Глава 18. БАЛАГАН ОДНОГО ГРАФА

В зале царил жар от океана горящих свечей Статный седовласый воин в одеждах из черного бархата, допив вино, пошатнулся Серебряный кубок опустился вниз. Капли вина, подобно крови, упали на пол из белого дерева. Пальцы воина, усыпанные драгоценными перстнями, безвольно разжались. Звон кубка, выпавшего из внезапно ослабшей руки, прозвучал подобно колоколу С мягким шорохом воин опустился на пол, прямо под сапоги одетого в лиловый шелк вельможи, минуту назад угощавшего воина вином.

Вельможа посмотрел на закатившиеся глаза воина и вылил вино из своего кубка прямо ему в лицо. После чего заговорил сам с собой, медленно отыскивая нужные слова, медленно, как идет по незнакомым палатам слепец. И так, как слепой ощупывает стены и ищет преграду на своем пути, так и язык вельможи искал нужные слова в темных закутках мыслей и памяти. Искал и находил.

Мысли вельможи оказались прерваны приходом двух юношей, почти отроков, в богатых одеждах. На шеях отроков массивные золотые цепи, одежда изукрашена золотым шитьем и драгоценными камнями. Но осанка юношей горда, их шеи не сгибаются под тяжестью золота. В глазах обоих нервный блеск. Вельможа повернулся лицом к юношам и громко, с интонациями верноподданного, закончил свою речь:

Граф Гуго лениво отхлебнул из кубка темное пиво и в раздражении покосился на деревянный помост. Невиданные лицедеи не радовали, так же как не радовал блеск фальшивого золота на их костюмах. Его Светлость любил шутов и балаганы своей родины. Действо, разыгрываемое ныне перед графом, написал некий школяр-недоучка, надеявшийся на милость гордого аристократа. Правда, называлась мистерия достаточно двусмысленно: «Яд и Корона, или Повесть о благородном и грозном синьоре Менском». Сейчас бледный школяр, замерший за полотняным занавесом, не сводил с графа глаз.

«Нравится или нет? И если нравится, то сколько денег даст? — лихорадочно размышлял школяр. — Может, даст такие деньги, что и лавку можно будет открыть. А может, денег хватит кабак с девочками открыть. Должен же он оценить, как я его прославляю. Да за такую хвалу и трех кошелей золота не хватит! Ну, теперь все, прощай проклятая бедность, заведу себе трех жен и пяток рабынь прикуплю!»

После того как действо закончится, он и впрямь получит два кошеля золота. Дорого ценит граф свою честь и славу. Так дорого, что двое графских слуг прирежут школяра следующей ночью. Негоже мелким людишкам судить о господах и их делах. Сегодня прославляют, а завтра бунтовать еще вздумают.

Вот и лежи, школяр, в гробу из хорошего дерева, купленном на графские деньги. И весь город будет знать о том, как зарезали тебя враги Его Светлости. Не найдут на твоем теле графского золота. Вот такая тебе графская милость выпала, писака.

Пока же школяр продолжал с надеждой смотреть на графа Гуго. На тонких, аристократических чертах графского лица застыла вежливая улыбка. Но сейчас меньше всего Его Светлость занимали лицедеи на помосте. Граф напряженно размышлял, и выводы, к которым он приходил, не радовали графа Гуго. С недавних пор мало что радовало Его Светлость.

Даже сейчас невольно перед глазами графа вставал завтрашний или послезавтрашний день, когда кровавый круговорот захлестнет ашурские улицы. Как наяву граф видел рвущийся к городским воротам окровавленный клубок, застилающий улицу телами убитых. Страшно будут умирать его люди, щедро лить свою кровь в схватке с дружиной ведьмаков, владык Чернолесья. Лихо будет драться поредевшая ведьмачья сотня, лихо, не прося пощады и не давая ее никому.

