- Если вы пошлете меня в командировку, то Кудревич, с которым мне приходилось не раз встречаться, вникнув в наше положение, обязательно даст нам для трех минных заградителей три лага. Уверен, что даст, - горячо доказывал я Басистому необходимость такого шага.
      - А еще в чем вы уверены? - не без иронии спросил Николай Ефремович.
      - В том, что начальник гидрографии даст нам хронометры, нужное число отечественных магнитных компасов и мы наконец сможем выбросить всю иностранную музейную рухлядь. Уверен и в вашей поддержке, так как другого выхода нет.
      - Штурман, вы неисправимый фантазер и витаете где-то в облаках. Все командировки на запад запрещены и расцениваются как "чемоданные настроения"...
      - Товарищ начальник штаба, позвольте доложить? Если в командировку нельзя, то отпустите в отпуск.
      - Какой может быть отпуск?! Года не прошло...
      - Мне отпуск положен еще за 1931 год. Я не использовал его, хотя мне и предоставляли путевки в санаторий...
      Задумался начальник штаба. Молчит. Вышел я из каюты обескураженный. Последняя надежда раздобыть лаги и компасы рухнула. А без них не может быть и речи о повышении точности путеисчисления.
      Через два дня меня вызвал Васильев. Вхожу в каюту. Там уже Басистый и военком бригады Григорьев.
      - Товарищ Андреев, - говорит комбриг, - расскажите-ка нам о ваших предложениях насчет поездки в Ленинград. На чем базируется ваша уверенность в успехе?
      Подробнейшим образом снова обо всем доложил.
      - А что, пожалуй, это дело стоящее, - поддержал меня военком. - Нужно доложить начальнику Морских сил и получить разрешение предоставить формально отпуск Андрееву. Ну а если в Ленинграде сделать ему ничего не удастся, то строго спросить с него.
      Кудревич и начальник гидрографического управления отнеслись к нашим просьбам более чем внимательно. Дали три лага, четверо часов полухронометров, несколько компасов и много штурманского имущества. Всего груза набралось около полутора тонн. Такой багаж пассажирским поездом не принимали, и его удалось отправить только при помощи работников транспортного отдела ГПУ. Я на радостях отправился курьерским поездом. Полухронометры и штурманский инструмент взял с собой.
      Курьерский поезд до Владивостока шел почти две недели. Когда приехал на место, отправленное штурманское имущество еще не прибыло. Через три месяца, вернувшись с моря, я получил от железнодорожников извещение. В нем меня предупреждали, что если в ближайшее время не будет получен отправленный мною из Ленинграда багаж, то его продадут с аукциона. Дело кончилось тем, что за длительное хранение груза на железной дороге мне пришлось раскошелиться заплатить сумму, большую чем мой месячный оклад.
      На заводе вот-вот должны были спустить на воду первую подводную лодку типа "Щ" (командир Г. Н. Холостяков). Но на ней не было лага. Пришлось поделиться - отдать один лаг, а "Ставрополь" по-прежнему остался с веревочным лагом.
      ...Три минных заградителя под флагом комбрига вышли в штурманский поход до мыса Егорова. Во время этого похода мы заходили во все неизвестные нам ранее бухты, в районы рыбозаводов.
      Когда отряд стал на рейде Тетюхе, где в глубине материка были рудники, штурмана подошли на шлюпке к пристани. Вышли на причал. Нас встретил сторож - древнейший дед, вооруженный видавшей виды берданкой. Как водится, закурили. Мы поинтересовались, почему с рудника не подают вагонетки с породой.
      - Стоим уж много дней. Угля нет, - пояснил сторож.
      Закончив свои дела, оставили симпатичному деду махорки и отправились на "Томск". Там я доложил комбригу о том, что рудник не работает - нет угля. И тогда Васильев приказал всем кораблям выгрузить на пристань сэкономленный уголь. Только после того как приказ был выполнен, отряд снялся с якоря и пошел во Владивосток.
      В условиях когда все нужно начинать на голом месте, взаимная выручка особенно необходима.
