Дни нашей жизни

      Ольга Николаевна. Я и не знала, что вы у нас. Мамаша, отчего же вы мне ничего не сказали?
      Евдокия Антоновна. Ах, Оля! Я хотела тебе приготовить маленький сюрприз.
      Григорий Иванович. Я безумно счастлив: такой свет! Такое общество! Господа, на середину стол! Да прибодритесь, мамаша! Чего там! Тут такое воодушевление, такой восторг!
      Онуфрий. Бутылки надо снять, а то побьются.
      Григорий Иванович. Хорошо бы самоварчик, мамаша! Для полноты картины! Ты выпьешь чайку, Онуша? С ромом, а? Так хорошо, прозябши!
      Евдокия Антоновна. Ах, какой очаровательный характер! Сейчас будет и самовар. (Выходит.)
      Григорий Иванович и Онуфрий приготовляют стол; Ольга Николаевна и Глуховцев стоят у двери в прихожую.
      Глуховцев (к Ольге Николаевне). Вы зачем сюда пришли?
      Ольга Николаевна (умоляюще). Коля! Боже мой, ты пьян?
      Глуховцев. Вы зачем сюда пришли?
      Ольга Николаевна. А вы зачем пришли сюда, Коля? Я боюсь вас.
      Глуховцев. Чтоб видеть вас-ведь я же влюблен. Вы помните Воробьевы горы?
      Ольга Николаевна. Не мучай меня! Ведь я от него убежала, Коля, я не хотела.
      Глуховцев. А потом прибежала? Захотела?
      Григорий Иванович. Готово! Пожалуйте! Нет, нет, Онуша, ты возле меня, я с тобой не расстанусь. А ты, Оленька, сюда, по левую руку... Что, озябла, дружок? Ручки-то у тебя какие холодные! Ничего, брат, выпьешь, и сейчас все пройдет. Боже мой, какая роскошь!
      Онуфрий. Да, совсем как в лучших домах.
      Глуховцев. Ты про какие дома говоришь, Онуфрий?
      Онуфрий. Ах, Коля, боюсь - вреден тебе коньяк: говорил - не надо пить из стакана.
      Глуховцев (громко). Ты про какие дома говоришь? Я тебя спрашиваю.
      Ольга Николаевна. Дайте мне конфет, Онуфрий Николаевич.
      Глуховцев. Передай, Онуфрий! Ольга Николаевна очень любит сладкое!
      Григорий Иванович. Все девицы любят сладкое. Кушай, Оленька, кушай конфет хватит, а не хватит, так еще возьмем. В Москве удивительные конфеты, Онуша, я уже взял пять фунтов, чтобы домой отвезти, да, кажется, у цыган позабыл.
      Евдокия Антоновна (входя). Вот и самовар несут. (Обиженно.) А мне местечка не оставили: нехорошо, молодые люди, нужно старость уважать.
      Григорий Иванович. Мамаша, да что вы! Как можно без вас! Подвиньтесь немного, коллега.
      Евдокия Антоновна. Какое приятное соседство, господин Глуховцев.
      Ольга Николаевна (тихо). Григорий Иванович, дайте, пожалуйста, ей рюмку коньяку, она очень озябла. На дворе такая слякоть.
      Григорий Иванович. Ну, конечно. Мамаша! Коньячку! Фин-шампань!
      Глуховцев. Говорят, что в обществе шептаться неприлично!
      Онуфрий. Ах, Коля, как ты тонко изучил хороший тон: советую тебе купить лаковые ботинки и открыть танцкласс.
      Евдокия Антоновна. Господин Глуховцев совсем не похож на учителя танцев: учителя танцев всегда такие веселые, такие элегантные, а господин Глуховцев очень, очень мрачный юноша.
      Григорий Иванович. Мрачность? Какая мрачность? Тут такое воодушевление, мамаша, душа разговаривает с душою, и в небесах поют птицы. Вам, мамаша, нужно гордиться, что вы в такой компании, где царствует свет разума и млеко просвещения! (Со слезой.) Мамаша, ты чувствуешь, что это называется тужурка, студенческая тужурка! За твое здоровье, Онуша! Давай поцелуемся!
