Андреев Владимир Александрович
      Моря и годы
      Рассказы о былом
      {1} Так помечены ссылки на примечания
      Аннотация издательства: Известный советский адмирал, активный участник и один из руководителей ряда боевых операций на морских театрах Великой отечественной войны, в своих мемуарах вспоминает флотскую юность, нелегкое, но увлекательное овладение азами, а затем и высотами морской науки, путь на корабельный мостик. Эта книга о том, как молодые энтузиасты, мобилизованные на флот комсомолом, держали экзамен на звание военного моряка, становились красными командирами и флагманами, возрождали морскую мощь страны на Балтике, создавали новый флот на Тихом океане. Книга адмирала В. А. Андреева адресована самым широким кругам читателей, в том числе интересующейся флотом и морской службой молодежи.
      Содержание
      Даешь флот!
      По путевке комсомола
      Веселые рассказы Холодецкого
      Аэроплан с листовками
      Рифы морской науки
      На крейсере и на берегу
      Корабль идет и по суше
      "Хау ду ю ду"
      Финиш навигационного марафона
      Молекулы, пушки, торпеды
      Летняя практика 1926 года
      Вместо бескозырки - "мичманка"
      Без пяти минут командиры
      "Нет, бу-де-те!"
      "Флажок"
      Большой поход флота
      Штурманский класс
      Свершилось!
      И на Тихом океане...
      Все первое
      В новогоднюю ночь
      Де-Кастри
      Ступеньки ведут на мостик
      Мостик
      Необычное задание
      Испытание
      Туманы, чтоб вас!
      Не взяли
      На подъеме
      В отпуск на Камчатку
      Неожиданные перемены
      Даешь флот!
      По путевке комсомола
      Тысяча девятьсот двадцать второй год... Год первых комсомольских мобилизаций на морскую, службу.
      В октябре V Всероссийский съезд РКСМ принял шефство над Красным Флотом. Помню плакаты на московских заборах: "Готовь защиту против морских разбойников капитала! Укрепляй Красный флот!"
      Райкомы комсомола буквально ломились от напора желающих откликнуться на этот призыв.
      Когда мы с моим другом Колей Овчинниковым оказались на пороге комнаты секретаря Хамовнического райкома комсомола, он сказал:
      - Братцы, опоздали! Путевок на корабли нет. - И, увидев, как мы обескуражены, добавил: - Остались две путевки в Военно-морское подготовительное училище. Хотите? Подумайте и завтра утречком заходите.
      Наутро явились, когда в райкоме только отпирали двери.
      - Как? Надумали?.. - такими словами встретил нас секретарь райкома. Ну, хорошо, что твердо решили пойти на флот! Это ответственное комсомольское поручение.
      Когда получили путевки, от радости ног под собою не чуяли.
      Райком устроил в рабочем клубе проводы. Выслушав строгие слова комсомольских наказов, мы дали честное комсомольское, не жалея сил, восстанавливать флот Республики, службу нести образцово.
      24 декабря в Лефортовских казармах гремели песни о море и моряках. Чаще других - "Ты, моряк, красивый сам собою, тебе от роду двадцать лет..." Каждому из нас казалось - песня о нем.
      В этот день в нарушение всяких уставов нам выдали бескозырки (правда, без ленточек), и мы впервые почувствовали, что уже принадлежим к великому морскому братству.
      В тот день мороз был градусов под двадцать, а мы, одетые кто во что - в телогрейки, пальто, куртки, - но все в новеньких бескозырках, стояли на Красной площади и совсем не чувствовали холода. Нам казалось, что провожать нас вышла вся Москва.
      Митинг. Скупые, суровые слова ораторов западали в память:
      - Мобилизация на Красный Флот для членов РКСМ не только праздник! Это испытание на революционную зрелость...
      - Вы должны оправдать доверие Московского Комитета РКСМ! От вас зависит окончательное возрождение боевой мощи морских сил Советской России!
      - Вы должны быть готовы к тому, чтобы отбить все попытки мировых хищников поработить первое рабоче-крестьянское государство!