Граф Гуго поморщился, представив, сколько обученных дружинников ляжет в бою с ведьмаками. Преданность — товар редкий в Ашуре, и придется отправить на верную гибель лучших воинов. Люто дерутся дружинники Черного Леса, демонам впору так владеть мечами. Да и магия ведьмаков соберет свою смертную жатву. Но не было выбора у графа: если не перебить ведьмачье посольство и вместе с некромантами не двинуться на Чернолесье, то будет поздно.

Сильны ведьмаки, но и против них нашлась сила. Двинутся легионы мертвяков со всех окрестных кладбищ, послушные воле некромантов. Павшие в неравных боях, ведьмаки станут пополнением в армии мертвецов. И когда сойдутся в решающем бою рати ордена Некромантов и дружины Черного Леса, только боги знают, кто выйдет победителем.

Для победителя уже припасена подходящая ловушка. А когда ни ведьмаков, ни проклятых чародеев не останется, взойдет на престол Его Светлость граф Гуго. Станет королем благородный граф, и горе всем непокорным. На земле и на небесах не уйти им от королевского гнева.

Бог на его стороне, это граф знал точно. Не зря вот уже три дня легат Римского Папы тайно прибыл в Ашур. Давно договорился граф с посланцами Рима о своей коронации.

Святая Церковь не забывает обид. Не забывает, как верных ее слуг с позором изгнали из города проклятые колдуны, слуги Сатаны. За все надо платить. Флот с солдатами Христа уже двигался к Ашуру. По слову Папы нашили на одежды кресты бароны и рыцари с большой дороги, желающие обрести богатство и новые земли.

Далеко разнеслась слава о богатом торговом городе Ашуре. Да и граница Руси недалеко. Подкопив силу, можно будет не только Черный Лес, а и всю Русь подчинить. Не зря говорили сладкоголосые посланцы Рима о язычниках, веры истинной не знавших: «Зверей сих бешеных надлежит держать в страхе Божьем, повелевая ими не иначе как огнем и мечом!»

Богаты русские земли, богаты хлебом, ремеслами, торговлей. И по слову Папы двинулись воины Христа добывать себе небесное царство.

Как раз оно интересовало их меньше всего. Богатые земли для царства земного, золото и рабыни — вот чего желали они. Медленно плыли корабли, и в кости проигрывали благородные рыцари свои будущие замки и баронства.

Лишь на первом из кораблей не играли и не пили вино. Плыли на нем псы Господа, посланные искоренить веру русов. Мудры были посланцы Рима, знающие, что принявший веру рабов станет рабом и рабами будут дети его.

Разносились над водой звуки органа, и будущие владыки Руси преклоняли колена перед своими владыками. Не было на посланцах Рима шелка и бархата, даже митры епископов томились в сундуках. Ризы из грубой ткани и пояса-веревки из верблюжьей шерсти носили псы Божий. Низко склонялись одетые в шелка рыцари перед своими наставниками.

Месяц в пути провели они, и еще полтора месяца пути оставалось до Ашура. Ждали монахи голубей от папского легата в Ашуре. Лишь получив весть от него, двинутся рати на беззащитный город. Дружинники графа отворят ворота и помогут Христову воинству вырезать непокорных горожан. После этого уцелевших жителей ждет обряд крещения, а графа Гуго — коронация. Прост был план Бартоломео Каэтани, легата его святейшества Адриана. Весь вольный край станет вотчиной нового короля, а король смиренным слугой Святейшего Престола.

Не знал только Бартоломее Каэтани, будущий кардинал всея Руси, что в планах его имеется маленькая неточность и что его судьбу эта неточность безвременно обрывала. Не понимал Каэтани, что скорее сдохнет, как собака, граф Гуго, чем станет верным слугой какого-то кардинала, от имени Папы указывающего, как править королю Гуго.

