Майор Девяткин - Дневник покойника

Затем весь день Богатырев показывал французам учебный центр Отряда особого назначения, где служители порядка повышают квалификацию. Потом поехали в образцовую среднюю школу полиции. Вечером в ресторане «Будапешт» Богатырев после трудного дня немного не рассчитал силы и поспешил удалиться, когда разговор свернул на политику. Он эту тему ненавидел и боялся ляпнуть что-нибудь такое, за что придется с начальством потом объясняться.

Сегодня французами занимался заместитель начальника управления. В программе значилось посещение Кремля и Грановитой палаты, где хранятся сокровища царского дома. У Богатырева появилась возможность вздремнуть на кожаном диване, а потом немного поработать. Отдохнув, он сел составлять список офицеров, которые через месяц отправятся с ответным визитом в Париж. Под номером семь в этом списке значился майор Юрий Девяткин.

Когда в дверь постучали и на пороге возник сам Юрий Иванович, Богатырев поднял взгляд от бумаг и стал рассматривать своего подчиненного так внимательно, будто видел его впервые. На Девяткине был поношенный костюм, одна штанина распорота по шву и подвернута до колена. На ноге гипс, плечо подпирал костыль, в правой руке – металлическая трость с резиновым наконечником.

– Вызывали? – спросил Девяткин.

– Вызывал? – Богатырев сморщил лоб, стараясь вспомнить, когда и по какому вопросу вызывал подчиненного. – Ах, да… Я тут список составляю, ну, лучших офицеров. Не просто список, а список офицеров для поездки в Париж. На десять дней. И ты среди них. В составе делегации познакомишься с методами работы французов, и все такое. Заодно городом полюбуешься, девушками. И всем остальным.

– Спасибо, товарищ полковник, – растрогался Девяткин. – Вот это повезло. Не ожидал. Давно мечтал туда съездить…

– О чем ты мечтал, потом расскажешь. В свободное от работы время. А сейчас, ну, поскольку ты уже здесь, доложи об убийстве в поселке Сосновый. Прокуратура Москвы взяла дело на контроль. Теперь будут звонить каждый день, спрашивать об успехах. А хвастаться нечем. Я правильно понимаю?

– Можно похвастаться тем, что я, преследуя одного гада, сломал ногу. – Девяткин, ловко обращаясь с костылем и тростью, присел в кресло. – Но хожу на работу с переломом, превозмогая боль.

– Теперь будешь меньше бегать и больше думать головой. Потому что твое главное оружие – мозги, а не ноги. Итак: твоя рабочая версия?

– Я назначил комплексную экспертизу, опросили свидетелей, предварительные результаты уже есть, – доложил Девяткин. – Восстановлена последовательность событий. Соседка покойной артистки, что живет в доме через дорогу, утверждает: ближе к вечеру к Лидии Антоновой пожаловали гости. Двое мужчин. Описание гостей дать затрудняется. Тут сделаю отступление. Последние два года Антонова в театре не работает. Все лето, с весны до осени, живет в загородном домике и никуда оттуда не уезжает. Ее квартира в Москве была взломана неделю назад, похищены какие-то ценные вещи. Но эта кража, кажется, совершена, чтобы пустить следствие по ложному следу. Воры искали что-то важное, перевернули весь дом, но…

– Почему ты так думаешь?

– У артистки были вещи более ценные, чем те, что пропали. Каминные часы начала девятнадцатого века, несколько бронзовых статуэток работы известных мастеров… Их не тронули, а взяли какие-то вазочки. После неудачной акции в Москве злоумышленники решили выяснить: может быть, то, что они ищут, хранится на даче Антоновой? Трудность в том, что артистка не выходит с участка, поэтому бандиты действовали прямолинейно и грубо. Они вошли в дом и жестоко убили хозяйку. Ее ударили в сердце самодельной заточкой, сделанной из напильника. Тут вернулся ее теперешний муж торговец обувью Рафик Амбарцумян, мужчина редкой физической силы. Через окно злоумышленники видели, как он открыл калитку и по тропинке направился к дому.

