Года любви и дни печали

Андрей Дементьев

Года любви и дни печали

От автора

Как пишутся стихи? Иногда ловлю себя на мистической мысли, что они приходят откуда-то сверху. Я сажусь за компьютер, порой даже не зная, о чем буду писать, и вдруг появляются первые строки. Например, такие —

Наша жизнь, как цунами.

Все пошло кувырком.

Поменялись местами

Произвол и закон.

Это уже потом, когда стихи написаны, я вспоминаю, что на меня очень сильное впечатление произвели документальные кадры об этом стихийном бедствии. И мое поэтическое воображение перевело увиденное в иной образ – в образ сегодняшней нашей жизни, наполненной несчастными случаями, несправедливостью и отчаянием живущих на земле людей. Проще говоря, стихи рождаются из эмоций, из впечатлений, из тех потрясений, которыми полон мир. И они не обязательно должны быть печальными или безнадежными. Вокруг много радостного, красивого, доброго. Надо только почувствовать это.

Конечно, мне прежде всего хочется говорить о прекрасном – будь то кто-то из моих друзей, общение с природой, или внезапно обращенный на тебя глубокий взгляд красивой женщины… Я уж не говорю о любви, без которой никто из нас просто не может жить.

В моей новой книге «Года любви и дни печали», которую я отдаю на суд читателей, немало стихов, написанных только что. Это в основном лирические произведения. Но в последнее время меня почему-то неотвратимо влечет поэтическая публицистика, когда можно сказать резкое слово о социальной несправедливости, о лицемерии властей, осудить или высмеять их. Ведь «только бесстрашное слово, великая сила его за правду вступиться готово, взамен не беря ничего».

В эту книгу я включил и некоторые давние стихи, но главное в ней – это первый раздел, где собраны стихотворения, ранее не публиковавшиеся и написанные мною в 2010 году. Я очень надеюсь, что и на этот раз найду полное взаимопонимание со своими читателями.

Андрей Дементьев

Новые стихи

Год рождения

Две тысячи десятый

Я прожил нелегкую жизнь:

Репрессии, голод, война…

Мне сердце шептало:

«Держись!

Иные придут времена…»

Пришли…

Но не те, что я ждал.

Пришли времена «воротил»,

Эпоха ворюг и менял,

И вновь этот мир мне не мил.

А нас – ту великую часть,

Что держит страну на плечах,

Ввергают, как прежде, в напасть,

Чтоб свет в наших душах зачах…

Я прожил нелегкую жизнь.

И злобится память моя.

А сердце мне шепчет:

«Держись…»

Держусь за таких же, как я.

Виртуальное время.

Виртуальные люди.

Виртуальный успех,

Когда жизнь на нуле.

Я не знаю, что там

В виртуальности будет.

Мне хотелось бы знать,

Что нас ждет на земле.

Виртуально в Твери

Продолжают работать

На родных производствах

Мои земляки…

А в натуре – в былое

Закрыты ворота.

И в цехах одиноко

Ржавеют станки.

Виртуальная жизнь,

Виртуальное время

Забавляют кого-то

Как съемки кино.

И уходят в него

Сбросить горькое бремя

Те,

Кто в жизни реальной

Обманут давно.

Бог в помощь тому,

Кто старается,

Кто в помыслах тверд

И в решениях скор.

А леность Всевышним

Незримо карается.

Хотя не о ней

Я веду разговор.

Быть может, в наш век

Устарела пословица:

«На Бога надейся,

А сам не плошай…»

Когда нет удачи

И рыба не ловится.

И засуха может

Сгубить урожай.

И сводит на нет

Все людские старания

Холодная воля

Жестокой судьбы.

Как смерчем земля, —

Горем души изранены.

И падают слезы

На голос мольбы.

Всевышний все видит…

И горькое бремя

Земных неудач

Растворится во мгле.

И будет в тот миг

Он незримо со всеми…

Как был Он когда-то

С людьми на земле.

Я эти строки обращаю к юным,

Чьи души, как открытая тетрадь.

Кому уже понятен взрослый юмор,

Который помогает выживать.

Хотел бы я им передать свой опыт,

От глупостей и бед предостеречь,

Чтобы в душе не оседала копоть,

Когда начнут иллюзии гореть.

Чем меньше будет разочарований,

Тем больше в сердце мудрости и сил.

А жизнь и награждает нас, и ранит,

И не поймешь – кто мил ей, кто не мил.