Будущий король уже приготовил для будущего кардинала достойное место для погребения. Во избежание кривотолков умереть Бартоломео был должен не от рук убийц, подосланных некромантами, а от болезни. В коллекции графа имелись различные яды, приводящие к отсроченной смерти, но граф колебался. Идеальным было бы отравление кардинала на пиру победителей, у стен захваченного Ашура. Пир должны были устроить предводители Христова воинства, и граф, как будущий король Ашура, должен был на нем присутствовать.

По мысли графа, после смерти кардинала двое епископов, приплывших в Ашур вместе с войском, немедленно начнут выяснять, кто из них достоин занять пост умершего. Наиболее послушного граф планировал поддержать и назначить своей властью архиепископом своего королевства. Ну а утвердит нового владыку Рим или нет — дело десятое.

Войску баронов нет смысла сидеть у города, где граф предусмотрительно начал строить терема для знатных рыцарей. Конечно, наиболее знатные синьоры остановятся прямо в городе, но остальных рыцарей Его Светлость решил в город не допускать, опасаясь заговора.

Именно опасаясь заговора, граф не хотел идти на пир победителей. Можно будет «заболеть», направив на пир одного из своих воевод и группу поваров и слуг. Это облегчит задачу по отравлению Бартоломео Каэтани, а то, что он помер, встав от трапезы благородных рыцарей, лишь упрочит позиции графа и внесет раскол среди его врагов. Если поверят в то, что кардинал помер от болезни — хорошо.

Не поверят — еще лучше. Появится чудный повод для их обвинения в отравлении божьего человека. И пусть попробуют доказать обратное, стоя под стенами и грозя кулаками графским лучникам. Под стрелами долго не погрозишь. Да и в городе неугодных графу рыцарей можно будет под шумок перебить. Народ доволен будет, и станет король защитником города от проклятых врагов…

Длились графские мысли, и длилось действо на помосте. Лицедеи продолжали читать вирши, захватив внимание зала. Поэтому, когда к графу начал пробираться один из доверенных слуг в одеждах, украшенных графским гербом и богатой

серебряной вышивкой, кое-кто из зрителей на чал шикать на слугу. Тем не менее слуга продолжил свой путь сквозь лавки и наконец до брался до графского кресла.

С той же любезной полуулыбкой граф Гуго повернул к слуге голову. Наклонившись к светлейшему уху, слуга взволнованно зашептал: — Ваша светлость, дурные вести. Караван Али-бея разбойники разграбили. И не просто разграбили, перебили почти всех. Городская стража к полю боя еле успела. Говорят, — тут слуга еще ниже склонился к графскому уху и еще тише зашептал, — напали на караван люди Паленого Ганса. Сам Ганс погиб. Там, в караване, русы из Черного Леса в Багдад ехали, так они его в куски и покрошили. Там еще десяток раненых разбойников оставался, так стражи всех добили. В полон никто не сдался, зубами стражников рвали. Стражи говорят, явно разбойнички умом тронулись. Из всего каравана купеческого в живых лишь трое русов израненных осталось. Все в добром доспехе, с мечами. Явно в Багдад от ведьмаков тайные посланцы ехали.

Лицо графа Гуго осталось неподвижным, не дрогнул ни один мускул. Со стороны могло показаться, что слуга сообщает ему о том, как разбили на кухне пару мисок. Но внутри граф был вне себя. И Ганс, прозванный своими дружками Паленым, и караван-баши Алибея были слугами графа, отчислявшими ему долю прибыли. Половина ашурских караван-баши платила за безопасность своих дорог графу Гуго. И почти все разбойники, грабящие караваны на дорогах к городу, также платили за покровительство.

