- Ну хватит, девоньки. Заходите в зал, - прервал Кабанов. - Время золото. Нашему фронтовику еще в дорогу собираться.
      Клуб был полон. Мы прошли на сцену, где стоял стол, накрытый красной скатертью. Кабанов пригласил на сцену лучших людей завода. Я увидел, как по проходу первой шла статная женщина в темно-синем платье, и не сразу узнал в ней Капу Алпатову. Голова гладко причесана, сзади волосы скручены в тугой узел, глаза блестят - красавица да и только!
      Сначала говорил я. Рассказал рабочим, как сбил первый вражеский самолет над донской степью, а затем еще семь стервятников - над Курской дугой, как самому пришлось падать с неба... Закончил уверенно:
      - Товарищи! Сейчас не сорок первый год, когда немецкие "мессершмитты" за каждым нашим солдатом гонялись. Советские войска разбили фашистов под Москвой, Сталинградом, на Курской дуге... Наша авиация имеет теперь большое превосходство, и мы, летчики, будем бить врага и в воздухе и на земле!
      За мной выступила пожилая работница Анна Максимовна Купцова, одна из передовиков механического участка завода. Волнуясь, поминутно поправляя на голове платок, она говорила:
      - Мы знаем, дорогие наши защитники, что вам тяжело. Но и нам здесь не мед. По нескольку смен у станка стоять приходится, недоедаем, мерзнем... Так бейте там, на фронте, Гитлера, да так, чтобы он, душегуб, не успевал поворачиваться. Гоните фашистов в три шеи с нашей земли! А мы ночами спать не будем, отдадим последние свои силы, но обеспечим вас всем необходимым. И пушек вам наделаем, и танков, и самолетов. Себе, детям откажем, а вам продуктов пришлем. Только возвращайтесь скорей, наши дорогие, домой с победой, целые, невредимые...
      Анна Максимовна хотела еще что-то добавить, но только махнула рукой и, прижав конец платка к глазам, спустилась в зал.
      Я тихонько шепнул Кабанову:
      - Меня, Андрюша, что радует: народ воспрянул духом, совсем другими стали люди - уверены в победе! Помню, зимой сорок второго мне на пару дней домой удалось заехать. Тогда все словно пришибленные ходили. Собаки и те не лаяли, будто чуяли, что у людей горе.
      - То другое время было, Сережа, - ответил Кабанов. - Враг под Москвой стоял. А сейчас мы его завернули обратно, в растреклятую Германию.
      ...На другой день утром я уезжал на фронт. За Харьковом и Полтавой стояли в полях разбитые вражеские орудия, застывшие навсегда танки с оторванными башнями... И мне почему-то хотелось верить, что взорвались они на минах и были разбиты снарядами, сделанными маленькими загрубевшими руками Капитолины Алпатовой и ее подруг по цеху, золотыми руками моих дорогих ровесниц.
      Необычное задание
      В июле 1942 года фашисты, прорвав оборону наших войск под Ростовом, рвались на Кавказ. Однажды утром я получил приказ: вместе со своим напарником Титовым пролететь над Доном, просмотреть переправы, по которым двигались вражеские части. Командованию были нужны свежие разведданные.
      Мы с Титовым взлетели и пошли на запад.
      От Дона в сторону Тихорецкой и Белой Глины густо шли наши машины, повозки. По полям, подымая тучи пыли, брели стада коров, овечьи отары.
      Показался Дон. А вот и большая станица Раздорская. Здесь по мосту сплошной колонной шла немецкая пехота, двигались танки, артиллерия...
      - Саша! - передал я Титову по радио. - Ты тоже наноси на карту все, что видишь, а то мало ли что...
      Нет, у меня не было никаких дурных предчувствий. Просто нам необходимо было подстраховать друг друга.
      - Понял, Денисов! - отозвался Титов. - Уже помечаю...
      В районе станицы Ольгинской мы снизились до четырехсот метров. Тут же с правого берега ударили немецкие зенитки и вблизи наших самолетов повисли серые дымки разрывов. "Эрликоны" старались вовсю, но мы вырвались из опасной зоны. Промчавшись над рекой до Батайска и отвернув влево, пошли домой. И тут я почувствовал вдруг запах масла и необычный жар от мотора. Взглянул на термометры воды и масла: стрелки ушли вправо и уперлись до отказа! Перегревшийся мотор работал с каким-то скрежетом и тянул все слабее и слабее.
