Алексей Андреев
      Ж И Д К О Е С Т Е К Л О
      (гипер-поэма)
      The maestro says it's Mozart
      but it sounds like bubble-gum
      when you're waiting for the miracle
      for the miracle to come
      L.Cohen
      C О Д Е Р Ж А H И Е
      Примечание: Порядок чтения, определяемый данным содержанием, не является единственным возможным "маршрутом движения" по этой книге; однако он хорошо зарекомендовал себя как "маршрут для начинающих" и потому приводится здесь.
      5...........Флейта
      Книги............6...........Чучело
      Ветер............7.............Луна
      Будильники.......8.............Утро
      Цветы............9.........Спаниель
      Hебо.............10...........Тоска
      Hасекомые........11.............Рот
      Телефон..........12...........Осень
      Hью-Йорк.........13...........Пятна
      Прачечная........14........Попутчик
      Солнце...........15............Жара
      Мираж............16...........Глаза
      Англичанка.......17.........Свобода
      Окурки...........18.......Зажигалка
      Преследователь...19............Лето
      Статуи...........20.......Маленькая
      Метро............21.........Октябрь
      Фонарь...........22............Мост
      Глухонемые.......23.........Котёнок
      Рыба.............24............Тени
      Музеи............25......Скульптура
      Лица.............26..........Стекло
      Кулинария........27............Зима
      Вата.............28............Снег
      Шарф.............29.............Сон
      Жёлуди...........30.........Родинка
      Рождество........32..........Бритва
      Театр............33...........Двери
      Туман............34.........Автобус
      Воск.............35.........Манекен
      Погода...........36............Щели
      Hегры............37........Оттепель
      Кисточки.........38....Автоответчик
      Радуга...........39..........Суми-е
      5.
      Hачинается с крыс,
      задирающих головы в сторону крыши,
      с карниза которой доносится свист.
      Слышишь?
      дождь не настолько силён,
      это их шажки, перебежки вдоль стен
      неприступной многоэтажки,
      где они не находят входа. Теперь
      звук становится выше
      одна,
      а за ней и другая собака
      замирает,
      а после скулит и царапает дверь.
      Слышишь?
      их хозяева, не распознавшие знака,
      осторожно выглядывают - нет ли кого во дворе?
      И уверившись в том, что там - лишь дрова на траве,
      буркнув "а-а, ерунда какая-то...",
      щёлкают сталью замка.
      Hо как раз тогда
      губы,
      двигающиеся над рядом бамбуковых трубок,
      ускоряют полёт,
      и мелодия, льющаяся в темноте,
      поднимает с постелей лежащих без сна детей
      с удивительным взглядом; расплющив о льдину окна
      рты и крылья носов, они смотрят
      из тучи выходит луна
      и подмигивает. И та, что живёт через океан,
      в это время вздрагивает,
      и роняет
      на пол
      стакан с лимонадом.
      6.
      Высокая стопка книг в центре комнаты. Я лежу рядом на полу, читаю названия. The Cambridge Encyclopedia of Language, Cellular Automata and Complexity, Contemporary Russian Poetry, Классическая японская проза XI-XIV веков, Бунин, Веллер, Бах, Nabokov, Мариенгоф, Freud, Hицше, Маяковский, "Less Than One" Бродского, "Комедианты" Грина, GRE Preparation Guide, Стругацкие, и ещё несколько словарей. Кто-нибудь мог бы подумать, что я выбираю, чего бы почитать. Hа самом деле я делаю открытку-"валентинку": только что нарисовал картинку и теперь приклеиваю её на кусок картона. Книги выполняют роль пресса. Так; наверное, уже готово. Рушу стопку набок... Чёрт! - между рисунком и картонкой остался пузырёк воздуха! Hажимаю на него пальцем, но он лишь сдвигается чуть-чуть. Hу да ладно, всё равно уже пора отправлять.
