развернулись и пошли прочь.
      - Кто это? - спросил следователь у главного редактора.
      - Понятия не имею, - ответил он.
      Инга тоже не знала, что это за пара. А спросить у вдовы в такой щемящий момент следователь не решился. Ничего не оставалось, как приказать Игошину проследить за ними. Но это далеко не все, что в ту минуту отметил зоркий глаз сыщика. Как только эта пара удалилась, тут же откуда-то из-за спин выполз полудохлый критик Чекушкин. Прежде чем наклониться к гробу, он послал удаляющейся паре весьма настороженный взор. Но критик недолго занимал внимание следователя. Сразу же после него к покойному подошла Инга. Присутствующие замерли. После прощания с покойником она должна была выразить соболезнование вдове. Сцена весьма любопытная. Но многих она разочаровала.
      Инга, как все прочие, без всякого напряжения подошла к Римме Герасимовне, подняла на неё глаза и сочувственно коснулась пальцами её рукава. Та в ответ вежливо кивнула, и на этом процедура закончилась. Все было естественно и благочестиво.
      Когда в могилу полетели первые комья глины, следователь поднял глаза и внимательно обвел взором всех высоких парней. Среди присутствующих их было четверо. Двое со стороны литераторов, один со стороны родственников и один из оркестра. Того, что играл на трубе, можно было откинуть сразу. Так что из подозреваемых оставалось только трое. Но четвертый, самый колоритный и самый загадочный, удалился с красивой девушкой.
      После того как могила приняла подобающий вид и толпа, не спеша, направилась в кафе, следователь выбрал момент и подошел к вдове. Вежливо выразив соболезнования, которые Римма Герасимовна приняла весьма сдержанно, полковник в первую очередь спросил о молодой паре, удалившейся после прощания.
      - Я не имею понятия, кто это, - ответила Римма Герасимовна. - У Натана было много друзей и знакомых. Я здесь и половины не знаю. Какое это сейчас имеет значение?
      - Это имеет большое значение, - произнес многозначительно следователь. - Дело в том, что у меня все основания полагать, что ваш муж не покончил жизнь самоубийством.
      Вдова остановилась и вытаращила глаза на спятившего мента.
      - Что вы сказали? Не покончил? То есть вы хотите сказать, что его убили? Боже мой! Какой вздор! Кому понадобилось его убивать?
      Эта новость была настолько ошеломляющей, что со вдовой чуть не случилась истерика. "Ничего! Чем внезапней, тем лучше", - мелькнуло в голове у следователя.
      - Исходя из заключения экспертов, с ним расправился высокий мужчина, обладающий недюжинной силой, - скороговоркой произнес полковник, косясь на скорбящих, которые все, как по команде, начали оглядываться.
      В глазах Риммы Герасимовны появилось отчаяние.
      - Почему высокий? Откуда вы это взяли?
      - Чтобы со стола и стула накинуть веревку на крючок в потолке, требуется рост не меньше метр девяносто. У вашего мужа с его ростом на это бы ушло полчаса.
      Вдова бросила растерянный взгляд на следователя, и подбородок её задрожал. Для Анатолия Семеновича это было слаще нектара.
      - Но почему вы решили, что убийца обладает могучей силой? - произнесла вдова умирающим лебедем.
      Батурин невежливо хмыкнул.
      - Он накинул ему петлю на шею, а потом вздернул руками. После чего привязал веревку к ручке двери, причем таким узлом, какой не завяжешь одной рукой.
      - Значит, их было двое? - пролепетала вдова.
      - Нет. Он был один. Веревку убийца держал зубами, что говорит о его мощной шее и крепких зубах. Мне сразу бросились в глаза вмятины на веревке. Это могли быть только зубы.
      От внимания Батурина не ускользнула внезапная бледность вдовы. Ноги её стали заплетаться, а сама она начала заваливаться вперед. Батурин подхватил её под руку.
      - Вам нехорошо?
      - Нет. Спасибо. Все нормально.
      - Мне показалось, вас эта новость взволновала.
      Вдова не ответила. В ту же минуту бедную женщину, готовую рухнуть без чувств, подхватили двое родственников. Один, судя по всему, был братом. Он как две капли воды был похож на Римму Герасимовну. Другой, высоченный, был тем самым, кого сыщик включил в разряд подозреваемых. Высоченный взглянул на офицера милиции весьма недружелюбно.