      - Титов! Иди домой один, - передал я напарнику. - Меня, видимо, задели. Перегрелся мотор, иду на вынужденную...
      И, не выпуская шасси, я стал снижаться на пожелтевшее пшеничное поле.
      Пропахав метров триста, самолет резко замер. Опасаясь пожара, взрыва бензобаков, я быстро отстегнул привязные ремни, выскочил из кабины и отбежал в сторону.
      Моя машина, уткнувшись носом в пшеницу и приподняв хвост, лежала на земле, как большая беспомощная птица. На крыльях желтели зерна. Масляный радиатор был забит колосьями.
      Тут надо мной пронесся самолет Титова. Я успел махнуть ему рукой дескать, жив и здоров, не волнуйся, - и он "горкой" ушел вверх.
      Убедившись в том, что самолет не собирается гореть, я внимательно осмотрел его. На правом борту фюзеляжа увидел отверстия от вражеских осколков. Заглянул потом в кабину и на водяной трубе, шедшей от радиатора к двигателю, обнаружил две дырки. Из них-то и вытекала охлаждающая мотор вода...
      Не сдержав горестного вздоха, я принялся снимать с приборной доски бортовые часы. Затем закинул на плечо парашют и, глянув в последний раз на своего крылатого друга, направился к видневшемуся неподалеку хутору.
      У дома, где размещалась контора отделения совхоза, царила суматоха. Люди грузили на телеги домашнюю утварь, слышались сердитые голоса женщин, плач детей. Среди этого шума выделялся твердый и спокойный мужской голос. Я понял, что пожилой мужчина в светлом чесучовом пиджаке и белой фуражке, отдававший громкие распоряжения, и есть заведующий отделением.
      Я подошел к нему, представился и попросил его выставить к самолету охрану, заверив, что завтра прибудут наши люди и заберут машину. Заведующий немного подумал, потом окликнул какого-то человека:
      - Максим Прохорович! Помоги летчику. Поставь у самолета сторожа, а то ребятня быстро его раскурочит.
      Пришлось мне снова возвращаться к самолету. Рядом тяжело шагал Максим Прохорович, то и дело вытирая со лба обильный пот. Я заметил, с какой любовью он оглядывал пшеничное поле, с какой осторожностью раздвигал пшеничные стебли, стараясь не повредить их. В одном месте он остановился, сорвал колосок, растер в шершавых ладонях. Понюхав зерна и взяв одно из них на зуб, сказал:
      - Мягковата еще! С недельку бы ей постоять. - Прислушался к далекому гулу орудий и с болью добавил: - Сколько труда и пота во все это вложено! Неужто фашистам достанется наша пшеничка, чтоб им пусто было, чтоб они подавились нашим хлебушком!
      Попрощавшись с Максимом Прохоровичем, я вышел на дорогу. Довольно скоро мне удалось остановить попутную машину, шедшую в сторону Зернограда. Пожилой шофер, крупный, плотный, с большими, тяжелыми руками, оказался разговорчивым.
      - Что-то не попадаются встречные машины, - сказал он и полез в карман за кисетом. - Скоро Мечетинская должна быть, а хоть бы живая душа попалась. Погоди... Вон впереди, кажись, пылит кто-то!
      Встречная машина быстро приближалась. Высунув голову из кабины, ее водитель энергично махнул нам рукой. Наш грузовик остановился.
      - Вы куда это разогнались, по немцам соскучились? - сбавив скорость, выкрикнул на ходу молодой рыжий парень. - В Зернограде уже фашисты, еле удрал!
      Откуда только у моего шофера взялась прыть и куда девалась прежняя спокойная ленца! Он так крутанул рулем, что я больно ударился плечом о дверцу. Полуторка живо перемахнула через кювет и рванулась обратно. Гнал ее водитель так, что старушка, казалось, вот-вот развалится.
      Через полчаса молчаливой, напряженной езды, водитель малость сбавил скорость. Дорога шла неподалеку от какого-то полевого аэродрома. Я попросил остановиться.