      Перед Кремлевской стеной, почти в том месте, где ныне Мавзолей Ленина, мы дали клятву, дали честное комсомольское слово стать настоящими моряками.
      Мы шагали по мостовой, и над нашей колонной во всю мощь гремела песня. До самой Каланчевской площади играл неутомимый оркестр. На улицах было много народу. Нас провожали добрыми улыбками.
      По расписанию наш эшелон должен был "домчаться" до Петрограда за двое суток. Теплушки с предупреждающей о грузоподъемности надписью "1000 пудов. 40 человек. 8 лошадей" здорово бросало на стыках рельсов. В каждом вагоне ехало по 40 комсомольцев-добровольцев. Ребята топили печурку, курили цигарки и от избытка чувств пели песни. Неярко горела свеча в фонаре, отбрасывая на стены большие дрожащие тени.
      Хорошо мечталось в пути: какое оно, море, какие там корабли?.. Многие из нас, среди них и я, не видели ни того, ни другого.
      Поезд остановился. Страшно хотелось пить: воды не было, а мы наелись воблы, которая в то время частенько заменяла нам и хлеб и мясо. Володя Перелыгин, Коля Овчинников и я, надев бескозырки, отправились с ведром на разведку. Подошли к паровозу и, открыв краник в тендере, стали цедить воду. Машинист было рассердился, но, увидев наши бескозырки, сразу подобрел, хотя и удивился:
      - А это по какому праву?..
      Он знал, что везет новобранцев, а им форма не положена.
      - Нам дали! - ответил Володя Перелыгин. - Потому что мы комсомольцы-добровольцы.
      Тогда машинист, улыбнувшись, пригласил нас в паровозную будку и разрешил набрать воды, Встреча оказалась символической. Машинист был из бывших моряков и служил не где-нибудь, а на "Авроре"...
      Расчувствовавшись, он начал рассказывать о своей морской службе, о том, как скучает по ней. Пока стояли перед семафором, полтендера воды как не бывало - следом за нами из всех теплушек выскочили ребята и набрали по нескольку ведер воды.
      Пришлось мне, как знакомому с железнодорожными премудростями (раньше работал на железной дороге), отцеплять паровоз и вместе с бригадой ехать к водонапорной колонке.
      - Эх, жаль, ребята, перегон мой не до Петрограда, - сетовал машинист. Увидите "Аврору" - поклонитесь от меня...
      Петроград встретил нас теплой, совсем не декабрьской погодой, веселым маршем оркестра и почетным караулом военных моряков.
      Мы шли по раскисшему снегу Невского. Державшиеся на мыле "стрелки" моего клеша, сшитого из старой шинели, не выдержали, размокли, брючины стали как юбки. Мой бравый вид сохранялся только благодаря видавшей виды, с большими проплешинами, кожаной куртке, купленной еще давно, на первую получку.
      Разместили нас в Дерябинских казармах на берегу Финского залива. Прошли карантин, медицинскую комиссию. После этого большинство отправили на строевое обучение в Кронштадт и во 2-й Балтийский флотский экипаж. Осталась группа человек в 30 - 35, состоявшая из тех, у кого были путевки в подготовительное училище.
      Времени свободного у нас было в избытке. И все-таки моря, хотя оно и рядом, кораблей, о которых так мечтали, до сих пор пока не видели. А тут еще объявился демон-искуситель - Володя Перелыгин. Он взялся нас будоражить: пойдем да пойдем в порт - пароходы смотреть, подойдем по льду, даже руками можно будет потрогать.
      - Я одессит, на меня можете положиться, - заверил он.
      Пошли. Идем по льду. Володя впереди. Вторым я. Третьим Николай Овчинников.
      И вдруг Перелыгин исчезает. Понять ничего не можем. А он в воде. Вернее, под водой. Как нам удалось его вытащить, сами не знаем. Обратно бегом.