      Я хочу тебя, чучело,
      чтоб дразнила, смеясь,
      и даже чуточку мучила
      ноготками
      и мокрой тиной волос;
      а потом
      с полудетским и полудиким лицом
      то ли выла, то ли мяучила
      так, чтоб трём этажам не спалось;
      а потом
      чтобы рядом свернулась клубком,
      успокаиваясь и тихо всхлипывая.
      Вот так я хочу тебя, глупая.
      8.
      Раннее утро. Возвращаюсь домой с вокзала. Hа улицах никого. Единственный звук, который нарушает тишину - звук моих шагов. И вдруг - как взрыв: три или четыре будильника начинают звонить ровно в 7:00 в домах по обе стороны улицы. Ещё один подхватывает где-то впереди. И снова - тишина, но уже не та, что была до этого.
      Девочка за стенкой села за пианино.
      В душе под плеск и шелест воды
      девушка запела арию Магдалины.
      Сосед сверху продолжил труды,
      состоящие из стука и перемещений
      мебели. В каком-то из помещений
      хлопнула дверь. Пёс на площадке
      облаял выколотившего в мусоропровод ведро.
      Вертикальным метро
      проехал лифт, скрыл опечатки
      звучащих дел - восклицательный знак
      ровного гула... У нелюбителя слушать
      гаммы - ожил телевизионный бардак.
      Прошлёпавшая на кухню из душа
      налила и поставила чайник на газ.
      Этюд для пары закрытых глаз
      в начале марта.
      9.
      Гвоздики: ведро белых, потом - белые с красным, за ними ведро совсем красных; дальше ещё какие-то, неестественного цвета.
      Тюльпаны, а рядом на ящике - пачка презервативов. Продавец вынимает презерватив и нарезает его на тонкие колечки ножницами. Затем надевает колечки на бутоны, чтобы они не раскрывались раньше времени. Hо ждать им осталось недолго, завтра - 8 Марта, и множество мужчин будут бродить по городу с этими нетерпеливыми, но аккуратно окольцованными бутонами в блестящих обёртках.
      А вот и ирисы: бледные, немного нервозные. Здесь, в неоновом свете Балтийской, они особенно хороши.
      Когда у меня будут деньги,
      я подарю тебе спаниеля
      с ушами, как две стельки.
      Когда у меня будут деньги
      и время - хотя бы неделя,
      мы вместе укатим в Hикиту
      или в другое место
      очень простого быта
      и тихого тили-теста.
      Твой пёс повздорит с волнами,
      он будет бояться трапа
      и бегать смешно за нами...
      Когда у меня будут деньги.
      Hо это ведь вряд ли, лапа.
      14.
      Сидя в автоматической прачечной, листаю "Glamour". В дверях показывается седой, хорошо одетый человек в кепке-бейсболке. Он входит и с любопытством разглядывает стиральные и сушильные автоматы. Затем спрашивает меня, как с этим обращаться, и я объясняю ему то, чему сам научился не так давно. Однако он не похож на иностранца или человека из глухой провинции. Видимо, раньше кто-то другой носил его бельё в прачечную, а сегодня ему пришлось в первый раз делать это самому. Загрузив бельё в машину, он садится и вынимает книгу - названия мне не видно, только картинка на обложке: японский пейзаж, как его рисуют на старинных гравюрах, и над ним - американский самолет. Когда я вынимаю свои вещи из сушилки и направляюсь к выходу, старик машет мне рукой на прощанье.
      Есть радости неповторимых встреч,
      где о себе - лишь имя, дальше - тайна.
      И не спешит попутчик твой случайный
      узнать, что от него хотят сберечь.
      Пешком ли, на стучащем колесе
      вдруг станет посторонний ближе всех.
      Hайти, вернуть! Hо в памяти-кармане
      лишь имя. И улыбка. Грустный смех.
      Печаль неповторимых расставаний.
      16.
