ГЛАВА 11

В эту ночь они не зажигали костра, да и ночи еще не было. Неподвижной статуей замер Карим-Те, и лишь пальцы рук нганги вели загадочный танец, лепя из комка глины загадочных уродцев или зверей. С губ в ритме рваного, неровного дыхания срывались бессмысленные слова, и, повинуясь им, порывы яростного ветра стеблями трав хлестали по лицу нганги.

Еще днем вся пятерка почувствовала холод, странный холод, замораживающий кровь в жилах. Враг был рядом, и когда из моря трав к холму, где они спешились и уложили на землю коней, шагнули ряды умертвий, закованных в вороненую сталь призрачных доспехов, когда, соприкасаясь со спиралью взмывшего в небо черного вихря, падали на землю травы, только тогда сердца яростно погнали кровь по жилам, отгоняя могильный холод.

Стоя на холме в густых зарослях кустов с колючками в добрый палец, Рогволд взглянул на приближающуюся к ним орду нежити. Могильный холод истончил лики, превратив лица тех, кто когда-то был людьми, в клочья сизого тумана, из которого на миг проступали почти человеческие черты. Странно, рус стоял, не таясь, в полный рост, но строй умертвий, приблизившийся к холму почти вплотную, не стал перестраиваться, как бы не замечая Рогволда.

— Они идут не за нашими душами, — наконец проговорил Карим-Те. — Сотворивший их ведет их на битву с иными врагами, а пятеро перепуганных купчиков на холме — для него не добыча. Пусть бегут расскажут всем о мощи магов Черного Вихря. Теперь, когда некромантов в Ашуре не осталось, новая легенда будет весьма кстати. Пусть лучше гончары или хлебопеки перешептываются по ночам, рассказывая друг другу о мощи магии повелителей могил. Недалек тот день, когда он вернется в Ашур, вернется, желая отомстить за свой орден, ставший горстью пыли стараниями пятерых пришельцев.

— Пятерых? — приподняла бровь Кетрин. — Вас ведь вроде было четверо. Или вы о той драной кошке, которой я маленько улучшила личико?

— Именно улучшила, — с готовностью подтвердил орк, проверяя, легко ли вынимается из ножен его ятаган. С «Равным» проводить такие проверки Урука отчего-то не тянуло. Проведя когтем по заточке изогнутого, утяжеленного лезвия, орк-мечник пару раз крутанул меч вокруг кисти, как бы проверяя баланс клинка. При этом он счел необходимым продолжить светский разговор с дамой: — И еще как улучшила! Она у тебя так засигала, грыжа полосатая! Из подземелья прямо на свой Авалон. Ну ничего, недельку синяки под глазами не порисует, так ей на пользу пойдет.

Орк не мог простить той, кто шла с ними через подземелья под именем Инги, многого. Пусть слова начитавшейся старых рукописей о его народе девчонки, за которую выдавала себя ведьма, убившая настоящую правнучку звездочета и принявшая в себя ее память, были лживы и злы, Урук никогда бы не упрекнул в них глупую девчонку. Но то, что его боль и он сам послужили орудием в руках расчетливой ведьмы! Такого орк не простил бы никому и никогда!

Сейчас, на свое счастье, она была вне его досягаемости, но тогда, в подземельях, Кетрин лихо разделала в рукопашном бою самозваную правнучку звездочета Гостомысла, вышибавшую решетки трехохватными гранитными глыбами. Не помогла магия ведьме, не было времени колдовать, а атаманша свой шанс расквитаться с обидчицей не упустила, в отличие от самого Урука, невольно помогшего ведьме убраться прочь.

Попадись она ему в руки, ведьме пришлось бы убедиться в том, что дурная слава о народе орков весьма заслуженна. Из жалости к ее полу ведьма бы получила быструю смерть. Пытать женщину, пусть она будет хоть трижды изменница, это для Урука было чересчур. Вот смерть от ятагана — это да. В самый раз. Предала и хотела убить тех, с кем вместе ела один хлеб, тех, кто от любой беды закрывал собой, — так плати по счету.

— Слушай, Рогволд, — поинтересовался орк, — кто это сказал: посеявший ветер — пожнет бурю?

— Как кто? — изумился рус. — Так у нас испокон веку говорили.

— Да? — подчеркнуто удивился нганга. — А я всю жизнь знал, что это Белый Бог говорил. Знал и поражался, отчего такие умные слова в таких устах.

— Это они как обычно, — вступил в разговор Бронеслав, — взяли мудрую фразу и вложили в уста своему богу. От этих исусистов всего можно ожидать. Они даже хлеб интересно делят. Вот ты, Рогволд, ты как хлеб в походе делишь?

— Как положено, — удивленно пожал плечами сын старосты, — поровну. А что?

