Экспансия: История Галактики - Первый Мир

Андрей Ливадный

ПЕРВЫЙ МИР

Пролог

Дым.

Дым, пыль, каменная крошка застилали видимость, висели в воздухе, отсекая горизонт.

Выжженная дотла равнина с огрызками руин зданий, завалами покореженной техники – вот все, что осталось от огромной базы Земного Альянса.

За равниной, уже десятки, если не сотни, раз перепаханной воронками, начинались предгорья. Выжженные склоны, покрытые прахом растительности, да первые отроги скал принимали сейчас на себя шквал огня: в глубине скального массива располагался укрепрайон, где еще продолжали сопротивление разрозненные механизированные группы.

Гюнтер уже не ощущал себя человеком.

Губительная горячка не прекращающегося пятые сутки боя полностью поглотила разум, сожгла остатки души, он забыл, когда в последний раз покидал кресло пилот-ложемента, и лишь система боевого поддержания жизни вела отсчет времени, вновь и вновь заставляя изможденное сознание пилота возвращаться в реальность.

«Фалангер», припадая на один ступоход, подвывая поврежденными сервомоторами, перемещался по бункерам, коридорам и казематам, вырезанным в толще скал, от одной амбразуры к другой, отплевываясь огнем орудий от наседающего противника.

Ни помощи, ни связи, ни надежды...

Штурмовики Флота Колоний вырывались из клокочущей, свиваемой ураганными ветрами дымопылевой завесы, расходовали в течение десяти-пятнадцати секунд бортовой боекомплект и вновь скрывались в дыму, уходя на перезарядку.

Невидимые даже для сканеров тяжелой серв-машины корабли Флота Колоний полностью блокировали планету, отсюда уже не вырваться никому, и яростное сопротивление – лишь дань безысходности, дань ненависти, что годами копилась в душах людей с обеих противоборствующих сторон.

– Граф, Рустам, кто-то слышит меня? – Потрескавшиеся от жажды губы капитана Гюнтера Шрейба едва шевелились, сиплые слова натужно выходили из пересохшего горла.

Ответил только Граф. Рустам Гасанов молчал: либо ушел слишком далеко по системе разбитых коммуникаций, либо отвоевал свое.

– Живой, капитан?

– Пока держусь.

Гюнтер подвел «Фалангер» к амбразуре, специально рассчитанной под габариты тяжелой серв-машины. Ракетный боезапас давно иссяк, и он встретил штурмовики короткими очередями импульсных орудий.

Со стороны казалось – ожила, отплевываясь частыми сполохами статики, складка местности на горном склоне, один из «Гепардов» внезапно сошел с атакующего курса и, объятый пламенем, развалился, перерубленный точно выпущенными очередями; два его ведомых озарились частыми вспышками запусков, из рытвин и воронок исковерканной равнины по укрытию серв-машины полоснули лазеры установок «LDL-55»[1], десантированных туда со штурмовых носителей Флота Колоний.

Дым, мутные, черно-багряные пузыри разрывов, грохот обвалов – все слилось в ощущение единого ответного удара, искромсавшего скалы, обрушившего тонны камня, обнажившего укрытие в скалах.

Гюнтер закашлялся.

Броня машины пробита во многих местах, боевой скафандр поврежден.

Им никогда не выбраться отсюда. Сопротивление бесполезно и бессмысленно, но сгоревшая за годы войны душа, надломившийся в сотнях боев рассудок не помышляли о сдаче.

Пленных офицеров Альянса ждала незавидная участь.

– Граф?

Тишина.

«Фалангер», отработав реверсом двигателей, подался назад, в глубь укреплений, но поздно: по обнаруженному в скалах укрытию ударили плазмогенераторы притаившихся неподалеку БПМ [2].

Поврежденная броня серв-машины не выдержала, в рубку сквозь пробоины ворвалось пламя, не спас и потерявший герметизацию бронескафандр с истощенным ресурсом. Гюнтер Шрейб даже не понял, что для него война закончилась в этот страшный миг.

Несколько мгновений нестерпимой боли, хриплый крик, вырвавшийся из горла, и сознание провалилось во всеобъемлющую черноту...

Штурм укрепрайона прекратился минут через тридцать, когда замолчали все огневые точки.

Упорное и практически бессмысленное сопротивление гарнизона было сломлено, но в недрах проложенных в глубине скал коридоров и залов по-прежнему кипела жизнь, только теперь иная, механическая.

Андроиды технической и пехотной поддержки сновали по полуразрушенным коридорам, собирая все ценное, что еще могло послужить целям войны, которую давно вели не столько люди, сколько созданные ими машины.

Готовящиеся к эвакуации с планеты технические сервомеханизмы не обошли вниманием и покалеченный, полностью выведенный из строя «Фалангер» Гюнтера.

Единственной ценностью, сохранившейся в разбитой серв-машине, был кристалломодуль «Одиночки» – управляющая система, долгие годы находившаяся в прямом нейросенсорном контакте с рассудком капитана Шрейба.

Кристаллосхему осторожно извлекли из отлично защищенного гнезда, но у двух забравшихся в «Фалангер» технических сервов закончились специальные контейнеры для упаковки модулей, и они, не придумав ничего лучшего, остановили следовавшего на погрузку пехотного андроида.

Данная модель человекоподобной машины была оснащена специальным гнездом, куда с легкостью интегрировался управляющий модуль.

Идеальное временное вместилище для бесценного кибернетического компонента.

Пехотный сервомеханизм равнодушно воспринял инсталляцию нового управляющего модуля. Переждав короткую техническую операцию, он продолжил свой путь к единственному уцелевшему штурмовому носителю, на борту которого остатки разгромленного подразделения собирались покинуть планету, эвакуируясь к заранее известной точке сбора.

Для машин не существовало понятия «бессмысленность» – запрограммированные на войну, они продолжали ее, невзирая на потери.

* * *

Штурмовой носитель класса «Нибелунг» стартовал с площадки, укрытой далеко в горах, и почти сразу задействовал гиперпривод, чтобы уклониться от боя с перехватчиками, выпущенными с кораблей, блокирующих планету.

Роковая ошибка боевых автопилотов привела к тому, что на центральной консоли управления в обезлюдевшей рубке, рядом с масс-детектором [3] включился счетчик энергоуровней [4], а на информационном экране появилась злобная предупреждающая надпись:

«Зафиксирован неуправляемый срыв на вертикаль гиперсферы».

Часть 1. Люди и машины

Нет, в имени моем тебе —

нет никакого прока,

Сегодня я – дитя любви, а завтра,

вдруг, – раба порока,

Покрыта инеем листва, —

мой белый сон средь

душной ночи,

Твои черты, твои глаза, —

в прицеле... глупо, больно, точно...

Глава 1

Гиперсфера. Много веков спустя...

Энергосберегающий режим...

Искорка псевдожизни, частицы уцелевшего сознания, похожие на долгий, затянувшийся сверх меры, обрывочный сон, помутнение контуженного рассудка, когда мир утратил целостность и нет сил собрать воедино осколки былого, настоящего, процессы мышления практически угасли и лишь некоторые боевые программы поддерживают функциональность, не позволяя древнему, потрепанному в боях сервомеханизму окончательно отключиться, провалившись в абсолютное ничто небытия.