      Входим в казармы. Время уже подошло к ужину. Теперь Володя сзади. Я иду первым. На пороге - старшина, дядя высоченного роста с густыми усами. Показывает мне пятерню, Коле тоже, а Володе две.
      Мы шмыгнули внутрь. Старались понять, что означают жесты старшины. Растолковал их Перелыгин, который "знал все":
      - Вам по пять нарядов вне очереди гальюны чистить, мне - десять.
      Так закончилась наша первая попытка познакомиться с морем и пароходами.
      ...Мы думали, что сразу после карантина нас начнут обучать моряцкому делу. А вышло совсем не так. Приходит старшина и объявляет:
      - Завтра экзамен по математике. Потом русский сдавать будете.
      Гром среди ясного неба. Многие, хоть и учились в школах, приуныли. Если не примут, позор-то какой... А тут еще старшина грозно окликает:
      - Андреев! Будешь за старшего.
      - Почему я?
      - Почему? Потому что - на "А"!
      Дело прошлое, скрывать нечего: знания у нас оказались не ахти какими, а говоря попросту - у большинства слабыми. Было над чем задуматься...
      Но вот наступил последний день испытаний - мандатная комиссия. Все понимали: это и есть самый грозный час. Быть или не быть на флоте...
      Прошло полвека, а до сего времени все отчетливо помню. Привели нас в Екатерингофские казармы, где размещалось училище. Кто бегал беспрестанно в курилку, кто как маятник вышагивал по коридору, кто ожидал, словно застыв, с самым безнадежным видом... Иные взбадривали себя веселыми рассказами. Мое положение самое разнесчастное - идти первому. Жду своей участи, горестно размышляю. Наконец слышу:
      - Андреев! На комиссию.
      Подхожу к двери - сердце выпрыгнуть хочет. Чувствую, что от жары и волнения стал пунцовым. Ворот косоворотки душит... Вхожу в комнату весь взмокший. За столом комиссия. В центре председатель. Лицо суровое, а глаза теплые. Форма начсостава, - видать, бывалый матрос Революции. Я встречал таких на Волге, в Самаре.
      - Ну, что будем делать? - обращается ко мне председатель.
      Молчу. Думаю - сейчас укажут на дверь, и - прощай, флот!.. И вдруг вопрос:
      - Учиться будешь?
      - Буду.
      - Честное комсомольское слово даешь?
      - Даю.
      Для многих из нас честное комсомольское слово и. было проходным баллом. И стало это слово законом всей нашей жизни...
      В то трудное для страны время курсантам полагалось в день всего три четверти фунта хлеба. Треть пайка отдавали в пользу голодающих. Держались лишь на супе с треской. Правда, два раза в неделю нас баловали пшенной кашей. В казарме холодно, а "дрова - осина, не горят без керосина...". По вечерам мы щепали лучину, чтобы обогревать кубрики.
      Коллектив подобрался дружный. А если кто законы дружбы нарушал, тому на собраниях и даже в курилке устраивали комсомольский "драй". Что там гауптвахта или наряды вне очереди гальюны чистить! Вот когда тебе твои товарищи прямо в лицо говорят, кто ты есть, вот уж тут со стыда не знаешь, куда себя деть, от пола глаз не поднимешь. И ведь дело в том, что если к словам товарищей не прислушаешься, не исправишься - значит, в нашем комсомольском коллективе места тебе не будет!
      Те, кто выдерживал разговор начистоту и после не озлоблялся, не замыкался, того коллектив принимал, тот, как показала жизнь, и становился настоящим моряком.
      Традиции морского братства тысячи раз нас выручали как в предвоенные, так и особенно в военные годы.
      Нам, старшему поколению моряков, радостно сознавать и видеть, что славные традиции живы на флоте, что их чтут, ценят, хранят...
      И вот сейчас (по прошествии стольких лет!), живя в Москве, по флоту и морю скучаю сильно... Такое, видно, бывает у всех старых моряков, у кого жизнь прошла в учениях и морских походах. Сколько их было? За сорок шесть лет флотской службы, наверное, несколько сот. Но тот, первый, сорокасемидневный, по-особому памятен - тогда мы принимали морское крещение.
