Примерно через час мы с Наташкой стали осознавать себя везунчиками, а не несчастными изгнанницами. Все последние дни слишком активно корчили из себя жертв, принесенных на алтарь денежной политики своих семей. Лешик категорически отказался сводить счеты — принимать назад стоимость путевок, мотивируя тем, что у него слишком мало времени до отлета, кроме того, он достаточно сэкономил на дополнительных расходах, которые неминуемо повлекла бы за собой турпоездка. Свои люди, сочтемся. В более свободное от других забот время.
      Пассажиры осмелели. С громкими разговорами курсировали туда-сюда по вагону. Из соседних купе доносились взрывы хохота. За окном проплывало родное Подмосковье. Освобождаемое по мере удаления от эпицентра суматошных сборов пространство души постепенно заполняла тихая радость.
      — «Мы едем, едем, едем… В далекие края…», — не очень уверенно пропела Наташка. Оглянувшись на зеркало, вмонтированное в дверь купе, обрела некую уверенность, приветливо кивнула отражению и гаркнула, показывая на него пальцем: — А главное, не бредим, там тоже ты да я!.. Ир, русо туристо и другие вольные граждане гуляют. Прямо тошно смотреть.
      — Так мы и не смотрим.
      — Зато слышим. Трудно находиться в оппозиции пусть даже незнакомому коллективу. Он, как известно, всегда прав. И потом, заявляться в Хельсинки со своей выпивкой и продуктами…
      — Там сухой закон.
      — А я что говорю? Зачем дразнить дальних родственников?
      — Ты имеешь в виду тот факт, что когда-то мы с финнами жили одной большой государственной семьей? Наверное, они до сих пор по ночам вздрагивают.
      — Я имею в виду, что хочешь не хочешь, а надо «уговорить» «Бейлис». Ты-то налегке прискакала, а меня мой Борис только до вокзала подкинул, дальше сама надрывалась. И то, что Славка две сумки с вещами пер, ничего не значит, они твои были. Самым тяжелым оказался пакет с провиантом. Я правильно рассудила: в вагон-ресторан нам путь заказан. Не тащиться же туда с вещами, мало ли какие соседи по купе попадутся? Мне не нравится отдыхать налегке и без денег. — Рука подруги призывно тряхнула бутылкой ликера, извлеченной из недр огромного пластикового пакета с рекламой какого-то столярно-слесарного оборудования.
      Дверь купе открылась, явив нам Маечку.
      — Извините, пожалуйста, я вас немного побеспокою, — прощебетала она. — Мы с мужем поменялись местами с этими девушками. — Маечка кивнула куда-то в коридор, сразу же рядом с ее симпатичной головой появились еще две. Довольно хорошенькие. Молодость редко кого не красит.
      — Ир, освободи свою посадочную полосу, пересядь ко мне, — довольно резко заявила Наталья. — В первый раз вижу людей, которых не устраивает наша с тобой компания. Можно подумать, именно твоя сумасшедшая толпа провожающих перекрыла им доступ в вагон.
      — Вы напрасно обижаетесь, — очаровательно улыбнулась Маечка и тряхнула модно стриженной головкой с волосами, натуральный цвет которых определению не поддавался, сплошные переливы от темно-каштанового до серебристо-белого. — Просто мы к друзьям перебрались.
      Сопровождающие ее девицы недоуменно переглянулись и скрылись из поля зрения.
      Придерживая одной рукой поднятое сиденье, Маечка попыталась выдернуть из-под него свои вещи, но оно оказалось достаточно тяжелым, и девица с заданием не справилась. Я рванулась было на помощь, но остановило Натальино замечание: «Отдохни! У нее муж есть. Самое время девушке вспомнить о его предназначении. А тебе после этой выемки еще придется полдня постель поправлять».
      Маечка ничего не ответила, просто подставила под приподнятое сиденье в качестве опоры свою спину и предприняла новую, более активную попытку выудить вещи. С большим трудом на свет появилась темно-синяя сумка — удачное сочетание комбинации из искусственной кожи с плотной тканью. Следом появилось два черных пластиковых пакета и еще одна спортивная сумка, цвета спелой вишни.
      — В первый раз вижу, чтобы на глазах у пассажиров воровали их вещи, — озадаченно прокомментировала действия Маечки Наталья.