      В это время следователь увидел, что Инга перекинулась парой слов со вторым подозреваемым - из группы авторов. Пришлось её догнать и деликатно вытеснить из толпы.
      - Значит, говорите, фамилия убийцы Новосельский, рост метр девяносто, глаза серые? А он случайно здесь не присутствует?
      - Он давно нигде не присутствует! - судорожно выдохнула Инга.
      - А с кем вы только что разговаривали?
      Девушка подняла на следователя свои заплаканные глаза и с раздражением ответила:
      - Это поэт Гогин, мой одноклассник.
      4
      Утром звонила мама. Она долго распылялась по поводу обаятельного молодого человека, позвонившего вчера, и спрашивала, правильно ли она сделала, что дала ему Юлькин телефон. Может, не следовало давать? Может, правильней было бы отчитать молодого человека и положить трубку? Но он с такой любовью рассказывал о её дочери, что мама не устояла. Да и какая мама может тут устоять, когда расхваливают её единственное дитя.
      - Никому больше не давай наш телефон, - произнесла Инга сухо. - Что еще?
      А ещё звонил он. Тут голос у мамы дрогнул, а у Инги перед глазами поплыли шары. Оказывается, Воронович её разыскивает со вчерашнего вечера. Но суровая мама напрочь отшила его. Тем не менее упрямец клятвенно пообещал, что приедет, если Ингу немедленно не позовут к телефону. Что оставалось делать бедной родительнице? Пригрозить милицией?
      - А если милиция не поможет, найму киллера. Я так ему и сказала, что не пожалею денег ради счастья единственной дочери. Я правильно сказала? Правильно! И я не шучу, я найму убийцу. Для праведного дела это не грех...
      - Все? - раздраженно перебила Инга.
      - Что значит все? - возмутилась мама. - Я надеюсь, что ты с ним порвала окончательно! Ведь он старше твоего отца на целых четыре года. Ему скоро на пенсию! Где это видано, чтобы юные девицы заводили шашни с пенсионерами? Ну ладно бы он был богатый, тогда понятно. Но он же нищета! Да к тому же пьянь гидролизная.
      - Все, мама, пока!
      Инга водворила трубку на место и озорно повела глазами. Значит, Воронович её ищет. Значит, любит! Значит, раскаивается и хочет попросить прощения за эту свинью Чекушкина? А то, что он продал её этому козлу за пятьдесят долларов, все это выдумки. Не мог Воронович так поступить.
      Сладкая истома разлилась по гибкому телу девушки. Какой кайф! Она ему, конечно, позвонит, но как-нибудь потом. Пусть немного помучается.
      А Юлька между тем опаздывала на работу. Она суетливо запихивала в сумочку губную помаду, ключи, платочек; на ходу дожевывала бутерброд и никак не могла отыскать проездной.
      - Это твоя мама звонила? - рассеянно поинтересовалась она.
      - А кто же еще, - скорчила гримасу Инга.
      - Ты слишком грубо с ней разговариваешь. Мне всегда неприятно слушать, как ты дерзко ей отвечаешь. Все-таки мама.
      - А пусть не лезет не в свои дела! - сверкнула глазами Инга.
      Юлька неодобрительно покачала головой.
      - Ты не права. Мать зла дочери не пожелает. Тем более единственной. Тем более из-за которой чуть не умерла при родах...
      - Что? - вытаращила глаза Инга. - Кто тебе сказал?
      Юлька взглянула в глаза подруги и задумалась.
      - Слушай, ты не брала мой проездной? Куда он делся, ума не приложу?
      - На зеркале твой проездной, - ответила Инга, не сводя подозрительных глаз с Юльки.
      - Слава тебе, господи! - обрадовалась Юлька. - Я сегодня сорвусь пораньше, и мы с тобой смотаемся в театр Ермоловой. Там студия МХАТа поставила что-то авангардное. Не помню, как называется, но говорят клево...
      - Юлька, - строго перебила Инга. - Ты мне зубы не заговаривай. Откуда ты знаешь, что моя мать чуть не умерла при родах?
      Юлька пожала плечами и затрясла головой:
      - А разве не ты мне рассказывала? Странно! Значит, кто-то другой говорил. Я уже не помню. Извини, у меня сегодня мозги набекрень. Я помчалась.