      Однажды, в бытность мою уже командиром заградителя "Теодор Нетте", осенью на стоянке у пирса на Малом Улиссе получил я приказание доставить в бухте Врангеля летчиков. Готовимся к походу, прогреваем машину. Появляются летчики, и среди них мой однокашник по Военно-морскому подготовительному училищу Сергей Тихонов. Крепко обнялись. Оказалось, он и есть командир эскадрильи. Разместили наших дорогих гостей по каютам начсостава. За кают-компанейским чайком поговорили по душам.
      К утру пришли к месту назначения. Мы с Сергеем первыми сошли на берег. И перед нашими глазами открылась суровая картина. Самым лучшим жильем была полуземлянка, сделанная из ящиков. Угля нет, ближайший кустарник и тот вырублен. Семья Сергея - жена и двое ребятишек - разместились в полуземлянке. Холодно. Сынишка влез в огромные отцовские унты. Но никаких жалоб. Летчики благодарят нас за гостеприимство. Распрощались. И мы со старшиной шлюпки - командиром отделения кочегаров пошли к берегу.
      - Товарищ командир, давайте отдадим летчикам уголь!
      - Какой уголь? - недоумеваю я.
      - Ну тот самый, который сэкономили.
      Вот это товарищеская выручка - старшина смены кочегаров предлагает отдать летчикам уголь, сэкономленный в поте кочегарского труда! Отдать законную премию, на которую для экипажа "Теодор Нетте" приобретались дополнительные продукты.
      Догребли до корабля и вместе со старшиной спустились в кубрик кочегаров. Говорю ему:
      - Докладывай предложение.
      Внимательно выслушав старшину, все согласились с ним. Решили засыпать уголь в мешки, через угольные шахты поднять их на верхнюю палубу, погрузить в шлюпку, доставить на берег, а там двести метров нести на своих плечах. Кочегары готовы были сделать это не по приказанию, а по велению души, по велению закона товарищества.
      Это пример из жизни одного корабля, но так было на всем флоте. Подобных примеров можно привести тысячи...
      В новогоднюю ночь
      Декабрь 1932 года выдался суровым. Дули сильные норд-весты. На подходе к Владивостоку торговые суда обмерзали, превращались прямо-таки в айсберги. Кораблям поменьше приходилось и того хуже.
      Мы тоже хлебнули лиха, возвращаясь и последней пятидневке декабря из очередного похода в Малый Улисс. Еле очистили "Томск" ото льда и стали готовиться к Новому году.
      Накануне праздника под вечер норд-вест завыл с особым усердием. На "Томске" завели дополнительные швартовы. Начальство отпустило меня на берег только после ужина. А в два часа ночи раздался настойчивый стук в дверь и требовательный голос:
      - Товарищ флагштур!.. Товарищ флагштур!.. Комбриг срочно вызывает вас на корабль.
      Вышли вместе с рассыльным. Ночь темная. В городе идти было еще сносно: из окон падал свет. Зато, как только пошли через Гнилой угол, окунулись в полную темноту. Вот и причал. "Томск" дымит, из трубы стоящего у борта тральщика тоже валит дым. Бегом по трапу. В каюте комбрига кроме него самого Григорьев и Басистый. Оказывается, в море пропал сторожевой корабль "Красный вымпел". И нам предстоит выйти на поиск вместе с тральщиком "Геркулес". В море выйдем, как только на борт "Томска" прибудет начальник Морских сил.
      - Вас, товарищ Андреев, прошу определить район поиска и проложить курсы, - обратился ко мне Васильев.
      В штурманской рубке читаю последнее донесение, полученное с "Красного вымпела": "Обледенел. Команда укачалась. Вперед двигаться не могу. Уносит в море". Далее указывались широта и время - 22 часа 30 минут. Место оказалось в 27 милях на зюйд-вест от острова Аскольд.
      Было уже 3.30. За пять часов корабль унесло далеко. А пока мы дойдем до него, унесет еще дальше.