      Согбенная спина девицы дрогнула. С трудом вернув сиденье на место, она выпрямилась, явив нам красное от натуги лицо.
      — Ир, между прочим, синяя сумка твоя. Ефимов расстарался, вместе с Еленой ее выбирал. Ну если тебе не дорог его подарочек, а дорога только одна его любовь, пожалуйста.
      Маечка имела очень жалкий и потерянный вид. Наташка продолжала изгаляться на тему исключительной загруженности синей сумки моими личными вещами, которые будут сидеть на девушке совершенно отвратительно.
      — Но у нас сумка тоже синего цвета, — пролепетала она в свое оправдание, тем самым подлив масла в огонь Наташкиного красноречия.
      — Железная логика! А к ней — странное разделение труда, Ир, ты не находишь?
      Наташкино лицо светилось вдохновением. На всякий случай я кивнула, соглашаясь с ее мнением. Как-никак подруга мои вещи отстаивала. Шурик, очевидно, пакует чемоданы, а Мая, обладательница грубой физической силы, их перетаскивает.
      Прислонив меня к стенке, пнув в сторонку мой нечаянно сброшенный с ноги шлепанец, подруга выбралась на середину тесного пространства и вцепилась в синюю сумку.
      — Значит так: моя посадка проходила в сложных условиях, и тем не менее я одержала первенство освоения нашего купе. Под этим местом, — указывая направление, Наташка пошлепала меня по голове, — исключительно наши с Ириной веши. А это значит, что ЭТА новая синяя сумка НАША! Ир, держи свою ручную кладь!
      Я довольно ловко поймала плотно набитую сумку.
      — Вишневую сумку можете забрать. Вы ее к нам специально подкинули. Вместо того чтобы пристроить с другой стороны, под тем сиденьем, где как раз и валяется ВАША синяя сумка. Мне хотелось обеспечить ей достаточный комфорт. Как и своей. Тем более что ваш муж сказал, что ручной клади у вас практически нет. Я даже догадываюсь, почему! Зачем таскаться со своими шмотками, если можно прихватить чужие?
      У Маечки задрожал подбородок и затряслись руки. Наташка поняла, что перегнула палку и широко улыбнулась:
      — Не надо обижаться. Вопрос чисто риторический. Вот она, ваша видавшая виды синяя кладь! — торжественно объявила она и, нагнувшись, ловко вытянула из-под столика просевшую от недостаточного количества вещей сумку темно-синего цвета. В ней что-то звякнуло, брякнуло, но, вроде бы, как испуганно сообщила Наташка, не разбилось. Маечка что-то пробормотала. Кажется, про недостаток свободного времени на сборы. Друзья помогали.
      — Надеюсь, они не отправили с вами пустые бутылки, оставшиеся после проводов. Вы знаете, что в Финляндии сухой закон? Сдавать там мешками стеклотару из-под алкогольных напитков не очень удачная идея. Обзавиду-ются и озвереют. Какой-никакой, а дополнительный источник дохода. Мой совет — оставьте ее на кусочке родной земли, рядом с туалетом.
      Окончательно смущенная Маечка выволокла свой багаж в коридор, освободив место двум давящимся от хохота девчушкам.
      В два счета все упорядочилось. Девчонки, порадовавшись нашей усидчивости в купе, быстренько улетели к вновь обретенным подружкам, попросив нас не закрываться на замок. Вернуться обещали к моменту пересечения границы. Мы с Наташкой обрадовались — в нашем распоряжении оказалось практически целое купе — и разгулялись по полной программе. Наконец-то появилась возможность взглянуть на события последней недели с другой «колокольни». Пожалуй, наш хохот перекрыл общий гомон. А ближе к вечеру Наталья уже знала по именам большинство пассажиров вагона. Это имело определенное неудобство: трижды к нам пытались подселиться соседи. Стоило большого труда убедить желающих в том, что предпочитаем одиночество, а посему неосознанно выживаем всех, кто лелеет планы на коммунальный постой именно в нашем купе. Честно сослались на то, что четверых претендентов уже выставили. Двоих с вещами.