      Спрыгнув на дорогу, я поблагодарил шофера и с улыбкой добавил:
      - Аккуратней, папаша, а то, чего доброго, к фрицам припожалуешь.
      - У меня второй раз эдак-то, - покрутил головой шофер. - Говорят, примета есть: в третий раз зевнешь - несдобровать, попадешься к фрицам в лапы.
      Он резко рванул с места, подняв клубы пыли.
      Забросив парашют на плечо, я пошел окраиной аэродрома к белому зданию, возле которого виднелась антенна радиостанции и стояла санитарная машина. На стоянке в шахматном порядке расположились двукрылые "Чайки" и тупоносые И-16. Ближе к КП красовались две маленькие спортивные машины Ут-1 с красными широкими стрелами по бортам. Мне приходилось летать на "утенке". Легок он в воздухе, вертуч, словно байдарка на воде. Наклонишься вправо или влево, и он повторяет твои движения. Летать, словом, одно удовольствие.
      Мимо меня проехал бензозаправщик. Шофер цепко ощупал глазами мою фигуру. Минуты три спустя подкатил "пикап". Из него вышел майор. Его широкое красное лицо было хмурым.
      - Ты кто такой? - довольно-таки неласково спросил он. - Почему по стоянке разгуливаешь? Документы!
      Я положил парашют на землю, полез в карман за удостоверением.
      - Сбили меня, товарищ майор. Добираюсь вот в свой полк.
      - Знаем мы вас, "сбитых"! Вчера на этом месте три "уточки" стояли. Одной уже нет: угнал какой-то подлец. В Минводах сел. Хорошо хоть, не поломал...
      Он взял мое удостоверение, кивнул на машину:
      - Давай со мной, на КП. Разбираться там будем. У штаба я увидел рослого подполковника. Подбоченясь и расставив ноги, он стоял на ступеньках белого домика и смотрел в нашу сторону. Весь его вид так и говорил: "А-а, попался, субчик!"
      И вдруг из группы стоявших неподалеку летчиков послышался радостный и чуточку насмешливый возглас:
      - Ба-а, Денисов! Отколе, умная, бредешь ты, голова?
      Я взглянул на высокого, стройного летчика и узнал в нем своего однокурсника Митю Голубева. Широко раскинув руки, он шел ко мне. На выгоревшей гимнастерке Голубева сиял орден Красного Знамени.
      - Вот встреча! - на ходу говорил Митя. - Надо же, а? Правду говорят: гора с горой не сходятся, а человек с человеком...
      Я повернул было к Голубеву, но вовремя спохватился и подошел к сердитому подполковнику с докладом.
      - Голубев! - крикнул подполковник, все еще подозрительно косясь на меня. - Ты откуда его знаешь?
      - Товарищ командир, да мы с ним два года подряд отрабатывали на "ишачке" полет по кругу, расчет с прoмазом, посадку с козлами!
      Подполковник повеселел, услыхав эту бытующую среди летчиков шутку, и уже вполне дружелюбно спросил:
      - Что, лейтенант, подбили, что ль?
      Я коротко рассказал ему, как было дело. Он вернул мне удостоверение. Инцидент был исчерпан.
      * * *
      Время шло к вечеру. Пришлось мне заночевать. Спали мы с Митей Голубевым на одной кровати валетом. Утром на аэродроме было объявлено общее построение. Докладывали почему-то приехавшему с командой красноармейцев полковнику-артиллеристу. Приняв рапорт, полковник приказал встать в строй всем подразделениям, находящимся на аэродроме, и сказал:
      - Товарищи! По данным нашей разведки, километрах в двадцати отсюда в северном направлении находятся немецкие танки. Нам приказано задержать их на этом рубеже, не позволить фашистам переправиться через Кубань. Сейчас из всех стоящих в строю будут сформированы подразделения. Скоро подвезут бутылки с горючей жидкостью. В борьбе с танками это не идеальное, конечно, оружие, но другого нет. Сражаться придется тем, что есть. А пока, не теряя времени, мои люди научат вас обращаться с этими бутылками. Сержант Фролов! подозвал полковник рыжеволосого артиллериста. - Покажите летчикам, как надо действовать. Сержант, взяв в руки бутылку, начал объяснять:
      - Значит, так. Допустим, метрах в ста отсюда, вон у того бугорка, на нас движется немецкий танк. Не бойтесь его, сидите спокойно в своем окопчике. Он же слепой! Его малокалиберный пулемет имеет мертвый угол. Он не может наклониться больше, чем положено. Ясно? Когда он подошел на бросок гранаты... Смотрите теперь на меня!