      Рассчитал район и курсы поиска - двумя кораблями Строем фронта. Только нанес все на карту, как раздались авральные звонки и в рубку вошел одетый в кожаный реглай Михаил Владимирович Викторов. Он тут же подошел к карте и утвердил наши расчеты по поиску.
      ...Дует норд-вест - восемь баллов. Чем дальше уходим к югу, тем ветер становится сильнее, волна выше, а южнее параллели Аскольда началось такое, что и описать трудно. "Геркулес" то поднимется на гребень волны, то провалится вниз так, что видны одни только мачты. Мороз крепкий, водяные брызги разом стынут. Постепенно борта "Томска" становятся глазированными, а лебедки, трюмы, палубы одеваются в ледяной панцирь. Это у нас - на корабле с высоким бортом, а каково же малышу "Геркулесу"!.. Там уж давно вся команда работает ломиками, освобождая тральщик ото льда.
      Подходим к району поиска. На корабле на каждом борту поставлено дополнительно по два наблюдателя. Но нет и нет "Красного вымпела". Море пустынно. Кроме нас - никого. Так мы ходим много часов, ищем...
      - Куда он делся? Точно в воду канул, - вслух недоумевает командир корабля Ренталь.
      - Типун вам на язык! - сердито бросает Викторов.
      - Товарищ начальник Морских сил, дошли до южной границы района поиска, - докладываю я.
      После некоторого раздумья Викторов приказывает еще час идти прежним курсом. Прошли. Ничего не обнаружили, кроме пустого бочонка из-под селедки.
      - Штурман, пройдемте к карте.
      Спустились в рубку. Стоим у штурманского стола. Викторов внимательно смотрит на карту, думает. Нахмурился, чувствую, что волнуется.
      Волевой, преданный делу, умный и разносторонне образованный моряк, он бывал нередко суров, но мог проявить и удивительную заботу о человеке. Это я знал по себе. Хотелось сказать ему сейчас что-то утешительное. Раньше, когда я был под его непосредственным началом, пожалуй, мог бы, а сейчас не скажешь: дистанция увеличилась, а с нею и субординация...
      - Что же мы с вами, штурман, будем делать? Нет нашего "Вымпела". Куда теперь путь держать? Остается приблизиться к Аскольду и запросить пост наблюдения, может, он видел, в каком направлении скрылся "Вымпел".
      Повернули. Тут-то мы и почувствовали, что такое норд-вест, когда идешь навстречу ветру - в мордотык. "Томск" встает на дыбы, а на "Геркулес" смотреть страшно. Ход замедлился. Тральщик стал отставать. Ветер и брызги бьют в лицо с такой силой, что смотреть невозможно.
      - Изменить курс поиска на сорок пять градусов вправо! - приказал Викторов.
      Курс изменили. Корабли больше не вздыбливает. Зато увеличилась бортовая качка. Теперь уж волны, разбиваясь о борт, заливают палубу. Лед намерзает еще больше. Береговая черта заметно приблизилась. Показался маяк острова Аскольд.
      Через двадцать минут Викторов читал донесение наблюдательного поста острова: "Ночью наблюдал один корабль, медленно идущий на север".
      - Пожалуй, это и был "Вымпел". Как вы думаете, в какой бухте он мог укрыться? - обращается Викторов ко всем находящимся в штурманской рубке.
      Посоветовавшись, решили идти в залив Стрелок. "Геркулес" следовал в кильватер.
      Ветер немного стих. Волна слегка поубавилась. Вошли в залив Стрелок совсем благодать наступила. Но в бухтах никого не оказалось. Повернули вправо, чтобы осмотреть бухту Абрек, и разом несколько наблюдателей доложили:
      - В бухте стоит "Красный вымпел".
      Все с облегчением вздохнули. Приблизившись, увидели, что на палубе корабля ни души. Подошли еще ближе. Викторов берет мегафон:
      - На "Красном вымпеле"! Командира наверх!
      На палубу выскочил Барбарин.
      - Корабль в порядке?
      - Так точно.
      - Сейчас же сняться с якоря и следовать в базу!