      Откровенно говоря, при воспоминании о Маечке с Шуриком мне становилось не по себе. Не удивительно. Ребята оказались настолько совестливыми, что переехали к двум пожилым супругам в последнее купе, граничащее с туалетом. Пожилые супруги на роль друзей, ради которых можно переселиться из лучших условий в худшие, не тянули. Ясно, что это была чистой воды отговорка, приведенная в качестве спешно подобранного мотива для переселения. Удивительное в наше время дело — чувствовать себя до такой степени виноватыми за возникшие осложнения с моим восхождением в вагон. Неужели мой внешний вид был настолько кровожадным?
      Около восьми часов вечера Наталья насильно притащила упирающуюся Маечку к нам. Как оказалось, девушка, размазывая по щекам слезы, нервно курила в «предбаннике» у туалета. Шурик, воспользовавшись «золотым запасом» — бутылкой водки с примесью якобы золотых хлопьев, выпал в осадок на нижней полке купе, вызвав справедливые, но уж очень длинные нарекания пожилого соседа, которому это место, собственно говоря, и принадлежало. Голодная Маечка не решилась в одиночестве прогуляться в вагон-ресторан, тем более что деньги находились в красной сумке, сумка в багажном отсеке под сиденьем, на котором спал Шурик и на которое заунывно претендовал сосед, сидевший в ногах у дремлющей под его нудное бормотание жены. А Маечке даже присесть было некуда, Шурик слишком вольготно раскинулся на чужом месте. Лезть наверх и слушать его равнодушное похрапывание в сопровождении беспрерывного ворчания соседа Семена Александровича не хотелось.
      Довольно быстро выяснилось, что Шурик крайне редко позволяет себе злоупотреблять спиртными напитками. И вообще, он самый расчудесный человек в мире. Просто последняя неделя перед отъездом была очень напряженной, вот и расслабился.
      В кармане у девушки запел мобильник, и она суетливо вскочила, перевернув на столике пластиковый поддон с Натальиным рулетом. Извиняясь одними глазами, торопливо ответила на звонок. Лицо вмиг похорошело от легкого румянца. Несколько коротких слов о том, что все в порядке, и начались сплошные «дакания». В унисон им Маечка согласно кивала головой.
      После разговора что-то в ней неуловимо изменилось. Как будто хватанула эликсира радости. Наталья покосилась на меня и невольно хмыкнула в ответ на делано-рав-нодушное объяснение Маечки: «Мама звонила». Немного позднее, когда девушка ушла, унося с собой весомый багаж почерпнутых жизненных знаний «от Натальи», подруга сообщила мне о выводе, к которому пришла. У Маечки определенно есть «милый друг». С таким счастливым выражением лица, которое она примерила в момент переговоров по телефону, наставлений мамули не слушают. Просто потому, что их вообще надлежит пропускать мимо ушей. О своих выводах я говорить не стала, поскольку они мне не понравились еще больше, чем Наташкины.
      Неделю спустя, примерно через полчаса после выгрузки из поезда «Хельсинки — Москва», около того же ничуть не изменившегося Ленинградского вокзала пьяный Шурик буквально на моих глазах попал под машину какого-то тоже явно пьяного водителя. И это было очень страшно. Мы с Натальей изрядно притомились на оживленном пространстве рядом с входом в метро, ожидая прибытия за нами родных людей. Они значительно опаздывали. Словно первый день за рулем. Никому из них и в голову не пришло, что автомобильные пробки в Москве — явление хроническое. Следовало выехать за нами еще с ночи. Договорившись о месте встречи, мы терпеливо простояли под легким дождичком полчаса, успев заметить, что не одни такие. Маечка, стоявшая от нас неподалеку, активно препиралась с Шуриком. Подходить к ним мы не стали. Слишком хорошо простились еще в вагоне, не стоило повторять эту сцену еще раз. Поездка закончилась, началась полоса постепенного отчуждения.
