Сильнее боли

Галя замолчала, с ужасом вглядываясь в округлившиеся глаза Тараса. «Ага, испугался, что я его раскусила!» – уверилась она в собственной правоте и медленно наклонилась, словно поправляя туфлю. На самом же деле она быстро сорвала ее с ноги и со всего маху припечатала каблуком Тарасу между глаз. Тот взвыл, зажав ладонями лицо, и завертелся на месте. Галя же, прыгая на одной ноге, цепляла на другую вырывающуюся из рук туфлю. А когда ей это наконец удалось, опрометью бросилась к спасительным домам, темнеющим в конце переулка.

8

Боль оказалась ошеломительной – но все-таки не такой сильной, как при загадочных приступах. Наверное, как раз потому, что она была не пугающе непонятной, а реальной, вполне объяснимой. Хотя как сказать – понять поведение Галины он все-таки не сумел бы, очевиден лишь источник пульсирующей боли. Конечно, мыслить столь последовательно Тарас сейчас не мог. Все это пронеслось в мозгу путано, скорее, на уровне эмоций. Первое же, о чем он подумал сознательно, – что эту взбалмошную дуру надо срочно остановить. Подумал – и устыдился. Никакая Галина не дура. И вовсе не взбалмошная. Ее выдержке оставалось еще поучиться. И то, что срыв все-таки наступил, совершенно естественно. Но остановить ее все равно нужно. Только вот как?

Превозмогая боль, которая и стала внезапно подсказкой к решению, Тарас, не обращая внимания на льющуюся из носа кровь, крикнул в спину убегающей Галины:

– А как же боль?.. Наша общая. Я обещал рассказать, помните?

Из-за разбитого носа прозвучало все это гнусаво и неразборчиво. Но, видимо, Галина услышала главное. И тотчас, будто наткнувшись на стену, остановилась. Медленно, словно боясь увидеть нечто ужасное, повернула голову и что-то негромко сказала.

– Я не слышу, – зажав кровоточащий нос, ответил Тарас.

Галина вернулась, но все-таки встала достаточно далеко, готовая в любой миг снова рвануться и побежать.

– Рассказывайте.

Тарас шмыгнул носом. Заполнившая ноздри кровь мешала говорить внятно. Он вспомнил, что в нагрудном кармане пиджака обязательно должен быть платок, мама чуть ли не ежедневно меняла ему эти платки, настойчиво засовывая их в карман. Так и есть, платок оказался на месте. Тарас осторожно высморкался, а когда отнял бывший только что белым квадрат ткани от носа, тот в лунном свете показался ему черным. «Кровь и должна быть черной, – внезапно подумал Тарас. – Она вымывает из нас столько грязи, что иной ей быть попросту невозможно».

– Рассказывайте, – повторила Галина, и Тарас, скомкав окровавленный платок, стал сбивчиво говорить ей о преследовавших его приступах боли.

Выслушав не перебивая, Галина переспросила:

– Когда у вас был первый приступ?

– Вчера. Да, вчера вечером, – ответил Тарас. И осторожно спросил: – Вы мне верите?

– Не знаю, – честно призналась Галина. – Вы могли все придумать, когда я сказала, что у меня болит голова.

– Но зачем? Зачем мне это придумывать? – воскликнул Тарас и сглотнул, едва не подавившись собственной кровью. – Я никакой не маньяк и не насильник, поверьте! Я простой школьный учитель.

– Да? – неожиданно и непонятно отчего развеселилась Галина. – И что вы преподаете?

– Русский язык и литературу.

– Жаль, – хмыкнула Галина, и если бы не близорукость Тараса, он увидел бы, что женщина немного расслабилась, выражение лица стало совсем иным, во взгляде пропала обреченность. – Лучше бы это… как оно там у вас называется?.. Основы соблюдения безопасности?

– Основы безопасности жизнедеятельности, – поправил Тарас. – Но нет, увы. Только русский и литературу.

– А ну-ка! – оживилась вдруг Галина. – Сейчас проверим, кто вы есть. Скажите-ка, что такое тропы?