И к этому уже нельзя привыкнуть…

Надеясь на российское «авось»,

Судьбе не зря выплачиваем выкуп

Мы тем, чего добиться не пришлось.

Я обращаю к юным эти строки.

Пускай они не повторяют нас,

Когда мы перед недругами кротки,

А возле лжи не поднимаем глаз.

Ане

Улыбнись…

Тебе идет улыбка.

Радость из нее мне сотвори.

Я поймаю золотую рыбку,

И желанья сбудутся твои.

Правда, я пока еще ни разу

Золотую рыбку не ловил.

Просто все мы жили в мире сказок,

Этот мир мне и поныне мил.

Хочется порою впасть в наивность,

Словно жизнь лишь только началась.

Золотая рыбка оказала милость —

Приплыла сама к истоку синих глаз…

Ребенок проснулся

И смотрит в окно.

Но что он увидел,

Нам знать не дано.

Ребенку полгода

И вряд ли уже

Все ясно

Его несмышленой душе.

Природа сама

Разберется во всем.

Пока же он

В замкнутом мире своем.

Но вскоре иные

Придут времена.

Поймет он,

Что лето уже не весна.

Что доброе слово

Не дружит со злым.

И мир, что вокруг…

Неповторим.

Сиреневое пламя миндаля

Заполыхало возле наших окон.

Хотя еще средина февраля,

Но дни уже под властью солнцепека.

Не хочется отсюда уезжать

В заснеженную шумную столицу…

Стараюсь солнце в сердце удержать,

Чтоб, возвратясь, с друзьями поделиться.

Иерусалим

Поэта я увидел в первый раз

Случайно в поликлинике Литфонда…

… Его друзья уже вернулись с фронта,

А время мне напомнило фугас

Замедленного действия, который

Потом взорвал стихами шумный город.

И этот взрыв нежданно сблизил нас.

… Поэт стоял на сцене и молчал.

Он только что прочел стихи о мире.

Зал грохотал, как волны о причал…

Он улыбался, дожидаясь штиля.

Продолжив чтенье, вдруг на миг умолк,

Волшебную строку забыв угрюмо.

И зал ему подсказывал, как мог, —

Кто шепотом, кто радостно и шумно.

Потом напишут – он стихи забыл

Нарочно, чтобы убедиться,

Что юный зал его боготворил,

К кому он обращал свои страницы.

Но он-то знал, что не порвется связь

Меж ним и залом…

Остальное – небыль.

И мысль его над залом вознеслась,

Чтоб возвратиться откровеньем Неба.

Спустя года он вспомнит вечер тот

И все слова в тиши исповедальной.

И вновь в его душе строка замрет,

Как и тогда – призывно и печально.

Как быстротечна жизнь…

Казалось, что вчера

Отметил я свое тридцатилетие.

И вдруг пришла обидная пора,

Где прожитые годы все заметнее.

Но сколько бы ни миновало лет,

Считаю их без горечи и ужаса.

Не по нежданным датам горьких бед,

А по счастливым дням любви и дружества.

Дождь перестал стучаться в окна.

И стало тихо, как в раю.

Береза, что насквозь промокла,

Склонилась в сторону мою.

Увы, но осень на пороге

С ее дождями и тоской.

И вновь в назначенные сроки

Жара уходит на покой.

Говорят, что друзей

Не должно быть много,

Как много не может быть

Королей.

Представьте —

Была б на земле

Лишь одна дорога

Для всех людей,

Живущих на ней.

И как бы тогда

Мы искали друг друга?

Сколько бы не повидали

Чужих краев…

Одной дорогой

Я шел в разлуку,

Другая дорога

Нас сблизила вновь.

И потому всякий раз душа трепетала,

Когда открывал я новых друзей.

И все ж у меня их, наверное, мало

Для долгой жизни моей.

Еврейских жен не спутаешь с другими.

Пусть даже и не близок им иврит.

Я каждую возвел бы в ранг богини,

Сперва умерив вес и аппетит.

О, как они красноречивы в споре,

Когда неправы, судя по всему.

Душа их – как разгневанное море.

И тут уже не выплыть никому.

Мой друг художник – молодой и светский,

Разводом огорчась очередным,

Спросил в тоске – «Что делать? Посоветуй».

И я сказал – «Езжай в Иерусалим…»

Престиж еврейских жен недосягаем.

Непредсказуем и характер их.