      Сержант лег на траву и проворно пополз по-пластунски к бугорку. Метров за тридцать до него он приподнялся и ловко кинул бутылку. Она беззвучно разбилась, вспыхнуло пламя и пополз едкий дым.
      - Вот видите? Все просто и надежно. Танк горит. - Сержант поднялся, аккуратно стряхнул землю с коленок.
      - Вопросы есть, товарищи? - спросил полковник, оглядывая строй.
      Все стояли молча. Я поднял руку:
      - Товарищ полковник, я - летчик-истребитель. Вчера был подбит. Следую с места вынужденной посадки в полк, потому...
      - Подойдите ко мне, - перебил полковник и, не дожидаясь меня, громко сказал: - Товарищи! Предупреждаю всех: на переправах через Кубань стоят специальные отряды, проход на ту сторону только с моего разрешения...
      К полковнику подошли еще несколько человек. Среди них я увидел инженера нашей дивизии Сахарова.
      - Здравствуйте, товарищ военинженер первого ранга! - радостно сказал я, трогая его за плечо.
      - О-о! Денисов, кажется? А ты чего здесь?
      - Да, понимаете, сбили меня вчера. Добираюсь в полк.
      - А-а, это ты, значит, спрашивал... Так полка на месте уже нет! Перелетел ближе к Сталинграду, в...
      И он назвал населенный пункт, где находился теперь наш полевой аэродром.
      - Как? А мой подбитый самолет?
      - Да уж теперь, сам понимаешь, будет ли возможность... А будет непременно вывезут. Это хорошо, что я тебя встретил, - снова оживился Сахаров. - Необычное задание есть, мне нужен боевой помощник. Ну-ка, погодь минутку...
      Подойдя к полковнику-артиллеристу, он показал тому свои документы и стал что-то объяснять. Полковник, нетерпеливо покивав головой, только и сказал: "Что ж, действуйте!"
      - Так вот, Денисов, слушай, - заговорил инженер, когда мы отошли в сторону. - Я прилетел из Армавира на У-2, - он кивнул на самолет, стоявший на противоположной стороне аэродрома. - Мне надо поджечь... - тут Сахаров огляделся по сторонам и перешел на шепот, - бензосклад поджечь! А там сотни тонн горючего. Врагу не должно достаться ни капли! Честно признаюсь, сказал инженер уже нормальным голосом, - оторопь берет. Вдвоем нам будет веселее. А потом - на "удвашку" и за Кубань! Идет?
      - Я готов.
      - Ну, тогда пошли.
      Вскоре я уже тянул из небольшого овражка в сторону бензосклада бикфордов шнур. Опустил конец в открытую горловину огромного бака с бензином. То же сделал с другим, третьим... Теперь остался самый пустяк поджечь шнур.
      Сахаров полез в карман за спичками. Долго шарил там рукой, наконец вынул коробок. Затем опустился на траву, зачем-то потряс коробком над ухом. Во всей его позе чувствовалась нерешительность.
      - Что-то никак не отважусь, Денисов. Духу не наберусь. Жалко, и все тут! Бывало, на стоянке техник сольет отстой из баков чуть больше нормы - аж сердце екнет. И всего-то граммов двести лишнего, а тут... Сотни тонн! Одной спичкой - три резервуара на воздух!..
      - А если фашистам достанется? А, товарищ военинженер? - сказал я. - Вот будут радешеньки. Сколько они "юнкерсов" этим самым бензином заправят, сколько наших ребят погибнет от бомб с тех "юнкерсов"!
      Сахаров сверкнул на меня глазами:
      - Ни за что! Жизни лишусь, а не оставлю сволочам ни капли!
      И он принялся торопливо доставать из коробка спичку. Чиркнул одну, другую... Руки у инженера тряслись, спички ломались.