– Надо понимать, Амбарцумян не знал, что в доме незваные гости?

– Уже стемнело, в окнах горел свет и шторы не были задернуты. Но, скорее всего, он ничего не понял. Толкнул дверь, вошел в дом. И в прихожей получил две пули из пистолета «ТТ». В грудь и в правое плечо. Несмотря на ранение, Рафик бросился на бандитов, которые не смогли добить его третьим выстрелом – перекосило патрон в патроннике. Пистолет паршивый, китайский. Завязалась ожесточенная потасовка. Вся прихожая и большая комната в пятнах засохшей крови. Брызги бурого цвета на стенах и потолке. Бандиты, видимо, открыли металлический ящик, где хозяин хранил карабин «Тигр» и патроны. Рафика прикончили тремя выстрелами из карабина. Стрельбу услышали полицейские из патрульной машины, проезжавшей неподалеку. Они остановились у дома и прошли тем же маршрутом, которым шел Рафик. Оказались в прихожей – и сразу нарвались на пули. Один сотрудник тяжело ранен, сейчас он в больнице. Другой был убит на крыльце дома. Через пять минут на место происшествия приехали мы: водитель, начальник местного отделения лейтенант Суворов и я. Завязалась перестрелка. Суворов прошлой ночью скончался в больнице. Одного бандита я подстрелил.

– А второй? – уточнил Богатырев.

– Ушел. На сломанной ноге я еще не научился быстро бегать. Личность убитого установлена, некий Максим Клоков. Тридцать пять лет, из которых девять он отсидел в тюрьмах и колонии для малолетних преступников. Он мотал срок за убийство, умышленный поджог, грабеж, подделку векселей, угон транспортного средства. На зоне стал наркоманом. В кармане Клокова нашли две дозы героина. Личность соучастника преступления пока не установлена. Из тех отпечатков пальцев, что криминалисты сняли в доме, по нашей картотеке проходит только убитый Клоков.

– Если вы определите, что же искали эти парни, работать станет легче, – сказал Богатырев. – Я так понял, версий у тебя никаких? И зацепок тоже?

– Клоков освободился два месяца назад, – ответил Девяткин. – Я выясняю, где он жил все это время и какие у него были связи на воле.

– Что известно об Антоновой?

– Театральная актриса на пенсии. В Московском художественном театре ей не дали главную роль в новой постановке. Она обиделась и хлопнула дверью. Долгие годы Антонова поддерживала близкие отношения с известным театральным режиссером Сергеем Лукиным.

– И что с того?

– Может, вы помните: несколько месяцев назад Лукин погиб в результате дорожно-транспортного происшествия.

– Какое отношение этот режиссер имеет к нашему делу?

– Я сам толком не знаю, за что зацепиться, поэтому собираю весь материал. Есть пара версий, но они такие хлипкие… Дунь – и разлетятся.

– М-да, я ждал от тебя хотя бы предварительного результата. Запомни: чем версия проще, тем она ближе к правде. – Богатырев задумчиво посмотрел на подчиненного и щелкнул пальцами. – Ты вот что, послушай… Раз случилась эта история с ногой, я тебя вычеркиваю из списка. – Он взял красный карандаш и что-то нацарапал на бумаге.

– Малая и большая берцовые кости срастаются за три недели, – заволновался Девяткин, – даже раньше. И врач говорил, что гипс через двадцать дней снимут. Всю жизнь мечтал побывать в Париже…

– Тут дело тонкое, можно сказать, политическое, – покачал головой Богатырев. – Кости, конечно, срастутся, но после того как гипс снимут, ты будешь прихрамывать еще недели две-три, потому что мышцы и порванные сухожилия быстро не восстанавливаются. А французам известно, что у нас в полиции людей не хватает. Ну, они на тебя посмотрят и решат, что дела наши совсем плохи, даже хромых инвалидов берем на службу.

– Не будет у меня никакой хромоты.