– Тропы? – шмыгнул носом Тарас. – Дорожки такие, проделанные ногами людей или животных. В лесу, в степи там… в общем, где нормальных дорог нет.

Галина напряглась. Тарас не мог это увидеть, но почувствовал. И с легкой ехидцей в голосе добавил:

– А то, что вы имеете в виду…. Троп – это такой оборот речи, для усиления ее выразительности. Когда слова или выражения употребляются в переносном смысле. Эпитет, метафора, сравнение и все такое… Годится?

– Вполне. – Из голоса Галины исчезла настороженность. – Хотя в принципе отчего бы школьному учителю не быть маньяком? Примеров хватает.

– Да ладно вам, – снова шмыгнул Тарас. – Сами-то откуда про тропы знаете?

– На журфаке училась, – буркнула Галина и быстро сменила тему: – Так что делать будем, учитель?

– Для начала… – сказал Тарас, но кровь опять хлынула струей на подбородок, и он задрал голову, нашаривая в кармане платок.

– Для начала нужно вам первую помощь оказать, – подошла к нему Галина и сама достала окровавленный кусок ткани. Критически его осмотрела и покачала головой: – Да уж… Надо бы воду найти. Есть ведь тут какие-нибудь колонки, колодцы?

– Ддесь река ездь… – прогундосил Тарас, не опуская головы.

– Да-да, я что-то такое помню, – кивнула, вглядываясь в темноту, Галина. – Только вот где?

Тарас махнул рукой в сторону той самой злополучной дачи, на которую Галине даже смотреть не хотелось. Домик, где пришлось им так «романтично» познакомиться, был самым крайним в поселке. А дальше, меж кустов и редких деревьев, и впрямь поблескивала лунной дорожкой вода.

– Пойдемте. – Немного помедлив, Галина взяла Тараса за руку, поскольку он так и стоял, взирая на луну и звезды, зажав пальцами ноздри, и повела его к реке. Но все же взяла намного правее дачи, хоть и пришлось сойти с дорожки в довольно густую траву.

Тарас шагал за Галиной послушно и молча, лишь изредка чертыхался, когда ноги путались в траве и спотыкались о кочки. «Удивительное существо человек, – рассуждал он, обращаясь, видимо, к звездам, поскольку смотрел по-прежнему на них. – Ничтоже сумняшеся, лупит ближнего по лицу, а потом за ручку, как любимое дитятко, ведет смывать кровушку. После того ведет, как тот самый ближний напомнил, что у них общая боль. Не радость, не интересы, а именно боль. Только она, видимо, и сближает людей, делает их терпимее друг к другу. Не потому ли человечество так любит воевать, чтобы потом, обнявшись с бывшим недругом, погоревать над обоюдными ранами?» Впрочем, философствовать Тарасу пришлось недолго – скоро уже Галина испуганно крикнула: «Стойте!» – она сама чуть не шагнула в пустоту внезапно возникшего под ногами обрыва.

Несколькими метрами левее обнаружился пологий спуск. Берег оказался глинистым, и у самой воды следовало быть осторожными, чтобы не соскользнуть в реку. Так что Тарасу волей-неволей пришлось опустить голову, и кровь опять принялась сочиться, хоть и не текла уже ручьем, как поначалу.

Галина отобрала у него платок и прополоскала в реке. Слегка отжала и велела «раненому»:

– Повернитесь к свету.

Он послушно обратил лицо к луне. Галина подошла вплотную, и Тарас, скосив глаза, с непонятной досадой убедился, что она все же чуть выше его. Хотя в данной ситуации это оказалось лишь на руку – Галине не пришлось тянуться, чтобы смыть с его лица кровь. Затем она вновь сполоснула платок и подала Тарасу:

– Приложите к переносице.

Но тот не отреагировал, удивленно глядя за спину Галины.

– Огоньки… – неуверенно пробормотал он.

– Какие еще огоньки? – обернулась Галина. И тоже увидела невдалеке пятнышко света. Появился было и второй лучик, но быстро погас. Галина немедленно отреагировала: – Посмотрим?