      - Постой, Юлька! - вспомнила Инга. - Я забыла тебе рассказать сон. Какой мне сегодня великолепный сон снился. Подожди, не спеши. Говорят, если до обеда не расскажешь хороший сон, то он после обеда забудется и потом уже никогда не сбудется.
      - Да нет! Все не так! - засмеялась Юлька. - Наоборот, нужно до обеда рассказать плохой сон, чтобы не сбылся.
      - Юлька, зачем ты меня сбила? - плаксиво простонала Инга. - Теперь я ничего не помню. Абсолютно ничего! Но сон был великолепный! Как я плясала, Юлька, прямо на столе! И где, ты думаешь? В какой-то таверне, старинной, красивой и такой до боли знакомой. Как я выплясывала, Юлька! У меня в ушах до сих пор звенит та удивительная музыка.
      - Будь другом, - ответила Юлька, озабоченно открыв сумочку, - погладь мне юбку и сваргань чего-нибудь пожевать. Там в морозилке котлеты. Разморозь их в микроволновке. Мука в столе, масло в шкафу...
      - Да послушай, Юлька! Как они все восторженно на меня глядели, и особенно он. Его глаза сияли, как у волка. Морского волка! А я так давно хотела его завлечь! Но я была ещё совсем девочкой, и он не обращал на меня внимания...
      Юльке, наконец, удалось отыскать в сумочке ключи от отдела. Она торопливо чмокнула подругу в щеку и, уверив, что та бредит, хлопнула дверью.
      Стало тихо и одиноко. Инга услышала за окном будничный шум машин и вздохнула. Да-да, музыка в таверне действительно была необыкновенной, но сейчас она не может её воспроизвести. И сон совершенно не помнит, словно кто-то показал прекрасное кино, а затем шаловливо стер его из памяти. Деталей ей действительно уже не вспомнить, но чувство восторга и радости, которое было во сне, осталось. И ещё осталась его ослепительная улыбка. Боже ты мой! Какого-то родного человека. Но, конечно, не Вороновича.
      5
      В тот день Батурину больше не удалось перекинуться с вдовой ни единым словом. Не удалось толком поговорить и с Ингой. На поминальную трапезу девушка не осталась и перед самым кафе куда-то незаметно исчезла. Вскоре возвратился Игошин и доложил, что удалившаяся с кладбища пара села в белые "жигули" с водителем и покатила в сторону Москвы. За ними поехали ребята из группы наружного наблюдения.
      - Тебе нужно было поехать с ними, - угрюмо произнес патрон. - Ты здесь больше не нужен.
      В это время Батурин очень внимательно наблюдал за вдовой. Ее бледность и волнение не могли не броситься в глаза. Следователь почувствовал, что данное проявление чувств не было связано с похоронами. От внимания сыщика также не ушло, что Римма Герасимовна ожила, украдкой обернулась и, убедившись, что следователь на порядочном расстоянии, принялась что-то резко выговаривать брату. Тот удивленно посмотрел на сестру и тоже оглянулся. Затем нехотя отпустил её руку.
      После того как брат отошел, вдова начала взволнованно распекать своего высокого родственника. Родственник горячо отнекивался и беспокойно оглядывался назад. Анатолий Семенович сделал вид, что совсем не интересуется этой парой. Он опять пристроился к главному редактору и, кивнув на вдову, спросил, кем приходится этот мужчина Римме Герасимовне.
      - Понятия не имею, - ответил редактор раздраженно.
      Его неприязнь к супруге преждевременно ушедшего была настолько очевидна, что следователь спросил прямо, почему он так враждебен к Римме Герасимовне.
      - А за что её любить? - передернул плечами редактор. - У мужа рак. А она в это время открыто крутит роман с чужим мужем. А стоило Натану один раз задержаться на работе с молодой поэтессой, она наутро пришла в журнал и поставила всех на уши.
      - Римма Герасимовна ревнива? - спросил капитан.
      - Как Катерина Измайлова.
      Подобное откровение не могло не удивить следователя. "Что-то здесь не так", - догадался Батурин и спросил про высокого литератора, шагающего впереди.
      - Это наш автор. Поэт Максим Скатов, - объяснил редактор. - У него вышло две подборки. Натан готовил третью. Но, увы... - Редактор, понизив голос, подмигнул следователю. - Не сказать, что особенно талантливый. Даже, можно сказать, наоборот. Натан практически переписывал за него стихи. Но что поделать? Его отец - один из директоров частной авиакомпании. Он оказывает нам помощь.