      - Как был Барбарин анархистом, так и остался им, - в сердцах произнес Михаил Владимирович.
      В базу мы пришли часом позже "Красного вымпела".
      Вахтенный начальник доложил, что через пять минут спуск флага. Горнист заиграл "зорю". На палубе и мостике все стали "к борту", застыв в положении "смирно" и провожая глазами медленно спускающийся флаг. Ритуал подъема и спуска флага величествен и суров. Он прекрасен по своему содержанию: встреча с морским знаменем корабля и прощание с ним.
      Уходя с корабля, начальник Морских сил приказал объявить, экипажам "Томска" и "Геркулеса" благодарность за отличные действия и дать два дня отдыха.
      Такой была новогодняя ночь и первый день нового, 1933 года. К счастью, все обошлось благополучно. А это, если верить народной примете, было залогом того, что предстоящий год будет хотя и трудным, но благоприятным.
      Де-Кастри
      В один из сентябрьских дней 1933 года вместе с флагманским связистом Парийским и флагманским механиком Соколовым я был вызван к Басистому.
      - Доложите, в каком состоянии находятся боевые части заградителя "Эривань", подчиненные вам как специалистам, можно ли послать "Эривань" в поход до де-Кастри с членом Военного совета Морских сил Дальнего Востока Булыжкиным? Хоть стоит осень - пора на Японском море приятная, - но от туманов и штормов гарантий нет.
      Мы подробно доложили Басистому обо всем.
      Выслушав нас, Николай Ефремович задал последний вопрос:
      - Сколько потребуется времени, чтобы подготовить "Эривань" к походу?
      - Трое суток, - за всех ответил Соколов. Басистый взял телефонную трубку и позвонил, комбригу:
      - Докладывает начальник штаба. По всем боевым частям "Эривань" в порядке. На приемку угля, грузов и приборку требуется трое суток. Прошу разрешения в поход послать флагманского штурмана и связиста. - И тут же обратился к нам: - Разговор слышали? Действуйте. Ход подготовки докладывать вместе с утренним рапортом, все неотложное - в любое время суток.
      Мы с Парийским чуть не задохнулись от радости; сбудется наша мечта, побываем в самом дальнем северном районе Японского моря, в Татарском проливе!
      К походу готовились как к большому празднику. Каждый хотел наконец-то увидеть все Японское море, а не только залив Петра Великого.
      Вместе со штурманом "Эривани" Потапенко проработали маршрут, проложив его так, чтобы можно было изучить берега Приморья.
      Настал день выхода. На корабль прибыли А. А. Булыжкин и сопровождавшие его лица вплоть до прокурора флота. Булыжкин, обойдя строй, поздоровался с командой. На реях подняли сигнал, запрашивающий разрешение на выход. Ha главном сигнальном посту вскоре появились позывные "Эривани" и "Добро". Отданы швартовы. Брашпиль выбрал якорь, и мы вышли в море.
      Погода благоприятствовала нам, видимость была отличная. На верхний мостик поднялся Булыжкин. Командир корабля Тихон Андреевич Новиков рассказывал ему обо всем увиденном на море, о заливе Петра Великого.
      Булыжкин - старый большевик, в прошлом питерский рабочий. Невысокого роста, подтянутый, с приветливым, открытым русским лицом, слегка тронутым оспой, с внимательным взглядом, он как-то сразу располагал к себе. Держался Булыжкин просто, охотно слушал собеседника, не стеснялся расспрашивать.
      - Рассказываете вы увлекательно. А сами, поди, скучаете по Балтике, по миноносцу, которым там командовали? - обратился Булыжкин к Новикову.
      - Это правда, по миноносцу скучаю. Но, думается, не за горами то время, когда и на Тихом океане будут не только сторожевики. Мечтаю покомандовать здесь более современными кораблями...
      - Ваша откровенность и мысли о флоте мне по душе. Правильный разговор. Одного не пойму: почему до сих пор бобылем живете? Ко многим командирам уже прибыли семьи. А ваша семья не едет. Или расстаться с Ленинградом не хотят?