      Скорее всего, они тоже ждали машину. Я даже решила, что друзья, недавно провожавшие их в поездку, до сих пор толком не очухались. А посему вовремя и не приехали встречать супругов Кочневых. Оба не замечали нашего присутствия рядом. После окончания препирательств девушка общалась с кем-то по мобильнику. Шурик с непроницаемым лицом ждал окончания переговоров. Торчать на одном месте было невыносимо, и я, перетащив вещи, отошла к цветочному киоску, ловко уворачиваясь от толпы пассажиров, вывалившихся из прибывших электричек. Наталья решила пережить застойный период, слоняясь с зонтом мимо других палаток, и в конце концов скрылась из виду. Минут через пятнадцать подруга, изучив расписание электричек вдоль и поперек, присоединилась ко мне и выразила желание вернуться пешком на паром «Силья-лайн». Я, разумеется, согласилась, да кто бы возражал! И в этот момент заметила неподалеку у киоска с выпечкой двух ребят лет шестнадцати, может, больше. С немного туповатым выражением лиц они изучали какую-то фотографию и что-то бубнили себе под нос, пытаясь подобрать подходящий одушевленный оригинал. Какой именно, в суетливой толпе определить было сложно. Лично мне показалось, что им нужны Майка с Шуриком. Самим Кочневым так не казалось, впрочем, они снова были заняты общением друг с другом. Кажется, Шурик порывался уйти, а Майка старалась его удержать. Скорее всего, он перестал надеяться на бесшабашных друзей и намеревался поймать такси, тогда как она была готова ждать их хоть весь день.
      — Кому-то повезло, встречающие уже прибыли, только приезжие об этом пока не подозревают, — завистливо заметила Наташка, имея в виду подростков. В этот момент я решила поудобнее переложить тяжелый пластиковый пакет с подарками и сувенирами. Все равно нечем заняться. Пластиковые ручки тут же нагло оторвались, Наташка обрадовалась новой возможности поразвлечься и, обозвав меня безрукой, с готовностью кинулась к киоску с выпечкой. При этом решительно потеснила двух тинейджеров, один из которых от неожиданности едва не выронил фотографию. Обменявшись нелюбезностями, стороны разошлись. Причем ребята исчезли почти бегом.
      И тут меня отвлекла небольшая сценка. Я взглянула в сторону стоянки супругов Кочневых. Шурик явно не выдержал долгого торчания на одном месте и все-таки отправился ловить такси или сговорчивого частника. Майка недолго оставалась в одиночестве. Когда мы с Наташкой, очередной раз уточнив место встречи с Борисом, заторопились на Красносельскую улицу, девушка бросилась на шею подбежавшему к ней молодому человеку странно знакомого склада. Нет, мы друг другу определенно представлены не были. Либо какая-нибудь мимолетная встреча, либо просто на кого-то похож. Я невольно открыла рот, хотелось вслух удивиться, да помешала Наташка своим: «Закрой рот! Дождика нахлебаешься. Ну, что я говорила!!! Вот тебе и „милый друг“!» Тут ей пришло в голову, что мы отправляемся не в оговоренное по телефону место. Не дозвонившись до Бориса, подруга, не задумываясь, отправила меня на «большую дорогу». Оставлять на длительное время вместо себя с вещами не решилась, «уж лучше сразу раздать их страждущим, все равно не заметишь, как украдут».
      Я терпеливо стояла в уже дважды оговоренной точке, под зонтиком, так как все еще накрапывал дождь, и думала о том, что Димка по случаю моего прибытия мог бы и приехать на вокзал. В первую очередь, ради себя. Учитывая бесконечные «пробки», на обратной дороге оторвался бы с поучениями по полной программе. Я была бы очень благодарной слушательницей: успела отдохнуть. Дети давно уже не слушают его нотаций… Я так и не поняла, откуда взялась эта машина. Она неожиданно резко вильнула буквально перед моим носом и сбила также неожиданно появившегося и шагнувшего на дорогу Шурика. Он успел меня заметить и приветливо улыбнулся. Я решила шутливо посетовать на то, что он невольно мозолит нам глаза, но не успела. Кочнев нетерпеливо взглянул на часы, что-то пробормотав, укоризненно покачал головой. И тут эта машина.
      Вначале мне показалось, что водитель решил припарковаться, переупрямив намерения самой машины. Остановить ее «на лету» не смог. Какая-то иномарка шарахнулась влево, а этот, невесть откуда взявшийся «жигуль», необоснованно круто заложил вправо. Шурик даже не вскрикнул. Глухой удар, взлетевшее вверх тело и один ботинок, улетевший очень далеко на проезжую часть. Словно по команде, завопили люди. Машина, не останавливаясь и отчаянно лавируя в основном потоке, моментально скрылась. Маечки рядом с погибшим мужем не было. Я вспомнила, что они тихо поссорились еще в поезде, как раз после Твери, и после этого друг с другом не общались, чему в значительной мере способствовало длительное отсутствие Шурика, уснувшего в туалете.