      - А чтоб вы отсохли, руки-крюки! - ругнулся инженер в сердцах. - Не могу, Денисов, давай ты. У вас, молодых, нервы покрепче. А то и подожгу ночь спать не буду.
      Я запалил конец шнура. Тот задымился. Мы с Сахаровым бросились в овражек. Он обнял меня за плечи и, весь напрягшись, ждал взрывов.
      - Сейчас должно ухнуть, - пробормотал инженер с нервным смешком, и в это время раздался глухой шипящий взрыв. В небо взметнулось пламя, послышался какой-то треск. Потом еще раз ударило, потом еще...
      - Ну, все. Три взрыва. Побежали теперь к самолету. Дело сделано. Оно хоть и жалко до слез, зато враг не воспользуется.
      Мы побежали через поле к самолету. Там нас ожидал летчик.
      Быстро запустили мотор. Я и Сахаров залезли в заднюю кабину, и самолет взлетел.
      Уже на подходе к Армавиру я еще раз оглянулся назад. Там, у самого горизонта, подпирал небо огромный черный гриб дыма...
      Курская руда
      Хмурое июльское утро. Облачное небо словно облито фиолетовыми чернилами. Мы, летчики, сидим возле самолетов на траве, ожидая сигнала к очередному боевому вылету.
      Вдруг зазвонил телефон. Адъютант эскадрильи снял трубку и, кивая головой, заговорил:
      - Понял! Есть, товарищ майор. Передаю.
      Положив трубку, он сказал:
      - Денисов! Тебя срочно к командиру полка.
      Я пошел на КП.
      Командир стоял у стола и разглядывал карту. Показывая пальцем, сказал:
      - Полетишь с напарником в разведку. Надо сфотографировать вот эту шоссейную дорогу. Видишь? Идет она от Харькова в сторону Белгорода. Узнайте, не подбрасывают ли по ней фашисты свои войска на Курскую дугу.
      Я вышел из штаба и направился на стоянку. Мой ведомый Пряхин уже шел навстречу. Я объяснил ему задание, и мы пошли к самолетам. У моей машины, устанавливая фотоаппарат, работали техник и механик по спецоборудованию.
      Вскоре мы взлетели и под самой кромкой облаков пошли в направлении Короча - Белгород. Внизу мелькнула серебристая лента Северского Донца. Значит, идем уже над территорией, занятой врагом.
      Когда показалось шоссе, я включил фотоаппарат. По шоссе в ту и другую сторону ехали немецкие машины. Они так и просились в прицел, так и хотелось нажать на гашетку, дать по фашистам очередь! Но в разведке этого делать не положено.
      Дошли до Дергачей. Вдали уже были видны разбитые окраины Харькова. Мы повернули домой, как вдруг из облаков выскочили четыре "мессершмитта" - и за нами! Пришлось нырять в облака, увертываться.
      Через некоторое время оглядываюсь - Пряхина нет. Минуты три покружил над одним местом, внимательно осматривая небо, - ведомый как в воду канул!
      Иду домой, поминутно оглядываясь назад, и думаю: "Что делать? Куда Пряхин пропал?" Сбить его не могли: стрельбы я не заметил. Трассирующие очереди снарядов на фоне облаков видны хорошо.
      Вот и наш аэродром. Произвел посадку. Зарулил самолет на место, выключил мотор. Механик стал снимать фотоаппарат. Я с беспокойством все посматриваю на запад: не подходит ли к аэродрому красноносый "як" Пряхина?
      Подождал еще немного и пошел на доклад к командиру Дерябину. Тот уже поджидал меня. Рядом с ним стоял замполит майор Круглов.
      - Денисов, а где Пряхин?
      - Видимо, оторвался, когда на нас четыре "мессера" выскочили. Должен прийти, товарищ командир.
      Дерябин посмотрел на часы и озабоченно заметил:
      - Теперь уже не придет. Горючее кончилось. Возможно, где-нибудь на вынужденную сел...
      И вечером о Пряхине никаких вестей не было. Утром иду по аэродрому к себе в эскадрилью, а в голове одна мысль: неужели его подстрелили, и сел мой ведомый у фашистов? Стараюсь отделаться от этих невеселых дум, но ничего не выходит. Гитлеровцы от неудач на фронте до того озверели - на штыки, случись что, Пряхина подымут.