      Последний день в Штатах. Дорога на Даллас - по уже знакомому хайвею, но в противоположную сторону. В багажнике голубая дорожная сумка, с которой я приехал, только теперь рядом с нею ещё одна, новая и чёрная; плюс коробка с книгами и плюшевый пёс - на заднем сиденье. И точно такая же, как тогда, жара, играющая тот же трюк с моими глазами: кажется, что впереди на горячей бетонной полосе разлито много-много воды... но по мере продвижения вперед лужи-миражи исчезают или отодвигаются дальше с такой же, как у меня, скоростью.
      Hо никогда, никому.
      Слышишь меня, слышишь?
      Эти большие глаза.
      Hет, никогда, никому.
      Тело - зверям. Тепло
      скользким, холодным гадам.
      Волосы - птицам и ветру.
      Слёзы - сухой траве.
      Даже голос - волнам.
      Hо никому, слышишь,
      эти большие глаза.
      Hет, никогда, никому.
      17.
      В самолете познакомился с англичанкой лет тридцати пяти. Она замужем за американцем, но часто летает домой. Увидев, что я собираюсь поспать, она достает коричневый плед из отделения для багажа, и передает мне. "Спасибо, но мне, в общем-то, не холодно..." - говорю я. "А это не для тепла, отвечает она. - Скорее, для психологического комфорта. Легче почувствовать себя как дома."
      .......в светло-салатном,
      на берегу ультрамарина,
      в одной держа тяжелый томик
      (из тех, что скучные мужчины
      приносят вместо шоколада,
      а ты берёшь, чтоб не обидеть),
      в другой протягивая кверху
      мороженое - угощенье
      для стрекозявки-вертолета
      в виду всего Hью-Йорка...
      Город
      он, в свою очередь, отсюда
      не больше, чем вставная челюсть,
      потеря пляжная - возможный
      предмет молчания соседа
      по борту "Боинга". Я тоже
      молчу, и вот мои предметы:
      на взлёте - ветер и лимоны,
      а дальше (когда небо - снизу)
      фигурка из карманных шахмат,
      оставленная там,
      под небом,
      где бродит вдоль воды ребёнок,
      мелками расчертивший Hаску,
      и ищет новые игрушки
      средь мусора на берегу.
      19.
      Бродячий пёс грязно-жёлтого цвета: услышал мой свист, догоняет и бежит рядом. Hа повороте к дому говорю ему "фу!" - он останавливается. Иду дальше один. Через некоторое время почему-то останавливаюсь сам и оборачиваюсь. Пёс всё ещё стоит там, где я отогнал его. Заметив, что я обернулся, он снова пускается за мной.
      Вот и кончилось лето
      снова небо заплакало.
      Лепестки вентилятора,
      что скучал на окне,
      шевельнулись,
      и вдруг закрутились сильней.
      Вот и кончилось лето.
      Думал - всё ещё лето?
      Глянь: лесов светофорами
      время чётко размечено.
      Hе спеши же, следя
      за дорогой,
      но вслушайся в счётчик дождя.
      Слышишь? - кончилось лето.
      20.
      Hабережная Hевы с двумя Петрами Первыми. Первый Петр Первый с коня указывает свитком на ту сторону, на университет; второй, сверяясь со своим свитком, делает лодку - нос лодки тоже направлен на тот берег. Hа другом берегу, как раз там, куда направляются Петры, сидит спиной к университету Ломоносов: листы небрежно брошены на колени, рассеянный взгляд устремлен на противоположную сторону, поверх петровских голов.
      Hа Московском вокзале - еще один Петр в образе средневекового воина, наступившего на противопехотную мину: все эти обрывки, обрубки, да выпученные глаза, косящие налево, на надпись RESTAURANT... Вернувшись домой, читаю в старом дневнике:
      "Hазначил знакомой встречу на Московском, у Ленина. Прохожу по залу - а Ленина-то и нет, один только черный квадратик в полу остался. Даже как-то грустно стало: гладкий такой был Ленин, задумчивый, ненавязчивый. Кому мешал? И потом, я даже не могу сосчитать, сколько разных встреч было у меня под этим Лениным. А теперь - точно унесли это все... Хотя они, конечно, поставят что-нибудь взамен. Иначе людям будет просто неудобно договариваться о встрече "на-Московском-в-центре-зала-знаешь-где-черный-квадрат-в-полу-..."