      После сдачи экзаменов наш выпускной курс Военно-морского подготовительного училища летом двадцать четвертого года отправился на летнюю морскую практику.
      Мы чистили, драили старинный учебный корабль "Воин", стоявший на якорях на Петергофском рейде против дворца и Гребной гавани.
      Правда, его машины бездействовали: все средства вкладывались на восстановление боевых кораблей, и до нашего древнего "Воина", некогда имевшего и парусное оснащение, руки не доходили. Зато было над чем пофилософствовать, когда тебе давали скребки, молотки, стальные щетки, чтобы, действуя ими с усердием и в поте лица, каждое звено проржавевшей якорной цепи очистить, по выражению боцмана, плававшего на этом корабле еще в эпоху паруса, до блеска, как "чертов глаз"...
      К жизни в корабельных условиях мы привыкли быстро. Морская практика помимо восстановительных работ, плетения кранцев, от игрушечных до многопудовых, простых и шпигованных дорожек и матов, несения вахты, авральной и повседневной уборки, а также непременной чистки картофеля главным образом проходила в постоянных тренировках, многомильных прогонах под веслами на шлюпках и хождении под парусами.
      Преподаватели, морского дела Суйковский и Ганенфельд сумели привить нам любовь к шлюпке - в двадцатые да и тридцатые годы основному транспортному средству на каждом военном корабле. Любили мы в свежий ветер ходить под парусами на шестерке под командованием Ганенфельда! У него научились управлению шлюпкой, стали даже призерами в парусных гонках.
      Очень нравилось нам ходить на гребной барже, которая была чем-то средним между гребным катером (14 весел) и барказом (18 весел). Она отличалась чрезвычайно стройной формой и легким ходом. Сама собой образовалась команда (старшина-рулевой, 16 гребцов и крючковой) из любителей гребли. Порою, забрав часть любительского оркестра (в его составе играли ныне здравствующие контр-адмирал Б. В. Каратаев и контр-адмирал-инженер Г. Ф. Болотов), отправлялись по Фонтанке, Неве, Невке на прогулку на острова...
      Гребли мощно и красиво. Оркестр, хоть и жиденький, играл изо всех сил. На набережных останавливались прохожие (конечно, больше всего девушки), махали нам руками.
      - Навались! - то и дело покрикивал наш старшина Громов, а подросту Галчонок, самый левофланговый на курсе, даже в зимнее время необычайно смуглый, с глазищами точь-в-точь как у настоящего галчонка...
      Но и без команды мы наваливались так, что затылками доставали до колен сзади сидящих гребцов, и баржа стремительно неслась вперед. Форштевень разрезал воду, и она пенилась белым кружевом.
      Занятия греблей закаляли нас физически, вырабатывали большую выносливость, приучали к коллективному труду, к работе на воде при всякой погоде.
      Как мы ни старались, а во время учений на Петергофском рейде то и дело через мегафон раздавался голос Суйковского:
      - На барже, плохо! До вешки и обратно!
      Легко сказать "до вешки и обратно". Это значит под веслами пройти еще более трех миль! Руки и так гудят, стали чугунными, но... "Навались!" покрикивает старшина шлюпки.
      Это "до вешки и обратно" повторялось до тех пор, пока крылья весел не начинали взмахивать безукоризненно, лопасти - проходить над водой идеально параллельно, а наша баржа - идти со скоростью, намеченной неумолимым бородачом Суйковским.
      Когда-то Суйковский был старшим офицером крейсера "Рюрик". Не одно "морское" словечко прошептали мы в душе по его адресу. Зато позже... Но об этом и расскажем немного позже!
      После тяжелого дня мы любили вечером собраться на баке "Воина", чтобы попеть и сплясать. Благодаря стараниям Саши Сигачева, нашего общего любимца и неизменного "капель-дудкина", пели неплохо. Одна песня сменяла другую. Под "Калинку", как правило, пускались в пляс. Хорош в танце был Поленичко! А неистощимый на выдумки весельчак и балагур Коля Богданов всегда рассказывал что-нибудь смешное, умел изобразить в лицах какой-нибудь забавный эпизод. Никогда не унывающий парень, добрый товарищ, он умел поднять настроение друзей...