– Ну-у… – протянул Тарас, не найдясь, что ответить. Едва выпутавшись из одного приключения, он очень не хотел попадать сразу в следующее. Между стрессовыми ситуациями он предпочитал делать хотя бы небольшую передышку. Впрочем, сейчас помощь оказалась бы очень даже кстати. А риск сразу же после встречи с одним маньяком нарваться на новых казался не слишком большим.

Наверное, Галина подумала так же, поскольку, напомнив Тарасу: «Прижмите платок», зашагала к непонятным огням, аккуратно переставляя ноги по скользкой глине.

«Все, сыночек, вырос. Мамочка больше за ручку водить не желает», – подбодрил себя шуткой Тарас и последовал за Галиной, послушно прижав прохладный платок к переносице.

* * *

Странные огоньки оказались обычными фонариками, которыми подсвечивали в воду двое мужчин, стоявших в лодке метрах в пяти от берега. Поначалу они засуетились, погасили свет, но, поняв, что на берегу всего двое, к тому же один из них женщина, успокоились и снова включили фонарики.

– Кто такие? – начальственным тоном бросил один из мужчин.

«Сами мы не местные», – хотелось съерничать Тарасу, но помощь нужна была все-таки им, а не людям из лодки, поэтому, прикрывая глаза ладонью от яркого света фонарика, он сказал:

– Мы из города. Заблудились вот… И, похоже, на электричку опоздали.

– Электрички по реке не ходят, – произнес второй голос, более приветливый, нежели первый.

– Мы уже догадались, – не удержалась от колкости Галина.

– А от нас чего надо тогда? – буркнул «начальник».

– Может, вы нас подвезете? – вырвалось вдруг у Тараса.

– Ни хрена себе! – засмеялся «приветливый». – Мы что вам, извозчики?

– Мы рыбу ловим, не видите? – сказал первый мужчина и посветил на борт лодки. Тарас прищурился, но ничего разглядеть не сумел. Впрочем, ситуацию прояснила Галина, которая едва слышно шепнула:

– Ага, так я вам и поверила. Удочку достали, видите ли. А то не понятно, чем вы тут занимаетесь…

– А чем они занимаются? – так же тихо прошептал Тарас.

– Сетки ставят, что же еще? Браконьерят помаленьку.

– Откуда вы знаете? – удивился Тарас. Живых браконьеров ему еще видеть не приходилось.

– Журналистский нюх, – буркнула Галина.

– Чего это вы там шепчетесь? – с подозрением спросил начальственный тип.

– Решаем, как вас уговорить, чтобы вы нам помогли, – нашелся Тарас.

– И что решили? – поинтересовался более приветливый рыбак.

– Сто рублей вас устроят?

Браконьеры дружно загоготали. Отсмеявшись, первый мужчина стал даже «добрее» в голосе:

– Ну, посмешили, спасибо. Давайте, идите себе, не пугайте нам рыбу.

– А двести? – как ни в чем ни бывало спросила Галина.

– Пятьсот, – ответил «приветливый». – И только до станции.

– Сколько у вас? – шепнула Тарасу Галина.

– Только сто, – виновато шмыгнул он носом.

– А за мобильник до города? – продолжила торг с рыбаками Галина.

– Какой мобильник? – В голосе второго мужчины проклюнулся интерес. Галина назвала модель.

– Ну-у!.. – протянул тот же голос. – За такое старье только до станции.

– Зачем нам до станции, электрички же ночью не ходят! – вставил реплику Тарас.

– Скоро московский пройдет, – сказал первый рыбак.

– Он ведь в Ряскине не останавливается, – шепнул приятелю второй браконьер, но Галина услышала.

– А где останавливается?

– В Генсирово, – виновато, словно оправдываясь перед другом, ответил мужчина.

– Значит, везите до Генсирово, – не сдавалась Галина.

Рыбаки пошептались, и первый, опять вернув голосу начальственную спесь, буркнул:

– Телефон и двести сверху.

– Да что же это… – возмутился было Тарас, но Галина больно пихнула его локтем в бок и ответила браконьерам:

– Сто сверху. Нам же надо на что-то билет купить.