      Редактор вздохнул и интеллигентно развел руками.
      - А этот кто? - спросил следователь, указывая на Гогина.
      - Об этом авторе я ничего сказать не могу, - поморщился редактор. Его мы не публиковали. Видимо, Натан только начал работать с ним. А раз начал, значит, видел какую-то перспективу.
      В это время впереди разыгрывалась любопытная сцена. Римма Герасимовна нервно вырвала локоть из могучей ладони своего родственника, и он, обиженно хмыкнув, развернулся и пошел прочь. Вот в это мгновение и подошел Игошин с сообщением, что удалившаяся пара села в белые "жигули". Нет, в ту минуту Батурину было не до пары. Он внимательно осмотрел присутствующих и заметил, что за этой сценой впереди с большим интересом наблюдает критик Чекушкин. Полковник отстал от главного редактора и пристроился к нему. Тот лукаво подмигнул сыщику и, кивнув в сторону вдовы, ехидно прошептал:
      - Что-то сегодня Герасимовна рассорилась со своим любовником.
      - Любовником? - поднял брови Батурин. - Я думал, это двоюродный брат.
      - Можно сказать, что брат, - миролюбиво согласился Чекушкин, нечисто хихикнув. - Он у неё уже восемь лет. Натан об этом знал. У него своя была жизнь, а у неё своя. Они вместе жили только ради детей. У них был такой договор: как выдадут замуж дочь, так сразу разбегаются. Сын у них уже в институте, а дочь в этом году заканчивает школу. Так что Натан немного не дожил до развода. Хотя, между нами говоря, он разводиться не хотел. Эта она настаивала.
      - Значит, муж ей был безразличен?
      - Ей - да! А ему нет. Он её любил и поэтому не давал развода. Хотя вот смирился с тем, что у неё любовник.
      - Но я слышал, что Римма Герасимовна была ревнива.
      - Что вы! - засмеялся Чекушкин. - Абсолютно равнодушна.
      - Мне главный редактор только что сказал, что она приходила в журнал и устраивала какие-то сцены.
      Чекушкин метнул тревожный взгляд на следователя и почему-то стушевался.
      - Да-да, кажется, было один раз, - пробормотал он бессвязно и торопливо покинул полковника милиции.
      Новые логические нестыковки Батурин не принял во внимание, хотя подсознание их отметило. В это время он не спускал взгляда с удаляющегося любовника. Вдова ни разу не повернула головы в его сторону, что свидетельствовало о весьма серьезной размолвке. После того как любовник свернул на соседнюю аллею, начальник шепнул Игошину:
      - Уходим. Нам здесь больше делать нечего.
      Они незаметно оторвались от толпы и завернули на ту же аллею, по которой только что вышагивал герой-любовник. Их исчезновение заметил только один человек, кстати один из тех поэтов, о которых осведомлялся сыщик. Молодое дарование повернуло голову на поспешно удаляющихся ментов и таинственно улыбнулось. Дойдя вместе со всеми до кафе, поэт вежливо пропустил сначала женщин, затем мужчин и, когда остался один, послал им вслед такую же странную улыбку. После чего развернулся и пошел прочь.
      А между тем полковник с практикантом прилагали массу усилий, чтобы не упустить из виду улепетывающего друга Риммы Герасимовны. Выйдя за ворота, друг ещё более увеличил темп, и работникам милиции пришлось перейти на галоп. Когда милиционеры примчались на стоянку, неофициальный родственник вдовы уже вливался на своей "тойоте" в машинный поток на трассе.
      Но внезапно следователь краем глаза узрел Ингу, садящуюся в черный "вольво". Ее поддерживал респектабельный мужчина весьма не хилого вида, которого не было на похоронах. Судя по тому, как он трепетно поддерживал её за талию, мужчина был для Инги не совсем чужим. Всевидящее подсознание Батурина зафиксировало и этот факт. Сам же следователь, едва скользнув по ним взглядом, велел водителю гнать за "тойотой". Хозяин черного "вольво" напротив: усадив девушку, проводил милицейскую "Волгу" далеко не равнодушным взглядом. Когда она скрылась из виду, его глаза вспыхнули точно таким же насмешливым светом, как у поэта, который не остался на поминальную трапезу. Прежде чем сесть за руль, неизвестный мужчина наклонился к Инге и с улыбкой спросил:
      - Ты рада, что мы встретились?