– Это ты сейчас так говоришь. Кроме того, тебе много работы подвалило. Не хочу отвлекать от дел занятого человека. Все, свободен. В Париж съездишь своим ходом. Когда получишь премию за образцовую службу.

По дороге в Москву Дорис молча разглядывала темное полотно дороги и хмурое небо. Грач изредка отпускал какие-то замечания и вспоминал следователя. Дорис вышла возле гостиницы. Поднялась на шестой этаж, прошла по коридору, застеленному бежевым ковром. Остановилась у своей двери и вставила магнитную карточку, заменявшую ключ, в прорезь замка. Войдя в номер, первым делом тщательно помыла руки и лицо. Усталость тянула к кровати, но ясно, что после ночных волнений сна все равно не будет. Она села на стул и осмотрелась по сторонам. Набор косметики, всегда лежавший на тумбочке, почему-то оказался на полу, ноутбук был сдвинут на край письменного стола.

Дорис поднялась и открыла дверцу шкафа, встроенного в стену. Костюм в полоску, еще ни разу не надеванный в Москве, висел не в дальнем конце шкафа, а гораздо ближе. Прозрачная пленка, в которую был завернут синий с золотыми пуговицами пиджак, сорвана. Сейчас половина девятого утра, значит, уборщица еще не приходила. Но в номере явно кто-то побывал. Взяв сумочку, Дорис покинула номер, спустилась вниз и пошла в сторону почты.

– Сколько идет бандероль по Москве? – спросила она у женщины в синем халате, стоявшей у стойки.

– Обычно дня три-четыре.

Что ж, три дня – срок вполне достаточный, чтобы прийти в себя, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

– Бывают задержки?

– Очень редко, – покачала головой женщина и стала упаковывать в пленку дневник Лукина.

Вскоре Дорис вышла на улицу и огляделась по сторонам. Пока она отправляла дневник самой себе на адрес гостиницы, на небо набежали тучи и полил дождь. Зайдя в ресторан, Дорис присела к столику у окна и стала смотреть, как дождь заливает стекло и пешеходы бестелесными тенями появляются ниоткуда и снова растворяются в серой мгле. Она пила кофе и думала, что, возможно, человек, которому очень хочется получить дневник, не плод расстроенных нервов; он действительно существует, жесток и опасен, и в своих поисках не остановится ни перед чем.

Грач уверял, что еще неделю назад дневник отца находился в банковской ячейке. Он получил тетрадь, чтобы Дорис прочитала этот уникальный документ и, заинтригованная, позвонила в Нью-Йорк знакомому меценату. А дальше все просто: стороны вступили бы в переговоры, сумели договориться о цене, и Грач стал бы немного богаче. Прошла неделя, как дневник покинул стены банка, а сколько всего произошло… Возможно, из-за этой тетрадки, исписанной неразборчивым почерком, убили невинного человека.

Дориc допила кофе и, не дожидаясь, когда дождь кончится, вернулась в отель, поднялась на свой этаж. Толстый ковер гасил звук шагов, вокруг стояла такая тишина, будто она была одна на всем этаже.

Когда Линсдей уже вытащила магнитный ключ, чтобы открыть дверь, из-за ближнего поворота показался невзрачный мужчина среднего роста. За секунду он оказался рядом и, коротко размахнувшись, ударил ее открытой ладонью по лицу, а другой рукой попытался сорвать с плеча ремешок сумочки. Дорис шатнуло, показалось, будто на миг выключили свет и стало совсем темно. Они молча боролись, никто из противников не проронил ни слова, не издал ни звука. Дорис что было силы тянула сумку на себя, мужчина пытался вырвать ее.

– Лучше дай сюда, сука! – прошипел незнакомец.