      Коридорный в замасленном сюртуке вносит самовар.
      Ольга Николаевна. На тот столик поставьте, Петр.
      Григорий Иванович. Петр! Петруша! На-ка, брат, рюмочку, выпей.
      Петр (мрачно). Нам нельзя.
      Онуфрий. А ты, Петр, притворись, что можно.
      Григорий Иванович. Ну, ну, притворяйся поскорей, Петруша.
      Петр (отвернувшись, выпивает; мрачно). Благодарим. (Уходит.)
      Евдокия Антоновна (жеманничая). Дайте мне секоладочку, я так хочу секоладочку.
      Онуфрий. Какое очаровательное бебе! Нате, дусецка, секоладочку.
      Евдокия Антоновна. Мелси. (Жадно набрасывается на еду и питье, но пьет только наливку и ликер.)
      Григорий Иванович (запевает).
      Быстры, как волны, все дни нашей жизни.
      Онуфрий. Врешь, как Блохин, Гриша! Покажем ему, Коля. Буде, брат, дуться! Жизнь коротка, а водки много.
      Григорий Иванович. Коллега, пой! Ведь я этой минуты, может, двадцать лет ждал! Студенческие песни, господи боже мой, да ведь никто не поверит, как рассказывать начну. Окажи честь, смилуйся, коллега. (К Онуфрию.) Что, он хорошо поет, а?
      Онуфрий. Хорошо. Начинай, Коля.
      Глуховцев (громко). Онуфрий, ты помнишь Воробьевы горы?
      Онуфрий. Если, Коля, я буду помнить все места, на которых я пролил слезу, то мое воображение подмокнет. Буде дурачиться. Пой. (Запевает.)
      Быстры, как волны...
      Григорий Иванович.
      Все дни нашей жизни.
      Глуховцев (пристально глядя на Ольгу Николаевну). Что час, то короче к могиле наш путь.
      Хором.
      Налей же, товарищ, заздравную чару,
      Кто знает, что с нами случится впереди.
      Григорий Иванович. Какие слова, мамаша! Вы только вслушайтесь. (Поет.)
      ...заздравную чару.
      Глуховцев (протягивает рюмку к Ольге Николаевне). Чокнемся!
      Ольга Николаевна. Я не хочу пить.
      Глуховцев. Напрасно. В вашем положении без этого нельзя.
      Онуфрий (запевает).
      Умрешь - похоронят...
      Григорий Иванович.
      Как не жил на свете...
      Глуховцев (глядя на Ольгу Николаевну).
      Уж снова не встанешь к веселью друзей...
      Хором.
      Налей же, товарищ, заздравную чару,
      Бог знает, что с нами случится впереди.
      Евдокия Антоновна. Что же ты не поешь, Оленька? У нее такой прекрасный голос, Григорий Иванович. Я все мечтала для нее о консерватории.
      Ольга Николаевна. Вытрите рот, мамаша. Вы вся перепачкались шоколадом.
      Григорий Иванович. Оленька, что же ты не поешь, в самом деле, а? И не пьешь ничего? Это недопустимо! Мамаша, скажите ей, что это нетактично. Тут такой народ!.. Выпей, Оленька, сладенького.
      Ольга Николаевна. Я не хочу. У меня голова болит.
      Глуховцев. Пей!
      Григорий Иванович. Ну зачем так, коллега? Она и так выпьет. Кушай, Оленька.
      Глуховцев. Пей! Все проститутки пьют.
      Евдокия Антоновна. Что-с? Что вы изволили сказать, господин Глуховцев?
      Онуфрий. Оставь, Коля! А то уйду сейчас!
      Глуховцев (стучит кулаком по столу). Пей, проститутка!
      Онуфрий (хватая его за руку). Оставь, Коля! Не смей! Ты с ума сошел!