Вокруг, судя по показаниям единственного, работающего на пассивный прием[5] сканирующего комплекса, простирается твердь лишенной атмосферы планеты, над нею высятся горы изувеченной металлокерамики, а дальше царит лишенная звезд пустота.

Нет смысла выходить из состояния стасиса.

Реактор на пяти процентах мощности, внешние раздражители отсутствуют, искусственные нейромодули, так же, как и кристаллосхема «Одиночки», дремлют в ожидании неведомого события.

Так проходит вечность.

Война, отбушевавшая на просторах освоенного людьми Обитаемого Космоса, оставила после себя миллиарды подобных свидетельств; нередко машины, некогда царившие на полях сражений, выходили из состояния «летаргического сна», и тогда происходили страшные, порой непоправимые события. Однако тут, в абсолютной тишине вакуума, под завалами хаотично нагроможденной техники, основу которой составляли космические корабли, вряд ли чье-то неразумное вмешательство могло сорвать лавину далекоидущих последствий.

И все же энергосберегающий режим древнего сервомеханизма был нарушен.

Остающийся настороже сканирующий комплекс андроида пехотной модификации уловил признаки приближающейся энергетической активности, затем, на границе сферы эффективного сканирования, появились четырнадцать сигнатур, опознанные как энергосистемы боевых скафандров неизвестной модификации.

Внутренний сигнал тревоги пронесся по цепям управления.

Предопределенность действий машины привела ко вполне предсказуемому результату: реактор вышел на пятнадцать процентов мощности, подав энергию к дополнительным подсистемам боевого распознавания целей, сканирование перешло в активную фазу, теперь пехотный сервомеханизм не только принимал внешние сигналы, но и вел встречный поиск.

Разнообразная информация начала поступать в кристаллосхему модуля «Одиночки».

Во-первых, андроид определил, что лежит на поверхности неведомого мира. Руки были свободны, ноги и торс тонули в мелкой пыли, покрывающей безжизненную равнину.

Транспортировочный контейнер (в котором он должен был находиться, судя по последней технической записи) оказался расколотым, его обломки валялись неподалеку, базовый корабль высадки, а именно – десантно-штурмовой носитель класса «Нибелунг», на вызов не отвечал, его обшивка, способная выдержать множественные ракетные попадания, была разбита и деформирована, через трещины из подвергшихся декомпрессии отсеков выбросило немало груза, в основном запасные части к серв-машинам, несколько механизмов технической поддержки, часть бортового боезапаса.

Во-вторых, выход из энергосберегающего режима привел к инициации еще одного процесса: модуль программ независимого поведения «Одиночка» обнаружил и задействовал искусственные нейронные сети, входящие в структуру аппаратного ядра человекоподобной машины.

Пока файл сканирования[6] проходил обработку, а сигнатуры, потревожившие покой пехотного дройда, сравнивались с имеющимися базами данных, в ядре системы протекали процессы, по всем признакам подпадающие под определение «мышления».

Где я?

Клочок памяти, вырванный из контекста событий далекой истории, клокотал в искусственном рассудке запредельным моральным напряжением боя, но пехотный сервомеханизм уже не ощущал себя человеком, хотя в памяти кристалломодуля тлел призрак человеческого сознания.

Шокирующий вывод, к которому пришел искусственный носитель интеллекта, связанный с чистыми, еще ни разу не задействованными нейромодулями, вызвал программный сбой, который длился всего несколько секунд.

Он помнил свой последний бой, помнил, как заживо горел в рубке серв-машины, не сумев катапультироваться из пылающего «Фалангера», далее царил абсолютный провал небытия, и вдруг частичка разума пилота, сохранившаяся в структуре модуля «Одиночка», начала разрастаться, захватывая искусственные нейронные сети, – травматическая память искала выход, ответ на элементарные вопросы: кто я и что со мной сделали?

Ответ пришел, но не принес облегчения.

Кем или чем считать машину, сохранившую фрагменты человеческого сознания, запечатлевшую на искусственных носителях его боль, ярость, но не жизнь?

Эмоции, сумевшие внести сумятицу в работу кибернетической системы, постепенно улеглись, их нивелировала машинная логика базовых программ поведения, но «возмутители спокойствия» не исчезли совсем, – по замыслу конструкторов, проектировавших боевую технику периода Галактической войны, травматические воспоминания, несущие частицы ненависти к противнику, дополняли и обогащали стандартные боевые программы, придавая машине ту степень сообразительности, осознанной человеческой ярости, которые трансформировали обычного пехотного андроида в нечто более опасное и непредсказуемое.

По замыслу давно почивших создателей боевой техники, частица человеческого «эго», интегрированная в систему сервомеханизма, получала возможность минимального саморазвития, дальнейшего накопления боевого опыта, именно для этих целей в системе пехотных дройдов резервировались чистые, не заполненные информацией искусственные нейронные сети.

Создатели эрзац-рассудков ничуть не опасались своих творений.

Они были уверены в том, что базовые программы не дадут начаткам искусственного интеллекта развиться до уровня осмысления целесообразности своих действий, морально-этической оценки происходящего – чтобы пресечь подобные попытки, в системе кибермеханизма был предусмотрен специальный модульный фильтр, стирающий из памяти машины нежелательные мысли.

По мнению конструкторов, работавших в период войны на Земной Альянс, пехотный сервомеханизм с интегрированной кристаллосхемой модуля «Одиночка», снятого с подбитой серв-машины класса «Фалангер», продолжит исправно служить целям войны.

Они ошиблись.

Нет потрясения сильнее, чем осознание факта собственной гибели и негаданного, непрошеного «воскрешения» в механической оболочке, да и не всякие травматические воспоминания несут в себе лишь слепую ярость в отношении противника.

Крупицы сознания.

Гюнтер...

Меня звали... зовут Гюнтер...

Я был пилотом серв-машины и погиб на далекой планете, в безымянной звездной системе, от которой в памяти сохранился лишь пятизначный номер из универсального навигационного каталога баз данных...

Мощность реактора – сорок пять процентов. Задача: найти оружие, завладеть им, восстановить боеспособность и уничтожить группу вражеского десанта.

Отсутствие связи с базовым кораблем высадки означало включение режима полной автономии.

Еще один маленький, но значимый шаг в сторону свободы.

Сейчас личность Гюнтера Шрейба, капитана триста двадцать четвертого серв-батальона Земного Альянса, раздробленная на частицы обрывочных воспоминаний, не смогла бы сопротивляться внешним командам, облеченным в форму приказа, но внутренние инструкции пока что не противоречили стремлениям самого Гюнтера, а главное – давали ему время, чтобы фрагменты разобщенной гибелью личности начали цементироваться, создавать непротиворечивую картину окружающей реальности и осознание стремительно возрождающегося внутреннего «я».

Найти и завладеть оружием...

Он пошевелился.

