Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Не отрицая существование такого противоречия, нужно сказать, что подход Рождественского все-таки значительно сужает понимание развития университетских идей в России: у него полностью отсутствует представление о существовании старых и новых типов университетов в Германии (в современной терминологии – традиционных «доклассических» и «модернизированных») и их одновременном влиянии на Россию; не рассматривает он особо и острое соперничество «корпоративного» и «государственного» начал в проектах университетских преобразований во второй половине XVIII в.

Помимо трудов Рождественского, важность изучения начального этапа проникновения высшего образования в Россию была осознана в работах К. В. Харламповича, причем сделано это было именно в форме исследования европейских образовательных идей в русской общественной и церковной жизни XVII в.[21] В связи с этим в историографии конца XIX – начала XX в. подробно обсуждался вопрос о Киевской академии как первом образовательном учреждении России, имевшем организационную форму и статус западного университета[22], а также исследовалась попытка основать аналогичный университет в Москве при царе Федоре Алексеевиче.[23]

Таким образом, историография российских университетов в начале XX в. накапливала материал, который мог позволить ей выйти на новый уровень обобщений. Тот же процесс происходил и в зарубежной историографии европейских университетов. Так, большое значение среди работ, готовившихся в Германии к юбилеям конкретных университетов, имело многотомное фундаментальное исследование М. Ленца, в котором автор впервые ввел в научный оборот и проанализировал огромное количество источников по истории Берлинского университета, благодаря чему вопросы, связанные с его основанием и становлением научной жизни, освещены с исчерпывающей полнотой.[24] Примером обобщающего исследования, появляющегося в этот период, служит книга Ф. Паульсена.[25] Ее концепция во многом отразила самосознание профессорской среды своего времени, когда немецкие университеты переживали пору расцвета, и поэтому вся история немецких университетов рассматривалась в ней как последовательное восхождение к тому состоянию и формам, которые они получили в XIX в. Впервые после Мейнерса Паульсен в широкой исторической перспективе исследовал развитие системы преподавательских должностей и ученых степеней в университете, его административного управления, охарактеризовал, как менялся охват преподаваемых предметов и сами формы преподавания (особенно в связи с появлением в XIX в. таких новых форм «исследовательского университета», совмещавших преподавание и научную деятельность, как семинар, лаборатория и т. д.). Четко отделив тенденции развития немецких университетов XVIII–XIX вв. от современных им английских и французских собратьев, книга Паульсена по сути оформила в историографии представление о немецком университете в его «классическом» виде, выделив такие его основные черты, как единство в нем науки и преподавания, четкий государственный контроль при наличии системы внутреннего самоуправления, свобода преподавания (для профессоров) и обучения (для студентов). Соответственно, с рождения такого представления о университете как об идеальном типе появилась возможность не только собственно исследовать его черты, но и обсуждать возможности его влияния на другие страны.

К сожалению, советская историография практически не использовала такую возможность. Работы к юбилеям отечественных университетов стремились демонстрировать «развитие университетского образования под влиянием классовой борьбы»[26]. Основные черты этой концепции прекрасно видны на примере трудов к 200-летию Московского университета.[27] Из дореволюционной историографии в них перешло утверждение о жесткой связи развития университетов и российской общественной жизни, а еще шире – социально-экономического развития страны. «Основание первого университета в России было подготовлено всем ходом ее исторического развития», – так звучал тезис, подчеркивавший внутреннюю «самодостаточность» истории русских университетов, чье появление было обусловлено кризисом крепостничества, классовой борьбой и сопротивлением крестьян феодальному гнету.[28] Кроме того, основание университета в Москве рассматривалось как реакция на «засилие немцев» в Петербургской Академии наук, вызванная необходимостью «создать национальное русское просвещение и русскую науку». Обращаясь к анализу устройства Московского университета по Проекту 1755 г. или Уставу 1804 г., авторы не занимались его сравнением с европейскими аналогами, а, как и в либеральной историографии, сразу выделяли одну позитивную черту – автономию, но подчеркивали, что «классовая дворянская ограниченность» не позволяла ей реализоваться на практике, и «университет фактически находился во власти попечителя, который был стражем и хранителем интересов самодержавно-крепостнического строя в деле воспитания и обучения молодого поколения»[29].