Кивком отпустив слугу, граф задумался: «Что могло заставить разбойников напасть на его караван? Деньги отпадали сразу, нет таких богачей. А если бы и нашелся глупец, желавший нанять для своих целей Ганса сотоварищи, то разговор был бы коротким. Нет, деньги бы разбойники взяли с превеликой охотой. Правда, потом заказчика бы на куски порвали. Двойная выгода: никто не орет, что деньги дал, а заказ не выполнен — это раз. Ну а два, что под пыткой такой заказчик быстренько расскажет, где остальные денежки зарыты. Двойная польза и двойная выгода. Нет, деньги тут отпадали сразу! И потом, почему стражникам живыми разбойнички не дались? Ведь они отлично знали, что за полсотни монет дома к вечеру будут. Так нет, дрались со стражей до последнего, зубами глотки рвали. И добились своего — погибли, не разбойники с большой дороги, а герои нашего времени. А на такое разбойный люд могло подвигнуть только одно: магия!»

Граф отлично знал и Ганса, и его работничков. При первом намеке на достойное сопротивление отважные грабители пускались наутек, думая лишь о своей шкуре. Тут же люди Ганса поперли на охрану каравана и группу вооруженных воинов из Черного Леса в полном доспехе. Понятно, что подобная храбрость, а вернее сказать, дурость была вызвана чарами мага.

«Главное — это понять, что было нужно тому, кто наложил чары на разбойников, — размышлял граф. — Нужно было остановить караван или добыть что-то в поклаже русов. Воины из Черного Леса просто так не путешествуют в Багдад. При них могла быть грамотка или ценный магический предмет. Только это могло заставить неведомого мага использовать чары. Силы у него явно немного, иначе бы он сам схватился с ведьмаками, а не накладывал чары на разбойников. Значит, начинающий маг или слабая ведьма. ВЕДЬМА!»

Графа Гуго пробил холодный пот. «Ведьма! Это же объясняет все! Ведьма с острова Авалон узнала о посланцах Филина! Пока ведьмаки ловят ее в Ашуре, она не рискнет показаться в городе и убить меня! Ведьмаки не спускают с меня глаз, мешают ей подобраться, а с охраной она не хочет связываться. Наверное, ей запретили ссориться с ведьмаками, или она решила сделать проще, поссорив своих врагов. Теперь Филину сообщат о нападении на караван и гибели его людей. Ведьмак отзовет дружину, и ведьма спокойно добьется своего, не рассорившись с ведьмаками».

Графа Гуго охватила паника, колени внезапно задрожали. Только то, что он сидел в кресле, спасло Его Светлость от неминуемого падения, стоя, граф бы не удержался и упал от дрожи в ногах. Первый раз за последние тридцать, нет, сорок лет графа Гуго, одного из самых влиятельных граждан Ашура, охватило чувство бессилия. И не только бессилия, а самого настоящего страха.

Ему показалось, что сама судьба смеется над ним, поманив надеждой на столь близкое свершение всех его планов. Даже явление ведьмы не вызвало такого ужаса. Страх, да, но ведь только дураки не боятся ничего. А граф Гуго считал себя умным человеком и свято верил своим страхам. Теперь вся надежда была на ведьмачью дружину, на то, что Редрик не бросит его в Ашуре.

«Вчера я попросил его поклясться в этом, — вспомнил граф, — и он это сделал. Я хотел, чтобы наследник Филина задержался в городе и погиб вместе со своими дружинниками. Или, чем черт не шутит, стал бы моим заложником. Имея в заложниках сына Вершигоры, можно делать великие дела. Теперь же его клятва — моя последняя надежда.

Впрочем, — подумалось графу, — я рано начал переживать. До тех пор пока ведьма жива и на свободе, мне всеми силами необходимо поддерживать добрый мир с ведьмаками. Охоту на ведьмаков в городе придется отложить на время. Правда, флот баронов придет через месяц, а за это время ведьмаки и некроманты должны перебить друг друга. Теперь же, если флот придет, а все останется так, как есть, то на меня ополчатся все, а некроманты просто меня убьют, невзирая на ведьмачью охрану.