Сервоприводы[7] работали исправно, а вот связанные с ними сервомоторы были забиты пылью. Нарушена герметичность корпуса. Внутренние датчики показывали, что активные движения повлекут недопустимый износ механической составляющей его нового тела.

Обычный исполнительный механизм вряд ли быстро и эффективно справился бы со внезапно возникшей проблемой, но конструкторы Альянса хоть и перешагнули в своем стремлении создавать идеальные боевые машины все грани дозволенного, однако поставленной задачи практически добились – сейчас пехотный сервомеханизм действовал, как человек, находящийся в состоянии аффекта: он двигался, мыслил, стремительно и интуитивно, в нем работали не только боевые программы, но и некий эквивалент инстинкта самосохранения, унаследованный от пилота серв-машины.

Поднявшись из пыли, пехотный дройд сделал несколько шагов в сторону штурмового носителя, левой рукой дотянувшись до свисающего с борта ДШМ шланга, а правой на ощупь извлекая штатный ремкомплект, хранящийся в специальном отсеке.

Как он и полагал, в резервуарах потерпевшего крушение базового корабля еще оставалось давление воздуха. Задействовав технический разъем, он выдул пыль из внутренних полостей своего корпуса, одновременно зафиксировав места повреждений. Как только пыль была удалена, он загерметизировал трещины в бронированных кожухах специальным составом.

Решение технической проблемы мобилизовало возрождающийся рассудок, он вспомнил, что так сервомеханизмы обслуживания обычно удаляли пыль из сервоузлов «Фалангеров» и «Хоплитов».

Теперь оружие.

Сигнатуры, пробудившие его к жизни, по-прежнему находились поблизости – они проникли внутрь транспортного корабля класса «Элизабет-альфа», вонзившегося в поверхность планеты неподалеку от разбившегося «Нибелунга», и сгруппировались в одном из отсеков космического корабля.

Оружие.

Пехотные сервомеханизмы не оснащались встроенными системами вооружений, кроме редких узкоспециализированных моделей.

На то имелись свои, весьма веские причины. Вообще история возникновения андроидов пехотной и технической модификаций была самым тесным образом связана с первыми колониальными проектами человечества, эпохи так называемого «Великого Исхода»[8].

В свое время, еще на заре освоения гиперсферы, для комплектации колониальных транспортов, массово покидавших перенаселенную Солнечную систему, была создана весьма удачная модель человекоподобного сервомеханизма. Если бы Гюнтер имел возможность пролистать современный технический справочник, он бы с удивлением заметил, что ранняя колониальная модель андроидов успешно пережила тысячелетия экспансии человечества к звездам. Менялись эпохи, совершенствовались различные механизмы, но человекоподобные машины модификации «Хьюго» подвергались разве что косметическим ревизиям – совершенствовалась пеноплоть, появлялись дополнительные сервоприводы, управляющие мимикой искусственных мышц лица, некоторые сервомоторы и вставки, имитирующие анатомическое строение тела, замещались лайкороновыми[9] мускулами, – в конечном итоге машины стали почти идентичны людям, по крайней мере внешне, но их базовые компоненты, формирующие линию поведения, претерпевали лишь незначительные усовершенствования.

Почему же андроиды сыграли столь значительную роль в колонизации, а затем были легко адаптированы для целей войны? Ответ прост: человекоподобные машины обладали той степенью универсальности, которая отвечала постоянно меняющимся задачам, возникающим как в ходе освоения иных миров, так и при боевых действиях. В конечном итоге, именно это качество позволило сервомеханизмам андроидного типа пережить века и войны, компенсируя некоторые технические недостатки своей широчайшей универсальностью.

Да, во многих сферах деятельности проще использовать узкоспециализированные механизмы, но преимущество человекоподобной машины заключается в том, что андроид способен справиться с большинством вероятных задач, не требуя при этом радикальной перенастройки.

Когда началась война и на полях сражений потребовался технический персонал, а также бойцы пехотных групп, Земной Альянс быстро наладил серийное производство пехотных дройдов, снабдив их такой функцией, как возможность интеграции модуля «Одиночка» в специальное гнездо. Собственно, в наличии или отсутствии подобного адаптера (первоначально модуль «Одиночка» являлся исключительно носителем боевых программ, нейрочипы в андроидов стали устанавливать намного позже) и состояло основное отличие между человекоподобными машинами Альянса и ранними моделями серии «Хьюго», в большинстве воевавшими на стороне Колоний.

Война, равно как и колонизация иных миров, – зона сложных, непредсказуемых ситуаций. Если перед началом Великого Исхода человекоподобные машины являлись предметом роскоши и средством самоутверждения нескольких ведущих корпораций Земли, то с резким изменением условий выживания для большей части человечества андроиды превратились в незаменимые механизмы, способные гибко реагировать на неожиданные ситуации: человекоподобная машина, в зависимости от обстоятельств, могла управлять любой адаптированной «под человека» техникой, выполнять тысячи рутинных работ, а при необходимости и взять в руки оружие, встав на защиту своих хозяев...[10]

Оружие...

Сориентировавшись, Гюнтер понял, что до специализированных отсеков «Нибелунга» ему не добраться. По крайней мере усилия выглядели несоразмерными задаче. А вот возвышающаяся неподалеку сфера древнего колониального транспорта с несколькими огромными, уродливыми пробоинами в борту – при крушении он налетел на торчащие из-под пыли скалы – выглядела более доступно в плане проникновения внутрь.

Оружие там обязательно отыщется, в этом Гюнтер не сомневался ни секунды.

Решение несложных текущих задач позволило ему на некоторое время отвлечься, не думать о страшных обстоятельствах своего «пробуждения».

От мысли к мысли, от секунды к секунде, он продолжал ощущать себя человеком, по крайней мере внутренне, и лишь когда взгляд цифровых видеокамер задевал за пылезащитные кожухи, иллюзия вдруг рассыпалась, возвращая рассудку ощущение страшной, непоправимой реальности.

Однако Гюнтер был не из тех, кто опускает руки при первой же проблеме.

Жизнь нас гнула и ломала... пока окончательно не прибила... – промелькнула в возрождающемся рассудке злая, растерянная мысль.

Подумав о себе в третьем лице, он еще больше разозлился.

Осколки личности, мобилизованные стрессовой ситуацией, неотвратимо собирались в целое, модуль «Одиночка» постепенно упорядочивал и размещал осколки сознания Гюнтера Шрейба в чистых нейросетевых блоках.

Гнет базовых боевых программ все еще ощущался как неодолимое давление, стремление действовать определенным образом, но мысли, формирующиеся в искусственных нейросетях, вскоре обещали перешагнуть установленный барьер, получив новую степень влияния на поведение обыкновенного пехотного дройда.

Гюнтер и при жизни-то никогда не был рохлей, даже жесточайшее из противостояний в истории человечества не сумело окончательно сломать его личность, загнать сознание в рамки конформизма, бездумного, фатального принятия данности: да, он воевал, жестко, умело, но при этом отнюдь не разделял позиций Всемирного Правительства Джона Хаммера, – девятнадцатилетним парнем, брошенный в горнило чудовищной войны, он дрался скорее за собственную жизнь, нежели за мифические идеи надуманного превосходства Земли над Свободными Колониями.