      Лицо Тихона Андреевича посуровело.
      - Им легко, у них детей нет, а у меня две девочки. Подавай им школы музыки и танцев...
      Оба собеседника удобно примостились на тумбе главного компаса, и я стал невольным свидетелем их разговора.
      - А что думает штурман Андреев, о чем он мечтает? - обратился ко мне Булыжкин.
      - О чем думаю? С веревочными лагами точности плавания в Японском море, изобилующем водорослями, не добьешься. На заградителях нужно обязательно иметь электролаги и гирокомпасы.
      - Ну это, так сказать, проза. Неужели нет у вас заветной мечты?
      - Есть, да еще какая! Обойти все советское дальневосточное побережье. Без этого настоящим тихоокеанцем не станешь.
      - И только?
      - Почему "только"! Самая моя сокровенная мечта, родившаяся еще на Балтике, - стать командиром эсминца нашего флота! Больше ничего мне в жизни морской не надо...
      - А не мечтаете возвратиться на линкор, не сожалеете о переводе с "Марата"?
      - "Марат" для меня был хорошей школой, его и товарищей, конечно, не забудешь. Но и здесь товарищи отличные, море интересное, работается с удовольствием. Лучших условий для того, чтобы стать настоящим моряком, и не придумаешь. Вот только плавание в тумане нелегко дается и выматывает. Но, как говорят в народе, "кто ночью дорогу найдет, тот днем не заблудится"...
      Солнце скрылось за горизонтом. Корабль бежал, рассекая дышащее море, взбивая белую курчавую шипящую пену. Надвигалась ночь.
      ...Ночью занимались астрономией с корабельными курсантами, среди которых был и младший брат замечательного комиссара Военно-морского подготовительного училища Ковеля. Младший брат пошел по стопам старшего. Он заметно преуспевал в штурманских делах, великолепно ориентировался в звездном небе, уверенно владел секстаном, быстрее и лучше других решал астрономические задачи.
      К полуночи астрономические наблюдения закончились. Наступило время "собаки" - вахты от 0 до 4 часов. На корабле почти все затихло. На море гладь. Луна еле-еле высвечивает вершины и глубокие скалистые морщины Сихотэ-Алиня. Лунная дорожка, как прожектор, медленно, точно боясь пропустить незамеченным хоть что-то плавающее, скользит по морской глади. Люблю я такие ночи на море! И отдых они дают и вдохновение, рождают какую-то душевную приподнятость.
      Кроме вахтенных на мостике мы со старпомом Борисом Каратаевым. Прошедший школу на эсминцах, он был под стать своему командиру. Именно поэтому "Эривань" славилась хорошей организацией службы.
      Уютно устроившись около главного компаса, покуриваю трубочку. Любуюсь природой и отдыхаю. Борис присел рядом со мной.
      - Как, Боря, начальство не допекает? - шутливо спрашиваю я.
      - Ну что ты. С Тихоном Андреевичем служить приятно. Человек он отменный, командир тоже. У него есть чему поучиться...
      Ночь стояла прекрасная, располагающая к добрым мыслям. Ни облачка, ни ветерка. Берег застыл в молчании. Корабль и звезды... Редкая по красоте ночь, как и барограф, не предвещала никаких бурь.
      Заря занялась в своем красочном многоцветий - небо сперва чуть порозовело, затем зарделось и наконец засияло золотом лучей.
      - Так где же неописуемой красоты мыс Мраморный? - неожиданно раздался голос Булыжкина. - Андреев говорил: к утру будет. Утро наступило, а мыса нет.
      - Товарищ член Военного совета, заря только ушла. Еще не утро. А мыс Мраморный слева, значительно левее маяка. Видите, как он, сияет под лучами солнца, выделяясь на темном лесистом фоне берега своей мраморной белизной? поясняет Новиков.