Потом некроманты захватят власть в городе, пользуясь моей гибелью. Ведьмаки этого не потерпят, выбьют некромантов из города и сделают Ашур своей столицей. Но мне от этого не будет легче. Нужно отсрочить приход в город войск баронов, но так, чтобы никто ничего не заподозрил…»

На помосте величественный вельможа дочитал свой финальный монолог над телами принцев, погибших от мечей мятежных баронов. Закончив чтение, вельможа гордым шагом удалился со сцены в изгнание. Через минуту он вернулся вместе с другими лицедеями и низко поклонился почтеннейшей публике. Зал встал, громкие аплодисменты заставили содрогнуться стены, но только один человек сидел, глядя невидящими глазами в одну точку. Наконец граф отвлекся от своих мыслей и обратил внимание на окружающий мир.

Направленные на него со всех сторон взгляды бесили, шум отвлекал от идеи, которая уже почти пришла в голову. Его Светлость расправил плечи, шепнув себе: «Ну что, продолжим играть свою роль».

— Великолепно, почтенные, — обратился граф к непривыкшим к подобному обращению лицедеям, — я вспомнил старые времена и на миг оказался в прошлом. Прошу меня простить.

Сделав достойный жест, граф Гуго изящно бросил на помост полный золота кошель. Минуту спустя на сцену обрушился дождь из монет. Пораженные подобной щедростью, оторопевшие лицедеи раскланивались во все стороны. Один из слуг графа в сопровождении двоих громил в весьма плохо сидящих на них одеждах графских слуг протолкался к школяру, так и застывшему, глядя на графа

Два кошеля, туго набитые золотом, перешли из рук в руки. Не обращая внимания на взгляды сопровождавших слугу громил, автор мистерии низко поклонился слуге, по достоинству оценив вес золота. После этого школяр вскочил на помост и, заметив, что граф еще не ушел, заорал: — Виват! Виват графу Гуго Великолепному!

Всем своим видом юнец призывал последовать его примеру, и зал подхватил его клич. Граф улыбнулся при виде столь простодушного восторга и тихо сказал успевшему подойти к нему слуге: — Проследи, чтоб без мучений.

После чего благородный синьор величественной походкой покинул зал.

По пути к своей повозке, на зависть всему городу щедро украшенной золотом и самоцветными камнями, на глаза графу попалась пара крыс. Серые грызуны деловито обгрызали лицо лежащего у стены бедолаги, прошлой ночью подавившегося чужим ножом. При виде крыс граф Гуго дополнил указание слуге.

— И чтобы крысы его не объели. Пусть в гробу красивым будет. И дашь его родне еще столько же, сколько ему сегодня выдал Я проверю. Ты понял?

— Да, — подтвердил слуга, склонясь в низком поклоне, — столько же, и никаких крыс.

— Именно, — подтвердил Его Светлость. — Погоди, дружок. — Тут граф хлопнул себя по лбу, после чего снял с мизинца золотой перстень и протянул его оторопевшему от такой щедрости слуге. — Возьми-ка, дружок, за верную службу. Твоя болтовня меня на дельную мысль навела, такая мысль дорогого стоит, — проговорил граф. — Именно крысы. И хватит меня благодарить. Найди-ка мне лекаря Константинуса да пошли слуг, пусть пару дохлых крыс найдут. И не загрызенных котами, а таких, чтоб сами сдохли. Понял меня?

— Как не понять, сделаем, премного благодарны, ваша светлость, — забормотал непрекращавший низко кланяться, окончательно сбитый с толку слуга. — Пусть ваша светлость не тревожится, все сделаем в лучшем виде.

Граф загрузился в повозку и, не обращая внимания на поклоны и лепет слуги, бросил кучеру: — Трогай!

Только спустя добрых два часа у тайной калитки в графское поместье появился слуга вместе с лекарем Константинусом. Караул, состоявший из четырех дружинников из ведьмачьей дружины под началом десятника, не смог сдержать улыбок при виде лекаря.