– Хрен с вами, – сплюнул «начальник».

В лодке загремело, послышались негромкие всплески весел. Вскоре дюралевый нос зашуршал о глинистый берег.

Галина первой вскарабкалась на борт. Никто из сидевших в лодке даже не шелохнулся, чтобы помочь ей. Тарас скрипнул зубами, но промолчал, хотя был сейчас невероятно зол и на алчных рыбаков, и на себя, и даже на Галину – за то, что создавшейся ситуацией она невольно показала его бесполезность и даже никчемность.

Рыбаки уже завели мотор, пока Тарас забирался в лодку. Не успел еще даже усесться, как суденышко резво рвануло вперед, и он больно хлопнулся мягким местом о скамейку.

9

Галя молчала до самой станции. Под шум лодочного мотора особенно не побеседуешь, но, самое главное, говорить ей ни с кем и не хотелось. Не с браконьерами же? С теми уже все обсудили. А с Тарасом… Нет, с ним тем более. Пока сплачивала их общая опасность – пришлось поневоле стать ближе, забыть то, что мешало делу. А вот сейчас эта близость схлынула вместе с пиком тревоги, зато тут же замелькали воспоминания о другой близости – бессознательной, животной, а потому особенно мерзкой. Хоть Галя и понимала умом, что Тарас виноват в этом не больше ее самой, но поделать с собой ничего не могла. Отвращение к произошедшему автоматически распространялось и на Тараса. Ну, к нему, может, не совсем уж отвращение, но неприязнь – однозначно. Это не относилось к внешности Тараса, она вообще не считала внешность мужчин особо значительным фактором, хотя в мечтах и представляла своего избранника куда презентабельней. Но, во-первых, Тарас, хвала всем святым, не был ее избранником, а во-вторых, теперь, приглядевшись к нему, Галя пришла к выводу, что внешне он не так уж и неприятен, разве что чуть повыше ему быть не мешало, да покрепче. Впрочем, ей-то какое дело до его внешности? Пусть хоть полным уродом будет, хоть красавцем писаным – ей это все равно. Или… нет?.. Да ну, вот уж дикость! Не нужен и даром ей этот близорукий хлюпик! К тому же она никак не могла окончательно прогнать от себя гадкую мысль, что Тарас все-таки врет, что он замешан в этой кошмарной истории не как жертва, а как исполнитель или даже организатор. Понимала, что это бред, паранойя, а вот не уходили подобные мысли – и все тут!

Да еще мысли о Костике… Галя так и не могла вспомнить точно – просила ли она маму забрать внука из садика, или это лишь придумалось ей в бреду. Да нет же, конечно, просила! Не могла она про своего котеночка забыть, ну никак не могла!

Не могла?.. А ведь забыла, когда… предавалась страсти с Тарасом! Дикость, дикость! Опять!.. Неужели теперь все оставшиеся годы придется с этим жить? «А как ты хотела, голубушка? – злорадно поддела себя Галя. – Хоть башка у тебя и плохо соображала, а ножки раздвинуть соображалки хватило! Никто тебя не насиловал. Так что, Галя, кто ты есть на самом деле – тебе и самой теперь ясно стало. И что тебе дороже всего, когда ничего на мозг не давит, тоже понятно».

Галя скрипнула зубами. Нет, это уже навязчивое состояние какое-то. Она зациклилась на одном. Надо бы мысли куда-нибудь сдвинуть, чтобы не сумели они вернуться опять в то же место. Но куда? Разве что поразмыслить о том, как такое вообще могло с ней случиться? И что именно произошло? Почему она поехала в этот неизвестный поселок, зачем полезла на чужую дачу?.. Ведь сделала она это сама – нет следов от веревок, не болит голова от удара по темечку… Хотя!.. Голова… Да-да, именно голова. Эти странные головные боли в последние дни, не в них ли кроется причина? Но тогда – что является причиной самих болей? Болезнь? Опухоль? Но ведь и Тарас говорит, что его тоже преследует головная боль, и тоже со вчерашнего… нет, уже с позавчерашнего дня. Не может это быть простым совпадением, ох, не может!