      - Да! - еле слышно ответила девушка.
      6
      Они встретились девятнадцатого мая, в субботу, в семь часов вечера под памятником Грибоедову. Парень с девушкой подошли друг к другу, насмешливо обменялись приветствиями и побрели по аллее мимо загаженного пруда, мимо театра "Современник", мимо ресторана с разбитыми окнами и дальше по трамвайной линии вдоль каких-то магазинчиков, киосков, кинотеатров. Было не важно куда идти, лишь бы идти рядом, чувствовать друг друга и все говорить, говорить и никак не наговориться.
      - Значит, вы были ирландцем? - допытывалась она, с любопытством заглядывая в глаза своему новому знакомому.
      - Нет, вы не поняли! Я был англичанином, - отвечал он с напускной серьезностью. - Во всяком случае, говорил на английском.
      - А я, значит, была ирландкой?
      - Чистокровной.
      - Серьезно?
      - Даю зуб.
      - Ну и что дальше? Рассказывайте! Не отвлекайтесь!
      - Я уже вам все рассказал. Ваш отец держал таверну на берегу бухты, где укрывались от шторма наши корабли. Сезон штормов начинался в октябре и длился около месяца. Обычно он настигал нас по возвращении в Ливерпуль, когда корабли и без того были перегружены товаром. Но вас больше интересует, чем занимались английские моряки в вашем поселке? Практически ничем! Пили да играли в кости. А вы танцевали перед ними на столе.
      Инга вглядывалась в своего нового знакомого, назвавшегося Володей, и никак не могла определить, шутит он или говорит серьезно. Впрочем, в его голосе иногда проскальзывала ирония, но все равно, что-то давно забытое и до чертиков родное начинало шевелиться внутри.
      - А брат у меня был? - неожиданно спросила Инга.
      - Брат? - удивился незнакомец и остановился. - Кажется, да... - Глаза его сделались настолько серьезными, что Инга напугалась. "Неужели не шутит? Боже ты мой!" - Знаете, начинаю припоминать, - произнес он с туманным взором. - Вот сейчас всплывает образ. Вижу этакого здоровенного, угрюмого верзилу, которому не очень нравилось, что вы танцуете на столе перед моряками.
      От этих слов Инга покрылась мурашками. Перед глазами тут же предстал детина, приснившийся ей. "Да нет же, так не бывает", - подумала она и рассмеялась.
      - Продолжайте! Интересно. Значит, брату не нравились мои танцы на столе. Почему? Я плохо танцевала?
      - Не в этом дело! - поморщился незнакомец. - Вашему брату многое не нравилось. Это, знаете, от скверного характера. Есть такие люди - вечно недовольные, молчаливые, угрюмые и всегда носят с собой ножи. Ваш брат был из таких. Он всегда носил за поясом кривой нож. Кстати, - незнакомец таинственно наклонился к её уху, - он этим ножом собирался зарезать и меня.
      - Вас! - театрально воскликнула Инга, деликатно отстраняясь от мужчины. - Но за что?
      - Как это за что? - искренне удивился Володя. - За вас, конечно. Странно, что вы не помните.
      Инга отвела глаза и трижды театрально кашлянула, дав понять, что продолжать дальше на эту тему не стоит. Он тоже замолчал и сделал вид, что смутился. Это была такая игра.
      В этот вечер было удивительно хорошо на улице и потрясающе легко на душе. Было приятно брести с этим незнакомым шизиком безлюдными закоулками и слушать весь этот бред. Игра была обусловлена и принята обоими.
      - Сколько, сколько вам лет? - внезапно перебила Инга.
      - Тридцать два, - ответил он растерянно.
      - Понятно. Вы случайно не из ФБР? Скажите честно, откуда вы узнали мой номер телефона? Хотя нет! Сначала скажите, удалось моему брату зарезать вас кривым ножом?
      - Увы! Пока он собирался, я успел утонуть. Он так вас любил, что ревновал даже к пивным кружкам.
      - Родной брат? - вытаращила глаза Инга.
      Молодой человек замялся, сообразив, что несколько переврал, однако на попятную не пошел.