Но Дорис не собиралась уступать; она вцепилась в сумку мертвой хваткой и, кажется, была готова победить. Но неожиданно мужчина шагнул вперед и так ударил ее по щеке, что слезы брызнули из глаз. Не выпуская сумку, Дорис толкнула плечом дверь чужого номера, попробовала закричать, но горло сдавил спазм, а воздуха стало не хватать. И тут в руке мужчины оказалось что-то вроде тюбика с помадой, только большого. В лицо тут же ударила вонючая до тошноты струя газа. Очертания человека мгновенно расплылись, коридор сдвинулся с места и закружился. Пальцы разжались, американка прислонилась плечом к стене, чтобы не упасть, но стена почему-то оказалась не вертикальной, а наклонной. Цепляясь за нее, Дорис сползла вниз, на ковер, зашлась сухим кашлем и провалилась в темную пустоту.

Возможно, она пролежала в коридоре минут пять, может, полчаса. Сознание вернулось. Кто-то хлопал ее по плечу. Дорис оттолкнулась рукой от пола и села. Рядом стояли двое мужчин в темно-синих костюмах и галстуках, на карманах приколоты целлофанированные кусочки картона с именами и фотографиями гостиничных охранников. Один из них помог подняться. Голова кружилась, в глазах щипало. Сумочка лежала на ковре, тут же валялась записная книжка, очки и еще какие-то мелочи.

– Я старший смены, – сказал один из мужчин, поддерживая Дорис под локоть. – Что тут произошло?

– Ничего. У меня вдруг голова закружилась… Иногда со мной такое бывает.

– Нам звонили. Сказали, что слышали в коридоре женский крик.

– Вероятно, я закричала, когда падала.

– Вы точно в порядке?

Старший охранник помог собрать все, что лежало на полу, и проводил Дорис до номера. Пошатываясь от слабости, она побросала вещи в чемодан, потом села к столу, включила компьютер и забронировала номер в одной из гостиниц в самом центре города. Позвонила портье, сказала, что съезжает, и попросила вызвать такси. Уже через час она распаковала чемодан в другом номере другой гостиницы. Покончив с этим, задернула занавески, повалилась на кровать и мгновенно уснула.

Юрий Полозов, глава юридической фирмы «Саморуков и компаньоны», с утра пребывал в бодром настроении. Спозаранку он успел посетить солярий, минут десять поработал с гантелями, четверть часа поднимал штангу. Затем принял душ, переоделся в сшитый у модного портного костюм, светлую итальянскую сорочку с запонками из розового золота, красно-желтый галстук и туфли из шкуры ската. Надел часы на кожаном ремешке и, взглянув в зеркало, остался доволен собой. Пиджак скрывал округлившийся живот, а яркий галстук молодил Полозова.

Он плотно подкрепился в буфете и, доедая пирожное, сказал девушке за стойкой: «Ерунда все эти упражнения. Разве так вес сгонишь? Я сюда полгода хожу. Потею, упираюсь, как этот… А результат? Я вам скажу, какой – обратный ожидаемому. Вот сейчас только аппетит нагулял». Юрий Семенович расплатился, вышел на воздух и с наслаждением выкурил сигарету. Потом сел на заднее сиденье машины и велел водителю ехать в офис. В десять часов встреча с одним бывшим чиновником, который присвоил и растратил на карты и проституток крупную сумму казенных денег, но до суда был отпущен.

Это не клиент, а сплошная головная боль. Мороки много, а исход дела – сомнительный. Все козырные карты у прокурора, поэтому растратчика, если у него нет связей на самом верху, посадят. Разговор с ним надо быстро свернуть. Потому что в полдень приедет по-настоящему важный клиент, давно потерявший счет своим деньгам. Он затеял развод с очередной женой, но хочет все устроить так, чтобы из его капиталов женщине не досталось ни гроша. Конечно, ему можно помочь. Даже нужно. Ведь на адвокатов он денег не жалеет. Между этими двумя встречами есть окно, минут сорок. Надо вызвать к себе Диму Радченко, специалиста по уголовному праву, и дать ему поручение, напрямую не связанное с адвокатской практикой.