Впрочем, не все ли равно теперь?

Внутренний хронометр пехотного сервомеханизма, в системе которого очнулось сознание Гюнтера, указывал, что прошли столетия со дня того памятного боя.

Война наверняка давно завершилась, подумал он, осматривая окрестности.

Еще несколько минут назад он обратил внимание на весьма странное скопление техники, среди которой присутствовали космические корабли различных эпох, как военные, так и гражданские, поддающиеся идентификации по внутренним базам данных и совершенно неизвестные.

Первое время он не задавался вопросом: что послужило причиной образования столь причудливого кладбища кораблей на поверхности безвоздушной планеты?

Когда он попытался мысленно произвести анализ ситуации, то в сознании внезапно началась жестокая, лишенная компромиссов схватка, назревавшая с самой первой секунды выхода из энергосберегающего режима.

Боевые программы на некоторое время вновь взяли верх, толкая его к разлому обшивки в корпусе колониального транспорта.

Тратить внутренние ресурсы на осмысление не касающейся его ситуации боевые программы сочли нерациональным. Отыскать оружие, уничтожить противника, найти выгодное, безопасное место и вновь войти в энергосберегающий режим – вот такой список насущных дел и радужных перспектив диктовало ядро системы.

Все нормально... Все нормально... Все нормально... – бился в нейросетях мысленный голос.

ЧТО НОРМАЛЬНО?!

Гюнтер резко остановился, конвульсивно дернувшись, и едва снова не упал в пыль.

Паралич сервомоторов, и без того работающих на износ, вызвала короткая, ожесточенная схватка между базовыми программами пехотного сервомеханизма и собранным буквально по частицам человеческим сознанием.

«Момент истины» для машины его типа.

Не просто выяснение внутреннего приоритета команд, а выбор, на который отведены мгновения.

Жестокая схватка между бессмысленностью существования рассудка человека в оболочке механизма, являющегося дешевым расходным материалом, рассчитанным максимум на пять-десять минут боя, и смыслом бытия, заложенным в сознании Гюнтера Шрейба, человека, уже однажды пережившего ужас собственной смерти, не поддается описанию.

Все происходило стремительно, бескомпромиссно.

Не вопрос контроля над сервомоторами решался в эти секунды. Роковые мгновения определяли, останется ли пехотный дройд орудием для убийства или в нем возобладает нечто, чуждое программной логике боевой машины.

Капитан Шрейб и в прошлом не отличался легкостью характера, но сейчас, сумев вновь осознать себя в новой ипостаси, он с особенным, отчаянным упорством боролся за сохранение частиц вернувшейся памяти.

Ступор машины продолжался недолго.

Боевая система сдалась, подчинилась модулю «Одиночка», имеющему высший командный приоритет, – теперь базовые боевые программы перекочевали в разряд подсистем.

Гюнтер поднял голову и взглянул на небо без звезд.

Где я? – вновь промелькнул в рассудке безответный вопрос.

Лишенная атмосферы планета, сплошь заваленная различной техникой, над головой угольная чернота, в которой повис сиреневый сгусток энергии, освещающий сюрреалистический пейзаж, да еще, вдобавок к нему, над близким горизонтом застыла изгибающаяся цепочка лун... или планет, похожая на ожерелье.

Одна, две, три, четыре, пять...

Есть ли еще – мешал рассмотреть свет сгустка энергии, по своей форме напоминающего миниатюрную копию галактического диска, однако и сделанного наблюдения хватило с лихвой: сколь ни скудны были познания Гюнтера в небесной механике, но шесть миров (включая тот, на поверхности которого он находился) не могли располагаться на одной орбите. Разница в массах заставила бы одни планеты выйти на орбиты вокруг других...

Необъяснимое явление с точки зрения здравого смысла.

А что вокруг укладывается в понятие «здравый смысл»?

Где светило системы? Куда подевались звезды, ведь они должны отлично просматриваться с поверхности лишенной атмосферы планеты?

Вот ты и «попал», капитан Шрейб...

Удивительно, как много от человеческого сознания сумел вместить в себя кристалломодуль «Одиночка». Гюнтер вполне адекватно воспринимал себя, осознавал ситуацию, не пытался строить иллюзий и в то же время испытывал чувства: злость, недоумение, досаду.

Способность мыслить возвращалась стремительно, больше на ум не шли рубленые, штампованные фразы внутренних инструкций, типа: иди туда, возьми то, соверши такое-то действие.

Это радовало, но не настолько, чтобы погасить тревогу и раздражение.

Когда долго смотришь в бездну, бездна начинает смотреть в тебя.

Перефразируя, Гюнтер бы сказал: когда ежедневно смотришь в глаза смерти, она рано или поздно доберется до тебя, тут уж – без вариантов.

Добралась. Обманул ли он безносую старуху – это еще как посмотреть. Надежда, конечно, умирает последней. И Гюнтер истово прислушивался к своей надежде, он сейчас не просчитывал шансы на выживание, а упивался самой способностью мыслить...

Жалкий, потрепанный пехотный сервомеханизм, в систему которого по жестокой превратности войны попал достаточно крупный осколок человеческого сознания, не собирался сдаваться.

Делая первый шаг в направлении колониального транспорта после ожесточенной схватки за внутренний контроль, Гюнтер учился заново осознавать себя, не отвергая ничего, присущего его новому телу, его образу мышления, на который все равно накладывался неизгладимый отпечаток машинной логики – ее он также не отвергал, потому что первая заповедь пилота, входящего в ежедневный нейросенсорный контакт с подчиненным ему боевым сервомеханизмом[11], гласила: не отторгай свои ощущения, сколь бы необычными, неприемлемыми для человека они ни казались. Не страшись, а используй их, – дольше проживешь.

Та война по всем меркам времени давно завершилась, – вновь подумал Гюнтер. – Значит, люди в боевых скафандрах, чьи сигнатуры пробудили меня к жизни, – не враги?

Спорное утверждение. Окружающая обстановка говорила сама за себя: нормальный человек не забрался бы сюда без крайней нужды. От кого они прячутся или что ищут? Как отреагируют на появление опасного (по любым меркам) пехотного дройда? Поверят ли его утверждению, что внутри кибернетической системы тлеет искра сознания бывшего пилота серв-машины?

Гюнтер не мог в точности предсказать дальнейший ход событий. Вероятности уходили в полную неизвестность. Значит, я по-прежнему один, один против всех. Что ж, привычное состояние для пилота «Фалангера». Может быть, прах капитана Шрейба и развеян по безвестной планете, став почвой, травой, листом дерева, но сознание выжило, и оно все еще находится в цепких объятиях войны.

Жутковатая, не поддающаяся осмыслению реальность, в которой он очнулся, не давала ему ни информации, ни преимуществ, лишь возводила помехи в виде вездесущей пыли и находящихся в шатком равновесии, наваленных друг на друга конструкций.