      - Да, родной брат! Не удивляйтесь! - произнес он с честными глазами. Он любил вас не только любовью брата. Дело в том, что в предшествующей жизни, кажется, в древней Элладе, а может и в Вавилоне, я точно не помню, не моргнув глазом продолжал молодой человек, - этот товарищ упорно добивался вашей любви, но так и не добился. И тогда боги решили испытать его ещё круче: воспроизвести на свет в одной семье с вами.
      - Испытать? А зачем?
      - Чтобы потом наградить. Так всегда делается...
      На этих словах молодой человек замолчал и сморщил лоб. "Видно, совсем заврался, - подумала Инга. - Бывает. Сама такая".
      - Вы случайно не писатель-фантаст? - спросила она деловито.
      - Что вы! - скромно потупился рассказчик. - Но если говорить честно, то научную фантастику я ещё терплю, но фэнтези ненавижу всей душой, хотя и понимаю, что человек слишком мелок, чтобы фантазировать. Он не фантазирует, он вспоминает. Если он рассказывает о чем-то невероятном, то он не сочиняет, он действительно это видел в других мирах. Об этом писал Платон.
      "Боже мой! Платона ещё зачем-то приплел, - недовольно подумала Инга. С Платоном перебор. Лучше бы рассказал, сколько у него было жен. Наверное, много, если у него так подвешен язык".
      Самым приятным в этот вечер было то, что Воронович уже не так монументально давил на подкорку. Подобное Инга не могла не оценить. Хорошо, что она не позвонила ему ни вчера, ни сегодня. Это было нелегко, но в последние дни девушка почувствовала в себе перемену, и такая перемена удивляла её. И ещё удивляло, что этот типчик не пытался завладеть её локотком.
      И когда они прощались в двенадцатом часу, в совсем ещё детское время, Инга спокойно заглянула ему в глаза и серьезно сказала:
      - Только не сочтите меня за глупую, но брат, который хотел меня как женщину, у меня действительно был. В прошлой жизни.
      Зачем Инга произнесла эту чушь, и сама не поняла. От такой неожиданной глупости он даже растерялся. Но в следующую секунду ирония снова овладела им:
      - Даю второй зуб за то, что брата вы видели во сне! Кстати, во сне при желании можно увидеть все, что существует во вселенной. Можно увидеть грядущее нашего трехмерного мира, если взглянуть на него из четырехмерного. Но умоляю вас, будьте осторожны, когда будете проходить через низшие бесовские слои...
      - Я буду осторожной, - перебила она с раздражением, потому что от этой галиматьи уже уши свернулись в трубочку.
      После чего Инга мило улыбнулась и бабочкой впорхнула в подъезд.
      7
      - Неужели вы думаете, это я его повесил? - возмущался развалившийся перед Батуриным мужчина. - Вы меня считаете за сумасшедшего? Такую тушу вздернуть - да разве мне под силу?
      На вид ему было не более сорока пяти, хотя по документам пятьдесят шесть. Это был высокий, смуглый, черноволосый мужчина с едва пробивающейся на висках сединой. Несмотря на вальяжную позу, в его черных глазах отражалась тревога, а с румяной шеи под байковую рубашку текли ручьи пота.
      - Успокойтесь, Евгений Зиновьевич. Я всего лишь хочу вам задать несколько вопросов, - мягко произнес следователь.
      - Ничего себе, вопросов! - дернулся мужчина. - А отпечатки пальцев зачем снимали?
      - Так положено. Кстати, откуда вам известно, что покойника именно вздернули? - сощурился Батурин.
      Евгений Зиновьевич вытаращил глаза и замолчал. Несколько секунд он пребывал в замешательстве, после чего зрачки его беспокойно забегали.
      - Я и не знал, что его вздернули, - пробормотал он растерянно. Ей-богу, сказал первое, что пришло в голову. Не верите? Понимаю. В это трудно поверить. Но я не виновен! Что мне сделать, чтобы вы поверили?
      - А откуда вы знаете, что его повесили?
      - Мне Римма сказала на кладбище, - ответил мужчина. - А она узнала от вас. Не верите? Спросите у нее.
      - А почему вы ушли с кладбища?
      Мужчина тяжело вздохнул и уставился в пол. Помолчав минуту, он поднял жалобный взгляд на следователя и простонал плачущим голосом:
      - Да не убивал я Натана. Поймите! Все равно бы он дал ей развод. Он трус. Ему достаточно было пригрозить. А убивать решительно излишне...