* * *

Додумать Гале не удалось. Мотор сменил тональность, лодка стала поворачивать к темному берегу, постепенно замедляя ход. Впрочем, берег был не таким уж и темным – из-за кустов и деревьев мигнул огонек, затем другой, а потом, почти сразу – целая россыпь. «Рыбаки» заглушили двигатель, и тишину нарушало теперь лишь легкое шуршание рассекаемой лодочным носом воды. Как ни странно, но Гале показалось, что вода именно шуршит, словно мятая газетная бумага. От этого звука стало неуютно и тревожно. Приближающийся берег словно не сулил ничего хорошего, а река знала об этом и, по-старушечьи пришепетывая, хихикала.

«А что если он ждет нас там? – вспыхнула тревожным фонарем отчаянная мысль. – Что, если браконьеры заодно с маньяком и везут их к нему прямо в руки?» Галя понимала разумом, что это нелепо и дико – проще тогда было вернуть их назад и не гонять ни машину, ни лодку, – но нарастающий страх протестовал против разума и не собирался слушать его убеждения.

Галю качнуло вперед – лодка причалила к берегу. Надо подниматься и выходить. Только вот ноги перестали вдруг слушаться. Они тоже переметнулись от разума к страху.

Пришлось прибегнуть к крайности. «Дрянь! – заорала на себя мысленно Галя. – Тебя там сын ждет, а ты рассиживаешься! Назад вернуться хочешь, в постельку к Тарасику?!» Заклинание подействовало не хуже ушата холодной воды. Галя непроизвольно взглянула на уже перекинувшего ногу за борт Тараса, неловко балансирующего враскорячку, – и ее чуть не стошнило, когда она представила себя в жарких объятиях этого неуклюжего хлюпика. Она тут же вскочила и выпрыгнула из лодки быстрее напарника. И, не оглядываясь, зашагала вверх по тропинке, ведущей к поселку.

* * *

Браконьеры не обманули, московский поезд прибывал совсем скоро. Об этом как раз объявили по шепелявому громкоговорителю. Галя быстро прошла в бетонную коробку станции, спиной чувствуя, что Тарас семенит следом.

В малюсеньком зале ожидания пассажиров не оказалось вовсе, зато окошечко кассы было открыто. Галя направилась к нему, но услышала сзади виноватый голос Тараса:

– Постойте! У меня документов с собой нет.

Она раздраженно обернулась, чтобы выдать что-нибудь насчет не ее проблем, и тут вдруг сообразила, что документов нет и у нее. А без них, кроме как на электричку, билет не купишь. А электричек до утра не будет. Только вот ждать здесь до утра Галя не собиралась.

– Придумайте что-нибудь, – сказала она с вызовом. – Вы же мужчина. – Сказала и мысленно зашипела на себя, очень уж много сарказма вложила она в последнее слово, самой стало противно.

А Тарас и вовсе смутился. Замялся, покраснел, поправил несуществующие очки. Но все-таки ответил, тихо, но твердо:

– Хорошо.

«И что именно хорошего вы можете предложить?» – хотела спросить Галя, но все-таки промолчала. Ей вновь стало до того тошно, что ни говорить, ни думать, ни даже злиться не хотелось абсолютно. Хотелось лишь побежать назад, к реке, и броситься в холодную воду. Не чтобы утопиться, а чтобы раствориться в этой черной ночной прохладе, слиться с ней, очиститься – во всех смыслах – и неспешно плыть вместе с рекой по течению, не сопротивляясь ему, доверившись полностью слепым силам природы… Но снова засияли перед ней в представившейся темноте синие глазенки Костика, и совесть – или что там заведовало у Гали материнскими чувствами? – опять наградила ее ощутимым пинком. А еще, что стало для Гали полной неожиданностью, ее вдруг кольнуло чем-то очень похожим на чувство вины. Вины… по отношению к Тарасу. За что она его так?.. Почему ей все время хочется его оскорбить, унизить – если не вслух, то мысленно? Ведь если он говорит правду – а скорее всего, так оно и есть, – то он невиновен в случившемся. И уж тем более невиновен в том, что его рост и телосложение не соответствуют параметрам ее идеала. «Идеала?.. – перебила она собственные размышления. – Ну вот не дура ли ты после этого, не идиотка?.. Давно ведь должна была усвоить, что мужской идеал отнюдь не ростом и объемом мышц измеряется!» И все равно, все равно!.. Ее вины во всем этом тоже нет! И никакого Тараса – будь он святее папы римского! – ей не надо. Пусть идет… лесом.