      На обратном пути супруги снова оказались в нашем купе, так было заранее спланировано руководителем поездки. Но попыток поменяться своими местами уже не предпринимали. В процессе совместных экскурсионных походов мы с Натальей успели проявить себя исключительно с положительной стороны. Майка старалась держаться к нам поближе. Молодой человек своим постоянным пьянством успел прославиться на всю нашу группу туристов, хотя при этом был достаточно безобидным. Никогда не скандалил и был предельно вежлив. Перебрав, просто ухитрялся заснуть по месту приема последней и решающей дозы из своей плоской металлической фляги, находившейся всегда под рукой, в барсетке. Держал он ее, зажав в правой руке намертво. В последний раз Шурик ухитрился заснуть при всех в кресле председателя шведского сейма. Вход в святое для шведов место в нерабочее время разрешен всем желающим. Впрочем, это не самое удивительное. Шведским парламентариям и не снились те льготы, которые имеются у наших депутатов. Считается, что представители народной власти должны иметь достаточное количество собственных денежных средств, чтобы не выдумывать для себя разного рода привилегий. Если депутат не смог заработать себе на жизнь, значит, не сможет позаботиться и о соотечественниках. В тот раз Наташка впервые не выдержала и сфотографировала «утомленного» туриста Шурика, мирно дрыхнувшего с открытым ртом и запрокинутой на спинку председательского кресла головой. Добудились его, только потянув за барсетку.
      Майке муж надоел до такой степени, что она с трудом переносила его присутствие и в трезвом состоянии. Но надо отдать должное, держалась девушка хорошо, не вынося семейные разборки на широкий суд общественности, от которой вообще старалась держаться подальше. В значительной мере этому способствовал опыт, почерпнутый из присутствия супругов на массовом мероприятии, посвященном смене караула у королевского дворца в Стокгольме. Весьма красочное зрелище. Рослые, крепко сбитые шведские ребята в синих мундирах, украшенных сверкающими «прибамбасами» под золото, включая пуговицы. Начищенные до блеска шлемы, оканчивающиеся шишаками, слепили глаза. Прекрасные, как на подбор, холеные лошади, время от времени кивающие головами в такт маршам, исполняемым сидевшими на них оркестрантами. В звучании духовых инструментов звенели серебряные переливы. Четкие, отрывистые команды комсостава, слаженное их выполнение рядовыми, все это завораживало. В самый ответственный момент смены караульных Шурик ухитрился выпасть из очень сплоченных рядов туристов разных стран с вполне мирным желанием — заснуть рядом с будкой часового. Не важно, старого или нового, в составе ответственного сопровождения печатающего шаг ему на смену. Не знаю, чем бы закончилась эта сцена, если бы не братки-американцы. Они ухитрились мгновенно утянуть «выскочку» назад буквально за пятки. Чуть позднее на левой щеке Шурика Майка обнаружила рифленый след подошвы чьего-то ботинка. Шурик только виновато и застенчиво улыбался. Но надо отдать должное и ему — это был его последний сольный номер за границей. Скорее всего, подействовала угроза руководителя группы о немедленной высылке на родину. Но не исключено, что у Шурика просто кончился «золотой запас». Тем не менее Майка больше не выводила Шурика на массовые мероприятия.
      Будучи не в силах сдвинуться с места, я с трудом осмысливала картину произошедшего. Впрочем, центральная ее часть, Шурик, была скрыта от меня толпой любопытных. Ее с трудом удалось пробить милиции и людям в форме «скорой помощи». «Увидеть Стокгольм, и умереть!» — единственная мысль, разгулявшаяся в моей голове, мешала сосредоточиться.
      Шурика, на удивление, быстро увезли, любопытные разошлись. Все вокруг, как ни в чем не бывало, заполнилось прежней привокзальной суетой. Мизерная капля людского моря испарилась, но это никак не сказалось на общей массе жизненной текучки. Все правильно — мегаполис! «Капля» обретает индивидуальность только на предметном стекле семейно-дружеского микроскопа.
