– Что в городе нового, Мехмед-эфенди? Такого, чего мы еще не знаем?
      – Много нового, Миша. И это все длится и длится... – ответил он, непонятно, возможно – цитатой из чего-то мне неизвестного. – Говорят, убили Сеит-Ибраима.
      Этой ночью. Полиция пока молчит, и раисы молчат. В дом никому нет хода...
      – Откуда же известно?
      – Велик Аллах! Разве может быть скрыто то, что произошло под небом? Все уже все знают, но полиция молчит, и я не могу делать свой материал. Куда вы едете, дорогой сосед?
      – Куда мы едем? – спросил я Зойку.
      – Пока все равно, – сказала она.
      – Мы можем ехать куда угодно, – предложил я. – Хоть в Абакан. Вы были на космодроме?
      – Там нет для меня материала. Если вам не трудно, отвезите меня в Топхане.
      – Абсолютно не трудно. Так что там случилось с Большим человеком?
      – Найден утром в собственной спальне с перебитым кадыком. Задохнулся. Накануне ему привезли новую девочку. Именно девочку, одиннадцать лет. Теперь ее ищут.
      – Девочку?
      – Да. Утром девочки не оказалось ни в спальне, ни в доме, ни в парке. А под стеной лежала мертвая собака. Вот такая овчарка. И тоже с перебитым горлом.
      Раисы сейчас пытаются найти хозяина девочки, но того тоже след простыл. Такая история.
      – Ничего себе, – сказала Зойка.
      – Я что-то слышал о подобных убийствах, – сказал я. – Только не помню, от кого.
      – Вот и я помню что-то такое, однако смутно, – сказал Мехмед. – Попробую порыться в архиве. Там, в Топхане, архив городской прессы, – добавил он как бы извиняясь.
      Это я знал. В основном от Петра. Он в этом архиве Дневал и ночевал одно время.
      Поехал я почему-то не через новый «кружевной» мост, а через старый, султанши Валиде. Расстояние приблизительно такое же, но дорога здесь более тенистая и спокойная. Поэтому я даже удивился, когда навстречу нам попался полицейский мотоциклист, велевший всем освободить левый ряд. Навстречу медленно проехал давешний кортеж. Зойка помахала ручкой, и человек, сидевший в открытом автомобиле, помахал ей в ответ. Он действительно чем-то был похож на меня.
      На мосту было много пешеходов. Рабочий день кончился, и многие, работающие в Галате или Пере, но живущие В Истамбуле, предпочитали не пользоваться перегруженной подземкой или вечно переполненными автобусами (парадокс нашего города: сколько бы автобусов ни было на его улицах, они переполнены всегда), а ходить пешком. Тем более, что оба старых моста после реконструкции превратились в настоящие магазины. По ту сторону перил висели длинными цепями (разумеется, на неразводящейся части мостов) легкие модули-киоски, где можно было купить все что угодно, причем дешевле, чем обычно: городской налог здесь не взымался.
      Ездить по мосту султанши Валиде, правда, было тесновато.
      Наконец я вырулил на набережную. Движение здесь было вообще никакое, потому что действовало ограничение скорости. Несколько пестрых туристских автобусов стояли у причала, и веселые голоногие немцы, скандируя:
      «Тюрингия, Тюрингия, ты всегда с нами», – фотографировались на фоне прогулочного катера. Катер назывался «Галата-сарай». Примерно на середине бухты, чуть ближе к тому берегу, на якорях стоял барк «Легенда» – гордость нашего Морского кадетского корпуса. Его восстановили сами мальчишки-кадеты из сущего металлолома, поднятого со дна. Ну, не только кадеты, конечно, – их дядьки и преподаватели вкалывали, как каторжные, и от посторонней помощи они не отказывались, так что и я постучал там молоточком и поработал проволочной щеткой, сгоняя ржавчину. Но все-таки кадеты, конечно, были главными. Теперь старшие классы ходили на барке и по Черному, и по Средиземному, а у меня был билет почетного гостя: во время якорной стоянки я мог посещать корабль в любое удобное для меня время...
      Мы высадили Мехмеда около архива и поехали дальше. В зеркальце я видел, как он остановился у входа и заговорил с кем-то в светлом костюме и больших противо-солнечных очах.
      – Давай заедем в «Бальзам», – сказала Зойка.
      – Давай... – мне было все равно.
      – У тебя есть деньги? У меня нет. – Найдем, – сказал я.
      «Бальзамом» называли почему-то подножие огромного стадиона, оставшегося от Олимпийских игр восемьдесят восьмого года. Там в дни, когда на стадионе никаких соревнований не происходило, действовал блошиный рынок. В прошлом году Зойка не очень дорого купила у пожилой турчанки грубый кустарный серебряный браслет с тусклыми красными стекляшками. Она носила его несколько месяцев, пока кто-то не догадался рассмотреть поделку внимательнее. Серебро на поверку оказалось самородной платиной, а стекляшки – необработанными рубинами. Возраст браслета определили в тысячу лет, а залоговую цену – в сто пятьдесят тысяч рублей. Зойка до сих пор не решила, что ей с ним делать.