      - Вы не ответили на вопрос, - жестко перебил Батурин. - Почему вы ушли с кладбища? Я наблюдал, как вы беседовали с Риммой Герасимовной. Она вас в чем-то обвиняла...
      - В том же, в чем и вы! - шумно засопел мужчина. - Она тоже думает, что я удавил этого придурка. А на кой черт он мне нужен?
      - Почему она так думает?
      - Потому что из-за этого козла - извините! - покойника мы восемь лет не можем воссоединиться с Риммой. Он к ней присосался, как клещ: и сам не живет, и ей не дает. А два месяца назад, когда он расстался со своей очередной юнкоршей, заявил, что развода не даст. У нас был договор, что как только его дочь выйдет замуж, так он в тот же день отпустит супругу ко мне. С детьми - ни за что, а без детей - пожалуйста! Встречайтесь сколько хотите и где хотите. Но вместе жить - хрен! Он якобы боялся, что его дочь изнасилует отчим. Дерьмо! Ничего он не боялся! Ну, мы ладно! Приняли эти условия. Но вдруг в мае заявляет - никакого развода! И предлагает Римме все начать сначала. Бросил пить, начал вовремя приходить с работы, ремонт затеял, дачу вспахал, всю сантехнику в доме починил. Но так уже было десять раз! А Римма, как дура, уши развесила...
      - Ничего не понимаю, - затряс головой следователь. - Давайте по порядку, Евгений Зиновьевич. Когда и где вы познакомились с Риммой Герасимовной?
      - Мы работаем с ней в одной конторе уже пятнадцать лет! - обиженно выпятил губы мужчина. - Из них десять лет любим друг друга без памяти. Восемь лет назад, мы решили расстаться со своими прежними семьями и соединиться. У неё было двое детей: мальчик двенадцати лет и девочка девяти. У меня только девочка тринадцати лет. Но с моей стороны никаких препятствий не было. Моя жена меня поняла и с богом отпустила. Я честно развелся, а Римме её муж воспрепятствовал. И вот восемь лет мы живем как в аду. Я продолжаю жить в одной квартире со своей женой и дочерью, а Римма со своим литератором, который не дает развода якобы из боязни за детей.
      - А на самом деле?
      - А на самом деле ему за её спиной жилось очень прекрасно и сытно. Римма хорошо зарабатывает, она прекрасная хозяйка, честная - если даст слово, то будет держать его до конца. Вот её мерзавец этим и пользовался.
      Глаза допрашиваемого зло блеснули, но тут же снова уныло угасли. Он сокрушенно вздохнул и пояснил:
      - Мы думали, все! Нашим страданиям пришел конец. Сын её женился, дочка весной закончила школу. В этом году она поступит в институт и переберется в общежитие. Сама, между прочим, изъявила желание жить в общежитии, чтобы не видеть ублюдка папеньку. А папенька всем нам заявляет, что никакой суд без его согласия не посмеет их развести. Тем более что он болен.
      - Болен, вы сказали?
      - Да. У него злокачественная опухоль. Как назло! Два года назад я снял квартиру и мы наконец сошлись. Но не прожили и двух недель, как выяснилось, что у мужа рак печени. Ну она, как женщина долга, вернулась домой ухаживать за ним. А мне ничего не оставалось, как с позором вернуться домой.
      - И тогда вы решили расправиться с ним! - сочувственно произнес следователь.
      Глаза допрашиваемого сверкнули обиженно.
      - Что вы такое говорите! Я в жизни мухи не обидел.
      - Почему же Римма Герасимовна думает, что убили вы? Ведь она вас знает. Вы с ней знакомы пятнадцать лет.
      - Понимаете, - снова вспотел мужчина, - я иногда срывался. Ведь сами подумайте, какие нужно иметь нервы, чтобы восемь лет болтаться вот так и зависеть от какого-то ничтожества. Ведь он как мужчина - полнейший слизняк. Конечно, я грозил его убить. Но это просто слова. Эмоции, выплеснутые в состоянии аффекта.
      - Может, вы в состоянии аффекта его и повесили?
      - Ну что вы! Одно дело грозить, а другое осуществить на практике. Скажу вам как психолог психологу: обычно кто способен на второе, предпочитает действовать, а не прибегать к угрозам.
      С этим Анатолий Семенович был согласен на сто процентов, однако сдвинул брови и строго спросил:
      - Где вы были тринадцатого июля с половины восьмого утра до половины девятого?