За те несколько минут, что прошли с момента его «пробуждения» от энергетической комы, Гюнтер понял только одно: он хочет жить. В теле дройда пехотной поддержки или еще как – не имеет значения. Желание мыслить, чувствовать, осознавать себя, подчинять механическую оболочку собственной воле выходило далеко за рамки тех порывов, за которые он когда-то готов был отдать всего себя, без остатка.

Все познается в сравнении.

Подумалось сейчас, сколько боли, крови и амбиций вобрала в себя жесточайшая в истории война – и что? Где они сейчас, великие адмиралы флота, вершившие судьбы звездных систем?

Их более нет.

А я есть.

С такими мыслями Гюнтер забрался внутрь древнего колониального транспорта.

Конечно, чудо не произошло и не могло произойти. Очнувшееся «я» пехотного сервомеханизма, лишенное частностей, утратившее большую часть воспоминаний о прожитой когда-то жизни, не являлось полноценным сознанием Гюнтера Шрейба. Он помнил собственное имя, род прошлых занятий, обстоятельства, при которых погиб. Он помнил человеческие эмоции и по-прежнему оперировал ими, постепенно постигая весь ужас и всю незавидность положения, в которое попал.

С другой стороны, многочисленные информационно-вспомогательные модули и программы, такие, как блоки технической памяти, базы данных, содержащие сведения о многих предметах и явлениях, дополняли искру человеческой личности, помогая создать иллюзию целостности мироощущения.

Перерастет ли иллюзия в настоящее, неподдельное самосознание – покажет время.

...Внутри древнего колониального транспорта царил мрак.

Гюнтер поднялся на борт корабля предков в районе криогенных залов.

Куда ни посмотри (а видел он в темноте практически как днем), везде высились и ширились достаточно примитивные отсеки и палубы основной сферы криогенных модулей; даже при крушении их так и не разделило аварийными переборками на изолированные сегменты.

Сотни тысяч несостоявшихся судеб...

На войне Гюнтер видел гибель миллионов, но эти люди покинули Землю в надежде найти счастье, новую родину, они питали надежды и чаяния, а не уничтожали друг друга в рамках вселенской бойни, поэтому трагизм внезапно оборванных жизней ощущался тут особенно остро.

Шрейб поднимался по гулким лестницам, проходил мимо не освещенных изнутри, погасших вместе с жизнями людей криогенных камер, думая о жестокой дани, которую брал космос за каждое открытие, каждую колонию...

В мыслях пехотного сервомеханизма, среди хаоса чувств и обрывочных воспоминаний прошлого, нашлось место для крамольной мысли, которая, впрочем, была не нова для капитана Шрейба.

Зачем мы воевали?

Что делили друг с другом в пространстве необъятного, практически неизученного космоса?

Не он один задавался подобными вопросами. Многие офицеры Альянса, осознавая жестокую бессмысленность войны между Землей и Колониями, попросту дезертировали, переходили на сторону колонистов вместе с вверенной им техникой. Возможно, именно это обстоятельство являлось одной из причин быстрого развития модулей искусственного интеллекта и внедрения их в системы боевых машин.

Всемирное правительство Джона Хаммера, развязавшее Галактическую бойню, не рассчитало масштабов грядущей схватки. Политики всерьез надеялись на маленькую, победоносную локальную войну – так им представлялся захват колоний, на самом деле обернувшийся жесточайшим в истории цивилизации противостоянием, длившимся более тридцати лет...

Гюнтер понимал: он не единственный механизм с интегрированным кристалломодулем «Одиночка», то есть он не уникален, возможно, что тут, среди различных потерпевших крушение кораблей, в странном, лишенном света звезд месте, он встретит других людей, чье сознание, сохранившееся в разных объемах, существует теперь на механических носителях.

Подобные мысли утешали слабо. Он попытался, но не сумел представить сообщество машин, бывших когда-то людьми.

Все происходящее казалось попеременно то бредом теперь уже окончательно погибающего сознания, то глобальным программным сбоем, но, тем не менее, он двигался вперед, к своей цели, а именно – к отсекам, где хранились техника и оборудование, предназначенные для несостоявшейся колонии.

* * *

Четверть часа спустя, вооружившись, он был готов к встрече с людьми, столь неожиданно прервавшими многовековое оцепенение энергосберегающего режима.

Боевой сопроцессор и связанный с ним вариатор целей по-прежнему управляли сканирующим комплексом, не выпуская «группу противника» из поля зрения.

Утратив полномочия принятия окончательных решений, боевые подсистемы, тем не менее, продолжали навязывать Гюнтеру однобокую, примитивную оценку ситуации.

Ну откуда, спустя тысячелетие, здесь может взяться «десантная группа противника»?

А ты, Гюнтер? Ты откуда тут взялся?

Справедливый, настораживающий вопрос.

Тот факт, что сигнатуры, предположительно опознанные как «боевые скафандры неизвестной модификации», не идентифицировались по стандартным базам данных, еще ни о чем не говорил. За период, который Шрейб провел в состоянии небытия, у противника вполне могла появиться новая модель гермоэкипировки, да к тому же при таком обилии помех энергетическую матрицу скафандра сложно отличить от сервомеханизма. Предполагать можно всякое, но, прежде чем вступать в бой или идти на контакт, следовало в точности выяснить, кто именно затаился на борту древнего транспортного корабля.

После всего увиденного Гюнтеру как-то не верилось в версию о людях. По мере накопления информации он стал четко осознавать, что находится на территории натурального кладбища кораблей. Если бы люди были осведомлены о нем, то давно разобрали бы, утилизировали или, по меньшей мере, извлекли бы тела погибших для достойного захоронения.

Система без солнца, небо без звезд, напряженно сияющий энергетический сгусток, неправдоподобные орбиты планет, видимых с поверхности, – буквально все вызывало логический протест, заставляло вести себя с особой осмотрительностью, не давать волю ни надеждам, ни эмоциям, – пусть они остаются на будущее, когда появится больше информации для анализа, а сейчас, приближаясь к транспортному кораблю, Гюнтер действовал предельно осторожно и взвешенно.

* * *

Транспорт класса «Элизабет-альфа» являлся современником войны.

Гюнтер медленно продвигался вдоль корпуса космического корабля, не пытаясь соединиться с его подсистемами, – зачем выдавать себя раньше времени?

Добравшись до разлома обшивки, он замер, переходя в режим пассивного приема данных.

Так и есть... Датчики. В разломе – лазерные растяжки. Несколько детекторов движения чуть глубже по коридору. Дальше вроде бы чисто...

Сигнатуры скафандров сгруппировались в одном из грузовых отсеков. Что привлекло внимание Гюнтера: отдельно от них просматривалась небольшая энергоматрица, расположенная в другом помещении транспортного корабля.

Маленький скафандр? Предназначенный для ребенка? Лет десяти, наверное? – мысленно прикинул Гюнтер, одновременно размышляя, как проникнуть на борт или получить хоть какую-то информацию о пришельцах.

Сканирующий комплекс, отслеживающий не только расположение сигнатур и датчиков, но и прослушивающий диапазоны связи, внезапно помог ему в решении одной из поставленных задач.