      Наша летняя практика проходила между Петергофом - Ораниенбаумом и Кронштадтом. Дальше Большого Кронштадтского рейда не ходили, а о том, чтобы подняться на боевой корабль, могли только мечтать. Любовались линкором, крейсером и миноносцами лишь изредка, когда выпадало счастье побывать в Кронштадте.
      Какое оно там, за Толбухиным маяком, море в Финском заливе? Что за неведомые острова рассыпались по его глади? Каков Гогланд - остров разбойников? Каково оно само, Балтийское море? Вот бы все узнать, увидеть... Об этом романтически мечталось в ночной тиши училища и, конечно, в удивительные, чарующие своей красотой ночи на Петергофском рейде.
      Однажды в июне, вскоре после начала шлюпочного учения, на "Воине" взвился сигнал: "Шлюпкам немедленно возвратиться на корабль!" Каждая шлюпка подняла флажок: "Ясно вижу!", и все направились к кораблю.
      Погода - почти штиль. Почему же возвращают шлюпки?.. Подошли к борту "Воина". Команда: "Все на подъем шлюпок!" Дружно взяв тросы талей на руки, притопывая в такт боцманской дудке, поочередно, за исключением рабочего барказа и вельбота, подняли гребные суда. Собрались в кубрике. Пришел наш "батя" - начальник курса А. П. Луковников и объявил, что весь третий курс отправляется на учебном судне "Комсомолец" в заграничный поход...
      Известие ошеломляющее! Грянуло дружное "ур-ра-а!". Все обступили "батю". Посыпались вопросы.
      - Ничего больше не знаю. Сейчас следует быстро собрать личные вещи, через полтора часа мы должны поездом отбыть в Ленинград. Экипировку получим в училище и послезавтра отправимся в Кронштадт, на "Комсомолец".
      Пройдя школу "бати", мы умели выполнять приказания быстро, четко. В считанные минуты все было уложено. На барказе нас переправили на берег Гребной гавани. Оттуда, как по тревоге, быстрым шагом отправились на вокзал. Явились задолго до назначенного срока. Приехали в Ленинград, на Балтийский вокзал, в пешем строю дошли до училища. Притопали так быстро, что сами удивились. А ведь отмахали полгорода...
      Началась предпоходная суета: сдача вещей, получение новой экипировки, столовой посуды, различных пособий, денежного содержания, положенного в заграничном плавании, закупка личных предметов туалета. Самое главное, что каждый из нас приобрел, - это эмалевые значки с портретом Ленина.
      Вскоре выяснилось, что в поход вокруг Скандинавии с заходом в норвежские порты, Мурманск и Архангельск отправляется отряд кораблей. Флагманским кораблем идет крейсер "Аврора", на котором кроме экипажа будут курсанты командного Военно-морского училища, вторым кораблем - учебное судно "Комсомолец", где помимо личного состава корабля будут курсанты Военно-морского инженерного училища и мы, "подготовиловцы".
      По совету Владимира Алферова, нашего признанного поэта, драматурга, актера и удивительного рассказчика, и с позволения начальства в поисках русско-норвежских, русско-английских словарей и разговорников ринулись к букинистам. Увы, на нашу почти двухсотенную братию добыли всего лишь несколько экземпляров разговорников, и то неполных.
      Наконец все получено, все пригнано и самим "батей" проверено у каждого. Пожитки сложены в морские, из брезента, чемоданы. Состоялся последний обед, приготовленный нашими коками на славу. Настроение - прекрасней не бывает!
      После обеда мы сложили чемоданы на подводу и построились. Во главе с "батей" двинулись к Неве. Погода чудесная! Как только вышли из ворот 2-го Балтийского флотского экипажа, грянули:
      Лейся, песнь моя,
      Комсомольская,
      Берегись, Антанта, мы едем на моря!..