      Евдокия Антоновна. Мальчишка! Грубиян! Как вы смеете! Я не позволю, чтобы мою дочь оскорбляли!
      Глуховцев. Молчи, дрянь!
      Ольга Николаевна. Молчите, молчите, мамаша! Коля! Колечка, опомнись!
      Евдокия Антоновна. Я не позволю! Что же это такое? Ворвался в дом и оскорбляет. Господин офицер, хоть вы заступитесь за женщину.
      Онуфрий (удерживая). Сиди, Гриша!
      Григорий Иванович. Позволь, Онуфрий! Не мешай. Послушайте, коллега, это нехорошо. Это не по-студенчески. Зачем оскорблять женщину? Это очень нетактично. На вас мундир, молодой человек!
      Глуховцев (вставая). А ты кто?
      Ольга Николаевна. Коля!
      Онуфрий. Да сиди же, Гриша, сиди!
      Григорий Иванович (встает). Я? То есть как это? Вы что хотите этим сказать? И кто вам дал право тыкать?
      Глуховцев. А ты кто? Говори!
      Григорий Иванович. Прошу замолчать!
      Глуховцев. Ты - подлец.
      Григорий Иванович. Что? (Рвется к Глуховцеву, но его с обеих сторон удерживают Ольга Николаевна и Онуфрий.) Повтори! Пустите меня!
      Глуховцев. Подлец! Слышал? Говоришь о чести, о жалости, а сам девчонок покупаешь?
      Григорий Иванович (задыхаясь). Что? Что? Что? Пустите меня, я вам говорю! Руки прочь!
      Смятение. Крики. Евдокия Антоновна визжит: "Вон! Вон!" - и лезет к Глуховцеву. Тот отпихивает ее, и она падает на диван.
      Евдокия Антоновна. Убил! Спасите! Убил!
      Григорий Иванович (вырываясь). Пустите, я вам говорю. А-а-а, черт! Ну-с! Теперь поговорим. Что вы изволили сказать?
      Глуховцев. А вот что. (Быстро отскакивает в угол и вытаскивает шашку.) Ну, иди.
      Онуфрий. Коля, брось! Брось!
      Ольга Николаевна (бросается к Глуховцеву). Колечка! Опомнись! Опомнись! Что с тобою?
      Глуховцев (вертит шашкой над головою). Отойди! Зарублю!
      Евдокия Антоновна. Спасите! Спасите! Убил!
      Онуфрий. Да замолчи ты, кляча!
      Григорий Иванович (роется в кармане, бормоча). Ага, так вот что! Засада! Ну погоди ж ты! Погоди!
      Глуховцев (к ногам которого прицепилась Ольга Николаевна). Не мешай, слышишь? Мне вон того надо! Пусти, а то зарублю!
      Григорий Иванович (вытаскивая револьвер). Ага! Вот оно. (Наводит револьвер на Глуховцева.) Ну-с, как вас там... девица, головку вашу примите, а то могу и промахнуться.
      Ольга Николаевна (почти в истерике). Нет, нет, нет! Убейте! Убейте!
      Онуфрий. Вы с ума сошли, коллега!
      Охватывает сзади офицера и валит его на пол. Борьба. В свою очередь Ольга Николаевна, крепко обняв Глуховцева, отбирает от него шашку.
      Глуховцев (садясь в кресло и беспомощно закрывая лицо руками). Оля, Оля, что ты сделала со мною?
      Онуфрий (задыхаясь, протягивает сверху револьвер). Револьвер, револьвер возьмите! Ты, старая чертовка, скорей!
      Григорий Иванович (ворочаясь). Нет, погоди!
      Онуфрий. Ольга Николаевна, вы!
      Ольга Николаевна. Сейчас! Сейчас! (Хватает револьвер и бежит с ним в спальню.)
      Глуховцев (покачивая головою). Оля... Оля...
      Евдокия Антоновна. Ах! Ах! Ах!
      Онуфрий (поднимаясь). Ну, буде, Гриша, повалялись, и достаточно. Вставай-ка, брат!