О возможности других подходов в советской историографии свидетельствует вышедшая почти одновременно с указанными юбилейными работами книга Н. А. Пенчко, в которой автор не стремилась объяснить основание Московского университета, исходя из общих стереотипов, но высказывала несколько принципиально важных положений для понимания этого процесса. Во-первых, она верно осветила роль М. В. Ломоносова, впервые строго научно доказав его участие как автора в создании проекта об учреждении Московского университета, а также вскрыла связь этого проекта с борьбой Ломоносова за открытие университета в Петербурге. Во-вторых, автор точно указала цель, за которую боролся Ломоносов – создание в России профессорской корпорации, аналогичной в правах корпорациям немецких университетов. Тем самым, проблема взаимодействия немецкого и российского университетских пространств, существования немецких образцов при создании отечественных университетов впервые была обозначена и в советской историографии. Автор справедливо задавала вопросы, в какой степени на основании Московского университета отразилась «пресловутая автономность и корпоративность германских университетов, ведущих свое начало от тех времен, когда университеты были организованы по типу ремесленных цехов», почему Ломоносов так упорно отстаивал «особые права и вольности, которыми пользовались по традиции германские университеты», и не представляли ли они у нас в России «пережитки средневекового права корпораций»[30].

Однако, эти принципиальные замечания не получили дальнейшей разработки в советское время. Среди других исследований следует отметить лишь работы Б. И. Краснобаева, который единственным в советской историографии поставил вопрос о месте Московского университета в системе европейского университетского образования XVIII в., а также, что немаловажно, смог донести такую постановку до зарубежных историков[31].

Видное место в трудах советских историков занимало изучение роли Петербургской Академии наук и так называемого «Академического университета» в зарождении отечественного высшего образования. Если в работах А. И. Андреева,[32] Е. С. Кулябко,[33] Ю. X. Копелевич[34] подчеркивалось, что в основе устройства Петербургской Академии наук лежал образец Парижской, т. е. ученого общества на содержании и под управлением государства, предназначенного для решения определенных научных задач, а приданные ему образовательные функции, хотя и носили название «университета», но по своей организации значительно отличались от европейских университетов того времени (особенно четко эту аргументацию представила Е. С. Кулябко в главе для капитальной «Истории АН СССР», где отрицалось фактическое существование «Академического университета» как особого учебного заведения при Академии наук и указывалось, что он, несмотря на все то, что значилось в петровском проекте, так и не был по-настоящему открыт[35]), то достаточно неожиданно Г. А. Тишкиным и Ю. Д. Марголисом была выдвинута другая концепция, согласно которой в 1724 г. в Петербурге под именем «Академического» был основан первый российский университет, имевший к тому же преемственную связь с начавшим существование в 1819 г. Петербургским университетом.[36]

Казалось бы естественным в таком случае рассмотреть это событие 1724 г. в контексте общих форм и состояния европейских университетов того времени. Однако такого проделано не было. Представления о европейских университетах, продемонстрированные в книге Марголиса и Тишкина, весьма поверхностны и «мифологичны»: авторы начинают свое доказательство со ссылки на авторитет Д. И. Менделеева, заметившего, что »в Голландии и ныне называют университеты академиями. Надо думать, что Петр I основывал Академию вовсе не в смысле Академии Парижской, а … в смысле Академии Голландской, т. е. университет». Создается впечатление, что авторы не знают, что не только в Голландии, но и в Германии, Польше, Италии университеты назывались академиями, и что трудности, возникающие из-за двойного толкования слова «академия», в XVIII в. описывал Г. В. Лейбниц, а в историографии эту тему уже исследовал А. И. Андреев, детально обосновав тезис о намерении Петра учредить в 1724 г. именно ученое общество, а не «академию» в смысле университета. Дальше авторы пишут, что якобы «сподвижники Петра I творчески использовали и переработали зарубежный опыт – именно опыт совместной деятельности академий и университетов».[37] На самом деле, такого опыта в первой четверти XVIII в. еще не существовало (первое университетское ученое общество с широкой научной программой появилось при Гёттингенском университете лишь в середине XVIII в.). Свою позицию авторы пытаются подтвердить, сославшись на «развернутое воплощение мысли об обучающей академии в письме Петра I к Вольфу в 1720 г.», хотя, как показала еще Ю. X. Копелевич, такого письма не существовало, а ошибка возникла из-за неправильной интерпретации отрывка из письма X. Вольфа, в котором речь шла не о российском, а об австрийском императоре.[38]