Галя мотнула головой, отгоняя, словно мух, назойливые мысли, и вышла на платформу. Прохладный ночной воздух освежил ее, запахи молодой весенней листвы и травы заставили удивиться, что жизнь все-таки продолжается. Но как-то уже вроде бы и мимо Галины, обтекая ее вокруг, словно та самая река – осклизлый валун.

* * *

Вновь забурчал динамик. И тут же, следом, раздался громкий протяжный гудок. Поезд уже совсем рядом. Галя невольно поискала глазами Тараса. Тот стоял неподалеку, нахохлившись, сунув руки в карманы пиджака. Может, замерз – все-таки ночью, хоть и в мае, было довольно зябко, – а может, настраивал себя на «мужской поступок». Галя невольно хмыкнула и поспешно отвернулась. Не хватало только, чтобы Тарас подумал, будто она ему улыбается!..

А вагоны уже катились вдоль перрона. Протяжно и жалобно скрипнув колодками и лязгнув межвагонными сочленениями, состав остановился. Сначала в одном, потом еще в одном вагоне открылись двери. Вышло всего три человека. Садиться, похоже, и вовсе никто не собирался. «Кроме меня!» – спохватилась Галя и направилась к одному из вагонов, откуда только что вышли пассажиры, а дверь еще оставалась открытой. Но ее обогнал Тарас. Он приблизился к двери, взялся за поручень и что-то стал говорить в освещенный тамбур. Затем обернулся к ней и призывно мотнул головой. «Надо же, – с усталым удивлением подумала Галя, – у рохли получилось!» Впрочем, чему там было удивляться – до их города оставалось от силы полсотни километров, билет и стоил-то, наверное, рублей десять-пятнадцать, не больше тридцатника за двоих, а тут он проводнице стольник посулил. Тем более, ночью, остановок больше не будет, проверяющие не сядут… А собственно, какая разница? Ну, получилось – и получилось. Главное, что через час она уже окажется дома, увидит Костика и забудет навсегда и про Тараса, и про сегодняшний… нет, уже вчерашний, «экзотический» вечер. А еще бы поспать хоть чуть-чуть до работы… Забыться. Да-да, именно так – забыться и забыть. И начать жить сразу из «позавчера» в «завтра», вырезав из вялотекущей киноленты жизни кадры «вчера» и на всякий случай «сегодня». Не из той они, как говорится, оперы. Слишком сильно отличаются по сюжету от основной канвы. Напутал что-то, видать, господин Режиссер.

Галя продолжала думать об этом, уже сидя на полке набирающего скорость вагона. И не заметила, как мысли плавно, без перехода, перетекли в сновидения, вобрав в себя признаки псевдореальности, словно губка воду. Появился цвет, звук и даже запах. Цвет – голубовато-желтый лунный квадрат на обоях, звук – громкое в гулкой тишине тиканье будильника, запах – тяжелый, больничный: немытого тела и лекарств.

Она почувствовала странную слабость в теле, словно онемевшем, ставшем вдруг чужим. А потом… Воспоминания о вчерашнем вечере, о котором она так старалась забыть, хлынули неудержимым потоком. Да еще как – в подробностях, до мельчайших деталей, словно сознание захотело вдруг пересмотреть записанные в подкорке кадры – те самые, что Галя собралась из этой «киноленты» вырезать…

* * *

– Просыпайтесь, приехали! – раздался над ухом неприятно скрипучий голос. Похожая на суковатую палку проводница – худющая до крайности, лицо в бородавках – застыла в проходе, переводя взгляд с Гали на сидящего напротив Тараса и обратно. – Ишь, разоспались. Хотите ехать дальше, платите. Нечего тут…