      Залив Ольга небольшой. Берега его круты, обрывисты и высоки. На них много зелени. В глубине залива горная вершина Авакума, речка Авакумовка. Двигаясь по ее берегу, через несколько десятков километров можно добраться до открытого таежными охотниками нарзанного источника. Вход в бухту сторожит небольшой, похожий на крепость с высокими скальными стенами остров Чихачев. На нем маяк.
      Идем прямо на мыс Мраморный, и он увеличивается на глазах. До мыса уже десять кабельтовых. Новиков поглядывает на меня: дескать, не пора ли отворачивать?
      - Дистанция семь кабельтовых, - докладывает дальномерщик.
      Теперь на мыс можно смотреть только задрав голову. Вода у этого берега особенно прозрачная, лазурная - почти как в Средиземном море.
      - Дистанция шесть кабельтовых.
      - Право на борт, - командует Новиков. - Штурман, курс?!
      - Семьдесят градусов.
      - Действительно, панорама достойная внимания, - замечает Булыжкин.
      - Если эту панораму украсить еще хорошими батареями береговой обороны и дополнить хотя бы соединением торпедных катеров, то получится приличное место для базирования сил флота, - добавляет Тихон Андреевич.
      Новиков с Булыжкиным спустились в салон.
      Курс корабля проложен так, чтобы были видны детали береговой полосы и приметные места. Корабельные курсанты и свободные от вахты командиры, вызванные старпомом, приступили к зарисовкам и описаниям.
      С согласия старшего на корабле учения, занятия и работы шли своим чередом, но при одном условии: не мешать никому трудиться в отведенных каютах, в кают-компании и салоне.
      Во второй половине дня появились облака.
      - Что думает штурман по поводу погоды? - спрашивает Новиков.
      - Думаю: прощай видимость, небо затянет облачностью. Вон и барограф покатился под гору. Ветерок посвежеет, и дождя, судя по сводке, не миновать.
      Действительно, к вечеру тучи, зацепившиеся за горные хребты, одолели их и ринулись к морю. По воде пошли барашки. Волна за бортом уже не звенела колокольчиками, а шипела, как тысячеголовая змея. По-осеннему похолодало. Начался дождь, сначала небольшой, а потом полил, точно из пожарных шлангов. Льет час, льет другой - не ослабевает. К утру видимость не достигала и десяти кабельтовых.
      Непогода непогодой, но я все-таки решил зайти в ванную побриться. Открываю дверь - и на тебе! В ванне на спине лежит с довольной мордой медвежонок ростом чуть ниже моего плеча. Кран с деревянной ручкой наполовину открыт, теплая вода течет довольно сильной струей. Мишка с видимым удовольствием когтистой лапищей трет себе брюхо и грудь, разбрызгивая во все стороны грязно-бурую воду.
      Пробую за переднюю лапу поднять его и выдворить. Куда там! Уперся, рычит. Хоть мы с ним всегда были в приятельских отношениях и он обычно выманивал у меня весь спрятанный для его угощения сахар, сейчас мишка сердится, никакой дружбы не признает и орет на весь корабль.
      Пришлось мне из ванны ретироваться. Пошел в машинное отделение.
      - .С чего бы это вы, товарищ флаг-штурман, к нам пожаловали?
      - Побриться надо, а медведь в ванну не пускает, сам в воде плещется.
      - Вот окаянная шкода! Мы его еле из машины выдворили. Кто-то догадался однажды открыть пробный кран магистрали пресной воды, чтобы напоить мишку. С тех пор он, как пить захочет, так задом спускается по трапу в машину.
      Умылся, побрился и иду мимо ванной. Мишки уже там нет. Ванную и коридор, где наследил топтыгин, краснофлотцы тщательно прибирают...
      Мишку все очень любили и прощали ему его проказы.
      Я не видел, чтобы кто-нибудь хоть раз ударил медвежонка или как-то грубо обошелся с ним.
      До берега я проводил занятия с корабельными курсантами по изучению района. Занятие проходило интересно, и время бежало незаметно. Лишь голос командира в переговорной трубе прервал нас:
      - На нижнем ходовом?! Товарищи "академики", пора расходиться. Через десять минут обед.