Но главное, в книге Марголиса и Тишкина много говорится об отличиях «Академического университета» от «стандартного» университета (термин авторов), но так и не выяснено – а в чем было их сходство? Между тем, его не было, поскольку в «Академическом университете» не существовало никаких собственных прав и привилегий (добиться их получения в 1750– 60-е гг. стремился Ломоносов), т. е. этот «нестандартный» университет не являлся в правовом смысле самостоятельной корпорацией ученых, а лишь составлял «учебную часть» Академии наук. Что же тогда позволяет считать его университетом? Ничего, поскольку в «доклассический» период истории европейских университетов основной чертой, позволявшей отличить их от других школ, по определению были дарованные высшей властью корпоративные права («академическая свобода»),

Примечания

1

A History of the University in Europe / Gen. ed. W. Ruegg. Vol. 1. Universities in the Middle Ages / Ed. H. De Ridder-Symoens. Cambridge, 1992; Vol. 2. Universities in Early Modern Europe (1500—1800) / Ed. H. De Ridder-Symoens. Cambridge, 1996; Vol. 3. Universities in the Nineteenth and Early Twentieth Centuries (1800—1945) / Ed. W. Ruegg. Cambridge, 2004. Четвертый том «Universities from 1945 to Present (1945—1992)» пока еще не издан.

2

Серия Veroffentlichungen der Gesellschaft fur Universitats-und Wissenschaftsgeschichte / Hrsg. von R. Ch. Schwinges – Humboldt International. Der Export des deutschen Universitatsmodells im 19. und 20. Jahrhundert. Basel, 2001; Finanzierung von Universitat und Wissenschaft in Vergangenheit und Gegenwart. Basel, 2005; Examen, Titel, Promotoinen. Akademisches und Staatliches Qualifikationswesen vom 13. bis zum 20. Jahrhundert. Basel, 2007; см. также www.guw.unibe.ch.

3

Moraw Р. Aspekte und Dimensionen alterer deutscher Universitatsgeschichte // Academia Gissensis / Hrsg. von P. Moraw und V. Press. Marburg, 1982. S. 1—43;Geliert C. The emergence of three university models. Institutional und functional modifications in European higher education. Florenz, 1991;Wittrock В. The modern University: the three Transformations // The European and American University since 1800 / Ed. Sh. Rothblatt, В. Wittrock. Cambridge, 1993. P. 303—361.

4

Moraw P. Universitaten, Gelehrte und Gelehrsamkeit in Deutschland vor und um 1800 // Humboldt International. S. 20.

5

Подчеркнем, однако, что ошибочно было бы говорить о различных «протестантской» и «католической» моделях университета, поскольку все основные принципы их организации не выходили за общие рамки «доклассической» модели, а различия являлись внешними по отношению к внутренней структуре и функциям университета (см. главу 1).

6

Meiners Ch. Uber die Verfassung und Verwaltung deutscher Universitaten. Gottingen, 1801;Meiners Ch. Geschichte der Entstehung und Entwicklung der hohen Schulen unsers Erdtheils. Bd. 1—4. Gottingen, 1802—1805.

7

Шевырев С. П. История Императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. М., 1855; Григорьев В. В. Императорский Санкт-Петербургский университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870; Багалей Д. И. Опыт истории Харьковского университета (по неизданным материалам). Т. 1–2. Харьков, 1893–1898; Петухов Е. В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский университет за сто лет его существования. Юрьев, 1902; Загоскин Н. П. История Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования. Т. 1–4. Казань, 1902–1904.

8

Сухомлинов М. И. Материалы для истории образования в царствование императора Александра I. СПб., 1865; переизд. в кн.: Он же. Исследования по русской литературе и просвещению. Т. 1. СПб., 1889. 

9

Сухомлинов М. И. Указ. соч. Т. 1. С. 1–2.

10

Иконников В. С. Русские университеты в связи с ходом общественного образования// Вестник Европы. 1876. № 9. С. 161–206. № 10. С. 492–550. № 11. С. 73—132.

11

Ферлюдин П. И. Исторический обзор мер по высшему образованию в России. Саратов, 1894.

12

Глинский Б. Б. Университетские уставы (1755–1884) // Исторический вестник. 1900. № 1.С. 324–351.

13

Якушкин В. Е. Из истории русских университетов в XIX веке // Вестник воспитания. 1901. № 7. С. 34–58.

Глинский Б. Б. Указ. соч. С. 332.

14

Глинский Б. Б. Указ. соч. С. 332. 

15

Там же. С. 329. 

16

Там же. С. 335, 339, 344. 

17

Якушкин В. Е. Указ. соч. С. 36.

