В понедельник следователя ждал сюрприз. Впрочем, он о нем уже догадывался. Нужно быть очень наивным, чтобы предположить, что расследование столь странного происшествия может закончиться так благополучно. Не успел Анатолий Семенович переступить порог кабинета, как раздался телефонный звонок. Звонил Сводников, старший эксперт.
      — Результаты экспертизы готовы, — доложил он деловым тоном. — Заключение мы уже вам отослали.
      — Отпечатки совпали? — поинтересовался следователь, насторожившись официальным тоном.
      — Нет! — коротко ответил эксперт. — Ладонь на столе не его. На телефонной трубке, окне и ручке двери — тоже.
      — Они все разные?
      — Нет. Одного человека.
      — Очень интересно, — пробормотал Батурин, соображая, что это либо зацапал кто-то из оперов, либо вахтер. — А частицы уличной пыли на столе?
      — Тоже не совпадают. На стол вставали в других ботинках.
      — Понятно, — устало выдохнул следователь. — Значит, стол не тот. Вот геморрой-то…
      — Не тешьте себя иллюзиями, Анатолий Семенович. Стол как раз тот. Частицы уличной пыли на столе и стуле идентичны.
      — Да? — удивился следователь. — Хотите сказать, что самоубийца вообще не касался ногами стула?
      — Именно это я и хочу сказать.
      Через десять минут секретарь внесла заключение экспертов, и начальник жадно впился в него глазами. Перечитав его дважды, он раздраженно поднялся с места и подошел к окну. За окном было хмуро. Накрапывал дождь, лица людей после выходных были сонными и озабоченными.
      После прочтения протокола молниеносно всплыли все нестыковки этого дела: спортивный вид самоубийцы, заранее приготовленная веревка, исчезновение мыла, неестественное положение стула под ногами повешенного и, наконец, сама петля. Батурину с самого начала показалось, что она была несколько высоковата для заведующего отделом. Теперь, когда стало известно, что его ноги не касались стула, понятно, что это отнюдь не самоубийство.
      Следователь резко развернулся и бросился к телефону. Набрав номер бюро судебной экспертизы, он первым делом осведомился, опознала ли жена тело мужа.
      — Разумеется! — удивились в бюро. — Если бы не опознала, мы бы вас выдернули в выходные.
      — Протокол вскрытия и заключение уже есть?
      — Все готово. Сейчас пришлем.
      — Что-нибудь необычное обнаружено? Следы борьбы, пуля в животе, яд?
      — Все в норме! — успокоили на том конце провода. — Смерть наступила от асфиксии. Самоубийца перед смертью был спокоен как танк, не дергался, не нервничал, даже не выпил ни грамма. Кстати, никакого рака у него не было. Печень как у быка.
      — Здоровая? — переспросил следователь. — Одно другого не легче. Тело уже вернули вдове?
      — Еще вчера.
      Батурин швырнул трубку и задумался. Ничего не оставалось, как сделать запрос в прокуратуру с просьбой разрешить продолжить расследование. Прокуратура дала такое разрешение и даже не прислала своего следователя. Начальник вызвал практиканта Игошина.
      — Ознакомьтесь с делом. Будете еговести. Под моим руководством, разумеется. Первым делом выясните, во сколько сегодня похороны Вороновича, а вторым делом отыщите поликлинику, к которой был приписан самоубийца.
      Практикант сработал оперативно. Через полчаса Батурин уже разговаривал по телефону с терапевтом, который был хорошо осведомлен о здоровье Вороновича.
      — Действительно два года назад Натан Сигизмундович обращался ко мне с жалобой на печень. Она была увеличена от чрезмерного употребления алкоголя, но ни о каком злокачественном образовании речи не шло.
      — Почему же все в один голос утверждали, что у него рак, но он добровольно отказался от госпитализации?
      — Понятия не имею, — искренне удивлялся врач. — Печень я привел ему в норму довольно быстро, причем без всякой госпитализации. В ней, собственно, не было необходимости, но, возможно, я предлагал ему лечь в больницу на обследование. Сейчас уже точно не помню.
      — И с тех пор он больше не жаловался на печень?
      — На печень нет. Но жаловался на бронхи. Это было полгода назад. Вообще, здоровье у него было неплохое. Сердце, как у молодого, давление сто двадцать на семьдесят. И это при всем том, что водку он хлебал ведрами.
      — Но, возможно, после вас он с печенью обращался в какую-нибудь частную клинику?
      — Может быть. Но мне об этом ничего не известно.