      Так, с песнями, дошли до Невы, погрузились на буксир и поплыли - с радужными надеждами быстро прибыть в Кронштадт и в полной уверенности, что, как только разместимся на "Комсомольце", сразу же выйдем в море и начнется наш первый в жизни поход. Да не просто поход, а заграничный...
      Пока под руководством Саши Сигачева мы перебирали наш обширный песенный репертуар, буксир уже нацелился носом на ворота Кронштадтской гавани. На посту при входе в гавань поднят сигнал, разрешающий нашему буксиру войти в гавань.
      Глаза ищут "Комсомолец"... Вот он, трехтрубный, с высокими, слегка отогнутыми назад мачтами, стоит у южной стенки гавани. Неподалеку, у той же стенки, "Аврора". У бортов кораблей - баржи. Совсем не похоже, что корабли готовы к выходу... На их бортах лестницами (до восьмиметровой высоты) висят деревянные (как у маляров, когда они красят фасады домов) "беседки", и стоящие на них (по двое на каждой) матросы передают с "беседки" на "беседку" груженные флотским "черносливом" - углем - мешки и корзины. Вот так история... Облако угольной пыли в этот жаркий июльский безветренный день, плотно обняв корабли, не собиралось расставаться с ними.
      Стройные обводы и высокие борта "Комсомольца", доселе казавшиеся нам если не красивейшими, то уж во всяком случае красивыми, на глазах теряли свою привлекательность. Когда наш буксир подошел к борту корабля, мы, пользуясь шторм-трапом, забрались на шкафут (средняя часть корабля). Построились на палубе. Встретил нас старший помощник командира корабля Апостоли. Он объявил:
      - Размещаться будете в самом кормовом, восьмом, кубрике. Рады вашему прибытию, прошу устраиваться, а после ужина не откажите организовать в две смены погрузку угля. Смену производить через четыре часа. Завтра получите в заведование часть гребных судов, полуют и шкафут, один борт шканцев, помещения полуюта и кое-что еще для ухода за ними. - После этого он обратился к Луковникову и попросил иметь в виду, что кроме четвертого трюма курсантам придется грузить уголь и в третий, а может, и во второй: Надеюсь, курсанты, комсомольцы-добровольцы покажут всем пример. Прошу быть свободными.
      Одетый во все белое, в белых перчатках, Апостоли легко взбежал по трапу и энергично зашагал в сторону бака (носовая часть корабля).
      Уж на что наш курс был боевой, неробкий, виды видал и работы не боялся, но старпомовская тирада окатила всех будто холодным душем. Романтические иллюзии окончательно развеялись.
      Нам предстояло поднимать уголь из трюмов барж вручную на большую высоту. К тому же мы не могли взять в толк: зачем грузить уголь в трюмы, да еще не изолированные от жилых помещений, куда угольной пыли набьется столько, что и за несколько дней не вычистишь, когда на корабле есть специальные угольные ямы, расположенные вокруг котельных отделений? Уж не собираемся ли мы перевозить уголь на Север?
      Но служба есть служба. Девять дней и ночей грузили уголь в бездонные трюмы. Особенно трудно приходилось тогда, когда лежа, как шахтеры в шахтах, лопатой, а то и руками забивали уголь во все уголки под самый подволок (потолок) трюма, угольной ямы, чтобы при качке сыпучий груз не мог свободно перемещаться и тем самым создавать опасные крены. Вначале, пока не приобрели нужных навыков, не было числа шишкам, ссадинам и другим "мелким повреждениям". Все мы кляли жаркую погоду. Пересохшая угольная пыль забиралась во все поры, хрустела на зубах, смешивалась с обильным потом. Одним словом, от чертей отличались лишь тогда, когда, сполоснув перед едой лицо и руки, на короткое время чуть-чуть светлели. Мыться как следует не было смысла, охоты, а порой и сил. Кое-как поев, спешили, не раздеваясь, вытянуться на палубе.