– Мы выходим, – подскочила Галя, почувствовав, что поезд ощутимо замедлил ход. Тарас тоже поднялся. На лице его читалось недоумение, будто со сна он не мог понять, куда попал. Или что-то мучительно пытался вспомнить. Гале и самой неожиданно подумалось, что и ей тоже надо вспомнить что-то важное… То, что приснилось за эти полчаса? Но ей ничего не снилось… Или снилось? Откуда-то выплыл вдруг запах лекарств, и в то же мгновение голову пронзило кинжалом острейшей боли. Застонав, Галя рухнула на полку и сжала виски ладонями.

– Что с вами? – наклонился к ней Тарас.

– Го… голова… – еле выговорила Галя.

Тарас обернулся к проводнице:

– Дайте скорее таблетку! У вас же должны быть…

– У меня что, аптека? – проскрипела та. – Меньше пейте, ничего и болеть не будет. Давайте, живехонько отсюда! Стоянка три минуты… Не выйдете, позову начальника состава.

Поезд скрипнул тормозами и остановился. Проводница, оглядываясь через плечо, направилась к тамбуру, выставив, словно пистолет, железнодорожный ключ с треугольным сечением.

– Пойдемте, – дотронулся до Галиного плеча Тарас. – Пойдемте, Галина… Мы не успеем выйти, это же наша станция.

Галя подняла на Тараса затуманенные болью глаза. Она почти ничего не видела перед собой, но краешком устоявшего перед болью сознания понимала, что надо срочно и обязательно куда-то идти.

– Помогите… – почти беззвучно прошептала она и протянула Тарасу дрожащую руку. Тот бережно подхватил ее под локоть, другой рукой неуверенно взялся за талию и попытался приподнять с полки. Совершив невероятное усилие, Галя встала на ноги, которые так и норовили подогнуться. Но она, почти повиснув на Тарасе, сделала шаг, другой, а потом… голова прошла. Внезапно. Словно боль, вспыхнув, сгорела, подобно бездымному пороху. Галя тряхнула головой, будто проверяя, не затаилась ли боль, а потом резко сбросила с талии руку Тараса и быстро зашагала к тамбуру. Тарас, разинув рот, на несколько мгновений замер, а потом, спохватившись, тоже поспешил к выходу.

Проводница, наблюдавшая из тамбура всю эту сцену, бросила в спины сошедшим на перрон Тарасу и Гале:

– Не вышло на халяву прокатиться? Артисты… Меня не проведешь!

* * *

Галя посмотрела на часы. Полвторого. Автобусы и маршрутки уже не ходят. Да и денег все равно нет.

Но ее родители жили минутах в пятнадцати ходьбы от вокзала, и она, не оглянувшись на Тараса, зашагала напрямик через вокзальную площадь к нужной ей улице.

Тарас неуверенно потоптался и все же догнал Галю.

– Давайте я вас провожу.

Галя остановилась, медленно повернулась и странно прищуренным, изучающим и в то же время отстраненным взглядом осмотрела Тараса, словно пытаясь найти что-то неведомое даже ей самой. И неожиданно для себя спросила:

– А вас любил кто-нибудь? Была у вас любимая женщина?

– Меня нельзя любить, – тихо, но отчетливо ответил Тарас.

– Почему?

– Потому что я боюсь принять чью-то любовь. Да я и недостоин ее.

– Вот как? – уже совершенно равнодушно произнесла Галя и, вновь развернувшись, обронила через плечо: – Меня не надо провожать. Прощайте.