      Не успел следователь положить трубку, как Игошин сообщил, что похороны литератора назначены на четырнадцать часов на Новогиреевском кладбище. Следователь посмотрел на часы и озабоченно произнес:
      — Сейчас едем. Но сначала нужно выяснить, имеются ли эти пальчики в картотеке.
      — Уже выяснил, — ответил Игошин. — Не имеются.
      — Я так и думал, — пробормотал Батурин.
      Если это действительно убийство, то убийца изобретателен и осторожен. Повесить быстро, без шума и пыли такую тушу в восемьдесят два килограмма и не засветиться — это надо суметь. Если это дилетант, то он весьма талантливый.
      По дороге на Новогиреевское кладбище следователю с удивительной ясностью представилась картина происшедшего. Как же он сразу не догадался, что Воронович повесился не сам. Это объясняет все нестыковки и в первую очередь длину петли, а также то, что самоубийца не касался ногами стула. Литератору накинули петлю на шею, а потом вздернули вверх. После чего убийца привязал конец веревки к ручке двери и подложил к ногам подвешенного стул. Единственное, что смущало в этой версии, — это то, что жертва не оказывала сопротивления.
      Итак, исходя из имеющихся фактов, можно предположить, что убийца был один. Он высокого роста, молодой, сильный, осторожный. Пылает неистовой злобой к Вороновичу, ибо обтяпать это дело так ловко мог только человек с мстительным складом ума. И если эта версия верна, то он сегодня непременно будет на похоронах, чтобы напоследок насладиться плодами своей победы.
      На кладбище следователя ждал еще один сюрприз. Среди пришедших проводить в последний путь присутствовала Инга. Она была очень красива в черном платке и шелковом платье. На лице ее была неподдельная скорбь.
      Следователь подошел к девушке и участливо поинтересовался:
      — Покойника уже отпели?
      — Самоубийц не отпевают, — печаль но ответила она, укоризненно взглянув на следователя.
      Батурин наклонился к ее уху и с нажимом прошептал:
      — Кому, как не вам, известно, что он не самоубийца.
      Инга колыхнула ресницами и посмотрела следователю в глаза.
      — Да, я знаю, что его убили.
      — И знаете, кто? — не удивился следователь.
      Девушка неторопливо обвела взглядом присутствующих, судорожно вздохнула и тихо произнесла:
      — Его фамилия Новосельский. Он под метр девяносто, шатен, волосы волнистые, глаза серые, интеллигентный. Очень проницательный. У него необычайные способности. Он может назвать номер телефона, только взглянув на человека.

      Внезапно молодые женщины прекратили плакать и, взглянув друг на друга, светло улыбнулись. Молодости не свойственны затяжные дожди.
      — Бухнем? — предложила Юля. — Как-никак у тебя день рождения. А у меня муж с ребенком в Карпатах.
      — У меня день рождения был вчера.
      — Вчера был формальный день рождения, а сегодня настоящий. Ведь ты родилась в первые минуты тринадцатого мая.
      — Откуда ты все знаешь? Я родилась ровно в полночь.
      — Ошибаешься. Ровно в полночь врач начал операцию. Впрочем, это не важно! Я иду за бутылкой. Олежка где-то спрятал бутылку рябиновой настойки. Думает, не найду. Какая наивность!
      Хозяйка долго гремела на кухне посудой и скрипела дверцами антресолей. После чего издала радостный визг и появилась с бутылкой рябины на коньяке. Пока Юлька сервировала столик, Инга допытывалась у подруги, откуда она знает подробности ее рождения.
      — Я все знаю! — хитро подмигнула Юлька. — Я все-таки в прошлой жизни была египетской жрицей… Так что от меня ничего не скроешь. — Юлька коварно рассмеялась и добавила: — Шучу! Ты мне сама об этом рассказывала. Не помнишь?
      Инга, разумеется, не помнила. Ей было не до этого. Она то сокрушенно вздыхала, то впадала в прострацию. После того, как дамы чокнулись, выпили по полной рюмке и закурили, Юля деловито произнесла:
      — Тебе нужно влюбиться! Поняла? Влюбиться в нормального молодого парня! Клин вышибают клином. Что это за любовь к обрюзглому, старому и больному? По-моему, ты сама больна. А может, тебя к нему приворожили?
      — Мне никто не нужен, кроме него, — грустно улыбнулась Инга.
      Дамы выпили по второй, и слезное настроение развеялось окончательно. Юля даже стала подтрунивать:
      — Любопытно, отойдет тебе его «Москвич», если ты выйдешь за него замуж?
      — Типун тебя за язык.