При очередной смене частот в режиме автоматического поиска он неожиданно услышал человеческий голос.

Сначала речь показалась ему незнакомой, но, вслушавшись, он понял, что в основе языка лежит интеранглийский, претерпевший значительные изменения за прошедшие века[12].

...У миллиардов машин так же, как у создавших их людей, есть судьбы. У одних – яркие, неповторимые, у других – обыденные, серые, не выходящие за предписанные рамки задач.

Порой судьбы людей и машин сплетаются так тесно, что разделить их, помыслить одно без другого, становится невозможно.

Так произошло и с Гюнтером.

Он не думал в данный момент о глобальном – едва осознавая себя в новой ипостаси, он действовал то напористо, то осторожно, попеременно проявляя качества машины или человека, создавая новый синтез побудительных мотивов и действий.

Не проклиная прошлого и не очень задумываясь о будущем, Гюнтер Шрейб, бывший капитан ВКС Земного Альянса, а ныне – пехотный дройд со сбойным ядром системы, где остатки человеческой личности возобладали над предопределенностью программных задач, решал сейчас свою судьбу, ибо после услышанного на частоте радиосвязи каждый его шаг, движение, мысль становились судьбоносными как для него лично, так и для тех, кто прятался в недрах транспортного корабля.

– Стив, у нас совсем нет припасов, – ворвался в сознание Гюнтера чей-то голос.

– Заткнись, Рич. Обойдешься без обычных продуктов. На тебе боевой скафандр. Он обеспечивает организм всем необходимым, – ворчливо отозвался другой. – Сразу видно, в армии не служил, салажонок. Что ты вообще в жизни видел, если постоянно ноешь?

– А сколько нам здесь торчать?

– Пока отец пацана не заплатит выкуп. Тебе мозги отшибло? Или отупел от страха?

– Тут отупеешь, – огрызнулся первый голос. – Видел, сколько кораблей вокруг?

– Не слепой. – В ответе Стивена послышались нотки авантюрной жадности. – Это же Клондайк. Золотое дно... Впрочем, заткнись и сиди смирно.

– Игорь, а какого фрайга мы забрались сюда? – вступил в разговор третий голос. – У меня чуть крышу не снесло, когда я взглянул на счетчик энергоуровней гиперсферы. Мы что – ушли по Вертикали в самое сердце аномалии?

– Тебе не все равно?

– В принципе – по фигу. Но интересно. Мы ведь должны были сгореть в поле напряженности аномалии. Мне рассказывал один знакомый пилот. Глубже четвертого энергоуровня соваться опасно.

– Многие так думали, – ответил тот, кого назвали Игорем. Подсистема анализа голоса мгновенно выделила в нем нотки властности и упрямства. Да, собственно, Гюнтер и без подсказки программных модулей сам прекрасно расслышал знакомые, понятные интонации.

В искусственных нейронных сетях андроида пехотной поддержки сейчас протекали сложные, непредсказуемые, стремительные процессы.

Внезапно заработала так называемая «вспышечная память». Он на мгновение ощутил себя стоящим в теснине между огромными сумеречными зданиями. Судя по ощущениям – самое дно мегаполиса. Рядом смутно прорисовывались фигуры еще троих подростков. Вот один из них кивнул и произнес:

– Все, хватит болтаться без дела. Пошли, сейчас подловим кого-нибудь. Нужна кредитка на один вечер. Той, что отобрали вчера, пользоваться уже опасно.

Те же самые интонации, такой же злой голос, полный беспочвенной ненависти ко всему сущему.

Выходит, нейрочипы, интегрированные непосредственно в кристаллосхему модуля «Одиночка», сохранили огромный пласт воспоминаний Гюнтера Шрейба. Боевая система «Фалангера», несколько лет находившаяся в прямом контакте с рассудком своего пилота, запомнила многое, в том числе и некоторые яркие моменты довоенной жизни Гюнтера...

Ему на миг стало страшно, затем это чувство истаяло, исчезло.

Голос, пробудивший короткую вспышку памяти, зазвучал вновь. Теперь Гюнтер был уверен: тот, кого называли Игорем, являлся предводителем обыкновенной банды отморозков. Таких, что обычно промышляют в самых глухих уголках мегаполисов, занимаясь мелким грабежом случайных прохожих. Но, видно, уровень технологий, доступных простому смертному, за прошедшие века шагнул так далеко, что позволил разного рода отребью вершить дела покрупнее...

– Может, все-таки просветишь нас? – вступил в разговор хриплый, будто простуженный голос. В его нотках не звучало подобострастия, скорее слышалась грубая звериная сила.

Стивен, скорее всего, правая рука этого Игоря, – проанализировав голосовой ряд, пришел к определенному выводу Гюнтер.

– Все просто, не напрягайтесь. – В ответе проскользнула ироничная, снисходительная издевка. – Пять лет назад я служил в ВКС Конфедерации, – начал пояснять Игорь. – Эй, Рихан, не нужно на меня так коситься. Или ты не любишь космодесантников?

– Люблю, не люблю... Тебе какая разница? – огрызнулся Рихан, которому Шрейб сразу же мысленно присвоил короткую, но емкую характеристику «шакал». Пытается строить из себя зверя, вроде Стивена, а сам скорее шавка, способная больно укусить и тут же сбежать.

– Смотри в переборку, а не пялься на меня с такой ухмылкой, целее будешь, – холодно предупредил его Игорь. – Так вот, – продолжил он прерванную мысль. – Подняли нас однажды по тревоге. Как водится, ничего толком не объяснили. Экипировка, погрузка, потом погружение в гиперсферу. Я тогда уже отслужил полтора года. Ну, думаю, встрял ты, Золотцев, сейчас бросят на зачистку какого-нибудь людьми и богом забытого мира, полного всякой сохранившейся еще с войны кибернетической дряни...

– А с чего ты так решил? – вступил в разговор еще один из участников банды.

– Нам боевые скафандры выдали особого образца. Полностью экранированные от разных излучений, с кучей непонятных внутренних датчиков, причем расположенных так неудобно, что стало ясно: экипировка либо изготавливалась наспех, либо на нас напялили опытные образцы, еще не прошедшие испытаний и отладки. Там, среди приборов, расположенных внутри гермошлема, тоже был счетчик энергоуровней аномалии.

– Ну, и?

– Что «ну»? – огрызнулся Золотцев. – Пересекли четвертый энергоуровень, а корабль продолжает погружаться в «гипер». Вот тогда я и подумал: ну ее к фрайгу, эту службу.

– Решил, что испытания на вас проводят? – хохотнул кто-то.

– Ну, вроде того.

– А потом что было?