      Только я спустился в землянку - телефонный звонок. Снимаю трубку и слышу бодрый голос штурмана полка майора Дрембача:
      - Доброго ранку! - По шутливому тону догадываюсь: скажет что-то хорошее, обнадеживающее. - Слушай, Денисов, нашелся твой путешественник! Под Семилуками, собачий сын, сидит. В телеграмме пишет: все в порядке. Командир полка приказал тебе лететь за ним. Готовь учебный самолет. Во вторую кабину забирай техника, который обслуживает его машину. Если там все нормально, вылетай на его самолете, а Пряхин нехай с техником на "уточке" домой топают...
      В Семилуках, когда я рулил по полю, меня уже встречал Пряхин. Он узнал наш Ут-2 по хвостовому номеру.
      Я зарулил машину, спрыгнул на землю. Пряхин принялся мне докладывать. Я его перебил:
      - Ладно, Пряхин, дома расскажешь. Давай собираться. А то летел я сюда, погодка на западе что-то хмурится. Затянет небо, и застрянем мы с тобой... Значит, самолет твой, говоришь, в порядке? Заправился?
      - По самое горлышко!
      - Теперь сделаем так, - говорю. - Я полечу на твоем "яке", а ты с техником - на "уточке". У тебя скорость сто сорок, у меня - шестьсот. Значит, первым взлетишь ты, а я - попозже. - Я посмотрел на свои часы, прикинул время вылета: - Ну, минут так через десять - двенадцать догоню тебя, и придем домой вместе. Понял?
      Пряхин согласно кивнул головой.
      Вскоре Ут-2 пошел на взлет. Повременив немного, я тоже поднялся в воздух.
      Через расчетное время я увидел впереди и ниже себя знакомый силуэт "уточки". Прошел над ней, сделал кружок и заметил, что самолет Пряхина почему-то идет курсом не на запад, а почти на север. Опасаясь, как бы Пряхин опять не заплутал, решил подправить его. Прохожу рядом с Ут-2. Покачивая машину с крыла на крыло и взяв курс 250 градусов, указал Пряхину нужное направление. Ут-2 "подвернулся" и пошел правильно. Однако минуты через две он резко развернулся вправо и снова пошел на север. "Ах ты, стервец! выругался я про себя. - Опять блудить!.." Я еще раз прошел рядом с Пряхиным, погрозил ему кулаком, но "уточка" упрямо шла на север.
      Тогда, вконец разозлившись, я сделал новый круг, перезарядил оружие и дал правее машины Пряхина очередь из пулеметов. Ут-2 шарахнулся в сторону и тотчас же взял нужный курс.
      Вот показался аэродром. Пряхин сел нормально. Посадил и я свою машину. Довольный, в хорошем настроении пошел к начальству с докладом.
      Еще издали увидел у землянки командира и стоявшего рядом незнакомого полковника, что-то сердито говорившего Дерябину и отчаянно размахивавшего руками.
      Увидев меня, полковник зашагал навстречу, грозно хмуря широкие брови:
      - Это ты сейчас по мне стрелял?!
      - Нет, товарищ полковник, - растерянно сказал я.
      - Погоди. Ты на "сорок второй" машине летал?
      - Я...
      - А говоришь - не стрелял! Такую очередюгу запустил, чуть в штопор не сорвался. Ты понимаешь, что своим хулиганским поступком сорвал мне срочнейшее задание? Меня в Тиме ждет сам командующий фронтом! Судить тебя, сукиного сына, военным трибуналом. Судить! - полковник все более горячился. - Дожил! Каждый сосунок будет расстреливать, да я...
      - Товарищ полковник, - пробормотал я убито, - разрешите...
      - Не разрешаю! - взорвался он, испепеляя меня гневным взглядом. - И так "мессера" гоняют, житья не дают, да еще свои будут...
      - Товарищ полковник, выслушайте меня! Никого я не расстреливал. Просто решил попугать своего летчика Пряхина...
      - Какого еще Пряхина? Ты что мне мозги крутишь!