      Григорий Иванович (бешено). Это, это засада! Все... скопом! Револьвер давай.
      Онуфрий (обнимая его). Ну, Гриша, ну, голубчик, плюнь на это дело! Никакой засады нету. Просто напился мальчишка. Видишь, сидит, июни распустил.
      Григорий Иванович. Нет, но какое он имеет право?
      Онуфрий. Пьяный-то? Будь же великодушен, Гриша. Ведь он мальчишка!
      Евдокия Антоновна (приходя в себя). Вон! Господин Глуховцев, я прошу вас оставить нашу квартиру. (Вдруг горько плачет.) За что? Господи, за что?.. Всю жизнь... Унижения... Кто дал вам право? Оля! кто дал им право над нами, несчастными? Оля! (Плачет.)
      Григорий Иванович. Нет, Онуфрий, он должен извиниться. Я не могу оставить это так. Всякий мальчишка...
      Онуфрий. Ну и извинится, эка важность! Ты думаешь, Гриша, он помнит, что он болтал? Колька, иди извинись!
      Григорий Иванович. Да. Я требую извинения.
      Ольга Николаевна. Он сейчас, он сейчас извинится. Колечка, родной мой!
      Онуфрий (подходя к Евдокии Антоновне). Вот что, мамаша, вы того, уходите отсюда. Да и Оленьку возьмите. А то опять не вышло бы чего. Видите, какие они оба Аники-воины. Упарился я, точно маневрами командовал.
      Евдокия Антоновна (плача). Куда я пойду? Опять на улицу? У меня и то ноги, как гуща. Куда вы меня гоните?
      Онуфрий. В наш номер ступайте, да потихоньку, чтоб Колька не заметил.
      Григорий Иванович. Онуфрий Николаевич, я жду!
      Онуфрий. Не торопись, Гриша. Дай ему очухаться! Выпей пока рюмочку.
      Григорий Иванович. Ты благородный человек, Онуфрий. Ты понимаешь, что я не могу этого оставить.
      Онуфрий. Понимаю, Гриша, понимаю, как не понять! Вот что, Оленька (тихо), возьмите-ка вашу мамашу и айда в наш номер и ночуйте себе, там две постели, а мы тут. Этакое "changez vos places" 1.
      Ольга Николаевна. Я не могу его оставить. Я боюсь этого офицера.
      Онуфрий. Да разве вы не понимаете, что это от вас все, от вас! Уходите! А я его сейчас так накачаю, что и про вас забудет.
      Ольга Николаевна. Голубчик! (Тащит мать.) Идемте, идемте, мамаша.
      Евдокия Антоновна (плача). Куда я пойду? (Идет, шатаясь и не видя дороги.)
      Ольга Николаевна ведет ее и на ходу быстро целует руку Онуфрия.
      Онуфрий. Ольга Николаевна, что вы!
      Григорий Иванович (почти плача). Нет, за что он меня, Онуша? Что я ему сделал? Я к нему с открытым сердцем, коллега, а он... Приехал в Москву, думал: хорошие люди, студенты...
      Онуфрий. Он сейчас, Гриша, сейчас! Послушай, Коля, если ты не извинишься сейчас перед моим другом, перед Григорием Ивановичем, то ты свинья и больше ничего, и я тебе не товарищ. Понял?
      Глуховцев. Чего ему надо?
      Онуфрий. Надо, чтобы ты извинился. Ты пьян и обидел его.
      Глуховцев. Ну и пьян. Ну и обидел. Ну и извиняюсь. Как вы мне все надоели!
      Онуфрий. Гриша, он извинился. Ты слышал?
      Григорий Иванович. Слышал. Да ну его и вправду к черту! Мальчишка! Сопляк! Выпил две рюмки и насосался. Ведь если бы не ты, Онуша, я б его застрелил, как собаку, и вот все.
      Онуфрий. Эх, Гриша, все мы люди, все мы человеки, да и собаку-то убивать надо подумавши. Поверь мне, оба вы, и ты и он, прекрасные люди; а просто так: роковая судьба и жестокое сцепление обстоятельств. (Тихо.) Ты знаешь, ведь он эту девчонку любит.