      Сильные руки обхватили меня сзади, и я безвольно на них повисла. Почему-то даже не удивилась. Просто подумала, что маньяки в столице совсем оборзели, нападают средь бела дня, при большом скоплении народа. И неожиданно разозлилась, а разозлившись, попыталась яростно лягнуть ногой нападавшего. Никогда не славилась ловкостью! Дмитрий Николаевич отделался легким испугом и обидой — за «все хорошее». В дополнение рассердился еще и на то, что не опознала его родные руки.
      — Ефимов, ты не прав! — уже по дороге домой встала на мою защиту Наташка, удивленная моей пришибленностью. — Твой фактор неожиданности сделал из Иришки идиотку. Пробираешься, как тать, чтоб жену свою обнять. О блин! Стихами заговорила. Полуплагиат. Короче, в Финляндии и Швеции так исподтишка не поступают.
      В следующий раз заходи с фасада и представляйся по полной программе.
      Так закончилось для нас это путешествие. И ни я, ни Наташка не думали, что к отдельным его деталям нам придется возвращаться еще не раз.

      Мужской кожаный пиджак в своей сумке я обнаружила почти сразу, как только переступила порог дома. Не терпелось заткнуть Димкин обвинительный монолог подарком — обалденными, на мой взгляд, часами. Коробочку с ними я удачно упаковала в сумку, а не в пакет. Жизнь коротка. Пусть муж не тратит ее драгоценные мгновения на пустозвонство. Мне повезло! В том плане, что в момент, когда молния баула услужливо разъехалась, муж учил меня общим правилам поведения счастливой жены. Из ванной комнаты. Хирург Ефимов патологический чистюля. И если бы не его длительное отсутствие на работе, основная доля расходуемой в доме воды непременно прошла бы через его и без того постоянно чистые руки.
      Далеко не новый пиджак был с чужого плеча. Я точно знала, с чьего. Шурика. Когда и как несчастный запихал его ко мне, оставалось непознанным. Из дурацкого ступора меня вывела Наташка, заскочившая «на секунду» выяснить, не завалялось ли в нашем холодильнике каких-нибудь котлет недельной давности, которыми в мое отсутствие устали давиться члены моей семьи. Одной секундой не обошлось, но пары их подруге вполне хватило на то, чтобы молниеносным движением выхватить из моей сумки пиджак и небрежно сунуть его под мышку. Как раз к моменту появления сверкающего чистотой Дмитрия Николаевича.
      — Прибегай через пятнадцать минут. У меня почти все готово, — гордо заявил Димка и покосился на меня в ожидании соответствующей реакции восхищения. Не знаю, что он там, почесав затылок, прочел на моей физиономии, но ее выражение, все еще относящееся к пиджаку, расценил по-своему: — Да, Иришка, твой муж иногда способен на подвиг.
      — Не иначе как с голодухи, — пробормотала Наташка, поправляя выезжающий напоказ пиджак.
      — А ты к нам, стало быть, уже с вещами? — не остался в долгу муж.
      — Не хотелось идти с пустыми руками. Кстати, это не мой «чужеспинник». В купе вместе с нами ехала девица, с ней вместе ехал муж. Ее собственный. А на нем — этот самый пиджак. Его собственный. Расстались они случайно. Ир, представляешь, Шурик по ошибке сунул пиджак ко мне в сумку! Вот, Ефимов, учись у Бориса! Если бы ты случайно обнаружил поношенную мужскую шмотку, — Наташка красноречиво потрясла пиджаком перед Дим-киным носом, — в личных вещах своей жены, наверняка расценил бы сие событие как измену. Мой Боря — рационалист. Сразу же пожалел сначала меня, потом себя, а под конец твою машину. Лишнюю тяжесть до дома перли. Теперь и не представляю, как эту шмотку возвращать. Адреса-то супругов Кочневых у нас нет.
      О том, что случилось с Шуриком, я рассказала Наташке поздно вечером, когда, свернувшись клубочком, окончательно улеглась суматоха, связанная с нашим возвращением. Уставший от торжественного мероприятия встречи больше, чем от самой сложной операции, Димка заснул на диване с телевизионным пультом в руках. Лицо его светилось умиротворением. Аленка застряла в Интернете в поисках подходящего реферата, а Славка убежал на свидание с прошлым: возобновились прерванные было отношения с Зайчиком.
      Наташка насторожилась только тогда, когда я предложила ей выгулять собаку. Обычно такая прогулка — удел Бориса.