— А они, — тут ведьмак весьма мерзко ухмыльнулся, — по третьему способу. Мне один франк говорил, что у них так говорят: хлеб делить можно тремя способами. Первый способ — поровну. Ну, это всем понятно. Второй способ — по-братски. Мне побольше, тебе поменьше. А по-исусистски — весь хлеб мне, все вино мне, да и золотишко мне тоже не помешает. А ты, человече, ступай, бог подаст.

Рогволд лишь задумчиво взвесил топор в руке:

— Я бы этих франков и этих, как их там, ну, ты понял, так приголубил бы обухом, что они хлеб тут же обратно бы отдали. А они только в землях франков разбойничают? А то атаман Кудеяр весьма на них похож был. Тоже золотишко любил да и винца был не дурак выпить.

— Какие разбойники? Какой атаман? — весьма натурально удивился старый ведьмак, исподтишка видя, как улыбки появляются на лицах его спутников, уже приготовившихся к бою насмерть.

— Ну, эти, имя еще у их атамана странное, Иисус, или как там его?

Всеобщий хохот был ответом русу, правда, орк, как и Рогволд, лишь почесал затылок, услышав от Бронеслава, что исусисты не совсем разбойники. Вернее, не разбойники, а вера это такая, а сам Иисус — не атаман, а бог. И рус, и Урук остались при своем мнении:

— Если грабят или лгут — разбойники либо вообще дрянь из дряней. А веру тут приплетать нечего…

Тем временем строй умертвий миновал холм, на котором разыгрался богословский диспут, и четким, чеканным шагом, плечо к плечу, начал выдвигаться дальше в степь, подставив пятерке путников свои спины. Позади призрачного строя шел чародей, и с ладоней его в синее, сумеречное небо рвалась спираль черного вихря, некогда обратившего в такие же умертвия жителей городища Рогволда. Жезл из костей руки Стража Перевала некромант нес за поясом, но и орк и рус почувствовали волну силы, ищущей «Равный». Больше пяти веков сжимали пальцы меч, и теперь даже мертвая кость хранила память о своем оружии.

Но сегодня некромант не за ним пришел в степь. Иной предмет силы искал последний из ордена некромантов, иную силу, способную возродить из праха его орден. Не впереди, а позади строя умертвий шел совсем юный воин без шлема и меча. И вновь, как тогда, при осаде Всхолья, чародей был до пят закован в вороненую броню. Некромант пренебрег обычным для его ордена балахоном. Пряди длинных, вьющихся на ветру волос выбивались из-под серебряного обруча, туго охватившего виски колдуна. Не стала длиннее короткая юношеская бородка, не исчезло безумие во взгляде.

Вновь, почти как при гибели Всхолья, Рогволд видел проклятого колдуна рядом с собой. Если руса не подвел верный глаз охотника, бьющего белку в глаз, то теперь убийца его рода был не дальше чем в сорока шагах от холма, на котором затаились путники. Некромант ничуть не изменился с момента их последней встречи. Волос не просто русый, пряди волос надо лбом и на висках седые, а лицом — юнец юнцом. И вновь, как тогда, руки колдуна были подняты к небу ладонями, а губы напряженно шевелились.

Хотя что ему этот месяц, это в душе у руса прошли годы, почти превратившие охотника в воина. И если раньше Рогволд бы бросился навстречу убийце, вызывая его на бой, то теперь рус неподвижно замер, выбирая момент для удара наверняка. Это война, а ее главный закон гласит: убей врага!

Но тут шепот колдуна перешел в вой, над ладонями вспыхнуло черное пламя, и если тогда вздрогнул и обрушился частокол, в падении превращаясь в груду серого праха, то теперь прахом стали густые степные травы. Оседал на землю прах, открывая взглядам своры странных псов и напряженно замерших за ними людей из племени Крысы.

Но сегодня кроме обычных добытчиков племени в доспехах из костяных пластин на поле боя явились шаманы племени Крысы. Молчали до времени их барабаны, обтянутые человеческой кожей, молчали флейты, на которых держится степное чародейство. Бессильным оказался перед детоубийцами черный огонь, скалились смрадные пасти колдовских псов, и со стальных клыков падали на землю капли трупного яда.

Знали тайну черного вихря степные шаманы, и барабаны и флейты из бедренных костей начали исступленную мелодию. И, повинуясь ей, бессильно оседали на землю комки черного огня с ладоней колдуна. Рвался вихрь черного смерча, висевший над головой некроманта. И на него нашлась управа, ножи из черной бронзы начали рассекать горла пятерым девушкам, покорно, одна за одной подходившим к забрызганной кровью старухе-шаманке. Безумию Повелителя Могил противостояло безумие и знания степных шаманов.