Для этого дела нужен парень, которого в армии – а Радченко проходил службу в специальных подразделениях морской пехоты – заставили позабыть, что такое страх, и научили защищать самого себя и своих близких. Дима с первого взгляда вызывает симпатию у женщин, умеет расположить к себе людей. Плюс эрудиция и хорошо подвешенный язык. Но и недостатков хватает. Любит говорить правду – особенно тем, кому ее знать не нужно, даже вредно. Слишком прямолинеен, есть воля к победе. Эти черты характера вылезают там, где надо проявить гибкость. Честно говоря, если бы не прямолинейный характер Радченко, его давно бы пересадили из кресла адвоката по уголовным делам в кресло полноправного партнера юридической фирмы. Впрочем, ему еще далеко до сорока, есть время что-то в себе исправить.

Ровно в десять в кабинет вошел чиновник, обвиняемый в растрате казенных денег. Этот весьма молодой человек надел поношенный стариковский костюм, передвигался как-то неуверенно, боком, и отводил взгляд, когда ему смотрели в глаза. Через пять минут разговора Полозов понял, что денег, припрятанных на черный день, у молодого человека нет. Он истратил все, что своровал. Значит, хорошего адвоката не может себе позволить. Через десять минут, задав несколько вопросов, Полозов пришел к выводу, что ни один защитник не поможет этому горемыке. И даже не в деньгах дело. Отсидев в следственном изоляторе месяц, он морально сломался, капитулировал и теперь, кажется, готов дать следствию признательные показания.

Полозов снял с запястья часы, положил их перед собой на стол. И часто поглядывал на циферблат, давая понять, что времени у него – крохи, да и те кончились. Наконец бывший чиновник боком протиснулся в дверь и пропал навсегда.

– Попросите ко мне Диму Радченко, – сказал Полозов, подняв трубку телефона внутренней связи. – И пусть поторопится.

Глава 5

Последний месяц своей непутевой жизни рецидивист Максим Клоков, которого подстрелил Девяткин, ночевал в частном доме Ивана Клокова – родного дяди со стороны отца. Поэтому визит к дяде значился первым пунктом в плане оперативно-разыскных мероприятий.

Девяткин и сопровождавший его старший лейтенант Саша Лебедев оставили машину на улице, а сами пошли к дому узкой тропинкой, зажатой между двумя заборами. Постучали в железную калитку и стали ждать хозяина, слушая, как по другую сторону забора гремит тяжелой цепью и заходится лаем собака.

Старший лейтенант Лебедев пару дней назад вернулся из Петербурга, где в соревнованиях по вольной борьбе среди сотрудников правоохранительных органов взял золотую медаль в супертяжелом весе. За награду Саша заплатил сполна. Его так основательно помяли на борцовском ковре, что на спине живого места не осталось. Правая скула распухла, под левым глазом расплылся синяк, кожа на подбородке была глубоко рассечена и наспех зашита не слишком опытным хирургом. Своего противника Лебедев отправил в больницу.

– А вы уже хорошо со своим костылем управляетесь, – выдал он сомнительный комплимент. – Быстрее меня бегаете. Да, быстрее.

Если Лебедев говорил начальнику что-то приятное, значит, скоро начнет приставать с просьбой: отпустить его на очередную тренировку или на свидание к девушке. Впрочем, девушка отпадает. С такой физиономией надо отменить все свидания.

– Спасибо, – ответил Девяткин. – Тебе на тренировку, что ли? Или к девушке?

– К массажисту. А потом в бассейн.

– Сегодня не отпущу, дел полно. Тебя и так с фонарями на работе не найдешь. То ты на соревнованиях медаль получаешь, то в бассейне плаваешь… Живешь как король. Фигурально выражаясь, ты на лошади ездишь, а я за тобой дерьмо собираю.

– Ладно, – вздохнул Лебедев. – С массажистом на выходные договорюсь. А правду говорят, будто вас в Париж отправляют? Ну, для обмена опытом с французскими жандармами?

– Хотели отправить, – уныло кивнул Девяткин. – А потом сказали, что в вашем отделе Лебедева постоянно нет на месте. Если еще и Девяткина в Париж командировать, работать некому будет. Короче, меня оставили.

– Выходит, из-за меня? – заволновался Лебедев.

– А ты как думал? Из-за кого же еще?