18

Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения. СПб., 1902; Он же. Университетский вопрос в царствование императрицы Екатерины II и система народного просвещения по Уставам 1804 г. // Вестник Европы. 1907. Т. 4. № 7; Он же. Очерки по истории систем народного просвещения России в XVIII–XIX веках. Т. 1. СПб., 1912.

19

Рождественский С. В. Очерки по истории систем народного просвещения в России… С. 80.

20

Рождественский С. В. Очерки по истории систем народного просвещения в России… С. 653. 

21

Харлампович К. Западнорусские православные школы XVI и начала XVII в., отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви. Казань, 1898; Он же. Малороссийское влияние на великорусскую церковную жизнь. Т. 1. Казань, 1914.

22

Голубев С. Т. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники (опыт исторического исследования). Т. 1. Киев, 1883; Т. 2. Киев, 1898; Петров Н. И. Киевская академия во второй половине XVII века. Киев, 1895; Вишневский Д. К. Киевская академия в первой половине XVIII столетия. Киев, 1903. 

23

Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах в Москве в XVII в. до открытия Славяно-греко-латинской академии // Прибавления к творениям св. отцов в русском переводе. Ч. 44. М., 1889; Прозоровский А. А. Сильвестр Медведев (Его жизнь и деятельность). М., 1896; Сменцовский M. Н. Братья Лихуды. Опыт исследования из истории церковного просвещения и церковной жизни конца XVII и начала XVIII веков. СПб., 1899; Галкин А. Академия в Москве в XVII столетии. М., 1913.

24

Lenz M. Geschichte der Koniglichen Friedrich-Wilhelms-Universitat zu Berlin. Bd. 1 —4. Berlin, 1910.

25

Paulsen F. Geschichte des gelehrten Unterrichts auf den deutschen Schulen und Universitaten vom Ausgang des Mittelalters bis zur Gegenwart. Bd. 1—2. Leipzig, 1896—1897 (3. Aufl. Leipzig, 1919—1921; сокращ. рус. перевод: Паульсен Ф. Германские университеты. СПб., 1904).

26

Корбут М. К. Казанский государственный университет имени В. И. Ульянова-Ленина за 125 лет. Т. 1–2. Казань, 1930. зд. цит. Т. 1. С. 6; Очерки по истории Московского университета // Ученые записки МГУ История. Вып. 50. М., 1940; Харьковский государственный университет им. А. М. Горького за 150 лет. 1805–1955. Харьков, 1955. История Ленинградского университета. Очерки. 1819–1969. Л., 1969; Казанский университет, 1804–1979: Очерки истории. Казань, 1979. 

27

История Московского университета / Под ред. M. Н. Тихомирова. Т. 1. М., 1955; Белявский M. Т. М. В. Ломоносов и основание Московского университета. М., 1955.

28

История Московского университета. Т. 1. С. 11.

29

История Московского университета. Т. 1. С. 78–79.

30

Пенчко Н. А. Основание Московского университета. М., 1953. С. 81. 

31

Краснобаев Б. И. Начальный период деятельности Московского университета //История ССС Р. 1980. № 3. С. 130—141; rasnobaev B. I. Die Rolle der Moskauer Universitat bei der Entwicklung kultureller Beziehungen zwischen den europaischen Landern im 18. und zu Beginn des 19. Jahrhunderts // Wegenetz europaischen Geistes. Bd. 1. Wissenschaftszentren und geistige Wechselbeziehungen zwischen Mittel-und Sudosteuropa vom Ende des 18. Jahrhunderts bis zum Ersten Weltkrieg / Hrsg. von R. G. Plaschka und K. Mack. Munchen, 1983. S. 385—394. 

32

Андреев А. И. Основание Академии наук в Петербурге // Петр Великий: Сб. ст. М.; Л., 1947. С. 284–333.

33

Кулябко Е. С. М. В. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М.; Л., 1962; Она же. Замечательные питомцы Академического университета. Л., 1977.

34

Копелевич Ю. X. Основание Петербургской Академии наук. Л., 1977.

35

История АН ССС Р. Т. 1. М.; Л., 1958. С. 145—148. 

36

Марголис Ю. Д., Тишкин Г. А. Отечеству на пользу, а россиянам во славу. Из истории университетского образования в Петербурге в XVIII – начале XIX в. Л., 1988.

37

Марголис Ю. Д., Тишкин Г. А. Указ. соч. С. 37.

38

Копелевич Ю. X. Указ. соч. С. 39.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.