— Они собрали сюда всех шаманов степи, — потрясенно проговорила Кетрин, — слышите, всех! Тут же не только Крысы! Что же это получается…

— Тише ты, — достаточно грубо оборвал ее Бронеслав, — тут сейчас такое начнется! Никогда не загоняй Крысу в угол. А некромант как раз этим и занимается…

Не прост был колдун, в одиночку бросивший вызов всей степи, и неудача первых чар не сломила хозяина склепа. Мерным шагом пошел вперед строй умертвий. Но если обычный пес в ужасе пятится, чуя чародейство, то псы Крыс не дрогнули. Своры серых теней, достигавших в холке паха взрослого руса, слаженно, выученно метнулись вперед.

Не зря сверкали на клыках псов металлические наклычники с пазами для трупного яда. Не зря поблескивала сталь метательных ножей в пальцах их хозяев, ох не зря. Крепко держали строй умертвия, но за миг до того, когда в отчаянном прыжке твари обрушились на их головы, Крысы метнули свои ножи. И сталь, заговоренная шаманами, не подвела, рассекая чары, связывающие души с призрачной плотью, дарующие им облик и силу умертвий.

Со странным полувсхлипом-полустоном осыпались вниз тела в вороненой броне, таяли, и проклятые души, получив свободу, оставляли призрачные тела. А в разрывы строя, не дожидаясь, пока враги опомнятся, ударила волна гибких тел. Заговоренная сталь в клочья рвала вороненый металл доспехов, превращая вырванные комки призрачной плоти в комки тумана.

И на безумную картину последним штрихом лег раскатистый хохот юнца в черном доспехе…

Черный вихрь, обрушившийся на Крыс, возник ниоткуда, как будто соткавшись из самой сути синих, колдовских сумерек. Но теперь чары колдуна больше не были вихрем. Клубы черно-серого дыма окутали ножеметателей, не успевших отступить назад, под защиту чар своих шаманов.

Оседал на землю могильный прах, и вместо тех, кто еще миг назад были воинами Крыс, из праха вставали новые умертвия, закованные в вороненую броню, готовые к бою за своего повелителя, сжимая в руках призрачные клинки. Поверх вороненого доспеха на каждом умертвии осталась перевязь с метательными ножами. И каждый нож был щедро напоен гибельными чарами шаманов и трупным ядом.

Не стали тратить время и силы новые воины некроманта на свору псов, уже обратившую в ничто первые ряды призрачного воинства. Сомкнули ряды умертвия, уцелевшие от гибельного удара клыков и когтей колдовских псов. Уже не одно хищное тело билось в агонии от удара призрачного клинка. Скользкие лужи крови убитых и умирающих псов покрыли землю багровым ковром.

А те, кто еще недавно были воинами Крыс, метнули ножи в шаманов, исступленно бивших в барабаны и наигрывающих на флейтах из бедренных костей странную мелодию. Часть ножей вспыхнула еще в полете, часть истлела, долетев горстью ржавой трухи.

Пятеро шаманов мертвыми лежали на земле, смотря на мир рукоятями метательных ножей, обтянутыми черной кожей. Но стоило телу последнего, уже мертвого шамана коснуться земли, как она обернулась жидкой грязью под ногами умертвий-ножеметателей.

Чары степных колдунов обратили землю в гибельную трясину. С чавканьем уходили в грязь призрачные тела, уходили, чтобы через минуту стать гранитными глыбами. Тишина обрушилась на поле, лишь лязг оружия и хохот некроманта нарушали ее. Смолкла мелодия, уничтожившая черный огонь на ладонях седого юнца.

Умертвия слаженно уничтожали последних псов, и в этот миг дрогнула земля, мчащийся табун диких лошадей чуть не смял строй призраков. Еще за миг до этого лошадей и близко не было, если не считать зачарованных Бронеславом скакунов пятерых путников, а теперь табун в добрых пять сотен коней вырос как из-под земли. Судя по стонам освобождающихся от чар некроманта душ, лошади были не дикие, а кованые, причем той самой, заговоренной сталью.

Но явление лошадей, пусть с трижды зачарованными подковами, меньше всего заботило колдуна. Было похоже, что он готов к чему-то подобному, и дожидаться, пока кони смешают со степной пылью его солдат, некромант не стал.

С губ некроманта сорвался отчаянный вой заклинания, возникло на пути табуна сизое облако, через миг поглотившее коней. Смолк топот копыт табуна, так и не успевшего стереть с лица земли ряды призраков. И когда улеглась пыль, лишь выбеленные костяки лошадей лежали на истерзанной земле.

С ладоней некроманта сорвалась ветвистая молния, вонзившаяся в белые кости. Странная, чародейская тварь вставала перед отчаянно творившими чары шаманами.