И впрямь лекарь Константинус славился на весь город как своим длинным носом, так и своим аппетитом. Завтрак светила ашурской медицины обычно состоял из котелка кашки, жареного гуся, пары кувшинов пива, пары буханок хлеба и кувшина вина. Где-то через час лекарь начинал размышлять о том, чем бы перекусить перед обедом. Ну а после того, как однажды Константинус выиграл спор, умяв за два часа половину жареного кабана, его авторитет среди городских обжор поднялся на невероятную высоту. Одежда только подчеркивала лекарский живот и исполинскую задницу. Шальвар Константинус не носил принципиально, но ткани в его обтягивающих штанах могло хватить на пошив палатки. Только размер его носа мог соперничать с огромным животом. Сам лекарь обожал по поводу и без повода цитировать две свои любимые поговорки: «Здорового человека должно быть много»и «Тому виднее, у кого нос длиннее». Несмотря на все это, Константинус не без успеха пользовал своих пациентов и славился на весь город в лечении самых страшных болезней. Кроме этого, он великолепно разбирался в ядах и свой день начинал не с завтрака, а с приучения себя к яду. Как и в еде, его успехи были неоспоримы: каждое утро лекарь сорок раз лизал кусок мышьяка.

С графом Константинуса связывало многое, их знакомство началось на корабле, доставившем обоих в Ашур. В дороге граф приболел, и, поставив его на ноги, хитрый армянин, выдающий себя за грека, начал беседовать с ним о ядах. Двое нищих эмигрантов мигом нашли общий язык, тем более что, не имея денег, граф открыл лекарю некоторые секреты приготовления ядов. Константинус не остался в долгу, и в Ашур они приехали почти друзьями.

Лекарь пользовал графа и в дальнейшем, когда же граф разбогател, то он отправил лукавому армянину увесистый кошель золота в благодарность за те дни, когда лекарь бесплатно лечил нищего эмигранта. К удивлению графа и его молодой жены Эльзочки, не понимавших, как можно отказываться от денег, вечером лекарь вернул кошель обратно. Никто не знает, о чем беседовали в тот вечер лекарь и граф, волей судьбы ставший зятем первого ашурского богача.

С тех самых пор два, а то и три раза в неделю графские слуги доставляли корзины с провизией и вином на улицу Сорока Повешенных. Эти дары Константинус принимал охотно и, в свою очередь, часто ходил в гости к графу со всякими вкусностями. С графом лекарь играл в шахматы и рассказывал случаи из своей богатой практики. Жену графа Константинус лечить отказывался, объясняя это тем, что в женских хворях не разбирается.

— Вот, скажем, колотые или рубленые раны, или яд, или холера с чумой, — говорил лекарь, — вот это ко мне, добро пожаловать. Тут мне виднее, — и стены графского дома начинали дрожать от неистового хохота.

Ради своей практики лекарь не переезжал в приличный район, а продолжал жить среди нищих эмигрантов, воров и прочего лихого люда. В своем районе он славился как чудотворец, и те, кого общество отвергает, были готовы носить толстого лекаря на руках.

Он не был святым, лекарь Константинус, и иногда приторговывал ядами. Причем в подобных сделках его интересовало не золото, а возможность проверки в деле своих смертельных шедевров. Вывеской лекаря было изображение змеи и чаши, и это как нельзя лучше представляло его натуру. Про себя он говорил обычно так: «Хитер как змей и выпить не дурак!»

Теперь же вместе со слугой, тащившим за ним кожаный лекарский мешок и корзину, испускавшую зловоние на всю улицу, лекарь Константинус направлялся к графу Гуго.

По слову графского десятника ведьмаки-стражи пропустили удивительную парочку. Поднявшись вверх по узкой лестнице, лекарь оказался в графских покоях и, не дожидаясь явления графа Гуго, со стоном рухнул в кресло. Слуга обеспокоенно покосился на толстяка и закусил губу, стараясь не рассмеяться. Константинус и не думал стонать — стонало кресло.