      Да, нелегка ты, служба флотская!..
      Вот когда пригодилась выработанная на занятиях греблей привычка к большой физической нагрузке. Хоть и трудно было, но, особенно в часы ночной прохлады, не умолкали шутки, веселил душу добрый розыгрыш, во время работы без перерыва играл духовой оркестр.
      Наконец закончилась погрузка. Мы приняли столько угля, чтобы его хватило и нам, и "Авроре" на переход до Архангельска и не потребовалось на золото закупать у англичан. Вот почему нам пришлось попотеть девять суток. Теперь мы знали: своим трудом сэкономили для страны немало золотых рублей. От сознания этого и работа уже казалась не такой тяжелой.
      Подошли к концу и хлопоты, связанные с приемом всех видов снабжения. Боцман забил свои кладовые шкиперским имуществом, краской и прочими необходимыми вещами. Весь корабль был самым тщательным образом вымыт. Шлюпочные паруса, брезентовые отвесы мостиков, коечных сеток, чехлы палубных механизмов и двух малокалиберных салютных пушек выстираны. Корабль был покрашен, надраен и стоял на рейде этаким морским франтом. Просто влюбиться можно!
      Мы и были влюблены в нашего "Комсомольца". Все на корабле делали своими руками и гордились этим. Старые флотские служаки, видя наш труд, отношение к делу, признали комсомолию стоящими ребятами и "почти моряками",
      Итак, завтра, после подъема флага, уходим в поход. Думы, волнения, нетерпеливое ожидание... Сегодня по сигналу "Корабль к смотру!" командир вместе со старпомом Апостоли и помощником - старым марсофлотцем, заставшим на флоте еще паруса, Василием Ефимовичем Калачевым осмотрели весь корабль, тщательно проверили, все ли подготовлено по-походному, закреплено и уложено на случай штормовой погоды.
      Наконец-то наступило завтра! День выдался на загляденье погожий. Команды кораблей в белоснежных форменках, фуражках и бескозырках с белыми чехлами выстроились вдоль бортов. В утренней тишине звонко звучат мелодии горнистов, сопровождающие торжественный подъем флага, который поднимает на флагштоке сигнальщик. Заколыхалось красное полотнище с белым диском солнца и его расходящимися лучами. Как красив флаг флота Революции!
      Начальник Морских сил Балтийского моря Михаил Владимирович Викторов прошел на катере вдоль кораблей, на "Авроре" распрощался с командиром отряда, сказал команде добрые слова напутствия, пожелал счастливого плавания.
      Дан отбой. Команда "Комсомольца" разошлась кто куда, в большинстве на бак - покурить, обменяться впечатлениями. Многие из нас в то время курили трубку. Особенно хороша была кривая трубка с колпачком у моего однокашника Мити Сухарева, до прихода в училище служившего на эскадренном миноносце. Сухарев первым заметил, что на рейдовом посту подняты позывные "Авроры" и сигнал "Добро".
      - Сейчас будем сниматься с якоря! - радостно закричал Митя.
      Действительно, прозвучали колокола громкого боя, заиграли горнисты, вахтенные засвистели в боцманские дудки. Послышались команды: "Большой сбор!", "По местам стоять, с якоря сниматься!". Все пришло в движение. Слышно было, как брашпиль выбирает якорь. Команды кораблей, уходящих в поход, выстроились на верхней палубе.
      На соседних кораблях экипажи тоже в строю, на реях подняты сигналы: "Желаем счастливого плавания!" На главном сигнальном посту, расположенном на крыше штаба флота, взвился флажный сигнал: "Начальник Морских сил желает счастливого плавания, образцового выполнения задания".
      На "Авроре" играет оркестр. Она медленно разворачивается и корабельным фарватером идет на запад, в море. В кильватер ей движется "Комсомолец".
      Волнующие, торжественные минуты: корабли Красного Флота впервые в истории уходят в заграничное плавание. Мы, стоя в строю, смотрим, как постепенно отдаляются корабли на Большом рейде, кронштадтские форты и все меньше становится золотой купол кронштадтского собора.