      Григорий Иванович. Вот дурак! Отчего ж он раньше мне об этом не сказал? Очень мне нужна его Оленька. Разве я за этим приехал? Только ты один понимаешь меня, Онуфрий... Поцелуй меня, Онуша!
      Онуфрий. С удовольствием, Гриша. Ты, ей-богу, лучше, чем ты сам об этом думаешь. Колька, иди коньяк пить!
      __________
      1. "Меняйтесь местами" (франц.).
      Глуховцев. Где?
      Онуфрий. Где? Вот, перед носом. Совсем ты, брат, разлимонился.
      Григорий Иванович. Послушайте, коллега, я, ей-богу, не знал.
      Онуфрий. Слышишь, Колька? Поди поцелуй его.
      Григорий Иванович. Что ж, если от чистого сердца, я готов.
      Онуфрий. Еще бы не от чистого! Ах, дети мои! До чего я люблю тишину, спокойствие и порядок. В небесах благоволение и на земле коньяк с сахаром и с лимоном.
      Григорий Иванович. Ты поэт, Онуша! Ты, наверно, стихи пишешь. Прочти-ка, брат, что-нибудь такое, а?
      Глуховцев (подходя). Где коньяк?
      Онуфрий. Не дам, пока не поцелуешь. Что тебе, губ жалко, что ли?
      Глуховцев. Ну ладно! Ты на меня не сердись, товарищ. Мне, ей-богу, нехорошо. Давай поцелуемся.
      Григорий Иванович. И ты на меня не сердись.
      Целуются.
      Онуфрий. Так, так! Действуй, ребята! И до чего приятно выпить теперь коньячку,- так это в романах только бывает. Ну, роман что? Роман беллетристика, а это, Гриша,- святая действительность. Кувырнем.
      В двери показывается, прислушиваясь, Ольга Николаевна; Онуфрий машет ей рукой, она скрывается.
      К черту! Завтра же беру чемодан и переезжаю в тихое семейство... Вот они, объявления-то, выбирай только. (Тащит из кармана кучу вырезок.) Не знаю, Гриша, на чем только остановиться. Есть тут один учитель с немецким языком... Как ты думаешь, с немецким языком тише будет или нет? Я думаю, что тише. Язык серьезный, ученый...
      Григорий Иванович. Так я тебя и отпустил! Мы завтра как умоемся, так сейчас соборы пойдем смотреть... Ты мне будешь показывать.
      Онуфрий. Что ж! Можно и соборы.
      Григорий Иванович. Нет, черт возьми! Я безумно счастлив! Милые вы мои, давайте говорить о боге.
      Онуфрий. Лучше споем, Гриша.
      Григорий Иванович. Можно и это! (Запевает, дирижируя руками.)
      Быстры, как волны...
      Глуховцев кладет голову на стол и горько плачет.
      Григорий Иванович (размахивая руками над его головой). Все дни нашей жизни...
      Глуховцев (с тоскою). Господи, и петь-то как следует не умеешь!
      Онуфрий (подхватывает).
      Что день, то короче к могиле наш путь...
      В двери показывается Ольга Николаевна. Бледная, вся вытянувшись вперед, с широко раскрытыми глазами, она смотрит на плачущего Глуховцева.
      Григорий Иванович и Онуфрий (вдвоем).
      Налей же, товарищ, заздравную чару,
      Бог знает, что с нами случится впереди.
      Посуди, посуди, что нам будет впереди.
      Ольга Николаевна (бросаясь на колени перед Глуховцевым). Голубчик ты мой! Жизнь ты моя! (Бьется в слезах.)
      Григорий Иванович (размахивая рукой над их головами).
      Умрешь - похоронят, как не жил на свете.
      Онуфрий.
      Уж снова не встанешь к веселью друзей.
      Налей же, товарищ...
      Занавес
      5 октября 1908 г.