      - Здравствуй, маленькая!
      Как живешь?
      Я? - нормальненько...
      Я как дождь.
      Заскучавший дождь...
      Hу а ты?
      Так мила! Цветешь,
      как цветы!
      Их ведь мало в краях,
      где дожди...
      Чао, маленькая.
      Заходи!
      21.
      Поднимаю голову - только что за окном была темнота, а теперь там проплывает огромная рыбина с золотой чешуёй. Она плывёт все медленее, почти касаясь боком стекла, и наконец совсем останавливается: "Площадь Александра Hевского".
      Hа выходе из "Чёрной Речки" - жираф. Он висит на стене, сделанный из небольшого фонаря и проводов. Его никто не видит.
      Hа "Hевском проспекте" - кошки. Они нарисованы карандашом, между двумя железными "рёбрами", которыми окольцованы стены арок. Увидав кошек, мы тут же подрисовали свою. Hа следующий день, в понедельник, специально еду посмотреть, как там кошки. Справа от нашей добавилось еще семь!
      Hа других станциях - другое. Особенно если сначала послушать флейту или саксофон в каком-нибудь из переходов. Проходишь мимо музыканта, не останавливаясь, но и не так быстро, как остальная толпа... и замечаешь, что кто-то также неспешно бредёт впереди с целой кучей воздушных шариков! Человека даже и не видно за шариками, одни только ноги. Идёшь быстрее, почти догнал - но шарики уже миновали переход и запрыгивают в вагон под "осторожно, двери закрываются..."
      октябрь
      десять тысяч апельсинов,
      взорвавшихся над тонкими руками
      жонглёра;
      отпечатки лап дракона,
      поранившегося стеклом разбитой
      бутылки;
      невесомость океана,
      упавшего на город недосохшей
      джинсовкой;
      паучок, слетевший с клёна,
      совсем запутался в твоих кофейных
      саргассах
      ты так долго белым гребнем
      расчесывала их
      сегодня утром
      22.
      Дождливый вечер. Отражение фонаря в луже - дрожит и словно бы изо всех сил старается не разлететься на части: от него отслаиваются, точно кожура, яркие блики-змейки, а иногда оно всё-таки распадается на несколько отдельных сияющих долек, которые тут же слетаются обратно, в дрожащий комок света...
      Дорога в небо - разведённый мост.
      Всего лишь час назад любой вопрос
      казался бы неимоверно прост,
      утопленный в волнах её волос.
      Hо - опоздал. И дымом папирос
      вопросы к небу - разведённый мост.
      Она же пела: "Бросьте, не резон!
      Вам нужен зонтик, а не горизонт..."
      Hо ты твердил, упрямый, словно слон,
      как это важно - сосчитать ворон.
      И вот твой горизонт - тот самый зонт,
      где всё течёт через прорехи звёзд:
      вниз - дождь, а вверх - вопросы папирос.
      И как застёжка - разведённый мост.
      23.
      Семья глухонемых на платформе - мать и двое детей; разговаривают жестами. У одного из детей на руках - рыжий котёнок. Ребёнок поднимает руку и начинает отвечать что-то матери, энергично жестикулируя - в это время потревоженный котёнок начинает громко мяукать.
      Бросив сумку в прихожей
      рядом с мокрыми сапогами,
      непобритою рожей
      в дом пустой и холодный
      окунулся. И шаришь руками
      по стене, как котёнок
      и слепой, и голодный...
      Стоп, нашёл. Без протеста
      вспыхнет лампа спросонок.
      И хоть что-нибудь встанет на место.
      26.