С другой стороны калитки через вделанный глазок незваных гостей рассматривал хозяин дома.

– Кто? – тонким голосом, словно подражая ребенку, спросил он.

– Уголовный розыск, – ответил Девяткин. – Открывай, Клоков. Это я тебе час назад звонил по телефону.

Лязгнул запор, дверь отворилась, Клоков испуганно глянул на физиономию Лебедева и, видимо решив, что пришли бандиты, друзья покойного племянника, хотел захлопнуть дверь у них перед носом, но Девяткин успел вставить в проем костыль. Оттолкнув хозяина, он ступил на тропинку, ведущую к большому кирпичному дому, и, обернувшись, бросил:

– Убери овчарку. Если эта собака притронется к моей здоровой ноге, считай – всё. Тут, на этом вот месте, будут лежать два трупа. Собаки и твой. Кто еще в доме?

– Никого.

Хозяин провел оперативников через летнюю веранду и длинный коридор на кухню. Девяткин, присев на стул, закурил и стал задумчиво смотреть в окно. Лебедев закрылся в туалете.

– Для того чтобы вот так запросто вламываться в помещение, где люди живут, надо, так сказать, бумагу иметь соответствующую, – заметил Клоков-старший. – У вас есть бумага?

– И бумага, и печать. И все прочее, – похлопал себя по карману пиджака Девяткин. – Все тут.

В кармане лежала пачка американских сигарет и презерватив. Сегодняшним вечером намечалось романтическое свидание с одной женщиной, благосклонности которой Юрий Иванович добивался последние десять дней. И, кажется, созревший плод готов упасть прямо в этот самый карман. График мероприятий уже составлен. Сначала ужин в кафе «Фиалка», затем такси и, наконец, квартира Девяткина. На продавленный матрас он утром положил толстое одеяло, так что дефект сразу не заметишь. А может быть, женщина пригласит его к себе в гости. У нее наверняка уютнее, чем в его холостяцкой конуре. И пахнет цветами, а не пылью. А гипс на ноге делу не помеха, если любовь настоящая…

Девяткин раздавил окурок в пепельнице. Что искать в этом доме со множеством комнат, простор-ными кладовками и подвалом, он не знал. Мало того, сомневался, что племянник Ивана Ивановича, погибший от его пули, мог оставить тут что-то мало-мальски важное. С другой стороны, у покойного Клокова были деньги на кокаин, а дурь в Москве дорогая. Значит, где-то он должен хранить наличность. Наверняка найдется пара писем с именами приятелей или подруг, записная книжка или другая важная для следствия вещица.

Тем временем в соседней комнате Клоков засунул в тайник за диваном последнюю пачку денег, что не успел спрятать до прихода полиции, и вытер лоб, покрытый горячей испариной. Что-то он сегодня разволновался, будто первый раз с ментами общается. Всю жизнь Клоков проработал в торговле и на продуктовых складах. Заведующий магазином, заместитель заведующего торговой базой и так далее – послужной список впечатляет. И всегда на руководящих должностях. Дважды судим за хищения. Оба раза освобожден условно-досрочно за примерное поведение.

Год назад Иван Иванович решил завязать с делами и уйти на покой. Он сказал себе, что всех денег не украдешь, хотя и очень хочется. Пятидесятивосьмилетний Клоков давно обеспечил свою старость, а также старость жены, веселую жизнь двух взрослых детей и безбедное существование молодой любовницы, которая сегодня будет ждать его в квартире, купленной для тайных встреч.

– Вот же сукины дети, – прошептал себе под нос Клоков и, набрав рабочий телефон жены, перешел на таинственный шепот: – Лариса? К нам полиция нагрянула. Только ты не волнуйся.

Девяткин, услышав чье-то тихое бормотание, снял трубку параллельного телефона и стал слушать разговор.

– И ментов прислали самых завалящих, никудышных, – говорил Иван Клоков. – Один весь избитый, как собака, на морду смотреть страшно, синяк на синяке. А второй и вовсе со сломанной ногой. То ли инвалид какой, то ли что… На костыле болтается. Я сначала думал, бандиты пришли, а это менты. Господи, до чего полиция докатилась!