Когда они своих мужей ругают,

То потому, что очень верят в них.

В их избранность, надежность и удачу.

Боясь – не потерялись бы в толпе.

А неудачи – ничего не значат.

Была бы лишь уверенность в себе.

И чтоб не обмануть их ожиданий,

Мужья обречены на чудеса:

Рекорды, книги, бизнес женам дарят,

Чтоб гордостью наполнить их глаза.

Еврейским женам угодить не просто.

Избранник – он единственный из всех.

Они хотят любимых видеть в звездах,

В деяньях, обреченных на успех.

И потому ни в чем не знают меры,

Когда мужей выводят в короли…

Без женской одержимости и веры

Они бы на вершины не взошли…

Пою хвалу терпению мужскому.

Еврейским женам почесть воздаю.

Одна из них не просто мне знакома,

Она судьбу возвысила мою.

Иерусалим

Ане

Я счастлив снова думать о тебе,

И дум таких уже теперь не мерено.

Я радуюсь, что ты в моей судьбе.

И уходить, как будто, не намерена.

Благодарю судьбу за первый день любви.

За все другие, что еще предвидятся.

Твое молчанье и слова твои,

Как вздох царевны на влюбленность витязя.

Поэзия —

Рискованный полет.

Что страховаться

Полотном газетным?

А если падать —

Так на черный лед.

Как это и положено

Поэтам.

На Пятой авеню

Я встретился случайно

С открытым внове шармом

И с юностью своей.

На солнечной витрине

Висел пиджак печально,

Такой же, что когда-то

Носил мой друг Андрей.

Мистическое чувство

Мне душу опалило.

И распахнул я двери,

Поверив в чудеса.

Но чуда не случилось.

И я ушел уныло

От образа Андрея,

Не осушив глаза.

Я перепутал годы,

Смешал все наши даты

В надежде, что нежданно

Жизнь обратится вспять.

Но друг мой виновато

Смотрел из дальней дали,

И ничего в ответ мне

Уже не мог сказать.

…Он мчался по Нью-Йорку,

С иголочки одетый,

Как будто поднимался

Над залами Москвы.

И васильки Шагала,

Что были им воспеты,

Смотрели вслед с плаката

Глазами синевы.

В машине пел Боб Дилан,

И давней песней этой

Певец прощался с другом,

О чем никто не знал.

Последняя поездка

Великого поэта…

Но ждал Политехнический —

Его любимый зал.

…Я вижу эту сцену.

Царит на ней цветасто

Сверхсовременный витязь

И поднята рука.

Встает над залом властно

Во весь свой рост великий

Единственная в мире

Надежная строка.

Он был пижон и модник

Любил цветные кепки

И куртки от Кардена.

И шарфик a Paris.

И рядом с ним нелепо

Светился чей-то галстук,

На чьих-то старых брюках

Вздувались пузыри.

Не зря же и в стихах он

Так увлекался формой,

Что вмиг был узнаваем

Почти в любом ряду.

А что всех удивляло, —

Ему казалось нормой,

Когда бросал алмазы

В словесную руду.

Я не хочу мириться

С его земным уходом.

Не может свет погаснуть,

Когда падет во тьму.

Андрей в своей стихии,

Как Байрон, мог быть лордом.

Судьба же подарила

Небесный сан ему.

И Господа просил он

Послать ему второго,

Чтоб поровну общаться,

Он так был одинок…

Господь не принял просьбу.

Не делят Божье слово.

Жил без дублера Пушкин.

И Лермонтов, и Блок.

По синему экрану

Летят куда-то птицы.

Легки и чутки крылья,

И музыкален звук…

Но птиц тех белоснежных

Я принял за страницы,

Умчавшиеся в вечность

С его уставших рук.

В своих стихах последних

Немногого просил он:

«Храните душу чистой,

Не троньте красоту…»

Был голос полон силы.

В нем столько было веры,

Что мир, устав от крика,

Услышал просьбу ту.

Июнь. 2010.Нью-Йорк – Москва

Добрый порыв не бывает некстати.

Доброе слово всех прочих нужней.

Я не жалею, что годы потратил

На долгожданных и верных друзей.

Правда, обида случилась однажды:

Друг оплошал на крутом вираже

И не пришел, хоть я очень нуждался,

Горькую метку оставив в душе.

Так уж случилось…

Но все мы ранимы.

И не прощаем предательств и зла…

Встретилась ложь —

Ты прошествовал мимо,

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.