      Прошли затонувший у фарватера в 1919 году после атаки английских торпедных катеров крейсер "Олег" и вскоре разошлись на контркурсах с итальянским лидером эскадренных миноносцев "Мирабелло", следовавшим в Ленинград с визитом вежливости. У итальянцев команда построена на верхней палубе лицом к нам, как положено делать при встрече военных кораблей. То же самое и на наших кораблях. На вид "Мирабелло" скроен ладно, но дымовые трубы хоть и не густо, а дымят. На военном корабле дыма быть не должно. "Аврора" спустила шары, обозначающие "степень" назначенного эскадренного хода. Отряд увеличил скорость до 14 узлов.
      Почти все свободное время простаиваем па верхней палубе. Рассматриваем невысокие острова Родшер, Тютерс. К вечеру подошли к высящемуся посередине между берегами Финского залива скалистому острову Гогланд со взъерошенными лесистыми склонами хмурых холмов. Мрачная громада и вправду встала как разбойник на морской дороге.
      Рассказывая нам об этом острове, Ганенфельд бросил за борт несколько серебряных монет. На наши удивленные расспросы ответил так:
      - В далекие времена, пользуясь удобным расположением острова, тем, что из-за многочисленных мелей мореплаватели вынуждены были прокладывать свой курс вблизи его южной, оконечности, пираты успешно промышляли здесь грабежом. С тех пор существует поверье: надо задобрить Нептуна серебром, чтобы он избавил от разбойников, не дал заштилеть парусным кораблям. Поверье поверьем, а и теперь моряки, проходя Гогланд, бросают в море монеты.
      Давно скрылся за кормой Гогланд, все чаще стали попадаться лайбы, шхуны, транспорты. Иные из них, забыв о морской вежливости, проходили, не салютуя советскому Военно-морскому флагу.
      "Комсомолец" не был рассчитан на размещение столь значительного числа людей, поэтому мы спали не только в кубриках, но и на палубе, на люках грузовых трюмов и на верхней палубе. Нашему курсу разрешалось отдыхать, проводить занятия, а в ночное время и спать на кормовой надстройке полуюте. До чего же хорошо в тихую, непасмурную погоду отдыхать на полуюте! Лежишь и все-все видишь. Небо видишь, море видишь. Маяки. Огни на берегу. Встречные транспорты... Слышишь, как мерно буравят воду лопасти винтов, как она клокочет и пенится за кормой. Хорошо, что с тобою рядом - протяни руку и достанешь - сном праведников спят, намаявшись за день, твои друзья-товарищи, с которыми успел уже не один фунт соли съесть.
      Утром увидели слева по курсу северную оконечность угрюмого острова Даго и огромный белый маяк. Стало быть, отряд уже выходил из Финского залива.
      Через сутки корабли миновали южную оконечность шведского острова Готланд и направились к проливу Большой Бельт. Все чаще встречались иностранные транспорты. Они вежливо салютовали нашему флагу. Только англичане упрямо не замечали нашего присутствия в море. Видно, не могли забыть, что в борьбе с Красным Балтийским флотом английский флот потерял в Финском заливе немало боевых кораблей и пришлось ему ретироваться.
      Матросы же большинства торговых кораблей, особенно скандинавских стран, приветствовали нас, размахивая головными уборами, полотенцами и даже небольшими красными полотнищами.
      Большой Бельт - самый глубоководный на Балтике пролив, к которому со всех направлений из Северного и Балтийского морей приходит множество кораблей. Между Германией и датскими островами снуют железнодорожные паромы, работающие, как известно, с точностью хорошо идущих часов. По узкому, извилистому фарватеру пролива одновременно движутся - навстречу друг другу или пересекая курсы - самые различные суда. Хотя на берегах пролива для обеспечения безопасности установлено множество маяков и отличительных знаков, все же плавание здесь требует от штурманов, командиров и капитанов большого искусства и выдержки.