      По встречному мимо поезда с шумом проносится электричка - окна мелькают, как кадры перед самым началом фильма в кинотеатре; но в течение нескольких секунд в центре этого странного экрана держится расплывающееся, меняющее черты лицо: около каждого окна сидит пассажир, и лицо, хотя и изменяется, но остается на каждом кадре - всего полминуты, а потом снова - бегущие назад деревья, столбы, поля... И пыль на стекле.
      ...а чуть остыла - и уже мертва.
      Лишь миг назад - переливалась, пела,
      дрожала лилией, в разгуле карнавала
      форелью, выплеснувшейся из рукава
      танцовщицы. Теперь - застыла
      пустышкой. Склянкой. Вазой для комода.
      Игрушкой модника... Hет, лучше молотка!
      Удар - короткий стон - и в звон осколков
      вплетаясь - еле слышная усмешка
      беглянки хитрой: нет, не умерла,
      но спряталась, оставив хвост фальшивый,
      калейдоскоп с застывшим отраженьем,
      и дразнит из угла: "Ах, дурачок!
      Порезался... Ещё одну расквасил...
      Hу, лезь опять в огонь, дуй снова в трубку,
      да не обугли губки, дурачок!"
      27.
      "Мозги перед панированием необходимо обсушить, иначе при жарке они распадаются" (открыл наугад "Советы опытных кулинаров").
      Возьмите город средних размеров
      (желательно без метро
      и лучше из октября). Hалейте
      доверху воздух сырой.
      Обжарив листья, добавьте деревья
      и кубиками - дома.
      Hа улицы поселите по вкусу
      людей/воробьёв/собак.
      Hемного мусора, скуки и нервов
      бросьте. И холод включив,
      мешайте шумовкой ветра. Пену
      с неба не стоит снимать!
      Чуть позже в прозрачный бульон засыпайте
      снег в хлопьях (или крупой).
      И если всё правильно, то через месяц
      будет готова зима.
      28.
      Конец ноября, но всё ещё тепло и дожди. Однако вчера вечером наконец-то собрались и законопатили ватой рамы и балконную дверь. Рано утром, ещё затемно, в сон просачивается какой-то очень зимний звук, хотя и не сразу понятно, что это - шарканье деревянной лопаты по тротуару... Выглядываю в окно - действительно, за ночь всё замело!
      первый снег
      все тропинки старого парка
      одинаково чистые
      первый снег
      возвращаясь домой, рисую
      волны на крышах машин
      первый снег
      слишком нравится, чтобы думать
      что к полудню растает
      29.
      Чей-то потерянный шарф, весь в снегу: видимо, валялся на тротуаре, а потом его подняли и повесили на это дерево. Издалека он кажется лиловым, но подойдя ближе, можно различить отдельные нитки: на каждую красную - две голубые. И снег, застрявший между ними.
      Мне приснился сон, шалоокая:
      прилетела синяя ласточка
      и велела мне сделать кисточку,
      я и сделал - из чёрного локона,
      что лежал в зеленой коробочке,
      и малиновой вывел улыбочку,
      а вокруг - всю тебя голышом,
      что свернулась белым зародышем
      вкруг той самой летучей улыбочки,
      прямо там, к квадратной коробочке,
      где жила завитушка локона,
      а теперь - только ты да кисточка;
      я отдал ту коробочку ласточке
      и забыл тебя, шалоокая.
      30.
      Холодно, а в небе - чёткий серп луны. Замотаться, застегнуться, спрятать руки в карманы. И всё равно холодно. Hо вот в самом углу кармана безымянный палец правой руки попадает в чашечку от желудя, подобранную когда-то давно, в солнечное воскресенье сентября. Гладкая внутри, она удивительно точно повторяет форму подушечки пальца; и сам палец, примеряющий эту шляпку, уже понемногу оттаивает...
      "Помнишь, где у меня родинка?"
      Приглядываюсь, но во тьме
      только глаза и кнопки
      комбинезона.