– Отпустила нас аномалия. Вернее сказать, не отпустила, а пропустила. Проскочили девять энергоуровней и вышли в десятом. Такое началось, что вспоминать жутко. Системы штурмового носителя вдруг отрубились все до единой, чувствую – дрейфуем, и сколько жить осталось – непонятно. Страшно было, не скрою. Потом по вибрациям стало ясно – входим в верхние слои атмосферы. Прикинь, планета в недрах гиперсферы! Я тогда решил, что со страха крыша поехала. А все оказалось проще и понятнее. Только вот разъяснения мы получили уже потом, перед самым началом операции, за пару минут до посадки. Оказывается, один наш профессор открытие сделал. Уж что он там вычислил, не знаю, но, как сказал взводный, этот умник доказал, что внутри Вертикали могут двигаться корабли. Ну, типа, как в стволе силового лифта.

– Не хило, – присвистнул Стивен.

– Вот и я о том. – Игорь Золотцев с удовольствием предавался воспоминаниям, которые (по его мнению) должны внушить остальным должное уважение к своему предводителю. – Дальше еще интереснее стало, – после короткой паузы продолжил он. – Когда вошли в атмосферу, вновь заработали приборы и двигатели. На обзорных экранах такая картина появилась – век не забуду. Девять планет, словно ожерелье, на одной орбите вокруг сгустка сиреневого пламени. Жуть одна... Восемь миров мертвые, сплошь разной техникой усеянные, а одна планета с атмосферой. Вот туда мы и высаживались.

– За каким фрайгом?

– Люди там, оказывается, жили. Люди, ксеноморфы, еще твари всякие. В общем, высадили нас в горах. Там были расположены какие-то древние укрепления, по-моему, логрианский город, я точно не запомнил. Не до того было. Бросили прямо в пекло. Людей защищать. Там небольшой поселок затесался среди древних руин, ну и всякая нечисть на него полезла. Одна тварь страшнее другой. Импульсного оружия нам не дали, не работает оно в недрах аномалии, вместо «ИМов» выдали древние «АРГ-8», ну, в общем, «встряли» мы тогда по полной программе. Там монстры – в кошмарном сне не увидишь. Откуда берутся, непонятно. Один на моих глазах БМК разворотил. Я как это увидел – понял: все, Игорек, отсюда один путь – в цинк.

– А как выбрался?

– Ногами. Побежал я. Своя шкура, знаешь, дороже. Бегу среди руин какого-то древнего города, думаю, в какую бы щель забиться, вижу – постройка, вроде круга из огромных обтесанных камней, в центре углубление, не то вход в подземелья, не то просто нора... В общем, я метнулся туда, только хотел в тоннель проскочить, а он и не тоннель вовсе. Так, углубление, типа воронки. Тени меня обманули. Испугаться не успел, как чувствую – поволокло куда-то. Сознание потерял, а когда очнулся – лежу меж нагромождения разных кораблей, метрах в трех от меня такая же странная постройка и круг, вдавленный посередине. Только я снова туда соваться не стал. Побежал, благо сервоусилители мускулатуры работали. Короче, как я понял уже потом, меня перебросило по каналу внепространственной транспортировки на одну из безвоздушных планет, тех, что я видел с борта ДШМ при снижении. Бродил я по ней почти сутки, но особо от портала не удалялся. Потом заметил еще один такой же, но вот только камни другие были. Немного иной формы. Дай, думаю, рискну.

– И что?

– А вот не дай бог тебе такое испытать, не зная, что ждет. В одном скафандре меня снова через Вертикаль проволокло. Когда пришел в себя, лежу полузасыпанный песком. Вокруг пустыня, ни души.

– Ганио, что ли? – предположил Рихан.

– Точно. Ганио. Я на третьи сутки к Ганиопорту[13] вышел. Бронескафандр продал. Направление на портал приметил. Только возвращаться в ВКС уже не думал. Так и осел в Колыбели Раздоров[14]. А потом, через годик, работенка вот эта подвернулась. Украсть пацана и надежно спрятать, так, чтобы и искать было бесполезно. Я сразу про тот портал древний вспомнил. Его под песками хрен отыщешь, если точного места не знать. А я когда очнулся, маршрутный компьютер скафандра включил, а потом перед продажей «слил» из него все данные на внешний носитель.

– Так, выходит, тут неподалеку еще один портал? – спросил Стивен. – Ну тот, через который ты сюда попал когда-то?

– А тебе зачем? – мгновенно насторожился Игорь.

– Просто спросил. Интересно же. А вдруг оттуда конфедераты полезут?

– Это вряд ли, – авторитетно успокоил его Золотцев. – А портал, действительно, неподалеку. За ближайшим к нам колониальным транспортом. Там ложбина есть. Только соваться туда не советую. Перекинет на соседнюю планету, а там гарнизон ВКС Конфедерации. Но до него еще добраться надо, – хохотнул Игорь. – Раньше какой-нибудь ксеноморф сожрет.

Разговор утих сам собой.

Гюнтер, прослушивавший частоту связи, запомнил все сказанное до последнего слова. Практически все, о чем говорили между собой эти отморозки, являлось для него – солдата Первой Галактической – сплошным откровением, запредельными знаниями, не находящими логического обоснования среди доступных сведений.

Однако не верить услышанному не нашлось причин. Уровень достоверности полученной информации был близок к ста процентам.

Другое «ударило по нервам», заставив Гюнтера глубоко задуматься.

Сколько веков прошло после войны, а люди, похоже, не изменились. По крайней мере, он получил представление о той части человечества, с которой был знаком не понаслышке. Что греха таить – Шрейб сам являлся выходцем из трущоб мегаполиса, но война перемолола его, стерла одного Гюнтера и создала совершенно иную личность.

Сейчас перед ним внезапно встал вопрос: а что я должен делать в сложившейся ситуации?

На миг промелькнула мысль – отдаться воле боевых программ. Порешить всех и вновь впасть в спасительную кому энергосберегающего режима.

Неужели мы воевали за таких вот мерзавцев?

Ответа он не нашел. Его не было. Слишком мало информации. Оставалось лишь надеяться, что он случайно столкнулся с этим отребьем в человеческом облике.

Да, но что делать мне?

В еще не окрепший рассудок Гюнтера въелась фраза, оброненная главарем банды: я думал, нас пошлют на зачистку планеты, где после войны полно всякой кибернетической дряни.

Кибернетическая дрянь – это он про таких, как я...

Новый мир, каким бы чудовищным либо прекрасным он ни оказался на поверку, по полученной только что информации, отвергал древний пехотный сервомеханизм, давая ему четкое, недвусмысленное определение. Шрейб не строил иллюзий – никто не станет разбираться в таких тонкостях, как наличие в кристалломодуле «Одиночка» и подчиненных искусственных нейросетях пехотного андроида неполноценной копии сознания человека, погибшего на той войне.

Меня попросту уничтожат, как чрезвычайно опасный, реликтовый кибермеханизм.

Да, выбор небогат.

Либо действительно вернуться в режим энергосбережения, уходя таким образом от проблем, либо отыскать способ возвращения в мир, причем такой, когда его хотя бы выслушают до того, как разнесут на куски.

Прежде чем начинать действовать, он решил еще немного послушать ленивые переговоры членов банды.

Долго ожидать ему не пришлось.

– Послушай, Игорь, а если отец пацана откажется платить выкуп? Что тогда? Останемся ни с чем, да еще будем должны ганианцам за экипировку?