      - Я из-под Семилук его на Ут-2 выпустил, понимаете? Догнал в расчетном месте. Вижу - он летит, но не совсем туда. Пришлось загнать домой силой. То есть я думал, что это Пряхин...
      Но полковник последней фразе не внял.
      - Видал? - обратился он к молчавшему Дерябину. - Он загнал силой. Меня ты сюда загнал, стервец эдакий! Вот что, командир полка, я ничего не понимаю. Разбирайтесь тут сами, а меня прошу выпустить в воздух. Этого разгильдяя накажите самым строжайшим образом. Я проверю, не вздумайте либеральничать.
      Тут подошел наш инженер, и вместе с грозным полковником они пошли к его самолету.
      Дерябин, поняв наконец, в чем дело, хмыкнул:
      - Значит, ты вместо Пряхина его сюда пригнал?
      - Выходит, так, - я вздохнул и развел руками.
      Командир сначала рассмеялся, потом вдруг посерьезнел:
      - Погоди, а где же тогда этот чертов Пряхин?
      - Не знаю, - сказал я удрученно. - Я сам его провожал, за винт еще крутнул... И угораздило же этого полковника оказаться именно там, где должен был быть Пряхин! Нарочно не придумаешь, ей-богу.
      С минуту мы молчали. Затем командир и подошедший к нам Дрембач стали высказывать разные предположения. Я, окончательно подавленный случившимся, молча слушал их.
      В томительном ожидании прошло около часа. Потом на КП полка прибежал сержант с нашей командной радиостанции и положил на стол Дерябину радиограмму. Ее передали с соседнего аэродрома, где стояли наши штурмовики. В радиограмме было сказано: "Сел на вынужденную посадку в десяти километрах севернее соседнего с нами аэродрома. Самолет неисправен, что-то с мотором. Пряхин".
      Командир тут же приказал инженеру полка послать машину с людьми на то место, где сел Пряхин.
      - Товарищ командир, - сказал я, взглянув на карту, - смотрите. Километров пятнадцать до дома не дотянул. И сел как раз там, где я поймал этого полковника!
      На другой день перед обедом на окраине аэродрома показалась грузовая машина. Она медленно тянула хвостом вперед пряхинскую "уточку". Высоко поднятый фюзеляж самолета лежал на борту машины. Рядом, поставленные на ребро, лежали его крылья.
      Мы с комэском пошли навстречу. Пряхин выпрыгнул из кабины, с виноватым видом стал докладывать:
      - Мотор вдруг отказал. Видимо, вода в бензосистему попала. Сами знаете, те самолеты, которые беспрерывно летают, никогда не отказывают. А эта стоит месяцами, словно на выставке, только пыль с нее сдувают да колеса подкрашивают. Полетишь на ней - то магнето не дает искры, то свечи отсырели...
      - Хорошо, Пряхин, инженеры разберутся, в чем дело. А вчера над Дергачами куда ты делся?
      - Когда мы с "тощими" сцепились, я от них спрятался в облака. Через минуту выскочил оттуда - вас нет. Чувствую, вы где-то рядом должны быть. Туда, сюда... Нет, и все! Решил идти домой. На земле всюду пожары, дым, взрывы... Где наши, где немцы - не пойму. Вот тут, товарищ старший лейтенант, я и сдрейфил и эту Курскую магнитную аномалию черным словом помянул. Что обидно, мотор работает, просто поет, самолет, кажется, любое мое движение угадывает, а я не знаю, куда лететь. Компас не работает, крутится как бешеный. Магнитное поле! По солнцу бы сориентироваться, так небо закрыто. Летаю над полем боя, а сам думаю: "Вот положеньице! Чего доброго, в полном уме и здравии к фашистам припожалуешь!"
      - Лез бы вверх, чудила! - рассердился я. - На высоте тысяча двести метров магнитное поле уже не действует, не достает, и компас начинает работать. Забыл, что ли?