      На мое печальное сообщение об участи Шурика подруга отреагировала мгновенно:
      — Бли-ин! Спокойной ночи, малыши! То-то я смотрю, ты вся из себя на себя никак не тянешь. Ир, ну ты выбрала время. Такое известие и на ночь глядя! Как же ты с ним целый день жила? А обознаться не могла? Вдруг это какого-нибудь другого Шурика сбило? Мама дорогая! Ведь у меня его кожанка. Не думаю, что она ему пригодиться там, где он сейчас есть, а вдруг… Заявится после двенадцати. И что мне с ним?… Препираться и доказывать ненужность этого пиджака ни мне, ни ему? Как хочешь, а я пиджак к вам принесу. У вас и места, и народа побольше. Пока Шурик всех обойдет с расспросами, рассветет. Денька, сидеть!!! Я, пожалуй, тоже присяду.
      Запоздало взвизгнув, Наташка уселась мимо детской песочницы. Денька расценила этот фортель как ночную забаву. Вскочила и принялась активно помогать хозяйке кувыркаться в попытке увернуться от собачьей радости. «Промах» пошел подруге на пользу. Она прекратила болтовню и, отбиваясь от собаки, только сдавленно мычала.
      — Завтра воскресенье, отвезем пиджак Майке. Надо только выяснить ее адрес, — завороженно наблюдая за кульбитами обоих, рассудила я. — Заодно расскажу ей подробности несчастного случая. Впрочем, она уже, наверное, их знает. Не все же свидетели наезда такие тупые, как я. Честное слово, как увидела… Прямо столбняк напал. И чем больше об этом происшествии думаю, тем больше убеждаюсь, что человек, сидевший за рулем «Жигулей», был не просто пьян. Шурик сбит намеренно.
      — Ир, ну что ты несешь?! — жалобно возразила Наташка, которой все-таки удалось присесть на песочницу. — Кому и зачем это нужно? Денька, сидеть!!! Я могу, конечно, допустить, что он осточертел Майке, но вспомни, как она о нем заботилась Каждое утро являлся одетым «с иголочки», и, согласись, как-то странно — тащить его с собой в турпоездку, чтобы по возвращении сразу же за это и прикончить. Бедный Шурик. Увидеть Стокгольм, и умереть!
      Я невольно поежилась. Наталья начинала повторять мои мысли.
      — И потом, откуда мы возьмем Майкины позывные? Если только в турфирме, так едва ли она завтра работает. А в понедельник на работу. И потом, до понедельника мы обе свихнемся. Зря не обменялись с Майкой телефонами! Но кто ж знал…
      Тут меня осенило! Мобильный номер девушки должен быть зафиксирован Наташкиным аппаратом. Я сразу вспомнила посадку и размещение нашей группы на пароме «Силья-лайн». Гигантский корабль высотой с тринадцатиэтажный дом за ночь должен был доставить нас из Хельсинки в Стокгольм. Внутреннее убранство корабля произвело настолько сильное впечатление, что вся наша группа невольно притихла. Это был целый город с центральной «улицей», на которой расположились кафе, рестораны, магазины и разные увеселительные заведения. Беспрерывно работали прозрачные кабины лифтов, перевозя пассажиров вверх и вниз. Толпы праздно шатающегося народа, как муравьи, сновали по палубам. После увиденного великолепия невозможно было оставаться в приобретенных туристами в целях экономии денежных средств каютах, расположенных едва ли не в трюме. Во всяком случае, я хорошо слышала плеск забортной воды. Иллюминаторов не было. Какие уж там иллюминаторы, ведь за бортом не аквариум. Мы с Наташкой одновременно почувствовали приступ надвигающейся клаустрофобии. Словом, как вошли в каюту, так и вышли, с вещами.
      На ресепшен таких, как мы, хватало. В основном немцев, англичан и, не в обиду будь процитировано, «разных там прочих шведов». Наташка быстро заскучала, заявив, что словом перекинуться не с кем, а со мной она всегда успеет наговориться, и отошла с вещами в сторонку. Я успела подготовить проникновенную речь, оправдывающую мольбу о переселении, но она не понадобилась. Едва изложила просьбу поменять «этажность», как последовал вопрос — желаю я каюту с видом на морской пейзаж или меня устраивает вид внутреннего «разгуляя»?