10

Оставшись наедине с ночным спящим городом, Тарас впервые вспомнил о маме. Не то чтобы ему стало от этого стыдно, но все-таки пронеслись в голове определенные мысли, характеризующие его не с самой лучшей стороны. Впрочем, у Тараса имелось и железное оправдание – он ничего не мог поделать, чтобы предупредить маму, что жив и… – Тарас осторожно потрогал распухшую переносицу, – относительно здоров. Разумеется, на учительскую зарплату и мамину пенсию много не нашикуешь, но все-таки он пытался пару-тройку раз склонить ее к покупке мобильного телефона, благо недорогих моделей продавалось теперь немало. Однако всякий раз получал с материнской стороны решительный отказ. Аргумент был один: это бесполезная роскошь, неразумная трата денег. Ведь дома есть телефон, в школе – тоже. По улицам и кабакам Тарас, слава богу, не шляется, а если когда и бывает в гостях, то и там наверняка телефон найдется. Так что, по маминой милости, и остался Тарас без средств связи, а значит, определенная вина в ее теперешнем волнении – а в том, что мама сходит с ума, он не сомневался – ложится и на нее саму. Ну, а что до самой сути произошедшего…

Собственно, весь оставшийся путь до дома, а занял он минут сорок, не меньше, Тарас и размышлял именно об этой сути. Никто и ничто не мешало ему, даже луна скрылась за облаками, а редкие автомобили и мигающие желтым светофоры, свет которых расплывался в близоруких глазах бесформенными колышущимися медузами, словно задавали некоторый ритм мыслительному процессу.

Тарас, как человек обстоятельный, а тем более, как учитель-словесник, привыкший разбирать словарные конструкции на составляющие, решил и случившееся с ним разложить подобным образом по полочкам. Такой систематизированный подход помогал, во-первых, лучше сосредоточиться, во-вторых, отстраниться от проблемы, взглянуть на нее со стороны, тем самым гася лишние эмоции, а в-третьих, просто он привык – так ему удобней мыслить.

Поэтому Тарас и решил в первую очередь определить, а где же, собственно, начинается завязка всей этой истории? Что-то ему подсказывало, что не вчера, когда он неведомо как оказался на чужой даче, а еще накануне, когда непонятно куда выпали три часа. Значит, надо хорошенько подумать о том, где он был позавчера после школы, куда ходил, почему не отправился сразу домой?

Проще всего предположить поездку за город, к Александру Николаевичу. Ведь с тех пор как не вернулся из Чечни дяди Сашин сын и Тарасов лучший друг Сашка, он, Тарас, регулярно, не реже пары раз в месяц, наведывался в любительскую обсерваторию Хрумовых. И не только потому, что так уж любил смотреть на звезды. Просто он видел, какие «звезды» загораются при этом в глазах Сашкиного отца, словно на какой-то миг тот вновь обретал погибшего сына. А еще… Тарас и сам до конца не мог себе признаться, но такие «астрономические» поездки стали ему почти физически необходимы. Они словно заменяли ему то, чего он был лишен, – любовь, женскую ласку… «Стоп! – оборвал свои мысли Тарас. – Любовь здесь совершенно ни при чем. И обсерватория тоже, потому что было еще слишком светло. Думай в другом направлении!»

Хорошо, допустим, что после трудного рабочего дня, приправленного муторным педсоветом, он и вправду устал и просто захотел прогуляться, походить по городу, посидеть в парке на скамеечке, как, между прочим, пытается подсказать ему память. Но вот именно, что лишь пытается, а не подсказывает, дает лишь какой-то невнятный фон: безликие здания, деревья, облака… Ничего конкретного! А ведь он должен был думать о чем-то, что-то видеть вокруг, замечать. Что же он видел? Что слышал? О чем думал?

Тарас напряг, как мог, память. Итак, закончился педсовет. Он попрощался с коллегами, вышел на школьное крыльцо и… что дальше?.. Кажется, к нему подошел Валерка, что-то сказал о весне… Дескать, негоже, когда птички поют и травка зеленеет, любоваться этим одному, без второй половинки. Валерка вообще-то частенько донимал его подобными нравоучениями, так что этот разговор мог иметь место и не позавчера, а раньше. Или все-таки позавчера? Да-да, ведь потом Валерка сказал что-то такое…

Вспомнить, что говорил Валера, Тарас не успел. Боль шарахнула по голове так, что в первое мгновение ему показалось, будто его огрел сзади дубиной ночной грабитель. Он даже попытался оглянуться, но малейшее движение отзывалось новыми взрывами боли, поэтому Тарас просто зажмурился и замер.