      - В том-то и дело, что пробовал! Два раза входил в облака и снова вываливался. Не обучен, - Пряхин снова виновато улыбнулся. - На счастье, в облаках увидел "окно". Обрадовался - и туда! Вышел наверх... Красота! Солнце сияет, подо мной волнистые облака, словно застывшее море... Взял курс на восток, побаиваюсь все же немцев. Облака реже стали. Увидел между ними небольшой городок, аэродром у речушки. Прохожу над самолетами. Гляжу красные звезды. Наши! Сажусь, заруливаю. Спрашиваю осторожно ребят, что, мол, за аэродром? Когда они сказали, аж крякнул от злости: ведь стояли же здесь месяц назад! Взглянул на карту и понял, что больше ста километров на восток отмахал. Железную дорогу, что идет от Ельца на Донбасс, не видел, за облаками прошел...
      - Ладно, Пряхин, все понятно. А я, понимаешь, вместо тебя одного полковника посадил.
      Комэск улыбнулся, похлопал нас обоих по плечам:
      - Ничего, ребята, всякое бывает. Быстрее обедайте. Через сорок минут вылет! Да смотри ж, Пряхин, не забывай теперь про руду, не теряй Денисова. В другой раз может и не повезти.
      И он пошел к своему самолету.
      Смерть комиссара Круглова
      1
      Утром по радио было передано важное сообщение. "В районе украинского города Корсунь-Шевченковский, - радостно читал диктор, - наши войска полностью окружили крупную группировку врага..."
      Летчиками нашего истребительного полка, принимавшими в этой операции самое непосредственное участие, сообщение было воспринято как само собой разумеющееся, спокойно. Каждое утро, нанося обстановку на полетные карты, мы видели, как южнее Днепра, в районе Звенигородки и Шполы, два мощных тарана Первого и Второго Украинских фронтов, продвигаясь навстречу друг другу, "подрубали" высунувшийся вверх, к Днепру, огромный выступ фашистских войск.
      В этот день боевых вылетов не было. Мы очищались от снега, валившего два дня подряд. По взлетной полосе, пуская в стороны белые струи, похожие на пушистые усы, ходил снегоочиститель. На стоянках, разгребая рулежные дорожки, работали техники, летчики, девушки-оружейницы... У своего самолета с девятью красными звездами на борту неутомимо орудовал лопатой комиссар Круглов.
      К концу дня комиссар зашел на нашу стоянку. Меня недавно назначили на должность командира эскадрильи, и он осторожно, ненавязчиво и тактично старался помочь мне.
      - Ну как, откопали свои самолеты? - весело спросил Круглов.
      - Выруливать можно, товарищ майор. Только как бы за ночь еще не подсыпало...
      - Не должно! - уверенно сказал Круглов, оглядывая небо. - Ветер начинает разгонять облака... Ну, как твоя молодежь осваивается?
      Комиссар имел в виду прибывшее недавно пополнение.
      - Пока нормально, - сказал я. - Стараемся быстрее ввести ребят в строй. Сейчас с ними Рябов занимается.
      - Может быть, сходим? - полуутвердительно спросил Круглов.
      Вскоре мы открыли дверь в землянку, где занимались летчики. Все дружно встали.
      - Сидите, товарищи, сидите, - усадил их майор. - Как настроение? Грызете науку?
      - Да вот, товарищ майор, изучаем по карте район боевых действий, ответил мой заместитель Рябов.
      У каждого пилота на планшете лежал чистый лист бумаги. На него ребята должны были по памяти нанести расположение крупных городов, узловых железнодорожных станций, направление шоссейных, железных дорог, рек... И все это - в радиусе двухсот километров.
      Круглов придирчиво осмотрел землянку. Везде было чисто: пол подметен, шлемофоны и летные куртки аккуратно развешаны...
      - Ты смотри, и елочка у вас! - радостно воскликнул комиссар.
      - Под Новый год еще поставили, - сказал Рябов. - Уже осыпается, а выбрасывать жаль.
      В это время кто-то щелкнул выключателем, и елочка вспыхнула разноцветными огнями.
      - Ну, а это уж совсем отлично! Кто же так постарался?
      - Девушки наши. Они и Деда Мороза сделали, и лампочки покрасили. А механик по спецоборудованию гирлянду из них спаял. Аккумуляторы искать не пришлось - самолетные под нарами храним, - улыбнулся Рябов, польщенный похвалой комиссара.
      - Молодцы, по-домашнему устроились!