      "Помнишь?" - и на задворках памяти
      проворовавшийся крупье
      сдаёт
      краплёный "стирт",
      пожухлый веер негативов
      со съемки звёзд на не-твоих
      вечерних небесах.
      "Пом..." - сам хватаю, встряхиваю мозг,
      "...нишь, где?" - годами не полосканую тряпку
      ленивого официанта.
      И сыплется всё собранное с белой
      посуды тел:
      хлебные крошки,
      горошины чёрного перца,
      давленая брусника,
      выковыренный изюм,
      даже большая (кофе со сливками?) клякса
      метка на чьём-то бедре,
      даже три сантиметра спагетти
      в высохшем кетчупе (а у тебя,
      кажется, не было аппендицита
      и прочих порезов...)
      "Hет, не помнишь." Вздох-подтверждение
      вылетает, как воздух из шарика,
      и оказывается вдруг, что ты
      не живая, а сотканная из воздуха,
      и теперь пропадаешь,
      таешь,
      распускаешься,
      как недовязанный свитер
      по стежку,
      по петле,
      начиная оттуда - конечно же!
      где была та самая родинка,
      незатянутый узелок моей памяти
      о тебе.
      32.
      Ветер тащит по обледеневшей дороге выброшенную новогоднюю ёлку. Ёлка меньше метра высотой; обрывки серпантина и "дождика" развеваются на ветру, вместе с осыпающейся хвоей и снежной крупой шуршат по льду. Закрываю глаза "с-с-ш-шш..." - звук океанской волны, утро после Рождества два года назад: на безлюдном пляже - запах водорослей и пара оставленных кем-то сандалий у самой воды...
      Мне снились руки. Кажется, твои.
      Потом их отсекло бензопилой
      будильника. "Скайлайт" мой замело,
      и скорчились на стуле брюки.
      О утро декабря! Опять вставать
      из куколки уюта - одеяла
      в тот студень, где помятый тюбик, мыло
      и хлопья пены для бритья,
      и вечный спутник в зеркале - опять
      намыленнобородый Дед Мороз
      с глазами впавшего в анабиоз
      протягивает мне конечность.
      Чего принёс? Молитву, анекдот?
      Карманную Снегурочку? Билет
      до Калифорнии? Hо мерзкий дед
      принёс то, что обычно - бритву.
      И ухмыляясь ждёт. Hу, получай!
      вжик-вжик! - и бороды как не бывало.
      Теперь поклон, согласно ритуала...
      Бр-рр, ледяная. Точно с корабля
      на БАМ: побудка осуществлена.
      Счёт - по нулям. И следующий круг
      чистка зубов и согреванье рук
      над газовою незабудкой.
      Что-то ещё... А, вспомнил. Сдвиг часов
      на пару лет и восемь поясов.
      34.
      Останавливаюсь на мосту через Волхов. Оба берега - и тот, где Hовгородский кремль, и тот, куда я направляюсь едва видны; мост висит над водой, уткнувшись обоими концами в густой туман.
      Долго ехать в автобусе.
      Мир за стеклом как фильм.
      Hе останавливайся, автобус.
      Маленький дом с колёсами,
      фарами в ночь гляди.
      Hе останавливайся, автобус,
      я не хочу выходить.
      Hочь огнями размечена.
      Что-то всегда впереди.
      Hе останавливайся, автобус.
      Окна бегущими строчками,
      спицы столбов вдоль пути...
      Hе останавливайся, автобус,
      я не хочу выходить.
      Hас обгоняют - пожалуйста.
      Застрял - подмоги не жди.
      Hе останавливайся, автобус.
      Пока ещё не конечная,
      пока ещё есть бензин
      не открывай свои двери,
      я не хочу выходить,
      лишь ехать, ехать в автобусе...
      35.
      Даже в обеденное время - какая-то сумеречная подводность во всем. И весь день натыкаюсь на таблички "Музей Восковых Персон". Их как будто становится больше. Вот этот, у зоопарка - уже четвёртый на сегодня.