– Не дрейфь. Все оговорено и продумано. Заказчик поставил конкретное условие: если через сутки в оговоренное место ему не доставят выкуп, он все равно платит нам пятьсот тысяч.

– За что?

– За устранение мальчишки.

На некоторое время в эфире наступила тишина.

– А кто заказчик? – не подумав, ляпнул Рихан.

– Рехнулся? – тут же осадил его Игорь. – Или решил на тот свет пораньше отправиться? Кто заказчик – я и сам не знаю... и тебе знать не советую. Факт – ему мешает мальчишка. По каким причинам – понятия не имею. По-моему, он готов смириться с его «освобождением» за круглую сумму, но при упрямстве папаши наш работодатель готов заплатить за физическое устранение пацана.

– А не «кинет»? – хмуро поинтересовался Стивен.

– Деньги уже на счете, – успокоил его Золотцев. – В банке Ганио. Так что ситуация для нас беспроигрышная. Сидим сутки, и если выкуп не заплатят – я сам все сделаю.

– А команду тогда зачем набирал? – пробурчал Рихан. – Украсть мальчишку ведь было совсем несложно. На Грюнверке вообще народ странный, как будто не знает, что в Галактике существует преступность.

– Насчет Грюнверка – согласен. Там я бы справился и в одиночку. А вот тут вы мне еще можете пригодиться. Во-первых, если мне удалось тогда сбежать через древние, наверное, еще инсектами построенные порталы, то где гарантия, что о них до сих пор неизвестно конфедератам? Не факт, верно? Ну и реликтовых кибермеханизмов тут, полагаю, в избытке. Короче, хватит болтать. Отдохнули? А теперь по постам.

Разговор оборвался, но Гюнтеру в конкретной ситуации уже все было ясно.

Пехотный сервомеханизм времен Галактической войны, получив подобную информацию, не стал бы вмешиваться в дела людей. Боевому вариатору целей достаточно того, что группа подонков, укравшая ребенка, не классифицируется как «противник».

Однако в системе дройда возобладал рассудок Гюнтера.

Вспышка возрождающейся памяти рванула, будто огненный всплеск оборонительной плазменной гранаты: на миг помутилось сознание, зрение стало нечетким, фантомные ощущения звона в ушах и солоноватого вкуса крови на губах ворвались в раздираемый противоречиями рассудок.

Та война сначала убивала души, а уж затем уничтожала людей.

Но случалось и так, что в череде бесконечных схваток возвращались порывы чувств, словно шквалистый ветер вздымал и уносил прах бесконечной усталости, морального истощения, порожденные буднями техногенного противостояния.

Ребенок...

Это случилось, когда Гюнтер уже командовал взводом серв-машин, незадолго до рокового штурма укрепрайона силами Флота Свободных Колоний.

Между капитаном Шрейбом и тем молодым человеком без определенного рода занятий, которого в возрасте девятнадцати лет призвали в армию, лежала неодолимая пропасть. На призывной пункт он явился по принуждению, имея за плечами лишь сомнительный опыт выживания в трущобах одного из мегаполисов Земли, без твердых принципов, без понимания цели жизни, – все как-то скользило мимо, не цепляло, но ад, в который попал Гюнтер, мгновенно сжег все напускное, жизнь перевернулась, – за первые месяцы боев он пережил столько, что не уместила бы и целая эпоха прозябания в мегаполисе.

Примечания

1

«LDL-55» – десантный бот Флота Свободных Колоний. Представляет собой тяжелый лазер на шагающем либо гусеничном приводе.

2

БПМ – боевая планетарная машина.

3

Масс-детектор – один из немногих приборов, работающих в гиперсфере.

4

Условно – гиперсфера делится на десять энергоуровней.

5

Пассивный прием – режим работы сканирующего комплекса, когда приборы лишь фиксируют изменения во внешней среде, не производя активного поиска и не выдавая себя направленными излучениями.

6

Файл сканирования – вся собранная системами наблюдения информация, сведенная в единый массив данных.

7

Сервопривод – в отличие от сервомотора, моделирует усилие, которое будет передано на внутренний двигатель для совершения определенной работы.

8

Великий Исход – период истории человечества между 2215 и 2265 годами, когда сотни колониальных транспортов покидали Солнечную систему, погружаясь в аномалию космического пространства, названную «гиперсферой», в попытке достичь иных звездных систем.

9

Лайкорон – искусственный синтетический материал, способный сокращаться или растягиваться под воздействием специального катализатора.

10

«Хьюго БД12» – машины данной серии проектировались исключительно для использования в колониях. Каждый андроид снабжался пакетом программ, которые позволяли ему действовать на трех разных уровнях свободы.

Первый – являлся стандартной программной оболочкой для бытовой машины. При активации робот годился для выполнения любых хозяйственных работ, с полным запретом самостоятельных действий и жестким регламентированием ситуаций, когда деятельность робота могла стать угрозой для окружающих.

Второй уровень программных оболочек включался автоматически в случае, если от людей не поступало никаких команд на протяжении стандартного земного месяца. Для совершившего посадку колониального транспорта это был критический отрезок времени, в течение которого исчерпывались все бортовые энергоресурсы. Данный уровень программной свободы предполагал, что андроид может совершать определенные шаги, направленные на обеспечение безопасности колонистов и самостоятельной реконструкции зоны посадки.

Третий уровень программной свободы мог быть включен только человеком путем ручного ввода команд со встроенного пульта программатора. Его включение активировало все процессорные и программные возможности андроида, а также жестко привязывало его к определенному человеку или группе людей, которых он был обязан защищать при любых обстоятельствах. Всего блок идентификации дройда серии «Хьюго-БД12» мог хранить от одного до пяти образцов ДНК и связанных с ними образчиков голосового ряда для распознавания речевых команд. Находясь в состоянии третьей степени свободы, андроид мог исполнять любые функции, начиная от посадки цветов, уборки помещений и заканчивая убийством любого существа, включая физическое уничтожение других людей, если они прямо угрожают жизни его хозяина.

11

Пилоты серв-машин класса «Фалангер» и «Хоплит» управляли многотонными боевыми механизмами посредством прямого нейросенсорного контакта между разумом человека и подсистемами машины. Посредником в данном процессе являлся модуль программ независимого поведения «Одиночка» – кристаллосхема, оснащенная нейрочипами, где по замыслу конструкторов должны были накапливаться боевой опыт, присущая человеку неординарность действий. На самом же деле модуль «Одиночка» не только накапливал боевой опыт, но и постоянно сканировал личность пилота, копируя ее на искусственные носители.

12

Интеранглийский язык, или интерангл, – употребляется в Обитаемой Галактике как универсальное средство межпланетного общения, в то время как большинство планетных цивилизаций сохранили собственные языки, на которых разговаривали их далекие предки, покидавшие Землю в период Великого Исхода.

13

Ганиопорт – столица планеты Ганио. Единственный мегаполис планеты.

14

Колыбель Раздоров – сленговое, просторечное название планеты Ганио.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.