      — Почему нет? Имеешь полное право. Хотя уж если выходить замуж, то лучше за «Тойоту». Правда, в придачу получишь блайзерованного ублюдка, но что делать? Везде свои недостатки. Зато какой эффект произведешь на Вороновича! Зауважает! Кстати, дай левую руку! Давно я тебе на гадала. Что у нас там? Боже, какой бардак! В общем, слушай: любить ты будешь одного, ребенка родишь от другого, а замуж выйдешь за третьего. Хотя с замужеством как-то нечетко. Но самое интересное, что все это произойдет очень скоро…
      Инга отдернула руку и рассмеялась.
      — Ты каждый раз гадаешь по-разному.
      — Я не виновата, что у тебя каждый день линии меняются.
      Все это немыслимые глупости. Замуж она не собирается ни сейчас, ни в обозримом будущем, а рожать ребенка — тем более. И Вороновича она не любит. Разве это любовь? Это черт знает что такое, только не любовь…
      В эту минуту, когда Инга пыталась обосновать свои чувства к Вороновичу, и зазвонил телефон.
      — Муж! — подпрыгнула Юлька. — Муж объелся груш! — завизжала хозяйка вне себя от радости и помчалась в прихожую, хотя параллельный телефон стоял здесь же, на тумбочке.
      Инга с завистью посмотрела вслед. Вот оно, настоящее счастье. И муж в ней души не чает, и она от него без ума. Почему так по-разному судьба одаривает людей? Юлька плотно захлопнула за собой дверь и навела Ингу на грустную мысль, что в самые сокровенные сферы египетская жрица не пускает даже ее.
      — Алло! Я слушаю! — донеслось из прихожей, и в Юлькиной интонации слышалась бесконечная нежность. — Алло! Плохо слышно. Можешь погромче? Кого позвать?
      Юлькин голос изменился и стал приобретать оттенки изумления. До Инги донеслось, как подруга разочарованно вздохнула и положила трубку на зеркало. После чего пнула дверь прихожей и насмешливо произнесла:
      — Это тебя. Приятный баритон.
      Инга рассеянно пожала плечами и с унынием подумала, что из молодых людей, обладающих приятным баритоном, она знает только Юлькиного мужа.
      — Я слушаю. Кто это?
      Узнав голос того самого чудака с Чистопрудного, девушка вздрогнула.
      — Откуда вы знаете этот номер?
      — Ваша мама дала, — рассмеялся он.
      — Так сразу и дала?
      — Не совсем сразу, потому что перед этим она рассказывала о том, какая вы умная и талантливая и что вы готовитесь в театральный институт, а живете у подруги, чтобы предки не мешали заниматься, и еще она говорила, что вы для лучшего вхождения в образ перед сном читаете Сенеку…
      — Но откуда вы узнали мамин телефон?
      — Высчитал по таблице Пифагора! Пифагор говорил, что миром правят числа, и поскольку каждая вещь имеет свою цифру, я суммировал ваш рост, глаза, цвет волос, интонацию голоса и получил номер вашего телефона.
      Чудак опять засмеялся и добавил, что при встрече объяснит подробней, как это делается, что он потому и звонит, чтобы уточнить, где и когда они встретятся завтра.
      — Не знаю. Но завтра я не могу, — растерялась Инга, соображая, что разговорить маму по телефону может только Сатана. — И вообще я не понимаю, для чего нам надо встречаться?
      — Я тоже завтра занят, — произнес он как ни в чем не бывало, опуская ее раздражение по поводу занятости.. — Может, встретимся в субботу?
      Сердце Инги радостно отбило «да». До субботы еще Пять дней. За это время можно поправить свихнувшиеся мозги и спихнуть большую часть проблем.
      — Не знаю, может быть…
      — Прекрасно! Тогда давайте встретимся там же, под памятником Грибоедову. А в какое время? Я предлагаю в семь, но если хотите, давайте в другое.
      Нет-нет! В семь было самым подходящим временем. Можно прекрасно выспаться, даже если лечь на рассвете. Можно не торопясь принять ванну, наложить косметику и перемерить восемь юбок. Можно не спеша выпить кофе и светски побеседовать с Юлей.
      — Хорошо, — произнесла Инга после некоторых раздумий и положила трубку.
      Словно во сне вплыла она в зал и шлепнулась в кресло. Ее губы вновь ощутили соленое море Ирландии, а мысли начали расползаться. Девушка вытащила из пачки сигарету и рассеянно прикурила фильтром.
      — Кто это? — спросила Юля.
      — Один чувак, — неопределенно ответила она, не замечая, как невыносимо несет жженой ватой.