– А что они сейчас делают? – спросила жена. – Ведь они хуже жуликов. Упрут половину вещей, и спроса с них никакого. Иди смотри за ними…

– Да не упрут, – отвечал Клоков взволнованным шепотом. – Говорю тебе – один из них хромой, а второй едва на ногах стоит, потому что добрые люди ему по морде надавали. Жаль, совсем не прибили.

Девяткин положил трубку и стал думать, с чего начать обыск. По инструкции положено начинать от входной двери и дальше идти по кругу. Но если так искать, до завтрашнего вечера тут проторчишь…

Дима Радченко вошел в кабинет начальника и сел за стол для посетителей.

– Слушай, у меня новость. – Полозов поднялся из кресла и прошелся по кабинету. – И новость эта – хорошая.

– Меня повышают?

– Только не остри, – ответил Полозов. – Тебе хорошо известно, что по служебной лестнице быстро продвигаются маменькины сынки со способностями ниже среднего уровня или ребята с большими связями. Это аксиома. Надо ее запомнить и больше не касаться этого вопроса. Пусть они стоят выше тебя на одну ступеньку общественной лестницы. Пусть… Но зато им никогда не справиться с тем делом, которое ты последний раз выиграл в суде. За убийство при отягчающих обстоятельствах нашему клиенту грозило пятнадцать лет – это минимум. А он отделался четырьмя годами лишения свободы. Ты нашел новые обстоятельства, которые упустило следствие. Убийство переквалифицировали как нанесение тяжких телесных повреждений, повлекшее смерть потерпевшего… Ты все знаешь лучше меня.

– Мой подзащитный – мерзкий тип. Расчетливый хладнокровный убийца.

– Брось трепаться. Адвокат – это тот же врач. А врачу все равно, кому спасать жизнь, бандиту или честному гражданину. И ты так поступил, несмотря на неприязненное отношение к тому клиенту. Он, если я не ошибаюсь, во время ночевки на природе задушил своего компаньона, когда тот спал в палатке. Застегнул спальный мешок, добавив для веса пару тяжелых камней. Дождался ночи, вывез свой груз на середину озера и утопил. Кто бы мог подумать, что неподалеку окажутся рыбаки, дожидавшиеся рассвета в своей лодке? Поэтому я всегда говорю: ты – золотой парень. Только одеваться не научишься, экономишь на тряпках, покупаешь дешевые костюмы… И выглядишь, как беженец из Польши.

– Этот костюм я купил в Италии, в дорогом магазине.

Радченко гадал про себя, что будет дальше. Если Полозов решился на похвалу, значит, жди неприятностей. Могут поручить тяжелое, заведомо проигрышное дело, в котором завязнешь, как корова в болоте. Потратишь массу времени и усилий, никого не спасешь, но свою репутацию утопишь. Тот же Полозов в этом самом кабинете будет крыть тебя последними словами, а потом даст шанс исправить свое реноме. И положит на стол папку с еще одним тухлым делом…

– Ну, что задумался? – Полозов круто развернулся и, наклонившись, похлопал Диму по плечу. – Наверняка сидишь сейчас и просчитываешь, что за гадость у меня на уме. Так?

– Я думал совсем о другом.

– Только не ври – это у тебя плохо получается, неубедительно. Итак, тебе снова выпал счастливый билет. В скобках замечу, что мне эти билеты не доставались никогда. Так уж устроен мир: одним все, другим ничего. У меня есть только это кресло, куча хронических болезней и немного денег. Случалось, что из офиса уходил последний клерк, даже тот старик, который моет туалеты, а я засиживался за бумагами до ночи. Вдруг услышу тихий скрип паркета, и мороз по коже пробежит. Чувствую, что за спиной кто-то стоит. Оглянусь – да, дружище, это моя старость подкрадывается, чтобы схватить меня за мягкое место…

– Тяжело вам приходится. Но до старости еще далековато. И тихие шаги за спиной еще рано слышать.