      Плывем по счислению. Низкая облачность, видимость ограниченная. От зыби корабль начинает покачивать. Крен достигает семи градусов.
      После обеда ветер посвежел. Все, кроме верхней вахты, укрылись от непогоды внизу.
      Вдруг, зазвенели колокола громкого боя, горнист заиграл сигнал "Учебно-боевая тревога!". Из всех тамбуров, выходов на верхнюю палубу стремительно выскакивают краснофлотцы и разбегаются по боевым постам. С люков грузовых трюмов, превращенных в минные погреба, снимают брезентовые чехлы, лючины и бимсы. Машинисты экстренно прогревают паровые лебедки грузовых стрел для подъема мин из погребов. Бортовая качка хоть и небольшая, но стоять и работать на мокрых площадках для раскатки мин нелегко.
      Булыжкин вышел на верхний мостик. Минуты через три стали поступать доклады о готовности боевых частей.
      - Товарищ член Военного совета, корабль к бою изготовлен! - докладывает Новиков.
      На корабле установилась напряженная тишина. Все ждали команды.
      - Действуйте, командир, по плану, - приказывает Булыжкин.
      Каратаев подает команду:
      - Из погребов по двадцать мин подать, на верхней палубе раскатать!
      У трюмов заработали паровые лебедки. Еле заметный жест главного старшины минеров Коваленко - и Башкирцев, машинист правой лебедки второго трюма, на полной скорости ловко и точно поднимает из погреба мину. Отличный машинист, золотые руки! На раскатной площадке мина норовит самостоятельно скатиться по скользкому железному листу за борт. Руки минеров ее, удерживают и направляют на рельсы минных путей. Видно, с каким физическим напряжением работают люди. Каждые двадцать секунд появившуюся из люка мину отправляют на минные пути, на которых боевой расчет закрепляет ее за мирные рельсы. Очень нелегкая работа выглядела красиво: все действия были слаженны и быстры. Казалось, что с миной весом несколько сот килограммов боевые расчеты справляются легко.
      Особенно трудно работать с минами было в ночных условиях. Света не включишь. Чтобы хоть как-то ориентироваться в погребах, вокруг люка зажигали четыре лампы ночного освещения синего цвета. Тяжелее всех приходилось лебедочникам. Те вообще не могли видеть, где находится мина. Башкирцев и тут не растерялся: наложил на трос пеньковые марки, закрасил их белым и по ним определял, с какого яруса берет мину и когда она выходит из люка. Чтобы облегчить эти работы; предстояло заменить деревянные минные стеллажи на железные.
      Пока минеры подавали и готовили мины, на корабле возникали "пожары", "повреждались" паровые и водяные магистрали, заделывались условные пробоины. Шла напряженная борьба за живучесть.
      Новиков вместе с Булыжкиным обходили корабль. Пробовали пройти в третий погреб по нижней палубе, но она оказалась забитой поданными минами.
      Булыжкин спустился в первый погреб, внимательно осмотрел его деревянные конструкции. Многие элементы были скреплены обычными плотничьими скобами. Побывал он и на боевых постах, всюду интересуясь условиями работы. После этого общекорабельное учение закончилось.
      Ветер крепчал, он уже срывал пену с гребней волн. Ночь обещала быть беспокойной. Дождь прекратился, а космы туч чуть ли не цеплялись за мачты. Покачивало.
      Чем дальше продвигались мы на север, тем глубже в материк уходили вершины Сихотэ-Алиня. Берега здесь суровы, высоки и обрывисты. Они изрезаны многочисленными ручейками, речушками, а в иных местах и реками, в устьях которых мы видели небольшие поселки - деревеньки. У маленьких же речушек редко встречались даже отдельные домишки. Везде таежная чащоба подступала к самому морю. Берега разнообразны, нет ни одного схожего с другим мысочка, клочка суши. Приметных мест много, и все они неповторимы.
      Как только позволила погода, штурманская братия снова взялась зарисовывать и описывать особые приметы и ориентиры.