      Конечно, определение «чувак» никак не подходило к этому парню. Его можно было назвать «мэном», «интересным мужчиной», можно, скрепя сердце, назвать «клевым парнем», но никак не «чуваком». И хотя Юлю распирало от любопытства, о таинственном чуваке они больше не обмолвились ни словом.
      Подруги пили чай, смотрели телевизор, болтали о каких-то пустяках, но истинное Ингино «я» блуждало где-то в смутных туманах Ирландии. И только перед самым сном в ванной под холодным душем ее мысли наконец начали выстраиваться в логическую последовательность. Инга снова увидела хмурое ирландское небо и маленькую неприветливую бухту. Она подошла к зеркалу и вдруг на животе слева от пупка заметила едва заметную точку. Девушка поскребла ее коготком и убедилась, что зрение не обманывает. Это действительно была родинка, которую юная леди никогда не замечала прежде. Она разглядывала эту крохотную прелесть, гладила, скребла ногтем и как помешанная бормотала себе под нос: «Невероятно! Просто фантастика! Боже!»
      Со стучащими зубами бедняжка выскользнула из ванной и тут же нырнула под одеяло. Юля о чем-то спросила, она что-то ответила, но едва коснулась головой подушки, снова увидела ирландское небо, всклокоченное море и суровую обветренную скалу.

      Батурин внимательно всматривался в пришедших на похороны, в то же время ни на минуту не выпуская из поля зрения Ингу. Поговорить с ней толком не представлялось возможным, да и выглядела она не вполне здоровой. По этой же причине нельзя было серьезно относиться к тому, что она рассказала об убийце.
      Полковник пристроился к главному редактору, и тот хоть и неохотно, но довольно подробно информировал о пришедших. Большая часть — творческие работники, боевые товарищи по литературному цеху, одноклассники и однокурсники поэта. Меньшая часть — родственники со стороны жены. Они резко отличались от литераторов тем, что были более активными в практической части похорон. Кроме того, присутствовали еще какие-то люди невзрачного вида, робко жавшиеся к чужим могилам, которых главный редактор видел впервые. Они не примыкали ни к писателям, ни к родственникам. Должно быть, как определил сыщик, это местные обитатели кладбища, существовавшие за счет поминальных трапез, которые проходили здесь же, в только что выстроенном для этих целей кафе.
      Среди этих чужаков выделялась одна молодая пара. Красивая девушка с распущенными волосами, лет двадцати и высокий парень с голубыми глазами. Их лица были серьезными и угрюмыми, но не сказать, чтобы скорбными. Когда настал час прощания с покойным, они единственные из залетной группы подошли к гробу, но не склонились к покойнику, а только, сощурившись, посмотрели в его лицо, после чего резко развернулись и пошли прочь.
      — Кто это? — спросил следователь у главного редактора.
      — Понятия не имею, — ответил он.
      Инга тоже не знала, что это за пара. А спросить у вдовы в такой момент следователь не решился. Ничего не оставалось, как приказать Игошину проследить за ними. Но это далеко не все, что в ту минуту отметил зоркий глаз сыщика. Как только эта пара удалилась, тут же откуда-то из-за спин выполз полудохлый критик Чекушкин. Прежде чем наклониться к гробу, он послал удаляющейся паре весьма настороженный взор. Но критик недолго занимал внимание следователя. Сразу же после него к покойному подошла Инга. Присутствующие замерли. После прощания с покойником она должна была выразить соболезнование вдове. Сцена весьма любопытная. Но многих она разочаровала.
      Инга, как все прочие, без всякого напряжения подошла к Римме Герасимовне, подняла на нее глаза и сочувственно коснулась пальцами ее рукава. Та в ответ вежливо кивнула, и на этом процедура закончилась. Все было естественно и благочестиво.
      Когда в могилу полетели первые комья глины, следователь поднял глаза и внимательно обвел взором всех высоких парней. Среди присутствующих их было четверо. Двое со стороны литераторов, один со стороны родственников и один из оркестра. Того, что играл на трубе, можно было откинуть сразу. Так что из подозреваемых оставалось только трое. Но четвертый, самый колоритный и самый загадочный, удалился с красивой девушкой.
      После того, как могила приняла подобающий вид и толпа не спеша направилась в кафе, следователь выбрал момент и подошел к вдове. Вежливо выразив соболезнования, которые Римма Герасимовна приняла весьма сдержанно, полковник в первую очередь спросил о молодой паре, удалившейся после прощания.
      — Я не имею понятия, кто это, — ответила Римма Герасимовна. — У Натана было много друзей и знакомых. Я здесь и половины не знаю. Какое это сейчас имеет значение?