Полозов упал в кресло и задрал ноги на стол.

– Если не слышишь шагов старости, то обязательно слышишь свой счетчик. – Он ткнул пальцем в левую сторону груди. – Щелкает, отмеряет мгновения жизни. Но когда-нибудь эта машинка сломается. Словом, мне всегда достаются сомнения, тревоги и пыльная бумажная работа. А тебе – красивые девочки, мотоциклы и море приключений… Но буду конкретен. У тебя есть шанс познакомиться с потрясающей женщиной. Редкая красавица. – Полозов бросил на стол несколько цветных фотографий. – Фотомодель. Даже лучше. Дорис Линсдей. На самом деле она самый продвинутый американский специалист в области современного театра. Свободно говорит по-русски. Автор трех книг и множества журнальных публикаций. Ей чуть за тридцать, но она уже человек с мировым именем. Сейчас Линсдей сотрудничает с музеем современного театра в Нью-Йорке. Там, за океаном, выделяют пару русских театральных режиссеров. Один давно умер, другой скончался пару месяцев назад – это Сергей Лукин. Надеюсь, слышал о нем?

– Даже видел пару его спектаклей, – кивнул Радченко. – У меня жена любит театры. И меня водит за собой на веревочке.

– Тогда тебе и карты в руки, – расплылся в улыбке Полозов. – Навестишь Дорис в гостинице и постараешься успокоить. Ей мерещится, будто за ней следят. Она утверждает, что в ее гостиничном номере кто-то побывал, копались в вещах, что-то искали. В тот же день человек пытался напасть на нее в коридоре гостиницы. После инцидента, случившегося четыре дня назад, она сменила отель.

– В коридорах приличных отелей установлены видеокамеры, – возразил Радченко. – Безопасность постояльцев гарантирована.

– Через службу охраны отеля удалось выяснить, что там видеокамера почему-то не работала. По натуре Дорис не истеричка, не паникер. Она не пьет, не прикасается к наркотикам и галлюциногенам типа LSD, не страдает манией преследования. Она уравновешенный человек, и нет оснований ей не верить. Но все же… Вопросы остаются.

– Как это дело свалилось нам на голову? – спросил Радченко.

– Позвонил один уважаемый господин из Нью-Йорка, его зовут Дэвид Крафт. – Полозов раскачивался в кресле и смотрел в потолок. – Он одинокий человек, вдовец, и у него большой бизнес. Еще Дэвид – меценат и спонсор театрального музея в Нью-Йорке. Как я понял, он ценит Дорис вовсе не за то, что она крутой специалист по современному театру. В его сердце пробудилась запоздалая любовь… Короче, Дорис рассказала ему о своих страхах, и Дэвид посоветовал ей срочно возвращаться обратно. Но она слушать ничего не хочет, ведь Дорис по-своему упряма и самостоятельна. Если взялась за исследование творчества Лукина, то доведет дело до конца. Пока не соберет материал для книги, она останется в Москве. Что скажешь?

– Упрямство – одна из форм тупости.

– Дэвид просил меня присмотреть за этой дамочкой. Обращаться в полицию он не хочет, в этом случае неизбежна огласка. Еще он не хочет приставлять к Дорис парней из нашей службы охраны. Надо все сделать тонко, ненавязчиво. Съезди к ней, поговори, выясни подробности этой истории. Я понимаю, это дело не для адвоката. Но из моих людей – ты самый подходящий для такой работы.

– Дорис надо бы обратиться к врачу, чтобы прописал успокоительное.

– Эти комментарии оставь при себе, – помрачнел Полозов. – Дэвид Крафт – человек с добрым сердцем и толстым кошельком. Не хочется расстраивать его отказом. Дэвиду рекомендовал обратиться в нашу фирму один видный бизнесмен, его друг, которого мы опекали, когда тот вздумал открыть свое дело в Москве. Но оно не пошло – наезжали бандиты, чиновники тянули деньги… Короче, он бросил эту глупую затею. Решил, что лучше продать бизнес, чем отдать его забесплатно бандитам.