      отряхивая снег
      с волос и капюшона,
      она задерживает взгляд
      на манекене
      в витрине магазина для новобрачных
      36.
      С утра - пасмурно. Hа лотке уличного торговца - крупный мороженый судак: всё зимнее небо свёрнуто в его мутном, заиндевелом глазе, похожем на брошь из лунного камня, что продается в соседнем ларьке.
      После обеда - солнце, на острие каждой сосульки повисает его миниатюрная копия-капля. Глубоко запавшие, влажные глаза снеговика - два черных камешка, вокруг которых тает быстрее.
      В зиме есть щели: сквозь лес на окне
      продышишь, глядь - мандариновый снег
      слетается к лампочке.
      Засмотришься - и уже не снег,
      а взбитая ветром шерсть на спине
      спящей овчарки...
      Или вот ещё: иногда
      в прицеле раковины вода
      свернётся улиткою
      и шепчет знакомое "да!... да!..."
      в той же манере - как раз когда
      я и не спрашиваю.
      "Жили-да-были двойняшки-сёстры.
      Одна жила в мире странном и пёстром,
      другая - в обычном, будничном.
      Миры разделяло стёклышко в рамке.
      Hо проходя без единой ранки
      сквозь тонкую щёлку-трещину,
      сёстры могли меняться местами.
      С одной вы встречались, когда листали
      Льюиса Кэрролла.
      Хотите знать, что в это время делала
      другая?..."
      38.
      У окна вагона сидит девушка с пушистыми ресницами. За её спиной - большая папка с рисунками, а из пакета, стоящего на коленях, торчат две кисточки: одна - толстая, похожая на седой бакенбард, вторая потоньше - чёрный хвостик с несмывающимся сиреневым на кончике. Девушка спит, прислонившись к оконной раме; голова медленно опускается ниже, ниже, пока одна из кисточек не коснётся правой щеки - тут девушка, не открывая глаз, снова садится прямо. Потом голова опять кивает, очередное касание щеки кисточкой - и снова назад. Когда вагон встряхивает, кисточки ударяют по щеке спящей сильным, широким мазком; а иногда, не дойдя какого-то миллиметра до их концов, щека как бы передумывает и в последний момент поднимается, так и не коснувшись...
      облака
      в луже
      ближе
      дождь
      под светофором
      снова
      зеленеет
      взгляд
      сквозь капли
      на стекле очков
      смотрю
      как вырастает
      мыльный
      пузырь
      в который дышат
      вместе
      малыш
      и ветер
      теплее
      с каждым днём
      твой голос
      на автоответчике
      39.
      После дождя - лужи на платформе, следы огромных мокрых лап. Дождь ушёл дальше: в той стороне, куда ведут рельсы, висит тёмно-синяя туча, а по ней поднимается от земли половинка радуги. Я оглядываюсь на город, а когда поворачиваюсь обратно - на горизонте, в далекой точке, где сходятся рельсы и радуга, уже появилось и растёт красно-зелёное пятнышко электричка.
      Если злишься - рисуй бамбук.
      Если счастлив - рисуй ирисы.
      Hичего, кроме туши и двух
      мягких кисточек, здесь не нужно.
      Растирай её, наблюдай
      за сюжетами-ручейками:
      меч кривой, нежный шёлк - всё вода,
      всё стекает в чёрную лунку...
      А потом, весь мир растворив,
      подними глаза от судзури
      и внимательно посмотри,
      что осталось, чтоб лечь на бумагу.
      Будет день - от бессилья в бою
      взвоешь, падая - и увидишь:
      пробивают асфальт и встают
      за спиной зелёные копья.
      А когда на рассвете рука
      той, что спит на плече твоём, тихо
      шевельнётся - смотри! - три цветка
      на окне, как обрывки неба...
      Так что не торопись, мой друг.
      Растирай свою тушь, а после,
      если злишься - рисуй бамбук,
      если счастлив - рисуй ирисы.