      Перу я постарался проехать побыстрее. Я ее почему-то не люблю. Здесь слишком шибает в нос чужое богатство. Впрочем, есть один уголок, в конце Большой улицы... но это просто связано с хорошими воспоминаниями. Позади весьма уродливого черного здания банка «Босфор» разбит садик: платаны и акация. Посреди садика крошечное озерцо, явно искусственное. На берегу его растет несколько очень старых ив. В озерце плавают белые лебеди. Дорожки посыпаны песком.
      Скамейки очень удобные, плетеные. И этого достаточно, чтобы любить это место.
      На «Бальзаме» было не людно. Утром здесь весьма плотно, то же и вечером. Я отдал Зойке все содержимое карманов: сорок три рубля, – а сам остался в машине. Не любитель я антиквы...
      Нет, вру: кое-что старое у меня есть. Но оно такое... специфическое.
      Я сидел и о чем-то сосредоточенно думал, когда меня похлопали по плечу:
      – Михель!
      Это был Марцеллан, еще больший охотник за старьем, чем Зойка. Он называл себя художником и даже дважды организовывал свои выставки: композиции из всяческих ненужных вещей. Направление называлось «утилитализм». Кормила его жена, торговка.
      – Я был тебе должен тридцать рублей, – строго сказал он и вынул блокнот. – Даже тридцать пять.
      – Почему был? – удивился я.
      – Потому что вот, – из другого кармана он извлек пачку перехваченных резинкой бумажек. – Хожу и раздаю долги. Возвращаю. Задабриваю грядущих кредиторов.
      – Получил наследство?
      – Гораздо смешнее. Гораздо смешнее, Михель, и гораздо невероятнее. Представь себе. Ко мне приехал брат. Погостить. А он, знаешь ли, любит лошадей.
      Платонически, разумеется. А ты как подумал? И вот мы пошли на ипподром. А до этого отмечали встречу. Друг друга. Да. Два дня. И пошли посмотреть лошадок. И я вдруг ни с того ни с сего поставил все деньги. Которые у меня были. Не помню, на кого. Вспышка доброты. На лошадь. Пьян был. А лошадь пришла первой. Какая-то кляча. И выдача – шестьдесят к одному. Протрезвел моментально. Сгреб деньги – и драть оттуда. По-моему, за нами даже гнались. Но мы удрали. Какие-то мусорные баки. Роняли. Куда-то лезли...
      – Повезло, – сказал я. – Поздравляю.
      – Спасибо, – сказал он. Вид у него был все еще ошалелый. Вернулась Зойка. В руках ее был помятый зеленый медный кувшин. Глаза блестели.
      – Марцеллан! – восхитилась она. – Посмотри, какая прелесть! А какой там утюг есть! Настоящий «Титан»! Девятьсот десятый год! Тебе нужен утюг?
      – Вообще-то... Где? – Марцеллан решился и сделал стойку. Утюгов у него был полный гараж.
      – Вон, видишь?.. – Зойка стала объяснять, куда идти и куда поворачивать, а я вдруг странным образом оцепенел – будто в окружающей действительности вмиг выключили звук, а движения людей стали медленными и чрезвычайно плавными, словно воздух заменили медом. Я смотрел на Зойку, смотрел очень долго, так долго, как мне позволяло растянувшееся время... она одной рукой отводила волосы с лица, а другой как бы прокладывала путь в лабиринте «Бальзама»... я с трудом отвел глаза и стал рассматривать приборную доску. Будто увидел ее впервые. Ключ торчал в замке. Никелированный старомодный ключ. Под ним покачивался брелок: тыквенно-желтый череп. Я уставился на него. Я был совершенно уверен, что брелок у Тедди был другой. Но какой же? Черт. Забыл... Я протянул руку и обхватил брелок рукой. Он был теплый, словно только что из кармана. Рука сказала, что этот предмет ей знаком. Знаком. Я отпустил его и оставил раскачиваться. Да что за глупости со мной?..
      Было как во сне: уснул и проснулся. Но что-то успел увидеть.
      – Поедем? – Зойка занесла ногу над дверцей. Ей тоже всегда лень самой открывать ее. Нога была гладкая и блестящая. Выше лодыжки белели два шрамика – след неудачного уличного знакомства с дурной собакой. – Что с тобой, Миш? Ты вдруг какой-то...
      – Все нормально, – сказал я. – Конечно, поедем.

Год 1991. Игорь 08.06. 22 час.
Турбаза «Тушино-Центр»

08.06. 23 час. 55 мин.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.