      Район севернее мыса Белкина прошли вне видимости берегов. Маяк Золотой приветливо посветил нам в ночной мгле. К утру подошли к Нельме - рыбацкому поселку на берегу реки, носящей то же имя.
      Вершины отрогов хребта вновь приблизились. Обрывистые берега покрыты здесь еще более дремучим лесом. Заметно посвежело, без бушлата не обойдешься.
      - Товарищ вахтенный начальник! Чудно что-то... - обращается старшина сигнальщиков. - Кругом на берегу сопки лесом густым поросли, а прямо по носу далеко от береговой черты из-под воды маяк видно. Не может же он на воде плавать!
      Вахтенный начальник посмотрел в стереотрубу, стоит в раздумье. Я посоветовал ему уточнить по карте, какой должен появиться маяк.
      - Маяк Песчаный, но он ведь на берегу, а этот на воде.
      - Минут через пять вы убедитесь: маяк на берегу.
      В самом деле, не прошло и пяти минут, как все присутствующие увидели, что в этом месте природа намыла огромную эллипсообразную песчаную, с галькой, косу, далеко выдающуюся в море, на которой и стоял маяк, а между обрывистым высоким берегом и маяком образовалась лагуна.
      От Песчаного держим путь в Советскую Гавань. Прошли бухту Гросевича, и открылась почти пирамидальная вершина горы Советской, на склоне которой возвышался маяк Красный партизан. Стало быть, за ним недалеко вход в самую большую и глубоководную, хорошо укрытую от ветров бухту Советская Гавань.
      Из-за склона горы долго не показывалась береговая черта. Наконец она появилась - почти ровная линия, а к глубине материка еле-еле виднелись вершины горного хребта.
      Невысокие базальтовые берега изрезаны множеством небольших бухточек. Не поймешь, какая из них истинный вход. Бывали случаи, когда капитаны ошибались и дорого платили за это.
      На мостике наши гости внимательно рассматривают довольно однообразный ландшафт. Исключение - гора Советская, покрытая лесом, в котором видно вырубленное когда-то изображение двуглавого орла.
      - Штурман, скоро поворот? - опрашивает командир корабля.
      - Через десять минут будет виден маяк на полуострове Меньшикова. После этого и повернем.
      - Старпом, аврал! Якорь приспустить.
      Мигом все ожило на корабле. Люди разбежались по назначенным местам.
      Как-то неожиданно показался маяк Меньшиков. За ним слева открылся островок Туло. Разом стал виден широкий, более чем миля, вход в далеко врезавшуюся в сушу бухту.
      Корабль красиво описывает циркуляцию. Слева, в глубине за мысом, бухта Постовая. Нам нужно направо - в бухту, где есть рыбачья пристань и причал, построенный флотскими строителями.
      - Самый малый! - командует командир корабля.
      Причала не видно, заметен лишь рубленый ряж, от которого идет отсыпка и дорога. Приходится швартоваться к этому ряжу.
      Мастерски совершив сложный маневр, Новиков подошел к так называемому причалу. Швартовы пришлось крепить за деревья, растущие на высоком обрывистом берегу.
      Берега севернее бухты - от Совгавани до Датты - изрезаны, образуют множество бухточек и бухту Ванпно, уступающую только самой Советской Гавани.
      В бухте, у причала которой стала "Эривань", кроме немногих построек рыболовецкого колхоза, ничего не видно. Необжитый край предстал перед нами во всей своей первозданности. Зрелище впечатляющее...
      По заведенному в бригаде обычаю, все штурмана вместе с курсантами и двумя краснофлотцами-рулевыми отправились на шлюпках род веслами на рекогносцировку. Особенно хотелось нам осмотреть соседнюю бухту Ностовая, на дне которой покоился легендарный фрегат "Паллада". Приблизились к бухте. Высокий крутой берег, покрытый густым разнолесьем, образовал здесь чашу, на дне которой в зеркальной глади отражались и облака, и лес. Мы, опустив весла в воду, несколько минут молча любовались увиденным, боясь нарушить тишину. Красотища такая, что дух захватывает!