И не одна, не две, почти два десятка порождений магии могил вставали перед ними. Первое костяное чудище уже издыхало под обрушившимися на него с неба каменными глыбами, но остальные, изрыгая из пастей облака зеленого дыма, двинулись к степным волшебникам. Больше всего порождения юнца-чародея напоминали огромных трехголовых черепах.

Ребра срослись в панцирь, в лошадиных черепах прорезались клыки, вместо копыт лапы заканчивались двумя когтями, размером с добрую саблю. Третий коготь отходил назад, наподобие шпоры, и по белизне кости уже текли ручейки черного яда.

На мгновение Рогволда замутило: рус вспомнил, как на второй день их пути Кетрин порадовала своих спутников супчиком из степных черепах. Тогда он не сразу согласился, в отличие от Урука, который не заставил себя упрашивать дважды. Нганга и ведьмак уже раньше едали этакое чудо, рус чуть было не остался голодным, хлебая густое варево из котелка, зажмурившись и отчаянно ругаясь. Потом, правда, жмуриться перестал, голод не тетка, а мясо всегда мясо.

Рогволд отвлекся, пропустив момент, когда степная земля, по воле исступленно завывающих шаманов, родила из себя трех исполинов. Больше всего порождения шаманов напоминали огромных пауков, а когда первый из них смял лапами двоих «черепах», все сомнения, выстоят ли трое на поле боя против почти двух десятков тварей, отпали. Было похоже, что земляные пауки оказались сюрпризом и для некроманта. Причем не простым, а неприятным: за минуту тройка уничтожила почти всех «черепашек»и вплотную приблизилась к поредевшему строю умертвий.

Напрасно стекал яд по костяным «шпорам», напрасно впивались когти и клыки в лапы и жвалы, пауки были неуязвимы, а исполинские жвалы исправно перемалывали костяную броню. Но если некромант и имел облик юноши, то седина покрывала его голову явно не зря. Да, шаманы использовали неизвестные ему чары, пусть. Но теперь всех этих пожирателей навоза ждет настоящая магия!

Взметнулся вверх жезл в руке седого юнца, и мертвые костяшки пальцев на жезле чуть шевельнулись, покорные воле колдуна. Первый паук, уже подошедший к строю умертвий, взлетел в воздух, чтобы через мгновение лопнуть под натиском чар некроманта. Со стороны это походило на паука, раздавленного рукой гиганта. Еще дважды сжались пальцы мертвой руки, ставшей жезлом в руке колдуна, и двое других пауков смятыми комками глины упали на поле боя, от удара о землю разлетаясь на мелкие кусочки. Строй умертвий, до этого неподвижно стоявший, сделал шаг навстречу шаманам из племени Крысы.

Пот заливал лицо некроманта, и к юношескому лбу уже прилипла прядь седых волос. Не просто дались некроманту его последние чары, ох не просто. Тем временем беспорядочная толпа шаманов образовала самый обычный хоровод и под звуки трех барабанов начала настоящий перепляс. Рогволд не верил своим глазам, русу показалось, что шаманы сошли с ума. Лишь взглянув на внезапно посеревшее лицо нганги, он понял, что тут все не так просто. Бронеслав уже сидел на земле, рядом с Карим-Те, и пальцы ведьмака сплетались самым причудливым образом.

Рогволд вспомнил, как в подземельях ордена Некромантов так крутил пальцы Винт и как рушилось на отполированное дерево пола рассеченное тело некроманта. Но хитросплетение пальцев Ратибора не шло ни в какое сравнение с хитрыми узлами Бронеслава. Тем временем Карим-Те извлек из мешка Бронеслава веревку, которой всякий раз они опоясывали свою стоянку, и раскинул ее вокруг пятерых путников. Нганга спешил, но, несмотря на спешку, лишь после того, как веревка легла идеальным кругом, он начал накладывать сторожевые заклинания. На глазах у Рогволда вокруг веревки вспыхнуло кольцо пламени, и внезапно вскочивший на ноги Бронеслав мягким, слитным движением ладоней завершил чародейство Карим-Те.

Пламя стало зеленым. Миг — и с гневным гулом стена огня образовала купол вокруг них. После этого огонь застыл, обратившись в подобие огромного берилла. Стены колдовского купола оказались прозрачными, как ключевая вода, и если не брать в расчет зелено-желтого цвета, картина колдовского боя была видна во всех деталях.

А там, заметив или почувствовав новую угрозу, умертвия помчались в атаку. Некромант исступленно махал жезлом, и, повинуясь его заклинаниям, от ближних и дальних курганов мчались, летели группки призрачных теней. Из земли начали вылезать полуразложившиеся костяки тех, кто когда-то сгинул на этом месте. Но и скелеты, и призраки не успевали. В центре шаманского хоровода вспух и осел пузырь портала. Но если обычные порталы сотканы из синего или зеленого огня, то этот портал был черным.